Текст книги "Капсула времени"

И вдруг эта Нежить-психолог заходит ко мне в комнату, трогает фотографии Лео, цокает языком, охает и приторным голосом произносит:

– Ты была очень к нему привязана, Элоиза?

Она порывалась присесть ко мне на кровать, но я демонстративно растеклась по всей плоскости матраса, и ей пришлось сесть на стул, при этом делая вид, что она всю жизнь только так и общается с клиентами. Сама непосредственность. Ага.

– Послушай, Элоиза. Я тут ради тебя и твоего брата. Родители думают, что тебе нужна помощь. Что ты слишком много злишься. Тебе так не кажется?

– Я не злюсь. Это самое глупое, что можно делать. Я действую.

– Как это?

– Хожу в тир. Тренируюсь.

– Зачем, если не секрет?

– Хочу стать киллером.

– Тебе хочется убивать людей?

– Людей – нет. Мне хочется убивать тех, кто превратился в упырей. Эти – больше не люди.

– Например, кто – не люди?

– Например, ты, тетя доктор. А также те сволочи, что зарезали Лео во время операции. И моя школьная директриса. И, возможно, даже мистер Лось, который платит тебе бабло за то, чтобы отправить моего брата в психушку.

Тетя Нежить молча выскользнула из моей комнаты, и из коридора раздалось взволнованное шушуканье. Я легла на пол и по-пластунски поползла к дырке между дверью и полом. Мамзель опять рыдала, а эта крыса говорила о том, как мы с братом запущены и что нам нельзя находиться вместе. Сестра может плохо на него влиять. Шу-шу-шу. Всхлип Мамзели. «Мальчика надо лечить. Девочке нужна психологическая помощь. Травма потери, подростковая агрессия. Ситуация чрезвычайно тяжелая. Без помощи психолога вы не справитесь. Девочку лучше завтра же ко мне в стационар. Недельку проколем и все наладится. Мальчика срочно определить в специальную школу». На этих словах я решила – все, достала! Открыв дверь ногой, я вышла в коридор с озабоченным видом, заправляя пульку в духовое ружье, подарок Лео, и прицелилась в тетю Нежить. Она завизжала. Тряхнув челкой, я произнесла сакральную фразу из моего любимого фильма:

– «Винтовка – это первое оружие, которым ты должна научиться пользоваться. Потому что оно держит тебя на почтительном расстоянии от клиента. Чем ты будешь более профессиональна, тем ближе ты сможешь подобраться к клиенту».

Психологиня бешено завизжала и выскочила за дверь. Мамзель рыдала, а я закрылась в комнате и подперла дверь изнутри кроватью. Дядя Лось пытался ее взломать, но я пригрозила, что выброшусь в окно, и они тут же отстали от меня. Ночью ко мне пришел дядя Лео. Он сидел на полу в своем дурацком коричневом плаще с огромными карманами, в которые мы так любили лазить за конфетами и жвачками, и курил. В свете луны было видно, как красиво струится дым из его трубки. Лео рассказывал, что с детства тащился от фильма про Шерлока Холмса. Подозреваю, что этот зачуханный плащ и деревянная трубка родом именно оттуда. Нам с братом нравилось, как пахнет его табак, я даже утащила немного себе в коробочку и тайком нюхала, когда была еще совсем мелкой.

– Лисица, ты не права, – сказал он, глубоко затягиваясь и выпуская кольцо размером с луну. – Надо бы извиниться.

– Черта с два! Ты слышал? Они хотят нас отдать той мымре на растерзание. Меня – в психушку, брата – в интернат.

– Не переживай, этого не будет. Напиши Ирине.

– Кому?

Лео вдруг рассеялся как дым. В комнате остался только запах его трубки и мокрого плаща. Моя подушка тоже была вся мокрая от слез и, не понимая, был ли это сон или реально призрак Лео явился ко мне во всей своей красе, я на всякий случай написала Ирине, своей бывшей училке, в Контакте: «Мне нужна ваша помощь. Очень!»

Утром я, конечно, пожалела об этом тысячу раз. Блин-трамплин, она же расскажет предкам, что меня выгнали из школы. Я-то надеялась утаить эту новость до конца лета. Что за хреновые советы ты мне даешь с того света, дядя Лео! И вообще, с какой стати мне впутывать ее, фактически незнакомого человека в семейные дрязги? Короче, я быстренько написала ей в Контакте, что мой аккаунт вскрыли, и никакой помощи, денег и прочего мне не надо. У меня все прекрасно. Должно было сработать. И только меня немного отпустило, как в дверь кто-то постучал:

– Лис, привет! Это я.

