Текст книги "Сказочник"

Вот она взяла его, развернула…

– Здесь про какого-то Сказочника, – прошептала девушка и нахмурилась.

– Про Сказочника? Покажи!

Шеверт едва не выбил из тонких рук книгу, жадно пробежался глазами по корявым строкам. И правда, легенда про Сказочника.

– Ты знаешь, – медленно, роняя слова как камни, произнесла элеана, – я где-то уже видела это сказание. Я его знаю… И книга, эта книга, Шеверт!.. Мне кажется, что когда-то… Я держала ее в руках.

Ого! Вот это уже было интересно. Еще интереснее, чем пропадающая легенда. Оказывается, память Андоли имела чудесное свойство то появляться, то вновь исчезать? А не скрывает ли чего эта худенькая девушка без крыльев? Чего-нибудь такого, что не понравилось бы ни старейшине, ни прочим обитателям Кар-Холома?!!

– Я подобрал ее в Лабиринте, под Дворцом, – сухо ответил Шеверт, – и ума не приложу, каким образом ты можешь быть знакома с этой книжонкой. Разве что сама обронила, когда бежала от серкт?

– Не помню, – Андоли напряженно всматривалась в корявые строки, – не помню… Слушай, Шеверт, а ведь тебя тоже Сказочником прозвали?..

– Да.

Шеверт еще раз глянул в раскрытую книгу, исключительно чтобы убедиться в существовании записанной на бумаге легенде. Все оказалось на месте, так что… Оставалось только сделать неутешительные выводы о состоянии собственного рассудка.

– Шеверт… – Андоли закусила губу, – ты знаешь, а я уверена, что…

Но договорить элеана не успела, потому что из кустов, сопя и пыхтя, вывалился Топотун с охапкой еловых веток. За ним налегке следовал Хитрец, язвительно кривя тонкие губы.

– Так-так, – пропел он, – любезничаем, Андоли?

– Разговариваем, – не моргнув глазом, поправила элеана.

– И о чем же, если не секрет? – Миль обогнул Топотуна и склонился к девушке, – о чем ты можешь говорить с командиром, который, как всем известно, тебя с трудом выносит?

Щекам Шеверта стало жарко, словно склонился над бадьей кипятка. Ох, ну зачем, зачем Хитрец говорит это Андоли?

– С трудом выносит? – элеана протянула Шеверту книгу и заглянула в глаза, словно побитая собачонка, – это правда, Сказочник?

– Конечно же, нет, – Шеверт яростно стиснул замшевый переплет и бросил многозначительный взгляд на Миля, – просто Хитрецу не нравится, что ты болтаешь с кем-то еще… кроме него!

А сам подумал, что – вот оно, сейчас Андоли окончательно всех перессорит. Отрава какая-то, а не девка…

– Все, довольно, – Андоли быстро поднялась, – я попрошу старейшину Кера, чтобы больше никогда с вами не ходить в лабиринт. Надоело, провались все к Шейнире!

«Глупо поминать богиню, которой больше нет в Эртинойсе», – мысленно возразил Шеверт.

– И что это тебе надоело? – Хитрец с деланным удивлением воззрился на нее. Даже руками развел – мол, я изо всех сил стараюсь как лучше, а она…

Пора было заканчивать эту донельзя глупую – а главное, совершенно неуместную сцену ревности. Шеверт, кряхтя, поднялся.

– Миль, собираемся.

– Как скажешь, – Хитрец опасно блеснул глазами, но лицо было словно из камня вырезанное, ни морщинки не дрогнуло.

А в следующее мгновение они услышали вопль, который мог принадлежать кому-то из народа кэльчу.

* * *

Первой опомнилась Андоли. Метнувшись к своим вещам, сваленным в кучу у костра, элеана подхватила лук и колчан со стрелами. И, с вызовом глянув на Миля, обронила:

– Чего ждем?

Хитрец что-то пробормотал, подхватил изогнутый меч и рванулся сквозь жиденький ельник на голос. Топотун – за ним, воинственно размахивая топориком.

– Тьфу, там же топь, – Шеверт в сердцах выругался и поплелся следом за своей ретивой командой.

Осторожно, стараясь не оскользнуться, придерживаясь за лысоватые еловые ветки.

Потом раздался высокий визг, от которого мгновенно заложило уши, и Шеверт понял, что это стрела Андоли нашла свою цель. Которой, судя по звуку, был болотень, огромный мохнатый паучище размером с борова.

