Текст книги "На краю времени, на пороге мира"

Но сейчас эта ночница не гневалась; Миральда словно погружалась в озеро грусти, похожей на светлую печаль осени. Королева ждала двух странниц.

А затем, как-то незаметно тоннель оборвался, они очутились на пороге аккуратно вырытой в земле комнаты.

И Миральда увидела ее.

Мать всех болотных ночниц восседала на троне, искусно сплетенном из ивовых прутьев. Отблески пламени искрились на золотом шитье длинного алого платья, оттеняющего нелюдскую белизну кожи, задорно плясали в широко распахнутых, полных тьмы глазах. Королева сидела абсолютно неподвижно, так, что Миральда усомнилась – а не статуя ли перед ней? Но нет. Застывшие черты дрогнули, как вода, тронутая дыханием ветра, и на губах матери всех сестер печали появилась скорбная улыбка.

– Приветствую вас, мои возлюбленные дочери.

Низкий, хрипловатый голос оказался на удивление уютным. Миральда неожиданно поняла, что улыбается в ответ.

– Тебя, Кларисс, дочь народа, исчезнувшего с лица мира сего… И тебя… Миральда…

Королева внезапно замолчала, пристально разглядывая молодую ночницу. Словно что-то было неправильно, и мать не могла решить, что же именно. Затем, встрепенувшись, владычица Кайэра поманила Миральду к себе.

– Воистину, хочется мне услышать твою историю, ведьма. Болотная вода много знает и говорит со мной, но никогда не понять ей того, что происходит в человеческом сердце… Никогда… А ты – ты все еще продолжаешь цепляться за жизнь человеческой женщины, и от этого тебе больно. Не лучше ли забыть? И быть тем, кем ты сейчас являешься?

Растерявшись, Миральда только бросила осторожный взгляд на Кларисс, но та кивнула – иди, мол, сама королева зовет, и ничего не бойся.

Она приблизилась к трону, остановилась на расстоянии протянутой руки. Взгляд королевы опутывал сознание липкой паутиной ложного уюта и спокойствия, маня и обещая избавление от всех горестей… Кто-то шептал в уши – «забудь то, кем была и стань тем, кто ты есть на самом деле. Ибо теперь дом твой – болота, и ночь – твое время». Миральда невольно сжала пальцами виски. Может быть, и в самом деле не стоит больше бороться?..

– Ближе, Миральда.

Еще шаг – и хрупкие пальцы матери нежно касаются лба.

Ноги подгибаются, и вот Миральда уже на коленях перед троном, а королева держит в ладонях ее лицо, разглядывая, пытаясь понять…

– У тебя была странная судьба, – наконец сказала первая ночница, – я хочу услышать твою историю. Нет, не говори, просто думай.

Невозможно было противиться воле владычицы. Воспоминания возвращались, вгрызаясь в сердце, заставляя его, бессмертное, трепетать от боли, сожаления, вины… Она снова стояла у Поющего Озера, и вода, повинуясь последнему королю Дэйлорона, раскрывалась, чтобы принять остатки лесного народа в древнюю колыбель жизни. И капли отравленной воды стекали по плотным листьям деревьев-стражей, шлепались на умирающую землю. А еще раньше… Три ведьмы, три сестры-близняшки и подобранная личинка дэйлор, серая и зубастая; деревня, охваченная пламенем, багровеющий в ночном небе хлыст, порождение самой черной магии. Той, что была рождена ведьмой и замешана на ненависти и боли.

… По щекам катились слезы. Не удержавшись, Миральда отпрянула, торопливо отерла щеки; и увидела, что королева ночниц тоже плачет. Вместе с ней, самой обычной ведьмой, вернее, ночницей.

– Плохие времена настают, – промолвила мать всех ночниц, – слишком много Отражений, слишком… И в тот миг, когда чаша переполнится, и народ Зла двинется вперед, подобно разливу реки, я не буду удерживать сестер. Это когда-нибудь должно было случиться, и я не в силах помешать.

Тут она посмотрела на безмолвно застывшую Кларисс.

