Текст книги "Метро 2033: Обмануть судьбу"

Что-то странным ему показалось на станции, но что – он не мог пока понять. И еще – слишком открытым и простодушным показалось лицо коменданта. Крот мог бы поклясться – мужик очень себе на уме. Пару раз Кроту делали гадости вот с такими честными лицами.

На первый взгляд, люди здесь обустроились даже лучше, чем на Текстилях. Возможно, оттого, что это была средняя из трех станций и жителям можно было тешиться иллюзией относительной безопасности. Крот отметил для себя, что уголовного вида личностей, которых он в изобилии встречал, например, на Шаболовке, да и на Пролетарке, чего далеко искать, здесь вовсе не было заметно, и проникся уважением к начальникам обеих станций. Впрочем, ведь комендант сказал, что это во многом заслуга мутантов, – а внутренних врагов они, видно, сами истребили. На первый взгляд, здесь жили простые, трудолюбивые люди, но Крот привык не доверять первому впечатлению.

И все же из двух станций Кузьминки ему, пожалуй, больше пришлись по душе – то ли причиной тому были забавные металлические вставки на стенах, изображавшие зверюшек, то ли женщины здесь одевались получше, не так в глазах пестрило, то ли сама станция выглядела менее захламленной. Хотя что-то такое ощущалось и здесь, словно бы в воздухе висело… что-то недосказанное, гнетущее. Он вновь замечал эти странные, недобрые взгляды – словно местные опасались, что чужаки могут забрать у них что-нибудь ценное. Да у них, на взгляд Крота, и брать-то было нечего. И запах… странный какой-то запах чувствовался здесь иногда. Крот затруднялся бы сказать, какой, – тяжелый, кисловатый, заставлявший даже его, человека неприхотливого, иногда морщиться.

Когда вернулись от коменданта, оказалось, что Федор успел найти с рыженькой общий язык. Он что-то увлеченно рассказывал ей, а она слушала, то и дела прыская от смеха. Это неприятно кольнуло Крота – хотя какое ему, в сущности, было дело до незнакомой девчонки с Красной Линии, которую, скорее всего, он видит первый и последний раз.

Спать хотелось ужасно. Все очень устали, поэтому, наспех перекусив, отправились на ночлег. Мужчинам отвели большую палатку, где на полу были разбросаны видавшие виды матрасы и лоскутные замызганные половики. Рыженькую, причитая над ней: «Какая ж ты худышка, и чего ты с мужиками связалась, тебе бы в лазарете где-нибудь сидеть и носа не высовывать», – увела куда-то жена коменданта, властная женщина со следами былой красоты в лиловом платье и с тяжелыми серьгами-кольцами в ушах. Следопыт не возражал – может, решил, что это удобный случай наладить отношения с местными, что женщины найдут общий язык. «Странно, – подумал Крот, – коменданту явно уже доложили, что в отряде – девушка, но он вмешиваться не стал». Тут оказалось, что Следопыт не зря ходил в народ на Текстильщиках, – он извлек на свет бутыль мутного пойла, разлил всем в кружки.

– Ну, за удачу! За то, что дошли!

– Надо будет составить план действий, – сказал Литвин. – Я на этой станции бывал до Катастрофы, примерно представляю, что наверху было. У метро – рынок, и дорога в парк как раз мимо него идет. Но с тех пор все наверняка сильно изменилось – надо поспрашивать людей, что за мутанты здесь водятся и чего стоит в первую очередь бояться.

– Что-то мне тут не по себе, – проворчал Айрон. – На Текстилях все на нас косились, руководство не скрывало, что мы им на хрен не сдались, а тут комендант прям так и светится весь. Не люблю я, когда так мягко стелют, – не к добру это. И чего это мы, по его мнению, должны искать тут?

– Давайте решать проблемы по мере поступления, – посоветовал Литвин. – Думаю, скоро это само собой выяснится.

Перед тем, как окончательно отключиться, Крот спросил Следопыта:

– Ты зачем девчонку-то потащил с собой? Что, на Красной Линии мужиков, кроме вас с Айроном, уже не осталось?

