Текст книги "Шкатулка с драгоценностями"
Автор книги: Анна Дэвис
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Анна Дэвис
Шкатулка с драгоценностями
Часть первая
ТАНЕЦ
«Пиккадилли геральд», 4 апреля 1927 года. «Жители Уэст-Энда!
Вчера вечером в только что открывшемся кафе с танцевальной площадкой «Саламандра» на Ковентри-стрит (там подают лучшие в Лондоне бифштексы с перцем под живые, захватывающие джазовые мелодии) некий подозрительный джентльмен в цилиндре до изнеможения танцевал со мной чарльстон. Избавиться от него было совершенно невозможно. Сегодня я официально «на поправке», а для этого требуется вечер, проведенный дома, сандвич с рыбным паштетом и кружка какао. Ведь у меня не только болит голова, это не привычный звон в ушах и не першение в горле и бурление в животе. Нет, сегодня мои лилейно-белые ножки тоже все в синяках. Читатель, я едва могу ходить!
Как вам известно, чарльстон уже более года тому назад сошел со стапеля и обосновался в наших лучших ночных клубах. Его щегольски танцуют в Париже и Нью-Йорке. Так не пора ли и лондонцам научиться как следует его танцевать? Мужчины обычно танцуют хуже. Есть что-то откровенно конвульсивное в этих брыкающихся, вертящихся ногах. В «Саламандре», когда вы ступаете на танцевальную площадку, ваша жизнь в ваших руках. Кстати, я не советовала бы садиться за столик возле танцевальной площадки. Но многие представительницы прекрасного пола от комплексов не страдают. Вон сколько этих куриц вышагивает по Уэст-Энду, клюя и маша крыльями.
Каков выход? Разумеется, уроки. Поверьте мне, девочки, это не пустое времяпрепровождение! Подозреваю, что вы танцуете чарльстон, как только что вылупившиеся птенцы, пища и быстро хлопая крыльями. Поэтому настоятельно советую вам как можно быстрее разыскать мисс Летицию Харрисон (известную своим друзьям как Тини-Вини), из Мейфэра. Запомните: это изменит вашу жизнь! В идеале к Тини-Вини надо бы привести с собой дружка или бойфренда, но если он полагает, что слишком утончен или что мужчине не к лицу посещать подобные занятия, вам придется самой обучить его. Давайте посмотрим факту в глаза: нам удалось обучить наших мужчин многим премудростям задолго до того, как мы, то есть те, кому за тридцать, получили право голоса (нотабене: я могла бы посочувствовать тем, кому нет тридцати, если бы не завидовала их нежной юности!). И мы продолжим делать это, пока мужчины остаются мужчинами, а женщины женщинами. Такова наша судьба! Сейчас, став знаменитой, я регулярно слышу раздражающие замечания, примерно такого сорта: «Мисс Шарп, где вы берете силы каждую ночь бывать в каком-нибудь заведении? У вас, должно быть, самая тяжелая работа в Лондоне?» И еще: «Какая у вас легкая работа, мисс Шарп! Вы только и делаете, что развлекаетесь, а потом рассказываете нам об этом!»
Но больше всего меня бесят сообщения о различных самозванках, выдающих себя за меня, чтобы заказать хороший столик и коктейль в придачу. Швейцары, если вы сомневаетесь, попросите эту Дайамонд выпустить на вас кольцо дыма! Это один из моих неподражаемых талантов, и вы мгновенно разоблачите поддельную драгоценность! Да, и кстати, я никогда в жизни не заказываю бесплатные напитки!
Дайамонд Шарп».
Глава 1
На фотографии запечатлена женщина с кокетливым взглядом и очень коротко остриженными волосами. Она сидит в ресторане одна, перед ней стоит пустой бокал из-под шампанского. Между двумя пальцами руки в перчатке зажата дымящаяся сигарета в длинном эбонитовом мундштуке. Из чуть приоткрытых накрашенных губ выплывает великолепное кольцо дыма. Над фотографией слоган: «А вы осмелитесь?» Небольшая подпись под фотографией сообщает, что табак в «Бейкерс лайтс» сухой и не раздражает горло.
Мистер Обри Пирсон бросил фото на стол и откинулся па скрипящую спинку кожаного кресла.
– Ну?
Грейс Резерфорд, сидящая напротив него за столом на жестком деревянном стуле, нервно откашлялась.
