Текст книги "Семь ночей в постели повесы"

Он махнул рукой вдоль берега.

– Прогуляемся?

– Да, – отозвалась она, зябко поежившись.

Он заметил, что она замерзла. Он все замечает.

– Или, может, вернемся в дом?

В дом? К тому нескончаемому мучительному ощущению притяжения, которое тихо кипит между ними? В некотором роде он был еще более привлекателен под открытым небом, с этой растрепанной ветром густой цыганской шевелюрой. Но здесь она не так остро чувствовала, как каждое мгновение делает ее капитуляцию все более неизбежной.

– Нет.

– Как хочешь.

Он снял сюртук. Тяжелые складки окутали ее, обволакивая теплом и головокружительной смесью запахов: лошадей, кожи, моря и самого пьянящего из всех – Джозефа Меррика. Укутанная в его сюртук, Сидони как будто очутилась в его объятиях.

Сидони сделала нерешительную попытку вернуть сюртук.

– А разве ты не замерзнешь?

Он рассмеялся и зашагал вперед.

– Дьявол сам о себе позаботится.

Она прибавила шагу, чтобы идти с ним в ногу.

– Лучше б ты не был таким добрым, – сказала она приглушенно, придерживая свои выбившиеся из-под шляпы волосы.

– Я совсем не добрый.

– Ну, по крайней мере, ты никогда в этом не признаешься, – пробормотала она, чуть ли не сгибаясь под тяжестью вины.

У нее возникло тревожное чувство, что, если взвесить грех против греха, ее прегрешения против прегрешений Джозефа Меррика здорово перевесят.

Глава 9

Джозеф не мог этого вынести. Он развернулся лицом к Сидони:

– Не обманывайся, будто я хороший человек.

Потрясенная, она уставилась на него.

– Думаю, ты лучше, чем сам о себе думаешь.

Его смех был отягощен горечью.

– Мои грехи уличают меня.

Он надеялся напугать ее, чтобы заставить отступить, но ему следовало бы знать, что из этого ничего не выйдет.

– Назови хоть один. Говорят, исповедь облегчает душу.

Он едва удержался от резкого ответа, что у него нет души. Раньше Джозеф сказал бы, что это истинная правда, но под влиянием Сидони осколки его чести, стеная, стремились в муках возродить к жизни его душу. Может быть, потому она еще оставалась девственницей спустя почти три дня в его доме?

– Какой только чепухи не болтают.

– Ты сам заговорил о своей порочности. Я просто хочу убедиться, насколько ты на самом деле плох. – Сидони замолчала, убирая назад хлещущую по лицу прядь. Ветер крепчал. – Назови какой-нибудь свой скверный поступок, который выходит за все рамки, и я оставлю тебя предаваться романтическим размышлениям о своих прегрешениях.

– Очень смешно.

Он уже сто раз пожалел, что бросил ей вызов. Но потом с отвращением вспомнил, как она смотрела на него, когда он отдавал ей свой сюртук. Стратегия, возможно, требовала притвориться перед ней приличным парнем, но перспектива ее горького и неизбежного разочарования заставила съежиться. Уже не в первый раз после знакомства с Сидони он проклинал эту неудобную, вынужденную честь, которая мешала его коварным планам.

– Ты кого-нибудь убил? – Она думает, что его беспокоят какие-нибудь пустяки.

– Не собственными руками, – огрызнулся Джозеф, повернулся и зашагал дальше по берегу.

Она поспешила нагнать его.

– Расскажи мне.

Его так и подмывало послать ее к черту, однако он остановился и повернулся к ней. Если она так горит желанием счесть его преступления, что ж, он расскажет ей. Но как выбрать одно злодеяние из сотен позорящих его?

– Хочешь знать, убил ли я кого-нибудь?

Она тоже приостановилась, мудро сохраняя между ними дистанцию. Вероятно, догадалась, что он недалек от того, чтоб схватить ее за плечи и хорошенько тряхнуть.

– Да.

Глаза его сузились, и он ответил с надменной, нарочитой медлительностью:

– Моя дорогая, я убил тысячи.

Сидони спрятала руки в юбках, чтобы не дать сильному ветру поднять их и скрыть внезапную дрожь.

– Я тебе не верю.

Улыбка превосходства, которую она уже возненавидела, искривила губы Меррика.

– Клянусь могилой матери – это правда.

