Текст книги "Химеры картинной галереи"

Глава 7
Обвинение

В дверь постучали, Надежда крикнула:

– Да!

В кабинет вошел Валентин Михайлович и предупредительно сообщил:

– Виктория сказала, что вы меня вызывали…

Надежда встала из-за стола и протянула Соколову пакет:

– Здесь гипюр, стеклярус, бисер и пайетки, словом, все для того, чтобы закончить накидку Ермаковой.

Он заглянул в пакет и восхищенно заметил:

– Да вы просто волшебница! Как вам удалось так точно все подобрать?

– В таких случаях говорят – места нужно знать, – улыбнулась Надежда.

– Мы быстро подготовим примерку.

– Ермакова придет послезавтра. Вышивальщица успеет декорировать клинья?

– Попрошу ее задержаться, – пообещал Соколов.

Надежда заглянула в график примерок и поинтересовалась:

– Кажется, вы перенесли примерку Валтузовой?

Соколов удивился:

– С чего вы это взяли? Она придет завтра строго по расписанию.

– Странно… Я только что видела ее машину у входа.

– Возможно, ошиблись?

– У Валтузовой бежевый «Гелендваген». Слишком заметный автомобиль, чтобы ошибиться.

– Могу идти? – спросил Валентин Михайлович.

– Конечно. – Надежда отпустила Соколова и тут же позвонила Виктории:

– Ирэна Валтузова приходила?

– Ее примерка состоится завтра.

– Я не спрашиваю, когда будет примерка, я спрашиваю – приходила она сегодня или не приходила?

После недолгой паузы Виктория ответила:

– Нет, не приходила.

– Тогда почему ее машина стоит возле крыльца?

– Разве? – удивилась Виктория.

Теперь Надежда по-настоящему разозлилась:

– Дурачите меня?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – в голосе Виктории дрожала обида. – Придет Валтузова, у нее и спросите!

– Ну, хорошо… – Надежда «сбавила обороты». – Примерка Вороновича состоялась?

– Он и Тищенко в примерочной.

– Спасибо.

Опустив трубку, Надежда задумалась. Что-то в этой ситуации, а главное, в поведении Виктории, ей не понравилось. Отложив переживания на потом, она решила порисовать. Идеи, пришедшие в голову за время поездки, рвались на бумагу.

Однако творческий порыв был прерван появлением Ираиды Самсоновны:

– Ты не поверишь! Мне только что позвонила Мешакина!

– Зачем? – Надежда замялась, но, сообразив, что это уже случилось и деваться ей некуда, проронила: – Неужели у нее хватит наглости явиться сюда?

– Хватит, – заверила дочь Ираида Самсоновна. – Она спросила, когда можно приехать.

– И что ты ответила?

– Я сказала – приезжайте сейчас.

– Как ты могла… – Надежда встала из-за стола и подошла к окну.

– Только не кури! – предупредила Ираида Самсоновна.

Надежда резко развернулась, на ее лице было негодование:

– Ты же знаешь, что это за люди!

– Леся – всего лишь жертва своего авторитарного мужа. К сожалению, деньги и должность прокурора наложили на него свой отпечаток.

– Когда она приедет?

– Минут через тридцать.

– Леся будет с дочерью?

– Они приедут вдвоем, – ответила Ираида Самсоновна и, выходя за дверь, сообщила: – Пойду предупрежу об этом Викторию.

Надежда выхватила из пачки сигарету и закурила. Она смотрела в окно и не могла успокоиться. Воспоминания вернули ее в тот день, когда в примерочной ателье у пятнадцатилетней дочери Мешакиной начались роды[7]7
  Книга «Призраки Замоскворечья».


[Закрыть]. Все произошло неожиданно, во время примерки. О беременности девочки не подозревали даже родители, списывая выросший живот на чрезмерную полноту. В результате отец-прокурор жестоко расправился с новоиспеченной матерью и ребенком: Анфису отправили на учебу в Лондон, новорожденного мальчика оставили в доме малютки.

Надежда мучилась воспоминаниями о брошенном мальчике. После родов она держала его в руках, и он смотрел на нее так, как будто знал, какую участь приготовила ему злая судьба.