– Я, мистер Пирсон, думала...
– Думали? Правда? – Он сурово сдвинул брови и указал на снимок: – А вы хоть на мгновение представили, как на это отреагируют наши клиенты?
Грейс вздохнула. Если бы этот разговор вел с ней старший брат мистера Обри, Генри Пирсон! Он придерживается куда более широких взглядов.
– Я уверена, что эта реклама повысит товарооборот фирмы «Бейкер» почти втрое. А может быть, и больше. Никогда раньше мы не ориентировались на женщин, и уж тем более не рекламировали сигареты, а сейчас мы это делаем! В этом году лондонские девчонки копируют голливудских вертихвосток: стригут волосы, носят короткие юбки! И жизни они хотят соответствующей – чарльстон всю ночь напролет, романы с молодыми щеголями. Они мечтают вести немного сумбурную жизнь. Делать то, чего не стали бы делать их матери. Они, знаете ли, все курят, эти голливудские актрисы!
Мистер Пирсон потер голову с редеющими волосами. Вероятно, они редели потому, что он всегда тер голову именно в этом месте.
– Мисс Резерфорд, мы не можем рекламировать образ девушки, курящей сигарету. Мы должны поддерживать свою репутацию.
– Ах, сэр, что за вздор! Пора бы «Пирсон и Пирсон» идти в ногу со временем.
– Должен вас предостеречь, – произнес Пирсон, на этот раз тихо. – Я бы на вашем месте думал, прежде чем говорить.
– Хорошо. – Грейс сглотнула. – Забудьте об этом образе. Не обязательно показывать курящую девушку. Представьте себе танцевальную площадку, заполненную парами. На переднем плане мужчина протягивает руку девушке, приглашая ее танцевать. А подпись гласит: «Ты не откажешься? Не так ли?» А вот еще. Девушка сидит с кавалером в машине с открытым верхом. И подпись: «А насколько ты скор?»
Пирсон выдвинул ящик стола и принялся в нем шарить. Резко захлопнув его, он вызвал свою секретаршу Глорию и попросил принести аспирин.
– Как долго вы у нас работаете, мисс Резерфорд?
– Почти десять лет.
Он улыбнулся. Его улыбка выглядела какой-то неестественной, словно приклеенной.
– Вы могли бы заметить, дорогая, что за эти десять лет Лондон значительно изменился.
– О да, он изменился!
Но должен обратить ваше внимание, что не все перемены к лучшему. Многие, очень многие разделяют эту точку зрения. И основу этого вечно меняющегося города составляют фундаментальные, незыблемые ценности, которые должны таковыми и остаться. Это основа, вокруг которой вращаются бурный поток и хаос. «Пирсон и Пирсон» – неотъемлемая часть этой основы. Потому-то мы и в состоянии удерживать клиентов, как и Бейкер, и не бояться никаких конкурентов.
– Сэр, из уважения...
– Уважение – да, это часть нашей политики, мисс Резерфорд. Вы считаете, что проявляете уважение к служащим и клиентам, когда приходите в офис с опозданием на час и явно в каком-то затуманенном состоянии? Или когда вы курите сигареты и обмениваетесь шутками на рабочем месте? Вы считаете, что подаете хороший пример машинисткам и секретаршам?
– Но другие машинистки делают то же самое. И никто, кажется, не возражает.
Снова приклеенная улыбка.
– Вы умная девушка. Неужели я должен вам объяснять? Какой бес вас попутал? Зачем вы появились на этой проклятой фотографии? Стэнли Бейкер будет смеяться всю дорогу к Бенсону, если я покажу ему этот снимок!
Секретарша принесла аспирин и стакан воды, поставила на стол и удалилась. Повисла неловкая тишина.
– Так что же, мне подавать заявление об уходе? – спросила Грейс.
Смешок.
– Ну зачем драматизировать! Вы не из слабых, это видно. Идите и подумайте. У вас правильные представления о женщинах, становящихся предметом насмешек. Но так не пойдет. Может быть, вы придумаете что-нибудь более... домашнее. А остальное...
– Да, сэр, я понимаю.
Десять минут спустя Грейс, сидя в своем крошечном кабинете, сняла телефонную трубку и попросила соединить ее с Ричардом Седжвиком, редактором газеты «Пиккадилли геральд».
