Текст книги "Музыкальный приворот. На волнах оригами"

Все остальное время я приводила себя в порядок, решив, что должна выглядеть на все сто. А после долго и придирчиво выбирала, что бы надеть. Сонная Нелли недовольно наблюдала за моими сборами со своего дивана.

– Откровенное что-нибудь возьми, – неожиданно посоветовала она, глядя, как я верчусь перед зеркалом в воздушном летнем платье с пояском и легкомысленным цветочным узором.

– Что значит – откровенное? – недовольно уставилась я на сестру. Как по мне, платье было и так не слишком длинным – на ладонь выше колена.

– Ну, это же Кей-сама, – закатила глаза Нелли, вскакивая в постели. – У него же куча поклонниц! Ты должна быть среди них самой крутой и сексуальной! – без задней мысли выкрикнула она.

О, Боже, ей всего четырнадцать, а она что-то говорит о сексуальности, словно знает в этом толк.

– Я не его поклонница, – отчего-то рассердилась я: не на сестру, а на саму себя. И правда, Тропинин наверняка привык к невероятным девушкам – да та же Алина весьма эффектна и соблазнительна!

– Ой, какая разница, – махнула сразу двумя руками Нелька. – Давай, я тебе дам бледно-розовое платье? Оно коро-о-откое, Кею-саме понравится!

Сестра имела в виду платье, которое заказала с одного популярного китайского сайта. Оно было прехорошеньким, нежным, с открытыми плечами и спиной – в общем, типичным девочкиным, но при первой же стирке ужасно село и едва прикрывало то, ради чего была создана юбка. Такую длину стеснялась носить даже сама Нинка. А выбрасывать сие великолепие было жалко.

Глядя на себя в зеркало, я задумалась. На той вечеринке в честь дня рождения дочери мэра я была с прической, майкапом, на каблуках и в открытом платье, и на меня засматривались мужчины – тот же Келла отвешивал комплименты, правда, в своем похабном стиле. Да и Кей смотрел на меня тогда весьма оценивающе…

Может быть, действительно?..

А ты в трусах пойди – будет верх сексуальности.

Я улыбнулась своему отражению и тряхнула волосами. Решено!

В трусах пойдешь?!

В ошеломительном наряде. Буду ошеломлять.

Кейтон и так уже «ошеломленный». Не стоит ошеломлять его психику еще больше.

Свой внутренний голос я не послушала и стала с азартом собираться на предстоящую встречу.

Час спустя при полном параде я стояла в прихожей, в последний раз проводя расческой по ставшим волнистыми волосам. Таких же безупречных локонов, которые выходили у Нинки, у меня не получилось, но выглядела я, по своему собственному мнению, «ничего так». Правда, чувствовала себя жутко неудобно. Мне казалось коротким то самое платье, что подарил мне дядя, но по сравнению с этим бледно-розовым нарядом оно было просто рясой. Зато на ногах удобно сидели нежно-бежевые босоножки на каблучке – в тон свежему маникюру. А вместо сумочки я держала в руке клатч, который по цвету был чуть темнее платья. Его мне отдала Нелька, правда, перед этим ей пришлось снять с него устрашающего вида кучу брелков. Сестра от усердия даже сломала ноготь, а потому изворчалась на меня, мол, где это видано, чтобы дети собирали на свиданки здоровых девиц.

Я мазнула кисточкой персикового блеска по губам и вновь критично посмотрела на себя в зеркало. Что-то было явно не так…

И это что-то называлось «Катей».

– Ты куда? – вытаращился на меня Алексей, который, потягиваясь, вышел из спальни. Даже в пижамных штанах, которые, по его словам, собственноручно сшил какой-то там модельер из Питера, весьма знаменитый в узких кругах, он умудрялся выглядеть самодостаточно.

– На свидание, – с достоинством отвечала я, брызгая на запястье и на волосы духи, которые, как мне казалось, пахли миндальным печеньем – так причудливо сочетались в их аромате сладость и горечь.

– Ну, удачи, племяшка, – буркнул мне в спину дядя. – Вот так и вырастают дети. Хотя… Погоди! – весело окликнул он меня. – Я тебе кое-что принесу. Последний важный штрих. Завершит твой образ, так сказать.

