Текст книги "Прекрасный возраст, чтобы умереть"

8. Декабрь 2013

Глафира так настаивала на том, чтобы Лиза с мужем и дочкой приехали к ним на пироги, что устоять было просто невозможно. И вот в восемь вечера их джип остановился перед воротами загородного дома Родионовых. Дмитрий Родионов, муж Глафиры и отец двух сыновей от первого брака – Петра и Арсения, девяти и одиннадцати лет, спокойно отнесся к тому, что Глафира, помощник адвоката Елизаветы Травиной, сохранила свою девичью фамилию – Кифер. Понимал, что многие люди, в том числе их постоянные клиенты, знают ее именно под этой фамилией.

Он первый и появился на заснеженном крыльце, услышав шум подъезжающей машины.

– Иду, иду! – крикнул он, сбегая с крыльца и спеша открыть ворота.

Окна их большого дома светились уютным оранжевым светом, за кухонными прозрачными занавесками Лиза сумела разглядеть силуэты Глаши и одного из ее сыновей. Конечно, она была им мачехой, да только в их семье старались об этом не вспоминать. Дети приняли Глафиру, к счастью, очень хорошо, быстро привыкли к ней, и хотя не называли мамой, обращаясь по имени, все равно относились к ней, как к матери.

– Дима, я даже отсюда чувствую запах пирогов! – сказала Лиза, выходя из машины и опираясь на его руку. Снег хрустел под ногами. – Послушайте, да вас тут совсем замело! И кто расчищает дорожки? Откапывает ворота?

– В основном Арсений, тренирует мышцы, – произнес Дмитрий, помогая своему тезке, Дмитрию Гурьеву, мужу Лизы, доставать из багажника свертки и пакеты. – Вы налегке никак не можете приехать? Всегда приезжаете с полной машиной продуктов и подарков! У нас все есть! Мы же почти каждый день бываем в городе, и если Глаша занята, то составляет список необходимого, и я покупаю. Как-то выходим из положения.

– Иди, моя хорошая! – Лиза помогла выбраться из машины своей дочке Магдалене, наряженной в красивое меховое пальто девочке трех лет, на голове у нее был алый берет, из-под которого выбивались блестящие каштановые локоны.

– Лиза, тебе мама прическу сделала? – улыбнулся девочке Родионов, подхватывая ее на руки и целуя в теплые щечки. – Какая же ты красавица!

– Вся в маму! – сказал Гурьев. – Господи, какая же у вас тут красота!!! Лиза, может, и мы тоже поселимся за городом?

– Как ты себе это представляешь? Я же работаю почти круглыми сутками! – ответила Травина, поднимаясь на крыльцо. – Но здесь и правда красиво.

– А как же Глаша? – не унимался Гурьев. – Она же тоже, кажется, с тобой работает? И ничего, все успевает. Еще и двое детей! А у нас няня!

– Гурьев, делай, как знаешь… – отмахнулась от него, находясь в прекрасном настроении, Лиза. – Жить за городом, значит, за городом. Вот только вряд ли ты дождешься от меня пирогов. У меня нет времени! Ой, Дим, чуть не забыла, пожалуйста, возьми из машины мою сумку…

– А моя Глафира все успевает! – похвастался Родионов.

– Просто Глаша любит готовить, а я не очень…

Стол в гостиной был уже накрыт. Глафира встретила подругу на пороге, обняла.

– Сто лет не виделись, а? – засмеялась она.

– Ну, да, несколько часов уж точно прошли. Как дела?

Лиза бросила на Глашу взгляд, в котором читалось великое множество открытых вопросов, связанных с делом, над которым они сейчас работали. Обе знали, что после ужина, оставив за столом мужчин, они уединятся в тихой комнате, где расскажут друг другу все самое важное, что сумели наработать за день.

Мальчики раскладывали возле каждого прибора салфетки, носили какие-то салатницы, вазочки, стаканы.

– Как Арсений подрос, – заметила Лиза. – Мы привезли минеральной воды, колбасу, ветчину… Дим, вы там сами разберитесь! С чем пироги, Глашенька?

