Текст книги "Поцелуй ангела (сборник)"

ЧЁРНАЯ ВУАЛЬ

Наступила «звездная» пора – это когда вовсю цветут замечательные цветы – астры. Их цветовая палитра кружит голову и сводит с ума многих.

Андрей с грустью посмотрел в окно своего кабинета, там было беспросветное сентябрьское небо. «Что-то рановато сегодня осень-то. А где обещанное бабье лето?» – подумал он. Из тучки безнадежно моросило. Удручающая картина не вселяла никаких радостных мыслей.

В небольшом со вкусом обставленном кабинете хозяину, страшному аккуратисту и эстету было уютно, как в норке. Уборщице строго-настрого было запрещено что-либо переставлять. Андрей обвел взглядом свои владения, и у него потеплело на душе, взглянул на журнальный столик, который украшала изящная ваза, а в ней, конечно же, стоял прекрасный букет «по сезону» из фиолетово-сиреневых астр.

Ваза эта – недавнее приобретение. На блошином рынке он увидел её в руках древней старухи, которая мялась от стеснения и никак не могла полностью продемонстрировать «своё сокровище» целиком. Когда Андрей взял вазу в руки и посмотрел на просвет, его сердце учащённо забилось. Ошибки не могло быть. Начало XX века – модерн и точно – знаменитый Эмиль Галле. Он с безразличным видом, дабы не выдать бурю эмоций и свою заинтересованность, небрежно спросил:

– Бабуль, сколько просишь?

– Ой, милок, не знаю. Эта вещь моей бабки. Умирая, велела хранить её до последнего, видно, дорога она ей была, что ли. У меня наследников-то нет, а что случись, выбросят на помойку и всё. Вот и решила продать, деньги больно нужны. Чую, непростая ваза-то.

Андрей небрежно покрутил в руках бесценный предмет и равнодушно вернул старухе:

– Она даже не хрустальная, а из простого стекла. Вряд ли ты её вообще продашь. Если хочешь, дам тебе рублей сто и то, уважая твой возраст. Ну, думай. Я ещё здесь погуляю, а когда буду уходить, подойду ещё раз…

Мучительно тянущийся рабочий день закончился, и Андрей отправился домой привычным маршрутом. Шёл он неторопливо, поглядывая по сторонам, словно прогуливаясь, так как дома его никто не ждал.

Вдруг он увидел её.

Незнакомка шла впереди Андрея не спеша, медленно покачивая бедрами, обтянутыми драпом узкой юбки. Тонкие кисти рук были в дорогих чёрных перчатках. Лицо почти полностью скрывала густая вуаль от миниатюрной шляпки, которая чудом держалась на изящной головке, с искусно уложенными волосами. Можно было рассмотреть только прекрасный изгиб подбородка цвета персика, с кожей, как атлас, дальше всё скрывал приподнятый воротник. Ах, да… Ещё маленькое изящное ушко, на которое игриво спускался небольшой завиток из светло-русых золотистых волос.

Всё в ней притягивало и звало. Хотелось дотронуться губами и вдохнуть запах этой юной кожи, которая непременно должна пахнуть какими-то нежными цветами. А ножки были само совершенство – словно точёные, и на них – прозрачные капроновые, темно-серые чулочки, а самое главное и интригующее – по всей ножке шёл шов, идеально прямой и натянутый как струна. Это великое женское искусство – носить такие чулочки. Немногие рискнут надеть их.

Андрей неотступно шёл за незнакомкой, словно на веревке. Он уже давно прошёл свой поворот к станции метро. Вот они свернули с ярко освещенной центральной улицы и шли сквозными петербургскими дворами-колодцами. Он несколько раз пытался прибавить шагу, но никак не мог догнать таинственную даму. Расстояние между ними не сокращалось, оно равнялось вытянутой руке – ни больше, ни меньше.

Андрей почувствовал, что задыхается от быстрой ходьбы и рискнул окликнуть незнакомку:

– Прошу вас. Остановитесь…

Она остановилась. У него перехватило дыхание. Он медленно подходил к ней, и от предвкушения увидеть прекрасное лицо гулко стучало в висках. Таинственная дама стояла, не поворачиваясь к Андрею. Ему пришлось обходить свою обольстительницу, чтобы увидеть её юное личико, но истина была покрыта мраком. Он встал напротив незнакомки и жестом указал на вуаль. Дама повиновалась. И чем выше она поднимала ее, тем сильнее у Андрея холодела кровь. От увиденного он невольно вскрикнул и прошептал:

– Это за вазу…

Он не мог оторвать взгляда. Там, где должно быть живое человеческое лицо, не было НИЧЕГО!

