Текст книги "Вижу вас из облаков"

Анна и Сергей Литвиновы
Вижу вас из облаков

«Прекрасным июльским вечером я еду на «Мерседесе».

Ее желание под номером три.

«Мерсичек» – точно, как мечтала. Вызывающе красный, двухцветная кожа салона, акустическая система, разгон до ста километров в час за считаные секунды.

Платеж – девяносто четыре тысячи в месяц. И сейчас ее любимчика, зависть всего двора, спортивный CLA-200, грузили на эвакуатор.

Вокруг соседи толпятся, языками чешут. С пятого этажа особо не разглядишь, но не сомневалась: рожи у всех злорадные.

И тринадцатый айфон про макс (желание номер шесть) лежит молча. Лучший в мире мужчина (в списке мечтаний первый) уже пятый день не звонит. Зато от бухгалтерши десяток пропущенных. Поставщик ждет оплату, сотрудники хотят получку. А она банкрот. Полный ноль на всех счетах. И нигде, даже под самую дикую ставку, кредит не дадут – месяц, как попала в чернейший из списков.

«Проси у вселенной максимум», – учила ее Елена.

И она просила.

Куратор лично редактировала список желаний. Весело смеялась над школьной еще мечтой – открыть маленькое ателье.

«Те, кто ставит скромные цели, всегда будет считать копейки и бороться за выживание, – внушала наставница. – К черту швейную мастерскую. Дом моды! Верь в себя, тогда и другие поверят!»

И все ведь получилось. Было по-настоящему классно: собственный кабинет, секретарша в предбаннике, и на светофоре все головы в ее сторону.

Получить первый кредит оказалось несложно. И второй. И третий. Ну и пусть она должна сотни тысяч – все отобьется, когда дебютная коллекция прогремит.

И даже сейчас, когда прекрасное королевство рушилось, она ни о чем не жалела. Елена права: лучше промелькнуть яркой кометой, чем всю жизнь влачиться. А дожить до старости и нищенствовать на пенсионные копейки – глупо и примитивно.

Эвакуатор с любимым «мерсиком» выехал со двора, зеваки разошлись. Она еще раз взглянула на телефон. Принц так и не позвонил.

Но он ведь был в ее жизни, так что все не зря.

Открыла коробочку с таблетками, налила шампанского. Белые шайбочки обрастают пузырьками, растворяются элегантно. Желание быть всегда молодой в ее списке тоже имелось, шло под номером восемь.

Сейчас сбудется и оно.

Встряхнула бокал и залпом выпила.

* * *

Официально присутствовать на тренировках родителям запрещалось, но кто хотел – пробирались. Пригибались, прятались за скамейками, по два-три часа сидели на холодном полу, подглядывали в щелку, грелись чаем из термоса.

Хоккей – спорт для мужчин, если по головке гладить, чемпиона не воспитаешь. Тренеры на детей постоянно орали. А если крик не помогал, горе-воспитатели проявляли изобретательность – так достучаться, чтоб провинившиеся надолго запомнили.

Месяц назад она впервые увидела «наказание по-тарасовски» – ледащего пацана (по счастью, не Юрочку) поставили безо всякой вратарской защиты в ворота и метали в него шайбами, пока не упал, не начал рыдать.

А сегодня и ее мальчику прилетело – за то, что посмел три раза подряд не попасть в створ. Сначала получил от тренера клюшкой по руке, а дальше отправили ползать по-пластунски – по всему катку. Товарищи по команде с удовольствием ржали. Родители в своем укрытии довольно громко перешептывались, что поделом, Юрка – увалень, давно его гнать пора.

Она сжалась в комок, прикусила губу до крови. Своих-то детей жалели, когда тренер бесчинствовал. Один папаша вообще психанул: выбежал на лед, тряс за грудки, обещал братков и прокуратуру. Но Юрочку беречь некому. Возила его няня, процессом не интересовалась, все тренировки просиживала в буфете.

И пусть сколько угодно говорят, что в спорте нельзя иначе и характер воспитывается наказаниями, – до чего больно смотреть, как Юра, весь в ледяной крошке, ползет из последних сил, а тренер и остальные громко хохочут.

Наплевала на конспирацию, встала в полный рост, выкрикнула: «Ну вы и сволочи!»

Выбежала в слезах.