– С капустой, курагой, грибами, мясом…

После ужина Глафира с Лизой расположились в кабинете Родионова. Лиза открыла сумку и достала оттуда пухлую папку.

– Дело Гинера?

– Да, Сережа помог достать. Думаю, ему нетрудно было это сделать, поскольку дело закрыто, человек в тюрьме.

– С Никоновым, конечно, не встречалась.

– Пока нет. Но обязательно встречусь. Хотя уверена, что нового он мне ничего не скажет. Верит ли он сам в виновность Гинера, мы никогда не узнаем, да нам это и ни к чему, правда? Самое главное в нашем деле – это мотив убийства. Поскольку явно обозначенных мотивов, кроме финансовых, конечно, мы в деле все равно не найдем, Никонову просто ни к чему было копаться в отношениях между Валентиной и ее окружением, значит, этим займемся мы. Мне и дело-то понадобилось для того, чтобы хотя бы представить себе, что вообще произошло на озере. Кто там был, чем занимался. Какие отношения существовали между членами этой группы так называемых свидетелей. Не был ли знаком кто-нибудь из них с Гинером или Соляных. Не связаны ли эти люди с искусством, конкретно с художественным училищем, в котором училась Валентина… Словом, вопросов много, и мы все-все должны проработать.

– Ты же была у Гинера, что нового узнала?

– Уверена, что он не убивал Валентину. Он любил ее. К тому же, посуди сама, стал бы он убивать ее, зная, что рядом находится целая компания людей? Если даже предположить невозможное, что это он ее убил, то зачем было ему кричать на всю округу, что он нашел труп своей возлюбленной? Убил бы тихонько да и уехал.

– Да не стал бы он убивать ее на озере, я тоже так считаю. Если бы они были вдвоем, еще можно было бы предположить. А так… Однако убийство-то совершено рядом с людьми, а это значит, что человек, сделавший это, просто не мог не убить. То есть ему было на тот момент все равно, есть ли кто-нибудь рядом или нет. Как если бы он ее не убил, убили бы его, понимаешь?

– Конечно, понимаю. Возможно, это совершил кто-то из компании, кто случайно увидел Валентину и, увидев, убил. Быть может, она в свое время сделала что-то против этого человека. А потому его преступление было спонтанным, отчаянным. Либо ее убил наемный убийца, профессионал, который незаметно подкрался к жертве и напал на нее, причем практически на глазах Гинера, тем самым подставив его! Хотя в это верится с трудом, конечно. Очень, очень странное это убийство! Ладно бы еще Валентина Соляных была обыкновенной женщиной, я имею в виду не известной скульпторшей, зарабатывающей огромные деньги. Тогда можно было бы предположить такой мотив, как, скажем, ревность или что-то, связанное с ее личной жизнью. Любовники и все такое…

– Лиза, а что, у скульпторши не могло быть любовников?

– Да ты пойми, она была очень богата, и первый мотив, который приходит в голову, это, конечно, деньги. Ее сестра, к примеру, просто обогатилась. Муж сестры, который, находясь с ней в браке, тоже поимел немало, а заодно расплатился с долгами… Мы же знаем, что буквально за день до своей смерти Валентина распределила полмиллиона евро на две карты… Следует проверить эти карты, я просто не успела…

– Чистое безумие!!! Такие огромные деньги!

– Вот и подумай, зачем она это сделала.

– Либо под давлением, ее кто-то заставил, либо она человек крайне непрактичный, просто сделала так ради, скажем, своей сестры, чтобы та спокойно могла тянуть с карты деньги и погашать все долги… Ну, а остальную часть оставила себе. Тонкостей и подробностей этой банковской операции я, повторяю, пока не знаю, но могу предположить, что Валентина сделала это, находясь у себя дома, за компьютером. Просто открыла банковскую страницу и сделала два внутренних перевода со своего основного счета, на который поступили деньги из Германии, ее гонорар, на две свои же карты.