– Оставайтесь в городе, сестры. Вы можете жить здесь столько, сколько захотите; со временем вы можете посещать нашу академию – я стараюсь, чтобы все было… как у людей. В академии свои магические навыки совершенствуют самые лучшие мастера иллюзий, мои отважные воительницы, равных которым не сыскать под этими небесами. И пусть время исцеляет ваши раны, хоть удел ночниц и есть вечная скорбь.

* * *

…Миральда не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они с Кларисс пришли в Кайэрские топи. Все было уныло-однообразно, и ничего здесь не менялось с безудержным бегом дней. Пожалуй, только по тому, как вырастали или старели рабы, можно было определить, что прошел год, а за ним еще, и еще. В вечном городе вечной королевы царил покой, подобный бесконечному сну.

А потом в сердце Миральды поселилась тревога, противное, щекочущее чувство. Она не знала, откуда это пришло; словно кто-то невидимый прошил суровыми нитками ее сердце и забавлялся, дергая за свободный конец.

И болотная ночница вспомнила, как однажды зеркальник напал на мальчика, смешного, взъерошенного, с огромными зелеными глазами, какие были когда-то и у нее самой. Не подоспей она вовремя, никто не спас бы маленького, болезненно-хрупкого человечка, попавшегося на приманку страшной нелюди.

Миральда знала, что тот малыш был ее ребенком, плодом недолгой любви, связавшей тугим смертоносным узелком судьбу командора Геллера и ведьмы. Ведь не зря обычные люди боятся ведьм, ох, не зря. Нет ничего хуже, чем привязанность к женщине, чья жизнь – в магии, и чье призвание – в уничтожении нелюди…

Где он сейчас, ее маленький Гиллард? И не стряслось ли с ним чего плохого? Ведь не зря же сердце плачет кровавыми слезами, а в груди холодной жабой засело дурное предчувствие!

А болота шептали благословенное «забудь», и туман опутывал сознание обманчиво-мягкой пеленой. Миральда снова и снова проваливалась в сон без начала и конца, и каждое новое пробуждение памяти давалось все труднее и труднее; порой она ловила себя на мысли, что и в самом деле лучше всего – забыть, кем была когда-то, и кого оставила среди людей таким маленьким и беззащитным.

Позже… Бродя среди топей, она как-то встретила саму королеву. Та стояла на кочке, одетой в моховую шубку, и на нечеловеческом лице было написано страдание. Казалось, что мать ночниц внимательно прислушивается к чему-то и время от времени пытается шагнуть вперед, но каждый раз словно наталкивается на невидимую преграду – и потому остается на месте.

Вдруг она заметила Миральду и, указав с усмешкой себе под ноги, сказала:

– Вот здесь… здесь я и утопила ее.

Миральда молча поклонилась: негоже простой ночнице задавать вопросы королеве. Но та, похоже, и сама была рада тому, что можно с кем-то поговорить.

– Подойди сюда, сестра. Ты знаешь, как появилось болотное зло?

Миральда пожала плечами; конечно же, она не знала.

– И с годами я отчего-то все больше и больше привязываюсь к этой земле, – прошептала горестно мать ночниц, – словно опутана корнями, и они держат меня… Все сильнее. Когда-нибудь я окончательно срастусь с этими болотами, и тогда мы встретимся…

– Ты говоришь загадками, – тихо сказала Миральда, – прости, мать, но я не понимаю. Да и нужно ли это мне знать?

Королева тряхнула гривой каштановых волос, в которых уже успели запутаться мелкие сухие веточки.

– Не знаю, право слово. Но ты все-таки была человеком, как и я, на заре этого мира. Наверное, ты поймешь. К тому же, твоя судьба говорит о том, что ты еще скажешь свое слово в истории всего поднебесья…

Она, подобрав пышные юбки, присела на корточки и нежно погладила ярко-зеленую травку.

– Спи, моя Лили’т’Анун…

А затем очень спокойно пояснила:

– Это моя сестра, которая успела меня убить чуть раньше… Чем я ее.

Миральда молчала; да и что она могла сказать существу, которое стало болотным злом много столетий назад? Никто не вправе судить королеву ночниц, кроме нее самой…

Белые пальцы матери легко сомкнулись на локте ведьмы.

