Текст книги "Ревность волхвов"

8 января

Предыдущую запись я сделал вчера после ужина. Однако позже произошли события, о которых нельзя не рассказать, потому что…

Но постараюсь быть последовательным. К слову, несмотря на то что метель улеглась и стояла ясная погода, тело Пети так до сих пор и не нашли. Снегу с тех пор везде, особенно под горой, намело целые сугробы, в человеческий рост. Возможно, Горелов остался погребен под белой пеленой. А может, его труп унесла незамерзшая река…

Однако поиски продолжались, теперь финская полиция и спасатели привлекли собак. Вероятно, операция продолжится и сегодня. Бедный Петя!.. Как же подло поступила с ним его законная супруга! И жутко думать, что я, в какой-то степени, тоже стал причиной его нелепой гибели. Я не столь виноват, конечно, как его жена, но все же, все же, все же…

Так о чем это я? На самом деле, покуда мы с Леськой носились по серебристым лапландским лесам, выгоняя из крови адреналин вместе с потом, – мне пришла в голову одна неплохая мыслишка. Когда мы вернулись домой, я о ней расточительно забыл. Но после того, как все в нашем коттедже – и чета Большовых, и Саня – улеглись, а я в гостиной сидел за ноутом и бесцельно блуждал по Сети, то вдруг снова вспомнил. И тогда достал свой телефон: ведь им я снимал странички из блокнота безвременно нас покинувшего (в смысле: уехавшего в неизвестном направлении) Родиона.

Кстати: не наш ли с Лесей самопальный обыск напугал его? И стал причиной исчезновения? Уж такой человек, каким он оказался, наверное, должен был заметить, что в его вещах рылись…

Невзирая на род занятий Родиона (отныне известный нам благодаря геноссе Бокову) я не переставал ему симпатизировать. Спокойный, умный и уверенный в себе мужик, без грамма понтов и выпендрежа. И почему-то до сих пор не верилось, что он может оказаться вдобавок убийцей. Да и зачем ему было убивать Вадима?

Я опять сбиваюсь… Итак! Я отыскал на своем телефоне фотку – снимок листка из блокнота Сыромятского. Там значилось:

БНГК – МРМН: 18—22

МРМН – РВНМ: 2—3

РВНМ – СТКГЛ: 2—3

Еще на бегу, в лесах, я, кажется, понял, что означала эта абракадабра. Теперь я проверил себя, с помощью Интернета, – и практически перестал сомневаться.

Время было еще детское, всего одиннадцать вечера (правда, в Финляндии – наверное, из-за полярной ночи – многие стали рано ложиться спать, но ко мне это не относилось). Я оделся и отправился через лесок в другой коттедж, занимаемый нашей компанией. Злодейка-судьба распорядилась так, что теперь там проживали исключительно дамочки: Леся со Светой, несчастные вдовы Женя с Настей, а также ставшая соломенной вдовой Стелла.

Я начал фантазировать на ходу: может, над домом тяготеет страшное заклятье? Может, отдыхала там когда-нибудь финская пара. Какая-нибудь чета, скажем, Нюханенов: Кокки, допустим, и Кайя. И рассердился однажды Кокки на жену свою Кайю, и одолели его бесы снежной равнины, и ударил он несчастную Кайю, и пала она наземь, и ударилась виском об угол камина, и испустила дух. И заплакал тогда Кокки, стал жалеть свою Кайю, плакать, обнимать ее хладное тело и звать обратно – но недвижима осталась Кайя. И тогда вышел из избушки Кокки и пошел куда глаза глядят, по безмолвной равнине, и затерялся в снегах, и пал, покрытый белым саваном… С тех пор живет в том доме дух несчастной Кайи и мстит всем мужчинам, оказавшимся в нем. Убивает их Кайя, или доводит до самоубийства, или изгоняет… А что, чем не сюжет для готического романа! Его можно было бы назвать «Вдовий домик». Кстати, проклятие злобного духа тоже ведь можно рассматривать в виде версии – она не лучше, но и не хуже, чем прочие. Только вряд ли ее примут всерьез финская полиция и Кирилл Боков. Да и Леся, донельзя правильная девушка.