– Дики, я хочу сегодня вечером с тобой пообедать.
– Грейс? Это ты?
– Конечно я. В семь часов? Называй место.
– Извини, старушка, но сегодня я занят. Грейс нетерпеливо постучала ногтями по столу.
– Чем же ты занят? Срочная работа?
Из трубки донеслось что-то, похожее на вздох, но, может быть, это просто была помеха на линии.
– Я не уверен, что это...
– Значит, девушка. Случайно, не эта ли ужасная Пэтси? Это же не она, правда, Дики?
– Грейс! Ты знаешь, как я тебя люблю, но...
– Лепечет она ненатурально, неужели ты не понял? И морщит носик – строит из себя маленькую девочку. Разве я не права, Дики?
– Сегодня вечером я встречаюсь не с Пэтси.
– Тогда с кем же?
Заметив непривычное молчание машинисток за дверью комнаты, Грейс резко захлопнула ногой дверь.
– Я должен пойти и посмотреть этот немецкий фильм. Знаешь... который стоит целого состояния. В павильоне.
– Ах, это... Никто не пойдет на «Метрополис»[1]1
«Метрополис» – фильм немецкого режиссера Фрица Ланга 1927 года. (Здесь и далее примеч. пер.)
[Закрыть], Дики. Он депрессивен и абсурден. Жестокие машины и девственницы – неужели тебе это интересно? Безумие, настоящее безумие.
– Спасибо за твое просвещенное мнение, дорогая.
– Не за что. – Грейс вынула из ящика стола сигарету и принялась искать коробок спичек. – Что, если нам поесть в «Тур Эффель»? Ты знаешь, как мне там не нравится, но ради тебя, дорогой, я бы туда пошла.
– Ах ты господи, как мы великодушны!
– А потом мы могли бы провести ночь с небольшой компанией, в которую приглашена Дайамонд.
– Значит, потом мы пойдем танцевать?
Грейс нашла спички и закурила, прижав трубку ухом к плечу.
– Серьезно, Дики! Мне надо кое о чем с тобой потолковать!
Полчаса спустя, подходя к Тоттенхэм-Корт-роуд, Грейс попала под апрельский ливень. Зонта у нее с собой не было. Ни такси, ни даже автобусов поблизости не наблюдалось, поэтому ей пришлось лавировать в разношерстной толпе, шлепая по лужам и чувствуя, как промокают туфли, а крупные капли дождя оставляют на ее одежде грязные следы. Запах влажной строительной пыли проникал ей в ноздри. Она молча проклинала свою вечную занятость, заставлявшую ее постоянно опаздывать на полчаса, и работодателей, которые разместили свои офисы на Пиккадилли, а не на Перси-стрит, недалеко от «Тур Эффель». Доставалось и погоде, но кто в Лондоне время от времени не проклинает погоду? Не были забыты и Господь Бог, в которого она не верила, и Дики Седжвик за то, что согласился встретиться с ней, и за то, что любит «Тур Эффель».
К тому времени, когда она подходила к ресторану, дождь усилился. Подбегая с нагнутой головой к двери, Грейс столкнулась, да так, что у нее клацнули зубы, с очень крупным мужчиной. Его рука сжала ей плечо, и она подняла взгляд на светло-голубые, широко расставленные глаза на скуластом лице. Губы улыбались, или это были губы, форма которых всегда напоминает улыбку.
– Вы замужем? – спросил он с легким американским акцентом.
– Нет.
Это слово вырвалось у нее раньше, чем она успела его удержать.
Рука все еще сжимала ее плечо.
– Хорошо. – Казалось, говоря, он смотрел мимо нее.
Грейс заметила такси с работающим мотором, припаркованное неподалеку. Этот мужчина, наверное, только что вылез из него. А водитель, похоже, наблюдает.
– Простите. – Она высвободилась и, надменно вскинув подбородок, направилась в ресторан.
– Вам, наверное, года тридцать два. – Его улыбка, отражающаяся в стекле, была искаженной, неровной. – В вас есть пикантность.
Он поискал в кармане мелочь, отошел и расплатился с водителем.
– Вы светлая и красивая.
– Вообще-то мне тридцать. Но вряд ли вас это касается.
– Еще год-другой – и от всего этого не останется и следа, – изрек мужчина. – Так бывает всегда.