Сколько еще ей придется платить – за одну роковую, глупую, считай, детскую ошибку?

* * *

Митя проснулся посреди ночи – а на него огромная луна смотрит. Точно в окно уставилась. Глаз прищурила. Мама говорила: на самом деле, это не глаз, а море. Только заполнено не водой, а вулканической лавой. Но все равно страшно. Когда луна полная, мама всегда шторы плотно задергивала. Но теперь мамы нет, а тете Люсе все равно.

И пить хочется. На ужин были котлеты, ужасно соленые, даже папа жаловался, но тетя Люся отрезала: «Я здесь при чем? Фарш такой».

Митя вспомнил, как мама вертела ручку мясорубки, добавляла потом всякое разное, соль сыпала аккуратненько, по щепоточке, и спросил:

– Вы разве не сами делали фарш?

– Сынок, помолчи, – попросил папа.

А тетя Люся сразу орать:

– Я что тебе тут, разносолы наворачивать буду? Не нравится – ходи голодный.

– Можно я себе хлеба пожарю?

– Еще чего! Потом за тобой сковородку оттирать два часа?!

Папа скривился, но Митю поддержать даже не подумал – и к тетке Люсе, виновато:

– Не обращайте внимания. Переживает малец.

– Да понимаю, конечно, – поджала губы соседка. – Но и мне обидно. Целый день крутишься, а только одни претензии.

Обернулась к Мите, сказала строго:

– Носиться с тобой теперь некому.

– Есть кому! – У Мити сразу слезы из глаз. – Мама скоро поправится! Вернется! И все станет по-старому!

– Конечно, Митя, поправится. – Голос у папы лживый.

А тетка Люська усмехается гнусно.

Почему они все не верят? Мама молодая. Когда «Скорая помощь» приехала, выглядела, будто задремала. Как спящая красавица из фильма. И врач сказал: сердце бьется. Значит, все нормально будет. Тем более мамочка к нему приходит, просит потерпеть, совсем недолго. Обещает: скоро вернется, пирожков любимых ему напечет.

Митя послушно ждет, терпит. Но как же хочется пить после пересоленных котлет! И луна страшная, щурится на него, подмигивает.

Взял мишку Тоби любимого, крепко обнял. Одеялом с головой укрылся. Лето, форточка приоткрыта, ветер рвется, завывает, и еще всякие звуки. Может, ветки скребут по окну, а может, кто страшный лезет. Его любимый пес Арчи во дворе скулит жалобно, а сюда не позовешь, в теплую шерсть носом не зароешься. Тетка Люська сказала сразу: собаку уличную в доме она не потерпит. Хотя он не уличный совсем, а джек-рассел, мама ему мыла лапы, а потом разрешала в кровати спать.

Закутался еще плотнее, забрался под подушку. Но не уютно стало, а только хуже: вдруг чудовище неведомое с улицы уже в спальню прокралось и подбирается к постели, пока он не видит?

К маме бы, да хоть к злой соседке – только под теплый, взрослый, безопасный бочок! Но тетка Люська уже ушла, а к отцу не пойдешь – наругает. Скажет, что нельзя нюнить.

Уткнулся в свалявшуюся шерсть медвежонка Тоби и зарыдал в полный голос. Мама бы давно прибежала. Но папа в гостиной только телевизор погромче сделал.

* * *

Данг снова проснулась от того, что плачет ребенок. Два часа ночи. Полная луна смотрит в окно.

Села на кровати, прислушалась. Соседка по комнате посапывает, за обеими стенками тишина. Девочки иногда засиживались, шумели – но не после субботы, когда клиентов сплошной поток, а в воскресенье еще больше будет. Да и рыдал именно малыш, а у них в общаге детей не имелось.

Значит, опять сон.

Злые люди на родине иногда называли ее мангкукулам, черной колдуньей. Но это они от зависти. На самом деле Данг сроду с куклами вуду не баловалась, ни на кого злых заклятий не наводила. Но необычное в ней имелось. Вещие сны видела. Особенно в полнолуние. Мудрая бабушка советовала: никому про дар свой не рассказывать, а то ведь и каменьями могут забить. Но трудно удержаться, если знаешь: в твоих руках чья-то судьба.

