Текст книги "Кот недовинченный"

– Домой, – махнула ручкой захмелевшая Катя, – путь-то неблизкий. А то вдруг наш гондольер устанет, и мы перевернемся, – она хихикнула, – и нас поглотит морская пучина!..

И они отплыли.

В отличие от любого другого вида транспорта гондола не производила ровным счетом никакого шума. Она скользила по чернеющей воде исключительно гладко, словно масло ножиком размазывали.

Морской ветер пробирал бы до костей – когда бы не плед, под которым сидели Катя с Паоло… Когда б не тепло его тела… Здесь, совсем рядом… Когда б не его рука, лежащая на ее плече… Когда б не его губы, шепчущие в ухо какие-то глупости… Касающиеся ее шеи… щеки… губ…

Катя вдруг протрезвела, только когда они подходили к самому острову Лидо. Час прогулки пролетел, кажется, одной минутой, и вот уже перед глазами вдохновляюще светится неоновая вывеска «САМРАRI» на крышах лидийских домов.

Катя оглянулась. Бравый, седой гондольер невозмутимо орудовал веслом, вроде бы не обращая никакого внимания на поведение седоков. Огоньки Венеции мерцали далеко позади.

– У меня здесь, на Лидо, особняк, – бархатным голосом сказал где-то близко от ее уха Паоло, – и неплохая коллекция импрессионистов – не первого ряда, конечно, но все равно вполне репрезентативных. И если вы, Катьюша, окажете мне честь, я с удовольствием продемонстрирую вам мои картины…

«Ну да, и не только картины. В придачу – кое-что еще».

Кате показалось, что эти слова вымолвил ее племянник. Во всяком случае, ей явственно почудился чей-то молодой циничный голос. Она даже заоглядывалась: не наблюдает ли за ней с берега стервец Ленчик, не подхихикивает ли.

Да нет, на берегу ни души. Примнилось. Глюки. Однако тепло, жар и томление, которые она только что испытывала оттого, что Паоло присутствовал рядом, вдруг куда-то испарились, словно их морским ветром выдуло.

– Спасибо, дорогой Паоло… Я сегодня очень устала… Может, как-нибудь потом… Завтра…

– Как скажете, – кротко ответствовал синьор Брасселини, и его руки сразу стали печальными и какими-то холодными. – В какой гостинице вы остановились?

– «Вилла Мабапа».

– Правьте к причалу гостиницы, где живет синьора, «Вилла Мабапа», – скомандовал Паоло гондольеру. И светски поинтересовался у Катерины: – Какие планы у вас на завтра?

– Мой племянник, – с легкой улыбкой ответствовала Катя, – тащит меня съездить в Верону. Очень ему хочется посмотреть на балкон Джульетты, ее гробницу. Романтический возраст, знаете ли!..

– Какое совпадение! – вскричал синьор Брасселини. – Я завтра тоже еду именно в Верону! Мы открываем там наш новый бутик на виа Мадзини! Я был бы так счастлив встретиться с вами и вашим племянником в Вероне, угостить вас обедом, показать город!

«Ну, Лелик, – подумала Катя, – вот видишь, как все складывается. Очень удачно для тебя».

Гондола пристала к частной пристани отеля. Гондольер помог Кате сойти на берег. За ней последовал синьор Брасселини. Тридцать шагов до входа в гостиничный дворик они проделали в молчании.

Остановились. Праздник заканчивался.

– Если вы вдруг заскучаете ночью, – со всей галантностью проговорил синьор Брасселини, – на визитке имеется прямой телефон моей виллы, звоните в любое время.

– Спасибо вам за прекрасный ужин и чудесную прогулку, – сказала Катя, протягивая обувщику руку. Он взял ее в свою, но отпускать не спешил.

– Завтра в первой половине дня я в Вероне занят. Бизнес, знаете ли. – Паоло, словно извиняясь, пожал плечами. – Однако я был бы счастлив встретиться с вами – скажем, в шесть часов? Мы пообедаем, я покажу вам город. Вас устроит такое время?

– Возможно.

– Я буду ждать вас в самом центре, на пьяцца делла Эрбе, у фонтана. В Вероне это место все знают – это такой маленький, чудный, милый городок! Я буду просто счастлив снова видеть вас. Общение с вами, Катьюша, доставляет мне искреннее удовольствие. – И Брасселини наклонился над ее рукой и припал к ней в долгом поцелуе.