– Да чего ты о ней так печешься! – взъелся Следопыт. – Она сама напросилась. Будь моя воля – я бы от баб подальше держался. Все беды от них. Но раз начальство велело – приходится терпеть.

– Ладно вам, – буркнул Айрон, устраиваясь поудобнее на дырявом матраце, покрытом видавшими виды байковыми одеялами.

– Спокойствие, други мои, – мягко произнес Литвин, – только спокойствие. Пути провидения неисповедимы. Наша юная спутница может оказаться очень полезной.

Крот решил, что этот тип очень непрост и, скорее всего, его сюда послали все же высоколобые – так сам Крот про себя именовал браминов из Полиса. Но в этом был и плюс – дурака бы они не послали, значит, от Литвина может быть польза. А насчет девушки так и осталось непонятным – сама она напросилась или все-таки начальство велело? Не так-то все просто – мало ли, кто просится в поход, это ж не значит, что всех желающих возьмут. Скорее всего, ее умело подтолкнули к тому, чтобы напроситься, расписывая новые, интересные места, заманив новыми возможностями. Застигнутый врасплох Следопыт сгоряча сболтнул лишнего, на что Крот и рассчитывал. Все это предстояло уточнить со временем.

Договорились, что завтра, с самого утра, займутся сбором информации. Айрон предложил для этого разбиться на группы.

Крот, несмотря на усталость, долго не мог заснуть, раздумывал. Что же они должны искать в парке? Оружие? Что там такое предполагают найти, если даже руководство Ганзы, не склонное зря сорить деньгами, выдало ему щедрый аванс – и обещало доплатить еще по итогам похода, если он найдет что-то полезное или добудет хотя бы интересную информацию? С красными понятно – они могут работать и из идейных соображений, недаром с их линии сразу трое явилось. Правда, Айрон бы не пошел на разведку «за идею», а вот Следопыт, наверное, мог бы. А девчонке – тут к гадалке не ходи – обещали, видно, что, это ее шанс отличиться. Она небось и рада стараться. Думает, что когда вернется, признают ее тоже сталкером, вот дурочка. И не принимает в расчет, что может и не вернуться. Разве в ее возрасте о таких вещах задумываются?

Вот еще интересно – почему нет никого из Рейха? Не то чтоб это огорчало Крота, он этих шталкеров терпеть не мог, просто хотелось знать – неужели нациков не интересуют поиски в парке? Обычно ведь, когда возникают чудные слухи, они тут как тут, в первых рядах. И чем чуднее слух, тем охотней они готовы в него верить и раскошеливаться. Есть у них даже какой-то проект «Аненербе» – в подробности Крот не вникал, но вроде там у них целая группа тем и занимается, что чуть ли не тайные силы на помощь призывает, собирает всяких колдунов да магов. Делать им нечего! Впрочем, шталкеры не любили сотрудничать с жителями других станций, и не исключено, что кто-то из разведчиков Рейха уже отправился в одиночку в интересующем их направлении и их опередил. Любой невзрачный с виду тип на станции может на самом деле оказаться агентом Рейха. Хотя вряд ли – в этом сообществе каждый новый человек на виду, и комендант не утаил бы от них, если бы сюда наведались еще гости из большого метро.

Показательно было также, что не прислал своих сталкеров Бауманский альянс. Там в руководстве были люди, твердо стоящие на земле обеими ногами. Их не заинтересовал бы слух, например, о сверхоружии, с помощью которого можно установить свою власть во всем метро. А вот точные сведения о запасах еды, топлива, складах лекарств могли бы сподвигнуть руководство Альянса организовать экспедицию. Напрашивался вывод – слухи насчет чего-то интересного в парке весьма темные и недостоверные, их отправили на разведку. Впрочем, если Федор – человек Лодочника, а Лодочник как-то связан с Бауманским альянсом, хотя и действует исключительно в своих интересах, можно считать, что и у Альянса есть здесь свои глаза и уши. Еще Литвин этот… Странный тип. Упорно делает вид, что сам по себе, – может, в Полисе ему велели не светиться. Не верил Крот, что кто-то пойдет на такое дело на свой страх и риск, – наверняка все проплачено, вопрос – кем?