– Держись! – крикнул кому-то Миль, и болотень снова заверещал.

Скорее, скорее…

На подгибающихся ногах Шеверт вывалился на мысок твердой земли, вдающейся в зыбкое покрывало из ярко-зеленой травки. Миль добивал болотня, раз за разом погружая клинок в черное, заросшее жестким волосом брюхо, и ловко уклоняясь от дергающихся мохнатых лап. Топотун и Андоли волокли чье-то тело, подальше от топи…

– Серкт! – Шеверт не поверил собственным глазам.

Серкт в Гнилых топях? Такого еще не было. Ни разу за двадцать лет, ни разу за все время прибывания чужаков в землях Эртинойса…

Чужака волокли вниз лицом, за ноги, подальше от болотня. Шеверт коротко ругнулся – нашли кого спасать! Да лучше бы оставили пауку на обед, все ж одним серкт меньше…

– Шеверт! – элеана вскинула на него удивленные глаза, – это ийлур!

Миль коротко вскрикнул и как-то бестолково взмахнул руками. А у Шеверта в горле застрял горький комок, не дающий вздохнуть: болотень, даже умирая, все-таки достал противника. У основания шеи Хитреца словно мазнули чем-то темным, и он, вскинув лицо к серому небу, начал медленно оседать на землю.

– Хитрец? Ми-иль! – взвизгнула Андоли.

Ее тонкие руки безостановочно запорхали, выпуская в брюхо болотню стрелу за стрелой. Но паук, тяжело перевалившись через Хитреца, плюхнулся в болотную жижу и мгновенно исчез под обманчиво-мирным малахитовым покрывалом. Сразу стало очень тихо – словно вместе с тварью в топь ушли все звуки этого мира.

Шеверт, с хрипом хватая воздух, подскочил к распростертому в грязи Милю, схватил его голову, попытался зажать рану, оставленную когтем болотня.

– Андоли, тряпки давай! – голос срывался, – да скорее же!..

Миль спокойно взирал на Шеверта, так, словно они сидели в таверне и ужинали запеченным скалозубом.

– Сказочник… – Топотун тяжело положил руку на плечо, – ты уже ничего не сделаешь.

– Не сделаешь? – Шеверт глянул в бледное лицо молодого кэльчу, – на кой вы вообще полезли к болотню?!! Что, железками помахать приспичило?

Он аккуратно положил голову Миля на траву, вытер о мокрые стебли руки – на зелени остались багровые разводы.

– Превеликий Хинкатапи! Зачем вы сюда полезли? Зачем?!!

Шеверт замолчал, глядя на неповижного Хитреца, на губах которого так и застыла ядовитая ухмылка. Что тут скажешь… Слов не было, все они утонули в черной полынье злости – и на Андоли, и на Топотуна, и на болотня, и на того здоровенного увальня, из-за которого погиб Миль.

– Шеверт, – напомнила о себе элеана, – это же ийлур…

– Какой еще в Бездну ийлур?! – рявкнул Шеверт и… осекся.

Что же он делает? Он, ответственный за миссию и за команду! Верещит, словно истеричная девица.

Шеверт втянул голову в плечи, посмотрел на Топотуна и Андоли, которая склонилась к добытому из лап болотня здоровяку…

– Возвращаемся в лагерь, – коротко обронил кэльчу, – я… понесу Миля. А вы – этого…

* * *

Уже очень давно Шеверту не было так тяжело. На плечи будто добрый кусок гранита положили – «или могильную плиту?» – и поэтому спина гнулась к земле, и не хотелось смотреть ни на тщедушные деревья Гнилых топей, ни на пыхтящего Топотуна, который с Андоли напару волок тяжелое тело чужака.

Шеверт брел впереди, перекинув через плечо Хитреца, и старался не думать о том, как будет отчитываться перед старейшиной. О том, в конце концов, что для него самого каждое мгновение запросто может быть последним.

 Проклятье! А ведь как хорошо все начиналось… Им удалось без приключений добраться до входа в Лабиринт, за седьмицу блужданий по сырым коридорам закончить карту Дворца и незаметно убраться из столицы серкт. Оставалось – всего-то пройти сквозь Гнилые топи, миновать цепочки холмов и спуститься в воронку провалившейся почвы… Гнилые топи, будь они неладны, подсунули-таки подарочек!

