Текст книги "Пылающий символ. Том 2"

Capitolo XIV

Римская империя. 272–274 годы

Алу Констанция усилили дополнительными турмами и приписали к Наиссу. Рядом с городом подготовили место для строительства большого каструма, при котором находилось Марсово поле, пригодное для обучения конницы.

Aniello Falcone – Roman soldiers in the circus, circa 1640

Со времен путешествия в Пальмиру Констанций вынашивал мысли о том, как легкой коннице сражаться с восточными катафрактами. Он затемно выезжал в лагерь и весь короткий зимний день посвящал обучению своих аларисов[17]17
  Аларис – всадник, служащий в але, конном подразделении.


[Закрыть].

Они с Еленой поселились у родителей, и это было несомненной удачей.

В конце февраля ночью Елена проснулась от ноющей боли в пояснице. Давая выспаться мужу, она тихонько лежала рядом, прислушиваясь к толчкам в животе и нарастающим схваткам.

Проснувшись утром, Констанций встретился взглядом с широко распахнутыми глазами жены и сразу все понял.

– Началось?

Елена кивнула, и он немедля привез в дом врача. Тот велел Констанцию выйти и после осмотра известил:

– Ребенок крупный, будем молиться богам и надеяться на лучшее.

Такое известие спокойствия Констанцию не прибавило. В тот день он рано закончил военные тренировки и вернулся домой до наступления темноты.

Елена ходила из угла в угол и время от времени шипела от боли. Врач и местная повивальная бабка перебрасывались специальными словами, которых Констанций не понимал. Он бережно поддержал жену и помог ей прилечь. У Елены не было сил терпеть, а у Констанция – смотреть, как она страдает.

Ночью акушерка велела отвести Елену в комнату, приготовленную для родов. Закусив до крови губу, она повисла на Констанции и с трудом прошла несколько мучительных шагов.

Врач усадил роженицу на специальное кресло. Констанция выпроводили за дверь.

Собственное бессилие придавило его тяжким грузом. Евтропий положил руку на плечо и подбодрил сына:

– Елена – здоровая и сильная женщина. Мы с твоей матерью принесли жертвы Люцине, покровительнице рожениц, и даже зашли в дом Христа[18]18
  Дом Христа – христианский храм.


[Закрыть], чтобы поставить свечу за благополучные роды.

Спокойный голос отца придал сил Констанцию. Он слышал, как за дверью закричала Елена, и через мгновенье послышался плач младенца.

К ним вышел врач:

– Хвала богам, родился мальчик!

Через несколько минут, показавшихся Констанцию вечностью, его проводили к жене, и он присел на край ее ложа.

Елена с трудом открыла глаза и прошептала:

– Сын! У нас с тобой сын!

Повитуха принесла новорожденного, и Констанций взял его на руки; это означало, что отец признал ребенка своим. Младенец орал во все горло и беспорядочно размахивал руками и ногами. Повитуха забрала у Констанция ребенка и положила его рядом с матерью. Елена приложила сына к груди.

Вскоре мать и дитя уснули. Констанций прикорнул рядом, но его отправили спать в другую комнату.

По обычаю, на девятый день после рождения сыну дали имя Константин, и в доме устроили праздник. На тренировке кавалеристы Констанция выстроились на Марсовом поле и хором прокричали: «Аве, Констанций! Аве, Константин!» После чего рождение первенца своего командира они омыли добрым вином.

Первого марта третьего года правления императора Аврелиана малолетнего правителя Пальмирского царства объявили Августом[19]19
  Август – священный, божественный титул верховного правителя в Римской империи.


[Закрыть], а его мать Зенобия, правившая от имени сына, присвоила себе титул Августы, что было притязанием на власть и вызовом Риму.

Император Аврелиан немедленно объявил войну Пальмире.

В начале весны военные дороги Римской империи заполнились римскими войсками. Легионы и ауксилии покинули зимние лагеря и двинулись в Малую Азию. Командирам предстояло переправить пятидесятитысячную армию через Босфор, и только железная дисциплина и планирование операции позволили избежать хаоса при переправе.