Я не придала значения лукавству в его глазах и оживилась. Дизайнер должен знать толк в подобных вещах. Может быть, Леша мне украшения какие-нибудь даст – из своих на мне лишь серьги-гвоздики и простое серебряное колечко на пальце.

С самым невозмутимым видом, под хихиканье высунувшейся из спальни Нельки, Леша принес простыню и накинул ее прямо мне на голову.

– Ты чего?! – заорала я, пытаясь выпутаться из простыни. – Прическу испортишь!

– Того, – заявил наглый родственник, который о содеянном явно не сожалел. – Лучше бы ты одеялом обмоталась, толку больше было. Хочешь быть эффектной на свиданке? Веди меня в свою комнату, я тебе помогу выбра…

Больше я дядю не слушала – просто ушла, мстительно хлопнув дверью.

Антон уже ждал меня на улице.

По своему обыкновению он прислонился к боку темно-синего блестящего автомобиля, и вид у него был весьма независимый: солнцезащитные очки, в которых отражалось небо, кепка с длинным козырьком, закрывающая глаза, простая темная футболка, джинсы – в их карманы Антон засунул руки. Вроде бы и ничего особенного, но Тропинин привлекал взгляд.

Увидев меня, он отлепился от машины, сделал несколько шагов навстречу, и едва только мы поравнялись, обнял, осторожно прижав к себе. После отстранил и весьма заинтересованно осмотрел снизу вверх – его взгляд особенно задержался на моих ногах выше колен, и я почувствовала себя весьма неуютно.

Он приподнял очки.

– Почему ты так смотришь?

– Катя… – произнеся мое имя, Антон замолчал, будто не зная, что сказать.

– Что? – вздохнула я, с трудом подавляя желание одернуть платье – мне казалось, подол задрался неприлично высоко, но это была иллюзия – просто само по себе платье выглядело таким коротким.

– Интересный наряд, – аккуратно отвечал Антон. Но я поняла, что ему весело.

– Спасибо, ты тоже ничего так выглядишь, – пригладила я юбку, чувствуя себя очень некомфортно, и вдруг подумала: а что же мне делать, если поднимется ветер?

В этот момент, крайне не вовремя, из подъезда выплыли под ручку престарелые соседки Фроловна и Семеновна, бурно обсуждая «наркоманов с пятого», которые со своими друзьями вчера весь вечер сидели на лавке около подъезда, мешая общественности своими шумом и гамом.

– Ржали как дикие кони! Девок лапали! А намусорили-то, а намусорили-то сколько! – причитала Семеновна, которая, видимо, пристально наблюдала за компанией.

– Есть у меня способ, – важно проговорила Фроловна, женщина мстительная, – как этих полудурков от нашего подъезда отвадить.

Тут они заметили нас. Пристально оглядели. Оценили длину моей юбки.

Фроловна бурно зацокала, явно таким образом выражая свое негодование по поводу того, как одевается современная молодежь. Семеновна более деликатная.

– Катенька, а пошто ты одета как шалава? – спросила она.

– И вам здравствуйте, – улыбка у меня вышла весьма ненатуральная. – Так вышло, – осторожно добавила я.

– Плохо вышло, – покачала головой Семеновна.

– У Радовых все выходит шиворот-навыворот, – сплюнула Фроловна.

Бабушки одарили нас весьма подозрительными взглядами и двинулись дальше.

– Хахаль богатый у ней, вот и светит пятой точкой, – громко сказала Фроловна, обращаясь к подружке, но мы с Антоном, естественно, отлично ее слышали.

– А чем плох богатый хахаль? – неожиданно вступилась Семеновна. – Вот у моей Настены нищеброд какой-то, шофер, без образований, без перспективов, – пожаловалась пожилая женщина, которую великие открытия об истинном положении материального состояния бабы-яги еще только ждали.

– Пьет? – деловито поинтересовалась Фроловна, зорко оглядывая двор: нет ли подозрительных личностей, не вышли ли подружки из других домов на утренний променад?

– Не пьет вроде, – отозвалась задумчиво Семеновна.