Факен шит, Ириша! Наверное, не успела получить второе письмо. Пришлось отодвинуть кровать и впустить ее. В конце коридора, огромные, как блюдца, мерцали влажные глаза взволнованной Мамзели. Она выглядела весьма жалко, но видеть унылые рожи своего семейства я была еще не готова. Все они страшно бесили меня.

– Привет! – сказала Ирина. – Фу, ну, и вонища у тебя! Открой окно, и пойдем-ка прогуляемся под луной.

Мы пошли с ней в парк неподалеку, молча уселись на скамейку. Ирина попросила подождать ее минуту и вернулась с пакетами из «Макдоналдса».

– Держи. Жрать хочу, умираю!

– Еда для «жиробасов»?

– Ага, гадость. Но иногда так хочется.

– Зачем вы пришли?

– Соскучилась. Ты же знаешь, мне всегда нравились твои безумные сочинения. Я их до сих пор храню. Знаешь, я решила написать пьесу. Собираю истории. Думаю, вот Лиса, необычная девочка, наверняка расскажет что-то интересное.

– Про что пьеса?

– Про лису, волка и злого паука.

– По диким животным я главный спец. Это вы по адресу.

– Не сомневалась даже.

Мы сидели с ней на спинке скамейки, потому что кто-то натоптал на сиденье грязными ботами, и жевали бургеры, запивая апельсиновым соком. «Жиробасная» еда неожиданно пробудила мой аппетит, до этого я пару дней жила на сушках, что тайно притащил мне брателло с кухни, и воде.

– Вы не говорили им?

– Про что?

– Про школу?

– А? Нет. Меня, кстати, тоже выгнали. Буквально через неделю после тебя.

– А че так?

– Ты же знаешь Паучиху! Она пыталась унизить при мне двух первоклашек в коридоре, я заступилась, и вот результат. Но все к лучшему. Знаешь, я поняла одну вещь. Если тебя что-то реально бесит в работе или людях, с которыми ты работаешь, надо срочно это менять. В этом плане ты оказалась куда более взрослой, чем я. Плюнула на все и хлопнула дверью. А я все ждала до последнего, что все наладится, что Паучиха подобреет, деньги перестанут править миром. И я так привыкла жить в этом состоянии вечного ожидания, что не заметила, как постарела. Так обидно. Ты уже дряхлый пень, а мир все тот же. Жадный и несправедливый.

– И куда вы теперь?

– Не знаю. Хорошо бы в театр устроиться. Я согласна на любую роль, хоть стакан воды на блюде выносить.

– У вас реально талант. И театр звучит лучше, чем школа, уж поверьте.

– Мать говорит, ты сильно тоскуешь по отцу?

– Он мне не отец. Друг.

– Почти то же самое. Отец далеко не всегда бывает биологический. Тут важно родство души. Попросту говоря, любовь. – Ирина некоторое время пристально рассматривала свой маникюр, потом сказала: – Когда моя мама умерла, мне было семь. Я с горя перестала есть, и меня отправили в больницу. Там запихали в меня всяких капельниц с питательной смесью, но ничего не помогало. Мое тело таяло на глазах, и врачи уже готовили мою тетку к худшему. Потому что знаешь, Лиска, если ребенок не хочет жить, он может спокойно уйти куда хочет, взрослые ничего не смогут с этим поделать. Если ребенок по какой-либо причине расхотел жить – это очень страшно. Многие люди теряются от того, что тело ребенка, еще вчера абсолютно здоровое, вдруг начинает умирать. Без всяких диагнозов, болезней, симптомов. Взрослые так не умеют, даже если очень захотят.

– Почему?

– Их уже плотно прибило к земле каким-нибудь якорем. У тебя он тоже есть.

– И какой он, мой якорь?

– Ты сама о нем прекрасно знаешь.

Ирина собрала мусор и выбросила в урну неподалеку. Я сидела и размышляла над ее словами.

– Если ты не против, я поговорю с твоей мамой и объясню, что к чему, – дотронулась она до моей руки.

– Бесполезно. Они мечтают сдать нас на опыты в больницу, как обезьян.

– Я слышала, обезьян уже запретили мучить.

