Текст книги "Через время, через океан"

Тоже пришлось пойти. Да и сегодня отказаться было никак не возможно, потому что задумывалась целая вечеринка – на этот раз уже в честь дня рождения Лидии Михайловны.

День рождения, конечно, дело святое. И кормят у балерины вкусно. И в роскошной квартире с видом на сияющую огнями Тверскую бывать приятно. Но только грустно немного. Там, за толстыми стеклами стеклопакетов, зазывно мерцают казино, рестораны, ночные клубы. Идут в обнимку влюбленные парочки. Хохочут веселые компании. Проносятся лимузины... А она – коротает вечера со старухами.

Но только заняться-то больше нечем. Ее друг и любовник Димка по-прежнему оставался в Питере и вестей о себе не подавал. Одноклассник Мишка после их незадавшегося свидания так и не позвонил ни разу. Подружки – вечерами все при своих мужиках, а одна в ресторан не пойдешь...

* * *

Домоправитель балерины Егор Егорович не скрывал, что гостей не очень-то любит, сплошные от них хлопоты. Однако тех, кого считал надежными, принимал безропотно, с какой-то даже военной четкостью. Вот и сегодня, на дне рождения, в коридоре аккуратным рядком выставлены тапочки, под цветы приготовлены вазы, и стол в гостиной накрыт роскошно, словно в дорогом ресторане: хрусталь, серебряные приборы, даже витиевато скрученные накрахмаленные салфетки присутствуют. Хотя публика на первый взгляд собралась простецкая: несколько бедно одетых старух... мужчина средних лет – в мятом, худо сидящем костюме... двое дам, с виду – мелкие чиновницы или бухгалтерши. И всем – как минимум за пятьдесят.

«И чего я, спрашивается, сюда притащилась?» – мелькнуло у Нади.

Крестовская встретила ее сдержанно, скромный букетик из девяти тюльпанов равнодушно бросила на комод – корзины цветов, что ли, ждала, противная прима? Одна Люся обрадовалась: обняла, зашелестела на ухо:

– Ой, Надечка, как замечательно, что вы пришли! У нас сегодня утиная печень, и перепелки, и еще... еще один сюрприз. Специально для вас мы с Лидочкой приготовили!

Старуха лукаво посмотрела на Митрофанову. Надя машинально отметила, что выглядит она неважно: очень бледная, под глазами темные круги, руки подрагивают. И пахнет от нее валериановыми каплями. В таком состоянии нужно в постели лежать, с грелкой в ногах, а не гостей принимать.

И Надя тепло улыбнулась бабульке:

– Да зачем же мне-то сюрприз? День рождения ведь у Лидии Михайловны.

– Ну, Лида у нас сегодня, сразу предупреждаю, в сферах, – заговорщицки проговорила Люся. – С утра меня изводит: то ей корсет подай, то чтобы я Раневскую на ее спектакль позвала... Но вы не обращайте внимания, Надя, вы веселитесь...

«Да с кем тут веселиться – сплошной собес!» – едва не хмыкнула Митрофанова. Даже знакомиться ни с кем не хотелось.

Тетки (то ли чиновницы, то ли бухгалтерши) со знанием дела обсуждали народные средства, якобы помогающие от повышенного давления. Бабки сбились в кружок и дружно ругали турникеты в автобусах – пожилому человеку быстро сквозь них не пройти, а пассажиры сзади напирают, ругаются. Крестовская с отсутствующим видом внимала мужчине в мятом костюме – тот что-то вещал по поводу заката Главного театра. Сплошная тоска. Хоть бы уже скорее за стол сесть – среди закусок, отметила Надя, имелись и тарталетки с икрой, и французские сыры, и семга...

Но тут вдруг за ее спиной раздалось:

– Могу поспорить: ваш любимый коктейль – «Дайкири».

Надя вздрогнула, обернулась: ох, ничего себе! К ней обращался мужчина – да какой! Молодой, не старше тридцати. Высокий, черноглазый, дорого одетый, явно знающий себе цену. Наде, чего уж душой кривить, подобные экземпляры нравились чрезвычайно. Только вот заговаривали они с ней редко – обычно лишь бросали мимолетный взгляд и отворачивались...

Надя сразу подобралась. Широко улыбнулась красавцу:

– Вы угадали! «Дайкири» мне нравится. Особенно клубничный.