– Знаешь, думаю, что ты права и она сделала это исключительно для своей сестры. Иначе она не предпринимала бы вообще ничего. Ну, лежат себе деньги на счете…

– А может, она хотела что-то купить? Недвижимость, я не знаю, еще одну мастерскую… Хотя нет, вряд ли… Арина же сказала, что Валентина подумывала все же вернуться в Германию…

– Тогда имело бы смысл перевести деньги на немецкий счет, – заметила Глафира.

– …Может, и вернулась бы давно, если бы не ее реанимированный роман с Гинером. Давай теперь все по порядку. Арина.

– О, Арина – это тема, – улыбнулась Глафира, вспоминая свою встречу с помощницей скульпторши. – Очень интересная особа. В смысле психоанализа. Представь, мне открыла дверь точная копия самой Валентины! Да-да, я поначалу даже испугалась, когда увидела ее. Подумала, что у меня крыша едет, так она была похожа на покойную. А когда разговорились, она сама призналась в том, что была влюблена в нее и хотела быть во всем на нее похожей. Но у нее это получилось, естественно, только внешне. Она же не скульптор.

Глафира пересказала Лизе свой разговор с Ариной.

– Действительно, здесь есть о чем задуматься. Ты ее лесбийские наклонности отрицаешь?

– Честно говоря, в лесбиянках я не очень-то разбираюсь, – призналась Глафира. – Она сама, во всяком случае, это отрицает. Думаю, в их отношениях было место восхищению, понимаешь? Арина как бы служила Вале, была для нее и домработницей, и помощницей во всех ее делах, подругой… Арина, кстати говоря, сильно ревновала Валентину к ее сестре. Любу она до сих пор люто ненавидит. И считает, что это она убила сестру.

– Я звонила ей, но она трубку не поднимает. Я запланировала встречу с ней на завтра. А сама Арина, думаешь, не могла ее убить? Может, она нарочно сказала о своих отношениях с Валентиной, чтобы мы поверили в ее любовь к ней?

– Может, конечно. Тем более что у нее тоже имелся мотив. Причем мощный. Ей осталась мастерская, она же и квартира, в центре города. По сути, особняк отреставрированный. С мраморным крыльцом, большими студиями, жилыми помещениями, складом, кладовками и прочим… Были бы у меня деньги, сама бы прикупила этот дом.

– Хорошо. Оставим пока Арину. Вот, – Лиза достала блокнот и раскрыла его. – Давай пройдемся по свидетелям. Компания, веселящаяся в двух шагах от жертвы и ее друга, состояла из восьми человек. Четырех пар. Наталья и Александр Дорофеевы. Роза Нураева и ее муж Михаил Стасевич. Тамара и Григорий Утробины. Ольга и Андрей Селиверстовы.

– А эта Роза и ее муж… Он на самом деле ее муж? Фамилии-то разные.

– Все правильно. Они находятся в гражданском браке.

– Итак. Дорофеевы. Наталья – домохозяйка, двадцати пяти лет, Александр, ее муж, у него своя строительная фирма. Хотя раньше он был преподавателем английского в университете. Он старше своей жены на двадцать лет, значит, ему сорок пять.

Роза Нураева, двадцати трех лет, тоже нигде не работает, домохозяйка. Ее сожитель, Михаил Стасевич, финансист, работает в крупной фирме, занимающейся автоперевозками. Ему двадцать пять.

Тамара Утробина, двадцать семь лет, косметолог, ее муж, Григорий Утробин, тридцати лет, владеет собственными магазинами автозапчастей.

И, наконец, Ольга Селиверстова. Двадцать три года. Секретарь-референт в одной коммерческой фирме. Ее муж, Андрей Селиверстов, ему тридцать один, он инженер на нашем приборостроительном заводе.

– Неплохая компания. Все как-то устроены, более-менее обеспечены.

– Надо проверять каждого. Копаться в их прошлом.

– Понимаю.

– У всех, кроме Дорофеевых, это первый брак. Александр Дорофеев был когда-то женат. Надо разыскать его бывшую жену, поговорить с ней.

– Еще школьная учительница Валентины, Эмма Петровна, она может что-то знать. Ну и Рита Морозова, тоже скульптор, подруга Валентины. Замужем, у нее дети, этой семье Соляных активно помогала, если верить Арине. По завещанию они тоже получили какие-то деньги.

