Текст книги "Девочка-лёд"

Глава 15

АЛЁНА

Отвратительно. Одно это слово удивительным образом сочетает в себе описание того, как я выгляжу и того, как я себя чувствую.

Подниматься утром с кровати было невыносимо больно. Моё тело горело адским пламенем и нещадно ныло. От снарядов, которые лопаясь, растекались краской по коже или от ремня, которым избил меня сожитель матери. Так или иначе, в отражении я вижу последствия вчерашней ночи во всей красе. На ногах, руках, плечах и животе – страшные, бледно-синие и фиолетовые синяки. Россыпи красных точек из-за разрыва капилляров и отчётливые, припухшие полосы от «кнута». Со спиной – та же картина. Настоящий мрак, если честно. В довершение ко всему, на скуле теперь имеется красноречивое подтверждение того, что меня кто-то бил. Потому что выглядит это именно так.

Впервые за много лет я решаю прогулять школу. Просто потому что не представляю, как мне пойти туда в таком виде. Принимаю душ и с опаской захожу на кухню. Время раннее по меркам привыкших веселиться ночью, так что я успеваю собрать Ульяне нехитрый завтрак и незамеченной вернуться в нашу комнату.

Пока она кушает, я пью горячий чай. В груди чувствуется какая-то неприятная тяжесть. Я постоянно кашляю и по ощущениям у меня температура, но оставаться дома нет никакого желания, а потому я быстренько одеваю потеплее сестру, и мы спешим выбраться из чахлой квартиры, жизнь в которой с каждым днём всё ярче и ярче демонстрирует тот факт, что ад на Земле всё-таки существует. Я даже адрес назвать могу…

– У нас что, выходной? – весело спрашивает Ульяна, когда понимает, что в садик сегодня мы не идём.

– Да, малыш, можно и так сказать, – отвечаю я, поправляя на ней забавную шапочку с кошачьими ушками.

– Ууух ты! – выдаёт восторженно. – И куда мы?

– Гулять, – заговорщицки подмигиваю я ей. – Хочешь покормить уточек на пруду?

– Ооочень! – оживлённо кивает она, хлопая в ладоши.

В ближайшем супермаркете покупаем батон и сок с трубочкой. В аптеке беру дешёвое обезболивающее и мазь от синяков. Стараюсь не обращать внимания на то, каким взглядом провожает меня кассир. Покрепче сжимаю маленькую ладошку Ульяны и веду её в сторону парка.

В утренние часы тут почти безлюдно. Разве что пара-тройка пенсионеров, да несколько мамочек с колясками, наслаждающихся умиротворением, которое дарит это место.

В воздухе витает аромат опавших листьев, свежести и шишек. Птички, ещё не улетевшие на юг, щебечут, словно переговариваясь. Лес тихонько шумит. Всё-таки какая удивительная игра красок! Деревья одеты в яркие оттенки: от золотистого до насыщенно-бордового. Лёгкий ветерок колышет трепещущие листочки, а солнышко настойчиво пробирается сквозь пушистые, белые облака, бегущие по синему небу.

Я очень люблю это время года. Осень передаёт невероятную атмосферу и настроение: грустное, но вместе с тем какое-то особенное. Торжество красок, но с привкусом горечи. Ведь совсем скоро в Москву придёт зима.

Прислонившись спиной к дереву, наблюдаю за тем, как Ульяна зайчиком скачет по траве, собирая гербарий. Она напевает какую-то песенку себе под нос, а я любуюсь тем, как искренне она улыбается и радуется нашему совместному времяпровождению.

Как же я хочу подарить ей счастливую жизнь! Я желаю этого больше всего на свете! Наверное, именно поэтому я до сих пор не сдалась.

Устало откидываю голову назад. Смотрю на раскидистые ветви старого дуба, сквозь которые солнышко тянет ко мне свои лучи. Они нежно ласкают бледную кожу, позволяя чувствовать это… Чувствовать, что я всё ещё могу испытывать тепло, ценить момент и ждать счастья, там, где оно не предвидится. Да, я всё ещё глупо надеюсь, что у меня получится. Выиграю соревнования, сдам экзамены и закончу гимназию. Несмотря ни на что, обещаю. Завтра же пойду на занятия. Избегать своих обидчиков я не стану. Конечно, нет смысла обращаться в полицию. Их родители в состоянии уладить любую ситуацию, а вот у меня проблем только прибавится. Наша семья итак стоит на учёте везде, где только можно, допустить лишения прав я никак не могу. Рисковать тем, что от меня заберут Ульяну, я не стану ни за что.