Хотя на самом деле коктейли она не любила, предпочитала сухое вино.

Что, интересно, это за тип? И откуда здесь взялся? Неужели тоже приятель Крестовской?

– Отлично! – просиял незнакомец. – «Дайкири». С клубничкой. И совсем немного льда. Сейчас сделаю.

– А вы, что ли, тут бармен? – хмыкнула она.

– Боюсь, бармены этой публике уже не нужны, – подмигнул тот. – И я работаю отнюдь не в сфере услуг. Но коктейли готовить люблю. Особенно, – вновь широчайшая улыбка, – для таких симпатичных девушек. – И протянул руку: – Я – Владислав. А вы?..

– А я – Надя.

– Я так и понял, – кивнул он. – Тот самый сюрприз...

– Тот самый – что?.. – Надя почувствовала, что краснеет.

А Владислав доверительно подхватил ее под руку, отвел в уголок гостиной, понизил голос:

– Да я хотел отмазаться от этой вечеринки. Сомнительное удовольствие: пировать со стариками. А Люся меня уговорила. Сюрприз пообещала. А когда я насел на нее, что, мол, еще за сюрпризы, призналась: придет какая-то девушка изумительная...

Ах, вот оно что! Старушки, значит, решили выступить в роли свах! А какое, собственно, право у них лезть в ее личную жизнь? Но с другой стороны – она ведь сама решила подыскивать ветреному Полуянову достойную замену...

И Надя еще раз внимательно взглянула на нового знакомца. Действительно симпатичный. Редкое сочетание – явно успешный, но лицо при этом не самовлюбленное. И взгляд дружелюбный. И видно, что в институтах учился. И вряд ли женат – иначе бы бабульки, представительницы старой школы, сватать их не стали.

Так, может, все и к лучшему? Вдруг этого Влада ей всевышний послал? А что – бог увидел, какая сволочь Полуянов, и решил вознаградить ее за долгие годы мучений?..

Хотя что-то в новом знакомом ее настораживало. Слишком он какой-то... совершенный. Такие на пенсионерские дни рождения не ходят. С чего бы такому красавцу проводить время в компании, как сейчас говорят, откровенных лузеров? А тут именно они и собрались. Бабки, поняла Надя, балерине даже не подруги, а какие-то случайные знакомые, по поликлинике, что ли. Мужчина в мятом костюме вообще всего лишь сын друга ее давно умершего мужа, неизвестно, кто по профессии, но по виду явный неудачник. А тетки работают на каких-то вторых ролях в Доме искусств, которому балерина покровительствует, то ли бухгалтерши, то ли билетерши. И тут вдруг: молодой, эффектный, состоявшийся мужчина.

– А вы, Влад, давно знакомы с Люсей и с Лидией Михайловной? – осторожно спросила Надя.

– О-о, только пару месяцев. Но кажется – всю жизнь. – И объяснил: – Я вообще-то историк. Про Крестовскую монографию пишу.

– С ума сойти! А я работаю в историко-архивной библиотеке. Мы почти коллеги, – обрадовалась Надежда. – Странно, что прежде вас не встречала... Неужели в «историчке» никогда не бывали?

– А я, Надюш, современный историк, – хмыкнул Влад. – Зачем просиживать штаны в библиотеке, когда есть Интернет?..

– Ну, в Интернете всей нужной информации не найдешь, – возразила она.

Хотела еще добавить, что ни один серьезный ученый Интернетом не обойдется, да удержалась, промолчала.

А Влад закончил:

– И вообще я живу в Америке, в России бываю не часто.

Понятно. Отсюда и этот лоск, и уверенный взгляд. Хотя все равно немного странно. Ученые – они во всем мире одинаковые. Как правило, хлюпики, очкарики и всегда какие-то не от мира сего. И одеты скромненько. А этот – весь из себя денди. Да и еще одно необычно: зачем американцу писать монографию о советской балерине?

«Не один ли это из тех, о ком Егор Егорыч предупреждал? – пронеслось у Нади. – Из охотничков за богатствами балерины?..»

Но, с другой стороны, раз Влада принимают в этом доме и даже пытаются устроить его личную жизнь, то вряд ли он мошенник. А если и мошенник, то очень хитрый, дальновидный и удачливый. Самая идеальная кандидатура, чтоб необременительно с ним пококетничать назло противному Полуянову!