Тогда, вчерашней ночью, я добрался до пресловутого «вдовьего домика» и увидел, что в Лесиной спальне еще горит свет. Я тихонько постучал в стекло. Жалюзи отодвинулись, появилась голова Леси. Девушка разглядела меня и удивилась. И, кажется, обрадовалась. Возможно, решила, что я пришел петь у нее под окном серенады.

Она открыла свой тройной стеклопакет.

– Что случилось?

– Выходи, поговорить надо.

– Сейчас.

Через семь минут она, одетая, появилась на крыльце.

– Прогуляемся? – предложил я.

– Что произошло?

– А ты гуляешь с мужчинами, только когда что-то происходит?

– Когда меня поднимают среди ночи – да, – парировала она.

– Тогда считай, что произошло.

– Опять кто-то пропал?

– Лучше. В мой мозг пришла роскошная мысль.

– Неужели? – не без иронии улыбнулась она (убить ее мало за эту иронию!). – Ну, выкладывай. Кстати, у тебя не найдется сигаретки?

Я протянул ей пачку.

– Я чувствую себя совратителем малолетних.

Она прикурила и подняла глаза:

– А ты сам не чувствуешь себя жертвой совращения?

Леся впервые упрекнула меня за эпизод с Женей, и я, признаюсь, слегка смешался:

– Для мужчин подобные взбрыки очень мало что значат.

– Да? Вот оно как? Что же тогда для вас значит много? Ты скажи, чтоб я знала. Для будущего общения с вашим братом.

Она пристально смотрела мне в глаза.

– Нну… Для мужчин важно глубокое искренне чувство. Привязанность. Непреодолимая тяга к партнеру.

Она усмехнулась.

– А ты молодец. Хорошо подготовился.

Мы стояли лицом к лицу, и самое время было ее обнять.

– Руки прочь!

Я, однако, попытался прижать девушку к себе.

– Руки прочь, я сказала! – воскликнула она яростно и высвободилась. – Я не люблю быть второй!

– О’кей, – я сделал вид, что и обиделся, и смирился. И тоже закурил.

Наш поганый дым, казалось, портил среду обитания на десяток километров в округе.

Мы молча пошли по пустынной дороге. Вокруг нас возвышались величественные, словно орга́н, ели, усыпанные снегом. Небо, впервые за все время нашего пребывания в Лапландии, было совершенно ясным, ни облачка. Сверкали мириады звезд – от хрустальных гвоздей до крошечных светляков. И забирал морозец.

– Ну, выкладывай, что ты там придумал.

Леся затушила сигарету о снег и, чтобы не засорять природу, дошла до ближайшего мусорного контейнера, стоявшего у пустующего коттеджа, и выкинула туда чинарик. Здесь мы все очень быстро стали закоренелыми чистюлями. Лучшее доказательство философской идеи, что бытие определяет сознание.

А мне уже расхотелось рассказывать. Да и вообще иметь с Леськой дело. Сколько еще она будет на меня дуться? Сколько мне еще придется устраивать вокруг нее танцы с бубном? Но раз уж пришел… И заинтриговал ее… Я нехотя молвил:

– Я расшифровал страничку из блокнота Родиона.

Я давно уже заметил, что Леся принадлежит той странной и непонятной мне породе женщин, кого работа возбуждает. И когда я завел разговор о расследовании, она немедленно оживилась:

– Да ты что!

Я показал ей на дисплее телефона записи Сыромятского.

БНГК – МРМН: 18—22

МРМН – РВНМ: 2—3

РВНМ – СТКГЛ: 2—3

– Знаешь, что это? График движения груза. Аббревиатуры – названия городов. БНГК – значит Бангкок. Бангкок у нас что? Таиланд, золотой треугольник… Наркотическая столица, даже бритому ежику ясно…

Леська слушала внимательно, заинтересованно.

– Второе слово, МРМН, – я думаю, Мурманск. Незамерзающий порт Заполярья. Значит, наркотик собирались везти из Бангкока в Мурманск. Видимо, по морю. По Тихому океану, потом Северным морским путем… А знаешь ли ты, женщина, что торговый пароход делает в среднем двенадцать миль в час? Стало быть, около пятисот километров в день. Вот и получается, что весь путь от Бангкока до Мурманска займет как раз восемнадцать – двадцать два дня. Разброс – в зависимости от штормов, ледовой обстановки и прочего…

– Слушай, ты такой умный, – грубо польстила мне Леся, и это был добрый знак.

