Текст книги "Стихи ветров"

Стихи ветров
Анна Хруппа

© Анна Хруппа, 2023

ISBN 978-5-0053-4899-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Души моей нежнейшее сиянье, пронзивший сердце острый мотылёк. Мне тяготит твоё бесследное скитанье по горестям истоптанных дорог…»

 
Души моей нежнейшее сиянье, пронзивший сердце острый мотылёк. Мне тяготит твоё бесследное скитанье по горестям истоптанных дорог.
Ты лишь приди и я согреть сумею, забудешь о печалях старых дней. От взгляда горделивого робея, ты с каждым днем становишься родней.
 
 
Прижму к груди твой облик шестикрылый, из памяти всю злобу извлеку и только для тебя останусь милой, отныне я твой преданный суккуб.
 
 
Не станет больше боли в сердце смелом, не закрадется к нам изменчивая связь, своей достигнув только ныне цели я улыбнусь не получив отказ.
 
 
Останься будто птицей ненадолго, но задержись подобно же снегам, твои прикосновенья легче шёлка оставят нежность на моих щеках.
 

«Небо покрывает осень серой мглою. В жар бросает. А под синевою, что подобна море-васильку, кто-то тихо плач роняет на снегу…»

 
Небо покрывает осень серой мглою. В жар бросает. А под синевою, что подобна море-васильку, кто-то тихо плач роняет на снегу.
 
 
Где-то невесёлый арлекин, позабыв свою отныне роль, будет без особых вдруг причин усмирять злой нрав под алкоголь.
 
 
В храме же обмана и притворства больше не почуют фимиам, а чертям не хватит все ж упорства к райским дотянуться голосам.
 
 
Опустившись томно на колени, заколдует гурия огнём, что родился в черно-сером тлене, утопая в царствие родном.
 
 
Всё пройдёт, застынув в снежной буре, пусть то время иль немых стихи. Но одна в сиреневой лазури, на века вдохнув его духи, упомянет имя чье-то всуе, заключив всю нежность во грехи.
 

«Сожги мое тело, когда я умру – а умирать мне медленно и тленно. Сходя с ума от одиночества – сгною, уйдя печально в плен блаженный…»

 
Сожги мое тело, когда я умру – а умирать мне медленно и тленно. Сходя с ума от одиночества – сгною, уйдя печально в плен блаженный
 
 
Пусть в прах рассыпется моя рука, что некогда из-под пера могла рождать такие строки – за душу бравшие глупцов, в миг раскрывая их пороки.
Сожги меня, так я прошу, о большем ведь просить не смею. Отдавшись преданно костру, я попрощаюсь с бренным телом.
 
 
Прощаться будешь также ты, забыв меня однако скоро.
Однажды с млечной пустоты, сорвав небесные засовы, родятся яркие узоры, посланники моей души.
 
 
А ты пиши, пиши почаще те письма, что тревожат дух.. Мой мир отныне станет мрачным.. Ублажь же мой мертвецкий слух.
 
 
Пусть разрываюсь я на части. Куда уж тут – не трожь меня. В оковы загнанные страсти умрут от пламени огня.
 

«Рождённый в августе сияньем небесных врат несущий свет, что затянув о прошлом раны вновь возродил во тьме сюжет…»

 
Рождённый в августе сияньем небесных врат несущий свет, что затянув о прошлом раны вновь возродил во тьме сюжет.
 
 
Стирает всю как грязь он память, забыв о прошлом и чудном – ведь каждый день в раю страдая, покрыл все сердце толстым льдом.
 
 
Сомкнув мои сильнее руки в час боли озарит теплом. И пусть на век почуяв муки я все ж сольюсь здесь в унисон.
 
 
Он нежности подобен Богу, что для души моей мессия, пройдя в огне через дорогу лишь для него пишу стихи я.
 
 
Пусть рухнет мир и выйдут реки с покоев, что хранит Аид – и возродив меня калекой, сияньем глаз твоих хранит.
 

«Твои глаза подобны цвету моря, в чьей гавани дежурят корабли. И не найдя во век себе покоя целую руки нежные твои…»

 
Твои глаза подобны цвету моря, в чьей гавани дежурят корабли. И не найдя во век себе покоя целую руки нежные твои.
 