И Надя весело улыбнулась:

– А по коктейлям вы, что ли, тоже пишете монографию?

– Нет. Это мое хобби, – покачал головой Влад. И лукаво добавил: – И скажу вам по секрету: старушки наши – несмотря на строгие запреты врачей – частенько просят меня смешать им то «Хайбол», то даже «Секс на пляже».

Нет, с этим парнем определенно не соскучишься! Надя сразу воспрянула: сами собой развернулись плечи, на щеках, она чувствовала, проступил румянец. Даже Крестовская это заметила. Снизошла к ней из своих сфер, одобрительно потрепала по плечу:

– Держи, держи спину, милая. Сразу с плеч лет двадцать долой.

– Ну, мне так много сбрасывать не надо! – фыркнула Надя.

И внимательно взглянула на балерину. Не поняла на этот раз: та сейчас с ними или в своих затуманенных мирах?

Однако взгляд у Крестовской был не блуждающим, а абсолютно разумным. Похоже, наступил короткий миг просветления. И произнесла она по-земному, ворчливо:

– Ужин задерживается. Люська моя перепелов затеяла, да сил не рассчитала, никак с ними не справится... А зачем, интересно? У кого тут, – последовал довольно снисходительный взгляд в сторону гостей – привычка к перепелам?..

– А мне перепела по душе, – мгновенно парировал Влад. – Особенно когда под соусом бешамель.

– Ну, ты у нас известный буржуй, – усмехнулась балерина. – На фронт бы тебя. Особенно в то время, когда наши отступали...

Кажется, ей очень хотелось поговорить о тех давних событиях. А по лицу Влада, это Надя совершенно определенно увидела, промелькнула тень скуки. Хороший же он историк! Пусть она никаких монографий не пишет, а послушала бы балерину с удовольствием.

– А вы были на фронте? – вырвалось у Нади.

– О, как только началась война, я сразу забросила балетные туфли за шкаф, – усмехнулась Крестовская. – И сказала: никаких танцев, только защищать страну. И отправилась в райком требовать, чтобы меня послали на фронт. А один очень милый полковник сказал мне: вы правы, конечно, но только сначала пройдите курсы сестер милосердия. И направил меня в известную клинику. В челюстной отдел, где находились пациенты, у которых не было половины лица. Я только их увидела – еле доползла до выхода из палаты, а уже в коридоре упала в обморок. И поняла, что сестры милосердия из меня не получится. Поэтому решила, что надо помогать фронту тем, что умею... Танцевать – для бойцов, для раненых. Где только не пришлось побывать! Я выступала на песке, на земле, чуть не по колено в грязи. Даже балетные туфли сохранились военных времен – они все черные... Хотите покажу?

«Вот герой тетка!» – мелькнуло у Нади, и она быстро кивнула:

– Конечно, хочу!

– Тогда пошли. Перепелов все равно еще долго ждать. – Балерина властно взяла ее под руку.

– А меня возьмете? – тут же подсуетился Влад.

– Зачем ты нам? – пожала плечами балерина. – Сделай мне лучше коктейль на свой вкус... Чтобы кровь заиграла.

– Будет исполнено, – усмехнулся тот.

И отправился в сторону кухни. А балерина провела Надю в небольшую комнатуху. То ли музей, то ли кабинет, то ли все вместе. По одной из стен – сплошь фотографии (в самом центре – Крестовская со Сталиным). Вдоль другой – книжный шкаф. А у третьей стены – сервант, все полки которого оказались уставленными самыми разнообразными предметами: статуэтками, безделушками, роскошными театральными коронами, часами, посудой – штучной, с гравировкой...

Надя, конечно, сразу взялась все рассматривать, и Крестовской ее интерес явно пришелся по душе. Она велела:

– Доставай, что хочешь, разглядывай. Будут вопросы – задавай, все расскажу. А я пока тапки найду. И еще одну вещь тебе покажу. Совершенно потрясающую...

Крестовская присела перед нижним, глухим отделением книжного шкафа, открыла его, чем-то щелкнула – и до Нади вдруг донесся сдавленный стон.

Девушка, конечно же, сразу бросилась к балерине:

– Вам плохо, Лидия Михайловна?..

– Нет... нет... – задыхаясь, произнесла та.