От таких мыслей Шеверту захотелось взвыть, упасть в грязь и с проклятиями драть чешуйки-альтес с головы.

Но – нет. Он был командиром и не мог позволить себе такую роскошь. Все, что оставалось – это тащить на себе так глупо погибшего Хитреца и время от времени напоминать Топотуну о необходимости поторопиться.

– Все. – он сгрузил свою ношу подле угасшего костра. Мелькнула мысль – неужели так и придется на себе тащить Миля? Может быть, предать его тело земле в Гнилых топях? Но Шеверт отмел ее, как гадкую и недостойную. Хитрец был сильным, умелым воином и, конечно же, заслужил куда лучшего места для вечного сна, чем зловонные болота.

 – Пришли, – глухо сказал Шеверт.

Он обернулся: Топотун подтащил чужака на пригорок и выпрямился. Андоли, видимо, не знала, к кому кидаться – то ли к Милю, то ли к серкт, пребывающему в глубоком обмороке. Наконец решение было принято, и элеана склонилась к раненому.

– Это ийлур, – упрямо звякнул ее голосок, – Шеверт, неужели ты не видишь?!!

Кэльчу потер разнывшуюся некстати спину.

– Боги, ну какой еще ийлур? Откуда ему здесь взяться, а? Последних ийлуров я видел в подземелье – и все…

– Подойди и посмотри, – вдруг огрызнулась элеана, – надо бы осмотреть его раны, Шеверт…

Он нехотя подошел к распростертому на земле серкт – а Шеверт был уверен в том, что это действительно пришлый, а не старый добрый обитатель Эртинойса – и присел на корточки. Отодвинул с лица здоровяка слипшиеся сосульками и измаранные в черной болотной грязи волосы… А потом вдруг понял, что Андоли права. В Гнилые топи чудом угодил самый настоящий ийлур.

– Я же говорила, – мягко прошептала элеана, – ийлур! Вдруг это значит, что они еще не перевелись?!!

Шеверт пожал плечами, не зная, что ответить и будучи не в силах оторваться от созерцания настоящего сына Фэнтара Светоносного.

Невзирая на обилие грязи и болотной тины, при более внимательном осмотре стало ясно, что спасенный от болотня ийлур светловолос и светлокож. Широкие брови и слипшиеся стрелками ресницы казались темно-коричневыми – впрочем, как и щетина на щеках и подбородке. Одет он оказался в простую тунику из серой шерсти и такие же штаны. Поверх сквозь слой грязи блестела новенькая кольчуга – большая редкость в нынешнем Эртинойсе. Сапоги… И сапоги тоже можно было отнести к числу редких и очень дорогих вещей – хотя бы потому, что они были новыми, почти не ношенными и хорошо пошитыми.

– Хотел бы я знать, чьи это шуточки, – пробурчал Шеверт, – настоящий ийлур… Похоже, северянин.

– Ты встречал таких раньше? – Топотун нетерпеливо переминался с ноги на ногу, только что не подпрыгивая от нетерпения.

– Встречал, – Шеверт повернул ийлура набок, намереваясь осмотреть раны, – я помню этих северян. Себя не помню, а их – да. Заносчивые и гордые были эти ийлуры, пальцем чуть тронешь – сразу за меч хватаются…

Воцарилось молчание. Топотун наверняка обдумывал, как себя следует вести с ийлурами, он родился после нашествия серкт и после того, как их проклятая Царица построила башню Могущества на крови двух народов. Андоли – та попросту принялась помогать Шеверту.

– Не понимаю, – ее пальчики проворно ощупывали неподвижное тело, – открытых ран не видно, а он не приходит в себя…

– Болотень мог подпустить ему яду, чтобы оставить про запас, – Шеверт осторожно заглянул за ворот туники, – смотри, что с ногами, Андоли…

– Ага, нашла, – отозвалась элеана, – опухоль.

– Это и требовалось доказать, – заключил Шеверт, – да тут еще…

– Что?

Вмиг Топотун и Андоли оказались рядом, заслонив и без того тусклый свет.

– Тьфу, да не мешайте… – Шеверт запустил пальцы под тунику, там, где белела нетронутая загаром шея, – просто мне показалось… что… О, ну вот оно.

Он нащупал свернутый в тугую трубочку кусок хрустящего пергамента. Сердце зашлось в суматошном беге, пришлось вдохнуть поглубже и выдохнуть.