Катя чмокнула его в щеку, потом как-то сами собой подвернулись его губы, а потом она оттолкнула его и побежала к отелю. Когда взлетела по ступенькам и перед ней сами собой растворились двери, оглянулась: Паоло стоял и смотрел ей вслед.

Катя игриво помахала ему и вошла в гостиницу. Нерастраченное кокетство излила на портье, лукаво пропела: «Буэна сера!», стрельнула глазками – и тут же нарвалась на по-итальянски щедрый поток комплиментов.

Глава 5

Венеция – Верона.

Остров Лидо-ди-Венеция.

В то же самое время.

10 марта, 20.30.

Леня

Пока Катя улаживала свои сердечные дела, о племяннике она почти не вспоминала – ну, может быть, всего разик за вечер. А между тем с Ленчиком происходили в то же самое время события гораздо более интригующие, чем типовой флирт в «Харрис-баре» или любовная воркотня в гондоле.

Юкико пришла на свидание минута в минуту. Как и договаривались: в восемь вечера на лоджию отеля. Свой утренний наряд выпускницы частной школы (или персонажа японского комикса – «манги») она сменила на джинсы и черную куртку-дутик.

Леонид великосветским тоном осведомился, не голодна ли сударыня. Оказалось, что девушка только что отужинала. «Баба с возу – целее деньги», – облегченно вздохнул про себя Ленчик.

– Тогда – в путь, осматривать ночную Венецию? – предложил он. – Вот вам, леди, моя длань!

Юкико его выспренний инглиш, похоже, понимала с трудом. Однако за руку доверчиво взяла – тоненькими пальчиками, словно младшая сестра (которой у Ленчика никогда не было). Они вышли на берег острова Лидо и под насквозь продувающим ветром пошли по абсолютно пустынной набережной к пристани – оттуда всю ночь в «настоящую» Венецию ходили «вапоретто». (Даже если бы у Лелика имелось лишних двести-триста евро на гондолу, он все равно счел бы данное средство передвижения до ужаса пафосным и замедленным.)

Ни единого человека не было на набережной, только за витриной одинокого кафе четверо стариков играли в карты. И тут… Уже виднелись огни причала «вапоретто» и «мотоскафов», как рядом с бензозаправкой для моторок перед парочкой выросли из темноты четыре фигуры.

Двоих из них Ленчик опознал сразу: то были качки, следившие за ним с Катюшей сегодня днем. Двое других тоже выглядели до ужаса знакомыми, однако Леня никак не мог вспомнить, где он их видел. То были низкорослая девушка, выделяющаяся огромным бюстом, а также блондин-альбинос.

Ничего хорошего не предвещал вид зловещих фигур в венецианской ночи, и было ясно, что сшибка с четверкой произойдет неумолимо… Пальчики Юкико тревожно сжали Ленчикову руку.

Леня растерянно остановился. Двое амбалов подошли к ним вплотную. За их мощными плечами маячили угрожающие фигуры альбиноса и грудастой девицы.

– А ну, косоглазая, поди-ка погуляй, – обратился первый стриженый к Юкико по-русски. – Нам с твоим хахалем перетереть кой о чем надо.

– Чего хотят эти люди? – испуганно спросила японочка молодого человека.

– Это русская мафия, – пояснил Ленчик вполголоса по-английски. – Якудза.

Через секунду ничего объяснять Юкико уже не требовалось: один из бритоголовых взял ее своей лапищей за хрупкое плечико и легко отодвинул в сторону.

– Вали, желтопузая, пока цела.

Второй приблизился вплотную к Ленчику. И тут произошло то, что потребовало не более трех секунд и пяти движений. Впоследствии Ленчик не раз прокручивал перед своим мысленным взором, словно в замедленном кино, эти экономные, точные па. Они были красивы, словно балет.