Подразделению Констанция было предписано встать лагерем рядом с Дрепаном. Узнав об этом, Елена тоже засобиралась в дорогу. Ей представилась возможность встретиться с отцом и показать ему внука. Констанций поначалу отговаривал Елену, но потом согласился, и верный Ориген стал готовить карруку к отъезду.

Далее были недолгие сборы, прощание с Клавдией и Евтропием, и покатилась каррука в далекий путь. Гражданские повозки стояли на обочине дороги, пропуская войска. Ала Констанция растянулась на целую милю, догоняя Первый Иллирийский легион. За ней следовали три алы из Далмации. Римское войско приближалось к Византию, туда, где начинался Босфор.

Семья Констанция произвела на его кавалеристов благотворное действие: солдаты не орали непристойных походных песен, а исполняли исключительно героические марши.

На ночь они останавливались в лагерях, построенных уже прошедшими подразделениями. Но однажды пришлось строить лагерь заново. Участок для него выбрали ушедшие вперед военные инженеры. Он располагался на склоне пологого холма недалеко от дороги.

Карруку с Еленой и маленьким Константином установили в намеченном центре. Инженеры очертили внешние границы лагеря, который имел форму прямоугольника, и наметили две пересекающиеся в центре улицы.

Пока часть солдат возводила частокол, копала ров и строила вал, остальные разбивали палатки. На глазах удивленной Елены за пару часов вырос палаточный городок с аккуратными рядами «домов», защитными укреплениями, прочными воротами и площадью, которую окружили шатры офицеров. По окончании строительства по лагерю разнеслись запахи пищи: у каждой палатки на костре готовился ужин.

Маленький Константин хорошо переносил походную жизнь: прекрасно спал и с аппетитом ел. Спустя несколько лет родители ему рассказали: в свой первый военный поход он отправился в возрасте одного месяца.

Lawrence Alma-Tadema – An Earthly Paradise (detail)

Уже через три недели каррука въехала во двор мансио «У трех дорог». Констанций спрыгнул с коня и помог сойти на землю жене, которая держала на руках сына. Работавшие в кузнице Иосиф и Теодор бросились к ней. Встреча была неожиданной и оттого необыкновенно счастливой.

Констанцию пришлось отлучиться к своим кавалеристам, а Теодор, Елена и Константин отправились в дом, чтобы отдышаться с дороги и вдоволь наговориться. Однако долго беседа не продлилась, вновь прибывшие военные потребовали к себе хозяина мансио.

Два офицера-преторианца с непроницаемыми лицами ожидали Теодора в таверне. Один из них развернул свиток с государственной печатью и прочел вслух:

– Указ императора Аврелиана. Мансио «У трех дорог» реквизируется для нужд армии на три дня, начиная со следующего полудня. Все постояльцы должны покинуть гостиницу, обслуга и хозяин остаются.

Назавтра в полдень преторианская конница заполнила мансио и оцепила дорогу, ведущую к нему. Это могло означать лишь одно: здесь ждут высоких гостей.

Когда во двор мансио завернул небольшой отряд всадников в богатых доспехах, ворота тут же закрыли и поставили возле них стражу.

Из окна своей комнаты Елена с любопытством наблюдала за происходящим и понимала, что в мансио пожаловали командиры легионов. Значит, пригодилась ее пристройка, убранство которой она продумала до мелочей.

Lawrence Alma -Tadema – Expectation, 1868

Тем временем у Теодора голова шла кругом: такого нашествия пеших и конных постояльцев гостиница не переживала никогда. Это была серьезная проверка для терм, которые топили с утра до ночи, и для кухни, где огонь в печах не угасал ни на минуту. Дорсия и ее сын-повар превзошли самих себя, и к ночи падали от усталости.

Командиры ужинали в триклинии. Пир продолжался несколько часов, когда к Теодору пришел преторианец и сообщил, что хозяина ждут высокие гости.

Теодор вошел в помещение, рассчитанное на девять пирующих, но гостей было намного больше, и к столам приставили стулья. В самом центре возлежал крупный человек с поразительно знакомым лицом. Его профиль Теодору доводилось видеть на монетах. Он сразу понял, что сам император Аврелиан оказал ему честь своим визитом.

