Текст книги "Сказочник"

Анна Клименко
Сказочник

Пролог

– Хранитель таинств, соблаговоли выслушать. Летуны здесь долго не протянут, нужно возвращаться.

В голосе вояки звенела ненависть, и в этом не было ничего удивительного: стражи никогда не питали теплых чувств к служителям богини-матери, как будто все темное и мерзкое, что только можно было найти в серкт, стеклось под черные жреческие одеяния.

Хофру, не торопясь, поднял голову, с удовольствием отметил, как побледнел наглец – и, чеканя каждое слово, изрек:

– Мы никуда не двинемся до тех пор, пока искатель не войдет в полную силу.

Страж нерешительно переступил с ноги на ногу, утаптывая хрустящий снег, но уходить не торопился.

– Хранитель таинств, летуны…

Жрец еще раз оглядел стража и про себя отметил, что доблестный воин весьма похож на жабу – круглые глаза навыкате, большой толстогубый рот и гладко выбритые обвислые щеки. Пожалуй лоб можно было смело назвать самым узким местом обличья этого серкт.

– В твоих интересах, чтобы они дожили до заката.

Серкт дернул щекой, скривился. Но перечить не посмел: молча кивнул и, развернувшись, захрустел по насту к товарищам. Стражи грелись у костра, кутались в теплые накидки из небеленой шерсти, то и дело пускали по кругу котелок с кипятком. Семерка ловких, умелых воинов, лучшие сыны народа серкт, похожие друг на друга как братья…

Хофру, отвернувшись, быстро подышал на закоченевшие пальцы. К огню его, само собой, не звали – ну какой страж пожелает делить тепло со жрецом? – а если бы случилось чудо и позвали, то все равно пришлось бы отказаться: хрустальное полушарие искателя мерцало, напитываясь силой, и кто знал, когда этот капризный прибор изволит заработать?

Жрец спрятал руки в широкие рукава жреческого одеяния и присел на корточки перед искателем.

Наполовину зарытый в снег, он мог показаться непосвященному простым хрустальным шаром размером с голову младенца, и только жрец мог чувствовать, какая сила была влита Царицей в холодный камень.

В глубине искателя хаотично скользили голубоватые искорки. Они сталкивались друг с дружкой, траектории их полета то закручивались спиралью, то устремлялись к мерзлой поверхности, пытаясь вырваться из глубин прибора на холод.

… Столь ненавистный холод.

Хофру любил зной, сопутствующий народу серкт в их вечных странствиях. А здесь, в этой части неприветливого мира, царили ледяные торосы до небес, жесткий наст, о который летуны резали лапы, и вечный, воистину царственный холод. Куда ни кинь взгляд – белая пустыня, снег и снег до горизонта. Сюда, к острову, можно было идти пешими через замерзшее море, и можно было бы оставить летунов там, где теплее… Но Говорящий-с-Царицей настоял на том, чтобы отряд достиг острова как можно быстрее, словно десять лишних дней что-то меняли; старик был уверен в том, что странствия серкт наконец завершатся, и что пророчество сбудется.

«Неразумно все это», – мысли ворочались лениво и вяло, – «гнать отряд в такую даль только из-за предположения…»

Говорящему-то что? Прогуливается небось по залитому солнцем саду, беседуя с хранителями таинств высшей ступени посвящения. А в это время он, Хофру, замерзает, сидя на корточках перед равнодушным оком искателя. Слушая, как у костра вполголоса злословят на его счет тугодумы, у которых даже мозги состоят из мышц – но которые при этом мнят себя лучшими из лучших…

Он пришел в себя оттого, что начал заваливаться в колючий сугроб. Ну, вот, пожалуйста – еще немного, и заснул бы, а там и замерзнуть недолго! Хофру быстро выпрямился, оглянулся на воинов – те галдели у огня и, кажется, на жреца и вовсе не смотрели. Тогда он подпрыгнул несколько раз, с силой растер пальцы, похлопал себя по плечам. Мелькнула соблазнительная мысль – а не подойти ли к костру? – но хранитель таинств тут же отмел ее. Не хватало еще набиваться к тупицам в товарищи!