– Коли не пьет, прокормит, – уверенно заявила вторая бабушка. – А вот у Радовой наркоман какой-то… В очках вечно. Точно зрачки прячет.

На губах Кея появилась усмешка. Я же губы поджала. Тема с наркотиками пугала.

– И другие у ней наркоманы были, – продолжали обсуждать меня старушки, неспешно шагая вдоль дома. Сзади них ехал автомобиль, но ему уступать дорогу соседки не собирались.

– Был у Катьки приличный мальчик. Когда она в школе училась, – вспомнилось Семеновне ни с того ни с сего. А я вспомнила Максима – и что ему отвечать на сообщение? Попросить не писать мне? Вежливо ответить?

Проигнорировать.

Кей, видимо, тоже вспомнил Максима и напрягся.

– Этот высокий, кудрявенький? – оказалось, что и у Фроловны память слишком хорошая. – Помню-помню. Всегда со мной здоровался. И сумки один раз помог донести, когда я из продуктового…

Автомобилист, которому надоело плестись следом за пожилыми женщинами, раздраженно просигналил им. Лучше бы он этого не делал, честное слово! Фроловна и Семеновна немедленно переключили свое драгоценное внимание на него, забыв о моей скромной персоне, и, поливая нехорошими словечками всех водителей разом, замедлили свое движение.

Мужчина, сидевший за рулем – видимо, человек деловой, в костюме и при галстуке, просигналил им еще пару раз, но старушки и вовсе встали как вкопанные.

– Уважаемые! – высунулся он из окна. – Поспешите!

– А мне уж только на тот свет и спешить, – весьма ехидно отвечала ему Фроловна.

– Отойдите к обочине! – попросил, едва сдерживаясь, автомобилист.

– А мы и так, милок, уже на обочине жизни, – картинно вздохнула Семеновна. – Пенсия, знаешь, какая? А ведь у меня «горячка»! Через это и ноги совсем больные. Идти не могу, – весьма покривила она душой, ибо когда надо, и Семеновна, и Фроловна, и староста подъезда со своей почтенной супругой развивали весьма достойную скорость.

Мужчина выругался и стал отъезжать задом, дабы развернуться, едва при этом не задев припаркованную около подъезда машину Кея. Тот же весьма внимательно следил за незадачливым автомобилистом – видимо, безопасность своей синей машинки была для него не на последнем месте. Но все же ничего страшного не случилось. Мужчина в деловом костюме благополучно уехал.

– Милые у нас соседи, да? – слабо улыбнулась я парню. – Иногда я думаю, какой была Фроловна в юности.

– Такой, как Демоница, – тотчас выдал Антон.

– Ее зовут Нина, – нахмурилась я.

– Пусть так, – не стал спорить он.

– В преклонном возрасте Нинка будет другой. Как ее тетка, Эльза Власовна, – вспомнилась мне ее невероятная родственница, женщина почтенных лет, но сильно стервозного нрава. – А вот ты станешь милым ворчливым старичком с трубкой и тростью, – добавила я чуть-чуть мстительно. – Будешь всем раздавать приказы и тиранить. И дубасить тростью по спинам.

– Катя, о чем ты думаешь? – тронула губы Антона улыбка.

Я только плечам пожала, отчего-то не в силах оторвать свой взгляд от его лица.

– Иди, – вдруг сказал Антон, кончиками пальцев коснувшись моих волос, с которыми пытался играть легкий, почти невесомый ветер, но поскольку они были залиты лаком, ему это особо не удавалось.

– Куда?

– Переодевайся, – велел Тропинин тоном человека, желания которого выполняет каждый первый.

– Эй! – возмутилась я. – Ты чего приказываешь?!

– Я о тебе забочусь, детка, – не тронули его мои вопли. – Зачем ты вообще это делаешь? За кого ты меня принимаешь?

– За мужчину, – вздохнула я и добавила: – Искушенного.

– А по-моему, за идиота.

У меня появилось такое чувство, что Кей рассердился.

– Пожалуйста, будь собой, Катя. Мне нужна ты. Не твой образ, не твои маски – ты.

Я молчала. Все мои труды по сегодняшним сборам были вмиг обесценены.