До чего жалко мальчонку! Видит ребенка ярко, во всех деталях: худенький, бледный, слезы ручьем. И кто его мама, она знает. Нельзя равнодушно отвернуться. Оставишь ребенка в беде – навек себе карму испортишь.

* * *

Были времена, когда Таня Садовникова чуть ли не все выходные проводила в спа-салонах. Любая новинка в Москве появится – сразу на себе тестировать. Массажи самые причудливые, лазеры, водорослями обертывалась, на флоатинге расслаблялась, в капсулы красоты залезала.

Отчим Валерий Петрович над любимой падчерицей посмеивался:

– Будешь у меня самая ухоженная старушка в Москве.

Поначалу Таня вскипала, возмущалась: следить-то за собой надо, а стареть она вообще не собирается.

Но с годами к бесконечному самоусовершенствованию охладела. Лучше утренней пробежки и здорового сна все равно ничего не придумали. А если уж ходишь омолаживаться, то только к проверенным мастерам.

Взять хотя бы ее филиппинскую массажистку – Данг. Не больше минуты по спине проскользят легкие пальчики, и сразу нащупывает проблему. Забитый трицепс. Слегка смещенный позвонок. Воспаленная мышца. Но никакого насилия или болевых ощущений – разминает мягенько, осторожно.

И в общении приятная. Охота Тане поболтать – всегда поддержит беседу. Но если видит, что клиентка не в настроении, работает молча.

Садовникова ходила к своей любимой мастерице второй год и как-то после массажа, расслабленная и одновременно взбодренная, вздохнула:

– Ох, Данг, уедешь домой – что без тебя делать буду?

– Я здесь еще три года, мадам.

– Надо мне свой отпуск под твой подстроить.

– Не волнуйтесь, мадам. В отпуск я тоже не поеду. Все дни к вашим услугам. Только в четверг выходной.

Таня даже чашечку с правильным травяным чаем отставила:

– Данг, ты с ума сошла? Как можно работать – четыре года без отпусков?

– Я бы хотела и на пятый остаться, если контракт продлят.

– Ты что, одинокая?

Лицо растеклось в нежной улыбке:

– Нет, мадам. У меня есть сын. Дочь. Еще дочь. Школьники. Но мы с мужем хотим построить свой дом, а на Филиппинах это очень дорого. Поэтому я вынуждена зарабатывать.

– Но дети вырастут без тебя!

– Мы каждый день общаемся по скайпу, я их вижу. И другого выхода у меня все равно нет.

Таня взглянула на массажистку внимательно: на жалость, что ли, хочет пробить, чтобы чаевых в следующий раз больше оставили?

Но смуглое спокойное лицо выражало одно лишь смирение и полную покорность судьбе.

Садовникова спросила:

– А в Москве тебе нравится?

– Не знаю, мадам.

– То есть как?

– Я здесь ходила только в торговый центр и однажды в поликлинику.

– Даже на Красной площади не была?

Данг смутилась:

– Я хотела. Но испугалась заблудиться в вашем метро.

– Ну нет, – решительно сказала Садовникова. – Это уже перебор.

И (как часто в ее жизни бывало) приняла спонтанное решение:

– Со следующего четверга начну тебя образовывать. Для начала покажу Кремль. И поужинать куда-то в приличное место сходим.

Данг отступила:

– Как вы сказали, мадам?

– Я хочу показать тебе свой любимый город.

Карие глаза сверкнули недоумением:

– Но мадам! Зачем вам это надо? Свое собственное время на меня тратить?

И голос настороженный стал. Таня рассмеялась:

– Данг, не волнуйся. Никаких черных помыслов я не держу. Банальное русское гостеприимство. Это же безобразие: второй год здесь живешь, а в Москве даже не видела ничего.

И в ближайший четверг ушла с работы пораньше. Подхватила у салона принаряженную Данг и повезла – сначала на Красную площадь, потом кормить – в «Доктора Живаго», тоже с видом на Кремль.

Филиппинка поначалу держалась скованно – то ли за лесбиянку Татьяну принимала, то ли еще какую злодейку с тайными намерениями. Но краеведческие рассказы (Садовникова к экскурсии готовилась, освежала в памяти матчасть про Кутафью и прочие башни) слушала с интересом, а когда пельмени ресторанные попробовала, опешила:

– Мы вроде точно такие ели. Из пачки. Но они совсем другие на вкус.