– Ну, это не я, а Интернет, – решил я поскромничать. – А теперь вернемся к нашим баранам, то есть пароходам. Итак, груз приходит в Мурманск. Оттуда его везут по суше, через российско-финскую границу, в Рованиеми. Или, на таблице Родиона, – РВНМ. Дорога от Мурманска сюда, по его подсчетам, займет два-три дня. Уж не знаю, чем его повезут: грузовиком, машиной, оленьей упряжкой… А отсюда его отправят в СТКГЛ, то есть в Стокгольм…

– А с нашего московского самолета в Киттилях как раз мужика с наркотиками сняли… – не совсем впопад вдруг вспомнила Леся. – Может, Родион как раз тогда воздушную границу тестил. Увидел, что она, типа, под замком. И начал искать другой путь.

– Запросто, – согласился я.

– Только кружной путь получается. Тихий океан, Северный морской путь…

– Значит, у наркокартеля, на который работает Родион, в Мурманске на таможне есть дыра. И вдобавок еще имеется окно на российско-финской границе. Главное ведь в наркотрафике – не расстояние, а чтобы щель была на границе, через которую можно зелье протащить. Иначе не стоит и пытаться. Тогда понятно, что здесь нужно Родиону… Он тут как раз и занимался тем, что окна на границе организовывал… Искал, кого нужно подкупить, запугать или шантажировать. Зато, попав в Финляндию, в шенгенскую зону, дальше наркотик пойдет бурным потоком по всей Европе безо всяких препятствий…

– Получается складно, – без особого экстаза одобрила Леся. – Ну, и что нам твое чудовищное разоблачение дает?

– Они действительно искали новый путь для наркотрафика. Родион и его сообщники. Панайот и другие. И они, наверно, таки разработали его.

– Хорошо, но при чем здесь убийство Вадима? – не в бровь, а в глаз спросила Леся.

– Наверно, ни при чем. Зато ты можешь доложить о находке Бокову. А он тебе московскую прописку даст.

– Позволь, – холодно ответствовала Леся, – я свои личные проблемы буду решать сама. Без помощи Бокова. И твоей… Спасибо, конечно, за заботу.

После такой отповеди мне совсем расхотелось с ней разговаривать. Леся, кажется, почувствовала это и мягко предположила:

– А может, Сыромятский и вправду убил? За то, что Вадим разоблачил его?.. Ну, допустим, Сухаров узнал о планах наркоторговцев – ведь он очень давно знаком с Панайотом и, наверное, ведал, что тот промышляет наркотой… И тут Вадим увидел, что Родион с ним общается. И, возможно, заметил или услышал нечто, чего не должен был видеть и слышать. А может быть, даже стал шантажировать Родиона. И тогда наркомафия решила убрать Сухарова.

– По-моему, – заметил я, – ты сама не веришь в то, что говоришь.

– Точно! – неожиданно легко согласилась Леся. – Не верю… Эх!.. – Мечтательно вздохнула она. – А хорошо бы действительно Сыромятского прижать и за это квартирку от Бокова в Москве получить.

– Кишка у него тонка – столичное жилье раздавать.

– У него-то, может, и тонка – а вот у его ведомства нет.

– Его ведомство, – возразил я, – в основном другим жильем распоряжается. В Туруханске и Верхоянске.

Леся усмехнулась и спорить не стала.

Мы кружили с ней по ночным, лесным… Не знаю, как назвать – дорогам?.. Но они тянулись в окружении вековых дерев, и по ним проезжало от силы три машины в сутки… Просекам?.. Но вдоль просек там и сям были разбросаны коттеджи… Словом, прогуливаясь по лапландским линиям, мы вдруг оказались у подножия горы. Подъемники были остановлены, прожекторы погашены. Ни души. И только ратраки[20]20
  Ратрак – род бульдозера для расчистки горнолыжных трасс.


[Закрыть], освещая себе путь мощнейшими фарами, утюжили гору, подготавливая трассы для завтрашних чемпионов слалома и скоростного спуска.

– А пойдем наверх, – предложила Леська. – Никогда не была там ночью.