А Надя через ее плечо заглянула в шкаф и сразу увидела: в самую нижнюю его часть оказался вмонтирован сейф. Его Крестовская сейчас и открыла и теперь в ужасе смотрела внутрь. И Надя из-за спины балерины тоже видела: сейф абсолютно пуст. А потом она перевела взгляд на Крестовскую и еще больше перепугалась, потому что лицо у той смертельно побледнело, а губы двигались так, словно она пыталась произнести какие-то слова, да никак не могла.

– Позови... позови Люську, – наконец выдавила Крестовская.

– Давайте я помогу вам встать, – молвила Надя.

Но балерина уже обрела присутствие духа и грозно рявкнула:

– Я сказала: Люську сюда! Немедленно!

И Митрофанова опрометью кинулась из комнаты. Пронеслась мимо изумленных гостей, отвернулась от подозрительного взгляда Егора Егоровича, ворвалась на кухню. А пока мчалась, думала совсем о неважном – что ей никто не удосужился сообщить отчества домработницы. Называть же пожилого человека Люсей – как-то неудобно...

Впрочем, обращаться к той не пришлось. Домработница, как увидела взволнованную Надю, мгновенно отпрянула от плиты, ахнула:

– Что-то с Лидой?

– Да... то есть нет... – пробормотала Надя. – Она просто просила вас зайти в кабинет... Оттуда, кажется, что-то пропало...

Люся мгновенно бросилась вон. А Влад вдруг стремительно приблизился к Наде и прошептал:

– Быстро иди за ней!

– Зачем? – опешила Надя.

– Надо узнать, что исчезло. – И моляще взглянул на нее: – Пожалуйста! Сделай это для меня!

– Да с какой стати? – пожала плечами Надя. – Тебе нужно – ты и узнавай.

Да уж – странное поведение для человека, который пишет монографию.

Из гостиной же тем временем донесся какой-то гул... голоса... а потом в кухню вошел Егор Егорович. Мазнул равнодушным взглядом по Владу, а Наде хмуро велел:

– Пошли со мной.

Сердце екнуло. Они, что ли, ее обвинить собираются в том, что из сейфа пропало что-то ценное? Но с какой стати? В комнату она вошла только вместе с Крестовской и к шкафу даже не приближалась!

Надя не двинулась с места. Как могла спокойно, произнесла:

– Что вам нужно?

– Поговорить.

И железной хваткой вцепился в ее руку. А Влад даже с места не двинулся, чтоб защитить, тоже мне, рыцарь! И что ей оставалось делать? Только проследовать под подозрительными взглядами прочих гостей обратно в кабинет. И увидеть там Крестовскую – безутешно рыдающую на плече у верной Людмилы. Люся же, очень спокойная и очень бледная, ласково поглаживала балерину по руке и приговаривала:

– Ну, ничего, ну, успокойся... Это ведь только камушек...

А прима, распухшая от рыданий и мигом утратившая весь свой лоск, лишь истерично выкрикивала:

– Это не камушек!.. Это! Это моя единственная память! О нем!..

«Кажется, я влипла», – мелькнуло у Нади.

Люся же, завидев на пороге ее и Егора Егоровича, мягко отстранила свою подругу и удивленно произнесла:

– Егор! Зачем ты ее сюда притащил?

И балерина тоже, словно по приказу режиссера, прекратила истерику и гневно добавила:

– Мы же просили тебя не поднимать шума!..

– Интересное кино... – саркастически проблеял домоправитель. – Вы что, совсем святые? Обкрадывай вас, кидай – а вам насрать?

Балерина поморщилась. Люся же терпеливо произнесла:

– Нам – не насрать. Но Надя здесь ни при чем, разве ты не понимаешь?

Но Егор Егорович лишь еще крепче сжал руку Митрофановой и парировал:

– А кто тогда – при чем?

– Мы знаем кто, – со значением произнесла Люся. И тихо добавила: – И этот человек будет наказан. Только позже. А сейчас давай не будем никому портить праздник.

– Вы действительно знаете? – недоверчиво произнес Егор. – Или, – последовала пренебрежительная ухмылка, – водите меня за нос?

– Послушай, Егор, – холодно сказала Крестовская. – Мы уже сказали тебе: не лезь в наши дела. Мы сами разберемся.

– Да уж. Вы так разбираетесь, что половину дома уже растащили, – усмехнулся секретарь.