Крот решил, что завтра надо еще прощупать тех, с кем судьба свела, – все-таки, если они на поверхность пойдут вместе, не мешало бы иметь представление, кто на что годится и от кого чего ждать. Следопыта он уже знал, в Айроне не сомневался – с ним хоть куда. Литвин тоже выглядел бывалым, под вопросом были Федор и рыженькая девочка. Кроту не хотелось, чтобы она погибла, не успев пожить.

Какие-то монотонные звуки лезли в уши – он прислушался. Вот всхрапывает во сне Айрон, вот заворочался Литвин. Федор спит безмятежно – в его годы сон крепок, даже в незнакомом месте. Крот прислушался – на станции кто-то пел старую колыбельную:

– Придет серенький волчок

И ухватит за бочок.

Кроту представился серый волк с ухмыляющейся мордой, сверкающими глазами – похожего зверя он видел во время одной из вылазок. «Придет и ухватит», – подумал он. Что-то было в этой песенке, какая-то древняя магия. Заунывный женский голос тревожил, но Крот уже проваливался в сон, не успев додумать мысль.

Во сне Крот неожиданно перенесся в прошлое – незадолго до Катастрофы, когда в воскресенье они с сестрой Валей тайком от матери вырвались со своей окраины в центр и отправились бродить по Арбату. Денек был какой-то серый, казалось, уже тогда тревога носилась в воздухе. Они жадно осматривались. На Арбате всегда что-то происходило, вылазка туда вполне заменяла поход в музей и чтение газет. Он пару раз уже был здесь с матерью, но та все куда-то тащила его за собой, не давала толком ничего посмотреть. И теперь, пользуясь свободой, мальчик впитывал в себя окружающее – шум, людские лица, запахи.

На каждом шагу сувенирные киоски, в витринах матрешки, значки, самовары, когда проходишь мимо, чернокожие люди в красноармейских папахах и белых рубахах с вышивкой да в красных широких штанах заступают дорогу, наперебой зазывают заглянуть, смешно коверкая слова. Откуда-то пахнет шашлыком, и рот наполняется слюной, местами поют под гитару. Художники расставили картины, несмотря на пасмурную погоду.

Вот там – стена Цоя, вся разукрашенная рисунками и надписями, уже начинающими осыпаться, – ведь ее с тех пор, как певец погиб, вроде бы и не красили ни разу. Или пытались красить, но надписи появлялись опять и опять – что-то об этом рассказывал отец. А погиб-то музыкант задолго до того, как сам Крот, которого в прежней жизни звали Костей, на свет появился. Теперь возле стены собираются люди в черном, приносят цветы.

Чуть подальше какие-то ребята песни «наутилусов» поют. Вот идет толпа в оранжевых балахонах, поют «харе, харе», приплясывают, в барабан стучат. Девицы какие-то с ними, тоже в простыни замотанные, точки себе нарисовали на лбу – под индианок косят, а сами-то бледные, курносые и белобрысые. Тоже пляшут, манят к себе, делают вид, что им страх как весело. Вот это вряд ли – всю жизнь так не пропляшешь. Это, может, где-нибудь в Индии, где, говорят, круглый год лето, можно целыми днями ничего не делать, только бить в барабан и петь. А у нас тут, как зима наступит, уже не до плясок. Или зимой они тоже так ходят? Что-то на Выхино они Кроту не попадались – только здесь, видно, для них место подходящее.

А вот – памятник арбатскому барду. Сутуловатый человек с вьющимися волосами стоит в каменной черной рамке, чуть нагнув голову, сунув руки в карманы, еле заметно улыбаясь, словно шел себе легкой походкой и, выходя из подворотни, на секунду застыл, удивляясь окружающему. Наверное, в тот день у него юбилей был, потому что вокруг памятника собралась кучка народу, кое-кто с цветами. Несколько человек стояли, взявшись за руки, прямо перед памятником, и пели. Крот слов не расслышал толком – что-то вроде бы про комсомольскую богиню. Выглядело это трогательно – словно они бросают вызов этому серому дню, хмурому небу. Нет, причудливо и вычурно одетых прохожих на Арбате хватало, но все они словно сливались в единую массу, спешащую куда-то, безразличную, надменную. А тут, возле памятника, – словно пламя вдруг полыхнуло, словно солнце выглянуло из-за туч.