Потрясение быстро прошло, и здравый смысл вернулся. Сидони поняла, что он играет с ней в игру, отвратительную, гротескную, но есть в этой игре и какой-то особенный трюк.

– Как?

Веселость его испарилась, и она увидела, что Джозеф пожалел, что открыл ей даже эту малость.

– Я не горжусь этим, Сидони. Оставь.

Нет, нет и нет! Впервые после утренних поцелуев ей удалось пробить броню, в которую он заключил свои эмоции. Она хотела знать о нем все. Не для того, чтобы ненавидеть, нет. Слишком хорошо она сознавала, что уже давно прошла ту точку, где могла его ненавидеть. Вот вам и смелые заявления о том, что она презирает весь мужской пол.

– Джозеф, расскажи мне, что ты сделал? – тихо попросила она, опустилась на песок под песчаным мысом и жестом предложила ему присоединиться к ней.

Сидони не была уверена, что он послушается, но, поколебавшись, он вздохнул. Джозеф выглядел грустным и усталым. Что бы он ни совершил, а она не верила, что он на самом деле убил тысячи, это отягощало его совесть, которой, как он утверждал, у него нет. Он не отвечал так долго, что она уже подумала было, что и не ответит. Потом снова вздохнул и заговорил унылым пустым голосом, словно рассказывал о ком-то другом:

– Над моей жизнью долго властвовал гнев, Сидони. Гнев на то, что я ублюдок. Гнев на позор, который преследовал моего отца, преследовал меня. Гнев на слепую надменность Уильяма. Гнев на… – Джозеф замолчал, и она увидела, как рука его потянулась к шрамам, прежде чем он заставил себя опустить ее. – Ну, ты можешь себе представить.

– У тебя были причины, – прошептала она, но он как будто не слышал.

– Хоть мой отец и был богат, я жаждал скопить такое состояние, которое стерло бы пятно незаконнорожденности и скандала. Позже я обнаружил, что никаким деньгам это не под силу. Но тогда я был молод и все еще надеялся, что если не могу завоевать уважение как наследник лорда Холбрука, то завоюю его как человек, который при помощи богатства держит судьбу народов в своих руках. Я хотел быть таким богатым, чтобы мир больше никогда не причинил мне боли.

Сидони молчала. Признание, что он бросал вызов судьбе, не удивило ее. Он борец. Она восхищалась этим, но хорошо понимала, что он сейчас не в том настроении, чтобы принять похвалу.

Выходило, что он получил свои шрамы еще до наступления полного совершеннолетия. Ей было любопытно узнать об этом, но она не решалась задавать ему вопросы. Если она сейчас прервет Меррика, то никогда не узнает о его прошлом.

– Меня не слишком волновало, куда я вкладываю деньги и где мои предприятия находят рынки.

– Ты нарушил закон? – не удержалась Сидони.

Он покачал головой:

– Нет, у меня хватило ума оставаться в рамках закона, но я нарушил тысячи законов морали.

– Каким образом?

Он пожал плечами:

– Многими способами. Для примера скажу, что я помогал туркам в усилении их тирании. У них было золото, а у меня – оружие. Если б я не знал о последствиях, это был бы брак, заключенный на небесах. Однако я хорошо представлял себе последствия – это был дьявольский союз.

Наживаться на ужасах войны! Можно себе представить, каким тяжким грузом это лежит у него на сердце.

– И что же заставило тебя остановиться? – А она нисколько не сомневалась, что он остановился.

– После смерти отца я вернулся в Грецию и своими глазами увидел, как использовалось мое оружие. Когда я приехал в деревню, где впервые попробовал баклаву, меня встретили лишь духи. Один греческий патриот нашел убежище от властей, а местные санджакбеи в отместку казнили всех мужчин, женщин и детей.

Какой кошмар! Сидони не стала говорить, что Джозеф лично не виноват в том кровопролитии – он не мог знать, что именно его военные материалы нанесут такой урон. Это было бы бесполезно.

– Полагаю, ты постарался возместить ущерб?

Он устремил невидящий взгляд на бурное море, полностью погрузившись в свои болезненные воспоминания.

– Ты все еще пытаешься увидеть во мне лучшего человека, чем я есть.

В какой-то момент его признания Сидони взяла его за руку, а когда попыталась убрать руку, он стиснул ее пальцы с твердостью, противоречащей внешнему спокойствию. Тон его оставался холодным и отстраненным.

