Текст книги "Хозяин шелковой куклы"

– А с кем?

– С тобой. – Вячеслав Алексеевич заговорил несколько мягче: – Ты ведь понимаешь, что я не могу отпустить дочь одну?

– Да, это разумно.

– Твой загранпаспорт?

– В сейфе.

– Звони Владу Пилевскому, пусть привезет его сюда, да скажи – побыстрее.

– А как быть с работой? – спросил Сергей Вешкин.

– Об этом не беспокойся. Это я беру на себя. Теперь твоя работа – быть рядом с Людмилой.

– Понял.

– Ну а пока вас не будет, я разберусь с ситуацией. Надеюсь, у меня хватит знакомых и связей.

После этих слов все дружно обернулись на дверь, ведущую в кухню, откуда со смиренным видом выплыла румяная Серафима Петровна. На ее плече лежала белая скатерть, в руках она держала поднос с пирогами. Было очевидно, что все это время старуха подслушивала под дверью и ждала своего часа. Расстелив скатерть, она поставила на стол пироги и сказала:

– Кушайте на здоровье. Сейчас принесу чай.

В ту же минуту с лестницы послышались быстрые шаги. В гостиной появилась Настя, цапнула с подноса пирог и плюхнулась в кресло. Прожевав кусок пирога, она буквально просканировала Вячеслава Алексеевича большими голубыми глазами:

– Славик, а что это вы тут собрались? У нас что-то случилось?

Вячеслав Алексеевич отвернулся и, глядя в окно, проронил:

– Нет, ничего.

– Не ври. – Настя перевела взгляд на Дайнеку и проговорила, чеканя слова: – Я все про вас знаю.

Глава 3
Немного про Настю

Три минуты назад, когда Настя лежала в постели и листала дамский журнал, у нее зазвонил телефон. Взглянув на экран, она недовольно скривила лицо – с чего это мать решила ей позвонить? – и ответила в своей обычной манере:

– Ну что еще?

– Немедленно спускайся в гостиную! – зловещим шепотом «просвистела» Серафима Петровна.

– Это еще зачем?

– Спускайся, тебе говорю! Иначе все на свете профукаешь! – слово «иначе» Серафима Петровна произносила с ударением на первую букву.

– Где ты сейчас?

– На кухне…

– А подняться на второй этаж не судьба?

– Цыц, тебе говорю! Людмила к нам заявилась.

– Ну и что?

– Вячеслав Алексеевич отправляет ее за границу.

– Зачем?

– Сказал: покупай все что хочешь, дам тебе карточку. – Старуха повысила голос: – И наличных!

– Быть такого не может! – Настя бросила журнал и вскочила с кровати.

– Вниз спускайся, дурында!

Схватив платье, Настя натянула его на себя, метнулась к двери, вскользь посмотрела в зеркало и вдруг задержалась. Врожденная аккуратность и любовь к собственной внешности заставили ее уделить время косметике.

* * *

По отцу Настя была немкой, что являлось предметом особенной гордости и повсюду предъявлялось так, словно подтверждало ее исключительность. Однако, прежде чем обрести собственный дом, достаток и богатого мужа, ей и Серафиме Петровне пришлось многое пережить[1]1
  Подробнее в романе: Князева А. Сейф за картиной Коровина. М.: Эксмо, 2013.


[Закрыть].

Большую часть жизни они провели в маленьком городке на Волге. Глава семьи Николай Иванович Грэмб был поволжским немцем, одним из тех, кто уже ни языка, ни предков своих не знал. Но как только появилась возможность, вслед за уехавшим братом, он засобирался в Германию. Судьбоносное решение принималось по настоянию и под руководством Серафимы Петровны, которая казалась большей немкой, чем ее муж.

Оформление документов затягивалось. Поддавшись чемоданному настроению, Серафима Петровна решила перебраться в Москву – поближе к долгожданному Дойчланду. В арендованной столичной квартире, где временно обосновалась их семья, проснувшись как-то утром, Николай Иванович закурил последнюю папиросу и упал замертво.

Все планы семейства Грэмб были разрушены. Они никуда не ехали, поскольку сама Серафима Петровна не могла претендовать на обретение новой родины, а отпускать дочь одну несостоявшаяся фрау Грэмб категорически отказалась.

На деньги, которые должны были поддержать экономику Германии, Серафима Петровна купила комнату в коммуналке. Комната была хоть и большой, но на первом этаже старого дома и в захолустном районе Москвы. Одна из стен соседствовала с мусоропроводом, потому ее постоянными жильцами, помимо Серафимы Петровны и Насти, были откормленные на дармовщине крысы. По ночам было слышно, как они возились под сухой штукатуркой или бессовестно перебегали по полу к дыре, ведущей на кухню.