До войны «Тур Эффель» был излюбленным местом встреч авангардных художников и писателей. Здесь бывали Огастес Джон, Уиндем Льюис, Эзра Паунд. Позднее в книге посетителей прибавились имена Чарльза Чаплина, Рональда Фербенка и Джорджа Гершвина, и ресторан стал любимым местом наиболее изысканной светской публики.
К 1927 году он превратился в памятник самому себе, и цены вполне этому соответствовали. Картины и гравюры различного качества, висящие на стенах, напоминали Грейс надгробия, хоть и выдержанные в самых невероятных стилях, но надгробия. Это заведение извлекало выгоду из своего богемного прошлого. Вероятно, в ресторане можно было заказать на закуску вареные воспоминания, а потом как основное блюдо тушеную ностальгию. Дики Седжвик, безусловно, чувствовал здесь себя как дома.
– Пунктуальна, как всегда! – Дики встал и поцеловал ее в щеку. – Грейс, дорогая, да ты совсем промокла!
– Ничего, высохну! – Грейс опустилась в кресло с резной ореховой спинкой. – А пока можешь полюбоваться исходящими от меня облаками пара!
– Ну, как хочешь! – Дики тоже сел. – Мне кажется, нужно что-то сделать, чтобы ты не простудилась!
– Тогда закажи мне выпить.
– Попробуй вот это. – Он повернул бутылку вина так, чтобы показать этикетку. – Вино из Долины Роны, как сказал мне Джо. Невероятно вкусное!
– Уверена, что оно вкусное, но у меня нет бокала! Будь другом, попроси Джо!
Слушая его славословие вину, она промокала салфеткой мокрые пятна на черном шелково-креповом обеденном платье и вдруг, подняв взгляд, увидела, как в зал с улицы вошел широкоплечий человек в накрахмаленной белой вечерней рубашке и галстуке-бабочке. Владелец ресторана Рудольф Сталик тотчас же подошел к нему, провел к лучшему столику в углу, засуетился, давая ему закурить. Взгляд светло-голубых глаз внезапно устремился в сторону Грейс. Она отвернулась, посмотрела на нефритовую пряжку своего платья, а потом снова на Дики. Сегодня он выглядел утомленным, не таким живым и энергичным, как всегда.
– Ты выглядишь усталым, Дики. В «Геральд» все в порядке?
– Дело не в газете, и ты это знаешь, Грейс, – несколько раздраженно ответил он.
– Я знаю.
Вероятно, в его словах содержалось завуалированное напоминание о прошлом – их прошлом. Пытаясь справиться с неловкостью, Грейс еще раз оглядела зал. Сталик подробно рассказывал американцу о меню, потом указал на работы одного из самых известных клиентов-художников. Американец, похоже, заинтересовался, но как только Сталик отвлекся, тотчас же бросил взгляд на Грейс.
– У меня сегодня отвратительный день. – Грейс заставила себя смотреть на Дики, и только на Дики. – Я подала заявление об уходе. – Она отпила из бокала. – А вино действительно очень хорошее.
– Да ты что?
– Ну, пыталась. Впрочем, Пирсон не воспринял это всерьез. Обри Пирсон, я имею в виду. И полагаю, я тоже не очень серьезно это восприняла. Он потчевал меня хорошей порцией демагогии. Такие вот они динозавры!
– Ты всегда так говоришь. Закажем рыбу? Сегодня есть камбала. С молодой картошкой.
– Дики, ты не представляешь, каково девушке работать в таком месте! Мужчины могут делать все, что им угодно, лишь бы вовремя была готова рукопись. Но мне – малейший намек на смех, одно дуновение сигаретного запаха – и все! Они считают, что я должна быть благодарна только за то, что мне позволяют работать на них, разве ты не видишь? Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. Я думала...
Седжвик усмехнулся:
– И ты решила поинтересоваться, не поработать ли тебе в «Геральд»? Ты действительно считаешь, что эта газета лучше? Думаешь, там с тобой будут обращаться как с любым другим сотрудником? В таком уж мире мы живем, дорогая! Но положение постепенно улучшается. – Он кивнул официанту. – Джо, две порции рыбы, пожалуйста.