А балерина выпрямилась. Стряхнула со своего плеча руку Люси. И надменно произнесла:

– И вообще: поди прочь. Надоел.

Люся же бросилась к Наде, горячо зашептала в ухо:

– Прошу тебя, ни слова никому! Ничего не случилось и ничего не пропало – поняла?..

– Но...

– Все, бегом в гостиную, – оборвала ее домработница. – Перепела готовы. Я сейчас подаю...

* * *

Странный получился день рождения.

Гости сидели на своих местах напряженные, настороженные. Все, конечно, слышали вскрик Крестовской из кабинета. И видели, как в кухню пробежала испуганная Надя, и Люсин поспешный бег, и как Егор Егорович почти силком волок Митрофанову на разбирательство...

А после этого всех спокойно приглашают к столу, и балерина объявляет, что произошло всего лишь маленькое недоразумение. Столь незначительное, что о нем не стоит даже говорить. При этом Люся, которая и в начале-то вечера выглядела неважно, сейчас совсем уж похожа на тень, а Егор Егорович сидит за столом мрачнее тучи.

Отнюдь не все участники вечеринки удовлетворились столь сомнительным объяснением. Старухи из поликлиники – те сидели тихо, а вот чиновницы (или кто они там?) из Дома искусств насели на балерину конкретно.

– Лидия! Мы ведь подруги! – увещевала Крестовскую одна из дам по имени Магда Францевна. – Ты просто обязана объяснить мне, в чем дело!

– Лидочка! – вторила ей другая (эту звали Антониной Матвеевной). – Ты у нас, конечно, интеллигентка, старая школа, никому никогда не создаешь проблем. Но иногда просто необходимо обратиться за помощью!

Но балерина упрямым партизаном лишь качала головой:

– Все хорошо, девочки... Все хорошо. У меня просто немного закружилась голова, вот я и попросила Надю, чтоб она вызвала Люсю... А сейчас давайте наконец ужинать.

А когда домработница, покачиваясь от усталости, подала на стол долгожданных перепелов, тетки уже к Наде прицепилась. Особенно та, которую звали Магдой, наседала:

– Мы должны знать, что случилось! Расскажите нам!

Наде скрывать-то было нечего – только разве посмеешь перечить властному взору Крестовской?

Потому ей оставалось лишь пробормотать:

– У Лидии Михайловны спрашивайте.

А потом без аппетита жевать деликатесы, избегать вопрошающего взгляда Влада и твердо клясться себе, что больше в дом балерины она ни ногой. Сегодня пронесло – а в следующий раз запросто может случиться, что ее еще и в краже обвинят.

Что ж такое находилось в сейфе? Люся сказала – «просто камушек». Но почему он столь дорог балерине? И главное, как понимать: что старухи вроде бы знают, кто его взял, но не желают поднимать шума и почему-то не хотят называть имя преступника даже своему конфиденту Егору? Может, они его самого и подозревают?.. И почему Влад сидит с совершенно опрокинутым лицом?..

На одну Крестовскую инцидент подействовал скорее благотворно. В том смысле, что во время застолья обошлось без ее уже привычных заскоков. Пуантов не требовала, на дирижера не ругалась. Грациозно и гордо восседала во главе стола, остроумно шутила, сыпала историями – абсолютно разумными... Наде особенно одна понравилась – про то, как однажды балерина, выступая где-то поблизости от линии фронта, вывихнула ногу, а врача рядом не оказалось. Нашелся только ветеринар. И ногу вправил мастерски. А когда пациентка заорала от боли, прикрикнул на нее: «Тпрр-у!»

Люся любовно поглядывала на подругу и то и дело выскакивала из-за стола: подрезать хлеба, принести из холодильника воды, проверить, не осел ли в духовке торт.

А когда побежала, как сказала, на минутку поставить чайник, то не возвращалась долго. Но гости, с удовольствием внимавшие рассказам Крестовской, исчезновения ее верной тени и не заметили. Вспомнили про Люсю лишь минут через сорок.

– Сходи, Егор. Узнай, чего она там копается, – царственно велела балерина.

– Как прикажете, – саркастически буркнул Егор.

Поднялся из-за стола и направился в кухню. А когда через минуту явился обратно в гостиную – бледный, с трясущимися губами, – все гости мгновенно умолкли.