– Будь мы друг другу никем, я бы молчал. Мне было бы даже прикольно, что ты так одета. Но я, кажется, говорил, что люблю тебя, – сдвинул брови Антон. – Ты мне дорога не из-за коротких кукольных платьиц.

– Я хотела быть красивой для тебя, – опустив голову, так, что на лицо упала волнистая темная прядь, тихо сказала я.

– Ты и так красивая. Для меня. А мнение остальных не должно волновать. Я долго играл в эту игру, – добавил он вдруг с горечью. – И знаю, о чем говорю. Важно оставаться самим собой.

Я только вздохнула, коснулась его ладони и улыбнулась.

– А ты себя потерял, – оставалось констатировать мне.

– Поможешь найти? – шепнул он и поцеловал, обхватив обеими ладонями мое лицо.

– Помогу, – отвечая на теплый, кажущийся солнечным поцелуй, прошептала я. И почему, когда я с ним, так приятно кружится голова?..

Наши объятия увидали Фроловна и Семеновна, то и дело оборачивающиеся. Взгляды их были весьма неодобрительные.

К моему ужасу, Кей отсалютовал бабушкам и даже улыбнулся. Это стало неожиданностью не только для меня, но и для них. Старушки на какое-то мгновение остолбенели, после переглянулись, и Фроловна яростно что-то заговорила, махая клюкой.

– Антон, не наживай себе таких врагов, – попросила я мягко.

Он ничего не ответил, только лишь подтолкнул по направлению к подъезду. Спорить я не стала, подумав, что, должно быть, и правда, глупо поступила.

– Катя! – окликнул он меня.

– Что? – обернулась я, и отчего-то сердце защемило – вновь от нахлынувшей волны теплой нежности.

– Эти духи – никакие, – выдал Антон.

Вот же крот!

– Спасибо, – обиделась я и вошла в подъезд, ругая себя последними словами за глупость. И что только на меня нашло? Решила выглядеть, как куколка. И вот результат.

Пока я переодевалась в куда более привычные для себя вещи: джинсовые светло-голубые шорты и простую белую приталенную футболку, довольная Нелли радостно хихикала, восседая на скомканном одеяле, как курица на насесте.

– С ума сходишь? – со вздохом спросила я.

– Мне нравится Антон-сама, – объявила Нелли, подперев кулаками подбородок. – Такой няшка. Отправил тебя обратно!

Я только рукой махнула.

А когда вновь стояла в прихожей, застегивая сандалии, вновь вышел Алексей.

– Держи, жертва фэшн-индустрии, – сказал он весело и с этими словами нахлобучил мне на голову шляпу: светло-коричневую, с небольшими аккуратными полями и черной лентой.

Поначалу я несколько растерялась, однако вкус у дяди все-таки был неплохой – шляпа мне шла и придавала простому, на первый взгляд, образу некоторое очарование.

– Раньше я шляп не носила.

– Если ты не носила, это не значит, что неактуально! – рявкнул Алексей, поправляя на мне шляпу. – Иди уже и покоряй своего Антона, племянница. Семья хочет жить хорошо!

– Домой пойдешь, мороженого купи, – напутствовала сестра.

Вновь оказавшись на улице, я вздохнула с облегчением – в обычной одежде я действительно чувствовала себя комфортно. И шляпка мне неожиданно понравилась – странно говорить, но в ней я чувствовала себя более женственно. Короткое платье не дало такого эффекта.

Тропинин галантно открыл мне дверь, и я села в машину. А он устроился рядом, на водительском кресле.

– Тебе идет шляпка, – внимательно посмотрел на меня он, прежде чем включил зажигание. – Мило.

– Спасибо… Куда поедем? – полюбопытствовала я, уже без проблем пристегиваясь.

– Есть желания?

– Нет. Я просто хочу побыть с тобой.

– Тогда поехали в центр города или в Старый парк, – предложил мне Антон, выезжая из дворов на проспект. – Ночью был занят, не успел придумать ничего.

– А ты спал сегодня? – нахмурилась я, заподозрив неладное.

– Какая разница, Катя, – не захотел мне отвечать он.

– Говори! – потребовала я.

– Нет, – Антон остановился перед светофором.

– Ну и дурак, – объявила я.