– Крыс все еще можно. Какая разница. Я – опасный для общества элемент. Угрожала психологу из духового ружья, объявила голодовку. Думаю, санитары уже приехали за мной.

– Психолог платный?

– Ты Лося нашего видела? У него бесплатно даже мухи не летают. Денег – как у дурака фантиков.

– Тогда ничего страшного. Бабло побеждает зло. Главное, чтобы вас с братом не разлучили. Так ведь?

– Типа того.

– Я знаю один проверенный способ, чтобы добиться своей цели. В самых крайних случаях прибегаю к нему.

– Покупаете на рынке огнемет?

– Это было бы слишком просто, – расхохоталась Ирина. – Нужно извиниться перед всеми, кто на тебя обижен.

– Извиниться? Ну уж нет! Легче сдохнуть.

– Не легче. Это всего лишь роль. Я же не говорю тебе, что надо при этом чувствовать искреннее раскаяние. Лишь капельку подыграть им. Твоим обиженным. Смотри, я научу тебя. Только для этого надо ненадолго стать актрисой. Закрой глаза и слушай. Не открывай, пока я не скажу. И не подглядывай.

– Что за бред, – буркнула я и натянула воротник от свитера до самой макушки. Запахло весной и шерстяными баранами. Там, за баранами, продолжала вещать Ирина.

– Все взрослые вокруг тебя играют роли. Это нормально. Когда ты один раз попробовал, уже трудно остановиться. Все кругом врут друг другу, но при этом как бы находятся каждый на своей сцене. Внутренняя сцена позволяет людям вживаться в роли и врать так убедительно, что Станиславский аплодирует стоя.

– Обычно он это делает лежа?

– Кто?

– Кто там, вы сказали? Станиславский.

– Не знаю, он давно умер. Вылезай!

Я сняла свитер с головы, и яркий свет с размахом резанул по глазам.

– Посмотри вот на эту семейную пару. Что ты видишь?

Я поморщилась и навела фокус. На скамейке напротив сидела молодая пара с коляской. Муж нервно курил, а она трясла коляску так, будто взбивала омлет.

– Что скажешь?

– Не знаю. Кажется, они поссорились.

– Правильно. Девушка играет роль обиженной жены, потому что хочет чего-то добиться от него. Заметь, она в маске.

– В смысле?

– Мы все носим маски. Вот я, например, в школе одна, в театре другая, с тобой сейчас – третья. Эта барышня надела маску ворчливой жены. Она не очень ей нравится, но мужу, кажется, наплевать.

Мы продолжили игру. Около памятника Есенина я обнаружила Бабулю, Само Совершенство. Этакая Мэри Поппинс в зеленой шляпе. Потом Ирина нашла молодого человека, Страдающего Вертера. Понятия не имею, кто это, надо погуглить. Я парировала Дамой, Которая Знает Все На Свете. Ирина ответила мне достойно. Нашла в парке мужика, Считающего Себя Собакой. Он ходил и словно метил кругом территорию своим присутствием. Еще пробежали мимо две фифы-блондинки, играющие в спорт, и прошли хохочущие студенты, которые носили маски клоунов.

– Итак, подводим итог, – отсмеявшись всласть, сказала моя училка. – Когда будешь просить прощения, представь, что ты играешь в спектакле под названием «Искреннее раскаяние». Ты – актриса, тебе не обязательно на самом деле чувствовать себя виноватой. Тебе нужно сосредоточиться и сыграть раскаяние. И как только ты почувствуешь, что получается и окружающие тебе поверили, ты испытаешь от этого настоящий кайф. И даже можешь словить настоящее раскаяние. Я точно тебе говорю.

– То есть вы сейчас учите меня врать и притворяться?

– Именно так, – просто сказала Ирина и засмеялась. – В мире взрослых это называется – социальная коммуникация.

Она проводила меня до дома, и напоследок я спросила:

– Ирина, а можно один личный вопрос?

– Конечно.

– Почему маленькая девочка расхотела умирать? Ну, тогда, в больнице.

Ирина на секунду остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, словно сомневалась, говорить правду или нет. Потом прислонилась к двери подъезда и закурила. Ее глаза затянуло дымом-печалью, будто небо закрыло легким облачком в ясный день.