Промаявшись месяц, она решила усыновить ребенка Мешакиных. Отношения с Астраханским были на подъеме, и он горячо поддержал ее. Юридическую сторону вопроса взял на себя Фридманович. Все сладилось, но ребенок пробыл у Надежды всего несколько дней. Прокурор Мешакин опротестовал разрешение на усыновление мальчика, и в дом Надежды явилась группа захвата. Дело обошлось без стрельбы лишь потому, что Астраханский в этот момент был в отъезде.

Мальчика забрали, Надежда поплакала и смирилась. Ей было бы легче, если бы ребенка забрали Мешакины, но его отдали в другую, пусть и хорошую семью.

С тех самых пор между ней и Астраханским словно пробежала черная кошка. Лев не мог себе простить того, что не отстоял благополучие и счастье Надежды. В результате – они все больше и больше отдалялись друг от друга.

Что касается Фридмановича, он сделал все, чтобы решить вопрос юридически, однако на глобальные жертвы был не готов. Надежда ни в чем его не винила, потому что большего от него не ждала.

И вот теперь жена прокурора Мешакина осмелилась явиться в ателье с матерью малыша, которого Надежда целых семь дней считала своим сыном. Она разрывалась от негодования, но, в конце концов, профессионал одержал победу над женщиной. Когда Мешакины явились в гостиную, обе – огненно-рыжие, веснушчатые и приземистые, как табуретки, Надежда сделала вид, что между ней и ними ничего не стоит.

К счастью, у Мешакиной-старшей хватило здравого смысла не проявлять излишних восторгов.

– Как поживаете? – спросила Надежда, зная, что в интеллектуальных кругах такой вопрос называли «суконным». Но в случае с Мешакиной он был уместен.

Леся ответила на ее суконный вопрос сдержанно-однозначно:

– Хорошо, – и, в свою очередь, спросила о том же.

Надежда ограничилась только одним словом:

– Нормально.

Ей так хотелось рассказать этим тетехам, какую нестерпимую боль ей причинило все их семейство, но она держала себя в руках.

– Анфисе нужно сшить шесть костюмов. По одному на каждый день учебной недели, – сказала Леся. – Она поступила в колледж, и мы привезли из Англии ткань.

– Зачем же было везти в Россию? – поинтересовалась Надежда. – Сшили бы в Англии.

– В России это намного дешевле, даже если шить в дорогом ателье.

– За последнее время у нас выросли цены, – предупредила Надежда, еще надеясь избавиться от Мешакиных.

– Насколько? – поинтересовалась Леся. Несмотря на многомиллионное состояние мужа, она оставалась рачительной женщиной.

– На двадцать процентов.

– Боже мой! – Леся дрогнула, но не отступила. – Что же делать… Давайте заказывать.

Впервые за много лет знакомства Надежда не стала любезничать с Мешакиной за чашечкой чая. Она позвонила Валентину Михайловичу, чтобы он побыстрее пришел и снял мерки с Анфисы. Зайдя в примерочную, Анфиса попросила воды. Надежда принесла ей стакан, однако пить Анфиса не стала, а, прикрыв дверь, тихо спросила:

– Вы знаете, где он теперь?

– Кто? – Надежда сделала вид, что не понимает.

– Где мой ребенок?

– Не знаю.

– Вы видели его после всего?..

– Видела.

– Какой он?

– Прошу тебя, девочка, давай не будем об этом.

Анфиса ткнулась лицом в ладони и заплакала. Но в этот момент пришел Соколов, и Надежде удалось избежать тяжелой сцены.

– О чем вы там говорили? – спросила Леся, когда Надежда вышла в гостиную.

– Я спросила у Анфисы, как она учится.

– И все?

– Нам больше не о чем говорить. Простите, Леся, теперь мне нужно идти, – Надежда обратилась к Виктории: – Пожалуйста, приготовь Лесе чай с чабрецом, как она любит.

Лев Астраханский звонил несколько раз. Надежда знала, что нужно ответить, но не могла побороть обиду и не брала трубку.