Крот затесался в небольшую кучку слушателей. У одной из поющих женщин волосы были как костер, лицо – тонкое, бледное. Ему, семилетнему пацану, она тогда показалась очень взрослой, это потом он понял, что она была молода. Он почувствовал неясную тревогу – слишком тонкое у нее было лицо, слишком чистый, берущий за душу голос. От этого все вокруг преобразилось – скучные серые дома показались вдруг волшебными замками, неприступными твердынями. А женщина – сказочной королевой, проводившей мужа на войну. И мальчишку словно уносило куда-то – хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы все поняли, какой он необыкновенный. Казалось, что так и надо жить – мужественно, просто, ясно, празднично. В песнях отважные герои отправлялись в бой, их ждали прекрасные женщины – а иногда и сами, взяв в руки оружие, становились бок о бок с мужчинами. Это была другая жизнь, притягательная и далекая. Крот помотал головой, отгоняя наваждение. Это было чересчур. Это было опасно. Он не любил, когда что-то так тревожило. Нужно знать свое место и держаться его, твердо стоять на ногах. Не заноситься, не предаваться пустым мечтам. Морок и так развеется, как только он вернется домой. Тут сестра дернула его за руку, вытащила из толпы. И они пошли дальше, к стене Цоя, – слушать о том, как все ждут перемен.

«Вот и дождались», – подумал Крот. А говорят, поклонники Цоя до сих пор живут в метро, основали свою общину. Считают, что после его гибели все и началось – перемены, предвещавшие скорый конец. Все стало постепенно разваливаться, рушиться, и это привело к Катастрофе. Что ж, объяснение не хуже любого другого. Крот понял только одно – как в прежней жизни все кучковались по интересам, так и теперь. Ничего не изменилось, ничему не научила людей Катастрофа.

Бледное лицо и огненные волосы той женщины он долго потом вспоминал. И злился оттого, что певунья так непохожа на его мать – измученную, раздражительную. Словно у нее и забот никаких нет – вернее, есть, но совсем другие, чем у таких, как Крот и его мать.

Когда он проснулся, он уже знал, кого напомнила ему рыженькая спутница Следопыта.

Глава 4
Юродивая

Утро началось с того, что у входа раздался веселый женский голос:

– Можно к вам, мальчики?

Айрон чертыхнулся и завернулся в одеяло. Следопыт делал вид, что спит, Федор молчал. Крот истолковал это как знак согласия и крикнул:

– Можно!

В палатку заглянула веселая немолодая плотная тетка. Она была в цветастом платье, а не в черном, как большинство женщин здесь, на плечах – относительно новый платок, в коротко остриженных волосах – седина. Глаза обведены черным, губы тоже чем-то подкрашены. Улыбка у нее была располагающая, взгляд беспечный, глаза не отводила при разговоре. «Хоть один нормальный человек нашелся», – подумал Крот.

– Доброе утро, – поприветствовал он гостью.

– И вам не хворать. Меня комендант к вам послал – если кому чего постирать, зашить, обращайтесь.

– Вот спасибо, – расплылся в улыбке Крот. – А как звать-то тебя?

– Галя я. Михеева. Так что обращайтесь, если чего.

– Обязательно, – заверил Крот, улыбаясь. Настроение у него сразу поднялось.

Потом сталкеры отправились на пищеблок – пить чай. Это было пространство, огороженное с трех сторон ширмами, где было оборудовано подобие печки, и полная темноволосая женщина с раскосыми глазами в длинной юбке и рубахе с засученными до локтей рукавами, повязав голову косынкой, орудовала в кипящих котлах. Там уже обнаружилась рыженькая. Усевшись на длинную деревянную скамью, поставленную вдоль стены и за годы службы отполированную до блеска, прихлебывая грибной чай, закусывая на удивление вкусными горячими лепешками, приступили к обсуждениям. Выяснилось, что рыженькая времени зря не тратила.

– А мне вчера кое-что рассказали про парк, – сообщила она, понизив голос.