– Побудь со мной, дорогая. Эту историю знают многие из сестер – как историю странного совпадения и дела случая. Выходит так, что мы появились случайно, и все могло быть по-другому.

…Людское племя заглатывало все новые и новые земли, тесня дэйлор и вынуждая их отступать все дальше и дальше, на северо-запад. Племена великих воинов перебирались к закату, туда, где плодородные земли и богатые пастбища; и всегда впереди шагали люди племени имнов, сильные и смелые, равных которым не было во всем поднебесье. Имны пересекли страшные топи, вышли в степь, и поняли они тогда, что болота есть защита от врага, и решили обосноваться в краю сочных трав.

Народом имнов правила царица, ибо только женщина может передать царственную кровь ребенку, мужчина же никогда не может быть уверен в собственном отцовстве; и было у нее две дочери – Лили’т’Анун и Ниа’т’Хотум, и было сказано царицей, что племя должно быть едино на века.

А когда отправилась царица в вечное плавание по небесному кругу, стал вопрос о том – кто же будет править. Сестры ни в чем не уступали друг другу, ни в красоте, ни в уме, ни в силе; тогда было решено бросить жребий, по которому одна из сестер оставалась правительницей, а второй следовало раз и навсегда покинуть племя. Победила Ниа’т’Хотум; но сестра ее проявила все коварство, достойное истинной царицы. Той же ночью заговорщики пробрались в шатер Ниа’т’Хотум, связали ее и утопили в болоте.

И велико было содеянное зло, и, верно, сам Творец содрогнулся в своих небесных чертогах; и вывел он горящими письменами закон: ничто содеянное не исчезнет, но вернется к своему хозяину, и да будет так до конца дней этого мира. И отразилось зло от чистых граней небесного купола, и ударила черная молния в то место, где под трясиной покоилась Ниа’т’Хотум. Болото раскрылось, выпуская из своего чрева утопленницу, не мертвую, но ставшую другой, темной нелюдью. И была дана власть Ниа’т’Хотум творить великую ложь и обман, а сила и мудрость ее были в ночи и болотах. Так появилась первая болотная ночница, королева-мать.

На следующую ночь Ниа’т’Хотум явилась к своей сестре, и обманом завлекла ее в болота. Лили’т’Анун утонула, а имя ее больше не упоминалось имнами – как имя проклятой царицы.

…Королева с кривой усмешкой глядела на нежную травку, пушистым ковриком покрывшую могилу Лили’т’Анун.

– Так что все могло быть иначе, – пробормотала она, – я помню ту ночь так, как будто это было вчера. Выставь я стражу у шатра, или попытайся первой убить Лили… Нас могло бы и не существовать вовсе. Но… Что-то подсказывает мне, что когда-нибудь мы все равно встретимся, я – и она.

* * *

А потом спокойствие Хамайлена треснуло, как переспелая тыква. Миральда знала, что с вечера королева опять ушла на болота, не одна, а в сопровождении трех рабов и двух сестер печали. Ведьме было жуть как любопытно поглядеть, а чем же займется мать ночниц, но Кларисс очень строго посоветовала сидеть дома и многозначительно посмотрела на Миральду, чем только подстегнула любопытство.

Поутру королева вернулась, шатаясь от слабости; ее под руки вели две сестры. Рабов с ними уже не было, и у Миральды шевельнулось недоброе предчувствие беды. Несколько дней в Хамайлене царило затишье, а затем пронесся слушок, что-де королева творила великую волшбу, и что заклятье ее принесло весть о гибели мира поднебесного. Ночницы зашевелились; Миральда видела, что они готовы сорваться с обжитого места и подтягиваться к людским землям, но мать хранила молчание, и все понемногу успокоились.

Дурную новость принесла Кларисс. Миральда как раз варила в котелке кашу из растертых кореньев, когда бывшая дэйлор вошла в дом и устало опустилась на лавку.

– Сколько лет твоему сыну, Миральда? – как-то невыразительно, тускло спросила она.

Ведьма задумалась. Действительно, сколько?.. Сколько лет она уже прожила в Кайэрских топях, словно отрезанных от всего мира лезвием тишины и покоя?