– Знаешь, я же почти все время спала тогда, была без сознания. Врачи говорили тетке – смирись, шансов, что девочка твоя выживет, почти нет. Я уже не двигалась месяц, не ела, даже в туалет ходила под себя. Но один раз ночью словно что-то заставило меня приоткрыть глаза и осмотреться. Около моей кровати на коленях стояла моя тетка, совсем еще молодая и очень красивая. Она горячо молилась Пресвятой Богородице – шептала слова молитвы и падала головой мне в ноги. На секунду она подняла лицо вверх, и я увидела ее огромные синие глаза, полные слез, а вокруг ее головы будто ореол сиял. И знаешь, Элоиза, именно тогда она стала моим якорем. Я была нужна ей, она не хотела меня отпускать. Она из последних сил держала за тонкую веревочку жизнь маленькой девочки, не давая ей оборваться. Тетка злилась на свою сестру, мою мать, которая бросила нас в момент полного отчаяния, плакала от бессилия, оттого что мои пальцы с каждым днем становились все тоньше и тоньше, будто вот-вот исчезнут с лица земли. Орала на врачей, которые ничего не могли поделать. Но – не сдавалась, держала эту нить мертвой хваткой. Понимаешь, о чем я? Вот так я и вернулась обратно.

Блин, Лео, как точно она подметила. Конечно, я знала свой якорь. Сто раз глядя в темную бездну ночи за окном, я мечтала улететь вслед за тобой, Лео. Но тут же перед глазами вставал хрупкий одинокий воин со слюнявыми завязками на груди и зареванными глазами, и черный космос отступал прочь. Я шла в детскую, гладила брателло по голове и ложилась рядом. А в груди начинало нестерпимо жечь от жалости и колючей нежности. Похоже, я и правда старею, долбаный якорь повис у меня на шее стопудовой гирей.

Короче, прикиньте, рецепт Ирины сработал. Мне даже не пришлось извиняться перед той дурой-психологом, Лось сам ее уволил. Вот думаю теперь, может, на пару с Ириной в актрисы податься? Я парилась вначале, жутко нервничала, а потом представила, как свет лампы осветил меня, стоящую в середине комнаты, как настоящую актрису на сцене. Досчитав до трех, я стала говорить вслух, что ужасно не права, что была не в себе из-за их свадьбы, потому что очень люблю Лео и мне казалось нечестно так быстро его забыть. Что я переживаю за брата и не хочу отдавать его ни в какие интернаты.

И вот же, блин-трамплин, в какой-то момент, когда зрители уже аплодировали и рыдали, рыдали и аплодировали, я даже сама пустила слезу. Мы обнялись с Мамзелью, Лось пожал мне руку, и мы договорились о мире во всем мире. Спасибо Ирине, мастеру сцены взрослого вранья, все круто сработало. Настолько круто, что я сама была в шоке. После моего шоу наш отчим, дядя Валера Лось, и Мамзель оставили нас одних с Васьком жить за городом и укатили в Египет на медовый месяц. Лось, на самом деле, просто поддался эмоциям. Конечно, он не хотел нас оставлять одних. «Марина, мы же вернемся в руины, ты с ума сошла!» – слышала я шепот с кухни. Но Мамзель уверила его, что со мной Васек как за каменной стеной, и новый папа, скрепя сердце, оставил на меня свою фазенду (не знаю, что это такое, но звучит прикольно). Уезжая, Мамзель магнитиком прикрепила мне записку на холодильнике с каким-то бредом типа полить огород и выполоть сорняки. Совсем офигевшие, честное слово! Листочек тут же оказался в мусорке. У отчима в деревне Лебяжье было целое хозяйство – огромный участок с баней, надувным бассейном, дизайнерскими клумбами и цветниками. Портил красивый вид только сгоревший недавно гостевой домик, но дядя Лось обещал, что этим летом его вывезет, и строго-настрого запретил приближаться к черному скелету. Там висела балка, утыканная гвоздями, которая собиралась вот-вот рухнуть кому-нибудь на голову. Отчим просил меня особенно тщательно следить, чтобы Васек не совал туда свой нос. Говорил, это была гостевая избушка, в которой вспыхнула старая проводка. К счастью, никто не пострадал. Пятак, где стоял «погорелец», выделялся из общего ландшафтного гламура, как колтун на голове принцессы. Вокруг черного от сажи домика росли неухоженные яблони и колосилась некошеная трава. После той жуткой ночи, когда мы с братом увидели из окна призрак, черный дом не давал мне покоя. Я знала, что еще встречусь с той женщиной, ее лицо преследовало меня во снах.