– Ну, долго еще ты будешь собираться с силами? – выдыхая вместе со словами облако пара, Хофру склонился к искателю…

И тут его бросило в пот – проспал, проглядел!

В темно-фиолетовой глубине искателя появилась горошина, будто выточенная из кровянистого граната. Она неподвижно висела на два пальца левее от центра шара, где моргала зеленая звездочка, означающая местонахождение самого Хофру.

«Так, значит, правда?»

Не веря собственным глазам, жрец подышал на искатель, потер рукавом промерзшую поверхность.

«Значит, правда. Конец пути, конец странствиям – ровно до тех пор, пока будет существовать хотя бы один свободный мир…»

Хофру зажмурился – по щекам неожиданно потекли слезы, схватываясь ледяной коркой. Говорящий-с-Царицей всегда считал, что запас миров не истощится, ибо они как умирают, так и рождаются в раскаленных недрах чужих звезд.

Жрец быстро вытер щеки, подхватил искатель и, позабыв о надобности держаться надменно, побежал к костру. Ломая ледяную корку, проваливаясь в снег по колено, нелепо взмахивая руками – лишь бы не упасть… Ибо время дорого, и то, что показывал искатель, не вечно.

– Вставайте, живо, живо!

Серкт неохотно зашевелились, неприязненно поглядывая на хранителя таинств. Им совершенно не улыбалось покидать тепло костра и вновь топать неведомо куда под предводительством жреца Селкирет.

– Вы оглохли? – хрипло выдохнул Хофру, – я сказал, живо! Летунов берите – и вперед, вперед!

Ближайший к нему серкт повел широченными плечами, презрительно плюнул в подтаявший у костра снег. Кто-то недовольно пробурчал себе под нос проклятия, но в целом колючий взгляд Хофру свое дело сделал: стражи собрались в путь, выстроились шеренгой. Последний вел летунов, четырех выживших – они порыкивали и оставляли в снегу кровавые следы.

…Но идти пришлось недолго.

Остались позади три обледенелых скалы, которые торчали из островка подобно рогам на главе матери Селкирет, и большим снежным одеялом развернулась у ног долина, с севера укрытая от ветров каменной грядой. Вечернее небо фиолетовыми тенями ложилось к подножью четырехступенчатой пирамиды изо льда.

Хофру глянул в искатель – похоже, они вплотную подобрались к конечной цели своего путешествия. Гранатовая горошина побледнела, но почти слилась с зеленой искрой, да и сам искатель изменил цвет – порозовел, точно зреющее яблоко.

Вновь зашикали стражи, и легкий ветерок донес до жреца «нож бы в спину и домой». Он резко обернулся, и ближайший к нему серкт тут же опустил взгляд… Тот самый здоровяк, что требовал возвращения.

«Ну-ну», – Хофру одарил воинов самой зловещей улыбкой, на какую только был способен.

– Наша цель близка, славные воины! Возблагодарим же Селкирет за дарованную милость, и вознесем благодарственную вечернюю молитву.

Возможно, стражи ненавидели жреца, но отказаться вознести молитву Матери серкт не посмели. На несколько мгновений каждый из них застыл, склонив голову – а Хофру… Хофру, как и полагалось, ощутил горячий и немного болезненный толчок на уровне солнечного сплетения. Богиня отвечала на молитвы, помогая жрецу подготовиться к трансформе, если, конечно, таковая понадобится…

Хофру пошел первым вниз по склону, не оборачиваясь, прижимая к себе холодный шар искателя и не сводя глаз с пирамиды. От нее веяло Силой, чуждой серкт, опасностью и обжигающим холодом. Но повернуть обратно он уже не мог – да и не хотел. В крови полыхнуло предчувствие хорошей драки… Но вот только с кем? Кого вообще можно было встретить в этой ледяной пустыне?

С каждым шагом росла, ширилась пирамида. Играли тени в глубине ледяных ступеней, что-то дрожало и изменялось в полированных гранях, где не задержалось ни единой снежинки. И напор враждебной Силы возрос, словно чьи-то невидимые и очень холодные ладони толкали Хофру прочь.

Но он все же дошел, остановился перед темно-синим зевом хода, где могли спокойно разминуться два серкт. Искатель – тот словно сошел с ума, переливался всеми цветами радуги, а в центре зловеще мерцала рубиновая звезда.