Словно пустая заготовка для художника, который забыл нарисовать его своей волшебной кистью, гладкая поверхность идеального яйца.

В морге, куда поутру привезли Андрея, констатировали инфаркт.

Уборщица, войдя в кабинет, недовольно покачала головой, увидев разбросанные по журнальному столику фиолетовые астры.

– А где же ваза? – без особого интереса спросила она.

НА БЕРЕГУ НЕБА

В старом районе города, где-то между улицей Селезнёвской и переулком Достоевского, затерялся маленький островок старой Москвы. Он был аккуратно застроен двухэтажными деревянными домиками с непременными палисадниками. Цветы и трава здесь не росли, так как земля уже давно отдала всю свою живительную силу. Только старые кусты сирени, достигнув своей максимальной высоты, окружали дома. Они давали густую тень летом и обильно-сказочное цветение по весне. Вся маленькая улочка словно плыла среди сиренево-фиолетовых облаков и пронзительно пахла пьянящим, обворожительным запахом необыкновенных цветов. Был май. Мы стояли в комнате на втором этаже, в окно которой заглядывали ветки с богатыми гроздями сирени. Только что прошел короткий живительный дождик, и запах усилился так, что голова кружилась, как от дурмана. Я была здесь по делу, подыскивала комнату для временного проживания, прочитав объявление о сдаче таковой, пришла посмотреть. Она была небольшой. Из мебели сохранились: старинный широкий диван с высокой спинкой и валиками по краям, круглый стол и два венских стула. С потолка, украшенного незатейливой лепниной, как раз посередине, свисал шнур, который заканчивался абажуром матового стекла в виде цветка колокольчика или ландыша, с такой же нежной оборкой по краю. Ценность плафона мой наметанный глаз оценил очень высоко – он был ровесником дома.

Я подошла к окну и протянула руки, огромная и тяжелая от влаги кисть сирени опустилась в мои ладони, и они тотчас наполнилась благоухающей влагой. Не выдержав искушения, умылась сиреневой водой. Старая женщина, которая показывала мне комнату, замолчала на полуслове. Я повернулась. Она же смотрела на меня, как на привидение. Потом начала рассказывать:

– Извините. Я просто испугалась. Она тоже также делала – умывалась сиреневой водой.

– Кто она?

– Женщина, которая жила здесь. Её звали Любовью. До революции это был дом её семьи. Потом она занимала только эту маленькую комнату. А мы – две больших соседних. Наша семья состояла из четырех человек – я, моя дочь, зять и маленькая внучка. С соседкой всегда были дружны до одного случая. Дочь вышла замуж по любви, вскоре родилась внучка. Но что-то не заладилось между молодыми. Однажды я застала Наталью всю в слезах, тогда она мне и открылась. Оказывается, они никак не могли договориться в постели. Виктору хотелось больше, а дочь оказалась очень скромной в своих интимных желаниях. Вот беда-то. Зять ходил всё время злой, срывался по каждой мелочи, Наталья – как в воду опущенная. Но однажды, вот такой же сиреневой весной, случилось непонятное. Виктора словно подменили. Радовался, смеялся, улыбка не сходила у него с лица. Он был счастлив. Мы с дочерью никак не могли уразуметь причину такой перемены. Даже стали за ним шпионить, не на сторону ли он повадился? Уходил и приходил с работы в одно и тоже время. В выходные оставался дома, чего раньше не бывало. Но вскоре всё открылось. Словно гром среди ясного неба. В страшном сне такое не могло привидеться.

Было воскресенье, дочь дежурила, а мы с внучкой пошли погулять в соседний парк, зятя оставили дома смотреть телевизор. Вдруг я спохватилась, забыла дома кошелек, а ведь хотела купить хлеба на обратном пути.

Оставив девочку под присмотром играть с подружкой, поспешила домой. Осторожно открыла дверь и, не шумя, вошла в коридор. Телевизор не работал, подумала, что зять спит. Но, проходя мимо приоткрытой двери соседки, услышала странные звуки и громкий, горячий шепот зятя. Из слов разобрала:

«Ты моя сирень! Даришь мне такое блаженство! Я на краю неба!» Закрыв рот ладонью, чтобы невольно не закричать, вжалась в стенку, чтобы не выдать своего присутствия. «Сирени»-то на тот момент было восемьдесят четыре года, а ему тридцать!