– Наверное, уже восемнадцать… Хотя я и не уверена.

– Заклятье королевы явило образ твоего сына, Миральда. Сына ведьмы и слуги, казненного господином, – едва слышно прошептала Кларисс, – похоже, именно он отпустит ту пружину, которая все еще держит поднебесье…

Руки Миральды задрожали.

– Ты… откуда ты это узнала?

Кларисс пожала плечами.

– Болотная вода несет в себе много чего интересного.

– Но… но это ведь может быть и ошибкой?!!

– Может быть. Но я должна тебе кое-что сказать – хоть это и будет предательством нашей королевы… я слишком тебя люблю, чтобы лгать, да и не к чему… Мать ночниц решила принять некоторые меры, и сегодня несколько могущественных сестер отправились на поиски Гилларда Накори.

– Ох…

Дыхание сбилось, застряло в горле комком. Миральда только и могла, что слепо глядеть в булькающее варево, где безвольно вращалась выпущенная из пальцев деревяшка.

Потом она все-таки вздохнула.

– Но как же… предсказание Шениора?

– Мы ничего не знаем о том, что именно имел в виду последний король Дэйлорона, – процедила Кларисс, – давай, я помогу тебе сесть.

Она и в самом деле подхватила Миральду под локти и помогла добраться до лавки. Вытерла слезы и, обняв за плечи, прошептала:

– Я сказала это тебе только потому, что ты слишком много значишь для меня. Мы же сестры, так? Ну а дальше… решай сама. Больше никто ничего не узнает.

Миральда только всхлипнула.

– Помнишь… я так хотела спасти Дэйлорон? Но у меня ничего, совсем ничего не получилось… А вдруг королева ошиблась, и Гиллард не сделает ничего плохого?

Кларисс молча гладила ее по волосам.

– А если все-таки его можно остановить… но как-нибудь по-другому?

– Ты всегда была сильной, Миральда, – пробормотала Кларисс, и в уголке ее рта прорезалась горестная складочка, – тебе решать. Только тебе.

* * *

Поутру Миральда покинула город болотных ночниц; Кларисс усердно делала вид, что спит и ничего не слышит – даже когда Миральда наклонилась и поцеловала ее в лоб.

Беспрепятственно миновав стены, ведьма решительно зашагала прочь, по петляющей, едва заметной тропке; она шла и раздумывала о том, где и как будет искать Гилларда, и что скажет ему, когда наконец найдет… А еще Миральду мучила мысль о том, что ей следует очень торопиться, чтобы стать между посланницами королевы и сыном.

… Когда солнце поднялось над горизонтом, она не остановилась – только накинула капюшон, чтобы жаркие лучи не обжигали чувствительную кожу; но ближе к полудню все-таки пришлось укрыться под корнями кривой ели. Естественный для болотной ночницы сон подкрался внезапно, и Миральда будто провалилась в темную яму, набитую лебяжьим пухом. А когда проснулась, то поняла, что не одна.

Рядом, на замшелой кочке, сидел раб из Хамайлена.

Ночница несколько мгновений молча взирала на его спину, всю в узлах мышц, и раздумывая – зачем он здесь? Посланник королевы? Попытка вернуть беглянку обратно? Затем неслышно выбралась из своего убежища и коснулась загорелого плеча. Раб подскочил, как ужаленный, и тут же склонился перед Миральдой в глубоком поклоне.

– Госпожа…

– Что ты здесь делаешь? – сухо поинтересовалась Миральда, изо всех сил пытаясь подпустить в голос побольше высокомерия.

– Госпожа…

– Кроме этого слова, ты еще что-нибудь скажешь?

Кочевник выпрямился, и только тут Миральда заметила, что он довольно молод. Из-под спутанных волос, выгоревших до цвета соломы, на нее с благоговением смотрели блестящие карие глаза, чуть раскосые, и вполне разумные.

– Меня послала госпожа Кларисс, – запинаясь на каждом слове, пробубнил раб, – она приказала беречь вас и охранять, особенно когда пойдем через земли где много людей.

Миральда хмыкнула.

– Ты лжешь, раб. Возвращайся, мне никто не нужен. Уж не знаю, кто тебя на самом деле послал…

Он бухнулся на колени.