– Что? – ахнула Крестовская. – Что случилось?

– Там... в кухне... Там Люся умерла, – избегая встречаться с ней взглядом, пробормотал Егор.

* * *

«Где стол был яств – там гроб стоит». Или, перефразируя классика: славно повеселились...

Надя в ночь после злосчастной вечеринки не смогла уснуть до утра. Едва пыталась закрыть глаза, сразу всплывало, как она, вслед за всеми гостями, врывается в кухню... И видит: вокруг идеальная чистота. Будто и не готовились здесь к застолью. Нигде ни ножика забытого, ни початых банок с соленьями, ни вообще соринки. На столе красуется торт. Заварочный чайничек заботливо укутан полотенцем. Единственная негармоничная деталь – недвижимая, распластанная на полу Люся... Ее остановившийся взгляд устремлен точно на включенное бра, единственный источник света. И очень легко представить, как пожилая женщина туманящимся взором все смотрела и смотрела в эту светящуюся точку, цеплялась за нее отчаянно и наверняка понимала: пока ее видит – она живет. А лампочка перед ее глазами все тускнела, меркла, безжалостно, неумолимо – и, наконец, погасла совсем.

– И умерла, как жила, – тихо произнесла стоявшая за Надиной спиной Магда Францевна. – Никому никаких проблем. Чистота. Порядок... Даже чай заварен.

Видно, сердце не выдержало, – эхом откликнулась вторая из теток, Антонина Матвеевна. – Она ж весь вечер бледная какая была, явно неможилось ей... Но нет бы в постель лечь. Через силу, через «не могу» старалась – чтоб все на уровне, все довольны...

А потом тишину кухни разорвал отчаянный крик Крестовской:

– Лю-уся! Ну, зачем?..

И балерина рванулась к телу подруги.

Однако Егор Егорович придержал ее за плечи и грубо рявкнул:

– Стоять!

– Да как ты смеешь! Пусти меня, пусти! – забилась в его руках Лидия Михайловна.

Но бездушный человек упрямо произнес:

– Не пущу. После попрощаетесь. А сначала пусть ее врачи посмотрят. Смерть констатируют.

И Крестовская сразу обмякла в его руках, зарыдала...

– Да что тут смотреть, – проскрипела одна из старух. – Мертвая...

Домоправитель же резко обернулся к гостье и оборвал:

– Распоряжаюсь здесь я.

А потом еще больше повысил голос и обратился ко всем толпящимся на пороге кухни гостям:

– И вообще: никому сюда не входить, ясно?

И приказал почему-то Наде:

– Вызови «Скорую». И милицию.

– Господи, а милицию-то зачем? – пробормотала Магда Францевна.

– Положено, – отрезал домоправитель. – Пусть все зафиксируют. Опросят, кого нужно...

И обвел всех собравшихся недружелюбным взглядом.

«Он что, считает, будто Люсю убили?!» – с ужасом подумала Надя.

Да и остальные гости явно занервничали.

Егор же Егорович вдруг упер свой взгляд в Магду.

– Почему вы на меня так смотрите? – выдавила она.

А он веско произнес:

– Да так. Заметил кое-что. Чисто случайно. Это ведь вы, кажется, Люсе сегодня какую-то таблеточку давали?..

Надя ничего такого не видела, но, конечно, вся обратилась в слух. А Магда возмущенно выкрикнула:

– О господи, да как вам не стыдно! Замучили уже всех своими подозрениями!..

– И тем не менее, – хмуро повторил Егор. – Вы зашли на кухню и что-то ей дали. Достали вот из этого кармана.

Его палец уперся в жакет женщины.

– Да смотрите, смотрите, пожалуйста! – выкрикнула Магда. – Вот, берите! – Она дрожащей рукой рвала карман своего жакета и, видно от волнения, никак не могла туда попасть. И лихорадочно продолжала говорить: – Я как лучше хотела! Люся на головную боль жаловалась и на мушки в глазах – вот я и посоветовала ей кавинтон для улучшения мозгового кровообращения, мое настольное средство, я без него вообще не обхожусь! Она и выпила-то полтаблетки. И это вообще не лекарство – витамин, его все старики пьют! Да вы посмотрите сами, тут в аннотации написано!..

Она наконец вытащила облатку, сунула ее под нос Егору.