Взгляд опускается на разбитый циферблат часов. Как же мне жаль, это ведь вещь отца. Отца, которого я ни разу в жизни не видела. Отца, которому нет до меня дела, даже если он жив.

Мысли то и дело крутятся вокруг последних двадцати четырёх часов. Вчерашняя ночь была наполнена поистине первобытным ужасом. Честно говоря, даже не знаю, что из всего этого ощущалось страшней: похищение и мешок на голове, холодный, тёмный подвал, дуло пистолета, осознание того, что меня привезли в качестве игрушки для именинника или сама встреча с ним после садистской игры, в которой я всё же пусть и была унижена, но проигравшей точно не стала.

Беркутов… За это его изумлённое выражение лица мне, как минимум, положен Оскар. Правда Его Величество Именинник быстро пришёл в себя и, как мне показалось, не особенно испугался направленного в его сторону пистолета. Скорее, был удивлён тем, что я оказалась способна на такой отчаянный шаг. (Сама от себя не ожидала, если уж признаться откровенно). Но тогда я ещё не знала, как отреагирует школьный мучитель на моё появление в его птичьем особняке, так что полагаю, у меня есть серьёзное оправдание тому, почему я целилась в человека.

Я, кстати, ждала от него чего угодно, но точно не того, что он набросится на своих друзей как зверь. Похоже, ему и впрямь не понравилось, что его одноклассники пошли на авантюру, за которую можно получить не одну статью. За его спиной организовали этот сюрприз. Полагаю, к подобному он не привык.

Как бы то ни было я благодарна Всевышнему за то, что этого ненормального перемкнуло именно так. И за то, что, не взирая на наши острые взаимоотношения, Беркутов вернул меня домой.

Но этот его ревущий мотоцикл! Святые небеса! Я так боялась свалиться с него, что вцепилась в парня намертво. И лучше уж сгорать от стыда, обнимая ненавистного одноклассника, чем попасть под колёса какой-нибудь фуры, которые всегда меня пугали.

Было ещё кое-что. То, что не давало мне покоя. Речь о мальчике, которого я волей случая увидела в комнате. Кажется, Роман обращался к нему по имени Савелий. При воспоминании о нём мне становится не по себе. Не то, чтобы я никогда не видела больных детей, прикованных к инвалидной коляске, просто, наверное, конкретно в тот момент я растерялась. Уж очень особенным выглядел этот ребёнок. И то, как Беркутов сидел перед ним, с какой интонацией говорил, поглаживая ладонью растрёпанные волосы. Было в этом жесте что-то такое… То, что невозможно объяснить.

Достаю свой старенький телефон. В поисковике забиваю «Беркутов Сергей, олигарх, Москва». Почти сразу же натыкаюсь на фотографию того, кто мне нужен. С картинки на меня смотрит весьма приятный глазу мужчина средних лет. Вот только я не могу сказать, что Роман – его копия. Безусловно, что-то общее между ними есть, но отличий там всё же больше. Думаю я об этом не случайно, а потому что чётко услышала от домработницы отчество парня. Обращаясь к нему, она совершенно точно произнесла не «Сергеевич», а «Александрович». Меня в принципе покорёжил данный официоз, так что не заострить на этом внимания попросту не вышло.

Читаю информацию, которая находится в открытом доступе. В основном всё так или иначе связано с деятельностью бизнесмена. Нефтяной магнат, занимающийся строительством. Капитал, фонды и прочее. Пытаюсь найти личную информацию, но натыкаюсь только на сухие факты. Женат на Марине Крестовской. Есть сын Роман.

Ничего не понимаю, если честно. Может, домработница просто ошиблась? Мало ли, всякое бывает. Но почему тогда он не сделал ей замечание? Это же заносчивый индюк Беркутов, он бы такого в свою сторону однозначно не стерпел.

Тут же пишу и про Савелия Беркутова, однако про него вообще никаких данных. У Сергея якобы один ребёнок. (И тот с чужим отчеством). Леший разберёт тайны этих представителей голубых кровей!