– Не обзывайся.

Я коснулась указательным пальцем его щеки, гладко выбритой, осторожно провела по коже – почти до губ.

Антон исхитрился и слегка прикусил палец. Я рассмеялась.

– Хочешь, я буду называть тебя деткой? – блеснули мои глаза.

– Не стоит.

– А что! Может быть, я так привыкла к подобному обращению!

Я думала, сейчас последует какая-нибудь колкость, но мой светловолосый водитель промолчал.

– Ты решила, куда хочешь? – Антон дотронулся до моей коленки, явно, как и я, чувствуя дефицит прикосновений.

Возможно, это была его привычка – касаться колен спутниц, с которыми у него были романтические отношения, и, наверное, девушкам это нравилось, но сейчас он сразу же резко отдернул руку. Мне отчего-то стало смешно – это так напомнило образ Антона, незаметного скромного студента из университета, с которым я училась вместе и которого не замечала столько лет…

– В Старый парк, – сказала я, пряча улыбку за ладонью, что явно показалось Тропинину подозрительным. – Не была там тысячу лет…

Парк родовой усадьбы князей Болховицких, который в народе давным-давно прозвали Старым парком, находился в соседнем районе, окруженный с трех сторон, как стражами, высотками, торговыми и бизнес-центрами, а с четвертой – рекой, на высоком берегу которой, собственно, и находился. Это был этакий уединенный уголок тишины в большом городе, где на кованых лавочках отдыхали те, кто устал от городского бешеного ритма, индустриальных однообразных пейзажей, рокота машин и запахов фастфуда и кофе.

Едва мы вылезли из машины, нас встретила залитая солнцем усадьба Болховицких, некогда полуразрушенная, обиженная на весь свет за то, что ее, памятник архитектурного наследия, незаслуженно забыли, но сейчас отреставрированная. Силами меценатов, состоящих из местных бизнесменов, также были восстановлены флигеля, склеп, постройки для прислуги и прочие составляющие дворянских усадеб. Да и сам парк был приведен в порядок.

Кстати говоря, в этом мероприятии принял участие и дядя Витя, отец Нинки. Он тоже пожертвовал на восстановление некоторую сумму денег, правда, как человек сугубо материальных ценностей, долго переживал по сему поводу. Я сама слышала, когда была в гостях у Журавлей, как дядя Витя ходил по коридору и бурчал:

– И зачем я этих чертей послушал? Лучше бы в дело вложился. Бабки на ветер. Знаю я этих прохиндеев из министерства культуры с их откатами…

Помнится, тогда Софья Павловна долго его успокаивала, говоря, что он отдал деньги на благое дело, а дядя Витя весь изворчался и в искусство больше не вкладывался, зато поучаствовал в акции благотворительности, связанной с детским домом, директор которого проворовался. Тут надо сказать, хоть Нинкин папа и был человеком, сверх меры ценящим деньги, но посещение приюта вместе с местными журналистами и несколькими бизнесменами, нацеленное на этакую пиар-кампанию последних, его тронуло, и потом он вновь полвечера ругался – мол, зачем ему испортили настроение, заставив участвовать в подобном.

– Ненавижу жалость! А ничего не могу поделать! – разорялся он на весь дом. – Мне их всех жалко, черт возьми!

Софье Павловне вновь пришлось успокаивать супруга, а Нинке, Ирке и Сереже дядя Витя все время потом напоминал, как они должны быть благодарны своим родителям, в особенности ему, за более чем безбедное существование.

– Пойдем, – протянул мне руку Антон, и я вложила в его ладонь свои пальцы.

Мы неспешно двинулись по ведущей к Старому парку широкой дороге, по обеим сторонам которой словно пирамиды стояли невысокие разлапистые голубые ели. За кованым изящным забором виднелся сам усадебный дом нежного бело-лавандового цвета; вокруг зеленели газоны и росли в клумбах яркие красные цветы, между которыми притаились кажущиеся на солнце ослепительно белыми мраморные скульптуры. Несколько из них удалось восстановить, но большинство было сотворено нашими современниками. Папины друзья тоже принимали в этом участие.