Раз – и Юкико отступает на шаг, вырываясь из рук первого бритоголового. Два – и она высоко взмывает над асфальтом, метясь ногой ему прямо в челюсть. Три – опускается на ноги (а ошеломленный громила валится навзничь). Четыре – девушка снова взлетает и наносит второму шкафу сдвоенный удар: одной ногой в бок, а второй – в район уха. Пять – мягко приземляется, принимая боевую стойку. (Второй громила летит в это время с набережной прямо в воду и плюхается в черные волны.)

В первую секунду остальные – Леня, грудастая телка, блондин – оторопели. Первым пришел в себя Ленчик. Он, вспоминая о дворовых и школьных драках, подбежал и нанес альбиносу корявый (в сравнении с балетом Юкико), но мощный удар ногой в самое чувствительное мужское место. У блондина глаза вылезли на лоб, он с шумом засосал воздух и рухнул на колени.

Противники вроде бы повержены, осталась только грудастая – однако она не думает сдаваться или ретироваться. Из-под своей куртки она вытаскивает пистолет и направляет его прямо на Юкико.

– Убью, гнида желтомордая! – цедит она сквозь зубы.

Временно девушка-крепышка теряет из виду Ленчика – и напрасно, потому что тот, оказавшись за ее спиной, подхватывает с тротуара огромную пластиковую урну – и… И обрушивает свое орудие прямо на загривок грудастой. Та, словно скошенный плотненький сноп, рушится оземь. А раздухарившийся Леня опускает свое импровизированное орудие на голову альбиноса (тот, изрыгая проклятия, как раз пытается подняться с колен). Альбинос падает на бок.

Ленчик отшвыривает в сторону мусоросборник и с удовлетворением оглядывает поле боя. Качок, грудастая и альбинос лежат на мостовой недвижимо. Сама Юкико смотрит на Леню с оттенком восхищения. А снизу, из воды, доносится плеск и мерзкая ругань еще одного качка.

– Бежим, – командует Ленчик. Его удачное участие в драке оставило ему моральное право руководить Юкико – невзирая на ее собственные каратистские подвиги. Он хватает Юкико за руку и тянет к улице, ведущей в глубь острова.

…Довольно быстро Юкико и Леня пробежали весь Лидо насквозь. Огромный в длину, в ширину остров оказался не более километра. (На карте он представлял собой подобие самурайского меча.)

Ни единого человека не встретили молодые люди, покуда мчались по сонным улочкам. Патриархальный пенсионерский покой царил на острове – прибежище туристов и удалившихся от дел миллионеров. Виллы, палисадники, закрытые лавки…

И вот уже перед парочкой снова возникло море – но на противоположной от Венеции оконечности острова оно оказалось не прирученной лагуной, а совсем другим – настоящим.

Слышался шум прибоя. Вдалеке в черноте неба и моря подмигивали огоньки больших судов.

Полоса пляжа со стороны улицы была ограничена железным забором, запертыми наглухо воротами и вечнозеленой изгородью.

Леня оглянулся – вокруг по-прежнему ни души. Юкико без слов поняла его намерения и кошкой перелетела ограду. Лелик последовал за ней – не столь изящно, но тоже весьма ловко.

Никого, разумеется, не оказалось и на ночном мартовском пляже. Белели заколоченные на зиму ряды пляжных домиков. Юкико и Леня, не сговариваясь, пошли мимо них к воде. Кроссовки утопали в мельчайшем песке.

Со времени поединка у бензоколонки они не сказали друг другу ни слова. Они тяжело дышали, но дыхание теперь успокаивалось.

Молодые люди подошли к самой кромке прибоя. Белые гребешки накатывались на берег разновысокой полосой. Волны захватывали часть пляжа, а потом с шипением отступали. При виде морской стихии все насущные проблемы: например, а не поубивали ли они нападавших? Не ищет ли их самих полиция? – из Лениной головы выветрились.

Ленчик пробормотал по-английски в стиле своей учительницы из девятнадцатого века:

– Потрясающая, величественная красота. Заставляет чувствовать себя песчинкой перед лицом вечности. – А потом добавил, в духе века двадцать первого: – Круто!

Юкико промолчала, загадочно посверкивая черными очами.

– А ты молодец, Юкико, – продолжал Леня, – спасла нас от русской якудзы.

– Ты тоже проявил себя хорошим бойцом, Реня, – без тени иронии отвечала девушка.