– Тогда… Убейте меня, госпожа. Госпожа Кларисс пообещала мне смерть, если я посмею вас бросить и вернуться.

Миральда закрыла глаза. Врет? Не врет? Но как же проверить-то?

– Не сомневайся. Это я, действительно я послала его.

Голос Кларисс прозвучал глухо, издалека.

– Мы же сестры, не так ли?

Ведьма вздохнула. Милая, милая Кларисс… Которую есть за что ненавидеть – и точно также есть за что любить.

– Поднимайся. – Сказала она, – пойдешь со мной. Только не мешало бы тебя помыть и одеть.

По традиции города ночниц единственным предметом одежды раба была набедренная повязка.

Он торопливо вскочил на ноги, и на скуластом лице было написано такое счастье, что Миральде показалось – еще немного, и этот кочевник непременно заключил бы ее в свои медвежьи объятия.

– Как тебя зовут-то?

В темных глазах появилась грусть.

– У меня нет имени, госпожа. Я вырос среди болот, и Владыки Ночи нам не дают никаких имен.

Глава 6
Император и маг

Гнездо куниц, скрытое от простых смертных, было мертво. Так же, как и земли Дэйлор, отравленные черной людской магией.

Миртс долго бродила по знакомым коридорам. Система зеркал работала исправно, расстилая по полу коврики лунного света, заставляя искриться крошечные пластинки слюды, но – n’tahe, добровольно ступившая на путь народа Зла, не ощущала самого главного, присутствия живых существ. Казалось, даже воздух стал другим; Миртс представлялось, что именно так дышится тем, кто дерзко спускается в древнюю гробницу с нечистым намерением унести ценности, оставленные усопшему. Дэйлор сжигали тела воссоединившихся с духами предков, но Миртс, уже будучи одной из Народа Зла, успела побывать в затерянных, скрытых от людских глаз городах Вечного сна; там, где давно исчезнувшие людские племена хоронили своих царей… А потому вампиресса очень хорошо представляла себе, что такое гробница, и что такое – гробница разворованная, оскверненная…

Словно пьяная, бродила Миртс по лабиринтам города, скрытого в каменной толще горы. Разум говорил: здесь пусто, и ни единой живой души не встретишь под сводами пещеры. А сердце, словно измываясь, подло нашептывало: он ждет тебя, Миртс, сейчас, за поворотом…

Но там снова были пустота и тишина, стянутые в извечный узел лунным светом. И она заплакала, скорчившись в углу. Норл д’Эвери больше не существовал, и с этим следовало смириться до поры до времени… Пока не пробьет час страшной мести; за все и всех, за Дэйлорон, и за дэйлор, и за рассыпавшуюся хрустальными осколками вечную любовь. Хотя – разве не он говорил ей о том, что месть бессмысленна? О том, что следует просто искать выход из положения?

И Миртс, всхлипывая и вытирая слезы, вновь принялась вспоминать ту ночь, когда впервые увидела Учителя.

…Неотъемлемым упражнением будущих мастеров разведки была медитация. Миртс долго не могла понять, к чему будущему воину проводить часы, застыв, точно изваяние, но наставники в один голос твердили, что погружение в себя – и одновременное отторжение себя (каким бы абсурдом это не звучало), помогает лучше узнать свой дух. Ну, а высшая степень медитации так и вовсе могла спасти жизнь, потому как это едва ли достижимое состояние аш-хронн предполагало полную остановку дыхания и всех жизненных отправлений. То есть, смерть… В то время как дух, свободный от тела, мог свободно витать над миром, а потом вернуться в данный при рождении сосуд, оживив его. Правда, так и не утихали споры о том, когда именно дух нисходит в тело дэйлор: во время рождения личинки или после того, как взрослая особь покинет кокон. Ортодоксы придерживались версии «после кокона» – отсюда и пошел закон об уничтожении личинок почившего короля; ибо убить личинку – все равно, что болотного тритона…