«С женой коменданта полночи болтала, – подумал Крот. – Оно и понятно – здесь чужие обычно не ходят, а тут такие гости заявились. Девушки, небось, все успели обсудить – из чьих шкур нынче в центре шьют наряды и почем свинина на Динамо. Лишь бы рыженькая не растрепала насчет цели похода. Впрочем, кто ее знает, цель эту? Надо все-таки потолковать с остальными – а то будем мыкаться, как слепые котята. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

– Выкладывай, – разрешил Айрон девчонке.

Рыженькая смутилась:

– Конечно, я понимаю, это глупо, но… Велели ведь все примечать и слушать. В общем, говорят, что где-то на берегу пруда есть старое дерево такое – ведьмин дуб. Когда-то тут жила ведьма, влюбилась в парня, а тот ее и знать не хотел. И она прокляла дерево, под которым он с другой встречался. И с тех пор на том дубу часто находили повешенных, – закончила девушка, окончательно смутившись.

Кто-то из сталкеров сдавленно хмыкнул – кажется, обычно тактичный Литвин. Повариха покосилась на него, но промолчала.

– А еще говорят, что там живут призраки, – упавшим голосом пробормотала рыженькая. Тут уже прыснули и Следопыт, и даже Крот.

– Нечего зубы скалить, – буркнул Айрон. – Девушка… как тебя зовут? – обратился он к рыженькой.

– Партийная кличка – Искра! – четко отрапортовала она. Снова раздался смешок.

– Так вот, товарищ Искра хоть что-то нарыла, а некоторые и того не смогли.

Рыженькая покраснела от удовольствия.

– А еще мне Софья Ивановна – жена коменданта – сказала, что тут есть такая Машенька, она в туннеле живет. Очень больная, но ей многое открыто. Советовала нам с ней поговорить.

– Юродивая местная, что ли? – скептически спросил Литвин. Рыженькая с недоумением уставилась на него.

– А что, пообщаться-то не вредно, – задумчиво сказал Айрон. – Такие люди иногда бывают особенно чуткими, способными предвидеть, угадывать.

– Предлагаю пока повременить с разговорами, – сказал Крот, косясь на любопытную повариху. – Нам бы разделиться на группы и по возможности опросить местных.

Он надеялся взять себе в напарницы рыженькую Искру, но Следопыт ясно дал понять, что девчонка отправится с ним. Пришлось идти с Федором, а Айрон и Литвин заявили, что пойдут поодиночке. Уговорились к обеду обсудить первые результаты.

Крот воспользовался случаем, чтобы побеседовать с Федором.

– Скажи честно – ты сколько раз на поверхности был до сегодняшнего дня?

Федор замялся.

– Да ладно, мне можно. Буду нем, как могила, – ободрил его Крот.

– Раза четыре, – промямлил Федор смущенно.

– Ну, это уже что-то, – одобрительно сказал Крот, – тем более, раз ты с Лодочником ходил, вам, небось, и по реке случалось сплавляться? Знаю я его любимый маршрут.

Федор кивнул:

– Было дело. Нашу лодку даже чуть какая-то тварь водяная не потопила.

– Значит, боевое крещение прошел, – потрепал его по плечу Крот. – Да, и еще – ты девчонку-то не обижай. Ей и так небось несладко одной среди мужиков. Я вообще не понимаю, чего она сюда притащилась, кто ее отпустил. Разве что у них на Красной Линии слишком много народу стало, вот и разбрасываются людьми.

– С чего ты взял, что я ее обижать собираюсь? – чересчур искренне возмутился Федор. Крот вздохнул.

– Ладно, я тебя предупредил. Пошли теперь народ опрашивать.

Народ им навстречу периодически попадался, и на вопросы вроде отвечали, но создавалось впечатление, что они топчутся на месте. Почему-то люди избегали говорить о парке, отделываясь утверждениями, что туда давно никто не ходит и что там «нечисто».

– Кто в парке водится? Горгоны, стигматы? – спрашивал Крот. Он не учел, что здесь этих мутантов могли называть по-другому. Люди только смотрели на него озадаченно и качали головами.

– Волки? Лисы? Белки-мутанты? – напрягал Крот память, вспоминая, как последний раз ходил в Зоопарк – лет двадцать тому назад.

