Текст книги "Шкатулка с драгоценностями"

Глава 3
Прошлое

Сестры Резерфорд, в семнадцать и неполные шестнадцать, пользовались в окрестностях Хэмпстеда дурной славой. Воспитанные матерью – радикальной суфражисткой и отцом-дарвинистом, они мыслили свободно и открыто выражали свои мысли, редко считая необходимым придерживать язык. Они ходили куда хотели и с кем хотели.

– Девочки, безусловно, смышленые, – говорила мисс Стеннет, директриса Коллегиальной школы северного Лондона, натянуто улыбаясь мистеру и миссис Резерфорд. – Они общительные, живые и довольно очаровательные. Настолько смышленые и очаровательные, что школа слишком долго их терпела. А теперь нам пора объединенными усилиями немного их обуздать.

– И в чем же заключаются их проступки? – поинтересовался Гарольд Резерфорд.

Мисс Стеннет вздохнула.

– Вот в этом-то вся проблема. Дело больше в общей установке, но я попытаюсь объяснить подробнее. Возьмем, к примеру, их волосы. По школьным правилам полагается, чтобы волосы были все время стянуты сзади.

– Обе девочки стригут волосы слишком коротко, чтобы стягивать их сзади. – Кэтрин Резерфорд сложила руки.

– Именно так. Но почему они стригутся так коротко? У них обеих такие красивые волосы. И как только ваши девочки начали стричь друг друга, вся школа вдруг последовала их примеру. Некоторые девочки выглядят поистине ужасно. И все произошло с воспитанницами, находящимися здесь, на моем попечении. Вы представить не можете, сколько я получила жалоб от родителей.

– Вы считаете моих дочерей виноватыми в том, что некоторые ваши ученицы не умеют прилично стричь волосы? – спросила Кэтрин. – Мы должны отчитывать их за то, что они сильные личности? Что они нашли свой путь, а не следуют, словно овцы, за другими?

– Коротко остриженные волосы... – В мисс Стеннет явно шла внутренняя борьба. – Это символично. В этом особый способ существования. Особое состояние души. Кстати, кто-нибудь из вас читал «Видение» Декстера О'Коннелла?

Супруги Резерфорд, стоящие по другую сторону стола, смутились.

– А вот ваши дочери, уверяю вас, читали!

– Так мы теперь должны ограничивать их в чтении? – Гарольд Резерфорд взглянул на часы. – Эта книга имела хорошие отзывы, не так ли? Кажется, О'Коннелл получил какую-то премию?

– В Америке эта книга создала бесчисленные проблемы, так как в ней дан портрет девушки определенного нежного возраста. Девушки с коротко остриженными волосами и в коротких платьях, которая лжет, пьет и разбивает сердца уязвимых молодых людей. Многих девушек этот образ вдохновил. Эта книга была запрещена в трех южных штатах Америки. И ведутся кампании о ее запрете еще в пяти штатах.

– Что ж, мисс Стеннет! – Кэтрин встала. – В нашей семье не верят цензуре, и меня очень удивляет, что вы верите. Я считала эту школу вполне современным учебным заведением. Мне не верится, что мои девочки лгуньи и пьяницы. Не уверена в том, что касается разбивания сердец, но, по-моему, человек не отвечает за невредимость внутренних органов другого человека. Да и вообще, какой благонамеренный молодой человек влюбится в Грейс или Нэнси?

– Я предлагаю вам более тщательно продумать аргумент, прежде чем снова жаловаться на наших девочек! – Гарольд взял жену за руку. – Вы считаете, что они своим своеволием сбивают остальных с пути истинного? Или вы хотите сказать, что они слабые, туповатые создания, которые слепо копируют все глупости, о которых прочли в новейшем романе?

– Я хочу сказать... – Директриса вдруг почувствовала усталость. – Я хотела сказать, что они меня несколько беспокоят. Я подумала, что вас, может быть, тоже.

Вечером того же дня сестры Резерфорд сидели дома за обеденным столом. Грейс тасовала колоду карт.