И вдруг, как назло, вечером Васек разбил на веранде окно. Он играл во дворе в футбол и засандалил со всей дури мячом по стеклу. Пришлось заклеивать дыру парниковой пленкой, хотя спать ночью без окна было, конечно, палевенько до жути. Особенно когда рядом гуляет привидение из капсулы. Хотя, что там окно! За неделю свободной жизни братишка разбил два фонаря, пробил бассейн, набросав туда камней (уверял, что по камням ходить полезно), изуродовал пушистого рыжего кота, любимца отчима. Обкорнал ему ножницами бок и, рыдая в углу, уверял, что Рыжик кишмя кишел клещами.

– Я спас его! Клещи пили его кровь. Через месяц одна шкурка бы осталась.

Сожрал, мелкий гаденыш, всю клубнику на грядке у соседей. Чуть не помер от чесотки – аллергия разукрасила его как индейца. Я думала, соседи нас прибьют. Вечером одна из них, тетя Лена, постучалась к нам в забор, и я, конечно, уши прижала. Ну, думаю, сейчас получим трюнделей по полной, а отчим потом еще добавит по приезде. Стою, глазами хлопаю, чуть в ноги к ней не падаю. Говорю – вы простите нас, ради бога. Васек у нас немного умственно отсталый, не понимает, что делает. Давайте я вам яблок вместо клубники дам. А она улыбается и протягивает мне целую корзину отборной клубники. Я просто обалдела! Можете себе представить? Маленький паразит ей всю грядку вытоптал, а она ему еще угощения принесла. У бабки Райки он бы уже в петле болтался за такие дела. Правда, когда тетя Лена увидела Васькину красную прыщавую морду, клубнику велела мне самой съесть, а брата быстро потащила к себе. В ягодах оказалось слишком много витамина С, и теперь бедняга малыш был весь в волдырях и плакал от боли. Оказалось, наша соседка – детский врач. Тетя Лена дала Ваську какие-то таблетки от аллергии, помазала лицо и спину, и он тут же вырубился у нее на диване. Я уже говорила, что врачей ненавижу, но она была прямо добрый доктор Айболит.

На даче у соседки было уютно, даже уходить не хотелось. Верандочка совсем крохотная, как в кукольном домике. Зато тут чувствовалась душа – смешные тарелки на стене, прихватки в виде кошек, незаконченное вязанье в корзинке. Теплое место.

– А с чего ты взяла, что Васенька умственно отсталый? Или с испугу ляпнула, когда меня увидела?

– Врачи так говорят. Не то чтобы совсем дебил, но с нарушениями какими-то. Дефицит внимания. Знаете такую штуку?

– Знаю, как же не знать. Сейчас вешают на всех такой ярлык. Хотя с возрастом это проходит и в принципе болезнью не считается.

– Моя мать так не думает. Она хочет отдать его в школу для дебилов.

– Глупости! Я поговорю с ней, когда они вернутся. Более того, часто именно такие дети потом становятся гениями. Вот увидишь, он вас еще удивит своими талантами.

– Ох, дожить бы.

Тетя Лена расхохоталась. Потом опять стала серьезной и спросила:

– Любишь брата?

– Я как-то об этом не думала. Просто больше некому о нем заботиться. Вот и вся любовь.

– А любовь – это и есть забота. Ты – хороший человечек.

– Вы плохо меня знаете. Я – исчадье сатаны, порождение сатаны.

– Я видела детей сатаны ближе, чем тебя сейчас. Когда работала в детской исправительной колонии. И все равно это были обычные дети, которым просто не повезло и они родились у сатаны. В остальном же они ничем не отличаются от нас с тобой.

Я погрызла печенье и все-таки решила кое-что спросить. Чем черт не шутит. Уж больно любопытно было.

– Скажите, а что это за горелый дом у дяди Валеры на участке? Тот, что прямо у вашего забора?

Ее реакция только подтвердила мои опасения. Соседка сразу встала, отвернулась и начала что-то нервно переставлять на подоконнике. Взрослые часто так делают, когда им нужно подумать перед тем, как соврать.

– Элизочка, я, честно говоря, не знаю про пожар. Меня тут не было, когда домик сгорел.

– Там кто-то умер, да?

– Что за ужасы ты говоришь на ночь глядя! Никто там не умер, замкнуло проводку, старая была, вот и сгорел. Так часто бывает. Пожарные приехали, но слишком поздно, все к тому моменту выгорело дотла.