– Слишком медленно для меня. – Грейс невольно оглядела зал. Американец, нахмурившись, смотрел на часы. Она снова перевела глаза на веснушчатое лицо Дики и решила перейти к сути дела. – Я думала... Что, если Дайамонд начала бы писать не только для своей колонки? Она могла бы составлять обзоры, политические комментарии, даже гороскопы!
Он помотал головой:
– Не пойдет!
– Но почему? Дайамонд имеет огромный успех, ты всегда это говоришь. Кто еще в вашей дурацкой газете получает полные мешки писем? О ком еще сплетничают в других газетах? Ты знаешь, что вчера написал Гарольд Граймс в «Мейл»? Он полагает, что Ребекка Уэст – это Дайамонд Шарп! Ребекка Уэст!
– Он идиот, – тихо произнес Дики и откашлялся. – Посмотри, у меня дела идут так, что лучше некуда. Если честно, мне самому не верится. Но читать Дайамонд все равно что есть лакрицу. Можно съесть только самую малость.
Пыхтенье.
– Ну, не обязательно же мне все время быть Дайамонд!
Он мягко взял ее за руку.
– Грейс, ты Дайамонд! Все время. Ты не можешь быть никем иным, даже если захочешь. Я бы не хотел, чтобы ты была кем-нибудь иным.
Американец снова посмотрел на них. На ее руку, которую держал Дики.
– Хотя иногда я чувствую себя Виктором Франкенштейном, – пробормотал Дики.
– Ну что ж... – Она высвободила руку. – Мне придется заниматься тем же, чем занимаются остальные благонамеренные чудовища, и просить тебя удвоить мне плату!
– Ну же, мисс Бука! Ты бы лучше подумала, что, когда ты хмуришься, у тебя на лбу появляются морщины, а они старят тебя, я бы сказал, лет на десять.
– Ах, Дики, какой ты противный! С тобой просто бесполезно говорить о чем-нибудь серьезном. – Она тщетно искала глазами официанта. – Где же Джо? Нам нужно еще вина.
Американец отошел от своего столика.
Опустошив еще полторы бутылки, Дики с Грейс сели в такси и отправились в «Сайрос» на Орандж-стрит. Опять полил дождь, в городе резко потемнело. Грейс смотрела из окна на яркие витрины и лучи света, отражающиеся в мокрых мостовых. Люди бежали под зонтиками или толпились на автобусных остановках, но большая часть лондонцев уже легла спать.
– Кто, черт возьми, идет на вечеринку во вторник? – удивился Дики. – Это как-то нецивилизованно. И в честь кого вечеринка?
– Не припомню. – У Грейс в голове было туманно, как в сырую ночь. – Я потеряла приглашение.
– Великолепно! И она мне говорит только сейчас! Ты бы хоть сказала, что это в «Сайросе». Я полагал, что речь идет о небольшой джазовой вечеринке у кого-то дома. Если бы знал, я бы переоделся. Надел бы бабочку.
Грейс открыла сумочку, вынула черный шелковый галстук и протянула его Дики.
– Не волнуйся. Дайамонд всегда готова к неожиданностям. И будь веселее – в приглашении говорится, что там будет шампанское, наверняка превосходное!
Прилаживая галстук, Дики принялся рассказывать о «Сайросе» – другой ночи, другой вечеринке, – но Грейс не слушала, завороженная, как всегда, ночным видом площади Пиккадилли. А вот и «Биг нью уорлд», далеко опережающий «Пирсон и Пирсон». Самая знаменитая площадь, расположенная в месте слияния наиболее крупных улиц Лондона, была сейчас освещена яркой разноцветной рекламой известных фирменных марок. Энергичные усилия совета Большого Лондона по упразднению этой рекламы привели лишь к твердой решимости торговцев разместить ее возле своих заведений. На уровне земли, однако, из-за строительства новой станции метро все выглядело убогим, временным и ремесленным. На время проведения работ фонтан со статуей Эроса убрали, и сначала казалось, что с ней ушла и душа площади. Впрочем, Эроса убрали уже так давно, что Грейс едва припоминала, как он выглядит. В душе Пиккадилли, казалось, поселились новые объявления. Вопя «Швепс», «Боврил», «Джин Гордонс», они с таким же успехом могли бы кричать: «Я Лондон! Я будущее!»