Миртс задержалась в тот вечер на горном плато, безуспешно пытаясь достигнуть хотя бы пред-аш-хронн, когда можно попробовать взглянуть на свое тело со стороны. Она пыталась думать о небесных сферах, чистых, недостижимых, но, как бывает в таких случаях, мысли упорно возвращались то к отрабатываемым приемам кулачного боя, то к нахалу Эхерзу, позволившему слишком откровенные взгляды в ее сторону. Миртс не заметила, как стемнело, как темной кисеей подернулся полыхающий закат, как вспыхнула на востоке звезда – колючий кристалл, впившийся в мякоть небес… А потом как-то незаметно она осталась совсем одна на каменной кромке, над бездной, где гулко подвывал ветер. Она огляделась, и вдруг увидела, что у дальнего края каменной площадки одинокий дэйлор упражняется с двумя мечами. Миртс даже в голову не приходило, что можно достигнуть таких высот мастерства! Клинки порхали, казалось, независимо от рук воина, сливаясь в сверкающий веер. Звезды умиротворенно взирали на мастера, сонно помаргивая и тоже удивляясь…

Наконец он замер, отсалютовал небесному куполу и уже собрался уходить, как заметил Миртс, которая все это так и просидела неподвижно.

«Верно, это один из настаников», – решила она, – «да и немолод уже».

Воин, ступая неслышно, как лесной кот, пересек разделявшее их расстояние и остановился в нескольких шагах от Миртс. Которая, в свою очередь, сочла необходимым встать и поклониться.

– Что ты здесь делаешь? – сухо осведомился наставник, – все ученики уже разошлись по кельям.

Щеки Миртс вспыхнули; хорошо еще, что было темно, и он наверняка не заметил ее замешательства.

– Прошу прощения, наставник, – она еще раз поклонилась, приложив ладошку к сердцу, – я выполняла упражнения по медитации и забылась.

– Отправляйся к себе, – процедил воин, – немедленно…

И его яркие, невероятного для дэйлор цвета глаза, зло сузились. Словно Миртс одним своим видом напомнила ему о чем-то крайне неприятном.

Но, стоило Миртс сделать шаг в сторону входа в пещеры, воин задержал ее. Просто – положил руку на плечо. Неслыханно! Здесь, в гнезде куниц, наставники не позволяли себе такого…

– Погоди, – негромко сказал он, – это хорошая ночь. Я хочу поговорить с тобой… Не бойся – просто поговорить.

В тот миг на языке Миртс вертелось язвительное – «а чего мне бояться?»

Но тут же, присмотревшись к мастеру внимательнее, она поняла, что бояться есть чего.

Все было так, как у дэйлор. Только лицо слишком молодое, слишком… застывшее, словно дорогая фарфоровая маска. И глаза – два ярких сапфира, в глубине постоянно что-то меняется, сверкает, искрится, подобно игре ключевой воды на солнце. Где-то в потаенных уголках сознания зашевелилась память предков, а зоркий взгляд Миртс отмечал все новые и новые детали: хищные, заострившиеся ногти, бескровные губы…

Перед Миртс стоял n’tahe, высший вампир собственной персоной.

Он чуть слышно вздохул.

– Ты когда-нибудь видела Лунный Цветок?

Миртс мотнула головой. И, чувствуя, как вязнет воля в бушующем сапфировом море, попятилась. Куда угодно, лишь бы подальше… Лишь бы остаться собой…

С края площадки – в бездну.

Она только неуклюже взмахнула руками, ощутила, как падает… на ладонях ледяного ветра…

Затем – резкий, болезненный рывок вверх, так, что хрустнули суставы. Страшные глаза вновь оказались рядом.

– Я же сказал – только поговорить, – зло процедил вампир.

И, круто развернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь, вернее, к входу в гнездо. Подумать только, Народ Зла – в Гнезде куниц!

Она так и просидела до рассвета на маленьком плато, а когда утром, ее, окоченевшую и стучащую зубами, нашел один из наставников, Миртс узнала, с кем имела удовольствие беседовать.

– Но разве так может быть? – удивилась она, – он же…

– Он – прежде всего основатель гнезда. Единственный, кому глас Дэйлорона сообщил об этом месте, будущей колыбели воинов, – назидательно заметил наставник.

…Она беззвучно рыдала, скорчившись у поблескивающей слюдой стены. И сердце сжималось в попытке исторгнуть из себя вопль – почему ты дал убить себя?