– Это тебе, Ляль! – Ульяна протягивает мне пёстрый гербарий.

Я нежно целую сестру в щёчку и предлагаю отправиться к водоёму для того, чтобы исполнить нашу миссию – покормить толстых, горластых уток. Ульяна щедро угощает пернатых хлебом и звонко визжит, когда её со всех сторон обступают наглые голуби, жаждущие подкрепиться. Я стою чуть поодаль и кутаюсь в куртку, ощущая себя с каждой минутой всё хуже. Нельзя раскисать и болеть, Алёна, нельзя! Повторяю про себя как мантру.

В торговом центре, который находится в пяти минутах от нашего дома, есть кинозал. Самый, что ни на есть обычный. Но для Ульяны посещение кинотеатра – это всегда целое событие. Так что она на протяжении всего мультфильма восхищённо глазеет на экран и сосредоточенно хрустит сладким попкорном. Ну и пусть, что сегодня пришлось потратить ту тысячу рублей, которую опять мне незаметно подсунула в карман баба Маша. После нашего визита в её дом, подобные сюрпризы случаются частенько. С грустью думаю о том, что в Бобрино теперь можно будет появится только после того, как с меня сойдёт вся эта «красота».

Около двух мне звонит Данька. Интересуется, почему я не пришла на занятия. Приходится сослаться на плохое самочувствие. Почти правда, что уж там! Князев в свою очередь рассказывает о том, что в школе после дня рождения Беркута народу поубавилось, да и сам именинник явиться на уроки не соизволил.

«Устроили себе выходной, мажоры долбаные». Именно так выразился Даня. У которого, к слову, весьма состоятельная семья.

Да уж, догадываюсь я, где стараниями Романа сейчас отдыхает тот же Абрамов. Больница – название этому санаторию, судя по тому, что я видела в комнате и холле.

После трёх мы с Ульяной уже в зоомагазине. Отказываться от смены – нерациональная идея и непозволительная роскошь. Отработать пять часов не так уж сложно. Во всяком случае, так мне раньше казалось.

Аллочка, поджимая губы, то и дело бросает на меня обеспокоенные взгляды. Не выдерживает и начинает шёпотом выдвигать свои версии. То меня избил мой мифический парень-доминант, то одноклассницы решили проучить, то на улице на меня напали хулиганы.

Успокаиваю Шевцову, чья фантазия не знает границ, активно посмеиваюсь и заверяю её в том, что во всём виноваты только моя неосторожность и рассеянность. Мол подумаешь, поздоровалась с дверцей шкафчика, что ж из этого раздувать целый спектакль.

Шевцова, хоть и не блещет умом, в честности моих слов сомневается, но, к счастью, перестаёт играть в пытливого Шерлока Холмса. Благо, что не видит всего остального. Фирменная толстовка магазина очень удачно скрывает то, что нужно спрятать.

А вот с заведующей сложнее. Татьяна Андреевна – женщина проницательная. Не думаю, что она поверила мне. И да, я уверена, что она непременно поговорит об этом с Элеонорой.

Последний час я еле стою на ногах. Когда заходим домой, первое, что озадачивает – запах котлет. Вот чего я не припомню уже не знаю с какого времени.

– Вернулись? – доносится голос матери. Трезвый голос матери. – Раздевайтесь и давайте сюда.

Она появляется в коридоре спустя минуту, нетерпеливо тянет меня за руку, очевидно, чтобы продемонстрировать плоды той деятельности, которую развела на кухне.

Ах, ну теперь понятно. Как это я забыла. Двенадцатое же.

– Добрый вечер, Валентина Алексеевна, – здороваюсь с тучной тётенькой, восседающей на двух стульях сразу.

– Здрасьте, здрасьте, – отвечает мне она, заполняя бумажки. – Присаживайся, Алёна. Рассказывай, как тут у вас дела.

– Всё хорошо, – отвечаю на автомате, когда ловлю тревожный взгляд матери. Она заметила здоровенный продольный фингал на моей рассечённой скуле.

– Как Ульяна? Регулярно посещает сад? – женщина лениво задаёт дежурные, осточертевшие обеим сторонам вопросы.

– Да, регулярно. Отсутствует только по причине болезни, – уверяю её я.