Последний раз я была в этих местах давным-давно, в раннем подростковом возрасте, и потому все изменения видела только в новостях да на фото, а теперь вот выпал случай воочию посмотреть на отреставрированные исторические красоты.

Мы с Антоном, держась за руки, прошли через ворота и оказались напротив усадьбы, обращенной к живописному старинному парку, который начинался дальше.

– И как в ней только жили Болховицкие? – зачарованно поглядела я на величественное трехэтажное здание, главный фасад которого был украшен высоким шестиколонным портиком – и это навевало легкие ассоциации с эллинскими храмами. – Как настоящий дворец…

– Значит, они жили, как настоящие короли, – отвечал мне Антон, решительно ведя вперед.

Мы побродили немного по тропинкам, ветвящимся между ухоженными газонами и клумбами, и неспешно пошли по мощеной дороге, мимо кованых кокетливых фонарей и чугунных скамеек с прямыми, как у аристократов, спинками, к самому парку.

Старый парк был похож на сказочный дивный лес и так и манил к себе, обещая укрыть под густой кроной от лучей солнца и подарить немного прохлады и спокойствия.

Негромко пели птицы. Шелестели гривами высокие деревья – ветер, дуновение за дуновением, постепенно, почти незаметно, усиливался. И мне казалось, что я слышу неторопливый речной гул.

Воздух казался свежим; к тому же в нем витали, причудливо смешиваясь, едва уловимый цветочный аромат и неповторимый запах истории: когда-то давно в этом месте прогуливались барышни в платьях с кринолином, а их сопровождали учтивые кавалеры – непременно во фраках, со шляпами и белоснежными перчатками; или же неспешно бродил по тропинкам почтенный хозяин дома с семейством и многочисленной прислугой. Романтика!

Романтика – если ты не был бесправным крестьянином.

– Кстати, о королях и прочих аристократах, – усмехнулся вдруг Кей. – По словам Келлы, его прапрабабка была одной из Болховицких и жила в этой усадьбе до замужества.

Я рассмеялась. Подумать только!

– Представляешь, если бы мы сейчас оказались в начале двадцатого века, Келла был бы князем!

– Графом, – с иронией в голосе поправил меня Кей. Видимо, со своей родословной друг достал и его.

– Кутил бы, пускал деньги на ветер, устраивал дуэли, – размечталась я. – Проигрывал бы в карты целые состояния! А потом отец заставил бы его выгодно жениться, по расчету.

– И ему предложили бы твою подружку? – включился в игру Антон. Кажется, в тишине парка, под защитой густых крон, он смог расслабиться – до этого был напряжен – наверное, сказывалась бессонная ночь.

– А что? Она наверняка была бы дочерью знатного купца, – улыбнулась я, почему-то не в силах представить Нинку в изысканном пышном платье пошива столетней давности, с корсетом, турнюром и воланами. Она отчего-то упорно представлялась мне этакой традиционной купеческой дочерью в кокошнике, аляповатом сарафане, с длинной светло-русой косой, перекинутой через плечо, и алыми от свеклы щеками. Рядом с графом Ефимом, этаким денди, щеголяющим в вычурном двубортном сюртуке, с тросточкой и цилиндром, она выглядела комично, но грозно.

– А кем была бы ты?

Мы больше не шли за руку. Кей осторожно обнял меня за плечи – почти невесомо, и я несмело положила руку ему на пояс. На моем лице сама собой появилась легкая беспечная улыбка.

– Я была бы романтичной барышней, внучкой помещика из провинции, – сказала я, чуть подумав. – Ну, знаешь, которая читает романы на французском и мечтает о настоящей любви.

– А потом влюбляется в первого встречного, пишет ему письмо, получает отказ, выходит за другого и остается верна мужу, когда ее любовь возвращается? – вспомнил Антон известный роман в стихах, принадлежащий перу Александра Пушкина.

Татьяна Ларина мне нравилась еще с тех пор, как я впервые познакомилась с «Евгением Онегиным», а произошло это тогда, когда мы с Эдом посещали младшую школу. Помнится, в гостях у нас подзадержался актер драматического театра, который играл роль Ленского, и он репетировал прямо в нашей квартире, заставляя меня и брата выступать в качестве зрителей. Мы были настолько юны, что не могли по достоинству оценить ни гениальность произведения, ни игру, а потому были отлучены от импровизированной сцены.