После обмена комплиментами Леня опустился на корточки и коснулся набегающей волны ладонями. Холодная, но не слишком. Вполне можно искупаться – но как посмотрит на предложение Юкико? Ленчик поднялся на ноги и, по какому-то наитию, коснулся мокрой ладонью щеки японки. Она не отстранилась, но накрыла его руку своей, а потом поцеловала в ладонь. Леня немедленно попытался обнять ее – но тут девушка, ни слова не говоря, отстранилась, а затем потянула его назад, в глубь пляжа. И тут он увидел, что один из пляжных домиков, стоящих на передней линии, отперт. Дверь лениво покачивалась на ветру. Леня понял, куда Юкико безмолвно зовет его, обнял ее за талию и прибавил шаг.

Внутри домика – комнаты размером три на три метра – имелась пара сложенных шезлонгов, зеркало, столик и деревянный топчан. Юкико как кошка осмотрелась, обошла все уголки, даже будто обнюхала помещение. Видимо, осталась удовлетворена осмотром.

Леня сел на топчан. Юкико подошла к нему вплотную. Он привлек ее к себе. От нее пахло совсем иначе, чем от русских девушек, – не популярной и всем надоевшей туалетной водой, а почему-то солнцем и загорелой кожей. Она наклонилась и поцеловала его. Леня стал расстегивать ее куртку. Юкико отстранилась, опустилась перед топчаном на колени и вжикнула «молнией» на его джинсах.

…Когда все кончилось, Юкико проговорила:

– Давай вернемся в гостиницу. Я хочу принять душ.

Остров Лидо-ди-Венеция.

Отель «Вилла Мабапа»,

11 марта, 3.12.

Катя

Катя проснулась среди ночи.

Она заснула сразу же, едва вернулась в отель, – коктейль «Беллини», молодое вино, морской воздух и нежные руки Паоло ее просто с ног срубили.

Теперь часы внизу телевизора показывали 03.12. Катя зажгла ночник. Ленчика в номере не было. Его постель оказалась неразобранной. «Вот свиненок, – подумала она по поводу племянника, – куда он запропастился!»

Катя встала с кровати, прошлепала босичком к мини-бару. После выпивки и плотного ужина хотелось пить. Она достала из мини-холодильника бутылочку минералки и одним духом выдула ее прямо из горлышка.

Вдруг заметила: на полу номера у самой входной двери что-то белеет. Подошла, подняла листок. То была записка – очевидно, ее подсунули снаружи, из коридора. Почерк Ленькин:

«Катюшечка, не волнуйся, я просто не хотел тебя будить. Я здесь, в отеле, но в другом номере».

А ниже – нарисован забавный смайлик.

«Ишь ты! В другом он номере! У кого же это, интересно? – покачала головой Катя. – Ах ты, юный донжуан! Ах ты, ловелас!» Она вздохнула, и неизвестно, чего больше было в этом вздохе: гордости за то, что Ленчик совсем вырос? Зависти – оттого, что у него все так легко складывается? Ревности потому, что какая-то юница уводит его из семьи? Или, может, благодарности за то, что Лелик не совсем уж от любви голову потерял – все-таки хватило ума ее предупредить, оставить записку?

«Нет, хорошего мы парня вместе с Дашкой вырастили», – резюмировала про себя Катя и снова плюхнулась в постель.

В том же месте,

но тремя часами позднее.

11 марта, 6.00.

Ленчик

Юкико разбудила Леню в шесть. В номере было темно, а за деревянными ставнями наперерыв щебетали птицы.

– Уходи, – прошептала она, прижимаясь к нему всем своим худеньким телом. – Я не хочу, чтобы тебя кто-нибудь здесь увидел.

А ведь они только что заснули – точнее, Ленчик после очередного полета вдруг погрузился в какую-то черную дыру без мыслей и даже без снов.

От близости Юкико в Ленчике опять все напряглось, и он без церемоний прижал ее к кровати своим телом. Она была очень худенькая, с маленькими грудками и узкими бедрами – но с сильными и страстными руками и гибким, отзывчивым на его ласки телом. Юкико устало, но покорно обняла Ленчика руками и ногами, снова принимая его…

…А двадцать минут спустя Леня уже скребся в дверь собственного номера. Заспанная Катюша отперла ему, и он прошел мимо нее и, не раздеваясь, рухнул на свою койку. Пробормотал:

– Что бы ни случилось, тетечка, на завтрак меня не буди.