– Ну а дома чё тут у вас? – отрывается от заполнения бланков, разложенных на столе. – Тааак… Я не поняла, а это ещё что такое! – возмущается, таращась на моё лицо.

– Это – спасибо однокласснику-придурку. Во время командной игры в волейбол, мне прилетело мячом. К несчастью, прямо по лицу, – лгу как можно убедительнее и пожимаю плечами.

– То есть дома, – она прищуривается, – руку на вас не поднимают?

Мать увлечённо переворачивает котлеты, от запаха которых нещадно сводит желудок. И где только фарш достала, а главное, на какие деньги?

– Нет, вы что! – делаю удивлённые глаза.

– Ульяна, мама бьёт вас? – вдруг интересуется дама  у младшенькой.

– Нет, – расчёсывая кукле волосы, отвечает та.

У нас с ней негласное правило: она всегда подтверждает любые, сказанные мной слова. Сотрудница опеки с минуту смотрит на меня пытливым взглядом, но потом машет рукой. Дескать, ну и ладно.

– Так-с, ну, Лисицыны, вроде всё тут у вас более-менее. Екатерина, употребляете сейчас?

– Как все, изредка, – заверяет мать.

Выкладывает ароматные котлеты на блюдо и выставляет его перед соцработником.

– Ой, благодарствую, весь день на ногах! Ни секунды покою! – причитает Валентина Алексеевна, поближе придвигая к себе тарелку.

– Сейчас макароны Вам положу, – спотыкаясь, показательно суетится вокруг неё мать.

– Что вы! – останавливает её она. – Я же на диете.

На диете! Следующие пять минут мы наблюдаем за тем, как наш ужин стремительно исчезает у неё во рту. Хорошо, что Ульяна поела в торговом центре. Вредную пищу, но всё же.

Подчистив тарелку, работник социальной службы суёт матери под нос бумажки, инспектирует нашу с Улей комнату и покидает квартиру. Едва за ней закрывается дверь, как я уже слышу грохот бутылок. Видимо, мать достаёт одну из припрятанных. Да, увы, так и есть. Стресс, полученный в ходе визита Валентины она сбивает всё той же водкой. Привкус разочарования на губах преследует меня всякий раз. Она теперь уже вряд ли изменится.

– Ляльк, – отставляет стакан, подходит ко мне и тянет руки к лицу. Я резко отшатываюсь. – Ну котёнок ты мой бедный, прости, Ляльк. Ну хочешь, я его выгоню! – заявляет она мне, заглядывая в глаза.

Да уж конечно… Выгонит.

– Ляльк, – настырно лезет ко мне.

– Не трогай меня! – отступаю назад и качаю головой. – А Валера твой если ещё хоть раз руку на меня поднимет, клянусь, вилкой горло ему проткну. Поняла?

Она прищуривается, смотрит на меня оценивающе и кивает.

*********

На следующий день я отправляюсь в школу. Правда успеваю лишь ко второму уроку. Одноклассники то и дело перешёптываются за моей спиной, а молодая учительница одаривает сочувствующим взглядом. Кое-как отзанимавшись, отправляюсь на алгебру. Прикрыв свой позор волосами, насколько это возможно, захожу в кабинет лишь со звонком, дабы у Элеоноры просто-напросто не было возможности поговорить со мной перед уроком.

Краем глаза замечаю тот факт, что в классе нет ни Пилюгина, ни Абрамова, ни Бондаренко. Ах, и предателя Цыбина в придачу. Заболел, говорят… Как же! Зато, к моей досаде, тут присутствует Беркутов. Он прожигает меня тяжёлым взглядом все сорок пять минут. Я ощущаю физический дискомфорт и нарастающее раздражение. Всегда так было…

Как только раздаётся звонок, спешу собрать свои вещи и пулей покидаю кабинет. Успеваю заметить, что Роман тоже встал. Выхожу в коридор, лавирую в толпе, сворачиваю в ещё пустую рекреацию и понимаю, что он идёт за мной. Ускоряю шаг. Сердце стучит в ушах.

Что ему от меня надо?!

– Притормози-ка, Лисицына, – моя нога уже касается последней ступеньки, когда Беркутов настойчиво тянет меня в закуток, что находится под лестницей.