И ответ приходил сам собой: потому что по-иному не получилось. Потому что Норл д’Эвери не хотел даже пытаться убить магистра… Боялся, что гибель Золия пустит все Отражения обратно, в этот мир?..

И что – во имя Предков – означали слова, что уже ходит по земле человек, который обрушит мир в пропасть?

Миртс покачала головой. Все-таки она слишком мало знает, чтобы делать выводы. Да и нужно ли?

«Последнее пророчество последнего короля должно сбыться», – подумала вампиресса, – «сын Миральды ходит по земле. Значит, я должна быть рядом, чтобы встать на его защиту, когда в том возникнет надобность… Надо же, а ведь едва не убила его собственноручно…»

Ночь катилась на убыль, сворачивала звездное полотнище, и восток уже румянился зарей.

Миртс клонило в сон, веки потяжелели; тело мало-помалу деревенело, теряя подвижность.

Но перед тем, как провалиться в бездну дневного сна, она вновь увидела лицо последнего короля, Шениора д’Амес.

«И тогда явится миру герой, и проснутся дэйлор в глубинах Поющего озера».

Кажется, это Шениор сказал им с Норлом, когда Миральда отлучилась на минутку…

– Он слишком юн для великого воина, – пробормотала Миртс, – да и не воин он вовсе. Маг. Не больше, но и не меньше…

«Ты знаешь его кровь, и знаешь, как найти его», – прошелестел чей-то далекий голос, но вампиресса уже не пыталась понять, кто говорит с ней.

Она заснула.

* * *

…Нет ничего хуже, чем неизвестность.

К этому выводу Гиллард пришел на второй день своего заточения.

Когда молодой ученик принес немного еды и питья, Гиллард попытался выспросить об уготованной ему судьбе; но мальчишка лишь покачал головой и ничего не сказал. Поставил миску с кашей и кружку воды на шаткий стол и удалился, предоставив Гилу и дальше терзаться догадками – а что же за казнь уготована магу, нарушившему все мыслимые законы Закрытого города. Гилларду вменялись преступное любопытство, непослушание и, как результат, гибель собрата-мага. Где-то он читал, что за смерть брали смертью, то есть убивали виновного; и он почти не сомневался, что свобода вампирессы будет стоить головы. Узнать бы еще – как и когда… Но Магистр, увы, предпочитал держать приговоренного в полном неведении.

Он даже не притронулся к каше, но воду выпил. Вернулся на соломенный тюфяк, с которого почти не вставал, и погрузился в воспоминания.

Гиллард вновь и вновь обращался к казни командора Геллера, своего отца, которого видел всего раз – да и то на пути к эшафоту. С мучительной ясностью перед глазами вставала площадь, колышущееся людское море, черный помост и гордо шагающий к собственной гибели приближенный Императора.

«За что он казнил тебя?» – думал Гил, – «и был ли ты на самом деле виновен, или, как водится, пал жертвой придворных интрижек? Здесь много говорили о том, насколько прогнил императорский двор… Может быть, тебя лишили жизни по наущению недругов, несправедливо оговоренного? Жаль, что не узнать мне об этом, разве что только встретимся в небесных садах Хаттара Всеобъемлющего…»

Гиллард попытался поставить себя на место отца – а сможет ли он в скором времени точно также, пружинящим шагом, пройти свой последний путь?.. Сердце болезненно сжалось, на лбу выступил ледяной пот.

«Всем, наверное, страшно. В том-то весь вопрос – сможешь ли ты, Гиллард, сын командора, одолеть свой страх и загнать его так далеко, чтобы никто не увидел и не почувствовал?»

За дверью что-то звякнуло.

«Уже?!!»

Сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется. Ладони позорно вспотели…

Но нет, просто кто-то шел мимо и задел замок…

Гиллард закрыл глаза.

Н-да. Если уж Магистр и хотел измучить пленника, то ему это вполне удалось. Ибо нет ничего хуже, чем полная неизвестность.

И зачем нужно было выпускать девушку-вампира?..

«Но она сказала тебе о твой матери, которой ты никогда не видел».