 
По крохам собирали мы частицы тех чувств, что воспеваются в стихах. И трепетно с блаженным мягким вздохом хранили память прошлого в сердцах.
 
 
Сошлись нежданно теплым ярким летом, как дождь встречает в небесах грозу. И каждый день общаясь тет-а-тетам пытался душу ты согреть мою.
 
 
Скажи же мне, мой друг, что нас тревожит, иль счастье все же мы найти смогли? Та боль, что столько лет в гостях была – не гложет. В ларце любви моей ты вновь зажёг огни.
 

«Мне так хотелось память прошлого стереть, забыть что было. Это ли не шутка. Но с каждым днем на протяженье многих лет без нежности твоей все становилось жутко…»

 
Мне так хотелось память прошлого стереть, забыть что было. Это ли не шутка. Но с каждым днем на протяженье многих лет без нежности твоей все становилось жутко.
 
 
И криком разрывались мои ноты на мелкие осколочки души. И вечность будто бы мечтала о свободе, шептали демоны мои мне – не дыши.
 
 
Безрадостными стали все минуты в тот миг, когда ушёл не пожалев. А я на сердце, затянув сильнее путы, усердно о семье хранила блеф.
 
 
Все упрекаешь, тебе я досаждаю, слезами не пробить твою броню. И на колени становилась я рыдая, чтобы разжечь в тебе любви войну.
 
 
Когда же мы забудем все обиды, когда же ты за все простишь меня. Вся боль, вся ненависть во мне – давно убиты, на вечность тело обернув свое в снега.
 

«Мой свет в оконце, радость неземная. Как жаль, что для тебя я лишь смешная и глупою порой кажусь в изное дня. Но я пьяна, пьяна неистовой тоскою по взгляду храброго героя, что мир к моим ногам бросать и не желал…»

 
Мой свет в оконце, радость неземная. Как жаль, что для тебя я лишь смешная и глупою порой кажусь в изное дня. Но я пьяна, пьяна неистовой тоскою по взгляду храброго героя, что мир к моим ногам бросать и не желал.
 
 
Как жаль. Как жаль, что стих мой не пронзит тебя стрелою. В печали я и этого не скрою, мне так хотелось ярким светом быть. А что ж теперь.. Мой мир давно избит.
 
 
Ты любишь мой задорный громкий смех и взгляд, пронзающий до боли. Со мной общаться будто сладкий грех, что тянется веками поневоле.
 
 
Доколе ненавистен будет мир, когда же сердце растопить твоё сумею? Ты злость свою так бережно хранил, что не заметил как в душе стемнело.
 

«Когда умру я, в памяти моей останутся лишь отголоски ветра, что волосы так нежно чаровал, ворвавшись во слепые сердцу недра. И то любил, то бережно ругал, чужим ни оставляя миллиметра…»

 
Когда умру я, в памяти моей останутся лишь отголоски ветра, что волосы так нежно чаровал, ворвавшись во слепые сердцу недра. И то любил, то бережно ругал, чужим ни оставляя миллиметра.
 
 
Когда умру ты будешь вспоминать все ночи, что казались бесконечны, и так спокойно как речная гладь ложились мои руки к вам на плечи.
 
 
О чем мечтала, как хранила речи, что заставляли мое сердце жить.. Подобно ангелу те душу мою лечат, мешая в адовы врата спокойно плыть.
 
 
Сорвутся мои грёзы, снег растает и в гости ты придёшь ко мне седой. О чем ты думаешь я и сейчас не знаю, в тот день ты мне подаришь лишь покой.
 
 
Склонишься и тихонько улыбнувшись, ты затаишь на сердце злобы грусть. А вспомнив счастье, как бурление в минувшем, ты со спины услышишь листьев хруст.
 
 
И обернувшись с мнимою надеждой ты не найдёшь того, что так хотел. А я лишь прикоснувшись к тебе нежно, оставлю на руках твоих капель.
 

«Я в солнечном небе ищу отраженье твоей луноликой печали, ведь сказкою сделав мои сновиденья ласкаешь немыми устами…»

 
Я в солнечном небе ищу отраженье твоей луноликой печали, ведь сказкою сделав мои сновиденья ласкаешь немыми устами.
 