Таня весело объяснила:

– В России два вида пельменей. Замороженные, в магазине – это гадость. А в хорошем ресторане – произведение искусства.

– Они здесь просто удивительные, – похвалила Данг.

Глубоко выдохнула и спросила – голос решительный:

– Мадам! Вам что-то нужно от меня?

– Господи, Данг! Да что с тебя взять?

– Я не верю, что вы привели меня в ресторан просто так.

– А ты поверь. Я поставила себя на твое место. Каково, когда все близкие за тридевять земель? Ты безвылазно или в салоне, или в общаге своей. Это ж свихнуться можно. А у меня все равно вечер свободный.

– Мадам. Вы очень добрая.

– Можешь меня Таней называть?

– Танья, – старательно повторила филиппинка, – приходите в следующий раз пораньше. Я буду стараться дополнительный массаж вам делать.

– Данг, да расслабься ты! Я не за выгоду – а от души. Будешь русскую водку пробовать?

Опять испугалась:

– Нет, нет! Мне завтра на работу.

– Ну а я за рулем. Тоже не буду. Ты на балете когда-нибудь была?

– Н-нет.

– В следующий раз сходим.

* * *

С тех пор минимум раз в месяц Таня свою массажистку вытаскивала – просвещаться в Третьяковку, восторженно ахать в Большом театре, визжать на американских горках. Данг пыталась деньги совать, свою долю, но Татьяна спросила:

– Ты сколько в месяц получаешь?

Массажистка ответила.

– Я – в пять раз больше, – пожала плечами Таня. – Детей нет, дом не строю. Так что не забивай себе голову. Ты ничего не должна. Мне просто приятно тебя порадовать.

Данг взглянула внимательно. С виду простушечка, но глаза словно насквозь просвечивают. Садовникова спокойно перенесла «рентген» – скрывать нечего.

А массажистка торжественно произнесла:

– Хорошо, Танья. Я приму твое добро. Но, пожалуйста, больше никогда не оставляй мне чаевых. И когда я вернусь домой, на Филиппины, пообещай, что приедешь и будешь моим первым и самым почетным гостем.

– Договорились, – пообещала Садовникова.

В салоне никто про их дружбу не знал – общаться с клиентами в неформальной обстановке массажисткам запрещалось контрактом. Но телефонами девушки обменялись. Таня взяла с Данг слово: если вдруг какая, не дай бог, беда, обязательно позвонить.

– Ты иностранка, язык не знаешь. Для тебя проблема неразрешимая, а мне – две секунды решить.

– Спасибо, Танья. Конечно.

Впрочем, Садовникова была уверена: гордая филиппинка и так тяготится, что за чужие деньги развлекается. Даже если с ней что приключится – беспокоить не станет.

Но Данг позвонила.

* * *

В контракте написано строго: «Обсуждать клиентов категорически запрещается», но что еще делать, когда время свободное? А «окна» у мастеров имелись, особенно в будни. И подслушать, о чем между собой болтают, некому – администраторы все равно только английский язык понимают.

Клиентку по имени Женья (русскую букву «я» никто из девушек произносить не умел) дружно именовали inahin – что означало «курица». Вечно встрепанная, шарфик криво, без косметики, волосы в хвостик. И телефон во время сеанса не отключала. Отзывалась, правда, только на звонки сына (на него детская мелодия стояла). Отрывала от массажа собственное время, терпеливо слушала, давала указания. А однажды мальчика (лет шести-семи, по имени Митья) с собой в салон привела. В отличие от заполошной мамы ребенок спокойный, одет аккуратно. Весь час, пока Данг поправляла inahin ее проблемную спину, смирно рисовал в уголочке массажной комнаты.

Женья (хоть и курица) Данг нравилась: благодарила искренне, чаевые оставляла не шибкие, но еще больше их ценишь, когда понимаешь – клиентка не из богатых, деньги считает.

Никаких особых разговоров не вели – сам мастер личных вопросов никогда не задает, а клиентка не рассказывала. Но по одежде, манерам, сумочке понятно: на самых задворках среднего класса обретается. В сравнении с Танья – небо и земля.

Однако ходила четко раз в неделю: понимала, что с ее спиной меньше никак нельзя. Если случались форс-мажоры – всегда отменяла заранее, извинялась. И вдруг в свою традиционную субботу просто не пришла.