– Как знать, как знать… А ты кем бы был? – лукаво взглянула я на молодого человека. Тот пожал плечами.

– Без понятия. Как думаешь, кем? – с любопытством спросил Антон.

– Ты пел бы в опере, в Большом театре! Был ведущим тенором и все такое, – заиграла моя фантазия на полную катушку. – А я бы приезжала в столицу, чтобы попасть на твои выступления. И пел бы ты таким драматическим тембром, – добавила я, – с невероятными верхними нотами.

– Темный тембр? Мне нравится, – усмехнулся парень. – Пусть будет так.

Мы перешли небольшой пешеходный ажурный мостик, под которым, весело журча, текла то ли крохотная речка, то ли широкий ручей. Людей в эти часы в парке фактически не было, и казалось, что мы действительно где-то за городом, одни на лоне природы.

Мы долго бродили по тропинкам, то разговаривая ни о чем, то просто молчали, изредка обмениваясь взглядами; сейчас нам хватало прикосновений и тишины – она помогает лучше слушать друг друга. А после мы очутились в беседке-ротонде, расположенной в живописном местечке на высоком берегу с видом на реку. От воды немного дуло, но Антон, обняв меня, закрыл собой от ветра. Я положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Было спокойно, уютно – телу и нежно – душе.

Не знаю, сколько мы так стояли.

Времени не существовало, пространства – тоже. И даже эмоций…

Казалось, мы полностью растворились друг в друге, не видя ничего и не слыша.

Наверное, тогда я стала понимать, что такое счастье. Счастье – это не когда все идеально, а когда не замечаешь несовершенства реальности.

Легкий, как перо ангела, миг, который незримо коснулся щек, скользнул по рукам и растворился в пальцах.

Заполненная пустота.

Счастье в простом?

Наверное, так.

Смешно сказать, но нам помешали вороны – оказывается, в Старом парке их была целая стая. Они вдруг всей своей небольшой дружной компанией пронеслись над нами и закаркали возмущенно, словно мы с Антоном им совершенно не нравились.

Тогда мы отстранились друг от друга, как-то совсем по-старомодному держась за руки. Всему виной, должно быть, стал незримый исторический дух благопристойности. Может быть, сто лет назад в этой беседке так же смотрели в глаза друг другу влюбленные – те самые галантные кавалеры и прехорошенькие дамы. А мы – лишь повторение, новый виток…

Мимо нас прошагал убеленный сединами пожилой мужчина в костюме, заложивший руки за спину, – первый человек, которого мы встретили в Старом парке. Он с одобрением посмотрел на нас, вздохнул чему-то своему и пошел дальше, любуясь окрестными видами.

Через какое-то время и мы с Антоном пошли вдоль высокого берега.

– Тебе тут спокойно? – вдруг очень тихо спросил он, словно боясь спугнуть тишину.

– Мне спокойно рядом с тобой, – положила я голову ему на плечо, и Антон только крепче прижал меня к себе.

Гуляли мы долго, а солнце поднялось высоко-высоко и палило совсем беспощадно. Хорошо, что нас защищала густая крона старых, много всего видевших на своем веку деревьев.

Около реки я заметила свое счастье, а среди деревьев смогла коснуться его крыла.

Неподалеку от второго выхода из парка я приметила симпатичный дом из бруса с огромной двухэтажной летней террасой, на которой стояло множество столиков, пара из которых на первом этаже была занята. В больших окнах с деревенскими занавесками также были видны силуэты людей. Судя по вывеске над входом, это было кафе. И называлось оно незамысловато: «Старый парк».

– Зайдем? – моментально поймал мой взгляд Антон.

– Не знаю, – задумалась я. С одной стороны, хотелось пить и устали ноги, а с другой, как-то непривычно было ходить с Тропининым по людным местам. Пиццерия с тем, кого я считала скромным, влюбленным в мою подругу одногруппником, – не в счет!

– Катя, если ты чего-то хочешь – пожалуйста, говори, я не всегда экстрасенс, – проговорил несколько раздраженно Антон.