 
Пройдут месяца, пролетев словно птицы над солнечным тёплым Дунаем, но в мыслях моих ты извечно частица, что ходит у сердца по краю.
 
 
Твой взгляд не забыть – васильковая сладость, так трепетно тайны хранит. Пусть жизни глоток – небесная кладезь – яриловым светом пьянит.
 
 
Столкнувшись однажды в пустом зазеркалье нас Боги связали судьбою. Тончайшею нежностью будто бы шалью укрыли от взгляда чужого.
 
 
Ты милость моя, что годами украдкой в мечтах свое место находит. Теперь отдана в твои сны без остатка душа моя яркой искрою
 

«Как расплачусь за ту я радость, что даришь сердцем добрым мне…. Ты как неистовая шалость даёшь надежду в серой мгле…»

 
Как расплачусь за ту я радость, что даришь сердцем добрым мне…. Ты как неистовая шалость даёшь надежду в серой мгле.
 
 
Уйдёшь и ночи обернутся в холодные до дрожи дни. Как Ра со змеем вмиг сойдутся все чувства в линию войны.
 
 
Твой лик, что сакуре подобен в осколки разбивает тьму. И возродив из Ваших рёбер дал ход же райскому письму.
 
 
Забыть? Как можно. Ты отныне стал Богом этих долгих зим. Мой разум больше не в унынье, для чужаков в сей час не зрим.
 
 
Как расплачусь? Прости, не знаю. Возможно сменятся лета. И лишь в стенаньях заклиная, прошу, не предавай уста.
 
 
А я предательством не смею твой образ яркий очернить, Ваш храм души в пустой аллее я буду бережно хранить.
 

«Прости, что я живу и сердце бьётся, прости, что причиняю лишь печаль. Моё нутро подобно льду же жжется в холодно-сумрачный от бедствия февраль…»

 
Прости, что я живу и сердце бьётся, прости, что причиняю лишь печаль. Моё нутро подобно льду же жжется в холодно-сумрачный от бедствия февраль.
 
 
Бросаешь стрелы взглядом в наказанье и не прощаешь гневные слова. Твоё томительно-унылое молчанье дает понять, что я ещё жива.
 
 
Не веришь мне и слышать не желаешь, что дорог мне твой каждый тихий вздох. А я как мать свою люблю тебя, ты знаешь.. Не нужно мне сокровище эпох.
 
 
И пусть я злою и безумною бываю, зато вовек же не предам тебя. Своею теплотой как солнце в мае ты согреваешь искренне любя.
 
 
Не верь тем фразам – в гневе их бросаю, ведь самый нужный для меня ты ангел мой. Своею милостью годами ты спасая смог даровать заветный мне покой.
 

«Исписана душа моя стихами, что ныне уж не стоят ничего. Как вечный пленник я усыпана камнями, боясь лишь равнодушие твоё…»

 
Исписана душа моя стихами, что ныне уж не стоят ничего. Как вечный пленник я усыпана камнями, боясь лишь равнодушие твоё.
 
 
В глазах увы не вижу больше искры, что так пронзали острием крыла. Я знаю – надоела слишком быстро. Огнем смертельным сердце вам прожгла.
 
 
Так хочется хоть иногда быть важной, чтоб называл единственной меня. Мы встретились с десяток лет однажды и горькою для нас была цена.
 
 
Как жаль, что вам нужны чужие и восхищаетесь, увы, давно не мной. Слова что так активно ранят в спину лишь делают всю суть любви немой.
 
 
Мой идол ты и вечный покровитель, как солнце прогреваешь этот мир. Для чресел нежных змей же искуситель, твои уста как сладостный зефир.
 
 
Прямых речей как говорил Шекспир не жди. Я слишком гордою за много лет уж стала. В моем уйди звучит – не уходи. Мне рук твоих всегда так будет мало.
 

«Я буду небом голубым, что ты так сильно в мире любишь. Я стану солнечной звездой рождающей в ненастьях убыль…»

 
Я буду небом голубым, что ты так сильно в мире любишь. Я стану солнечной звездой рождающей в ненастьях убыль.
 
 
Я сотворю наш мир таким, что будет круче лабиринта. А выбравшись не хватит сил застряв в чудесных лапах финта.
 