После, когда мы с соседкой были одни, я потребовала объяснения. На что та спокойно, особо не мудрствуя и не вдаваясь в подробности, всё рассказала. По её богатому опыту она поняла – не возраст играет главную роль в отношениях между мужчиной и женщиной, а искусство и умение доставить партнеру радость в любви, и что Наталье с Виктором не жить вместе из-за банальной сексуальной несовместимости.

Дочери я ничего не сказала, а у Виктора потребовала разобраться в своих пристрастиях, на что он собрал вещи и под надуманным предлогом ушёл. Вскоре оформили развод.

Мы, как мудрые женщины, обе хранили тайну, но как-то зимой соседка сильно простудилась, к вечеру стало совсем плохо, и она попросила вызвать «Скорую». Когда врач осмотрел её, то вызвал меня в коридор и негромко сказал, что состояние больной очень тяжелое, и они её будут госпитализировать. Пока он мне всё это говорил, я наблюдала за Любовью Андреевной, та же, оставшись одна, вытащила из-под подушки зеркальце и губную помаду и одним уверенным движением умело накрасила губы.

Она уже стояла на берегу неба, но до последнего вздоха оставалась настоящей женщиной!

МУКИ ЛЮБВИ

Ну, вот и дождались. Весна! То жара, сугробы тают на глазах, ручьи бегут, птички щебечут. А то всё небо обложит и сыплет крупным снегом, вьюжит. Голова раскалывается от пульсирующей крови. Давление зашкаливает немилосердно. Лежишь, не в силах подняться: только встал, уже устал. Состояние под названием «ёжик в тумане». Мозги напрочь отказываются соединять слова в предложения. Природа просыпается, но как-то тяжело, словно с похмелья.

Аська валялась на дорогущем ковре и диким голосом орала:

– УмрррАю! УмрррАю!

При этом извивалась всем своим прекрасным телом, катаясь из стороны в сторону.

– Боже мой, что делать? Как помочь? – восклицала Вера, хозяйка стольдорогой и престижной бенгальской кошки. Айболит заверил, что для «любовных мук» кошечка ещё мала, что можно не волноваться. Но, видно, он ошибся: от здоровой и сбалансированный пищи, похоже, «девушка» созрела раньше времени.

Семья спутала день с ночью, никто не спал, не занимался привычным делом, все были истерзаны Аськиными муками. Верин муж держался из последних сил. Он бредил мечтой: как откроет окно десятого этажа и, подхватив одной рукой извивающееся тело ненавистной кошки, отпустит его в свободный полет, придав хорошее ускорение. И чёрт с ними, с баксами!

Аська же знала, что хотела и кого. Этажом выше живёт воспитанный британец благородных кровей. Невыносимо красивый и умный. Мечта всех кошечек. Зовут его сэр Ричард.

Рич, получив очередную вкусняшку от хозяйки, невозмутимо прошествовал к своему тайнику. Про эту заначку никто в доме не знал. Там он собирал для своей возлюбленной дары. Это были всякого рода кошачьи вкусности и милые сердцу игрушки, обворожительно пахнущие для кошачьего носа. С такой игрушкой не только здорово поиграть, но и спать с ней в обнимку сказочно. Теперь бы незаметно проскользнуть в неосторожно приоткрытую дверь и, держа в зубах, что-нибудь из подарков, стремглав вниз, в подвал, где была властительница его сердца, бездомная Мурка.

Мурка, умудрённая жизнью кошка жила в теплом и сыром подвале. Это её дом. Здесь она родилась. Единственная выжившая после того, как разразилась чумка, истребив всё кошачье племя подвала. Переболев и ослепнув на один глаз, она стала признанной хозяйкой нового содружества. Даже коты её уважали за ум и опытность. Но близилась старость, а с ней навалятся болезни и голод. И в одну из ночей затаившие зависть и злобу несколько молодых котов разорвут её на части. Что делать? Не так уж стара, но ужасные условия жизни сократили её век.

Она лежала на толстой и теплой трубе, свесив длинные лапы и хвост, грела живот. Как вдруг увидела, что на ступеньках появился этот придурок с третьего этажа, который безумно любил Мурку и неловко добивался её расположения своими глупыми подарками. Ричард, аккуратно ступая своими бархатными лапками, медленно продвигался к своей мечте. Подойдя к трубе, он положил игрушечную мышку перед своей дамой. Она же, царственно восседая, думала: «Да уж, взгляды на жизнь совершенно несходные. Какой разный менталитет. Что может меня роднить с этой «диванной подушкой»? Но надо думать о будущем. Брак будет по расчёту». И с этими мыслями она поднялась на лапы, сделав спинку горбиком и жидкий хвостик трубой, ещё раз продемонстрировала себя во всей кошачьей красоте. У Рича что-то рванула в груди и защекотала в животе.