– Чем можно возместить убитую семью, уничтоженную деревню? Я остался, чтобы отыскать немногих выживших, прячущихся в горах, и тайно вывезти тех, кто захотел бы уехать. Отправил деньги тем смельчакам, которые остались, но этого недостаточно.

– Наверное, ты больше никогда не торговал оружием?

– Я получил яркое свидетельство результатов моей ненасытной алчности и решил, что могу жить и меньшей прибылью. Военный завод в Манчестере теперь производит крупнейшие в мире фейерверки.

Несмотря на серьезность момента, она не смогла сдержать восхищенного возгласа:

– Это же чудесно, Джозеф?

Он недовольно взглянул на нее:

– Ты не слышала ни слова из того, что я только что рассказал?

Она нахмурилась:

– Разумеется слышала.

Меррик покачал головой, словно отчаявшись пробиться к ее здравомыслию, и поднялся, стряхивая песок со своей ладони. Сидони велела себе сделать попытку самоутвердиться. По крайней мере, высвободить руку… но только сжала ее крепче.

Джозеф явно верил, что из-за этого признания Сидони станет презирать его, ведь на самом деле то, что она услышала, так соответствовало всему, что она успела о нем узнать. Вплоть до финального эффектного жеста превращения завода по производству орудий убийства в фабрику, изготавливающую вещи, несущие красоту и радость.

Как же она может устоять против него? Такого мужчину, как Джозеф Меррик, она еще никогда не встречала.

Сидя на диванчике в оконной нише библиотеки, Сидони наблюдала за Джозефом, который стоял перед книжными полками. Атмосфера в этой комнате была даже более соблазнительной, чем во вчерашнем будуаре. Библиотека, элегантно обставленная, словно целиком перенесенная из резиденции джентльмена в Лондоне, была заполнена книгами от пола до потолка. Полированная мебель красного дерева. Вверху, по всему периметру балкон, окруженный изящными позолоченными перилами.

Дилемма, мучившая ее на берегу, не давала Сидони покоя с тех пор, как они вернулись в дом час назад. С одной стороны, она должна рассказать Меррику о том, что он законнорожденный. Положение Роберты ужасающее, но это не оправдывает кражи наследства у Джозефа. Сидони придется найти какой-нибудь иной способ спасти сестру. Неимоверная тяжесть легла ей на сердце: впервые за восемь лет жизни Роберты с Уильямом брачное свидетельство дает шанс на избавление сестры. Тем не менее это их забота, не Джозефа. Скрывая правду, Сидони попустительствует краже Уильямом прав и привилегий титула виконта.

Дверь открылась – в библиотеку, шаркая, вошла миссис Бивен.

– К вам посетитель, хозяин.

Меррик резко захлопнул книгу, которую держал.

– Я же сказал, что на этой неделе никого не принимаю, миссис Бивен.

Экономка не сдвинулась с места.

– Воля ваша, хозяин, но нешто могла я дать герцогу Седжмуру от ворот поворот?

Сидони заметила странное выражение, промелькнувшее на лице Джозефа. Не удовольствие, но и не враждебность.

– Где его светлость?

– Дожидается в холле, но на вид он не из терпеливых.

Мрачная улыбка приподняла уголки губ Меррика.

– Это точно.

Сидони вскочила, объятая ужасом и унижением. Они с Джозефом были настолько изолированы от остального мира, что она почти забыла, каким позором грозит ее пребывание здесь, и не только для нее самой, но и для всей семьи.

– Он не должен меня здесь видеть!

Меррик решительным жестом вернул книгу на полку.

– Спрячься на балконе. Я постараюсь побыстрее выпроводить его.

Сидони помчалась наверх по узкой винтовой лестнице, а миссис Бивен отправилась пригласить герцога. Сидони едва успела скрыться на балконе, как услышала, что дверь снова открылась.

– Ваша светлость, – холодно проговорил Меррик. От его тона волосы на затылке Сидони зашевелились. Это был голос того мужчины, который насмехался над ней, когда она только прибыла в замок Крейвен.

– Меррик, – ответил гость нейтральным тоном.

Последовала жалящая пауза. Заинтригованная, Сидони придвинулась чуть ближе к перилам, чтобы заглянуть вниз. С этого угла ей было хорошо видно лицо Меррика. Он пребывал в одном из своих загадочных настроений: выражение застывшее, шрамы явственно выделяются. Про второго мужчину она могла лишь сказать, что он прямой, как шомпол, что у него иссиня-черные волосы и внушительный разворот плеч, обтянутых темно-синим сукном сюртука.