– Подойди ко мне поближе, гостинщик, – Аврелиан выждал, пока Теодор сделал несколько шагов, и продолжил: – Твои повара угодили мне и моим офицерам. Секретарь выдаст тебе награду.

Теодор с достоинством преклонил голову:

– Благодарю тебя, верховный командующий.

– Как ты меня узнал? – удивился император.

– Видел твой профиль на монетах.

– А почему твое лицо кажется мне знакомым? Погоди… Да ты же Теодорус Непобедимый! Вот где ты прячешься!

– Я не прячусь, я здесь живу.

Аврелиан громко расхохотался.

– Эй, Валерий! Проверь-ка, так ли непобедим гладиатор! Дайте Теодорусу меч!

С ложа поднялся рослый офицер, который, хоть и выпил, но твердо держался на ногах.

Валерий вытащил из ножен спату. Теодору подали меч.

Гости зашумели:

– Здесь мало места!

– Выходим в атриум!

Услышав крики, Елена открыла ставень и увидела, что во дворе в окружении офицеров с обнаженными мечами стояли двое. В свете факела Елена узнала в одном из бойцов отца.

На ее глазах Валерий ринулся в бой. Теодор вполне мог ткнуть противника мечом, но аккуратно ушел в сторону. Преторианец атаковал еще безрассуднее, и гостинщик толкнул его в пах ногой. Валерия отбросило назад, и он едва не упал. Теодор не стал нападать, ждал, когда противник придет в себя, потом сделал выпад, который Валерий отбил без труда. Теодор усложнил атаку, давая преторианцу возможность продемонстрировать свою технику и превосходство.

Несколько раз окружившие их офицеры замирали, а потом испускали вздохи облегчения. Теодор мастерски держал их в напряжении, Валерий же, напротив, еле дышал. На нем сказывались выпивка и плотный ужин.

В первый раз Елена видела бой на мечах. Ей было страшно за отца, тем не менее она не отводила глаз от этого опасного и завораживающего танца.

Пришло время, и Теодор завершил бой: ловко выбил меч из руки преторианца, потом уронил свой.

Все решили, что победа принадлежит Валерию.

И только император нахмурился. Он точно знал, кто победил в этом бою.

– Дайте мне меч! – крикнул Аврелиан и властно посмотрел на гостинщика. – А ты подними свой!

Вокруг стало тихо, и в следующее мгновение противники сшиблись в одновременной атаке. Их схватка была яростной и стремительной, они закружились в мелькании и звоне мечей. Теодор бился с воином, не уступавшим ему в быстроте и умении, прощупывал его оборону, искал изъяны в атаке. В конце концов сумел подставить свое предплечье, и кончик спаты Аврелиана чиркнул его по коже. Это был старинный гладиаторский трюк – рана пустяковая, но кровавая.

Елена охнула и заметалась по комнате. Бой прекратили за явным преимуществом императора. Аврелиан больше не хмурился и был вполне доволен собой. Но больше всех был рад Теодор. Военный врач выступил из ряда зрителей и быстро перевязал его рану.

– Впервые встретил бойца, равного себе! – провозгласил император.

– Для меня великая честь сразиться с тобой, Manu Ad Ferrum[20]20
  Manu Ad Ferrum (лат.) – буквально: Рука на мече, прозвище императора Аврелиана.


[Закрыть], – сказал Теодор.

Аврелиан внимательно вгляделся в его лицо:

– Твой мансио – образец порядка. Ты мог бы сделать блестящую военную и государственную карьеру.

Теодор сообразил, что император ждет от него ответа.

– Мне не нравится убивать, и я не публичный человек.

– Странно слышать такое от бывшего гладиатора!

– Что было, то прошло, – был молод и нуждался в деньгах.

Помолчав, Аврелиан заключил:

– У тебя есть дочь. Она большая умница. Думаю, это твоя заслуга. Мне нужны такие римляне.

Следующим утром Аврелиан собрал командиров кавалерийских подразделений в своем триклинии. Среди прочих выделялись смуглые бородатые офицеры из Мавритании, взамен железного доспеха они носили кожаный панцирь. Констанций тоже был там.