Сначала Данг даже обрадовалась – хотя бы появились у нее минут десять присесть, чайку глотнуть, прежде чем внепланового клиента подсунут.

В салоне правило: если у постоянного посетителя массажи вперед проплачены (это выгоднее, чем разово), отменять сеанс можно за три часа. А дальше – сорри, деньги сгорают.

Но Женья в ту субботу ни о чем не предупредила. Через пять минут после начала массажа администратор позвонила клиентке – та не ответила. Деньги с абонемента Женьи списали, а Данг подсунули отвратительного жиртреста на дагай[1]1
  Традиционный филиппинский массаж ног, включает в себя элементы шиацу и китайской акупунктуры.


[Закрыть].

И в ту же ночь массажистке приснился плачущий Женин сын Митя. Обнимает медвежонка потрепанного, зовет жалобно:

– Мама, мамочка!

Но никто к малышу не подходит. Только собака во дворе воет.

Данг проснулась, встала. Выглянула в окно. Луна полная, яркая. Значит, точно: сон не случайный. В полнолуние пустого не видится.

Что-то случилось с клиенткой. А ребенок без присмотра остался. Когда Женья с сыном по телефону болтала, вроде бы папа упоминался, но в ее видении к сыну не подошел, не утешил.

«И что тебе до того?» – спросила себя Данг.

Чужая страна, чужие женщина и ребенок.

Но вдруг малыш – вообще один в доме? И не знает, как выйти? Окружающую обстановку ей показали приблизительно, но точно не квартира. Коттедж или dacha. Обстановка скромная. На окне решетка. А если ребенок похищен?

До утра массажистка уже не заснула. Пришла на работу с больной головой. Администратор, к счастью, сегодня Любочка. Называет их «девоньки», до клиентской кофемашины допускает. И поболтать с ней можно.

Данг подошла к стойке, сказала смиренно:

– Ко мне вчера клиентка не пришла. Хотя обычно очень аккуратно ходит. Можешь ей позвонить? Спросить, что случилось?

Любочка (как и сама Данг) прекрасно знала негласное правило: в день сеанса клиента беспокоят. Если вдруг просто забыл, могут время перенести на другой день, в виде исключения. А на следующие сутки (коли запись все равно пропала) звонить какой толк? Денег-то все равно уже не вернешь.

– Ну, не пришла – и не пришла. Что тебе до нее?

Пришлось соврать:

– Я для нее масло с лемонграссом берегу. Если ходить не будет, на других клиентов потрачу.

– Ладно. Позвоню.

Любочка нашла в компьютере номер, набрала, поставила на громкую связь. Длинные гудки.

– Домашнего телефона нет? – с надеждой спросила массажистка.

– Мы у клиентов не просим. В России их все равно почти все поотключали.

Данг против воли вспомнила старинный дисковый аппарат, что остался дома на Филиппинах еще от бабушки, и вздохнула.

– Ну, окей. Если Женья позвонит, передай, что жду ее всегда.

Весь день, пробегая мимо рецепции, с надеждой взглядывала на Любочку. Вечером уточнила:

– Не звонила Женья?

– Нет.

И тогда – не дожидаясь очередного страшного сна – Данг решилась.

Вышла на улицу. Прошла пару кварталов – в другую сторону от их общежития. Достала телефон. И нажала на имя «Tanya».

Немыслимо, конечно, звонить клиентке в воскресенье в начале одиннадцатого вечера. Но Данг почему-то казалось: Танья поймет. И не станет сердиться.

* * *

Чем старше родители, тем несносней становятся, – все подруги жаловались. Но оптимистка Садовникова радовалась: ее родичи не лежачие, не в маразме, что уже хорошо. А мелкие причуды можно пережить. Подумаешь, требует мамуля обязательного контрольного звонка в 23.00 – наберем, жалко, что ли. И оладьи (категорически вредные для фигуры) раз в неделю вытерпим. Даже вечные разговоры про «замуж и дети» научилась выслушивать покорно, не взрываться в ответ.

С любимым отчимом Валерочкой еще проще – впрочем, как и всегда было. Тоже стареет, конечно. Все больше толстеет. Про диету и плохой холестерин даже слышать не хочет. С любимой жилеткой (Таня подарила лет двадцать назад) расставаться не желает, самолично штопает дырки. Но хотя бы мозг, как мамочка, не выносит.