Сегодня дождь был настолько силен, что зрелище казалось туманным, как во сне. Капли дождя, подсвеченные яркими огнями, беспрестанно текли по стеклу, и Грейс казалось, будто площадь плачет. Сквозь слезы она видела сухие салоны других такси со смеющимися девушками, усталыми дамами в шляпах, молодыми людьми, охотниками или жертвами охоты. Они напоминали крошечные обособленные мирки. Вот и они с Дики в своем маленьком мирке двигались точно в каком-то трансе...
Пока очередное такси на мгновение не поравнялось с их машиной и она не увидела профиль сидящего в нем человека. Тяжелая челюсть, римский нос...
– Это тот мужчина!
– Что за мужчина? О чем ты?
– Ах!
Другое такси повернуло направо. Видение было почти мимолетным. Неужели американец? Или просто она все еще думает о нем?
– Грейс?
– Ничего. Вот мы и приехали! Дай я помогу тебе надеть галстук.
Открылись двойные двери, и перед их взором предстала знаменитая ледяная танцевальная площадка «Сайроса». Джин Ленсен и танцевальный оркестр клуба «Сайрос» были в ударе. Белые костюмы, приглаженные волосы, сверкающая медь. В воздухе стоял запах сигарет и пьянящий аромат духов с горьковатым привкусом пота огромного множества женщин.
– Неудивительно, что улицы были пусты, – пробормотала Грейс. – Все здесь.
И действительно, казалось, вся светская публика Лондона собралась здесь, под одной крышей. Веселые модницы, дребезжащие бусами и сверкающие искусственными бриллиантами, стройные, как газели, женщины в шелках и перьях, безупречные мужчины в белых рубашках.
– Ну, в отношении шампанского ты была права, – сказал Дики.
Официанты, снующие с подносами взад-вперед, предлагали напитки. Он взял один бокал для Грейс, другой для себя.
– Посмотри туда!
Возле длинной стойки бара высилась пирамида бокалов, рискующая в любой момент рухнуть. Бармен поднялся по стремянке и принялся разливать шампанское «Моэ э Шандон» из огромной бутылки. Сверкающая жидкость, пенясь, стекала по пирамиде, наполняя бокалы, а сидящие поблизости посетители аплодировали.
Дики, явно чувствуя себя неуместно одетым и потому неуверенным в себе, просиял, когда кто-то его окликнул. Грейс узнала Ронни Хейзелтон из «Таймс» с группой надоедливых подружек. Энергично вышагивая по залу, она сначала хотела добраться до Дики, но потом исчезла в толпе.
Вдали от танцевальной площадки сидела за столиками и оживленно беседовала менее блестящая публика: лысеющие седые мужчины в очках, коренастые маленькие бородачи. Книжные люди, подумала Грейс, заметив Сэмюэла Вултона, известного издателя, только что основавшего собственную компанию. Редакторы, романисты, поэты, скрытые в тени титулованных и богатых симпатичных молодых людей и девушек, которым нравилось играть в деловых людей. Должно быть, это литературная вечеринка – во всяком случае, теоретически.
– Вы уже, как я вижу, высохли.
Он стоял прямо перед ней. Слишком близко.
– Вы следили за мной? – Она говорила, не отрывая взгляда от танцевальной площадки. Прожектор высвечивал одного из барабанщиков, выдающего оглушительное соло.
– Я собирался задать вам тот же вопрос.
Она повернулась, посмотрела на него, и вдруг внутри у нее все задрожало, ей захотелось смеяться, возбужденно, по-девчоночьи, совершенно неподобающим ей образом.
В этом крупном широкоплечем человеке с могучей шеей чувствовалась непреодолимая мужественность. Ей хотелось потанцевать с ним, чтобы почувствовать большие руки, тяжело лежащие на ее плечах и спине.
– Ну, давайте же! – Она погрозила ему пальцем. – Признавайтесь!
Он улыбнулся:
– Я увидел, как вы вошли сюда с вашим другом пятнадцать минут назад. Сам я нахожусь здесь уже два часа.
– Вздор! Ваше такси проскочило мимо нашего на Риджент-стрит.
Он поднял бровь.
– Как лестно. Очевидно, я произвел на вас впечатление.
– Ну, по-моему, вы мне раньше отдавили ногу, если это называется впечатлением.
Он взял у нее пустой бокал из-под шампанского и подал ей полный.
– Я хочу сказать, что, когда вы о ком-то думаете, когда не можете выбросить человека из головы, вы видите его повсюду, – сказал он.