В квартире кроме Серафимы Петровны с дочерью обитали еще три семьи. Одной из них была «чистоплотная семья из Таджикистана». В общем коридоре целыми днями бегала орава детей – примерно одного роста, возраста и одной национальности. В нагрузку к ним прилагались мама Лола и папа Фарид. Вся эта большая семья ютилась в одной комнате.

Рассматривая данные обстоятельства в совокупности, можно было предположить, что у Серафимы Петровны опустятся руки, но подобный расклад был не по ней. Крушение надежд на переселение в Германию Серафима Петровна перенесла героически. Она хорошо усвоила уроки, которые преподавала действительность, и знала, что успех всего предприятия зависит от умения влиться в хоровод жизни, по возможности попадая в такт. И если ты, случайно или намеренно, вдруг отдавишь чужие ноги, твое собственное пространство значительно расширяется.

Серафима Петровна цепко взялась за дело, и постепенно все обустроилось. Сначала из коридора исчезли дети – они вместе с мамой Лолой и папой Фаридом отбыли на историческую родину в Таджикистан. Каким-то необъяснимым образом выяснилось, что все члены семьи проживали в Москве без соответствующего оформления документов.

Прощаясь с отъезжающими, Серафима Петровна печально повторяла:

– Нам так будет вас не хватать.

Крысы, выходившие на водопой по ночам, тоже исчезли. Им трудно было противостоять напору Серафимы Петровны. В комнате появилась недорогая добротная мебель, дочь поступила в училище – жизнь продолжалась. И только Настя не могла свыкнуться со своим новым статусом и жизнью в коммунальной квартире. У нее не было привычки ждать по утрам, пока освободятся туалет или ванная. Ее буквально разрывало от злости, когда она хотела пожарить картошку, а на кухне не было свободной конфорки. На плаву Настю держало только одно: вера, что в Москве отыщется теплое местечко и для нее. Она искренне верила в везение и никогда ни от чего не отрекалась.

И вот однажды, когда Настя отдыхала на базе отдыха в Подмосковье, ей встретился Славик – Вячеслав Алексеевич Дайнека. Он был староват, но за неимением лучшего она умела ценить то немногое, что перепадало от жизни.

В первый день знакомства они просто гуляли. На второй – Вячеслав Алексеевич пригласил ее в свой номер люкс. Визит туда сыграл решающую роль в их отношениях. Оглядев роскошные апартаменты, Настя была готова на все, но «непристойного» предложения так и не последовало.

По возвращении домой она обо всем рассказала матери.

– У вас что-то было? – спросила Серафима Петровна.

– Нет.

– Молодец, с этим не торопись.

– Да я не очень-то и старалась. Просто он не просил, – призналась Настя.

Серафима Петровна не могла позволить дочери упустить богатого жениха.

– Он хоть и не первый сорт, староват. Но уж какой есть, и его нельзя потерять. Не будь дурой.

– Что же мне делать?

– Будь похитрей.

И Настя «схитрила» – не испытывая никаких чувств к «Славику», она все же влезла в его постель. Будучи порядочным человеком, Вячеслав Алексеевич пришел знакомиться к Настиной матери и привел с собой дочь.

Они сидели в коммунальной комнате за столом, накрытым льняной скатертью и уставленным угощением. Настя и Серафима Петровна нахваливали свою стряпню и постоянно смеялись. Дайнека с отцом ели, слушали и молчали.

– Я всегда говорю Настене, учи немецкий язык, – с достоинством рассуждала Серафима Петровна. – Я ей говорю: зитцен, пусть привыкает. Или, например, шпрехен, говорю я ей…

По-видимому, их уроки немецкого языка так и проходили. Серафиму Петровну вовсе не смущал тот факт, что сама она немецкого языка не знала. Ей мечталось, что когда-нибудь с помощью этого немолодого человека, сидящего за ее столом, они вместе с дочерью обустроят свою жизнь подобающим образом. Все так и случилось: Настя сделалась женой Вячеслава Алексеевича и хозяйкой его дома.

* * *

Коричневая стрелка подводки легла ровно, подчеркивая выпуклость больших голубых глаз. Настя взяла помаду и провела ею по губам. Оглядела себя внимательно – все было в порядке – и направилась к лестнице. Спустившись по ступеням, вошла в гостиную, взяла со стола пирог и устроилась в кресле. Прожевав кусок, спросила у мужа:

– Славик, а что это вы тут собрались? У нас что-то случилось?

Тот ответил:

– Нет, ничего.