Меня на подобные походы уговаривать не надо. По небольшому заснеженному брустверу мы забрались к начальной станции подъемника. Никого: только лес, снег, звезды, тишина… Один ратрак полз, удаляясь от нас, в гору, а второй утюжил ее, спускаясь. Что-то инопланетное было в этом пейзаже, что-то из иллюстраций к старым фантастическим романам. Ни человека, ни следа, бесконечный снег, вокруг загадочный лес, и почти бесшумно ползут странные вездеходы с тысячесвечными прожекторами.

А небо над нами продолжало сиять кристальными звездами. И вдруг, словно в продолжение фантастического фильма, над лесом полыхнуло что-то, похожее на зарево, – только оно почему-то оказалось белым. Полыхнуло – и погасло, и я совсем уже подумал, что мне почудилось, как сполох появился снова. Возник – и стал бесшумно разворачиваться своими белыми складками, словно странный величественный занавес. Леся тоже заметила его, уставилась на небо и потрясенно прошептала:

– Боже мой! Что это?!

– Я думаю, – небрежно заметил я, – мы с тобой стали свидетелями интереснейшего природного явления: полярного сияния. А у вас в Томске его, что, не бывает?

Леся пихнула меня кулачком в плечо. Я ерничал, однако северное сияние и на меня произвело сильнейшее впечатление.

Светилось уже полнеба. Ледяное зарево переливалось белым. Потом кое-где оно стало менять цвет с серебристого на зеленый и обратно. Честно говоря, перед столь впечатляющим зрелищем хотелось пасть ниц, словно перед явлением бога.

– Фантастика… – прошептала моя спутница. – Красота-то какая…

По-моему, она была потрясена зрелищем, и, вероятно, теперь ей хотелось, чтобы я ее обнял – чтобы таким проверенным способом отгородиться от величественного и пугающего явления природы. Но это уж фигушки! Ты, Лесечка, не любишь быть второй, а вот я – терпеть не могу бесплодных попыток.

– Слушай, а ты знаешь, почему оно бывает? – спросила Леся. Кажется, теперь она пыталась защититься от грозного феномена если уж не мужской поддержкой, то, по крайней мере, научным знанием. Ну и, наверно, хотела мне заодно польстить.

– Пока физическую природу северного сияния никто не объяснил, формулами не описал, – безапелляционно заявил я. – Если говорить коротко, оно – проявление земного магнетизма.

– А почему у нас, в средних широтах, его не видно?

– Здесь, на Севере, тропосферный слой очень узкий. Только не спрашивай меня, как сияние с толщиной тропосферы связано. Лучшие умы бьются, где уж нам.

А небесное зарево все шевелилось и шевелилось своими складками, и Леся опять затихла, пришибленная величественным зрелищем.

– Какая дикая вещь, – прошептала она. – Прямо крышу сносит.

– Да, – заметил я, – ничего удивительного, что у Пети здесь обострение началось… И он стал на людей бросаться…

Леся оторвала свой взор от неба и цепко посмотрела на меня. Она все-таки была законченным трудоголиком. Даже красота полярного сияния не могла заставить ее напрочь забыть о работе.

– А ты все-таки считаешь, убил Петя?

– Конечно, – убежденно сказал я. – А потом он совсем с ума сошел и начал на других людей – на меня, например – кидаться.

– Однако версия, что убийца – Петр, кое-какие вещи все же НЕ объясняет…

– Например?

– Например? Кто сбросил камень на головы Вадима и Жени?

– Как «кто»? Он же.

– Он что, следил за ними? – хитро прищурилась Леся. – Без лыж, по пояс в снегу?

– Почему? Нет, – спокойно объяснил я. – Он случайно их увидел. Как они стоят рядышком, покуривают, любезничают… Тут в нем взыграла ревность – вполне естественно! – он и кинул сверху на них валун…

– Ах, он увидел их случайно… – иронически протянула девушка. – А скажи, откуда в чемодане семьи Гореловых взялись совершенно новые серьги? Тоже случайно туда завалились?

– Почему случайно?! Серьги Жене подарил Вадим. А их потом мог, например, обнаружить Петр. Нашел и понял, что связь жены с его другом продолжается. Вот тебе и мотив убийства.

– Что ж, может быть, – неожиданно согласилась Леся. – А ты, кстати, не задумывался: почему именно в день убийства нам с тобой предложили халявные ски-пассы? Кому и зачем понадобилось, чтобы я и ты весь день проторчали на горе?