Грейс позволила себе хихикнуть. Он был из тех, в чью технику соблазнения входит словесный поединок.
– Тридцать восемь, – сказала она, оглядев его с головы до ног.
– Простите?
– Вам лет тридцать восемь. Или, может быть, сорок. Разведены. В Америке это легко, не так ли? Может быть, даже дважды разведены.
Теперь он засмеялся.
– Полагаю, я это заслужил, мисс...
– Можете называть меня Сапфайр.
– Позвольте? – Он протянул руку, чтобы чокнуться с ней.
– А вы? Кто вы?
– Я? – Он пожал плечами. – Я типичный ирландец. Великий Льстец.
Она сделала большие глаза.
– Но ваш акцент менее всего напоминает ирландский. Я полагаю, ваш прадедушка происходит откуда-нибудь из Скибберина или Баллидихоба. Разве этого недостаточно, чтобы быть американцем?
Она не знала, как это произошло – было жарко, и у нее немного закружилась голова, – но его правая рука коснулась ее щеки. Он держал ее лицо так, чтобы ей не оставалось ничего иного, как только смотреть в его светлые смеющиеся глаза.
– Догадываюсь, что мне предстоит небольшой роман, – сказал он. – А вы?
Было уже почти четыре утра, когда такси остановилось в конце Тофтс-Уолк в Хэмпстеде. Когда Грейс вышла, ее правый каблук застрял в решетке люка. Пробормотав слова, от которых у Пирсона все пришли бы в оцепенение, она выпрямилась, расплатилась с водителем и, прихрамывая, стала подниматься по крутому склону к дому номер 9 – узкому, конусообразному зданию в викторианском стиле с террасой. Она еще орудовала ключами, пытаясь открыть неподдающуюся дверь без особого шума, когда дверь изнутри открыл человек, которого она никогда раньше не видела. Высокий мужчина без пиджака, с блестящими каштановыми волосами и усами. Обескураживающе красивый. Настолько красивый, что немаловажный вопрос, почему совершенно незнакомый человек открывает ей дверь среди ночи, отошел на второй план по сравнению с другими проблемами: не слишком ли вызывающ ее макияж и пьяна ли она до безобразия или просто в меру говорлива?
– Мисс Резерфорд?
Это был американец. Еще один! Короткие рукава закатаны, обнажая загорелые, мускулистые руки. Он посторонился, дав ей войти. В коридоре было тесно, и она невольно соприкоснулась с ним.
– Простите, но...
– Джон Крамер. – Он протянул ей руку. Крепкое рукопожатие. Мягкий голос. – Я живу через улицу. Пришел вам помочь.
Она вмиг протрезвела, и ее охватила паника.
– Где Нэнси? И моя мама? Где они? – Она повесила жакет на вешалку и открыла дверь в гостиную. Все лампы были зажжены. В четыре утра.
– Ваша мама легла спать, а сестра сидит с ребенком.
Грейс развернулась.
– Что случилось?
– Феликс заболел, – ответил незнакомец. – Сейчас он спит, но доктор сказал, что его нельзя оставлять одного. – Он положил руку ей на плечо. – Хотите выпить чего-нибудь горячего?
– Нет, спасибо. Феликс!
Она направилась к лестнице, обуреваемая ужасными мыслями. Ее маленький племянник-красавчик, ее драгоценный мальчик...
– Секундочку, – окликнул ее Крамер, стоя у основания лестницы.
Когда Грейс дошла до площадки, дверь в комнату Феликса открылась и оттуда вышла Нэнси, прижимая палец к губам. Глаза красные, распухшие, густые светлые волосы свисали, как крысиные хвосты.
– Я так рада, что ты вернулась! – Ее голос звучал устало и тревожно. – Мне так тебя не хватало!
– Иди сюда! – Грейс раскрыла объятия и заключила в них свою младшую сестренку.
Нэнси была ниже Грейс. Она позволила крепко обнять себя и уткнулась головой под подбородок Грейс. Они всегда так обнимались, сколько себя помнили. Грейс погладила Нэнси по волосам, заправив их за уши.
– А теперь расскажи, что случилось?