– Вот оно, – растерянно повторил Шеверт, разворачивая находку.

И там, на почти забытом им Общем, было написано: «Ищи Темную жрицу, у нее ключ. Все еще можно вернуть».

– Чепуха какая-то, – разочарованно протянула Андоли, – Шеверт, ты хоть что-нибудь понимаешь?

– Не понимаю. Пока. – он быстро сложил пергамент и сунул в кошель на поясе, который использовался не для хранения монет, а для разных мелочей, полезных в походе. Например, для отмычек или наконечников для стрел.

Элеана выпрямилась, откинула со лба смоляную прядку.

– Я хочу дать ему остатки противоядия. Можно?

Он только рукой махнул, предоставляя элеане право решать самостоятельно. Неразумно, конечно, тратить ценный отвар на невесть откуда взявшегося чужака, ну да ладно… Вдруг он принесет в Кар-Холом хорошие вести с севера? Например, о том, что ийлуры выжили и собирают силы для решающей битвы?..

Шеверт покачал головой. Вряд ли… Башня Могущества, черным клыком торчащая из плоти Эртинойса, выпила слишком много жизней, а жрецы проклятого народа завершили то, что начала их Царица.

– Да тише, тише ты, – шикала на Топотуна бескрылая элеана, – осторожнее!

Шеверт покосился на молодого кэльчу: оказывается, тот разрезал штанину и деловито ощупывал место укуса болотня. Ближе к колену, на голени вспух гнилостно-зеленый пузырь, и вверх по ноге медленно ползли аспидно-черные прожилки.

– Надо резать, – Шеверт нехотя присел над чужаком, – иначе лишится наш гость ноги.

Андоли бросила на него понимающий взгляд.

– Тогда это надо сделать прямо сейчас, Сказочник. Пока он без сознания.

На том и порешили. Топотун подбросил смолистых веток в костер, накалили докрасна нож Миля.

– Готовь тряпки, – коротко бросил Шеверт, даже не глядя на Андоли.

И решительно погрузил раскаленный металл в голень ийлура, быстро поворачивая его и вырезая опухоль. На руку брызнул зеленоватый гной, смешанный с кровью, но Шеверт лишь зубами скрипнул. Быстрее, еще быстрее… Шипение прижигаемой плоти смешалось с тяжелым дыханием Топотуна, по воздуху плыл тошнотворный запах горящего мяса.

– Вот и все! – Шеверт ловко отшвырнул вырезанный нарыв и выпрямился. Пустой желудок корчился и переворачивался под ребрами; стало душно – Боги, ну хоть бы ветерок подул, что ли…

Андоли понадобились считанные минуты, чтобы наложить тугую повязку. Старая Эльда научила ее всегда брать с собой полоски чистой, прокипяченной холстины и, надо признать, еще ни разу они не валялись без дела.

«Не успели Хитреца спасти, так хоть этому поможем…» – мрачно подумал кэльчу.

Он отошел и присел на подгнившее бревно. Яд упыря все еще давал о себе знать, словно шипами трогая под сердцем.

Элеана тем временем легко разжала зубы ийлура и маленькими порциями принялась вливать снадобье. Топотун сидел рядом на корточках и ревниво наблюдал за тем, как тонкие пальцы Андоли осторожно – едва ли не с нежностью – касаются лица незнакомца.

«Ну, вот и ладно», – подумал Шеверт, – «теперь еще добраться бы до Кар-Холома. С мертвым Милем и раненным ийлуром. А как все хорошо начиналось!»

* * *

Начиналось-то хорошо, а вот закончилось…

Вернее, и не думало заканчиваться.

Пока ийлур скрипел зубами в беспокойном беспамятстве – его пришлось связать, чтобы не натворил бед – остатки команды собрались на военный совет.

Два кэльчу и элеана, ставшие по злой иронии судьбы надеждой и Кар-Холома, и всего Эртинойса. Надеждой для тех, кто еще остался жив после убийственного ритуала Царицы.

– Тащить двоих не стоит, – упрямо бубнил Топотун, и было трудно не признать его правоту.

– Но предать тело Миля земле в Гнилых топях – это тоже неправильно, – возражала Андоли.

– Вот, пусть ийлур его сам и несет, – брякнул парень и осекся, поняв, что сболтнул глупость.