Когда позвонил Фридманович, она ответила.

– Где ты сейчас? – спросил Марк.

Надежда ответила:

– В своем кабинете.

– Оставайся там! К тебе едет Осташевский. Я постараюсь приехать раньше него.

– Что за спешка? Зачем?

Фридманович выкрикнул:

– Будь в кабинете! На улицу ни ногой! Если Осташевский приедет раньше меня, молчи!

Марк отключился, и Надежда бросилась к матери. Увидев лицо дочери, она всполошилась:

– Что с тобой?

– Сюда едет следователь.

– Эка невидаль.

– Мне позвонил Марк, он тоже едет сюда.

– Вот видишь. Приедет Фридманович и все уладит.

Ираида Самсоновна усадила Надежду в кресло и заварила ей зеленого чаю, после чего спустилась в гостиную, чтобы контролировать дальнейшее развитие ситуации.

Осташевский и Фридманович приехали в ателье одновременно и вдвоем зашли в кабинет Надежды.

– Здравствуйте, Надежда Алексеевна, – сказал Осташевский. – Хотел пригласить вас в управление, но территориально оказался поблизости. – Он обратился к Фридмановичу: – Вы-то как узнали, что я приеду сюда?

– Есть информаторы, – скупо отреагировал Марк. – Вы приехали, чтобы предъявить моей клиентке обвинение?

– Кто вам сказал?

– Тот же источник.

– Врет, – Осташевский скривился в улыбке. – Обвинение вашей клиентке будет предъявлено позже.

– Тогда зачем вы явились?

– Послушайте! – В разговор вмешалась Надежда. – Вы оба ведете себя так, как будто меня здесь нет. Объясните, в чем дело.

Теперь Осташевский заговорил, обращаясь к Надежде:

– В помещении ателье найдена пластина с таблетками амлодипина. Этот препарат был выявлен в желудке и крови Шимаханского. В пластине не хватает шести таблеток.

– Ну и что?

– Не догадываетесь?

– Таблетки мог обронить или выбросить любой из присутствующих на приеме, – вмешался Фридманович. – В тот день в ателье было около сорока человек.

– Все дело в том, что в момент попадания препарата в организм Шимаханского гости уже разошлись.

– В ателье оставалось достаточно людей для того, чтобы… – начал говорить Фридманович, но Осташевский его прервал:

– Оставьте при себе ваши фантазии. В отличие от вас я оперирую фактами.

– В конце концов, Шимаханский сам мог выпить таблетки, – парировал Марк. – Впрочем, раскрою карты: я читал материалы дела. У вас нет доказательств.

– Удивительный вы человек. У вас повсюду есть свои люди, – преувеличенно простодушно восхитился следователь. – Но если вы ознакомились с материалами дела, вам известно, что на упаковке с таблетками нет отпечатков Шимаханского.

– Их нет, – согласился Фридманович.

– Но там есть другие отпечатки, – сказал Осташевский и выразительно взглянул на Надежду.

Та разозлилась:

– Вы специально интригуете? Кто этот человек? Говорите!

Выдержав недолгую, но весьма эффектную паузу, следователь Осташевский сказал:

– Этот человек – вы, Надежда Алексеевна. По счастью, ваши отпечатки есть в дактилоскопической базе, и мы смогли их идентифицировать.

– Надеюсь, вы шутите? – поинтересовалась она.

– Вовсе нет. До конца этого дня я докажу вашу причастность к убийству Шимаханского и завтра предъявлю обвинение.

– Больше ни слова! – Фридманович придержал Надежду рукой и объявил Осташевскому: – Присылайте повестку. Мы явимся в управление на официальный допрос или предъявление обвинения. До тех пор Надежда Алексеевна будет молчать.

– Хотите, чтобы я разозлился? – прищурился следователь. – Тогда я расскажу вам то, чего вы не знаете. У меня есть показания Вадима Вороновича. который уверен в том, что видел упаковку с таблетками в руках у Надежды Раух.

Надежда возмутилась:

– Это вранье!