– У него лихорадка. Я подумала, что просто зубки режутся – ты же знаешь, как это бывает. Я отпустила Эдну в обычное время, после детского обеда. – Нэнси освободилась из объятий Грейс и посмотрела ей в лицо. – Но после ее ухода ему стало очень плохо. Лобик у него горел, он покрылся испариной. Я сделала ему холодный компресс, но это не помогло. Я так переволновалась, Грейс! Бедняжке Тилли пришлось лечь спать самой, без сказок, без ласк. Мамы тоже не было дома – играла в бридж. Тилли была такой послушной... А потом Феликсу стало совсем плохо.
– Почему ты не позвонила мне в офис? – Грейс хотела потрясти Нэнси, но с трудом удержалась. – Ты должна была позвонить мне, как только началась лихорадка. Я бы сразу примчалась домой, ты же знаешь!
– Я пыталась тебе позвонить, но что-то случилось с телефоном. Затем... Это было так ужасно! У Феликса начался припадок. Я на мгновение положила его на кушетку, но тут же услышала звук падения. Я, конечно, бросилась к нему, он упал на пол, его всего трясло, я не могла его поднять. Это было так страшно, Грейс!
– Да уж, могу себе представить. Как долго это все продолжалось?
– Полагаю, минуту-другую, но мне это показалось столетием. – У Нэнси расширились зрачки, она дрожала. – Когда все закончилось, я взяла его на руки и побежала через улицу к Джону. Он удивительный! Позвонил доктору, затем пришел сюда и помог мне уложить Феликса в постель. И остался на весь вечер, то есть на всю ночь. Даже когда пришла мама, он настоял на том, чтобы остаться и дождаться тебя.
– Так что же сказал доктор? – У Грейс начало нервно подергиваться веко. Мысль о том, что малыш Феликс бьется на полу в припадке, ужаснула ее. – Как сейчас Феликс?
– Доктор сказал, что припадок, вероятно, был вызван лихорадкой. К тому времени, когда он пришел, температура немного упала, и он полагает, что худшее уже позади. Но он велел держать его в прохладе, давать ему воду, если он проснется, и для уверенности наблюдать за ним до утра. А завтра он опять придет.
– Хорошо. – Грейс поняла, что руки у нее сжаты в кулаки. Ей понадобились усилия, чтобы разжать их.
Снизу раздался скрип. Крамер, сосед, поднимался по лестнице с двумя чашками какао.
– Вот. Я не знал, положить ли туда сахар, но все же...
– Спасибо. – Грейс взяла чашку.
Нэнси как-то странно-застенчиво, даже кокетливо взяла свою. Она называла его Джоном...
– Хотите, чтобы я остался и посидел с Феликсом? – спросил он. – Уснуть, вероятно, мне все равно не удастся.
Бессонница имеет свои преимущества, так что пользуйтесь!
Грейс чувствовала, как краска заливает ей щеки, и, посмотрев на Нэнси, увидела ее вспыхнувшее лицо.
– Спасибо, мистер Крамер, – с усилием произнесла она. – Вы очень добры. Но я с удовольствием сама посижу с Феликсом.
Пожатие плеч, улыбка.
– Что ж, если вы уверены.
У него были темные, очень темные карие глаза.
Восходящее солнце пробивалось сквозь тонкие занавески комнаты Феликса, проливая бледный свет на его спящее личико. В одиннадцать месяцев он превращался из младенца в маленького мальчика, но не был ни тем ни другим. Сейчас, в переходный момент, он был особенно уязвим, особенно красив. Пушистые волосики нимбом окружали его головку. Ярко-голубые глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами, были сейчас закрыты. Из приоткрытых розовых губ мягко выходило дыхание. Его личико было прохладным, лихорадка прошла, и Грейс могла спокойно оставить его одного, но она все равно продолжала сидеть, наблюдая за ним, и чувствовала такое облегчение оттого, что с ним все в порядке, что не могла оторваться от него. Пока.
Многие говорили, что Феликс – точная копия Нэнси. Но эти люди не видели детских фотографий Грейс, пока ее волосы не потемнели. При ближайшем рассмотрении черты Феликса гораздо больше напоминали черты тети, чем матери. У него были глаза Грейс, озорная улыбка Грейс, бледная, почти прозрачная кожа Грейс. А вот четырехлетняя сестренка Феликса Тилли кукольным личиком, миловидным вздернутым носиком и ямочками на щеках больше походила на Нэнси.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?