Но тот отвел ее руку:

– Вот и не забудьте, когда приедет милиция, про этот ваш кавинтон рассказать.

Несчастная Магда стояла вся красная, и Наде стало ее жаль. Девушка пробормотала:

– Кавинтон действительно безопасное лекарство. Тем более в такой дозе...

Да и Влад пришел ей на помощь. Мягко обратился к домоправителю:

– Ерунду вы говорите, Егор Егорович. Сколько Люсе было? Восемьдесят семь, восемьдесят восемь? Возраст, прямо скажем, преклонный. И выглядела она весь вечер неважно. И перенервничала сегодня...

– Все равно: я хочу быть уверен, что умереть ей никто не помог, – упрямо повторил домоправитель.

...Впрочем, явившиеся довольно быстро милиционеры никого в смерти Люси обвинять и не пытались. Выслушали вердикт врачей: следов насилия на теле нет, причина смерти – предположительно острая сердечная недостаточность. И даже гостей опрашивать не стали. Только и поинтересовались:

– Кто-нибудь видел, как она умирала?

– Нет, – покачал головой Егор Егорович. – Она в кухню ушла, чайник поставить. А мы сидели в гостиной и только через полчаса забеспокоились, и я пошел посмотреть, чего она там копается... Ну, и нашел ее...

– И никто из вас, – милиционер даже не спрашивал – констатировал, – из комнаты не выходил.

Домоправитель выдержал многозначительную паузу и с видимой неохотой подтвердил:

– Нет, никто.

А Крестовская, неестественно спокойная, с окаменевшим лицом, выдохнула:

– Отмучилась моя Люсенька... Ну, скоро и я за ней.

– О чем вы говорите, Лидия Михайловна! – встряла Магда Францевна. – Вам еще жить да жить!..

Балерина же обвела всех присутствующих грустным взглядом и задумчиво, словно про себя, произнесла:

– А ведь это был последний день рождения в моей жизни... Жаль, что он закончился столь печально...

И такое в ее голосе звучало горе, тщательно сдерживаемое, но от этого не менее тяжкое, что у Нади защипало в носу. Что за несправедливая штука жизнь! Ведь каких-то несколько часов назад Люся еще хлопотала на кухне, встречала гостей, сияя глазами, обещала Наде сюрприз. А теперь ее тело, с головой укрытое простыней, навсегда выносят из квартиры, где она прожила почти всю свою жизнь...

И сколько Надя ни уговаривала себя – что и Люся, и балерина Крестовская, и Егор Егорович ей вообще никто, просто случайные знакомые, и надо вычеркнуть их из своей жизни, – а все равно на душе было тяжко. И, когда она вернулась наконец домой, успокоиться и заснуть никак не получалось...

А когда ближе к семи утра Надя начала задремывать, ее разбудил телефонный звонок. Девушка, еще в полусне, дотянулась до трубки, пробормотала:

– Алле?

И услышала хмурый голос:

– Надежда? Это Егор Егорович. Вам нужно срочно к нам приехать.

– Что-что?

– Приезжайте, пожалуйста, прямо сейчас.

Надя рывком села на постели. Взглянула на часы: семь пятнадцать. Она проспала от силы полчаса.

– А что случилось? – пробормотала Надя.

– Лидии Михайловне очень плохо.

«Да я-то здесь при чем?!» – едва не выкрикнула Митрофанова.

А Егор Егорович продолжал:

– Сегодня ночью она совсем расхворалась. Приезжала «Скорая», хотели ее в больницу забрать. Но Лидочка, естественно, отказалась. И теперь просит вас.

– Зачем? – буркнула Надя.

Получилось не очень-то вежливо, но она ведь решила еще вчера: больше никаких контактов со злополучным звездным семейством. Помогать им – себе дороже.

Домоправитель спокойно произнес:

– Говорит, что вчера не успела вам показать какие-то свои пуанты военных лет...

– Вы что, издеваетесь?

– Надя, – вздохнул Егор Егорович. И неожиданно перешел на «ты»: – Можешь, конечно, меня просто послать – и будешь в своем праве. Но пойми и меня. Я всю ночь на ногах. То «Скорая», то истерики... Врачи мне, кстати, лекарство оставили для Лидии Михайловны и шприц. Сказали, если не успокоится – вколоть ей, и она уснет хотя бы на пару часов. И другим даст поспать. Но я не могу с ней так поступить, не могу колоть против ее воли. А она никак не угомонится. То одно, то другое. Сейчас вот эта блажь втемяшилась – требует тебя. Говорит, что, если ты не приедешь, сама встанет и отправится тебя искать.