Дверь вдруг распахнулась, и в кабинет ворвалась Ираида Самсоновна:

– Официально заявляю, и вы можете зафиксировать: упаковка с таблетками находилась в кармане пальто Шимаханского! Когда его принесли в гостиную, моя дочь искала в карманах нитроглицерин и нашла эти таблетки. Естественно, они побывали в ее руках. Однако я запретила их давать Шимаханскому до приезда «Скорой». – Она спросила Надежду: – Куда ты положила таблетки?

– В карман пальто, туда, где нашла, – сказала она.

– Вот! Оттуда их мог взять кто угодно.

– Вы мать? Ираида Самсоновна Раух? – спросил Осташевский. – У меня и к вам есть пара вопросов. Давно вы познакомились с Шимаханским?

– Около месяца.

– На чем основано ваше знакомство?

– На том, что он приходил на примерки.

– В своих отношениях вы ограничились только этим?

– Что за вздор!

– У вас не было никаких взаимных претензий?

– Ну знаете!

Однако Фридманович поставил жирную точку в их разбирательствах:

– Больше ни слова! Разговор закончен! Все разошлись!

Первой из кабинета удалилась Ираида Самсоновна. За ней, не простившись, ушел Осташевский.

Надежда бросилась к Фридмановичу:

– Что же это, Марк?!

Он обнял ее, но тут же отшатнулся.

В дверном проеме, как будто черт из коробки, возник Астраханский. Он ринулся вперед и мощно въехал кулаком в лицо Фридмановича. Тот рухнул на пол, пару раз дернулся и затих.

Глава 8
Ей больше не холодно

Тяжелое бремя миротворчества в конфликте Астраханского с Фридмановичем легло на крепкие плечи Ираиды Самсоновны. И, нужно заметить, она справилась с этим очень достойно.

Пока Марк Фридманович лежал со льдом на лице в ее кабинете, она увещевала Астраханского в кабинете Надежды. Лев слушал, молчал и глядел в сторону.

– Вместо того чтобы махать кулаками, вам бы лучше подумать, как оградить Надежду от необоснованных обвинений, – Ираида Самсоновна закончила свою речь и отправилась выхаживать Фридмановича.

На этот раз ее симпатии были на его стороне.

Лев Астраханский подошел к Надежде и обнял ее:

– Прости…

– Чего уж там, – она безнадежно махнула рукой: – Все одно к одному.

– Я знаю, что на упаковке таблеток нашли твои отпечатки.

– Откуда?

– Мне рассказал Протопопов.

– Что теперь со мной будет?

– Только не паникуй. Следствию неизвестно точное время, когда амлодипин попал в желудок Шимаханского. Здесь могут быть варианты. Умные часы зафиксировали только результат воздействия препарата. Но скорость препарата зависит от множества факторов. Например, от того, сколько пищи было в желудке и что именно ел Шимаханский. Немаловажен тот факт, как действие таблеток меняется от специфических особенностей организма и ранее принятых препаратов. В различном сочетании эти факторы могли усилить или, наоборот, отсрочить действие амлодипина. Не исключаю, что все случилось задолго до того, как началась примерка. Скажем, взял убийца два бокала с шампанским, отошел в сторонку, раскрошил в один таблетки амлодипина и принес Шимаханскому. Чокнулись, выпили, и пропал мужик за здорово живешь.

– Предположим, кто-то раскрошил таблетки в бокал… – проговорила Надежда. – Потом подложил начатый блистер с таблетками в карман пальто Шимаханского, когда оно висело в фойе. Я вытащила таблетки, когда искала нитроглицерин, потом положила обратно. Но как на следующий день они оказалась на полу в мужской гостиной?

– Черт его знает, – Лев покачал головой. – Нам нужно сосредоточиться и противостоять основной версии. А именно: Осташевский не будет искать убийцу среди гостей. Он будет во всем винить лично тебя и персонал ателье. До гостей и официантов дело не дойдет – слишком много движений. Ему проще обвинить тебя, тем более что в деле есть твои отпечатки и показания Вороновича.

– А что по этому поводу говорит Протопопов? – поинтересовалась Надежда.