– Предположим, я разложу карты лицом вниз. – Что она и сделала, в форме веера. – Что скажешь, если мы обе возьмем по карте, а затем та, у которой карта выше, будет выбирать первой?

– Ладно. – Нэнси протянула руку и взяла карту. Это был бубновый валет.

– Хорошая карта. И парень тоже неплохой. – Теперь Грейс взяла карту. – Пиковый валет. Ха! Может ли быть более подходящий набор? Не помню, что значат эти карты.

– Я тоже не помню. Вероятно, нам обеим надо взять другие карты. Ничего, если я перетасую?

– Да ради бога!

Нэнси собрала карты и принялась их искусно тасовать. Грейс провела длинным ногтем по крышке деревянного стола.

– Дело в том, что я не уверена, кого из них я предпочитаю, – сказала она. – Вот если бы ты спросила меня полчаса назад, я бы, безусловно, ответила, что Стивена. Но сейчас понимаю, что к Джорджу тоже привязана. Поэтому, может быть, ты выберешь первой, а мне достанется тот, кто останется?

– Но я нахожусь в таком же затруднительном положении! – Нэнси разложила карты. – Если бы ты спросила меня вчера, я бы определенно ответила, что предпочитаю Джорджа. А Стивен... Что ж, это Стивен, не так ли?

– Черт возьми! – Грейс прикусила ноготь. – Должен же быть способ все это разрешить!

– Можно предоставить право выбора... – Нэнси пожала плечами, и на мгновение обе девочки глубоко задумались. Затем...

– Нет! – в унисон воскликнули они, и обе расхохотались.

– Нет, серьезно! – Грейс пыталась овладеть собой. – Мы должны все уладить мирно. Если так будет продолжаться, они так запутаются, что вместе убегут от нас!

– Разумеется, нет, – сказала Нэнси. – Хотя... я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Джордж умнее, – сказала Грейс. – Вероятно, он будет больше зарабатывать. Я бы также сказала, что он сильнее физически. И вероятно, морально. Но Стивен...

– Стивен непредсказуемый тип, – сказала Нэнси. – Обаятельный жулик.

– Поэтому Джордж будет лучшим мужем, – сделала вывод Грейс. – Но Стивен забавнее.

– О господи! – Нэнси покачала головой. – Мы обе хотим Стивена на сейчас и Джорджа на потом!

– Именно, – сказала Грейс. – Мне это уже надоело. Может быть, сыграем в рамми[2]2
  Рамми – карточная игра, напоминающая «пьяницу».


[Закрыть]?

В конце концов все разрешила война. Война стерла эмоции, оказав особое влияние на отношения. Даже самые неромантичные мужчины накануне расставания с потрясающим красноречием признавались в любви. Подавляющее большинство отчаянно верило в победоносное возвращение, но все же чувствовали, что трагедия за углом. Они танцевали теснее, целовались крепче, давали множество обещаний, а в некоторых случаях сбрасывали одежду, которую в других обстоятельствах никогда бы не сбросили.

Летом 1915 года, почти год спустя после того вечера, когда сестры Резерфорд раскладывали карты, они все еще разрывались между братьями Уилкинс, Джорджем и Стивеном. Обычно все четверо проводили время вместе – прогулки по вересковым полям, путешествия в живописные места и походы на танцы. Они знали, что знакомые и посторонние зеваки гадают, какой брат ухаживает за какой сестрой, и понимали, что говорят о них. Мистеру и миссис Резерфорд нравились оба молодых человека, и, вероятно, они понимали, что, пока эти четверо держатся друг за друга, их девочки не совершат ничего такого, о чем потом пожалеют. Но ведь вечно жить вчетвером нельзя.

Однажды утром Грейс, в одиночестве прогуливаясь по Пустоши[3]3
  Речь идет о знаменитой Хэмпстедской пустоши, сохранившейся в Хэмпстеде – северном районе Лондона, где есть холмы, поля, тропинки и леса, хотя он и находится недалеко от центра.