И тут же уснул.

Лидо-ди-Венеция, отель «Вилла Мабапа».

11 марта, 9.45.

Катя

Особо рассыпаться Катя Ленчику не дала – хотя, из гуманистических соображений, и слишком рано поднимать не стала.

Она проснулась, привела себя в порядок, сходила на завтрак.

Сидела за своим столиком в ресторане в одиночестве, пила кофе с круассанами и посматривала на вышедших к завтраку постояльцев. И все гадала: кто же, интересно, Леликова избранница? Может, эта веснушчатая рыжая дылда-американка? Да нет, она, наверно, с точки зрения Ленчика, совсем старуха: лет тридцать семь. А может, эта миниатюрная миловидная японочка? Она и выглядит как после ночи, полной любви: вид затуманенный-затуманенный, и тени под глазами залегли…

Позавтракав, Катя вышла в лобби, взяла две бесплатные газеты: американскую «Интернешнл геральд трибюн» и местную «Газеттино».

А может, Ленчик эту хорошенькую итальяночку в очочках – ночного портье – полюбил? Вон как она Кате улыбается – с радушием потенциальной родственницы: «Бон джорно, синьорина!»

Нет, нужно будет обязательно выведать у племянника, с кем у него случилось венецианское приключение, – а то гадаешь тут, как дура. «Сегодня, пока поезд будет идти в Верону, мы с ним и поговорим», – решила она.

Вернувшись в номер, Катя растормошила Ленчика:

– Долго спать будем?! Ловласа верный ученик! Мы с тобой, между прочим, в Верону едем!

Лелик не заставил себя ждать: быстро, по-солдатски, поднялся с кровати и убежал в душ.

Катя стала готовить племяннику кофе. Советский Союз успел-таки крепко въесться ей в поры, и она никуда не выезжала из дома, не захватив с собой кружку, ложечку, запасы чая-кофе-конфет, а также кипятильник. Хоть и смеялся над ней Ленчик, а она, извините, не графиня, чтобы среди ночи коридорного вызывать, если ей вздумается вдруг чайку попить. Да во многих отелях чаю в глухой ночной час даже графине не подадут.

Накрыв чашку каталогом отеля – пусть заваривается, Катя принялась просматривать газеты. Первой открыла местную «Газеттино». По-итальянски она не говорила, но газетные статьи с грехом пополам понимала – даром, что ли, в багаже имелись свободный английский и французский?

Ее внимание привлекла заметка в нижней части первой полосы, озаглавленная: «Странное происшествие на острове Лидо: русский след?»

В статье, с пятое на десятое переведенной Катей, говорилось:

«Вчера около девяти часов вечера жители набережной Святого Николая на острове Лидо наблюдали в окна своих вилл редчайшее для этого тихого района зрелище: уличную потасовку. По словам одного из жителей, давшего нам интервью на условиях анонимности, он стал свидетелем настоящей рукопашной битвы. С одной стороны, в поединке участвовали трое мужчин и одна женщина. Как впоследствии установила полиция, все они – русские, прибывшие в наш город по туристической визе. Их имена – Рашид Нургалиев, Николай Патрушев, Сергей Шойгу и Валентина Матвиенко…»

«Экие-то фамилии! – поразилась Катя. – Трудно поверить, что сами наши руководители партии и правительства на венецианской набережной по ночам дерутся. Значит, какие-то русские, с особым цинизмом, их именами назвались. Или, может, у них на фамилии наших политических лидеров даже фальшивые паспорта выписаны?»

Катя стала читать дальше – второй абзац дался легче:

«Четверым русским в ночной схватке противостояли, по сведениям того же источника, двое: молодой человек (возможно, тоже русский) и девушка, по виду – японка. Несмотря на численный перевес, именно за последними осталась победа в потасовке. Трое русских из первой группировки – Нургалиев, Шойгу и Матвиенко – остались лежать на асфальте, четвертый очутился в водах венецианской лагуны. Японка и молодой человек немедленно скрылись с места происшествия в направлении муниципального пляжа острова Лидо.