– Он опасается, что дело зайдет слишком далеко, и говорит, что наша задача – остановить этот процесс, – Лев подошел к столу и указал на пакет: – Что это?

– Фотографии с приема. Их сделал приятель матери.

– Можно посмотреть?

– Пожалуйста, – Надежда включила настольную лампу и придвинула кресло.

Астраханский уселся в него, вытряхнул на стол фотографии и удивился:

– Чего такие маленькие?

– Пробники. В электронном виде их намного больше. Они хранятся в компьютере матери.

– Посмотрим… – Лев начал перебирать снимки, изредка спрашивая: – Кто это?.. Этого мужика знаешь?..

О большинстве гостей Надежда не вспомнила ничего.

– Они все – клиенты Анастаса Зеноновича. Если хочешь, можешь спросить у него.

– Пока воздержусь. Тебе известно, что Тищенко был судим?

– Разве это возможно? – удивилась Надежда. – Он шил костюмы для первых лиц государства.

– Факт налицо, я интересовался. Судимость закрыта, и сидел он недолго – всего полтора года. Ему тогда было двадцать.

– За что его осудили?

– Мошенничество.

В кабинет заглянул дизайнер Филипп:

– Можно?

– Вы со сметой? – догадалась Надежда. – Давайте перенесем встречу на завтра.

Дверь закрылась. Астраханский выбрал несколько снимков и выложил их в ряд.

– Это Шимаханский?

Надежда подсказала:

– Здесь рядом с ним – Воронович. А на этой фотографии – мы с Шимаханским возле картины.

Лев убрал эти две фотографии, оставив только четыре.

– На этих снимках Шимаханский стоит у картины один.

Надежда склонила голову набок:

– Он смотрит…

– Зачем?

– Что значит, зачем?

– Зачем ему смотреть на картину?

– А зачем люди ходят в музеи? – отвлеченно поинтересовалась Надежда.

– Посмотри, – Лев указал пальцем. – Здесь на переднем плане в кресле сидит женщина с бокалом. А на этой фотографии ее уже нет.

– И что?

– Фотографии сделаны в разное время, в течение всего вечера. Фотограф не фиксировал Шимаханского специально. Он попадал в кадр потому, что снова и снова возвращался к картине.

– Похоже, что так…

– Отсюда вопрос: зачем?

– В тот вечер Шимаханский спрашивал у меня, откуда взялась картина. Он, кстати, заметил, что она не представляет никакой ценности. Да и мать сказала, что это всего лишь копия. Такая картина не могла по-настоящему заинтересовать Шимаханского.

– Чем он занимается?

– Занимался… – аккуратно проронила Надежда. – Анастас Зенонович представил Шимаханского знатоком искусств и коллекционером.

– Короче, он – антиквар, – заключил Астраханский. – Опасное занятие. Протопопов как раз сейчас ведет дело об антикварных фальсификатах. Миллиардами ворочают люди, но платят за это жизнями. В деле два трупа.

Надежда напомнила:

– Мы говорили про картину.

– Она действительно странная.

– Мать считает, что заснеженный парк за спиной у девушки – всего лишь художественный образ и аллегория.

Лев улыбнулся:

– Вот спасибо. Успокоила. Рад, что ей больше не холодно. – Он переворошил фотографии, выбрал новые и снова стал их выстраивать в ряд, одну за другой. Не отрываясь от занятия, сказал: – Сходи к Ираиде Самсоновне и перебрось файлы со снимками на свой компьютер. На фотобумаге все слишком мелкое. Деталей не видно.

Войдя в кабинет матери, Надежда взглянула на диван. Он был пуст.

– А где Марк? – поинтересовалась она.

– Ушел, – ответила Ираида Самсоновна.

– Рассердился?

– Фридманович – светский человек, не то что твой дуболом Астраханский.

– Когда-то и Марк для тебя не был слишком хорош.

– Плохим он стал лишь потому, что на тебе не женился.

– И все-таки, что сказал Марк, когда уходил?

– Сказал, что на тебя зла не держит, а со Львом поговорит по-мужски.

– Поговорит по-мужски, – с усмешкой повторила Надежда и добавила: – Но – потом… – Кто-кто, а она знала, что Фридманович избегает любых конфронтаций.