– Думаю, надо бы проверить и немецкие связи Соляных. Этот ее агент или снабженец, который обеспечивал ее материалом, помогал, – Бонке, кажется.

– Встретимся с Валенштаймом, поговорим.

– Давай определимся. Я беру на себя две первые пары – Дорофеевы, Нураева и Стасевич – и бывшую жену Гинера, которую еще надо найти, а ты тогда – Селиверстовых, вернее, ее мужа, Андрея, ну и супругов Утробиных, плюс учительницу и подругу-скульпторшу Морозову. Адреса, телефоны сейчас выпишешь из дела… Позвони Денису, подключи его к работе, пусть обеспечит нас хорошими фотографиями всех свидетелей и Гинера с Валентиной. Пусть займется и денежными делами Соляных, картами, счетами, переводами…

– А что с телефоном Соляных?

– Он находится среди вещдоков.

– В деле есть информация, касающаяся ее звонков?

– Нет. Говорю же, наш следователь так спешил поскорее разделаться с этим делом, что посчитал лишним производить вообще какое-либо расследование. Зачем, если есть признательные показания?

В комнату постучали.

– Вы живы тут, девушки? – В дверях появился хозяин дома, Дмитрий Родионов. – Лиза, там твой благоверный играет в шахматы с Арсением, они учат Петра, а дочка твоя, прекрасная Магдалена, уснула на диване… Смотрела-смотрела мультфильм да и заснула…

9. Декабрь 2013 г.

Она репетировала свою финальную, как ей казалось, речь, уже целую неделю.

В одно прекрасное утро Люба проснулась и поняла, что не хочет больше жить со своим мужем. Вернее, поняла она это давно, но собралась с силами только сейчас.

Деньги, которые Люба как наследница могла получить лишь весной, спустя полгода со дня смерти Валентины, и которые не давали покоя Вадиму, стали последней каплей в истории краха их отношений.

Тайна, которую хранила Люба и которую не рассказала бы мужу даже под пытками, была настолько невероятной и настолько могла бы оказаться неожиданной для Вадима, придавала ей силы, открывала перед ней дорогу, залитую солнцем, освещавшим спокойный, ясный горизонт.

Вадим сейчас, в ее нынешнем положении, представлялся ей тяжелым грузом, который она должна была сбросить с наименьшими потерями.

Смерть сестры, которая им развязала руки и позволила надеяться на благополучный исход всех дел, связанных с долгами Вадима, стала одновременно и кандалами, удерживающими Любу в ненавистном ей браке.

– Время, блин, тянется так долго, – ворчал Вадим каждый раз, когда бывал в дурном расположении духа и, развалясь на диване, потягивал виски. – И когда уже наступит этот апрель или даже май?! Когда нотариус сделает свое дело и мы станем богатыми? Чего они тянут-то? Боятся, что появятся новые наследники?

– А что, если и так? – щуря глаза, шипела, не в силах скрыть свое отвращение к мужу, Люба.

– Ты сука, Люба, поняла? Думаешь, я не вижу, как ты ко мне относишься? Сейчас, когда ты ждешь наследства, ты спишь и видишь, как от меня отделаться. А ведь не отделаешься. Никогда. И ты прекрасно это понимаешь.

– Ничего такого я не думаю, – отвечала она поспешно, хотя на самом деле не верила, что Вадим сделает то, чем грозит ей вот уже целых два месяца.

– Мне стоит только захотеть, как ты почти сразу же окажешься за решеткой, моя обожаемая супруга.

– Но у тебя нет никаких доказательств…

– Есть. И свидетели имеются. Целых три. Эти люди видели тебя там, на озере, когда ты убивала свою сестру.