Шеверт и Андоли сделали вид, что не слышали: ийлур и сам не скоро сможет передвигаться самостоятельно. Если вообще поднимется – яд у болотня имел отвратительное свойство убивать очень медленно, и предпринятых усилий могло оказаться недостаточно.

– Я могу сходить в Кар-Холом за подмогой, – наконец предложила элеана, – вы же знаете, я быстро обернусь.

– Никуда ты не пойдешь! – вконец разозлился Топотун, – еще чего не хватало!

– Но я…

– Ты женщина, – в голосе парня сквозило превосходство, – ты не сможешь защитить себя.

Андоли только покачала головой и уставилась на Шеверта так, словно он один мог разрешить их спор.

– А Топотун прав, – Шеверт усмехнулся, – это неприятно, Андоли, но ничего не поделаешь. Ты хорошо стреляешь, но это – Гнилые топи. Здесь по одному лучше не шастать, а то попадешь на обед к упырю, или к тому же болотню. И будем мы тебя до-олго ждать, у костерка сидючи.

Элеана вскочила, нервно обхватила себя руками за плечи.

– Ну, хорошо. Что ты можешь предложить, Шеверт?

– Идите вдвоем, а я останусь.

– Останешься один, – не преминула ужалить элеана, – а если на тебя кто позарится?

– Невелика будет потеря. А вы все-таки молодая кровь, и много чего сделаете для наших. Только карту с собой возьмите и передайте ее Керу. А то вдруг и правда со мной что приключится…

Они ушли ровно в полдень, а Шеверт вернулся к костру. Гнилые топи, провались они в Бездну. Мерзкий, не закрывающийся нарыв на теле Эртинойса – Шеверт был готов поклясться, что болота появились здесь сразу же после постройки Башни Могущества. Раньше… кэльчу совершенно не помнил себя, но точно знал, что вблизи холмов на юго-востоке Эртинойса никогда не было топей, точно так же, как не было ни упырей, ни болотней…

«Ну, ничего-ничего, недолго осталось», – с ненавистью подумал Шеверт.

Они соберут все силы и убьют Царицу народа серкт. А не будет вечной Царицы – чужаки утратят власть над миром, и вымрут – или будут вынуждены просто уйти… Не сразу, конечно, постепенно… И тогда – быть может – из подвалов проклятого дворца выйдут на свет последние из ийлуров, и взлетят в небо уцелевшие элеаны. И все будет, как раньше – «Не будь ты дураком, Шеверт. Былого не вернуть, все равно останутся шрамы.»

От мокрой земли шел промозглый, неприятный холод. Шеверт нахохлился, кутаясь в плащ, который ему оставила Андоли. Надо же – за всей этой суматохой совершенно забыл про книгу легенд…

Желание погладить замшевый переплет оказалось настолько сильным и неподвластным рассудку, что Шеверт поднялся, дошел до своей сумки и извлек оттуда странную находку.

Усмехнулся, поглаживая вымазанный в грязи корешок – «Главное, не сойти с ума окончательно!» – и храбро открыл книгу на том месте, где была вложена легенда про Сказочника.

Все оказалось на месте. И сложенный вчетверо лист бумаги, и сама легенда.

Шеверт вздохнул с облегчением – значит, исчезновение текста можно было смело списать на действие яда и на галлюцинации. Значит, старина Шеверт все еще в твердом уме, а это тоже прекрасно, потому что хуже нет, когда не можешь доверять самому себе.

Он снова принялся листать книгу, добрался до последней страницы; все было знакомым и близким сердцу.

«И когда понял покровитель Хинкатапи, что народ его возлюбил драгоценности более, чем его самого, решил он проучить кэльчу. Он насадил самых лучших драгоценных камней в своды огромной пещеры, где стоял город Кар-Холом. Те, кто увидели богатство, не смогли устоять перед соблазном – они набросились на камни, и продолжали добывать их до тех пор, пока не подточили свод и он не обрушился на город».

– М-да, – хмыкнул Шеверт.

Бог-покровитель кэльчу слыл большим шутником, только вот шутки его порой были слишком кровавыми… Кэльчу шумно захлопнул книгу и бережно вернул ее в сумку, думая о том, что обязательно почитает эти истории детворе.

А потом обернулся – и совершенно случайно встретился взглядом с чужаком, который, оказывается, пришел в себя и молча наблюдал за Шевертом. Глаза у ийлура оказались в точности такими, какими и представлял их себе кэльчу – яркими, небесно-голубыми, словно кусочки лазурита.