Полиции, которая прибыла, по своему обыкновению, на место событий с безбожным опозданием, оставалось только вылавливать из вод лагуны русского Николая Патрушева, а также констатировать, что ни он, ни его товарищи серьезно не пострадали. Все они были допрошены в полицейском участке. При этом, как сообщил нам комиссаре Бруно Гвинетти, задержанные единодушно утверждали, что они никого ни в чем не обвиняют, никакие посторонние люди в происшествии не участвовали, да и никакой драки вовсе не было – просто синьор Патрушев, будучи навеселе, свалился в лагуну. После формального допроса русских отпустили.

Между тем полиция все равно разыскивает загадочную парочку, которая скрылась с места происшествия, а также опрашивает возможных свидетелей событий».

Статья завершалась преисполненным пафоса обличительным абзацем:

«Итак, похоже, что самоуспокоенность нашей доблестной городской полиции и лично квесторе Патта привела к тому, что волна войн между различными группировками русской мафии докатилась с улиц Москвы и Петербурга до вод нашей тихой лагуны. Причем в схватках банд русских гангстеров, возможно, уже принимает участие и всемогущая японская якудза. Что ж, поздравляем, синьор комиссар Патта!»

Когда благостный Ленчик выполз из ванной с мокрыми волосами, благоухая ароматом одеколона «212», Катя швырнула ему газету и приглушенным голосом спросила:

– Что, Лелик, – твоя работа?! А, русский гангстер?

Затем она перевела ему заметку.

И, несмотря на то что у Кати не имелось никаких доказательств участия Ленчика в потасовке и она брала его на арапа (или, в более современном варианте, на понты ), по поскучневшему лицу племянника тетушка все поняла. Мыслимое ли дело, что Лелик даже о кофе не вспомнил? А сидел, свесив голову набок, – словно его, маленького, опять за двойки ругали.

– Что делать-то будем? – зловеще поинтересовалась тетка. – Сдаваться комиссару Патте?

Но юный мафиози немедленно вскинулся:

– Надо предупредить Юкико!

«Вот и выяснилось само собой, – промелькнуло у Кати. – Загадочная Ленчикова пассия – японка. Наверное, та самая, что я видела утром в ресторане. И зовут ее, значит, Юкико. Молодец, Лелик. Укрепляет дружбу народов. Может, у меня внучатые племянники раскосенькими будут?»

Но вслух она сказала:

– Ты подожди, племяш. Не убежит твоя Ю-ки-ка. Надо решить, что нам-то с тобой делать.

Тетка и в обычной-то жизни пользовалась у племянника авторитетом – а уж в данной экстремальной ситуации он тем более был готов ее слушаться. Ленчик покорно сел.

– А что делать? – буркнул он. – Надо нам валить из этой Венеции. Все, что нужно, мы здесь уже сделали. А Дворец дожей в другой раз посмотрим. Усипуем из города, и все. Вряд ли нас Интерпол искать будет.

– Не нас, авас , – мстительно уточнила Катя.

– Ну, меня… А венецианская полиция поищет нас, поищет – да и успокоится. Претензий-то к нам никаких…

– Вопрос тут не в полиции, а в тех четверых, что на вас напали. Они пострашней полиции будут.

– Тогда тем более, тетенька, поедем отсюда. Все равно нам с тобой в Верону надо. Собирай, что ли, вещи?..

– А как же твоя японочка? – ехидненько прищурилась Катюша. – Бросишь ее?

– Японкой больше, японкой меньше! – залихватски отвечал Ленчик. – Все равно б расстались, не сегодня, так завтра.

Но видно было: на душе у юноши кошки скребут.

– Ладно, – вздохнул Ленчик, – пойду я все-таки предупрежу мою женщину. А то свинство получится: я уеду, а на крошку еще русские братки нападут. Или полиция арестует.

Остров Лидо-ди-Венеция,

набережная Сан-Николо.

Тот же день,

11 марта. 10.45.

Леня

Леня нашел Юкико уже на берегу, на отельной пристани, где японские туристы дисциплинированно грузились на экскурсионный катер.

Вместе с девушкой он отошел чуть в сторону от сходней. Деревянный настил крошечной пристани скрипел и раскачивался. Под ногами плескалось море.