– Ты все врешь, Вадим, – она не могла позволить себе разговаривать с ним так, как он этого заслуживал. Как же ей хотелось ударить его, плюнуть ему в лицо, убить! Ей приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы не нагрубить ему, не наговорить лишнего. – Ты все это придумал. Это блеф чистой воды. Я знаю эти твои приемы, причем дешевые приемы. Думаешь, ты такой умный и все рассчитал? Ты не мог знать, когда я окажусь на озере да и поеду ли я туда вообще. И всех свидетелей ты придумал или же наймешь их, когда тебе понадобится…

– Нет, дорогая моя, это ты врешь. Мы оба с тобой прекрасно знаем, что в тот день, когда ты собралась поехать просить денег у сестрицы, она должна была отправиться на озеро. Твоя машина, слава богу, не прозрачная и не призрак. А потому засветилась везде, где только можно: ее зафиксировали камеры слежения на перекрестках в городе, за городом, на шоссе, рядом с постом гибэдэдэшников… Ты точно была на озере. Ты сама мне сказала, что видела ее… Ты вернулась домой, как сейчас помню, вся белая, перепуганная насмерть. Тебя всю колотило.

– Если ты собираешься держать меня в страхе постоянно, – огрызалась Люба, с ужасом вспоминая события того страшного дня, – то что мне стоит сказать, что мы были там с тобой вдвоем? Что мы с тобой вместе спланировали убийство моей сестры?!

– Дура! Мы ничего с тобой не планировали!

– Что ты говоришь? А кто мечтал, как заграбастает все Валины денежки, если ее не станет?

– Идиотка!

– Сам ты… К тому же у тебя на тот день нет алиби.

– Но я был дома!

– И кто это может подтвердить?

– Может…

Подобных разговоров было много, особенно в последнее время они вели себя, как запертые в одной клетке дикие звери, рычали друг на друга, понимая тем не менее, что связаны по рукам и ногам смертью Валентины. Каждый думал, что невиновен, считал необходимым нападать на другого. Когда же заходил разговор об алиби Вадима, то разговор каждый раз сворачивался, Вадим замолкал, и это настораживало Любу. Она достаточно хорошо знала мужа, и это его выражение лица, выдававшее его растерянность, она отлично понимала. А вдруг он не лжет, и существует некто, кто может подтвердить его алиби? Может, у него в запасе имеется кто-то, кто видел его в тот день, в час убийства Валентины дома? Какой-нибудь рабочий из жилищной конторы или соседи? Другое дело, почему он еще не назвал этого человека? Уж не потому ли, что боится, что она перекупит его?

К тому же ей не давали спать долги. Несколько уважаемых в городе семей, причем довольно далеких от Вадима, но близких Валентине, не друзей, конечно, но людей, восхищающихся ее талантом и заказывающих у нее работы, до сих пор дожидались, когда же им вернут их деньги.

Встречаясь с ними на улице, в ресторанах, на каких-то городских мероприятиях, банкетах, фуршетах, словом, на так называемых светских тусовках, Люба старалась не пересекаться с ними взглядами, было стыдно. Вадим же, напротив, чувствовал себя замечательно, подходил, разговаривал, смеялся и шутил, как если бы никому ничего не был должен. И это просто убивало Любу. Муж с каждым днем разочаровывал ее все больше и больше. Но больше всего удивляло, конечно, поведение самих кредиторов. Неужели, думала она, еще существуют люди, святые, которые настолько готовы входить в положение, чтобы не терзать своих должников напоминаниями о долге. Даже зная о смерти Валентины и искренне сожалея, что из жизни ушел такой прекрасный человек, «талантище», «гениальный скульптор» и «просто прекрасная молодая женщина», но не зная, как обстоят дела с наследством и будут ли наверняка деньги, они продолжают с уважением относиться к Любе и Вадиму, словно в память о Валентине?!

Однажды она не выдержала, и, когда они вернулись после очередного мероприятия, куда их приглашали, словно уже по инерции, как родственников Валентины, Люба спросила мужа, как может он вот так спокойно общаться со своими кредиторами. Не стыдно ли ему? Не испытывает ли он при этом угрызений совести, на что подвыпивший Вадим, пожав плечами, просто ответил:

– А мы им ничего и не должны…

Люба, как стояла полуодетая, с вечерним платьем в руках, намереваясь пойти в душ, опустилась в кресло.