Алина-то всегда говорила, что хотела. У нее эти хотелки из всех щелей перли!

– Идем, – улыбнулась я ему, и мы направились к деревянному дому.

– Я хотел сводить тебя в другое место – там отлично готовят, но если ты хочешь сюда, мы пойдем сюда.

Нас встретила приветливая администратор – симпатичная шатенка средних лет с широкой улыбкой, которая мне сразу понравилась.

– Где бы вы хотели сесть? – поздоровавшись, спросила она.

Антон посмотрел на меня, явно желая, чтобы выбирала я.

– Если у вас есть кондиционер внутри, можно было бы там, – вернула я улыбку женщине.

– Конечно, есть. Пожалуйста, идите за мной. – И она повела нас к уютному столику с плетеными креслами, который был отгорожен от других легкими полупрозрачными шторками. Как и во многих подобных заведениях, народ тут появлялся ближе к вечеру. Поэтому посетителей и внутри оказалось не слишком много, хотя в углу я приметила того самого пожилого мужчину, попивающего чай и читающего ежедневную газету. Кроме него сидела на другом конце зала девушка с длинными, ниже талии, прямыми темно-русыми волосами, уставившись в планшет, чинные супруги с ребенком и три подружки лет восемнадцати, которые болтали о чем-то и негромко смеялись.

В кафе было не только прохладно, но и очень светло, а на стенах висели картины: к моему почти восторгу – пейзажи акварелью. Очень нежные, интеллигентные, какие-то невесомые и безумно красивые. Они дарили помещению воздушность и легкую изысканность.

На картинах было много неба, света, воздуха, легкости и невесомой хрупкости, почти даже хрустальности. И хотя я не сильна была в живописи, но на правах дочки художника решила, что эти работы – невероятные. Ощущение пространства от этих работ было таким сильным, что меня затопил восторг. Я даже вперед подалась, пытаясь рассмотреть их.

– Катя? – позвал меня мой спутник, который сидел к этой красоте спиной, но лицом к окну, за которым возвышались деревья. Он, наконец, снял очки, положив их около своего мобильника на столе.

– Антош, какие картины, – перевела я завороженный взгляд на него. – Тебе нравится?

Он обернулся и посмотрел на стену.

– Нет, – был немногословным его ответ.

– А, ну да, ты же поклонник творчества Томаса, – даже немного обиделась я за неизвестного художника.

– В первую очередь, я твой поклонник, – сказал Тропинин лениво. – Все остальное волнует меня гораздо меньше.

– Да? – улыбнулась я ему. – Тогда скажи, почему ты вчера согласился играть для господина Бартолини?

– Катя, – мягко произнес Антон. – У меня вопрос встречный. Почему ты все-таки считаешь меня идиотом?

Я в некотором замешательстве посмотрела на него и, протянув через столик руку, ласково коснулась его щеки.

Он молчал, а я продолжила:

– Ты же всегда себя так ведешь – дерзко, резко. И не поймешь, что у тебя на уме. Как будто бы тебя действительно почти ничего и не волнует. Только не подумай, что я критикую, просто… Было так странно, – мягко добавила я.

– Странно? Пожалуй, – он поставил оба локтя на стол, положив подбородок на сцепленные пальцы. – Катя, ты знаешь, зачем этот итальянец приехал к вам?

– В гости к Томасу? – наивно предположила я, вдруг поняв, что я упустила что-то важное.

Опять известный детектив Катрина Холмс упустила что-то важное! Уму непостижимо!

– Отчасти. – Антон смотрел мне прямо в глаза. – Он – меценат. Спонсор. Большой босс, который решает, кому давать бабки, а кому – нет, – неизящно выразился о деньгах Кейтон. – Пока я сидел с ними, узнал – этот Бартолини хочет провести персональную выставку Томаса в Риме. Как думаешь, если бы я его послал ко всем итальянским чертям, каков бы был шанс, что он не оскорбился и не кинул твоего отца? Тех, кто мнит себя художниками, сейчас гораздо больше, чем тех, кто просто умеет рисовать, – вдруг с непонятной горечью добавил он, чуть отвернувшись в сторону и сердито глядя в пол.