– Черти там живут, – мрачно буркнул, наконец, один из работяг, и больше ничего от него добиться не удалось.

– Да никакие не черти, – прозвучал вдруг рядом молодой женский голос, и Крот обернулся. На него приветливо и смело глядела та самая девушка лет двадцати с забранными в хвост темными волосами и падавшей на глаза челкой, которую он видел у коменданта. Она отличалась от остальных обитательниц станции – самоуверенностью, что ли? Или молодостью. Да и одеждой, пожалуй, – свитерок был в обтяжку, юбка – до колен, в отличие от большинства остальных теток, предпочитавших бесформенные балахоны и подметавшие пол подолы. «Да, – подумал Крот, – интересно, куда они тут всех остальных девушек попрятали, – что-то в основном женщины средних лет попадаются». На ногах у девушки были не растоптанные кроссовки и не калоши, а сапожки на низком каблучке, маленькие, женские. «Модница, – с удовольствием подумал Крот. – И волосы отрастила – большинство-то острижены из соображений гигиены. Значит, есть время, силы и желание – за собой следить». Как бы то ни было, смотреть на красивую девушку было приятно. Чем-то она была похожа на норовистую лошадку. Сталкер невольно улыбнулся.

– Ты что-нибудь знаешь про парк?

– Да в общем, почти ничего, – сказала девушка, – только я в чертей не верю. А зачем он тебе сдался, этот парк?

– Ну, не то чтоб сдался, но интересно, что вокруг происходит, – уклончиво сказал Крот.

– Там учительница наша, Валя, работала раньше, – сказала девушка. – Если тебе так надо, я попробую узнать, согласится ли она тебе рассказывать об этом.

– Договорились, – сказал Крот, – а как звать-то тебя, помощница?

– Лариса, – тряхнула она головой. – А тебя?

– А я Крот, – развеселился он. Она только фыркнула.

– Хорошо, что не крыса.

Сталкеры пошли дальше, потом Крот оглянулся – девушка смотрела ему вслед.

– Симпатичная, – сказал Федор.

– Ты смотри, поаккуратней с девушками в незнакомом месте, – предостерег его Крот.

– Да я так, без задней мысли, – вздохнув отчего-то, сказал Федор. – Да притом она явно с тобой хотела пообщаться.

«Девушка может оказаться полезной, – подумал Крот, – вроде бойкая и не дичится, надо будет от нее узнать побольше о здешних обычаях. А то большинство смотрит, как на врага народа, а женщины иной раз и вовсе боятся ответить, словно мы их обокрасть сюда явились».

Станция жила своей обычной жизнью – где-то что-то с грохотом приколачивали, запахи еды неслись с пищеблока, женщины штопали немудреную одежду.

Проходя мимо одной из палаток, Крот вдруг вновь услышал знакомую колыбельную, которая не давала ему уснуть ночью.

«Придет серенький волчок».

Что-то было жутковатое в этой заунывной монотонности, что-то безнадежное. Крот, не удержавшись, заглянул сквозь щель в пологе. В палатке сидела женщина – лет сорокапятидесяти на вид. Впрочем, ей вполне могло быть на самом деле и тридцать, кто теперь разберет, в подземке старятся быстро. Она баюкала в руках сверток в грязном голубом байковом одеяльце, нечесаные седые волосы падали на лицо.

– Ну, чего встал? Проходи, – неприветливо сказал кто-то сзади.

Крот оглянулся – крепкий мужик неприязненно смотрел на него. Крот решил не затевать на чужой территории ссоры, но все это было странно. Чего он такого сделал? Почему мужик волком на него смотрит?

До обеда так ничего толком узнать и не удалось. Все собравшиеся в столовой выглядели сконфуженными, но у Литвина был довольный вид, а Айрон явно был слегка навеселе и запах от него шел соответственный. Наверное, угостил кого-нибудь для пользы дела и про себя не забыл.

– Узнал что-нибудь? – спросил Крот.

– Потом, все потом, други мои, – по-отечески произнес Литвин, поудобнее устроившись на лавке и вытянув длинные ноги. Черпая ложкой бурый суп, он выразительно показал глазами на повариху. Та, правда, с отрешенным видом помешивала ложкой в котле и интереса к разговору как будто не проявляла, но кто ее знает? Пришлось набраться терпения.