– Так сложилось, – пожал я плечами. – Просто Стелла с Родионом именно в тот день собрались в Рованиеми… То есть, – запнулся я, – не в Рованиеми, а, как мы сейчас знаем, каждый по своим делам… Но все равно – так совпало…

– Ах, опять совпало… – с прежним сарказмом протянула Леся. – А почему, скажи мне, убитый Вадим лежал на кровати весь голый? И еще: почему сразу после убийства (ты сам мне рассказывал!) в ванной вашего коттеджа была открыта форточка? Кто-то проветривал? Но зеркало над раковиной, как ты говорил, все равно слегка запотело… И еще один вопрос: почему, когда я в день убийства вернулась с горы в наш коттедж, одна чашка стояла не в посудомойке, а просто в раковине?.. И, кстати, помнишь еще один эпизод – я тебе о нем тогда на подъемнике рассказывала… Почему в ночь перед убийством твоя Женя не дала своему супругу Петру?

Обиженный и ее высокомерным тоном (тоже мне, подумаешь, блин, великая сыщица) и тем, что имя Жени она теперь употребляла не иначе как совместно с притяжательным местоимением «твоя», я воскликнул:

– Да ты, по-моему, просто «почемучка»! «Почему северное сияние светит?! – передразнил я ее. – Почему чашка в раковине, а не в посудомойке?!» Да поставили ее туда. Просто так!.. Кто-то попил воды и автоматически поставил. Ты думаешь, что все на свете должно сопрягаться со всем! Что все факты должны укладываться один к другому. Ну, давай – еще полярное сияние к убийству привяжи!

Леся усмехнулась, однако ответила серьезно, но миролюбиво:

– Может, и привяжу… А, кстати: ты тут, как раз в связи с сиянием, упоминал про Петины обострения? Откуда ты вообще взял, что Петр Горелов не совсем психически здоров?

– Как?! – воскликнул я. – Мы же сами с тобой в его чемодане таблетки нашли!

Девушка дернула плечом:

– А может, это не его таблетки, а, как раз наоборот, твоей Жени?

– Не называй ты ее «моей»! – перебил я. – Никакая она не «моя»!

– О’кей, о’кей, – пошла Леся на попятную. – Согласна: не твоя… Я о другом – о ее несчастном погибшем муже. Тебя, по-моему, не удивило, что мы антипсихотическое лекарство у Пети нашли, не так ли? Значит, ты еще до таблеток предполагал, что у него с головой не все в порядке? Почему?

– Как «почему»? А все его поведение? Это самоубийство, дурацкое, нелепое…

– Но, по-моему, – проницательно заметила Леся, – ты и до вашей с ним ссоры полагал, что у него с крышей не в порядке… Вот я и спрашиваю: откуда ты это взял? Изначально?

И тут я вспомнил – и, честно говоря, слегка смутился. Но не потому, что в свое время невольно подслушал чужой разговор, а потому, что до сих пор не рассказал о нем Леське.

– Я об этом случайно услыхал. Еще в самый первый день, как только мы сюда приехали…

– И что же ты такого подслушал?

– Вот как раз то самое! Что у Пети с головой проблемы.

– А кто разговаривал?

– Та самая «моя Женя», – передразнил я ее, – говорила об этом своей подружке Насте. Что она боится, как бы у ее мужа здесь обострения не случилось.

Лицо Леси вспыхнуло какой-то искрой. Огнем некоего (непонятного мне) вдохновения.

– Ах, вот оно как… – протянула сыщица.

– Что такое? – переспросил я.

– Да нет, ничего, – ушла от ответа Леся.

А вскорости полярное сияние, словно обидевшись, что мы перестали обращать на него внимание, не захотело бесцельно расточать краски и свернуло свои занавесы. Только звезды остались равнодушно сиять на небе – и ратраки не менее равнодушно ползали по земле…

Через минуту, прошедшую в молчании – девушка, казалось, о чем-то напряженно размышляла, – она вдруг досадливо воскликнула:

– Нет, все равно не сходится!

– Что у тебя не сходится? – спросил я участливо, однако детективша ответила вопросом:

– Иван, ты не замерз?

– Нет, а ты?

– Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.

И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.

От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса – просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.

– Я ничего не понимаю! – вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. – Ни-че-го!

– Что ты не понимаешь? – спросил я участливо.

– Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.

– Ну почему любой? – переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. – Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.

– Почему? – не приняла она шутейного тона. – Почему мы с тобой не могли?

– Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?

Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.

– Не могла убить своего мужа и Настя, – вернулся я к прерванному разговору.

– Правильно, – кивнула Леся. – Почему?

– Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.

– Икзэктли[21]21
  Совершенно верно (англ.).


[Закрыть], – согласилась девушка.

– И Женя убить тоже не могла.

Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.

Я пожал плечами:

– Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.

– Согласна, – кивнула Леся. – А еще? Кого еще мы можем исключить?

Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.

Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками – в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.

Я признал:

– На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.

– В том-то и дело! – воскликнула Леся.

Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.

– Вот скажи мне, – вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, – только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?

– А женщина красивая?

– А есть разница? – обернулась и уставилась на меня Леся.

– Конечно, есть.

– Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?

– Ну, наверно.

– Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?

– Не имеет.

– А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?

– Абсолютно нет. На новенького даже лучше.

– Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… – Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.

Однако я возразил:

– Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.

– То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?

– Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.

– Вот ты как все повернул! – усмехнулась она. – Женщины, значит, во всем виноваты.

– Конечно, – убежденно сказал я. – Вы – сосуд диавольский, соблазняющий…

– Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… – саркастически протянула Леся.

Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, – все равно завтра лыжники его разъездят.

– Ну, – повернулась она ко мне, – а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?

Я минуту подумал и кивнул.

– Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…

– А что же? – воззрилась на меня сыщица.

– Главное – у него в башке сидела бы мысль о том, что, переспав с ней, Вадим Кену – которого, по-моему, не сильно любил – рога наставляет. То есть мстит ему и унижает.

– Ах вот оно как… – протянула Леся. – У вас тут тоже целая психология…

– Но почему ты решила, – воскликнул я, – что в убийстве есть какой-то сексуальный момент?

– Ты что, еще не понял?

– Пока нет.

– Вадим лежал на кровати голый. Абсолютно голый.

– Ну и что? У нас, знаешь ли, в коттедже отлично топят.

– У нас тоже. Но…

Она запнулась.

– Что «но»?

– Ни финские полицейские, когда обыскивали после убийства ваш коттедж – а они искали очень тщательно, могу тебя уверить, – ни мы с тобой, когда осматривали давеча наш дом, не нашли ни одной окровавленной вещички. Ни единого предмета гардероба. А ведь крови было много, очень много – ну, ты сам видел… Спрашивается: почему убийца не испачкался?

В этот момент ратрак развернулся и зачем-то пополз в нашу сторону. Почему он вдруг решил возвращаться? Неужели единожды пройденное полотно показалось ему недостаточно ровным? Его прожектора били нам прямо в глаза, слепили, и тут я, против воли, подумал, что место и время сейчас идеально подходят для убийства. Для того, чтоб убили – нас.

Мы с Лесей в свете фар как на ладони. Одни в лесу. Вокруг ни души. Никто не услышит выстрелов. А даже если услышат, никто не обратит внимания. А тела – наши тела! – можно будет закопать в снег, и до весны – а она здесь наступает в мае – нас никто не найдет, как до сих пор не нашли Петю. Да и потом косточки наши (как и его бедные кости) могут растащить волки и лисы – которых здесь во множестве…

И я, не рассуждая, с силой дернул Лесю за руку. Она не ожидала и рухнула в темноту, в снег. Сам я упал сверху и прикрыл ее своим телом.

– Ты что? – прошептала она. Дыхание стало учащенным.

Я прижал палец к губам: молчи, мол. Она послушалась.

Тут мимо нас прополз ратрак. Краем глаза я увидел, что в кабине сидит все тот же меланхоличный финн. Вряд ли он собирался нас убивать…

– Ты что, покушения боишься? – вдруг хихикнула Леся.

Я не ответил. Мы лежали в снегу, и наши лица оказались совсем близко друг от друга. От ее кожи вдруг пахнуло одуряющим, головокружительным ароматом духов, и я поцеловал ее в губы. Она коротко ответила на мой поцелуй, а потом вдруг рывком отстранилась и вскочила на ноги.

– Не сейчас, – тихо и волнующе проговорила она.

– Опять «не сейчас», – пробурчал под нос я. Я не спешил подниматься. – А когда будет «сейчас»?