– Как это? Ты что, Вадим, сошел с ума? Ты что, думаешь, что они простили нам все долги? Но это миллионы рублей!!! Так не бывает! Ты что, разыгрываешь меня?

– Дура ты, Люба, – он посмотрел на нее холодными, мертвыми глазами. Пьяный, он всегда смотрел на нее такими вот стеклянными, как бы невидящими глазами и при этом был страшен. – Ты что, действительно так считаешь? Что они нам все простили? Да я с ними уже давно расплатился!

– Как это?

– Думаешь, я такой вот безмозглый и не умею делать деньги? Думаешь, я не умею зарабатывать? Или у меня нет друзей, которые могли бы помочь мне? Да меня все любят, уважают и верят мне!

– Тебя уважали из-за Валентины, – проронила Люба и прикусила губу, понимая, что ей не следовало этого говорить. Просто вырвалось.

– Говорю же: дура, – спокойно отреагировал Вадим. – Согрей-ка мне щей. У меня все эти закуски, семги и жюльены в горле застряли… Сейчас поем горячих щец, и все будет путем!!!

– Вадим!

– Ну что Вадим? Ты радоваться должна, что все так получилось, что твой муж расплатился с долгами! Ты прямо думаешь, что я монстр какой, что у меня сердца нет, что стыда нет и что я смог бы вот так спокойно смотреть в глаза всем этим уродам?

– Постой… Значит, ты расплатился и не поставил меня об этом в известность? Ты знал, что я испытываю, когда встречаюсь с ними, как переживаю, как не сплю ночами, а ты… ты молчал?! Как ты мог, Вадим?

– Забыл! – развел он руками, и Любе показалось, что он просто издевается над ней. Смеется! – Ну, забыл! Что, я не могу забыть? Все, Любаня, иди грей щи! Чего уставилась на меня! Да ты меня вообще на руках должна носить!

После этого разговора она стала думать-гадать, где он мог так по-крупному заработать. Может, провернул какую-то выгодную сделку? Выступил посредником? Он постоянно, всю их совместную жизнь рассказывал ей о своих планах, о грядущих огромных заработках, но всегда все его планы и проекты рушились в самом зародыше. Оказывалось, что он снова связался с мошенником, обманщиком, «уродом», «просто непорядочным человеком»… И вот вдруг он заработал большие деньги и ничего при этом ей не рассказал? Все это выглядело очень подозрительным. Может, он украл какую-нибудь из работ Валентины и выгодно продал? Но в мастерской, бдительно охраняемой Ариной, если и есть какие-то ее работы, но все это малая форма, и никто такие деньжищи бы не заплатил. Незаконченные крупные работы Вали, которые можно было бы закончить при помощи профессионального скульптора, находились в Германии. Тогда где же Вадим взял деньги?

Ответ пришел по почте. Вынув из почтового ящика кучу конвертов со счетами, Люба вскрыла их по очереди, чтобы распределить и разложить по папкам (коммунальные платежи, телефон, телевидение), и тут ее взгляд упал на документ, присланный известным в городе банком. Это было письмо-извещение, в котором говорилось, что Вадим Горшенин должен в положенный срок погасить ежемесячный взнос за кредит… И тут у Любы волосы зашевелились на голове! Сумма кредита убила ее: десять миллионов рублей! Кредит был получен Вадимом буквально через неделю после смерти Валентины. То есть, узнав о смерти своей свояченицы, он каким-то волшебным образом получил кредит! Но если учесть, что кредит, да еще в таком крупном размере получить не так-то просто, да и времени на это уходит предостаточно, то вопрос напрашивался сам собой: когда Вадим решил для себя вопрос с кредитом? Когда начал действовать? Выходит, что задолго до того, как погибла Валентина. Значит, все его разговоры о ее деньгах, о возможности решить свои проблемы за Валин счет, все это казалось ему тогда совершенно реальным, определенным, как если бы он точно знал, что произойдет с ней в ближайшее время. Ведь гарантий, что она погасит их долги еще будучи живой, никаких не было. И человек, который посодействовал ему в кредитном вопросе, знал и верил Вадиму, что тот непременно эти деньги вернет. Здесь два варианта: либо этот человек, возможно, работник банка или кто-то, близкий к руководству банка, просто помог Вадиму за приличный «откат», заработав при этом неплохие деньги. Либо он действительно имел основание доверять ему. Но какие могут быть основания, если у Вадима нет высокооплачиваемой работы, когда он вообще непонятно чем занимается. Так, кого-то сводит, оказывает посреднические услуги, получая какие-то там проценты. Его работа всегда была окутана тайнами.