Обсуждения начались в палатке.

– Кое-что удалось-таки раздобыть, – с деланой скромностью сказал Литвин и развернул квадрат бумаги, испещренный зеленым, бурым и голубым. – Это карта. Здесь все есть, что нам нужно. Вот парк, усадьба, пруды, – он водил пальцем по линиям.

– Там еще и пруды, – озадаченно протянул Следопыт, словно это в корне меняло дело.

– Все правильно, – со знанием дела заявил Медный, – в каждой уважающей себя усадьбе должен быть черный пруд, где цветут если не лилии, так на худой конец кувшинки, а если там еще кто-нибудь от несчастной любви утопился, так вообще отлично. Призрак будет являться нам и не даст соскучиться по дороге.

– В воде обычно самые гады и водятся, – авторитетно пояснил Следопыт. – Не люблю, когда возле воды приходится работать.

– Там речка какая-то протекает, вот и пруды, – пояснил Литвин.

– Что за речка?

– Чурилиха вроде.

– Тут еще что-то написано, – пробормотал Айрон. – Это про историю парка. Так, Строгановы, князья Голицыны, бла-бла-бла – это ладно, дела давно минувших дней, вряд ли это нам в поисках поможет.

– Да про парк я вам и так расскажу, – хмыкнул Литвин. – Это старая графская усадьба, очень красивая. Речка в нескольких местах перегорожена плотинами, поэтому прудов там несколько. На берегу одного из них, Верхнего Кузьминского, двадцать лет назад еще стояли графские конюшни, рядом еще несколько строений – птичник, павильон для купания. А сам дом, увы, сгорел еще в начале прошлого века, здание было отстроено заново, и в нем разместился исследовательский институт с биологическим уклоном. Впрочем, и он закрылся лет за десять до Катастрофы. Любопытно бы взглянуть, не осталось ли там чего интересного.

– И что тут у них творилось? Завод автомобильный закрылся, институт закрылся, – недовольно пробормотал Следопыт. – Полный бардак.

– А что мы все-таки там ищем, коллеги, – извините за нескромный вопрос? У кого какие установки? – иронически поинтересовался Айрон.

Все вдруг заговорили, перебивая друг друга, и разобрать что-либо в этом гомоне было очень трудно. Следопыт заявил, что ему велено обращать внимание на всякие странности, Литвин что-то объяснял про институт и карту местности, Айрон уверял, что как раз в таких местах хорошо устраивать всякие схроны – никто не заподозрит. Только Искра внимательно слушала. И Федор молчал.

У Крота вновь зародились подозрения. Его не покидало ощущение, что по крайней мере кто-то один из них отлично знает, зачем именно их туда послали, но помалкивает до поры. «Ишь, рыжая лисичка, насторожила ушки, – подумал он. – А что, вас там на Красной Линии с детства тренируют, – не удивлюсь, если главная в паре на самом деле ты, а Следопыта с тобой для отвода глаз послали». Крот уже убедился – женщины бывают коварны.

– Да я убежден – нет там на самом деле ничего интересного, в этом парке, – пробурчал Айрон.

– А почему же нас туда так вдруг послали всех сразу? – спросил Федор.