– Не ври, – она перевела взгляд на Дайнеку. – Я все про вас знаю.

Взглянув на жену с удивлением, Вячеслав Алексеевич сдержанно проронил:

– Что именно?..

Прежде чем ответить, Настя откусила кусок пирога. Не дожидаясь, пока она прожует, Вячеслав Алексеевич подошел к ней, отнял пирог и с нажимом повторил свой вопрос:

– Так что же тебе известно?

Настя кивнула на Дайнеку:

– Она едет за границу с твоей золотой картой. Мне ты ее никогда не давал!

– Я давал тебе деньги, – напомнил Вячеслав Алексеевич и, словно извиняясь, посмотрел на Дайнеку.

Нужно ли говорить, что в душе Дайнеки разразилась целая буря. Она не могла уразуметь, почему такой тонкий, умный и порядочный человек должен оправдываться и заискивать перед этой краснощекой девицей. Кажется, не будь отца здесь, Дайнека влепила бы Насте пощечину.

Но в это мгновение Настя заплакала, да не просто заплакала, а буквально завыла. Из кухни прибежала Серафима Петровна и кинулась к дочери:

– Что такое?! Детонька моя золотая. Кто тебя? Скажи… Кто обидел?

Из Настиного рта вырвался прерывистый стон:

– Никыкато-о-о-о!

Серафима Петровна перевела взгляд на Вячеслава Алексеевича, тот отошел и остановился возле Дайнеки. Общая мизансцена была такова: в комнате расположились два враждующих лагеря. И только Сергей Вешкин ни к кому не примкнул.

Просморкавшись, Настя потребовала:

– Мама, принеси корвалолу.

– Лучше валерьянки. – Уходя, Серафима Петровна посмотрела на зятя таким взглядом, каким смотрит мать на сына, не оправдавшего ее заветных надежд.

Вячеслав Алексеевич покраснел, но тут же взял себя в руки: он слишком хорошо знал жену и тещу, чтобы поддаваться на провокации.

– Зачем нужен этот спектакль?

– Ты черствый, холодный, расчетливый человек, – всхлипнула Настя. Забрав стакан из рук Серафимы Петровны, она выпила валерьянку и, передохнув, чуть слышно добавила: – Тебе все равно, какие у меня чувства.

– Общие фразы, – заметил Вячеслав Алексеевич. – Не стоит продолжать этот разговор в присутствии посторонних.

Однако у Насти отыскался неоднозначный ответ:

– Людмила – не посторонняя.

– Вот как? – усмехнулся Вячеслав Алексеевич. – Тогда как быть с Сергеем? Не усыновить ли нам и его?

Вопрос задел Настю за живое, напомнив, что за несколько лет супружества у нее не получилось забеременеть и родить мужу ребенка.

Остальные не придали этому никакого значения.

Вопреки обстоятельствам и логичному течению разговора, Настя вдруг заявила:

– Я тоже хочу поехать!

Такая смена образа отнюдь не подогрела драматургию скандала. Мгновенно сориентировавшись, Серафима Петровна схватила диванную подушку и сунула ее под голову дочери:

– Откинься, милая, тебе станет легче, – и выразительно посмотрела на Вячеслава Алексеевича.

Однако Настя не только не поддержала продуманный ход матери, но и вовсе смазала впечатление:

– Я еду с Людмилой!

– Куда? – поинтересовался Вячеслав Алексеевич.

– За границу!

– Ты даже не знаешь, куда именно едет Людмила. А у нее, кстати, серьезные основания. Ей крайне нужно уехать.

– Мне тоже нужно уехать, – сказала Настя.

Не сдержавшись, Дайнека встряла в их разговор:

– Тоже – крайне?

Не уловив издевки, Настя ответила:

– Мне нужно развеяться.

– Я повторяю. – Вячеслав Алексеевич повысил голос ровно настолько, чтобы его доводы могли убедить жену. – У Людмилы серьезные неприятности, ей необходимо исчезнуть. Кроме того, она едет не одна.

– А с кем? – Настя взглянула на Вешкина. – Неужели с тобой?

Тот благоразумно промолчал, вместо него ответил Вячеслав Алексеевич:

– Они поедут вдвоем на машине Сергея.

– Почему на машине? – удивилась Дайнека.

– Неужели не ясно… – Отец устало прикрыл глаза. – Тебе нужно исчезнуть. – Для пущей ясности он повторил по слогам: – Ис-чез-нуть. А это значит, что ни о каких билетах, вокзалах или аэропортах речь не идет. И, кстати, – Вячеслав Алексеевич обернулся к Сергею, – как насчет твоего загранпаспорта?