Ираида Самсоновна встала с кресла, взяла сумочку и вышла из-за стола.

– Уже поздно, я ухожу домой. Ты что-то еще хотела?

– Фотографии с приема. Скинь в сетевую папку, я потом заберу.

Ираида Самсоновна склонилась к ноутбуку и спустя минуту сказала:

– Готово.

Проводив мать до лестницы, Надежда вернулась в свой кабинет и увидела, что Лев рассматривает в лупу два снимка.

Она подошла к компьютеру, открыла сетевую папку и перетащила на рабочий стол файл с фотографиями. Сказала Астраханскому:

– Можешь смотреть в деталях.

– Взгляни, – Лев протянул ей лупу. – Знаешь этого человека?

– Я и без лупы тебе скажу: это Козырев.

– Что за птица?

– Точно не знаю.

– На этом снимке он передает Шимаханскому бокал с шампанским.

– Или Шимаханский только что передал бокал Козыреву.

– Да, верно… – согласился Астраханский. – И то, и другое возможно. – Он показал другой снимок: – А здесь Шимаханский и Козырев уединились с явным желанием поговорить без свидетелей. – Лев взглянул на Надежду и, заметив в ее лице признаки недосказанности, спросил: – Что такое?

Она опустила глаза:

– Прости. Я не рассказала тебе…

– Ну, так расскажи.

– Во время приема, примерно в десять часов, я застала Козырева одного в темной примерочной.

– Что он там делал?

– Говорил по телефону.

– О чем?

– Козырев говорил странные, я бы сказала, провокационные вещи.

– Например?

– Я слышала фразы: «не хочу этого делать», «ничем хорошим это не кончится», «вы обезумели», «он не переживет этого дня».

– Ух ты! – Астраханский покрутил головой. – За одни эти слова можно сажать в тюрьму. – В ответ на удивленный взгляд Надежды он улыбнулся: – Шучу, конечно.

– Там, в темноте, мне было не по себе.

– Сначала нужно понять, в каком контексте говорились эти слова, и только после этого делать выводы. – Лев снова посмотрел на фотографию Шимаханского и Козырева. – По их лицам видно, что они говорят о чем-то неприятном. Посмотри, как хмурится Шимаханский. Надо бы разузнать, что это за тип…

– Я еще не все рассказала, – проговорила Надежда. – Вчера Козырев приходил на примерку костюма и предложил мне участвовать в конкурсе дизайнеров одежды.

– Козырев здесь при чем?

– Сергей Аполлинарьевич спонсирует конкурс.

– Зачем ему это?

– Не знаю, но очень хочу участвовать. Победитель конкурса покажет свою коллекцию на Неделе высокой моды в Москве.

– Хотелось бы знать, в чем коренной интерес Козырева… – сказал Лев.

– Вряд ли это получится.

– Ну, почему же…

– Я не понимаю тебя. – Надежда посмотрела на Астраханского, пытаясь угадать, что он имеет в виду.

Лев улыбнулся.

– Участвуй в конкурсе. Тогда мы наверняка узнаем, чего он хотел.

– Хорошая идея, – улыбнулась Надежда. – И главное – полностью совпадает с моими планами.

– Теперь скажи, почему не брала трубку? Я звонил сто сорок раз.

– Потому, что когда ты звонил, я любезничала с двумя кавалерами.

– Один из них – Осташевский, другой – Фридманович?

Надежда кивнула:

– И здесь ты в точку.

Астраханский сложил фотографии в пакет, выключил настольную лампу и в приказном тоне сказал:

– Теперь едем домой.

Надежда сняла туфли и села на диван. Астраханский присел на корточки, чтобы застегнуть ее сапоги.

– У меня к тебе просьба, – сказал он.

– Слушаю.

– Мне нужно место для встреч с информатором.

– Ты хочешь использовать для этого мое ателье?

– Что-то вроде того…

Надежда встала с дивана, и Лев помог ей надеть пальто. Она застегнула пуговицы и ответила:

– Ну как же отказать такому галантному кавалеру.