– Чему обязан таким удовольствием? – саркастически спросил Меррик.

– Я просто проезжал мимо.

Меррик не удостоил эти слова ответом. Замок Крейвен находится в стороне от дорог. Сидони знала, что именно поэтому он и выбрал его для рандеву с Робертой.

– Я не слышал, как подъехала карета.

– Я прискакал верхом из Сидмаута. Моя сестра Лидия вместе с мужем поселились там в загородном имении.

Герцог слегка повернулся, и Сидони увидела его лицо. Ей с трудом удалось сдержать возглас восхищения. Он был ошеломляюще красив – точеные черты, как у героя из легенды. На фоне такого совершенства обезображенное лицо Меррика еще сильнее бросалось в глаза. Мужчины были примерно одного роста и возраста, но на этом сходство и заканчивалось.

– Стало быть, ты просто решил взглянуть на приятеля, с которым почти за два десятка лет и словом не перемолвился?

– Это Ричард предложил, чтобы я заехал.

– А, ну что ж, это все объясняет.

После этой саркастической реплики вновь наступила напряженная пауза. Сидони не могла понять, что за отношения связывают их. Это сложнее, чем простая неприязнь.

– Черт бы побрал твою чрезмерную гордость, Меррик. По мне бы, так и шут с тобой, но Ричард настоял, что я должен предупредить тебя об угрозах Холбрука.

На этот раз испуганный возглас Сидони был ясно слышен. О боже! С колотящимся сердцем она притаилась за балконной дверью, уповая на небеса, что успела отскочить раньше, чем герцог ее заметил.

– Что за черт? – резко спросил герцог. Она не видела, взглянул ли он туда, где она прячется. – У тебя здесь женщина, Меррик? По этой причине ты торчишь в этом медвежьем углу? Когда я был у тебя в конторе, мне целую вечность пришлось уговаривать твоего старшего клерка сказать, где ты есть.

– Ни одна уважающая себя женщина не вынесет Девон в ноябре, – небрежно отозвался Джозеф. Сидони надеялась, что его тон покажется герцогу убедительным. – У тебя разыгралось воображение, старик. Этот старый дом кишит мышами, это они шуршат и стучат в стенных панелях.

Герцог не ответил, – видимо, отнесся к словам Меррика скептически. Сердце Сидони чуть не выскакивало из груди, пока она ждала его дальнейших расспросов. Хотя, разумеется, для прославленного герцога Седжмура это был бы крайне дурной тон. Даже она, живущая вдалеке от света, слышала, что его светлость – образец благопристойности и добродетели. Он казался неподходящим знакомцем для человека с такой сомнительной репутацией, как Джозеф Меррик. Но их, должно быть, связывают давние дружеские или деловые отношения, иначе с чего бы герцог приехал в Крейвен?

В голосе Меррика появились нотки нетерпения.

– И что же сказал Уильям?

– Он угрожает тебе разорением и смертью, заявляет, что подаст на тебя в суд за мошенничество в том безрассудном замысле с изумрудными копями. Он ненавидит тебя лютой ненавистью.

– Ну, это не новость.

– Ты хочешь сказать, что не нарушил правил, ликвидируя компанию?

– Ничего такого, что могло бы обрушить закон на мою голову. Шепнул ли словцо-другое насчет копей в какие следует уши? Возможно. Но это предприятие было обречено пойти ко дну задолго до моего вмешательства.

Паника охватила Сидони, сдавила горло. Неужели Уильям даже теперь срывает зло на своей беззащитной супруге? Ей никогда не удавалось спасти Роберту от побоев Уильяма, как бы она ни старалась, но какая же пытка быть далеко и не знать, что происходит с сестрой.

– Ты бесчувственный чурбан, Меррик.

Сидони подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как выражение лица герцога сделалось холодно-презрительным. По крайней мере, его внимание теперь было поглощено Мерриком, а не возможными посторонними ушами.

– Я знал, что приезд сюда будет пустой тратой времени. Что ж, я передал тебе предостережение, как обещал Ричарду, теперь позволь откланяться.

Меррик громко вздохнул. Воинственность ушла из его позы, и он жестом указал на кресло.