Тетя Лена не смотрела мне в глаза. Хороший доктор был плохим вруном. А жаль, мне она вначале сильно понравилась. Но со взрослыми всегда так. Даже с добрыми. Они какие-то мутные, что ли. Это как если в ведро с родниковой водой кинуть горсть песка. И пить вроде можно, но на зубах противно поскрипывает. Ясно же, что место нечистое, что бы она тут ни заливала. Напоследок тетя Лена снова пообещала поговорить с Мамзелью по поводу Васька и его болезни. Я кивнула, но не очень-то поверила, что это сможет что-то реально изменить в нашей жизни. Мой брат из тех детей, которые просто физически не могут сидеть на одном месте. Глядя на него, кажется, что все его части тела двигаются на шарнирах, независимо друг от друга. Ошибка пилотирования, сбой в микросхеме. Кнопка сломалась и не работает. Руки-ноги-голова не слушаются друг друга. Кроме этого, он плохо говорит и иногда заикается. И, конечно, вспышки ярости. Это что-то страшное, никто не может с ними совладать, кроме меня. Я тоже долго не понимала, что делать и как вести себя в такие минуты. Сейчас мы называем это «Тантрум пришел». Тантрум – это персонаж из мультика, робот-бионикл. Вначале Васек мне про него рассказал, а потом по телику сказали, что есть целая теория насчет поведения этого робота, и вроде как многие неадекватные малыши, типа нашего, похожи на него. Тантрум страдает приступами ярости и агрессии, которые сам не может объяснить. В какие-то моменты ему надо обязательно что-то сломать, из носа вылетают клубы огня, и тогда он разрушает дома, мосты, города. Иногда это существо вселяется в Ваську. Реально страшная тварь. Если бы ты, Лео, хоть раз увидел его, понял бы, о чем я говорю. Первый раз Тантрум пришел вскоре после твоих похорон. Во времена инквизиции меня бы за такие штуки сожгли на костре. Тантрум – это дьявол, которого надо выгонять силой воли. Мы еще только учимся делать это. Когда Тантрум приближается, я начинаю свой заговор – «Тантрум-Тантрум-стоп. Тантрум-Тантрум-стоп». При этом надо говорить с каждым разом громче и громче. Потом я считаю – «Тантрум – раз, Тантрум – два, Тантрум – три». И если на счет «три» Васек не успокаивается, орет и бьется в конвульсиях, значит, Тантрум победил и на этот раз надо оставить его в покое. Я молча ухожу, даже если брат цепляется за мои ноги и ползет следом, и закрываю дверь в комнату. Поорав, Васек начинает плакать. И тут для меня наступает самое страшное. Вы скажете – что такого, пацан поорал и успокоился. Просто вы ни разу не слышали этот крик. Я как бы тоже не из чувствительных, меня черта с два до слез доведешь, но тут другое. Надо сжать всю волю в кулак и не открывать дверь, пока Тантрум не отступит. Он так ужасно кричит, бедняга «братец Кролик», будто злой робот выжигает его изнутри. Я часто сижу по другую сторону двери и беззвучно плачу вместе с ним. Не нравится мне об этом говорить, но скажу. Васек бьется в дверь, икает от слез, но открывать нельзя. Лиса, Лиса, Лиса, открой!!! Я затыкаю уши и скрючиваюсь на полу перед дверью, как креветка, так мне плохо. Но открывать нельзя ни в коем случае, иначе Тантрум останется с нами навсегда. А когда он затихает, я отпираю замок, а он стоит весь в крови, потому что бился лицом о дверь. И в глазах такая взрослая боль, которая не может, не должна там быть, черт возьми! И тут мне уже реветь нельзя ни в коем случае. Я улыбаюсь, беру малыша на руки, говорю ему – ты молодец, ты победил его, и иду за молоком. Мы взаправду почти уже победили Тантрума, он приходит все реже и реже. Но все еще приходит. Ненавижу его!

Из-за Тантрума брата не любят в детском саду. А в школу, как говорит мать, он пойдет в какую-то специализированную.

– Я нашла отличную школу для особых детей, – опять завела перед отъездом Мамзель свою шарманку.

– Для особых дебилов, – уточнила я.

– Элоиза, ты невыносима! – вновь закатила глаза мать. – Разве не видишь, как сильно он отстает в развитии, с ним надо специально заниматься. В детском саду его все ненавидят. Из-за тебя, между прочим!