 
Я укажу тебе твой путь – он поведёт в сладчайший невод. Там сможешь прошлое стряхнуть, забывшись от мирского гнева.
 
 
Я буду жить пока еще мое второе сердце бьётся. Мой пульс отныне учащен покуда нить судьбы не рвётся.
 
 
Ты сотворил меня такой – так возгордись дитя же солнца. Ты душу, что покрыта мглой смог возродить во мне упорством.
 
 
Отныне и вовек твоя теперь зима, а может лето. Ты рад? Мне кажется – весьма. Ведь столько лет мечтал об этом.
 

«Моя очаровательная шалость, что слаще мёда дикого лесного…»

 
Моя очаровательная шалость, что слаще мёда дикого лесного.
Я вам пишу и в каждой строчке радость от ощущенья скоро быть с тобою.
 
 
Войны и гнева Вы сполна вздохнули за долгие и юные года.
Забывшись в серых сновиденьях плена решили все ж вернуться навсегда.
 
 
Я в каждом слове вашем нахожу спасенье, что тянет быстро в призрачную ввысь. О яркое ты пламени виденье, исполни бедной девушки каприз.
 
 
Вас ждать, не бойтесь, мне совсем не в тягость. Вы стоите всех страшных в мире бед. Надежда есть, что встретим вместе старость, пред Богом я дала на то обет.
 
 
Прошу Вас только, чтоб живым вернулись. Что большего могу ещё желать? Да не пронзит вас жаркий яд от пули. Во снах же видьте лишь речную гладь.
 

«Наши души устали. Мы в полете горные птицы. Со скалистого края кричу: «дай же мне наконец утопиться…»

 
Наши души устали. Мы в полете горные птицы. Со скалистого края кричу: «дай же мне наконец утопиться».
Но ты смотришь надменно и с издевкой как черт упрекаешь: «не мечтай о свободе. ты, надеюсь, меня как царя понимаешь.»
 
 
Наши мысли связали той цепью мнимые Боги, не давая ангелам их развязать кричали – о, лучше не трогай.
Посему столько лет не предаст наша общая память. Не предаст, загоняя все в большую мрачную яму.
 
 
Нам хотелось бы сбросить как камень Сизифа былое. Рассказать как в девятом кругу наказанье настигнет тройное.
Но увы, нас гордыня как дева во снах соблазняет. И впускаем к нам зверя, все то светлое вмиг прогоняя.
 
 
Как надолго прощенье к нам в гости нежданно нагрянет? Так у нищего явно монетка застрянет в дырявом кармане.
Ты вдруг шепчешь из прошлого, низко ко мне наклонясь: между нами навечно останется ярости дикая связь.
 

«В огнях тумана призрачной золы мне так хотелось все начать сначала. Вдыхая жадно клеточкой углы, сидеть как моряка ждать у причала…»

 
В огнях тумана призрачной золы мне так хотелось все начать сначала. Вдыхая жадно клеточкой углы, сидеть как моряка ждать у причала.
 
 
Забыть как долгий, страшный мерзкий сон я все стараюсь дерзкие моменты. Но видимо понравился фасон, что тянется за мною километром.
 
 
Моё дыханье, ритмы в моем сердце – как много же синонимов тебя. Моих секунд оставшихся ты герцог, не злись, прошу, что в нежности скупа.
 
 
Я праздником готова обернуться, чтоб утолить все смелые мечты. Позволь же, мой лукум, к вам прикоснуться, я за собой сжигаю все мосты.
 

«Я столь глупа была, о боги неземные… Забыла, что нужна лишь матери своей. Куда мне путь отмерен в час отныне? Ведь столько дней была как холст увы никем…»

 
Я столь глупа была, о боги неземные… Забыла, что нужна лишь матери своей. Куда мне путь отмерен в час отныне? Ведь столько дней была как холст увы никем..
 
 
Забыть, развеять ложь сознанья. И вновь же возродиться в жар горя. О ценное, ты верное признанье, за что ты мучал столько раз меня?
 
 
В мечтах же я как глупая детина, все вдруг пророчила нам вечности венец. Но верность, будто чёрная скотина, решила начертить здесь свой конец.
 