«Точно, северянин», – удовлетворенно подумал Шеверт. А вслух, на почти забытом Общем, поинтересовался:

– Ты говорить можешь? Меня понимаешь?

Похоже, остаток времени до возвращения Топотуна и Андоли обещал быть интересным.

Глава 2. Царица проклятых.

… Утренняя служба, казалось, будет длиться бесконечно. Все плыло, растворялось в тяжелом и душном сумраке – и ароматные дымки курильниц, и произнесенные шепотом молитвы, и пение девочек у алтаря, чьи звонкие голоса должны были услаждать слух великой матери серкт.

Молитвы были привычные и заученные наизусть еще в глубоком детстве. Первая – для Царицы, дающей жизнь народу вечных странников, вторая – для богини Селкирет, дарующей избранным силу искать и сражаться, третья – для хранителей таинств, совершенствующая дух и тело, позволяющая хоть на миг, но стать ближе к богине, а значит – стать сильнее…

Так уж повелось: следуя дорогой вечного поиска, жрецы проводили ритуал открытия нового пути. Царица погибала под жертвенным ножом, а ее народ двигался дальше, в неизведанные земли – чтобы вновь создать Царицу, и существовать, впитывая жизнь нового мира.

Появившись из золотого яйца, бессмертная Царица была слабой, и ей требовалась пища – но суть правительницы серкт была еще и в том, что она могла сама добыть себе пропитание, страшное и кровавое, от одних мыслей о котором даже привычного жреца бросало в дрожь.

Затем, окрепнув, Царица возводила башню Могущества – и эта тонкая, как игла, башня была истинным и единственным источником жизни для народа серкт. Исчезни башня Могущества – неоткуда будет Царице черпать жизнь для своего народа, исчезни Царица – некому будет передавать силу башни изнеженным нобелям и жрецам, исчезни жрецы, хранители таинств – не получат простые серкт живительную влагу жизни. Все так просто и сложно одновременно, и в этом проклятие народа серкт, вынужденных искать новые и новые миры, опустошать их, отбрасывая сухую оболочку, и двигаться дальше.

Будучи несмышленым юнцом, Хофру не единожды задавался вопросом: а правильно ли то, как живут серкт? Не слишком ли велика цена за возможность существовать, которую, вообще-то, платят другие?

Пытаясь найти ответ, он молился, медитировал и воздерживался от пищи и воды. В один прекрасный день даже упал в голодный обморок на глазах наставника, за что был сурово наказан.

«Ты хочешь уморить себя?» – поинтересовался тогда немолодой уже жрец, – «но отчего? Неужели так ненавистна тебе твоя судьба, данная волей Селкирет? Великое благо – стать жрецом, и твоя семья гордится тобой».

Он сухо рассмеялся, узнав истинную причину страданий послушника.

«Послушай разумного совета, мальчик. Не ищи ответов на такие вопросы – ведь ни одна тварь не сможет ответить тебе почему живет. Подумай лучше вот о чем: если бы народ серкт был неугоден вселенной, разве существовали бы мы?»

То есть, подумал Хофру, если мы есть, значит кому-то это нужно. И все.

Таким образом на пустых размышлениях была поставлена жирная точка. Послушник Хофру истово молился, и Селкирет ответила, осенила своим дыханием. Мальчишка стал одним из самых могущественных жрецов народа серкт, закаляя собственный разум в учении, а сердце – в горячей крови тех, кто был неугоден великой богине.

…Служба завершилась привычным жертвоприношением – на алтарь Селкирет, выточенного из цельного куска черного агата, был торжественно возложен скорпион. Несколько минут он бегал по вогнутой полированной поверхности, а затем вспыхнул темно-алым пламенем и во мгновение ока осыпался щепоткой пепла. Девочки, стоявшие полукругов у алтаря, умолкли, воцарилась торжественная тишина.

– Да принесет новый день свои плоды вечным странникам, – прозвучал глубокий, мягкий голос Второго Говорящего.

И присутствующие начали расходиться – нобели неспешно, подбирая длинные белые накидки, жрецы – деловито, вполголоса обсуждая последние новости храма, стражи – громко топая и грохоча латами.