– Пилевский уже подъехал, – ответил Вешкин и вышел на веранду, прикрыв за собой дверь.

Его уход несколько упростил ситуацию, сделав ее сугубо семейной.

– Ты должна понять… – заговорил Вячеслав Алексеевич, адресуя свои слова жене, но дочь прервала его:

– Пускай она едет.

– Что?

Дайнека повторила:

– Пусть Настя поедет с нами.

Такое заявление было выстраданным и явилось результатом серьезной внутренней работы. Наблюдая за тем, как умело действует Серафима Петровна и буйствует Настя, Дайнека решила, что отец достаточно противостоял этим двоим, пришло время вступить в игру. В конце концов, ей было плевать, что Настя поболтается пару недель на заднем сиденье автомобиля. У Дайнеки был опыт совместных путешествий с этой особой – надолго ее не хватит. Она обязательно останется в каком-нибудь городке, «замутив» очередную «любовь». И это не было соглашательством с пороками мачехи. Отец и сам обо всем догадывался, но почему-то с этим мирился.

– Ну если так… – Вячеслав Алексеевич облегченно вздохнул и посмотрел на жену. – Тогда – собирайся.

Мгновенно оценив ситуацию, Серафима Петровна выдернула из-под Настиной головы подушку, энергично взбила ее и бросила на диван.

– Идем, помогу собраться!

В комнате появился Вешкин:

– Паспорт – у меня. Когда выезжаем?

– Думаю, через час, – ответил Вячеслав Алексеевич.

– Через два. – Настя поднялась с кресла и не спеша направилась к лестнице. – Быстрее мне не собраться.

Сергей Вешкин удивленно посмотрел на патрона. Перехватив его взгляд, Вячеслав Алексеевич строго сказал:

– Ровно через час. Кто не успеет – останется дома.

Глава 4
За кордон

Дайнека смотрела на дорогу и думала о том, что впервые в жизни она ехала неизвестно куда. Еще на даче, обсуждая маршрут с отцом, они так ни на чем и не остановились.

– И это хорошо, – сказал Вячеслав Алексеевич. – Непредсказуемость – лучшее, что может быть в такой ситуации.

Перед отъездом отец приказал:

– Мне не звонить. Лучше – отключить телефоны.

– Мы так не договаривались! – обиделась Настя.

– Ничего, – заверил ее Вячеслав Алексеевич. – Пару недель потерпишь. Сама напросилась, так что – смирись.

– Я не понимаю!

– Не нужно ничего понимать. Мы с Сергеем договорились. Я сам свяжусь с вами, когда будет возможность.

Настя не унималась:

– Но матери я могу позвонить?

– Пока воздержись.

Прощание с Тишоткой было тяжелым. Смекнув, что Дайнека уезжает, он несколько раз запрыгивал в салон автомобиля. В конце концов его пришлось запереть. Не выдержав жалобного поскуливания, Дайнека пришла к нему, серьезно поговорила и пообещала вскоре вернуться. Спокойный голос хозяйки, ее ласки, а также котлета, которую вовремя подсунула Серафима Петровна, смягчили горечь расставания.

* * *

Стемнело. Дорога, по которой они ехали, ничем не отличалась от прочих: редкие перелески, мосты, рабочие поселки и жалкие деревеньки. Автомобиль миновал съезд на Смоленск и на хорошей скорости устремился к границе с Белоруссией.

За всю дорогу Дайнека произнесла лишь несколько слов. В салоне звучала музыка, каждый думал о своем, и всех это устраивало.

Прикрыв глаза, Дайнека припомнила свою самую первую встречу с Джамилем. В те уже далекие дни ее девичьи мечты о любви материализовались в образе светловолосого сероглазого парня. Непривычное для русского человека имя – Джамиль – досталось ему от родителей, в честь друга семьи. Теперь Дайнека даже не представляла, что у ее любви могло быть другое имя.

Жив ли он? Помнит ли о ней? Дайнека не знала, но воспоминания и мысли о любимом неотступно преследовали ее и помогали жить.

В первые месяцы после исчезновения Джамиля[2]2
  Подробнее в романе: Князева А. Подвеска Кончиты. М.: Эксмо, 2014.


[Закрыть] она убеждала себя, что рано или поздно он придет или напишет. Но он не приходил и не писал.

Прислушиваясь к шагам за дверью квартиры, она всякий раз умирала, когда они удалялись. И каждый телефонный звонок был очередным приговором, если звонил не Джамиль. А он не звонил никогда.

У Дайнеки появилась трудная и выматывающая работа, она заключалась только в одном: ждать вопреки всему. Джамиль не снился ей, хотя она страстно желала этого. Сжимая в руке сапфировое сердце, брелок, который подарил ей Джамиль, она каждый вечер восстанавливала в памяти черты любимого лица.