Ленчик скороговоркой пересказал Юкико содержание статьи в «Газеттино». Ее лицо осталось бесстрастным.

– Хорошо, что ты мне об этом сообщил, – ровным тоном проговорила она.

– Мы с моей тетушкой собираемся сматываться из Венеции, – сказал Ленчик. – Прямо сейчас.

В лице девушки что-то дрогнуло.

– Мы едем в Верону. – И, неожиданно для себя, Ленчик выпалил: – Давай с нами.

Юкико грустно покачала головой.

– Я не могу.

Наступила неловкая пауза. Потом они обменялись номерами своих мобильников – при этом Леня до боли остро понимал, что вряд ли кто-то из них когда-нибудь позвонит.

Трудно представить, что он приедет к ней в Японию.

Или она – примчится к нему в Москву.

– Прощай, – сказал Леня и осторожно поцеловал ее в щеку. – Fare the well, and if for ever still for ever fare the well[24]24
  Леня цитирует Байрона: «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» (англ. ).


[Закрыть].

И тут тихой японочке как крышу снесло. Она бросилась Лене на шею, стиснула его в объятиях и начала целовать его, и плакать, и шептать, что она его любит, и он навсегда в ее сердце, и она никогда не забудет его… Полный туристами теплоход терпеливо ждал – и японцы все, как один, отворачивались от молодых людей и прятали глаза при виде столь вопиющей прилюдной «потери лица». Потом капитан катера, поторапливая влюбленных, дал осторожный гудок, и Юкико, наконец, оторвалась от Лени, оттолкнула его, отвернулась и бросилась к сходням – теперь уж навсегда… Лицо Ленчика было мокро от слез – то ли ее, то ли его. Бравый, загорелый матрос убрал настил и сделал Ленчику жест, означавший одновременно и уважение к его мужской победе, и сочувствие к горечи его разлуки. Пароход отвалил от пристани, Юкико на палубе не было видно, и Ленчик тогда побежал, не оборачиваясь, назад в гостиницу…

Катя

Через полчаса они выписались из гостиницы. Дошкандыбали со своим чемоданищем на колесиках до пристани «вапоретто». Никто ни в отеле, ни по дороге на пристань, включая двух карабинеров, не обратил на них ни малейшего внимания. Но видно было и российских братков. Катя успокоилась.

«Вапоретто» первого маршрута повез их на станцию – мимо Дворца дожей, пьяццы Сан-Марко и одноименного знаменитого собора. Ленчик нахохлился и забился в угол скамейки, а Катя все смотрела – и никак не могла насмотреться на Кампаниле (колокольню), мелькнувшие византийские мозаики собора, и сердце ее сжималось оттого, что она, может, последний раз в жизни видит эту красоту. Потом катер влек их по Большому каналу, проплывал мимо величественных, даже в своей дряхлости, палаццо; миновал белоснежный Риальто, и радость от непривычной яркости зрелища мешалась в душе Катерины с горечью расставания…

Затем они покинули «вапоретто» на пристани «Санта-Лючия» и побрели через небольшую площадь к вокзалу. Железобетонное чудище станции настолько диссонировало с красотой старинных зданий, что Катя с ужасом вспомнила о местах, где вся архитектура бывает такою.

– Подожди, – Катя остановила Лелика – племянник влачил по площади чемодан и, казалось, к красотам Венеции был равнодушен.

Достала из портмоне монетку в двадцать евроцентов и, широко размахнувшись, бросила ее в канал. Монетка долетела почти до середины.

Проходящий мимо молодой карабинер неодобрительно покачал головой: в Венеции запрещено, во имя экологии, швырять монеты в каналы – но замечания хорошенькой девушке славянской наружности он делать не стал.

Италия, область Венето.

11 марта, 12.44.

Леня

Миланский экспресс, отправлявшийся в 11.52, увез их из города-сказки в вагоне второго класса. Леня продолжал грустить, от окна отворачивался. Даже на длиннющий железнодорожно-автомобильный мост, отделяющий Венецию от материка, смотреть не стал. И уж тем более не взглянул на дымящие заводы и панельные многоэтажки Местра. Довольно скоро он заснул, прислонясь к окну. И снилась ему Юкико.