Хозяйка Ричарда услышала тихое мяуканье. Поняла, что давно не видала своего любимца. Наверное, он опять удрал в подвал к этой вшивой кошке, а теперь вернулся и стоит у закрытой двери. Через секунду она увидала потрясающую картину. На коврике перед дверью сидела парочка. Это были Рич и его Мурка. Он сделал выбор и привел невесту в дом познакомить с родными. Мурка, нисколько не смущаясь, первая переступила порог, за ней Рич. Дверь закрылась.

А в подъезде всё слышалась душераздирающее:

– «УмрррАю. УмрррАю…»

СЧАСТЬЕ

Мы с Людой ровесницы и подруги.

Моя бабушка не одобряла этой дружбы. Я из «приличной», интеллигентной семьи, представительница старинного рода, пай-девочка. У меня чудесная библиотека детской литературы, по этим старым книжкам читали сказки ещё моей маме. Занималась музыкой у самой Марии Николаевны, бывшей княгини и известной пианистки, теперь живущей с нами по соседству в глинобитном доме бывшего бая.

Люда же – моя полная противоположность. Жила с матерью-одиночкой, которая особенно себя не утруждала любовью и заботой о своем единственном ребенке. Люда росла, как дикая трава. Бегала в грязной майке, заправленной в трусы, и всегда босиком. На голове непонятного цвета волосы, затянутые черной аптечной резинкой, и давно не знавшие мыла и расчески. Личико в грязи, ногти черные и нестриженные, Люда их периодически грызла. И постоянно голодная.

Когда у меня выдавалось свободное время, я бежала на улицу к своей подруге, тайком прихватив что-нибудь с кухни. Кусок хлеба и, если повезёт, колбасу, сыр или конфеты. Набирала как для себя и даже больше. Мы уединялись в нашем самом любимом месте, где большой арык делал крутой изгиб, образовав тем самым полуостров. Там росло старое, раскидистое дерево грецкого ореха, а под его тенью, по самому берегу с живительной влагой, росла изумрудная трава. Это было наше место. Сюда никто не приходил. Здесь нам не мешали играть и фантазировать.

Люда никогда не оставалась у меня в долгу за мои угощения. Она считала делом чести отблагодарить. Мы жили в Старом городе, где глинобитные домишки без окон выстраивали свои нескончаемые лабиринты узких улочек и тупиков. Неместные всегда здесь подолгу плутали. Сохранились в неприкосновенности и национальные традиции. Два раза в неделю приходил в наши края Бабайка, старый узбек, приносил с собой приготовленные им восточные сладости. Это были или воздушная кукуруза или мешалда (взбитые белки с сахаром, моя бабушка это называла культурно – «гоголь-моголь»). Родители категорически не разрешали мне это есть, так как всё это готовилась в антисанитарных условиях. Но вкуснее сладостей, чем у Бабайки я нигде не пробовала! Он свои вкусности продавал за пятаки или менял на пустые бутылки. Так вот к нашей встрече Люда находила на помойке пустые бутылки, отмывала их и меняла на сладости. И мы, уединившись под деревом, поедали их с ни с чем не сравнимым блаженством.

Однажды вечером мама пришла с работы и принесла большую коробку необыкновенной красоты и, положив её на стол, сказала, что внутри – не менее чудесный подарок, и получу его только при одном условии, если бабушка подтвердит, что я вела себя безукоризненно. Мои глаза наполнились слезами, и я опустила голову, сказочного подарка мне не получить, это точно. Но вдруг, совершенно неожиданно, бабушка сказала, что если не учитывать некоторые небольшие нарушения в моём поведении, то есть шанс получить его. Я не верила своим ушам. Посмотрела на бабушку. Она улыбалась так, как могла улыбаться только моя горячо любимая бабуля.

Когда открыли коробку, я обомлела – в ней лежало платье сказочной принцессы. Мне разрешили его примерить. Весь вечер порхала в нём словно мотылёк. И ужаснорасстроилась, когда пришло время ложиться спать и надо было расставаться с этим «чудом». С большой осторожностью сняла его, попросив не убирать далеко, чтобы я могла всё время видеть. Мне пошли навстречу, и всю ночь платье висело на стуле рядом с кроватью. Я лежала и мечтала, как пойду в нём в гости или буду выступать на сцене на ближайшем концерте. А когда заснула, оно превратилось в сказочное розовое облако. Первое, что увидела, утром проснувшись – было моё платье. Сердце пело.