Я на пару секунд теряюсь, но всё же успеваю взять себя в руки. Показывать ему свой страх я не собираюсь.

– Что тебе нужно? Я ничего никому не расскажу, можешь не напоминать! – говорю зло, пытаясь выдернуть руку из захвата.

Мой голос хрипит. Сегодня стало ещё хуже. Похоже, я всё-таки заболела. Прислоняет меня к стене и нависает надо мной свинцовой тучей. Беспомощно дёргаюсь, отворачиваясь влево.

Он стоит слишком близко, молчит. В следующую секунду пытается сделать так, чтобы я на него посмотрела.

Вот же прицепился!

Протестую, мотаю головой, но в какой-то момент его пальцы касаются моего лица и всё же против воли разворачивают. Я от этого его жеста в растерянности замираю. Заливаюсь краской смущения и стыда. Он же – в шоке пялится на мою скулу. Сжимает челюсти до зубовного скрежета и прищуривается.

– Отпусти, – резко сбрасываю его руки.

Не хочу, чтобы он ко мне вот так прикасался. Ни он, ни кто-либо другой. Беркутов отступает на шаг, но пройти не даёт.

– Кто? – мрачно задаёт всего один вопрос, толкая меня плечом назад, когда пытаюсь протиснуться мимо него.

– Отойди!

– Я СПРАШИВАЮ ЛИСЫЦЫНА, КТО? – повторяет, явно теряя терпение, с которым у него большие проблемы.

Его глаза сверкают чистым гневом, а яростный взгляд пробирается под кожу.

– Никто, сама, – зачем-то отвечаю, сглатывая.

– А это тоже САМА? – хватает меня за руку, чуть сдвигая рукав.

Красная полоска, которая отчётливо проступила на бледной коже, вообще не даёт шанса на ложь. Но мне всё равно. Я не обязана ему ничего объяснять.

– Какого ляда, Лисицына? – орёт, дёргая меня за водолазку. Видимо, от его глаз не укрываются следы на шее, потому что смотрит на меня он ошарашено. – Кто и когда это сделал с тобой?

– Отпусти! Дай мне пройти! – начинаю биться в панике и кусаю до боли внутреннюю поверхность щеки. Чтобы не разрыдаться. А как же хочется!

Звонок оповещает о том, что пора идти на урок, но судя по всему, у Беркутова другие планы. Прямо сейчас он, очевидно, хочет закончить то, что начали его друзья. Хочет растоптать меня окончательно.

– СКАЖИ. МНЕ! – произносит с нажимом, к моему ужасу, одним движением закатывая рукав ещё выше.

– Отвали! Достаточно с меня унижений! Не смей вообще задавать мне какие-то вопросы! Всё из-за тебя! – выдаю отчаянно, часто и громко дыша. – НЕНАВИЖУ!

Толкаю его в грудь, что есть сил, хватаю упавшую с плеча сумку и бегу… Бегу прочь от Него. Врезаюсь в Даню, которого не видела сегодня, но не останавливаюсь даже когда он зовёт меня. Выдержать ещё и его атаку – я уже просто не в силах.

Залетаю в опустевший женский туалет, прислоняюсь спиной к холодному кафелю и пытаюсь унять дрожь. Зачем он это делает? Каждый раз норовит задеть больнее…

Мой телефон вибрирует. Достаю его, и предчувствие меня не подводит. Сообщение с неизвестного номера.

«В 14:30 у Циркуля в кабинете. Только попробуй свалить».

Истерично смеюсь, но тут же начинаю кашлять. Ну надо же! Месяц игнорировал наставления директора, а тут вдруг сам напоминает об обязательных занятиях для устранения пробелов в математике. Моих пробелов, мешающих на пути к аттестату с отличием.

Чёрта с два! Никуда я не пойду.

Естественно так я и делаю. Сбегаю сразу после шестого урока, а на следующий день в гимназию я уже не еду. Температура под сорок и остро развивающаяся пневмония просто не позволяют мне этого сделать…

Глава 16

АЛЁНА

Утро тринадцатого октября выдалось тяжёлым вдвойне.

Во-первых, по ощущениям я вся горела. Меня знобило, а в горло словно стекловату засунули. Ещё я периодически заходилась страшным кашлем. Таким вот кашлем, характерным для курильщика со стажем.