И готовит по-прежнему обалденно. Раньше только классикой баловал – борщи, бигос, отбивные с картошкой, – а нынче кулинарные программы смотрит, на инстаграмы продвинутых поваров подписался. То на креветки в сливочно-манговом соусе попадешь, то на мидии, маринованные по гламурному рецепту.

Сама Таня тратить время на готовку ленилась, поэтому искренне удивлялась:

– Охота тебе возиться?

Отчим улыбался:

– А что еще делать? Времени полно. И голод информационный заодно утоляю. Кроме кулинарных шоу, больше нечего по телевизору смотреть.

Тут не поспоришь – сама Садовникова зомбоящик в принципе не включала.

Жаль только, что недюжинные аналитические способности Валерочки втуне пропадают. Сколько раз выручал ее, вытаскивал, спасал! Притворялся, будто злится, но Таня-то не слепая. Да, Валера переживал, когда падчерица влипала в очередную авантюру, зато, если нужен своей любимице оказывался, на глазах молодел-подбирался. А нынче Садовникова ведет правильное, размеренное бытие. Отчим делает вид, будто этому рад. Но она и сама скучала, и Валерочку давно хотела встряхнуть-развлечь. А то потеряет старичок нюх или вообще в Альцгеймер впадет, без мозговой-то активности.

Поэтому, когда вечером в воскресенье позвонила Данг, Таня еле смогла скрыть радость. Массажистка винилась, что причинила беспокойство, а Садовникова ликовала: наконец-то хотя бы минимальный водоворот в монотонном течении бюргерского существования!

Жаль, конечно, что не мир спасать. Но помочь филиппинке надо.

Валерочку поздним визитом пугать не стала. Позвонила и предупредила, что завтра к обеду приедет.

Мама бы сразу трепыхаться: что случилось, почему вдруг посреди рабочего дня?

Но отчим лишь уточнил:

– Ты не на диете?

Таня как раз собиралась затеять детокс на смузи, но, в предчувствии приключений, с удовольствием его отменила. Когда жизнь летит-несется, лишний вес не прилипнет.

С утра на работе включила турбонадув и в два часа покидала офис с легким сердцем – все, что планировала на день, исполнила, а право не отсиживать тупо от звонка до звонка, по счастью, давно себе выслужила.

Заскочила в продуктовый, приобрела икорки, колбаски, сырку хорошего – чтоб не являться к пенсионеру нахлебницей. И с удовольствием погнала на Сельскохозяйственную, где в однокомнатной квартирке на первом этаже проживал отчим.

Соблазнительные запахи уловила, еще когда парковалась.

Обняла Валерочку, порадовалась – выглядит неплохо, – спросила:

– Судак по-польски?

– Пф. – Он тоже окинул ее внимательным взором, понял: лично с Таней ничего не случилось, и усмехнулся: – Я похож на повара советских времен?

– Тогда… барракуда? Фаршированная икрой летучей рыбы?

– Нет, сегодня скромно. Запеченный карп на овощной подушке с грибами.

– Вау!

– И сугудай на закуску.

– Сугу-что?

– Пойдем.

Прошли в комнату – когда падчерица не сваливалась как снег на голову, Валерочка всегда накрывал стол там. Ну, пижон, настоящий пижон становится к старости! Скатерть наглаженная. Приборы разложены по линеечке. Кольца для салфеток завел!

Какой уж тут детокс! Таня копила аппетит с утра. Сугудай оказался семгой, маринованной по рецепту северных народов. Карп таял во рту. Не забыл отчим и про ее любимую корейскую морковку. А как удержишься от черненького из хлебопечки да с домашним маслицем на семи травах?

После обильной трапезы пришлось пуговицу на брючках расстегивать. Отчим тоже расслабил пояс домашних штанов.

Таня простонала:

– Раскормишь ты меня! До своих габаритов!

– Еще шоколадный фондан будет, – усмехнулся отчим.

– Нет, нет! Давай сделаем перерыв. У меня к тебе дело. Для твоей квалификации смешное, но я обещала помочь. Это не для меня. Данг попросила.