Хофру потянул носом привычный запах ароматной смолы и двинулся в сторону алтаря Селкирет. Во-первых, хотелось принести еще жертву, от себя – за спасение из ледяных объятий пирамиды, а во-вторых – он вовсе не собирался покидать храм. Скорее наоборот – разыскать Говорящего и поведать тому о выполнении задания.

У алтаря замешкалась девочка, одна из поющих, вскинула на жреца перепуганные глазенки – ну конечно, судя по расшитому шелком одеянию, она принадлежала высшему кругу благородных. Как же не бояться этих странных и страшных жрецов?

Хофру усмехнулся, погрозил девчонке пальцем, и она, тихо ойкнув, бойко зацокала каблучками по каменному полу. Жрец отвязал от пояса кошель – ритуальный, черного бархата – и вытряхнул на алтарь еще одного скорпиона.

– Благодарю тебя, мать серкт, за дарованную мне Силу. Осени милостью и Царицу нашу, отражение твое в зеркале бытия.

Вспышка – и скорпион исчез, принятый Селкирет. Осталась щепоть невесомого праха, которую тут же подхватил сквозняк.

Хофру, вполне удовлетворенный, пошел дальше – за алтарь, в темный зев коридора, который вел в личные апартаменты Говорящего с Царицей. Промозглый холод забирался за ворот, в широкие рукава. И отчего бы не быть в храме такому же сухому зною, как снаружи? Святилище народа серкт, все-таки… А холод и сырость словно в забытой гробнице…

Из омута глупых и совершенно несвоевременных мыслей Хофру выдернул скрипучий голос Говорящего – который, оказывается, шел навстречу.

– А, брат Хофру! Хорошо, что ты поспел к утренней молитве. Я уж начал беспокоиться, не приключилось ли беды…

Хофру откровенно не любил Говорящего-с-Царицей. Тот всем своим видом напоминал сухую щепку, на которую кое-как намотали черные тряпки – да и для прочих жрецов он был как здоровенная заноза в пятке. Находясь в храме, Говорящий умудрялся быть одновременно повсюду, высматривая, прислушиваясь, домысливая и карая тех, кто менее всего заслуживал наказания. Молить о прощении было бессмысленно – также, как было бы бессмысленно уговаривать обычную деревяшку. Пытаться всучить дорогой подарок и того хуже: Говорящий давным-давно отказался от благ телесных во имя духовной близости с богиней Селкирет.

Глядя в сутулую спину Говорящего, меж торчащих острых лопаток, Хофру думал о том, как наилучшим образом преподнести результаты своих похождений. И дело было даже не в семерых стражах, навсегда оставшихся в ледяном чреве пирамиды! Более всего жреца беспокоило то, что до Врат Ста Миров он так и не добрался, а это означало, что предстоит еще не один поход на север, в лютый холод, в ледяную пустыню… Хофру передернул плечами. Пропади все пропадом, возвращаться туда очень не хотелось.

Говорящий отворил дверь – не куда-нибудь, а в собственную «келью». Огромные залы – но большей частью пустые, из мебели только жесткие стулья, стол, кровать с жидким одеялом… И – пыль, паутина. Никто здесь не убирался – или Говорящий попросту не пускал сюда никого из прислуги.

«Да-а», – Хофру быстро огляделся, – «видать, и вправду из ума выживает наш Говорящий-с-Царицей».

– Ну вот, – миролюбиво проскрипел жрец, – здесь мы можем беседовать спокойно, подальше от чужих ушей. Садись, будь любезен…

Он отбросил за спину капюшон, и несмелый солнечный луч скользнул по черной и давно немытой шевелюре Говорящего. Только виски жреца припорошило сединой – и это в его-то годы!

Хофру послушно взял табурет, смахнул пыль и уселся ближе к столу. И тут же впились в лицо черные глазищи Говорящего, выпытывая, копаясь в сознании.

– Я сам все изложу, – быстро сказал Хофру, – впрочем, здесь и излагать особенно нечего. Да, я нашел то место, где сокрыты Врата…

Говорящий с громким хрипом втянул воздух и закашлялся. – «Вот еще, как бы не помер!»

– Тебе нехорошо, Говорящий? – пришлось вскочить на ноги и заботливо поддержать жреца под локоть, – ты садись, если тебе плохо, то я могу позвать кого-нибудь…

– Рассказывай дальше, Хофру, – желтые пальцы-деревяшки впились в рукав.