 
Я лишь прошу не будь ты сумасброден. И по итогу письмена прочти. Лишь для тебя ложились раем строки. Лишь о тебе готова крест нести.
 

«Звездою яркой обожженный мальчик, что покорил за жизнь с полдюжины сердец. Моих рассказов призрачных захватчик, истомных искушений мрачный жнец…»

 
Звездою яркой обожженный мальчик, что покорил за жизнь с полдюжины сердец. Моих рассказов призрачных захватчик, истомных искушений мрачный жнец.
 
 
Титан луны не знающий улыбки, просила небо – обрати же взор. Твой голос слаще мелодичной скрипки, рисующей в душе любви минор.
 
 
Вся нега рук – то роскоши остатки. В них хочется лучами утонуть. Свечой хрустальной в маленькой лампадке пытаюсь жизнь свою в тебя на миг вдохнуть
 
 
Уже неважно чувствуешь иль нет грехов дыханье над своею шеей.. В бессмертии поэта взгляд воспет, оставшись для мирского панацеей.
 

«Я познакомилась с тобой давно…»

 
Я познакомилась с тобой давно
Ты был весьма напуган.
Наверно, так судьбой отведено —
Ведь стал для нас ты другом.
Я помню блеск в твоих глазах..
И звонкий-звонкий лай.
Ни чуял ты ни разу страх,
Лишь только невзначай.
Отважен был и так умен
Любому дал бы фору
И не по-детски уж силён – давал всегда отпору.
Таким запомнился ты нам.
С тобою не прощаюсь
Рвану однажды к небесам и с братом повстречаюсь.
Ну а пока скажу тебе большое До Свиданья
Ты друг, каких не видел свет
Спасибо за яркий в жизни мой сюжет и милое рычание…
 

«Этот мрачный город давит на виски…»

 
Этот мрачный город давит на виски.
Я иду по улице, больно так в груди…
И, смотря на окна, думаю о том,
Как бы мне хотелось поскорей уйти.
Там, наверно, весело. Сердце не болит.
Да и мозг от мыслей больше не кипит.
Здесь ничто не держит,
Я ловлю такси. Может, кто со стержнем, думать запретит.
Подъезжаю к дому, захожу к себе.
Здесь все так тоскливо, будто бы в избе.
Штору отодвину, выхожу в окно, а на сердце мрачно,
мерзко и темно.
Открываю очи, вроде бы жива.
Снег, пурга так злится, ведь уже – зима.
И смотря же снова в мокрое  окно, есть надежда – сбудется, так уж суждено.
 

«Мне страшно думать, что это последний раз, когда берешься за руку со мною. Так страшно думать, что больше не придёшь, так страшно.. Я этого не скрою. И вечно задаюсь вопросом кто я. Кто я для тебя. А может быть неведомы моря вольются в сердце, растолкав волною все те обиды, что связаны с тобою…»

 
Мне страшно думать, что это последний раз, когда берешься за руку со мною. Так страшно думать, что больше не придёшь, так страшно.. Я этого не скрою. И вечно задаюсь вопросом кто я. Кто я для тебя. А может быть неведомы моря вольются в сердце, растолкав волною все те обиды, что связаны с тобою..
 
 
Мне страшно думать, что это последний раз, когда целуешь меня в губы. Так страшно, что звук твоей ходьбы отныне может отделиться от тропы, где мы ступали воедино, где мы клялись так яро и красиво..
 
 
Так страшно думать, что это последний раз, когда ты говоришь, что любишь. Когда моё ты сердце рвёшь и губишь, подобно прометеевой печали. А я лишь отвечаю, что скучала..
 
 
Не говори, что мы последний раз сольемся в горизонтальном танго. И не последний раз твоя осанка пронзит мне душу как простой служанке, что вдруг посмела якшаться с королём.
 
 
Давай останемся вдвоем, и будем вечерами под гитару смотреть на небо, пить горячий чай и так украдкой будто невзначай, смотреть в глаза напротив..
 
 
Давай как говорят в народе мы станем одною сатаной. Прошу, давай найдём покой в объятьях каждодневных, сладких. Мне очернела вся вот эта схватка. Давай с тобой останемся вдвоём.
 