Хофру быстро спрятал хрустальный шар в сумку – больше он не понадобится, поднял руки со сцепленными пальцами на уровень груди и развернул ладони к пирамиде. Погружение в глубокую медитацию, исход астрального тела – и вот он видит толстые ледяные стены, сквозь которые можно с легкостью пройти, лабиринт ледяных коридоров, в которых Селкирет ведает сколько тысячелетий не ступала нога живого существа… Ничего странного, ничего такого, что действительно заслуживало бы внимания жреца. Но искатель не ошибается, равно как не ошибается божественная сила Царицы; Хофру начал проваливаться вниз, сквозь перекрытия, все быстрее и быстрее – в недра мира, носящего странное и непривычное слуху имя Эртинойс.

А затем время остановилось. Хофру висел под идеально гладкими ледяными сводами и не мог двинуться глубже, как ни старался.

Он попробовал смотреть вниз. Оттуда веяло слабым, непонятным теплом; мелькнули широкие ступени, нежно засветились письменами холодные стены квадратной залы – и Хофру наконец увидел то, что искали серкт во всех уничтоженных ими землях. Врата, названные Вратами Ста Миров.

Смотреть на них было неприятно, словно бестелесные глаза Хофру могли испытывать боль. Он и не стал смотреть; ловушек не было – по крайней мере механических, а это значило, что стражи могли смело войти в пирамиду.

Но напоследок он все же внимательно рассмотрел надпись на неизвестном языке, сделанную прямо перед вратами – вдруг да понадобится в будущем?

Вспышка света… Острая, пронзающая тысячью стальных жал. Такая же внезапная, обидная боль над переносицей – словно кто-то шутя ткнул меж бровей острием стилета.

…И Хофру понял, что лежит в снегу перед входом в пирамиду, что хлещущая носом кровь заливает снег, что над ним склоняется один из стражей – с неизменным выражением страха и брезгливости на широкоскулом лице.

Вот вам и пирамида. Такая спокойная, безопасная на вид! Ведь его, хранителя таинств, только что вышвырнули прочь из святилища, бесцеремонно, как никчемного раба… Здесь было над чем голову поломать – но, во имя жала Селкирет, пусть это делает Говорящий-с-Царицей!..

Хофру сел, отмахнулся от протянутой руки стража и прижал к переносице ледышку.

– Что нам делать, хранитель таинств?

– Первый, кто достигнет Врат, получит звание капитана стражей и тысячу монет, – тоном невинного младенца сообщил Хофру, – распоряжение Говорящего…

Тысяча монет!

Эта новость вмиг облетела маленький отряд. Стражи, на какое-то время позабыв о своей нелюбви к жрецам, облепили Хофру как мухи кусок мяса и даже помогли подняться на ноги. В голове у жреца бухал тяжеленный молот, перед глазами все еще крутились ледяные ступени и надписи на неведомом языке, которые въелись в память намертво, до конца дней.

– А где они? – голоса серкт доносились как сквозь толстое одеяло, – где Врата?

– Там, – Хофру указал на вход в пирамиду, – идите вниз… ступени…

Жрец едва не сел в сугроб, потому что поддерживающие его руки мигом разжались, и доблестные стражи поспешили добыть тысячу полновесных монет. Никто даже не удосужился спросить, а как, собственно, эти Врата выглядят.

Хофру с улыбкой смотрел, как последний воин нырнул в ледяную синеву пирамиды, оглянулся на урчащих летунов… Будет хорошо, если хотя бы один из них продержится до темноты.

Прошла минута, другая. А затем, словно кровавый всплеск, тишь белой пустыни разрезал вопль. И еще, и еще…

Хофру явственно ощутил, как по спине вниз побежала капля пота. Он медленно двинулся к пирамиде – что такого там стряслось со стражами? Ведь не было механических ловушек , он точно знал об этом – следовательно…

Все оказалось куда хуже, чем можно было предположить – «Но ты ведь об этом догадывался, так? Вся эта сила, скопившаяся в пирамиде, она ведь не просто так ожидала здесь своего часа? И те, кто должен был хранить Врата… Они ведь тоже ожидали здесь, а возможно, ждут и по сию пору?!!»