Во-вторых, моё тело от каждого движения ныло пуще прежнего, а синяки и следы от ремня стали выглядеть ещё хуже, проступив во всей красе.

Мне было очень плохо, но всё же, усилием воли я заставила себя подняться с кровати и собрать Ульяну. Отвела её в сад, постаравшись на этот раз не пересекаться с докучливой воспитательницей. Она непременно обратила бы внимание на мою хворь и отказалась бы принимать Ульяну в группу. Мало ли что…

В школу я в тот день так и не пошла. Просто не нашла в себе сил. Купила в аптеке несколько пакетов Терафлю, ромашковый чай и дешёвый спрей от боли в горле. Отправилась домой  лечиться, наивно полагая, что этот нехитрый набор меня спасёт.

Выпила разбавленный водой порошок и скрутилась калачиком на постели. Мать вроде и не поняла, что я осталась дома. Кутаясь в тёплое, привезённое из Бобрино пуховое одеяло, я слышала, как они с Валерой комментируют передачу «Модный приговор», то и дело срываясь на громкий и противный истеричный смех.

Перед тем как провалиться в сон, отправляю Элеоноре Андреевне сообщение о том, что заболела. Лучше уж я сообщу ей сама, чем она придёт к нам в гости с расследованием, как это произошло в конце девятого класса.

Мне в тот день пришлось безбожно краснеть перед классным руководителем. За бардак на кухне и нетрезвую родительницу, от которой за метр разило перегаром. Потому что Пельш, несмотря на недовольство Екатерины, всё же вошла в квартиру для того, чтобы выяснить причину моего отсутствия в школе. А дело было в том, что тогда болела маленькая Ульяна, и оставить её одну без присмотра я не могла. Спасибо, что Элеонора Андреевна вошла в моё положение и не стала сообщать социальному педагогу о моих «прогулах».

Теперь у нас с ней есть некий уговор. Я всегда держу её в курсе того, что происходит со мной. Потому что мама не контактирует с учителями совершенно. От слова совсем. И слава богу…

*********

Проспала я до самого вечера и, забирая Ульяну из садика, была уверена в том, что мне стало лучше. Но как же я ошибалась… Последующие пару дней были сущим адом. Болезнь не отступала, и уже тогда, говоря откровенно, я понимала, что это вряд ли обыкновенная простуда. Дышать становилось всё тяжелее, температура больше не спадала, в груди болело, и я стала хрипеть.

В пятницу Ульяну пришлось оставить дома и отвести к соседке, добродушной одинокой кошатнице Арине Васильевне, не раз выручавшей нас в особо «весёлые» ночи. Ведь тогда замка на двери нашей комнаты ещё не было.

Конечно, оставлять Ульяну с чужим человеком было не самым простым для меня решением, но старушке я доверяла, да и не хотела, чтобы сестра тоже заболела, а риск такого развития событий был невероятно высок.

Екатерина всё-таки заметила, что я не хожу в школу. Будучи пьяной в дрова, она причитала на тему того, что я своим кашлем мешаю им с Валерой спать, а ещё я получила выговор за то, что безответственна и не слежу за своим здоровьем. Вот так вот.

Мать проявила неслыханную заботу – притащила мне сваренный в мундире картофель и велела подышать над кастрюлей. Думала помру, если честно. Потому что становилось только хуже. Под нецензурную брань Валеры, доносившуюся из комнаты напротив, я кашляла, согнувшись пополам и никак не могла остановить приступ.

Вечером она заставила меня выпить какие-то таблетки, а потом удалилась на кухню, предварительно сухо поинтересовавшись, где младшая. На том и кончилась её родительская забота. Забирать свою дочь у соседки она так и не пошла…

В ночь с пятницы на субботу я лежала безучастно глядя в потолок. Я не знала, что делать. Надеяться на иммунитет, который сейчас явно был ослаблен, не представлялось возможным. Нормальных лекарств не было. Денег тоже.

Мать опять ушла в чёрный запой. Они ругались с Валерой на весь дом. Начался жуткий скандал. Поливая её отборной руганью, он покинул нашу квартиру, громко хлопнув дверью. Обещал, что навсегда. И очень хотелось верить, что это так.