Так что Леня не видел ни тихих городков, ни полей, ни предгорий Доломит. Ему во сне все казалось, что идут они с японочкой куда-то рука об руку по длинной лестнице, и на них – вечерние наряды, а с обеих сторон их приветствует толпа и вспыхивают блицы папарацци… Потом он понимал, что ее нет рядом, и снова засыпал, и опять оказывался подле нее…

Где ты, Юкико?

Будешь ли вспоминать своего Реню?

Верона.

11 марта, 14.20.

Катя

На веронском вокзале они оставили свой объемистый чемодан в камере хранения и взяли в отделе информации две бесплатные карты города. Вышли из здания вокзала, и Катю сразу удивило – по сравнению с Венецией – огромное, как ей показалось, количество автомобилей, отсутствие какой-либо водной глади вокруг и загазованный воздух. Она закашлялась. «К хорошему быстро привыкаешь. Как я в Москве-то теперь жить буду!..»

А Ленчик шел рядом, словно оглушенный – печальный, бледный, растерянный. Кате даже расхотелось его прикалывать (как она первоначально собиралась) тем, что он – «русская мафия» и тесно связан с «японской якудзой». Сразу видно: переживает парень.

Впрочем, тетушка хорошо знала, чем можно рассеять тоску племянника, – доброй порцией пищи. И, несмотря на все Леликовы заверения о полнейшем отсутствии аппетита, Катя ткнулась в первое же попавшееся кафе. Однако оно не работало. Время ленча уже миновало, а обед еще не скоро, так что кухня, извините, закрыта. Не дали им еды ни во втором, ни в третьем заведении.

– Безобразие, – пробормотала Катя. – Как у нас при совке. Люди мечтают потратить деньги – а им не дают.

Лелик ничего не ответил на эту реплику. Он смурнел все больше и, надвинув бейсболку глубоко на лоб, безрадостно брел по веронским улицам.

Незаметно они достигли центра – городок Верона и правда оказался небольшим. На площади возвышалась мощная древнеримская арена (весьма хорошо сохранившаяся). Но спутников сейчас не интересовали места былой гладиаторской славы – Катя все искала заведение, где можно покормить вконец насупившегося Лелика.

И, наконец, – о чудо! На узкой торговой улочке нашлось открытое кафе, а внутри, в витринах, имелись и сандвичи с ветчиной, и «панини», и мороженое. Катя немедленно заказала бармену четыре преогромных бутерброда, два капуччино, gelato[25]25
  Мороженое (ит. ).


[Закрыть] и, разумеется, пиво.

Вскорости явился заказ. Лелик немедленно набросился на еду.

Налопавшись, он отвалился на спинку стула.

Катю поразила (как поражала, впрочем, всегда) происшедшая с племянником перемена – тот на глазах повеселел, подобрел, разрумянился. Голубые очи засверкали.

«Боже, какие мужчины примитивные существа! – привычно подумалось Кате. – Мало же им от жизни надо! Брюхо набил, пивка дернул – и вот оно, счастье. То есть, согласно философскому определению данного понятия, полное довольство самим собой и окружающим».

– А ты заметила, тетенька, – лукаво проговорил Ленчик, – что мы с тобой в русском кафе сидим?

Катя вздрогнула.

– С чего ты взял?

Сразу в мозгу промелькнули образы двух бритых горилл, преследовавших их вчера по улицам Венеции.

– Оглянись.

И в самом деле, за Катиной спиной, на стене, оформленной в духе конструктивизма, красовалась надпись по-русски – на удивление, совершенно без ошибок:

 
Зоосадом получена новая большая партия зверей.
Сад расширен и благоустроен.
Животные переведены в новые помещения.
По праздникам детские гулянья.
 

Катя немедленно спросила пробегавшего официанта, почему дизайн кафе – в русском стиле.

– Просто реклама, – меланхолически ответствовал красавец-официант.

– И все равно – пойдем отсюда, – заторопилась Катерина. Но не удержалась, чтобы не задать племяннику дежурный вопрос: – Ты наелся?

– О да! Спасибо, тетя!

И они вышли из кафе и, уже не спеша, побрели по торговой улице виа Мадзини. Справа и слева от них блистали витрины магазинов – дорогих и не очень: «Гуччи», «Бенеттон», «Крициа»…