Так вот почему все эти люди при встрече с Любой улыбаются ей так, как если бы никто никому ничего не был должен. Вадим вернул долги, наверняка с какими-то там процентами, удовлетворив полностью всех кредиторов. Возможно, он сделал это не совсем по своей воле, то есть вполне допустимо, что кто-то из кредиторов, опасаясь того, что деньги ему все же не вернут, нанял людей, специалистов по выколачиванию долгов, которые и пригрозили Вадиму. Причем сильно пригрозили. И он, понимая, что дело принимает серьезный оборот, нашел человека, который помог ему с кредитом. То есть, если раньше он должен был многим людям, то сейчас у него был единственный кредитор – банк! Банк, с которым он наверняка намеревался расплатиться весной, получив Любино наследство.

Сумма была большой, однако Вадим оставался более-менее спокойным, понимая, что деньги он все равно вернет. Люба вступит в свои наследственные права, получит доступ к банковским счетам своей покойной сестры, и дело будет в шляпе!

Но разве Вадим ограничится тем, что заберет у нее эти десять миллионов? Нет, он на этом не остановится. Он потребует у нее все деньги, придумает какую-нибудь аферу, авантюру, скажет, что хочет открыть какое-то свое дело, в результате которого все равно прогорит, если вообще его откроет. В любом случае Любе от наследства ничего не останется. Ни радости, ни свободы, ни удовольствий, ничего!

И тогда она стала мечтать. Мечтать о разводе. О том, чтобы бросить мужа, уйти от него, спрятаться где-нибудь далеко-далеко и чтобы он ее не нашел. Она откупится от него, даст ему денег. Вот только как бы побыстрее это сделать? Может, составить какой-нибудь документ, в котором говорилось бы, что она даст ему денег весной, в мае? Или оставить ему квартиру, взяв с него расписку, что она ему ничего не должна после развода? Что делать? Обратиться к адвокату? Что делать? Что делать? Как избавиться от мужа, который доставляет одни хлопоты, который становится опасен, поскольку угрожает рассказать в полиции о том, что она замешана в убийстве сестры?!

К тому же он должен банку… Обязана ли она отвечать за этот кредит? Отвечает ли жена за долги своего мужа? В Интернете она выцедила только то, что хотела, ответ одного из невидимых интернетовских юристов: «…никто вас не может обязать, если вы добровольно этого не захотите…»

Отлично!

Но она знала Вадима, знала, что он не остановится ни перед чем, чтобы вытрясти из нее весной все сестрины деньги… Будет шантажировать до конца.

И, скорее всего, он купил себе алиби на день убийства… Ну, правильно! Сам-то остался в сторонке, а ее послал на озеро…

А то, что произошло с ней на озере, знает лишь сестра, которой уже нет. И больше никто. И никаких других свидетелей нет и не может быть. Разве что он разыскал кого-то из той компании и дал им денег, чтобы они подтвердили, что ее видели на озере?

Мысли крутились по кругу.

Однажды вечером, когда Люба была одна и готовила ужин, по телевизору как фон шла передача о том, как избавиться от грызунов на даче. Говорили про отраву от крыс, что это может быть опасно и для человека.

Подумав о нехорошем, Люба почувствовала, как кровь побежала по жилам, как запылало лицо.

Крысиный яд? Нет, это очень грубо.

Все последующие ночи она думала об одном и том же: о возможном несчастном случае, который может унести жизнь Вадима.