В тот день меня посетила страшная мысль. А что если я умру? Кто первым кинется меня искать? И кинется ли вообще хоть кто-нибудь?

Как оказалось, да. Утром субботы я слышу недовольный, скрипучий голос матери. Она треплет меня за плечо и призывает проснуться. Простонав что-то нечленораздельное, я поворачиваю голову и сквозь дурман вижу ребят: Пашу и Данилу. Аверин испуганно на меня глазеет. Данька принимается отчитывать за давно севший телефон. А я просто лежу, слушаю, и по щекам градом катятся слёзы. От осознания того, что нет, я всё-таки не умру в этой комнате одна. У меня есть мои друзья…

Даня в шоке смотрит на мою мать и на обстановку, царящую в старой, обветшалой квартире, насквозь пропитанной запахом спирта. Паша виду не подаёт, но я понимаю, что они оба растерялись. Стоит, наверное, сказать, что ребята оказались у меня дома впервые. Приглашать их к себе никогда желания не возникало. Причину, думаю, объяснять не нужно…

Аверин звонит бабе Маше. Мне не хочется её беспокоить, но я понимаю, что уже всё, полный финиш. Без её помощи не обойтись.

Даня уходит быстро, у него отборочные соревнования по плаванию. Благодарю его за заботу и осипшим до невозможного голосом желаю удачи. Пашка же остаётся со мной до самого приезда бабушки.

Охая и ахая, она измеряет мне градусником температуру и, ужаснувшись итоговому показателю в тридцать девять и семь, вызывает скорую. Устраивает взбучку матери, но та, ощетинившись, лишь равнодушно бросает, что я сама виновата. Мол шлялась с парнем по ночной Москве в холодную погоду.

Я горько улыбаюсь. Знала бы ты мама правду…

Время идёт, а скорой всё нет. В больницу, уже поздно вечером, нас отвозит Паровозов, с которым, как выяснилось, и приехала из Бобрино баба Маша. Бабушка рассказала о том, что он вцепился в неё как клещ, когда увидел у железнодорожной станции и узнал, что она едет ко мне в Москву.

Я плохо помню, что происходило в те выходные. Мы очень много времени провели в коридорах больницы. У меня точно брали анализы и делали снимок лёгких. Лицо женщины-рентгенолога, увидевшей мои телесные повреждения, забыть было просто невозможно. Как и тон, которым она разговаривала с бабушкой.

Меня определили в инфекционное отделение. Врач вынес неутешительный вердикт: острая пневмония. Я не запомнила ни вид этой самой пневмонии, ни число процентов поражения лёгких, я просто, лёжа под капельницей, отключилась в какой-то момент и всё…

*********

Медсестра снова ставит мне капельницу. Сколько их было за эти дни – не сосчитать. Также как и количество ненавистных уколов. В живот, в ягодицу. Для меня, ни разу не попадавшей до этого в больницу, всё кажется перебором.

Два дня меня мучают тяжёлыми антибиотиками, но температура всё ещё держится. Медикаментозную терапию меняют. Я много сплю и почти ничего не ем. И вот, наконец, ещё трое суток спустя, я потихоньку начинаю снова чувствовать себя человеком. Мне становится немного лучше, хоть я до сих пор очень слаба.

В больничной палате нас трое. Болтливая пятнадцатилетняя блондинка Марина и моя ровесница Согдиана, спокойная и молчаливая.

К нам в палату, естественно, никого не пускают. Бабушка с Ульяной уезжают в Бобрино, зная, что мне предстоит провести в больнице минимум две недели, а то и больше. Даня и Паша каждый день звонят по видеосвязи, рассказывают последние новости и шутят, отчаянно меня развлекая.

Досадно, что я пропускаю учёбу и свои тренировки, но деваться некуда. Когда ты не здоров, увы, выбирать не приходится.

– Лисицына, это тебе, – медсестра Олеся ставит у моей тумбочки большой красивый пакет.

Я не успеваю сообразить, что к чему, как пронырливая Маринка уже бесцеремонно засовывает туда свой не в меру любопытный нос.

– Ничоси, Алён, да тут есть чем поживиться! – без зазрения совести перебирая запас продуктов, сообщает она.

– Это от кого? – спрашиваю я хмуро у медсестры.

– Так парень твой передал.

Закатываю глаза. Паровозов. Тоже мне парень!