[Закрыть], села на свою любимую скамейку на Парламентском холме и задумалась. Ей предложили преподавать английскую литературу в Университетском колледже в Лондоне, и до недавнего времени она этого страстно желала. Но сейчас это казалось ей неправильным и эгоистичным. Ведь большинство знакомых мужчин и юношей отправились выполнять свой долг! Она думала о братьях Уилкинс, которые благодаря дядюшке из Честера некоторое время провели в школе в качестве кадетов, а потом получили офицерские звания в Королевском уэльском фузилерном полку. Их неминуемый отъезд заставил ее переменить к ним отношение; ее чувство к ним обоим стало сильнее. Она не могла представить свою жизнь и жизнь Нэнси без Джорджа и Стивена. Они всегда были рядом. Именно в этот момент она услышала снизу: «Привет» – и заметила Джорджа, поднимающегося к ней. Солнце оставляло светлые полосы на его золотисто-каштановых волосах, и ей показалось, что они украшены золотом.

– Я знал, что найду тебя здесь. – Он сел рядом с ней.

– Умный мальчик.

– Мне надо поговорить с тобой, Грейси, – произнес он, задыхаясь. Наверное, долго бежал.

– Не мог подождать до вечера, да?

У них намечалась вечеринка на четверых. Это будет их последний вечер перед тем, как молодые люди отправятся в полк.

– Нет.

Она смотрела на заросший травой склон холма, пруды и туда, где земля снова поднималась, – виднеющиеся за деревьями крыши Хайгейта. В свежем утреннем воздухе чувствовался привкус металла. Через час-другой запах уйдет, воздух станет более сладким и спелым. Она посмотрела на Джорджа. Он нервничал, нервничал из-за нее.

– Такие вот дела, Грейс.

Она попыталась посмотреть ему в лицо, но солнце светило слишком ярко, и ей пришлось сощуриться. Он явно не находил подходящих слов.

– В понедельник мы уезжаем. В понедельник. Мне с трудом в это верится.

– Мне тоже, – тихо и спокойно произнесла Грейс, еще не осознавая, что все на самом деле очень серьезно.

Он выглядел таким растерянным. Ей хотелось обнять его. Осмелится ли она?

– Грейс...

– Вы будете вместе? Во Франции, я имею в виду. Ты и Стивен?

Он нахмурился, словно она сказала что-то очень странное.

– Мы будем вместе до Рексхэма. А дальше... не знаю.

– Мне хотелось бы думать, что вы вместе, – сказала она. – Я не могу представить вас друг без друга. Ты, наверное, так же думаешь о нас с Нэнси.

– Да, – подтвердил он и добавил: – А вообще-то нет.

– Правда? – Это уже было интересно. – Ты хочешь сказать, что представляешь нас отдельно друг от дружки?

– Я думаю о тебе. Только о тебе.

Внизу женщина переходила реку вброд, задрав юбку выше колен, длинные волосы рассыпались у нее по спине. В этой фигуре была какая-то чудесная беззаботность.

– Джордж? Ты хочешь сказать...

– Я ухожу. И я не могу уйти, не зная...

– Здравствуйте, молодые люди. – Крупная фигура остановилась возле них, частично загородив солнце.

– Мама? – Грейс почувствовала, как все отступает – напряжение, жар. – Откуда ты выпорхнула?

– Выпорхнула? – Миссис Резерфорд усмехнулась. – Я не из тех, кто порхает. А теперь идемте, погуляем со мной, оба. Джордж, дорогой, я хочу, чтобы ты помог мне убедить мою дочь, что ей надо поступать в университет, как она и собиралась. Она не говорила тебе, что хочет уступить свое место другому? Нет, ты только представь, это после всех битв, которые такие женщины, как я, вели за то, чтобы дурочки вроде нее могли получить приличное образование. Она говорит, что хочет заниматься чем-нибудь «полезным», но даже не пошла со мной на акцию протеста, устраиваемую СПОЖ[4]4
  СПОЖ – социально-политическое объединение женщин (WSPU – Women's Social and Political Union).


[Закрыть] за право служить в армии. Ни она, ни ее сестра. Ох уж эти мои девочки!