– Это была ледяная пирамида, – он снова уселся, теперь уже напротив Говорящего.

Длинное желтое лицо последнего застыло, словно изваянное из песчаника.

– Продолжай, Хофру.

– Но до Врат мы так и не добрались! – он развел руками, – пирамида, она… Я даже не знаю, как это объяснить. Там слишком много Силы, древней силы. И пирамида оказалась живой. Семь стражей погибло…

Хофру замолчал, переводя дыхание. Наверное, говорить о том, что он сам их туда отправил и пообещал золотишка, не стоило.

– Я тоже был в пирамиде, – негромко продолжил он, – она живая, эта пирамида. В самом деле живая! И, похоже, она поглощает каждого, кто посмеет в нее войти.

Говорящий молчал. Он откинулся на высокую спинку стула и пристально взирал на Хофру – словно сама Селкирет глядела сквозь злые щелки-глаза. Затем, пожевав тонкими губами, Говорящий спокойно поинтересовался:

– А что дала медитация?

– Врата действительно там. Я… видел их. Потом меня оттуда выбросило. Но они точно там! – Хофру тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания.

– Великолепно.

Говорящий потер сухие ладони, снова подозрительно уставился на Хофру.

– Что ты видел, брат? Надписи, рисунки? Что-нибудь там было?

– Было.

– Вот и замечательно! – Говорящий рассмеялся, а Хофру вторично усомнился в здравости его рассудка, – Вот и замечательно! Если есть Врата, то мы обязательно найдем к ним дорогу. Ключ ведь тоже здесь… И нам не хватает какой-нибудь мелочи, чтобы попасть внутрь Пирамиды…

Внезапно Говорящий умолк, затем хлопнул ладонью по столешнице.

– Ты хорошо потрудился, брат Хофру! Сегодня же ты удостоишься великой чести, клянусь Селкирет… Я представлю тебя Царице. Ведь тот, кто нашел Врата, достоин узрить отражение Селкирет в нашем плане бытия.

Наверное, нужно было благодарить. Но у Хофру слова застряли в горле. Идти во Дворец? Но зачем? Поглядеть на зудящих, словно мухи, нобелей? Или – еще того хуже – толкаться среди огромных стражей?

– Мне бы хотелось побыть в храме, – смущенно пробормотал он, рисуя пальцем на пыльной столешнице, – я должен вознести благодарственные молитвы…

– Хофру-у-у, – насмешливо протянул Говорящий, – Териклес не отказывают, мне ли объяснять это? Не далее, как сегодняшней ночью она пожелала лицезреть того, кто собственными глазами мог увидеть Врата.

Будь Хофру простым послушником, он бы удивился – хотя бы тому, что Говорящий посещает божественную Териклес в ночное время. Но став жрецом, он узнал многое: например, то, что Говорящий-с-Царицей, и вовсе не должен отходить далеко от трона. На то он и нужен был, этот верховный жрец, Говорящий-с-Царицей – чтобы оберегать Териклес, чтобы принимать от нее саму жизнь – которая текла сквозь Говорящего к прочим жрецам… Смех, да и только: Териклес предпочитала давать жизнь глуповатым нобелям, а хранители таинств были вынуждены вымаливать ее, словно попрошайки…

Жрец Хофру знал многое. Впрочем, как и то, что мир несправедлив – а потому он покорно кивнул.

– Я буду во Дворце, Говорящий.

– Вот и славно, брат Хофру.

* * *

Дворец напоминал пожелтевшее кружево на фоне ярко-синего неба. Он возвышался над городом, бросая на кубические дома серкт резные тени. Он был сердцем города точно так же, как Царица – сердцем народа вечных странников, и потому был прекрасным ровно настолько, насколько хватило фантазии архитекторов и сил рабов.

Хофру задержался ненадолго, рассматривая ажурное плетение баллюстрад, крытых галерей, дремлющих и окутанных полуденным зноем – хотелось ощущать радостное волнение от предстоящей встречи с царицей вечных странников. В конце концов, мало кто удостаивается быть представленным лично! Нобели, конечно, то и дело снуют под носом божественной Териклес, но ведь то нобели, а жрецы и вовсе не бывают в верхней части Дворца – за исключением Говорящего и тех немногих счастливчиков, коих отрядили на поддержку стражей. Но на душе было тускло и серо, словно предстоящая встреча не значила ровным счетом ничего.