– Филиппинская девушка? Которую ты просвещаешь? – Валера, в отличие от мамы, знал все (ну, или почти все), чем Таня живет.

– Ага. Она. У нее клиентка на массаж не пришла и даже не предупредила. Телефон не отвечает. Данг волнуется.

Никакой тебе реакции в ответ. Молчит. Слушает.

Таня улыбнулась:

– Сама понимаю. Звучит глупо. Клиент – он и есть клиент, один ушел, другой появится. Но Данг… она, понимаешь, немного экстрасенс. И у нее нехорошие предчувствия. Ей снится, что сын этой клиентки один, плачет, а мамы нет нигде. Я знаю: ты предсказателям не веришь. Но Данг клянется, что у нее сны вещие. Ну, или она так считает. Иначе не позвонила бы мне. Для филиппинки это вообще неслыханно – малознакомого человека побеспокоить, да еще вечером!

– Вы на каком языке общаетесь? – спросил вдруг Валера.

– На английском, конечно.

– А если клиент не знает английского?

– Администратор спрашивает пожелания по массажу и переводит.

– А в России твоя Данг давно?

– Второй год.

– Ясно.

Вроде бы ничего не сказал, но Таня вдруг вспомнила: они сидят в ресторане. Обсудили заказ, официантка уточняет, записывает. И Данг не хлопает глазами, как обычный иностранец непонимающий. Явно вслушивается в русскую речь.

– Может, и понимает немного по-нашему, – запоздало признала Садовникова. – Но точно не знаю. Мне проще по-английски, чем корявый русский разбирать.

– Массажистки вообще народ смышленый. Шустрый, – усмехнулся Валера.

– Это ты к чему?

– Да так. Одну оперативную разработку вспомнил.

– Думаешь, Данг меня использует? – нахмурилась Татьяна.

– Ну, ты ведь по ее просьбе здесь, – парировал Валера. И поспешно добавил: – Хотя я очень, очень этому рад. А скажи, вы когда в рестораны вместе ходите, кто платит?

– Я. Но сама и предложила! У нее зарплата копеечная, детей трое. Она все домой отсылает!

– Танюшка, не горячись. Мне нужно знать, на кого я работаю.

– А ты ей поможешь? – просияла Татьяна.

Валерочка подмигнул:

– Придется. Раз ты говоришь – малоимущая.

– Не издевайся. Данг реально переживает!

Но по лицу отчима видела: в добрые намерения филиппинки тот ни капли не верит. Хотела продолжить спор, но осеклась. Какая ей-то разница? Хочет Валера подозревать массажистку во всех смертных грехах – так и пусть себе. Если Данг действительно не окажется пушистой и белой, Тане урок. Впредь внимательнее себе подруг будет выбирать.

* * *

Первым делом Валерий Петрович вызнал все, что мог, про «заказчицу».

Тридцать пять лет, муж, трое детей, медицинский сертификат. В России легально – рабочий контракт, налоги, регистрация в столице. Зарплата, похоже, занижена и санитарная книжка покупная, но тут не с филиппинки надо спрашивать. Сам Ходасевич по массажным салонам не ходил, но по работе сталкивался – когда под личиной релаксационных услуг скрывались бордели и наркопритоны, – поэтому следующим этапом проверил место работы Таниной подруги.

«Восточный СПА-рай» оказался разветвленной сетью – семь салонов в Москве, филиалы в Питере, Новосибирске, Екатеринбурге. Хозяин в лихие девяностые водил дружбу с орехово-зуевскими, но уже в начале двухтысячных от бандитов отмежевался и ходил теперь под защитой бывших коллег Ходасевича. Возможно, иные массажистки в его салонах и оказывали клиентам сексуальные услуги, а потом их шантажировали, но пока что двигаться в данном направлении смысла не имело.

И Валерий Петрович перешел непосредственно к Таниной просьбе. Фамилия клиентки и номер ее мобильника в его распоряжении имелись.

Телефон принадлежал Евгении Петровне Сизовой. Гражданка проживала в Подмосковье, состояла в браке с Максимом Юрьевичем Тасенковым (однако фамилию оставила девичью). Воспитывала сына Дмитрия семи лет от роду. Трудилась главным бухгалтером в столичном фитнес-центре «Пегасус».