Грейс наблюдала, как встает Джордж. Подав руку ее матери, он бросил на Грейс взгляд полный страстного желания. От этого взгляда ей показалось, будто под ней прогнулась скамейка.

Прощальная танцевальная вечеринка устраивалась в доме исключительно богатых людей, Пери-Джонсонов, в честь их сына Сэмюэла, тоже отправляющегося на войну. Средств явно не пожалели. Полный оркестр играл в танцевальном зале с лакированным полом, где кружились многочисленные черные галстуки, крахмальные рубашки, платья с оборками и мундиры, а гости постарше воинственно или с завистью наблюдали за ними, сидя за карточными столиками по краю зала и потягивая пунш. Мистер и миссис Резерфорд не пришли, предпочитая проводить вечера дома, в спокойной обстановке, за чтением. Как всегда, они доверили своих дочерей Джорджу и Стивену, надеясь, что с ними девочки будут вести себя пристойно. И как всегда, девочки, одна темненькая, другая светленькая, находились среди танцующей компании, но в некотором удалении от общей толпы, менялись партнерами, постоянно вклинивались в другие пары. Ни один молодой человек не осмеливался ухаживать за сестрами Резерфорд, когда они танцевали с этими рыжими братьями Уилкинс. Эта четверка была в некотором роде неразлучной и со временем становилась все более и более неприкасаемой. В эти дни они общались только друг с другом.

Все четверо пребывали в приподнятом настроении, звучал почти истерический смех. Их руки крепко и требовательно обвивали шею или талию. Грейс, танцуя с Джорджем, изумлялась крепости его тела и проворству шагов. Его карие глаза смотрели по-прежнему спокойно, но ее охватывал трепет от сознания того, что скрывается за этим спокойствием. Ей хотелось побыть наедине с ним, но отдаление этого момента, угасание дня было само по себе превосходно. Мгновение спустя произошло умышленное столкновение. Грейс услышала милое хихиканье Нэнси и почувствовала на своем лице прикосновение ее светлых девчоночьих кудряшек прежде, чем обнаружила, что ее увлекает за собой более стройный, высокий и язвительный Стивен. Он смеялся и шептал ей на ухо что-то неразборчивое, а потом увел из танцевального зала через французские двери, и они оказались в темноте влажного зеленого сада.

– Я люблю это место, – сказала Грейс.

Они шли под руку среди слегка шуршащих листьями изящных деревьев – плакучих ив, кедров и дубов. То здесь, то там встречались участочки со статуями греческих богов в центре или фонтанами, остановленными на ночь.

– В нем что-то есть. Я не могу объяснить.

– Оно серебристое и магическое, – сказал Стивен. – Здесь может произойти все что угодно. Ты согласна?

– Да.

Затем его губы коснулись ее губ, и она прижалась телом к его телу – именно прижалась. Ее и раньше целовали, и другие мальчики, и Джордж, и сам Стивен, но не так. Она чувствовала его через их одежду, чувствовала, как он прижимается к ней. Предполагалось, что это ощущение ей незнакомо, но она не могла его игнорировать. Ее губы были открыты его губам, их языки соприкасались. Она чувствовала его запах, свежий и металлический, как запах травы на Пустоши этим утром. Его руки были на ее спине, но теперь он через платье касался ее груди, и она ему это позволяла. Потом ей показалось, что кто-то стоит среди деревьев и наблюдает за ними, и она отстранилась от него.

– Ну, ну! – Стивен провел рукой по волосам и, улыбаясь, открыто смотрел на ее тело. – Кто бы мог такое подумать после всего! Будем считать это моим прощальным подарком?

Грейс огляделась, затем отвернулась и посмотрела на деревья. Если кто-то там и был, то он ушел.

– Я не понимаю, – ответила она, наконец.

– А что тут понимать? Я хотел поцеловать тебя. Ты хотела поцеловать меня.

Глаза у него были почти такого же цвета, как у брата, но во взгляде не было того же спокойствия. В глазах Стивена появилось что-то животное.

– А как же Джордж? Я думала...