«Какая сладкая неслыханная боль. Какое глупое желание пропасть…»

 
Какая сладкая неслыханная боль. Какое глупое желание пропасть.
И на мгновенье потеряв самоконтроль я над собой почувствовала власть.
 
 
И здесь сгорал мой внутренний собор, отныне покорившийся судьбе. И добровольно восходя в шатер я лишь молилась Ошуне во мгле.
 
 
Шелками на чресла ложилась тьма, окутывала ночь своим дыханьем. Так долго этого годами я ждала, что одаришь меня своим желаньем.
 
 
Дрожало как осиновый листок моё истерзанное тело. Ах, да и войдет тот крепкий меч как ток, чтоб насладится на минуты я посмела.
 
 
Мой храм сгорел, остался только пепел. И так приятен для души покой. Мой верный друг, прохладный зимний ветер все унесет с оставшейся листвой.
 
 
Не уходи, побудь ещё немного – ты говоришь как день сменяет ночь. И поселив во мгле своей тревогу лишь только я смогу тебе помочь.
 
 
И не уйдут мои прикосновенья с обители умелого божка. И раз за разом с трепетным сомненьем ни раз ещё сойдут от похоти с ума.
 

*****

Ошун – африканская Венера, богиня золота и нефти.

«Рождённая в северной листве, она всегда с улыбкою могла сходить от одиночества с ума и в танце жизни из тончайших лезвий ходить по краю пропасти у темной бездны…»

 
Рождённая в северной листве, она всегда с улыбкою могла сходить от одиночества с ума и в танце жизни из тончайших лезвий ходить по краю пропасти у темной бездны.
 
 
Рождённая под холодным солнцем, она смеялась без любви так звонко и несмотря на острые иголки что ей вонзались в сердце очень ловко.
 
 
Рождённая в метели октября, она всегда была расчетлива, умна, ей нравилось писать о чудной прозе, своим пером ведя под песню в ярких грезах.
 
 
Рожденная и не познавшая себя отныне долго будет горевать по ныне же упущенной мечте и медленно от боли умирать в объятиях душевной нищете.
 
 
Рождённая и умерщвленная тоской, да кто же ты стареющая дева. Коснутся ты позволь к себе рукой, чтобы спасти от вечной тьмы и гнева.
 

«Однажды перестану я писать, сгорят мои стихи, оставшись пеплом. И год за годом мертвенно скитать пока огонь моей души прикажет слепнуть…»

 
Однажды перестану я писать, сгорят мои стихи, оставшись пеплом. И год за годом мертвенно скитать пока огонь моей души прикажет слепнуть.
 
 
Когда-нибудь в осенний теплый вечер раскроет мою книгу старый дед и чёрный кот, свернувшийся у печи, навеки сохранит ее завет.
 
 
Прочтет мои рассказы белобрысый мальчишка, что хохочет звонко днем, и получив от матери ирисы, он будет прыгать ночью под дождём.
 
 
А сказки, что не нравились при жизни, вдруг убаюкают рожденное дитя. Они подобно крыльями живописным вмиг унесут в волшебные края.
 
 
Ну а пока я лишь поэта тенью кажусь среди великих и немых. Отдавшись ремеслу самозабвенно я поселюсь в чертогах расписных.
 

«Проходят дни, проходит год за годом и в мире маленьком рождается печаль. А ведь счастливой я побыть ещё хотела… Немного.. Но то как будто раньше, невзначай…»

 
Проходят дни, проходит год за годом и в мире маленьком рождается печаль. А ведь счастливой я побыть ещё хотела… Немного.. Но то как будто раньше, невзначай…
 
 
Мне ласку не дано увы увидеть и дорогому сердцу не мила. Мой лик весь мир готов возненавидеть, глоток любви я сделала до дна.
 
 
Сойти с ума? О нет, ещё не время. Пока играю с участью своей. Пожар моей судьбы преодолея, я раз за разом становлюсь сильней.
 
 
Однажды я воспряну как из пепла рождается волшебное дитя. И лишь тогда своей душой согретой смогу простить, наши миры скрестя.
 
 
И пусть ты назовёшь это уныньем. Что до того, мой милый сердцу друг. Я до последних лет покрыта иньем, позволь же разделить со мной недуг.