Дайнека продолжала любить, и ни один мужчина не выдерживал сравнения с ним. Джамиль оставался единственным, и она ждала его и надеялась. И эта надежда была единственным, что осталось от самого красивого и любимого человека.

Воспоминания нахлынули с такой силой, что у нее закружилась голова.

– Ты жив, – прошептала Дайнека. – Я верю, что ты жив.

– Что? – Сергей Вешкин повернул голову и снова спросил: – Что ты сказала?

– Ничего. – Она взглянула на часы. – Где будем ночевать?

– Скоро граница с Белоруссией. Еще триста километров, и мы на территории Евросоюза.

– Значит, ночуем в Литве?

– Или в Латвии. В любом случае это будет только под утро.

– А? Что?! – Подавшись вперед, Настя посмотрела сначала на Сергея, потом на Дайнеку. – Про что вы говорите? Я хочу есть!

Сергей Вешкин тоже посмотрел на часы.

– Перекусим где-нибудь на подъезде к Витебску. – Он помолчал и буркнул себе под нос, чтобы не слышала Настя: – Если встретится ночное кафе.

Границу с Белоруссией пересекли спокойно, без особых затрат времени: предъявив паспорта и не заполняя миграционных карт. Широкая освещенная дорога отличалась ухоженностью придорожной полосы и тем, что по ней гладко ехалось. Общее впечатление складывалось из множества приятных моментов: яркие домики, засеянные поля, аккуратные ограды сельских подворий, фонари и опрятное кафе, в которое они заехали, чтобы перекусить и выпить по чашечке чая. Вышло совсем недорого, правда, сначала пришлось найти обменный пункт, чтобы поменять рубли на белорусские деньги. Конечно, за столом не обошлось без национального блюда – традиционных драников. Дайнека съела две порции и решила заказать еще две – в дорогу. Вешкин, усмехнувшись, заметил:

– Такая маленькая… Куда влезает столько еды?

Его слова нисколько не задели Дайнеку, она подняла руку и окликнула подавальщицу:

– Девушка! Еще две порции драников, и упакуйте с собой!

Но тут вклинилась Настя:

– Четыре!

– Что? – переспросила Дайнека.

– Пусть упакует четыре.

– Четыре, пожалуйста!

– Чего уж там. – Сергей не без сожаления доел свой последний. – Шесть порций драников бери. Не ошибешься. Когда еще придется поесть!

Дайнека уточнила заказ:

– Упакуйте шесть.

Следующие двести пятьдесят километров по хорошей освещенной дороге промелькнули незамеченными. Латвийская таможня возле Патерниеки дала о себе знать заранее двумя длинными хвостами автомобилей, один из которых состоял из легковушек, другой – из большегрузных фур. Заняв очередь, они прождали около четырех часов, прежде чем подобрались к пропускному пункту. Тогда и вспомнились анекдоты о прибалтийской неторопливости. Иной сотрудник, уйдя в офис с каким-нибудь документом, задерживался так долго, что за это время можно было помыться.

Чувство облегчения, и даже свободы, ощутили все трое, когда им наконец удалось прорваться через этот кордон. Что касается Дайнеки, то, кажется, предложи ей еще раз пройти подобную процедуру, она бы повернула назад.

Но именно в тот момент у нее появилось уже знакомое предчувствие предстоящего приключения.

Уже под утро они въехали в латвийский город Даугавпилс, проследовали по старинным улочкам, мимо невероятной красоты озера, мимо дамбы.

Через несколько километров была условная граница с Литвой, узкие лесные дороги и одноэтажный Зарасай, где на каждом углу предлагался ночлег и пансион в частном доме. В один такой дом они постучались, заспанный хозяин открыл ворота, и, когда Вешкин загнал машину во двор, он проводил их в ту часть дома, которая была отведена постояльцам. Оглядев скромную обстановку, Настя сказала:

– Вы как хотите, а я поеду в отель.

У Дайнеки не было сил спорить. Она кивнула и рухнула на кровать.

Хозяин выжидательно посмотрел на Сергея:

– Та-а-ак фы астайотесь?

– Остаемся.

Уплатив запрошенную сумму, эквивалентную всего тысяче рублей, и закрыв дверь за хозяином, Вешкин удалился в соседнюю комнату.

Потоптавшись, Настя все же осталась, но, перед тем как заснуть, влезла в Дайнекину сумку и стащила пятьсот евро. Присовокупив их к тем десяти тысячам, что дал ей муж, она умиротворенно заснула.