– А Лидия Михайловна, – Надя замялась, – она сейчас в здравом уме?..

– Да хрен ее поймет! – буркнул Егор. – То плачет, то смеется. Маразматичка чертова! – И, словно устыдившись своей вспышки, церемонно произнес: – В общем, сама решай. Если не приедешь, я в обиде не буду. Постараюсь Лидии Михайловне все объяснить.

– И она, конечно, меня проклянет... – пробормотала Надежда.

А про себя подумала:

«М-да. Умею я ввязываться в истории... Я, кажется, собиралась предаться – в отсутствие Полуянова! – светской жизни?»

Впрочем, теперь, после разговора с домоправителем, все равно не уснешь. И на работу ей сегодня только к двум, во вторую смену. И балерину – взбалмошную, царственную, несчастную и абсолютно ей чужую – все равно жаль, как ни пыталась Надя себя убедить, что ей наплевать.

И она убитым голосом произнесла:

– Хорошо. Я приеду.

* * *

Спальня балерины выглядела настоящим будуаром. Светлые тканевые обои, широкая царственная постель с балдахином, огромный шкаф, явно с нарядами, бронзовая статуя амура в углу, антикварная тумбочка, зеркало во всю стену. И дико было видеть хозяйкой всего этого великолепия беспомощную старуху.

...Когда Надя вошла, Крестовская полулежала на двух высоких подушках. Глаза прикрыты, лицо страдальческое, рука стискивает одеяло. И запах, этот неистребимый запах болезни и немощи, который неизбежен что в заштатном доме престарелых, что в роскошной квартире. Здесь, конечно, ни пылинки, и белье чистое, и стакан у кровати хрустальный, и облатки с таблетками – на серебряном подносе, но все равно: так и хочется бежать из этой комнаты со всех ног. В город, в лето, в столичную суету.

«Может, все же она заснула?» – с надеждой подумала Митрофанова.

Однако Крестовская, не открывая глаз, велела:

– Сядь рядом.

И никакого тебе «спасибо», никаких извинений, что грузит абсолютно постороннего человека своими проблемами.

«Овца я, и больше никто, – безжалостно заключила Надя. – Надо было хотя бы у этого Егора денег на такси потребовать, а не тащиться в самый час пик на метро».

Она, правда, пока ехала, фантазировала: вдруг знаменитая балерина решила ее своей душеприказчицей объявить? А что – она дама непредсказуемая. И близких родственников у нее нет. А все прочие кандидаты... Люся мертва, Влад – подозрительный, Егора Крестовская лишь терпит, потому что нуждается в нем, а Магду и всех своих прочих подружек – явно презирает. Чего б и не составить завещание в пользу интеллигентной, образованной и порядочной девушки?..

Хотя все это оказалось ерундой, конечно, – про материальные блага Крестовская даже не упомянула. Вцепилась в руку девушки своими желтыми от старости пальцами, снова прикрыла глаза, благодарно произнесла:

– Как хорошо, что ты приехала, Надя... Ты такая... такая... уютная, что ли? Простая, надежная, ничего не требуешь... Это тебе надо было орден давать, да...

«Ага, дождусь я ордена, – хмыкнула про себя Митрофанова. – Прямо завтра мне его поднесут. На таких, как я, простых и нетребовательных, все только и ездят. И ты – в том числе».

А Лидия Михайловна продолжала:

– Знаешь, когда мне было столько лет, сколько тебе, я ведь уже свою первую государственную награду получила... Первую из многих. И когда мы были на гастролях в Киеве, я прикрепила орден себе на платье. Не потому, что хотела похвастаться, нет – просто жила я тогда бедно, и это был мой единственный наряд, и на нем осталась дырочка от брошки... И я просто хотела ее этой наградой закрыть. А когда ехала в троллейбусе, какой-то мужчина увидел меня, совсем молодую, худенькую, с орденом – и потащил в милицию разбираться. Кричал, что такими вещами не шутят... и сколько ни пыталась я его убедить, что это мой орден, он говорил, что я все вру и подросткам подобных наград не дают...