– Ой, я вас умоляю, – скривился Айрон, – не знаете, что ли, как разведка у нас работает? Им же надо отчитываться как-то – что не зря грибы едят, свининкой закусывают да бражкой запивают. А иногда и не бражкой, а коньяком еще из старых запасов – а это сейчас дорогое удовольствие, сами знаете. И вот является, допустим, кому-нибудь из деятелей Рейха видение – про парк Кузьминки. Или сон вещий снится. Почему – хрен его знает? Может, его туда в детстве водили родители, еще до Катастрофы, когда был он еще не Гансом, а каким-нибудь сопливым Сашкой или Ванькой и о последующей карьере в фашистском треугольнике, в Четвертом рейхе думать не думал. Может, он там с лошади упал, поэтому в его голове эта прогулка и отложилась. И кажется ему спустя много лет, что увидел он там что-то или байку услышал, на которую стоило бы обратить внимание. А он тогда, по малолетству, всей важности не понял, а вот теперь вдруг, спустя много лет, вспомнил – может, про тот же институт. И померещилось ему, что там-то и хранится панацея от всех нынешних бед человечества. И кричит он – проводите меня к фюреру, я готов поведать ему секрет могущества державы нашей, который сделает ее и вовсе непобедимой. Ну, может, к фюреру его так прям и не отведут, а займутся им всяческие службы, и бедолага еще сто раз потом пожалеет, что сон тот увидел. А потом кто-нибудь из сотрудников служб случайно или нарочно проболтается в кабаке, где сидит себе красный шпион – про которого, как про Штирлица, все знают, что он шпион, но никто доказать не может – все равно как-нибудь вывернется. И тот намотает себе инфу на ус, и полетит донесение руководству – не кому-нибудь, а самому товарищу Москвину.

Следопыт с неудовольствием посмотрел на Айрона. Но тот, не обращая внимания, продолжал:

– А если там поблизости еще ганзейский шпион случится – вот тебе и понеслось… И отряжают туда державы сталкеров, каких не особо жалко, – надо же проверить инфу, а вдруг и впрямь что-нибудь. А в Рейхе тем временем радуются, руки потирают, что заварили такую знатную кашу. Вот так примерно это и работает. Не слушай, девочка, дядю, рано тебе еще про политику много знать, – сказал он Искре, которая пристально уставилась на него.

– О, анекдот вспомнил про нациков, – потер вдруг руки Следопыт. – Прикиньте, идет солдат Ганс из Четвертого рейха по туннелю, неуютно ему, шорохи всякие слышатся. И догоняет он мужика. О, говорит, хорошо, пойдем вместе, а то мне не по себе тут. Идут, а Ганса вдруг начинают сомнения разбирать – подходящий ли это попутчик. С виду мужик как мужик, а чего у него в голове – неизвестно. Вот Ганс и спрашивает: «Слышь, комрад, а ты как к мутантам относишься?» А мужик засмеялся дьявольским смехом и говорит: «Как, как? Отношусь – и все!» И шестипалой рукой хвать его за горло!

– Да это баян уже, – сказал Айрон.

– А вот интересно – есть тут у них дети с отклонениями? Как здесь, на станции, к этому относятся?

– Здесь детей вообще практически нет, и молодежи – тоже.

– Вот это-то и странно.

– Ну, может, оттого, что станции неглубокого залегания, народ больной. Может, дети слабые рождаются, многие не доживают до взрослого возраста. Ведь наверняка, пока сообразили, как воду очищать, какие меры предосторожности принимать, многие дозу схватили. А потом началось: «А почему у вашей дочки серые щечки? – Она давно не брилась»[2]2
  С. Маршак «Усатый-полосатый».


[Закрыть]

– А тут написано – усадьба Деда Мороза? Это что такое? – удивилась Искра.

– Да просто избушка. Туда детей водили на экскурсии.

– А катание на тюбингах – это как? Чего только люди не придумают.

– Это не те тюбинги, которые в метро, – развеселился Айрон. – Это ватрушки.

Крот помнил еще, что ватрушками раньше назывались вкусные лепешки с творогом в середине, но никак не мог взять в толк, как можно на них кататься.

– Так назывались раньше сани надувные – тюбинги, ватрушки, – сжалившись над ним, пояснил Айрон. – Еще какое-то было у них кондитерское название – бублики, что ли? Круассаны? А, нет, вспомнил – пончики!

Крот сердито мотнул головой. Никогда не случалось ему в детстве кататься на надувных санях. На обычных, ободранных, с полозьями, доставшихся по наследству еще от деда, – это да. А еще разве что на ледянке. Хотя разве это главное? Главное – чтоб горка была крутая, а вместо санок можно хоть поднос из столовой приспособить, что они однажды с пацанами и сделали. Вспомнив зимние забавы, Крот опять загрустил. Теперь это все в прошлом, никогда больше не скользить ему с горы, замирая от восторга. Зимой теперь лучше лишний раз на поверхность не выходить – снег заметает развалины, заблудиться легко, а там и замерзнуть недолго.