– Что ты думала? – Он положил руки на бедра.

– Я думала, вы с Джорджем сделали выбор между нами. Я думала...

Он нахмурился, но во взгляде его все же читалось удивление.

– Ах, Грейси! Мы никогда не могли сделать выбор между вами. Как и вы никогда не могли сделать выбор между нами. Мы уже давно находимся в столь затруднительном положении, не так ли?

Откуда ни возьмись подул легкий ветерок. Грейс поежилась.

– Ты не все знаешь!

– А вот в этом я сомневаюсь. – Он снова обнял ее, но она от него отстранилась.

– Сегодня я встречалась с Джорджем, – сказала она. – На Парламентском холме. Он что-то хотел сказать мне. Он хотел...

– Что – хотел? Сделать тебе предложение?

Даже в темноте она почувствовала, как краска заливает ей лицо.

– Ну, старый хитрец... – начал Стивен.

– Вообще-то он не делал мне предложения, – быстро пояснила Грейс. – Но у меня такое чувство, что он все для себя решил! Сегодня, наблюдая, как вы танцуете с Нэнси, я подумала, что вы, наверное, пришли к какому-то соглашению.

– Грейси, дорогая! – Он заправил несколько прядок ей за уши. – Ни к какому соглашению мы не пришли! Иначе... неужели ты думаешь, что я бы сейчас тебя целовал? А? Иди сюда!

И они снова целовались. Она ничего не могла с собой сделать, настолько это было прекрасно. Но когда их губы наконец разомкнулись, она выпалила:

– А как же Нэнси?

– А что Нэнси? – Он по-прежнему крепко обнимал ее. – Ты хочешь спросить, целовал ли я ее, как тебя?

– Нет, я не об этом.

– Я буду честен с тобой, Грейс! Если бы она была здесь вместо тебя, я бы целовал и ее! Вы красивые девушки, такие похожие и такие не похожие друг на друга, и каждая из вас становится еще более индивидуальной и еще более ценной из-за существования другой! Как пара картин, ваз и так далее. Любой здравомыслящий человек хотел бы вас обеих.

– Уходи от меня! – Она принялась вырываться из его объятий и наконец вырвалась. – Ты совершенно аморальный тип, Стивен Уилкинс! И хочешь сказать, что Джордж такой же, как ты!

Он склонил голову набок.

– Но ты такая же, Грейс! Признайся самой себе. Куда ты идешь?

Она было направилась прочь, ветки хрустели у нее под ногами, но он побежал следом, чтобы поймать ее.

– Ты бы никогда не целовал меня так, если бы не уезжал! Что за распущенность!

– Но я уезжаю! – Он поравнялся с ней. – И если ты хочешь, чтобы я сделал выбор между тобой и твоей сестрой, если ты хочешь быть моей возлюбленной и посылать мне надушенные письма и маленькие локоны, скучать по моим поцелуям, что ж, для меня не может быть большей чести, Грейс! И я буду скучать по тебе и ждать встречи с тобой.

– Напрасно ты думаешь, что я буду ждать твоего возвращения!

Они вернулись к дому. Несколько мужчин стояли на террасе, курили сигары и пили бренди. Среди них был Джордж.

– Эй, старший братец! – позвал Стивен.

– Простите. – Грейс не хотелось видеть ни того ни другого. Быстро удалившись через французские двери в головокружительную атмосферу танцевального зала, она прямо сквозь ряды танцующих прошла в холл.

Слезы застилали ей глаза, и она ощупью направилась в ванную. Она больше не знала, что думать и во что верить. Она едва начинала разбираться в собственных чувствах. Грейс знала, что они были пылкими, и это особенно отвратительно! Неужели она действительно настолько легкомысленна?

– Грейс!

Дверь открылась, и в ванную впорхнула Нэнси. Она немедленно обхватила Грейс и сжала ее в тесных объятиях.

– Я должна кое-что сказать тебе, но не смей говорить маме и папе...

– Ах, Нэнси, слушай...

Но Нэнси, раскрасневшаяся и возбужденная, даже слишком возбужденная, не слышала Грейс.