И почему-то эти мысли, поставленные на чашу весов ее недовольства и страха перед мужем, уравновешивали всю ту боль, которую Вадим причинял ей своим поведением, своей тиранией, своими угрозами. Думая об убийстве мужа, она как бы успокаивалась, и когда вечером он приходил домой, то уже гораздо меньше раздражал ее своими разговорами, придирками, своим желанием унизить ее, сделать своей служанкой. Она покорно накрывала ему на стол, подогревала ужин, стелила чистую постель, гладила рубашки, прислуживала ему, когда он, лежа на диване, смотрел ненавистный ей футбол…

К счастью, он в последнее время не приставал к ней, не требовал исполнения супружеского долга. Ложился сытый, пьяненький, уставший за день (неизвестно, чем он вообще занимался!) и мгновенно засыпал. И Люба, слушая его храп, продолжала мысленно убивать его: подсыпала ему отраву в еду, сбивала его машиной, сталкивала с балкона…

Она даже как бы слышала ту благостную тишину, которая наступит сразу после того, как все будет закончено и она полностью освободится от него и связанных с ним проблем.

…Послышался звук отпираемой двери, Люба вздрогнула. Вот сейчас она попытается сказать ему о своем желании развестись. Скажет все, что думает, однако постарается быть с ним вежливой, не злить его.

– Замерз, – услышала она его голос, доносящийся из передней. – Вроде бы в машине был, а все равно замерз… Люб, я, кажется, заболеваю…

Она слышала, как он раздевается, разувается. Вот сейчас он заглянет на кухню.

– Ку-ку, Любаня, ты что, не слышишь меня? Приготовь мне, что там у тебя, терафлю? Надо бы убить простуду на корню… Ты чего так на меня смотришь?

– Вадик, я подаю на развод, – проговорила она онемевшими губами.

– Чего-чего? Я ей про терафлю, а она мне про развод. Ты спятила, что ли? Согрей чайник, дура!

– Я не хочу с тобой больше жить. Я не люблю тебя.

– Да мне по х…. твоя любовь. Люба, чего стоишь столбом? Говорю же, я простыл! И чтобы я больше не слышал ни о каком разводе. Ишь, чего удумала?! Умная такая… Чего стоишь, спрашиваю?

Она подошел к ней, резко оттолкнул ее, прошел в кухню и включил чайник.

Затем, словно не видя ее и снова толкнув, теперь уже намеренно, так, что она отлетела к стене, вернулся в прихожую и принялся шарить по карманам дубленки.

Матерился, рылся теперь уже по всем карманам – брюк, пиджака, висящей на вешалке одежды.

– Я за сигаретами. Когда вернусь, чтобы все было готово… Вот сука неблагодарная!

Он ушел, громко хлопнув дверью. Люба стояла окаменевшая, с полными слез глазами. В горле разбух комок.

Простояла она так несколько минут, не в силах двигаться. Как вдруг раздался звонок в дверь. Но это был не Вадим. Во-первых, он не мог так быстро вернуться, во-вторых, у него есть ключи. Хотя всякое может быть…

Она подошла. Заглянула в глазок, увидела незнакомую девушку.

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста, мне нужно поговорить с Вадимом Горшениным.

Это еще кто? Какая-то девица…

Люба открыла. Девушка была стройной, симпатичной. В короткой курточке и в вязаной, пестрой, с орнаментом шапке с длинными «ушами», свисающими до плеч. Темные глаза, румянец во всю щеку.

– Его сейчас нет, но он вернется с минуты на минуту… – сказала она, мысленно прокручивая все варианты, связанные с приходом девушки. Забеременевшая любовница? Коллега по работе? Дочь коллеги по работе? Кто она?

– Проходите, пожалуйста, – Люба впустила девушку и закрыла за ней дверь.

– Вы, наверное, его жена?

– Да, – Люба нахмурилась. В животе стало как-то некомфортно. Ей и без того было тошно, тяжело на душе. Что еще неприятного поджидает ее с визитом этой незнакомки?

– Меня зовут Анжелика. Мне надо поговорить с вашим мужем.

– Что случилось? Кто вы?

– Это долгий разговор…

– Что ж, проходите, – Люба развела руками. – Раздевайтесь, разувайтесь. Вот тапочки…