– Я той жирной крысе глаз натяну на задницу, если она мелкого хоть пальцем тронет еще раз!

– Элоиза! Ты же де-воч-ка!

– А ты ма-ма-ма-ма. Занимайся им, занимайся! Учи читать, учи говорить. Просто хоть иногда будь с ним рядом. Ему надо, чтобы ты хоть иногда укладывала его спать. Кто тебе мешает? Или твой очередной красавчег-любовник не хочет иметь умственно отсталых в доме?

Бац, бац! – по моим щекам проносится наманикюренная рука, оставляя красный след. Мамзель в гневе, и ее намертво поставленная лаком «Прелесть» прическа трясется как петушиный гребень. Факен шит, это уже слишком! Скажи мне, Лео, в будущем до сих пор так? Почему взрослые считают, что детей надо бить по лицу? Это какая-то особая форма самовыражения? Садизма? Пощечина – удар прямо в сердце, в еще совсем маленькое и чахлое, как деревце на болоте, самолюбие. Это подло и гадко, потому что детское лицо совершенно беззащитно и открыто миру. Там нет специальной маски или забрала, которые рекомендуется надевать в жарком споре со взрослыми. Там всего лишь твоя наивная рожа, которая не ждет такого подвоха. Ненавижу их всех за это! Когда несколько месяцев назад я увидела, как садиковская «фрекен Бок» отвешивает нашему Ваську оплеуху, у меня просто крышу сорвало, честное слово. Тетка высотой с двухметровую березу била крохотного малыша за то, что он описался. Первая мысль – ударить ее? Бесполезно – разные весовые категории, я бы и до носа ее не допрыгнула. Кричать – тоже не имело особого смысла, эта горилла меня переорет в два горла. Поэтому я плюнула. Подошла поближе, втянула все сопли, что забились в нос с мороза, и харкнула со всей дури ей в рожу. Чуть мозг не вылетел, ей-богу. Но зато тетка обалдела, надо было видеть ее лицо. А малыши обрадовались, что взрослые так себя ведут, и давай радостно плевать друг в друга и в Гориллу. Мамзель, конечно, была в шоке. Она носила Горилле конфеты, вымаливала прощение, говорила, что я трудный подросток, что после смерти отчима со мной никто не справляется. По ее словам, Горилла рыдала у нее на груди как ребенок. Хлюпая гигантским пористым носом, утверждала, что за двадцать пять лет ее педагогической практики такого никогда не было. Никогда ее так не унижали! Мамзель жалела тетку и кормила конфетами «Рафаэлло». Но я не верю в раскаяние горилл, пусть они хоть обрыдаются на ступеньках детсада. Тем более что мамины конфеты не помогли – Васек совсем перестал разговаривать и только тихо скулил, когда я вела его по утрам в группу. Зато Тантрум сразу же почуял власть, оборзел и стал приходить снова и снова. Красный демон больше не подчинялся мне. Когда Васек выполз один раз из комнаты – вся морда в крови – я сказала Мамзели: «Вот полюбуйся, это все из-за тебя. Ты никого не любишь, только своих хахалей». Она закурила прямо на кухне, несмотря на то что ей нельзя курить вообще, астма в запущенном состоянии. А потом вообще зарыдала:

– Я работаю на двух работах, чтобы вас прокормить. Сижу по ночам в ларьке с цветами, а там даже печки нет. Я вся больная. Куда я теперь дену ребенка? В садах мест нет, я за это место отвалила заведующей двадцать тысяч. Что мне теперь делать?

– Давай выкинем уродца на помойку.

Мать потемневшим взглядом смотрела на меня и ненавидела. Проклинала тот день, когда я родилась. Потом снова зашлась в кашле.

– Ладно, успокойся. Я извинюсь перед Гориллой, и все будет ок.

И она поверила. Поверила, что я буду валяться в ногах той злобной твари и просить прощения. А Горилла будет снова и снова избивать малышей, которые только-только пришли из ласковых и теплых объятий мам в этот гнусный мир. Для меня социальная адаптация звучит как концлагерь. Ненавижу школы, детские сады и все такое. И эти бесконечные заборы. За ними бледные маленькие лица, ожидающие мам. Они даже понятия не имеют, что такое время. Даже я до сих пор толком не знаю, что это. Иногда на уроке химии мне кажется, что прошло сто лет, а стрелки показывают только сорок пять минут. А когда я читаю книги по ночам – время пролетает словно одно мгновение. Что уж говорить о малышах. Они плачут, потому что думают, что мама ушла навсегда, а Горилла осталась и тыкает носом в описанную простынку. И будет тыкать вечно.