Не судима, ни на каких учетах не состояла. Хронических заболеваний – по крайней мере, официально – не имела. В районную поликлинику последний раз обращалась два года назад – сходила к терапевту, сделала флюшку (без патологии) и поставила спираль.

А в пятницу, двадцать пятого июня, ее экстренно госпитализировали в ближайшую больницу с обширным геморрагическим инсультом. Состояние в настоящий момент крайне тяжелое, прогноз неблагоприятный.

Ходасевич аж крякнул. Всего-то тридцать восемь лет женщине.

* * *

Когда Данг узнала, горько расплакалась.

А едва слезы высохли, твердо сказала:

– Я хочу ее навестить. Как это сделать?

– Не знаю, – слегка опешила Таня. – Если инсульт, она, наверно, в реанимации. Туда не пустят.

– А если денег дать? – вкрадчиво произнесла филиппинка. Поспешно добавила: – Я заплачу. Ты только узнай, кому.

– Но зачем тебе это? – Садовникова искренне не понимала.

Данг опустила глаза. Прошептала:

– Это просто моя просьба к тебе.

– Слушай, не держи меня за дурочку. Ты что, всех клиентов, кто заболел, ходишь в больницу навещать?

– Я хочу понять, что с ней случилось на самом деле, – отрезала Данг.

– Ты что имеешь в виду?

– Таня, дай мне слово, что не будешь смеяться. Хотя смейся. Я сумасшедшая, наверно. Дело в том, что я всегда предчувствую, когда у человека будет инсульт. Заранее. За две недели минимум.

Она взглянула на Садовникову с опаской. Но та заинтересовалась. Спросила с любопытством:

– А как это можно предчувствовать?

– Если совсем скоро будет апоплексия, кожа на голове становится очень горячая. И взгляд – будто из другого мира. Я своим клиентам уже два раза предсказала. Один раз дома. Второй – здесь, в России.

– И что с ними стало? – заинтересовалась Татьяна.

– Молодой мужчина сказал, что я dura, – вздохнула Данг. – И умер. Через неделю. А еще одна женщина в Маниле тоже сначала ругалась. Но все-таки пошла к врачу, и у нее определили раннюю стадию. Вылечили. Она полностью восстановилась. Потом приходила деньги давать. Про меня даже писали в местной газете.

– Круто, – оценила Садовникова.

– Женья, как и ты, моя клиентка уже второй год. Я хорошо знаю ее тело. У нее хорошая кровь, сильное сердце и хладнокровный характер. Такие люди могут умереть от рака, от травм. Но у нее не было никаких предпосылок для удара. Десять дней назад, в прошлую субботу, она приходила. Я разминала ей шею, голову и не почувствовала ничего. Никаких предвестников. Поэтому я считаю, что врачи ошиблись.

– Ну, знаешь. В России медицина, конечно, не шедевр… особенно бесплатная. Но, по-моему, с диагнозом инсульт ошибиться трудно. Тем более сейчас томографы во всех больницах.

– С ней могли что-то сделать. И это вызвало удар, – тихим голосом произнесла Данг.

– Кто? Как? Зачем?

– Можно приготовить настой из лимонника и женьшеня. Дать выпить и прочитать заговор. Травы повысят давление на тридцать или сорок единиц. А колдовство способно усилить его в несколько раз. И тогда давление поднимается до такой степени, что рвется сосуд. Но в организме не останется никаких следов. У нас на Филиппинах есть такая женщина… плохая. К ней обращаются те, кто хочет овдоветь.

– Господи, Данг, что за дикости ты рассказываешь!

Опустила глаза:

– Танья. Я никогда не лезу в личную жизнь клиентов. Даже специально стараюсь не вникать, если они что-то рассказывают. И когда по телефону говорят, не слушаю. Но я… я уже давно в России и немного знаю ваш язык. Говорить хорошо не могу, но кое-что понимаю. У Женьи… у нее нехороший муж. Она бухгалтер и работает много. А он… он, кажется, на ее шее сидит.

Таня (хотя и не хотела) вовлеклась в странный диспут:

– Но если за ее счет существует, какой смысл убивать? Она нужна ему здоровая и живая!

– У Женьи, несомненно, есть накопления. Дом, где они живут, лично ей принадлежит, я так поняла. Он законный супруг. Если она умрет, все ему достанется.