Как ни странно, она расслышала и сверху вниз пропела мне в ответ:

– Во-первых, ты пока не прощен. А во-вторых, еще не заслужил.

Про себя я усмехнулся: «Тоже мне, провинциальная Снежная королева!.. Я ей служить должен!..» – но вслух ничего не сказал. Все равно сейчас не время и не место для решающей атаки на ее бастионы.

Я поднялся и отряхнул свою одежду от снега.

– Расскажи мне про Женю, – вдруг попросила Леся.

– Что именно? – я нахмурился и, кажется, покраснел. Очень уж неожиданно прозвучал ее вопрос.

– Меня НЕ интересует, хороша ли она в постели и все такое. А вот как все было? О чем она с тобой говорила?

– Зачем тебе знать?

– Чтобы дополнить психологический портрет подследственной. В сексе, знаешь ли, люди обнажают не только тела, но и, прости за выспренность, свои души.

– Не знаю я ничего, не помню.

– Я понимаю, тебе, должно быть, неловко. И все-таки, – твердо сказала Леся. – Пожалуйста, расскажи.

Что ж, подумал я, ревность – мощный афродизияк. Может, когда Леся узнает подробности нашей с Женей короткой любви, она ко мне станет внимательней?

За разговором мы и не заметили, как дошли до нижней станции гондолы. Подъемник, естественно, был закрыт – так же как и магазины, и бары. Фонари на трассе светились в одну десятую своего накала – но все-таки горели, придавая пустынной черной трассе, вздымающейся круто в гору, инопланетный, потусторонний вид.

Я начал подробный рассказ про свое приключение с Женей.

Мы не спеша шли в сторону дома – по лыжне, ведущей по лесу у подножия горы. Мы столько раз катались по ней, что она должна была стать нам родной. Однако в темноте, когда даже фонари, обычно освещавшие ее утром и вечером, погасили, дорога показалась мне совершенно незнакомой и даже опасной. Лес подступал со всех сторон, холодные звезды светили с небес, и в тот момент я вдруг понял, как мне надоела зима, холод, полярная ночь… Захотелось оказаться где-нибудь на солнечном острове, у бирюзового океана, в одних плавках… И чтобы Леся была рядом… Я мечтал об этом, однако рассказывал юной сыщице о моем с Женей коротком свидании, случившемся темной ночью в морозном тумане…

Когда я закончил, мне не показалось, что Леся так уж взревновала. Для нее, по-моему, работа означала больше, чем секс и любовь, вместе взятые.

– Понятно, – сказала она. – Значит, Женя постаралась подставить собственного мужа.

– Возможно. А может, и правду сказала.

– А тебе не показалось, Иван, что она тебя просто использовала? Тебе не противно?

Я усмехнулся.

– Ну, так ведь и я ее просто использовал. И неизвестно, кто кого пользовал больше.

– Не надо пошлостей, – строго проговорила девушка.

– Ты сама попросила.

– О’кей, пусть так. А теперь, пожалуйста, столь же подробно расскажи мне про вашу дуэль с Петром. Желательно дословно: кто что сказал, и как вы вместе оказались на горе, и как он прыгнул…

– Ладно, расскажу. Но только тебе. Одной. Если меня будут спрашивать финские полицейские или этот Боков из посольства, я буду все отрицать. Не хочу, чтобы меня замешали в это дело.

– Спасибо за доверие.

Я поведал Лесе историю с дуэлью. Она задала пару уточняющих вопросов, я ответил. И тут она вдруг сказала мне спасибо.

– За что?

– Ты мне очень помог.

– Ты что, вычислила, кто убийца? – со смешком спросил я.

Она вздохнула всерьез.

– Я по-прежнему ничего не понимаю. И на самом деле убить мог кто угодно. И Валентина с Иннокентием. И Стелла с Родионом. И Стелла в одиночку – чтобы отомстить за свою сестру Марфу. И сам Родион – если он наркоделец, а Вадим увидел или узнал нечто запретное и стал для мафии опасен… И даже Саня и Света – по неочевидным пока мотивам…

Мы подходили к нашему лесному «микрорайону». Все коттеджи, и обитаемые, и необитаемые, спали – только вокруг редких жилых горели фонари и тосковали машины. Хрустальные звезды ледяными глазами сверху смотрели на нас.