Короче, сняла я в тот вечер ее дурацкую дорогую майку с финской лисой и больше не носила. Молча положила подарок на Мамзелину кровать. Мамзель ничего на это не сказала и убрала майку куда-то в комод. А я решила больше не водить брата в детский сад. Вместо этого я залезла в свои накопления на новый мобильник и купила мешок шоколадных яиц. У брата диатез от шоколада, поэтому договор был такой: киндер – мой, сюрприз – твой. И мы стали учить буквы, цифры, читали понемногу книжки. Одно стихотворение – одно яйцо с сюрпризом. Потихоньку на подоконнике выстраивалась целая гвардия слонов, бегемотов и машинок. Идет бычок, качается, вздыхает на ходу. Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит. Белеет парус одинокий в тумане моря голубом. Где оно, это море? Я только слышала о нем, и дядя Лео очень круто рассказывал про океан. Когда-то он работал инженером на Кубе. Лео давал нам с братом поиграть в маракасы, а мне в наследство оставил огромную ракушку. Сказал, что море всегда теперь будет со мной, если приложить раковину к уху. Она и правда шумит, будь здоров, прямо-таки иногда смывает волной.

Лео однажды летом вывез нас на выходные на дачу своего друга на Финский залив. Мамзель в те дни работала. Дача – это, конечно, громко сказано. Хибара из картона, только печка нас и спасала от вечной мерзлоты. Как-то ночью, когда было темно, хоть глаз выколи, он разбудил нас и велел собираться. Я говорю: «Отцепись, Лео, спать хочу!» Но он погрузил нас в машину прямо в пижамах и повез на залив. Там велел нам лечь на коврик и смотреть в небо. Васек тут же опять вырубился, он еще совсем малыш был. А Лео достал ракушку из большой спортивной сумки и приложил мне к уху. Он сказал, что именно так было на Кубе – звезды и шум воды.

– Лео, давай уедем на Кубу. Бросим все, к чертовой матери.

– Не ругайся, Лиса. Что мы там будем делать?

– Да хоть что. Мамзель может учить туристов вязать букеты, а мы с тобой будем крутить сигары.

– А школа?

– В жопу ее!

– Лиса! Последнее предупреждение!

– Прости, вырвалось. Я хочу быть киллером, Лео. Вот что я хочу. Поможешь мне? Вместе мы будем супергероями. Будем мочить всех, кто обижает слабых. Что думаешь?

– Нет уж, лучше поедем на Кубу крутить сигары.

– Обещаешь?

– Когда-нибудь обязательно.

Ты соврал, Лео, как делают все родители, чтобы дети их не задалбливали. А я, дура, поверила. Васек часто просит меня достать ракушку со шкафа, а потом может часами сидеть с ней под столом, прижавшись ухом. Он говорит, что звонит папе и тот передает мне привет. Просит помахать рукой, как в скайпе. А че, я машу. Не знаю, Лео, если ты и правда там, в ракушке, то мне больше не страшно тут. Я давно простила твое вранье, честное слово. Ты же не знал, что умрешь так глупо. Какая-то там ножка почкогиссы. Звучит как название ядовитого гриба. Чертов гриб сожрал тебя, Лео, блин! Однажды я заработаю денег, возьму брата и мы поедем на Кубу крутить сигары. А ты пока подрули там сверху звезды чуток, а то в Питере их совсем не видать, все затянуто серой мглой с тех пор, как ты ушел от нас, дядя Лео. Но я стараюсь тут изо всех сил, напрягаюсь, как могу. Все, как обещала, ты же знаешь, пацанское слово – оно навсегда. И еще мы купили на остатки моих денег гигантскую улитку. Васек увидел ее в зоомагазине и вцепился мертвой хваткой. Я вообще-то хотела нам хомяка завести. Соседи нам отдали как раз старую птичью клетку, она вполне себе подходила. Но там была ракушка, почти как твоя, и малыш до слез захотел эту улитку. Короче, тут я должна признаться, что стащила у Мамзели немного денег, чтобы добавить, потому что улитка оказалась ужас какая дорогая. Мы назвали ее Моцарелла.