– Верните, пожалуйста, Олесь, – прошу я девушку.

– Эй, ты чё сдурела? – разглядывая огромную банку консервированных ананасов, недовольно возмущается Марина.

– Платонова, это не твоё, – выдёргивает жестянку из её рук Олеся. – Лисицына, ну правда, ты чего отказываешься?

– Не парень он мне! Ничего от него брать не хочу! – упрямо отвечаю я.

Марина фыркает.

– Такой видный молодой человек, – жмёт плечом медсестра. – И заботится о том, что ты кушать будешь. Кормят-то здесь не ахти, если по чесноку.

– Верните, – решительно настаиваю на своём я. – И пусть больше ничего не передаёт. Не возьму, так и предупредите.

– Ну, как знаешь, – забирая тяжёлую ношу, смиренно подытоживает медсестра. – Завтра утром будь готова. К Евгению Павловичу сразу после завтрака идём.

– А чё эт нас тут навещают, а Лисицыну отдельно приглашают? – прищуривается Марина, надкусывая красивое, наливное яблоко. Всё-таки стащила из пакета, жучка. – И препараты у неё навороченные, не рашн продакшн.

Я не понимаю, о чём она говорит. Уже и не читаю, что мне заливают в вену. Олеся тоже раздражённо машет рукой. Вообще, положа руку на грудь, мы все очень устаём от Платоновой. У неё рот не закрывается ни на минуту. Вот как сейчас.

– Слушай, Лисицына, – обращается ко мне она, забираясь с ногами на кровать. – А чё ты нос воротишь? У Олеськи вон как глаза загорелись, когда она про хахаля твоего говорила.

– Никакой он мне не хахаль, просто друг детства! – раздражаюсь пуще прежнего.

– А чего ты агрессируешь? Это он разрывал твой телефон в первые дни?

Я молчу. Нет, не он.

– Тебе не надо, так с другими поделись. Дай номерок, а, Лисицына?

– Паровозу в январе будет двадцать один! Он для тебя слишком взрослый! – укладываясь, нехотя отвечаю я.

– Так отлично! Люблю парней постарше, – хмыкает девчонка. – А почему Паровоз? Что за кликуха такая интересная?

Я вздыхаю.

– Фамилия у него такая – Паровозов.

– А зовут как? Поищу его профиль в ВК.

– Ты можешь помолчать хотя бы пару минут? – подаёт голос Согдиана.

– Сама во то молись молча, – гневно стреляет в неё глазами Платонова. – И вообще, я буду жаловаться! Почему я должна делить палату с чокнутой сектанткой?

Согдиана, являющаяся мусульманкой, тяжело вздыхает и продолжает своё занятие, сидя на красивом, расписном коврике.

– Пять раз на день я должна это терпеть! – ворчит Марина, а я тем временем вставляю наушники и включаю музыку. Просто чтобы её не слышать.

«Вот бы сейчас побегать» – думается с грустью. Но до этого теперь ой как далеко. Меня уже предупредили, что какое-то время после болезни нужно будет восстанавливаться. Ох, как же это не понравится Петру Алексеевичу…

Мысли опять возвращаются к пакету. Ну вот кто просил? Как же мне не нравится эта инициативность со стороны Ильи. Бабушку в Москву привёз, в больницу меня доставил, в Бобрино с ними назад поехал, но потом вернулся, как сказала сама же бабушка Маша. Теперь вот продукты. И не абы какие. Небось куплено на те кровавые деньги, грабежом заработанные. Мне такого не надо. Пусть сам ест свои деликатесы…

Утром я общаюсь с врачом. Евгений Павлович Калинин, если честно, показался мне сперва человеком холодным и весьма неприятным, но его отношение ко мне в какой-то момент резко поменялось. Вроде это было на третий день. Мне тогда сменили лекарства, и я медленно, но верно пошла на поправку. Калинин стал часто заходить сам и проявлять ко мне какую-то особенную заботу. Марина не зря упомянула об этом. Было в этом нечто странное.

Сегодня Платонова вообще прямо заявила:  «Ой да на лапу Калинину дали, так и скажи».

Не по себе как-то стало от этих её слов. А что если и впрямь тот же Паровозов расстарался? Чем мне потом с ним за это расплачиваться?