– Присядь, бога ради, и выпей стаканчик перед дорогой. К тому времени, как ты вернешься в цивилизованный мир, уже стемнеет.

– Не утруждай себя. – Но герцог все же опустился в кожаное кресло и с недовольным видом наблюдал, как Меррик наполняет два бокала.

– Твое здоровье, – сухо проговорил Джозеф, поднимая свой бокал, и с нарочитой небрежностью прислонился к массивному столу.

– Как раз-таки твое грядущее здоровье – причина, по которой я здесь, – сказал его светлость, сделав глоток.

– Мой кузен никогда не скрывал своего желания стереть меня в порошок.

– Ричард видел его в «Уайтсе» на прошлой неделе. Похоже, тот был прямо-таки не в себе, как будто пережил какой-то крах.

– Финансовый, во всяком случае. Он занял крупные суммы, чтобы приобрести долю в изумрудных копях. По моим сведениям, ему нечем заплатить свои долги.

– Он винит в этом тебя.

– И чертовски правильно. Я всю жизнь делал все от меня зависящее, чтобы разорить его.

– И это ровно то, чего он заслуживает, какого бы мнения ни был я о твоих методах. – Герцог помолчал. – Впрочем, мне жаль жену и детей Холбрука. Они-то не сделали тебе ничего плохого.

Джозеф пожал плечами:

– По крайней мере, они не будут умирать с голоду на улице, как многие другие, кто имел глупость вложить деньги в никчемные проекты Уильяма.

Сидони стиснула кулаки. Как может он так бессердечно рассуждать о страданиях Роберты и судьбе ее детей? В конце концов, какую бы ненависть ни питал Джозеф к Уильяму, сынишки Роберты – его кровная родня. Сегодня днем он с большим сочувствием говорил о греческих крестьянах – совершенно чужих людях. Желание рассказать Меррику о его рождении отступило под напором гнева. С каким самодовольством разглагольствует о разорении Уильяма и грозящей Роберте нужде!

– Возможно, ты не чувствовал бы себя так уверенно, если б слышал его.

– Он и раньше грозился уничтожить меня. – Меррик сделал еще один неспешный глоток. – А я, несмотря на все его попытки, как видишь, все еще жив.

– Ричард считает, что Уильям настолько близок к полному помешательству, что его угрозы не следует оставлять без внимания.

Страх ледяной дланью сжал сердце Сидони. Господи помилуй, только бы с Робертой ничего не случилось! По крайней мере, мальчики в школе, и родитель не сможет так быстро до них добраться.

– Вы с Ричардом когда-то спасли мою шкуру, но это не значит, что вы обязаны теперь всю жизнь меня защищать.

– Я приехал сюда по доброй воле. – Его сиятельство передал Джозефу пустой бокал.

Меррик выпрямился, давая гостю понять, что разговор окончен.

– А я настаиваю на своем праве пренебречь вашим предупреждением. Я высоко ценю вашу заботу, но в состоянии сам защититься от жалких интриг Уильяма.

Герцог поднялся, и в его взгляде, устремленном на Меррика, сквозило нечто, близкое к отчаянию.

– Чтобы такой гордец, как Джозеф Меррик, принял помощь?.. Да боже упаси!

Странное выражение, не то стыд, не то раскаяние, промелькнуло на лице Меррика, и Сидони уже в который раз поняла, что, несмотря на откровения, которые выудила из него в эти дни, очень мало знает о своем переменчивом хозяине.

– Я на горьком опыте убедился, что свои сражения мне лучше вести в одиночку.

– Не всегда.

Повисла тишина, отягощенная невысказанными словами, о которых Сидони могла лишь догадываться.

– Да, не всегда. Но по крайней мере сейчас, если я проиграю, то проиграю один.

К удивлению Сидони, у герцога вырвался короткий смешок:

– Что ж, ты всегда был готов пробивать свой собственный путь в ад. Кто я такой, чтобы предлагать тебе веревку и помогать вылезти из ямы, которую ты сам себе вырыл?

– Чертовски самонадеянный тип, – сказал Джозеф с оттенком теплоты, чтобы смягчить свои слова. – А Уильям, случаем, не вымещает свою злость на жене?

Гнев вспыхнул в душе Сидони, заставив стиснуть кулаки. Меррик ведь не предаст огласке позор ее семьи? Герцог казался удивленным.

– Не знал, что он это делает.

Меррик покачал головой.