Над пирамидой сгустилась тишина. Из темной утробы ее не доносилось больше ни звука. И четыре летуна, утаптывающих снег – их оказалось даже слишком много, чтобы домчать единственного оставшегося в живых серкт обратно в столицу.

Хофру подошел вплотную к прямоугольному входу. Попытаться?.. Или не стоит рисковать?

Старательно взвешивая все «за» и «против», жрец все-таки шагнул в пронизывающий холод пирамиды. Он, в конце концов, хранитель таинств, и его одолеть куда сложнее, чем кучку тугодумов. А если увидеть что-нибудь действительно полезное… Говорящему это понравится, даже невзирая на потери.

Шаг. Другой. Третий.

Ничего не происходило.

И никаких следов происшедшей битвы между серкт и хранителями пирамиды. Вообще ни одного намека на то, что здесь был кто-то живой.

Хофру остановился, утер рукавом выступивший на лбу пот. Дальше коридор сворачивал налево, становилось темнее, а тишина была такая плотная, что, казалось, ее можно пощупать.

«Ну-с, поглядим, кто здесь живет», – жрец улыбнулся ледяной стене и медленно, очень осторожно двинулся дальше.

Игра со смертью, именно так это и называется.

Но где же, во имя Селкирет, останки воинов?

Ни крови, ни тел, ни оружия. Вообще ничего…

«Сожрала она их, что ли?»

И вдруг, словно в подтверждение невысказанных мыслей, стены дрогнули – мягко, упруго, как будто пирамида была не изо льда, а из живой плоти. Хофру подался назад, к выходу; распластавшись в прыжке, он менял свое тело, обращаясь к Царице, чтобы исцелила раны, обращаясь к богине, чтобы дала силу для грядущей схватки… треснуло по швам жреческое одеяние, вытянулись руки, кожа взялась черной коркой, мгновенно отвердевшей и обратившейся в лаково блестящий панцирь. Но кишка коридора закрывалась слишком быстро.

– Божественная, даруй мне жизнь!

Этот крик вырвался из легких жреца, впитываясь в лед, ставший вдруг пористым и живым. Хофру уже знал, что не успеет – но все же воззвал к самой бессмертной Царице, представил ее такой, какой видел однажды во дворце – юной девушкой с тяжелыми медными косами до самой земли…

И она… Не рожденная женщиной, но сотворенная самым темным ритуалом хранителей таинств – она успела ответить, вбивая клин между Хофру и чужим могуществом.

Закрывающийся коридор дрогнул и замер. На мгновение, короткое и совершенно бесполезное для кого-то другого, но только не для жреца.

Расплющивая и ломая пластины панциря, Хофру с силой вбил свое тело в узкую щель, уперся хитиновыми клешнями в пульсирующий холод стены. Еще одно, самое последнее усилие – и он как пробка вылетел из пирамиды, зарылся в снегу…

Потом он долго лежал, будучи не в силах подняться и совершить обратную трансформу. Летуны испуганно косились на нечто, раскинувшееся черной кляксой среди сугробов, а Хофру все жадно хватал ртом колючий воздух и думал, думал…

 Когда на темнеющее небо выкатился хрустальный серп молоденького месяца, жрец поднялся, возблагодарил Селкирет и ее божественное отражение, то есть Царицу, затем вернулся к своему обычному облику. Кожа на руках оказалась начисто содрана, и жреческие тряпки прилипли к ранам, причиняя боль. Но то были незначительные мелочи, самое главное – он остался жив. И Врата нашлись. А о том, как до них добраться, следовало бы поразмыслить Говорящему-с-Царицей.

* * *

… В главном зале Храма было пусто, темно и тихо. Замерли по углам фигуры четырех Покровителей Эртинойса – огромные, но безмолвные и беспомощные во мраке. Свернувшийся в центре великий Дракон искрился золотом, как будто олицетворяя собой то, что остается даже в подступившей тьме – время.

Блеклый свет луны, просачиваясь сквозь своды из матового стекла, отрисовал на полу размытый квадрат; Дракон, Стерегущий Время, блаженно жмурился в призрачной вуали, кольца его золотого тела продолжали бережно сжимать янтарный шар мира… При этом Дракон хранил такое невозмутимое спокойствие, что одного взгляда было достаточно, чтобы понять: ему в высшей степени наплевать на то, что происходило в этом самом мире.