– Ну и что с того? – пробурчал Гил себе под нос, – что это изменило, кроме того, что теперь я приговорен?..

И вдруг, откуда-то издалека, он услышал… Голос. Незнакомый, женский и очень приятный на слух.

– Но разве истина не стоит того?

Гил поежился. Вот, пожалуйста: ему уже мерещатся голоса. Дурной знак.

– Разве не стоит истина того, чтобы познать ее глубину, испить до дна? – выдохнул еще раз голос и умолк.

Гиллард с силой сжал виски. Он сходит с ума… Возможно, отчего же нет?.. И все же – в самом-то деле, разве не хотелось ему знать правду?

И услышал далекий, звонкий смех.

Кто-то неведомый насмехался над ним. А, может быть, это дело рук самого Магистра?

– Зачем тебе все это, учитель? – спросил Гил. Если Магистр говорит с ним, то услышит, – зачем ты меня изводишь? Да, я виновен. Ну так пусть меня казнят!

И, словно в ответ на его просьбу, заскрипела, отворяясь, дверь.

Снова вспотели ладони, Гиллард поспешно вытер их о штаны. Глаза с непривычки резнул багровый свет факелов, и в узилище неторопливо – знали, что жертва никуда не денется, – вошли два мага.

Гиллард, пораженный, молчал. Кто бы мог подумать, что его скромной персоне будет оказано такое внимание!

У двери стояли не просто маги, два разделяющих бремя, высшая ступень могущества, приближенные к самому Магистру…

Как обычно, разглядеть их лица было невозможным из-за глубоких капюшонов. Только гладко выбритые подбородки призрачно белели в полумраке.

Гил быстро поднялся, попытался привести в порядок мантию. Он почти ощущал, что последние мгновения сочатся, как вода сквозь пальцы, и безвозвратно уходят, уходят…

«Значит, вот как оно бывает», – обреченно подумал он, – «точно также, наверное, пришли за командором Геллером, чтобы отвести…»

А вслух сказал:

– Я готов, братья… Я готов встретиться с Отцом Небесным.

Один из разделяющих хмыкнул. Другой указал на дверь.

– Магистр Закрытого города желает говорить с тобой, Гиллард Накори.

Оказывается, не было никакого обета молчания. И, само собой, никто не вырезал разделяющим языки, как об этом любили шептаться ученики. Просто… эти маги предпочитали помалкивать и не болтать без необхоидмости.

– Говорить?!! – он не поверил услышанному, – говорить?.. Но…

– Следуй за нами, – бесцветным голосом добавил второй разделяющий бремя, – Магистр ждет.

… Они оставили Гила перед дверью, что вела в кабинет владыки Закрытого города, и медленно удалились. А затем донесся голос Магистра – очень будничный, усталый, как будто не преступник жал аудиенции, а набедокуривший школяр.

– Проходи, Гиллард.

Он осторожно толкнул тяжелую дверь, переступил через порог…

Здесь, в кабинете магистра, все было по-прежнему. Полумрак, тяжелые портъеры, отливающие кровью, багровые отсветы, ложащиеся трепещущим пятном перед камином… Магистр ходил из угла в угол, сложив руки за спиной; мятущееся пламя скрашивало румянцем его бледное лицо, искрилось на черном бархате одеяния…

Гиллард молча стоял и ждал, что скажет учитель. А Магистру, казалось, и вовсе не было дела до приговоренного чародея; он был погружен в собственный мир, полный мрачных дум.

Потом вдруг остановился, смерил Гила испытывающим взглядом.

– Ну-с, мой ученик. Что скажешь в свое оправдание?

– Великий магистр… Я готов… понести наказание… – слова застревали в горле, совершенно не желая выскакивать наружу. Но Гиллард все ж таки закончил столь успешно начатую речь, – я виноват и готов расплачиваться по закону Закрытого города.

– Идиот, – процедил Магистр. И вдруг рявкнул, – на колени, дурак!

Кровь бросилась в голову Гилу. На колени?!! Никогда… никогда он не будет ползать и пресмыкаться перед кем-либо, пусть даже и перед Магистром!

– Я готов понести наказание, – просипел он, – готов…