– Я просто подумал, не ищет ли он другие мишени, видя, что до меня ему пока не добраться.

– Ричард говорил, что он просто поносил тебя как сатанинское отродье и грозился выложить доказательства перед мировыми судьями. Очевидно, Холбрук не был дома дня три, когда они встретились. Он, судя по всему, под завязку был накачан бренди. Ричард считает…

– Ричард – старая баба.

Лицо герцога скрыла маска высокомерия. Даже короткое наблюдение Сидони указывало, что он поразительно сдержанный человек. Даже с Мерриком, который делал все, чтобы уязвить его, он сохранял самообладание.

– Ты неблагодарная свинья, Меррик. Впрочем, всегда был таким.

Меррик отвесил шутовской поклон.

– А чего вы ждали, ваша светлость? Хвалебных песен?

– Скажу Ричарду, что ты пренебрег предупреждением, как пренебрегал в нашу бытность в Итоне. Моя совесть чиста. Иди ты, мой дорогой друг детства, ко всем чертям! – Герцог повернулся и гордо удалился.

Меррик остался стоять на месте, задумчиво глядя на закрытую дверь. Потом поднял голову к Сидони, без труда отыскав ее взглядом.

– Ну что, было интересно?

– Нет, – отозвалась она ледяным тоном, поднялась и, спустившись по лестнице, встала перед ним. – Тебе и в самом деле глубоко наплевать на то, что Уильям может сделать с Робертой, да?

– О, меня очень волнует все, что делает Уильям, bella.

Сидони повернулась к двери, слишком разгневанная, чтобы играть в поддавки.

– Я должна поехать к сестре.

Он оттолкнулся от стола и схватил ее за руку.

– Нет.

– Если он теряет рассудок – а судя по всему, так оно и есть, – Роберта сейчас в большей опасности, чем когда-либо.

– Вчера вечером леди Холбрук была жива-здорова и развлекалась в свое удовольствие на балу у Нэшей. И ты будешь рада услышать, что мужа ее там не было.

Сидони так удивилась, что перестала вырываться.

– Откуда ты знаешь?

Меррик напустил на себя скучающий вид, но она уже знала, что он делает это, чтобы скрыть свои мысли.

– Я отрядил человека следить за ней после того, как ты сказала мне, что Уильям ее бьет. Если с Робертой что-то случится, я узнаю.

Сидони негодующе прошипела:

– Не ври. Мы в Девоне, а Роберта в Лондоне, за много миль отсюда.

– У меня целая сеть курьеров и почтовых голубей по всей Англии. Новости доходят до меня за несколько часов, где бы я ни находился. Миссис Бивен держит птиц в восточной башне. Могу показать тебе, если хочешь.

– О! – Гнев Сидони испарился. Она обмякла, а ноги подкосились от облегчения – с Робертой все в порядке.

И опять он совершенно сбил ее с толку. Но визит герцога укрепил ее намерение. Ей ничего не остается, как повременить и пока не сообщать Меррику о его наследстве. Сидони понадобится брачное свидетельство, чтобы контролировать поведение Уильяма теперь, когда он оказался перед лицом банкротства. Этот документ – ее единственное средство против его бешеных вспышек.

– С чего вдруг такие хлопоты? Ты же не любишь Роберту.

Он пожал плечами:

– Это доставило мне удовольствие.

– Стало быть, ты уже знал, что Уильям намерен судиться с тобой.

– Да.

– Но его поведение достаточно непредсказуемо, чтобы заставить твоего друга приехать сюда.

Смех Джозефа был горьким.

– Седжмур не друг мне.

– Но он явно питает к тебе дружеские чувства, если не поленился проскакать такой путь, чтобы предупредить тебя.

Искра мрачного веселья зажглась в глазах Джозефа.

– Мы с ним в похожем положении. – Он отпустил ее руку и сел в кресло, в котором до этого сидел герцог, жестом указав ей на соседнее. – Я так понимаю, ты не слышала сплетен.

Усаживаясь, Сидони поймала себя на том, что готова улыбнуться. Для человека, не имеющего законного имени, он может быть поразительно барственным.

– Ты же знаешь, я не бываю в свете.

– Однако же про меня ты знала.

– Ты же – родня.

– В Итоне Кэм Ротермер, мужчина, которого ты только что видела, Ричард Хармсуорт, который отправил Кэма с этой бесполезной миссией милосердия, и я были тройкой ублюдков.