В тени золотого изваяния – там, куда не добрался чистый свет ночной странницы, стояла ийлура. Ее стан, невзирая на прошедшие годы, не утратил девичьей стройности; длинные черные волосы были заплетены в две простых косы. Со спины ее можно было принять за ийлуру, только-только простившуюся с юностью и вступившую в радостную и горячую пору молодости – но только со спины. Ибо лицо ее напрочь отметало даже мысли о молодости, но отнюдь не потому, что время оставило на нем глубокие борозды. Лицо ийлуры было идеально гладким и самых правильных очертаний: строгие и четкие линии, огромные глаза, в которых плавился янтарь, высокий лоб, выдающий склонность к раздумьям… Прекрасные сами по себе кусочки мозаики, прилипая друг к другу, складывались в неподвижную, ослепительно прекрасную маску вечности.

Ийлура молча стояла в тени Великого Дракона. Неподвижно, не дыша – почти как изваяния Покровителей в темноте. Но вот она вздрогнула, словно приходя в себя после беспамятства, рассеянно провела ладонью по волосам, приглаживая их.

– Мы стоим и смотрим на закат, – едва слышный шепот запутался в тишине и лунном свете, – мы бессильны изменить ход вещей, как были бы бессильны повернуть вспять приход ночи. Все это лишено смысла… Но мы стоим и смотрим… До тех пор, пока самый последний луч не канет в вечность.

Она зябко обхватила себя за плечи, пытаясь нашарить края шерстяной накидки, но потом осознала, что пришла к Дракону в одном платье, и грустно усмехнулась.

– Мы никогда не были готовы, – буркнула она и медленно пошла прочь.

На границе светлого квадрата ийлура вздрогнула, огляделась. Где-то неподалеку раздались глухие шаги. Тот, кто пришел этой ночью в зал Покровителей, не хотел мешать ей; хотел лишь удостовериться, что все в порядке и ничего плохого не случится…

– Тарнэ, – тихо позвала ийлура, – я знаю, что это ты.

Снова зашуршали шаги, торопливо и беспокойно. Из мрака вынырнул элеан, мельком взглянул на Хранительницу и опустил глаза. Сложенные крылья за спиной походили на серый плащ путешественника – почти вечного путешественника. Лазуритовая бусина в густых черных волосах поблескивала умирающей звездочкой.

– Я просто хотел убедиться в твоей безопасности, Хранительница, – он почтительно склонил голову, – храм Дракона опустел, и кто знает…

– О, даже не думай об этом, – она грациозно, по-королевски махнула рукой, – наши враги не посмеют сюда сунуться. Для них это место мертво… Впрочем, как и мы сами.

– Я беспокоился о тебе, Хранительница, – помолчав, сказал элеан, – то, что происходит с Эртинойсом....

– Но это всего лишь закат, Тарнэ. Мы стоим и наблюдаем, как садится солнце, как растворяются во мраке ночи те, кто жил здесь раньше. Но Великий Дракон по-прежнему спит, а это значит, что Эртинойсу ничего не угрожает. На смену нынешним народам придут другие, затем и они канут в вечность.

Элеан, впервые за всю беседу, оторвал взгляд от пола – и та, которую называли Хранительницей, невольно отшатнулась. В прозрачных аметистовых глазах сына Сумерек блестела сталь.

– Мы в самом деле ничего не можем изменить, Хранительница? Или… просто не хотим?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – она нахмурилась и отвернулась, обратив взор на Дракона, – как можно остановить наступающую ночь?

– Твое могущество велико, – глухо произнес Тарнэ, – я верю в то, что безнаказанно ты могла бы заставить весь мир вращаться в противоположную сторону.

Ийлура резко обернулась – и в зале повисла напряженная, враждебная тишина.

– Значит, ты считаешь, Тарнэ, что я боюсь расплаты? – вкрадчиво поинтересовалась она, – а ты-то, ты сам?

– Мне приходилось умирать несчетное количество раз из-за пустяков.

Он покачал головой, горько усмехнулся.