День пролетел как миг. Мне не терпелось поделиться своим счастьем с ближайшей подругой. Когда нашла её, она горько рыдала, размазывая крупные, как горох, слёзы по грязному личику. Рассказала, что вчера мать пришла пьяная и злая, а она не успела спрятаться, и её выпороли ни за что. Подняла майку и я увидала на худой спинке розовые следы от ремня. Подруга так горько плакала, что я не удержалась и тоже заревела. Пока ревели, у меня созрел грандиозный план. Схватив Люду за руку, потащила к нам домой, та упиралась, что есть сил, приговаривая, что моя бабушка её и на порог не пустит. Но моя непоколебимая решимость сломила упорство подруги.

Когда мы, обе рыдающие, предстали пред очами бабули, та всплеснула руками. Я выложила свой план. Она подумала немного и дала своё согласие. Работа закипела, и к вечеру мы любовались результатом. Вымытая до белизны и причесанная Люда стояла посередине комнаты в моём платье. Неожиданно она оказалась тоже блондинкой, как и я, и поэтому ей так же шло это розовое в оборочку «чудо». Подруга боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть волшебство преображения из гадкого утёнка в прекрасную птицу. Её глаза казались огромными, они светились неземной радостью. Люда вся была воплощением счастья. От увиденного результата наших усилий и произошедших сказочных перемен в моей подруге, моя душа запела. Я радовалась чужому счастью больше, чем своему. Это неповторимое чувство, сделать другого счастливым!

Предвкушая, какое впечатление произведет новый облик Люды на её мать, помчались на автобусную остановку. Когда та вышла из автобуса, мы замерли и перестали дышать. Ждали, по меньшей мере, взрыва бомбы. Но женщина безразлично скользнула взглядом по одиноким детским фигуркам и прошла мимо. Она не узнала свою дочь.

МАМЫ РАЗНЫЕ НУЖНЫ

Был воскресный день, и мы, по нашей семейной традиции, сидели за праздничным столом, сервированным по всем правилам этикета, вплоть до льняных салфеток. Обед чинно подходил к концу, когда раздался условный свист, который был сигналом к тому, чтобы я вышла на улицу. Это подавал знак наш друг по играм – сосед Бахтиярка.

Я подняла глаза и сразу же встретилась с бабушкиным строгим взглядом. Из-за стола до окончания обеда можно было выйти только по разрешению старших. Опустив голову, я продолжала есть. Вдруг снова раздался свист. В нем звучала тревога и нетерпение. Поняла, что случилось что-то очень важное, и мне непременно надо на улицу. Меня отпустили.

Как только оказалась во дворе, из кустов ринулся Бахтеяр, схватив за руку, оттащил подальше и горячим шепотом, скороговоркой стал говорить:

– Там Людку убивают. Она съела кусок колбасы, которую её мать купила для своего хахаля. Надо спасать… Он не успел больше ничего сказать, я сорвалась с места и понеслась быстрее ветра, потому что прекрасно знала и наблюдала Людкину мать в гневе.

Когда мы добежали до места казни, то увидали жуткую картину. Держа Людку за руку, мать била своего ребенка смертным боем. Войдя в раж, женщина потеряла контроль над своими действиями. Она превратилась в фурию. Детская кровь смешалась с пылью.

Люда кричала душераздирающим голосом, от которого у нормального человека мурашки по коже:

– Мамочка, миленькая, я большое никогда, никогда не буду. Не буду…

– Я тебя научу на всю жизнь, как воровать из дому. Выворачивая тонкую детскую ручонку, она старалась нанести ребенку удар посильнее и побольнее. Дубасила Люду со всей силой, маленькое же тельце извивалось у неё под ногами и кричало от боли. Удары сыпались один за другим, не разбирая, куда бьёт, по голове, по телу, по ногам. Мать била своего ребенка насмерть.

Я растолкала толпу зевак и, реально оценив обстановку, рванула вперед. Увидав вновь занесенную руку для удара, вцепилась в неё зубами, бульдожьей хваткой. Женщина взвыла от дикой боли, я же почувствовала солоноватый вкус её крови во рту. Она отпустила дочь, которая безмолвно, словно тряпичная кукла, упала на землю. Я продолжала висеть на руке ненавистной бабы. Освободившейся рукой она ударила меня. Больше ничего не помню. Потеряла сознание от избытка чувств и удара по голове.

Люду с многочисленными ранами, переломами и сотрясением мозга увезли на «Скорой» в больницу, в какую – от меня тщательно скрывали.