Это казалось бессмысленным.

– Но он же герцог!

– Я единственный из трех официально объявленный незаконнорожденным. Другие двое – просто результат сомнительных союзов, дающих пищу для непрекращающихся сплетен и домыслов. Поскольку отцы признали их, Кэм и Ричард сохранили свои права и привилегии. Мать Кэма так переполняли родственные чувства, что она делила свою благосклонность поровну между покойным герцогом и его младшим братом. Никто, включая, по-видимому, и саму герцогиню, не знает, кто зачал Кэма, хотя в его жилах несомненно течет кровь Ротермеров. Кто отец Ричарда Хармсуорта – полная тайна. Его мать так и не призналась, с кем делила постель, но когда она произвела на свет Ричарда через шестнадцать месяцев после отъезда мужа в Санкт-Петербург, ее адюльтер был раскрыт. Покойный сэр Лестер Хармсуорт признал ребенка за неимением другого наследника, но нет никаких сомнений, что он отсутствовал во время зачатия Ричарда.

Гнев у нее в душе на Джозефа за его безразличие к Роберте вспыхнул с новой силой. Она вскочила, возмущенно сверкая глазами.

– Я бы подумала, ты последний, кто станет насмехаться над незаконнорожденностью другого человека!

Джозеф пожал плечами, не вставая.

– Быть может, мне нравится, что я барахтаюсь в грязи не один, а в такой славной компании.

– Это ужасно. И подло.

– Ты, кажется, разочарована, bella? – Его тон был язвительным.

Сидони заморгала, прогоняя слезы. Она понимала, что сейчас неподходящее время бросать ему вызов. Каковы бы ни были его чувства к своим старым школьным товарищам – а она все еще не могла решить, друзья они или недруги, – после визита герцога Меррик сделался колючим.

– Я думала, ты лучше.

Он невесело рассмеялся:

– Я же говорил, что у меня нет совести. Темные дела заложили фундамент моей империи. А если темные дела еще и нанесли вред перспективам моего кузена, тем лучше.

– Уверена, с этим ничего не поделаешь, – саркастически проговорила Сидони.

Он посмотрел на нее непроницаемым серо-стальным взглядом.

– Так вот из-за чего ты так разошлась.

– Я, вероятно, могу винить тебя за каждый синяк Роберты, – сказала она, не пытаясь щадить его чувства. – Одно только упоминание твоего имени превращает Уильяма в разъяренного быка.

Если б Меррик был котом, то предостерегающе забил бы хвостом.

– Ты надеешься на какое-то сожаление?

Ей следовало бы отступить и подождать, когда они оба немного успокоятся, но словно бес дергал ее за язык.

– Я хочу вернуть сестру, которую помню, а не ту развалину, какой она стала после восьми лет замужества.

Он вздохнул и отвернулся к окну, в которое уже заглядывала надвигающаяся ночь. Тон его стал менее агрессивным.

– Если это может утешить тебя, то, подозреваю, Уильям бил бы жену, даже если бы я не был у него постоянным бельмом на глазу. Он с детства был склонен к жестокости и насилию. Еще до того, как стал наследником титула, он был жесток с животными и маленькими детьми. Мой отец выгнал его из дома, когда ему было семь, за то, что он пытал сына одного арендатора железным клеймом.

Сидони была достаточно рассержена, чтобы удержаться от вопроса, который мучил ее с первого же вечера в замке Крейвен.

– Откуда у тебя эти шрамы, Джозеф?

Он взглянул на нее, лицо – непроницаемая маска.

– Результат растраченной юности. На меня напали, когда я еще не умел защищаться от тех, кто стремится сжить меня со свету. С тех пор я научился противостоять им.

И эта защита была сейчас целиком и полностью задействована против нее – Сидони поняла это без всяких слов. Должно быть, все случилось так, как она и подозревала: его ранили где-то на континенте, когда он путешествовал с отцом.

– И это все, что ты можешь сказать?

Его непреклонное выражение не смягчилось.

– Думаю, да.

Она зашагала к двери, решительно раскачивая юбки.

– Тогда я могу лишь повторить слова его светлости: поди ты вместе со своими тайнами к дьяволу!

Его губы слегка дернулись, когда он шагнул вперед, чтобы открыть перед ней дверь.

– Я уже давно служу дьяволу, carissima. Никогда не обманывайся на этот счет.