– У нас ведь есть лазейка? Тот ийлур, который попал в межвременье? Остается только принять решение… О том, когда именно нас не будет.

Хранительница скользящей походкой приблизилась к нему – почти вплотную, положила руки на плечи.

– Тарнэ… Если я пожелаю отодвинуть ночь, расплата будет ужасной.

– Хранительница боится небытия? – аметистовые глаза потеплели.

– Да, боюсь, – внезапно призналась ийлура, – я столько лет жила здесь, что уже не представляю себя без этого места. Без Храма, без Эртинойса… Без тебя, в конце концов.

– Но если вмешаться во временные потоки, когда-нибудь мы… все-таки будем, – нерешительно предположил он.

– Да, возможно, – ийлура убрала руки, шагнула назад, – но где-то нас и не будет, понимаешь? И я боюсь именно этого.

Не говоря больше ни слова, Тарнэ повернулся и пошел прочь от света, в густую тень. Ийлура смотрела ему вслед, затем вновь повернулась к Великому Дракону.

Стоять и смотреть на закат было легко. Даже приятно. И только крошечный червячок тоски по утраченному точил сердце – час за часом, не останавливаясь, отринув даже мысли об отдыхе или просто жалости.

* * *

Дар-Теен разомкнул тяжелые после сна веки. Он еще чувствовал касание шершавых льняных простыней, ощущал лавандовый запах подушки, ловил на щеках невесомое дыхание жасминового сада – ветви непомерно разросшихся кустов нахально лезли в окно комнаты, все собирался их подрезать, да так и не успел…

И вдруг все пропало. Не было ни постели, ни стен, отделанных дубовыми панелями, ни вездесущего аромата жасмина.

Сердце с размаху ухнуло в ледяную полынью: Покровители, но что такого могло случиться? Или все это не более, чем продолжение ночного кошмара, в котором зеленоглазая ийлура Эристо-Вет была на волосок от смерти?

Вместо чистого и немного колючего льна – зеленый светящийся студень, в котором тело плавает как в остывшем киселе, вместо распахнутого в ночь окна – тонкий, словно иголка, черный провал в никуда.

Да и сам он, Дар-Теен, выглядел совсем по-другому, чем перед сном: не в полотняном исподнем, а в полном боевом снаряжении. Пальцы продолжали судорожно сжимать рукоять верного меча.

«Покровители, да что же это?»

Ийлур задергался в киселе, кое-как соображая, что странная зеленая субстанция ничуть не мешает дышать, только воздух получается прогорклым, и на языке остается вкус пепла. Его толкало в спину, тяжко ворочало и несло к черному проколу.

– Фэнтар! – судорожно выдохнул Дар-Теен, призывая бога-Покровителя.

Мыслей не осталось, было только желание бежать, укрыться от страшной черноты. Ийлур попытался нащупать ногами землю – не получилось. Его бережно «несли» к открывшемуся шире провалу. Также бережно, как сладкоежка подносит ко рту редкую сладость.

Дар-Теен бестолково бултыхался в киселе, как муха в паутине; он даже не пытался разобраться – а что, собственно, происходит – и каким образом он из постели угодил в воплощенный кошмар.

«Боги, да это же… Флюктуация!» – вдруг осенило его.

Самое страшное, что вообще можно было придумать. Странные и смертельно опасные явления, происходящие на границе живого и мертвого, на стыке двух миров – того, что продолжал жить, и того, что медленно уходил в небытие.

«Но это невозможно!» – вопил в душе кто-то маленький и жалкий, – «я не хочу!..»

И сознание, заартачившись, отказалось принимать все происходящее за действительность.

Дар-Теен со злостью укусил себя за руку, на глазах от боли выступили слезы – но он не проснулся… И ничего не изменилось.

Причмокивая, разинутая пасть бездны ждала его.

«Но Эристо-Вет! Боги, как же я без нее?!!»

Но когда липкий и холодный мрак сомкнулся над головой Дар-Теена, и вопль отчаяния затих, словно впитавшись в кромешную тьму, ийлур внезапно ощутил чужое прикосновение к шее.

Тонкие горячие пальцы осторожно скользнули за пазуху, на груди что-то тихо захрустело – и после этого наступила тишина. Безмолвие вечности.