– Джордж хочет жениться на мне, Грейс! Пока это тайна, но... ах, дорогая, разве это не потрясающая новость?

18 апреля 1927 года.

«Жители Уэст-Энда!

Вы помните, что с тех пор, как в прошлом году побывала в Париже (ах, эта мода, еда и украшения – может ли жизнь еще где-нибудь быть такой же яркой?), я тщетно искала в Лондоне кафе, где подаются по-настоящему хорошие пирожные. Фактически даже просто приемлемых булочек было бы достаточно, чтобы влажным весенним утром вызвать улыбку на бледном лице жителя Уэст-Энда. Так вот, дорогие любители хорошей выпечки, у меня наконец есть новости. В начале этой недели мне стало известно о заведении на Бейкер-стрит с красочным названием «Утренняя слава», где, говорят, подаются круассаны не хуже, чем на улице Риволи. Что мне оставалось, как не пойти туда, к тому же у меня самой изо рта текли слюнки.

«Утренняя слава» представляет собой забавное местечко. Довольно яркий свет, столики стоят несколько близко друг к другу, а столовые приборы, чего уж греха таить, чистотой не блещут. Но круассаны... круассаны! Лучшее из того, что я пробовала (а я кое-что пробовала, и боюсь, скоро у меня на бедрах отложится лишний жир), было приготовлено по датской технологии. Круассаны, конечно, не соответствовали стандартам Правого или Левого берега, но в них, по крайней мере, чувствуется дыхание Франции. Также там представлен потрясающий выбор блюд из яиц, которые подавала устрашающего вида женщина с усами.

А где же провести время ночью? Если верить почти надежным слухам, Бен Берни, неоспоримый король нью-йоркских танцевальных оркестров, пересечет океан ради короткого сезона в «Кит-Кат-клаб». Вы обязательно должны пойти, попали вы на него в прошлом году или нет. Никто так не заставляет мои ноги плясать так, как этот человек!

Я вас задержу еще ненадолго. Отдаю себя на вашу милость. Дело в том, что я достаточно побыла Умной Женщиной. Что толку в хорошо смазанных мозгах в этом нашем огромном «современном» городе? Вы не получаете должного признания на работе, даже если постоянно затмеваете абсолютных посредственностей, с которыми работаете. Вы также не можете воспользоваться этим великим органом, чтобы выразить свою точку зрения на выборах правительства, пока не разменяете четвертый десяток (в моем случае меньше чем год назад, так что я еще не голосовала). И что, вероятно, больнее всего, мужчины – те мужчины, от которых хочется получить некоторое внимание, – просто хотят поговорить. Поговорить!

Я, видите ли, умна. Я обладаю опытом и культурой, и они хотят знать мою точку зрения по следующим вопросам: новейшая популярная театральная пьеса, обед в «Тур Эффель», как правильно носить шарф или как привлечь внимание бесцветной девушки, в которую безнадежно влюблен. Что хорошего в таком разговоре, я вас спрашиваю? Если бы я была скучной, им, может быть, пришлось бы найти более интересный способ провести со мной время. Вот и все. Или нет... не все.

На прошлой неделе меня недолго (очень недолго, как оказалось) развлекал в «Савое» некий Дьявол в Обеденном Костюме. Да, для тех из вас, кто внимательно читает эту колонку, я раньше пыталась представить дело так, что моя сестра, а не я встречалась с этим человеком. Простите, что вводила вас в заблуждение, дорогой читатель (я получила заслуженный удар по запястью), но девушка должна думать о такой мелочи, как достоинство. Как бы то ни было, вышеназванного джентльмена быстро вызвали из «Савоя», даже шампанское еще пенилось в его бокале, но он обещал найти меня через эту газету. Читатель, я не получила ни одного послания! Вот что я вам скажу, сэр: я не люблю людей, унижающих мое достоинство! Если вы не объявитесь в ближайшее время, тогда охоту начну я, и позвольте заметить вам, Дьявол, что характер у меня такой же ершистый, как и моя стрижка.

Дайамонд Шарп».