Император Аврелиан заговорил:

– Вокруг Дрепана я рассредоточил десять конных ауксилий, чтобы вы познакомились и обменялись опытом. Даю вам на это два дня. Послезавтра мы выступаем. Вам предстоит сражаться против тяжелой конницы.

Однако помимо совещания в Дрепане у Аврелиана было еще одно важное дело. Вечером в кабинете императора появился вигил Модест Юстус. Аврелиан сделал знак, и секретарь вышел.

Мужчины обнялись, и Аврелиан спросил:

– Как ты оказался в этом захолустье? Я искал тебя среди командиров кавалерии!

– Мне нравится это захолустье, хорошие люди и здесь встречаются.

– Например, Теодорус Непобедимый? – поинтересовался Аврелиан.

– Ты узнал его?

– И даже в паре с ним поработал – руку слегка пометил.

– Крови было много? – с ухмылкой поинтересовался вигил.

– Что?! – вознегодовал император. – Ты хочешь сказать…

– Его гладиаторские штучки. Зачем ты меня позвал?

– Меня интересует Зенобия. Рассказывай все, что знаешь.

Модест Юстус помолчал, сосредоточился и, наконец, заговорил:

– Пять лет назад меня призвал к себе император Галлиен и приказал отправиться в Пальмиру, чтобы предупредить царя царей Одената о заговоре против него.

При этих словах вигила Аврелиан усмехнулся:

– На Востоке говорят: «Старые дураки глупее молодых».

– Пришлось скакать по сто миль в день, но я опоздал, добрался до Пальмиры, когда убитого Одената уже предали огню. Во дворце царила неразбериха, заговорщики делили трон. Я потребовал отвести меня к единственной законной правительнице, вдове Одената Зенобии. Тогда ее судьба была незавидной: сыну грозила смерть, а дочерей и ее саму в лучшем случае местные купцы взяли бы младшими женами.

– Говорят, она красивая женщина, – сказал император.

– Когда я увидел Зенобию, то влюбился сразу и навсегда. Мало того, что она божественно красива и ее не сломила смерть мужа, она была готова бороться за власть. Мы разработали план, и я связался с ее отцом Забдой, который командовал катафрактами. Под его руководством катафракты окружили дворец, перебили всех заговорщиков и освободили Зенобию.

– Женщина должна была назначить преемника и сойти с трона, – назидательно заметил Аврелиан.

– И я был того же мнения, – с горечью проронил Модест Юстус. – Поэтому попросил ее стать моей женой и уехать со мной в Рим. Она дала согласие, но все же выбрала власть.

Аврелиан прервал вигила вопросом:

– Что за письмо ты получил от нее при странных обстоятельствах?

– Констанций привез его из Пальмиры. В письме было послание для тебя. Уверен, что тебе его передали.

– Теперь мне нужна твоя помощь. Модест, тебе придется поехать со мной.

– Аврелиан, поклянись, что не убьешь ее! – с жаром воскликнул вигил.

На что император ответил:

– Клясться не стану. Однако сделаю все, чтобы сохранить Зенобии жизнь.

Констанций смог улучить минуту, чтобы повидаться с семьей. Прощание было недолгим. Елена надела ему на шею медальон, серебряную рыбку, в которую вложила две пряди волос – свою и сына.

– Я буду молить за тебя Иисуса, любимый!

Он в последний раз взглянул на жену, на сына, который улыбался ему беззубой улыбкой. Обвел глазами комнату, где было все таким близким, но скоро станет далеким. Впереди его ожидала долгая военная дорога.

Римская армия маршем прошла через провинции Галатию[21]21
  Галатия – римская провинция, которая располагалась на территории Малой Азии (современная Турция).


[Закрыть], Каппадокию и споткнулась на Тиане, крепости, которая закрыла путь на побережье Киликии[22]22
  Киликия – римская провинция, которая располагалась на территории юго-восточного побережья современной Турции.


[Закрыть].

Император Аврелиан был в бешенстве: жители города отважились обороняться всерьез. Обозы, как всегда, отставали, а с ними отставали стенобитные машины. Осада грозила затянуться.

Он в гневе мерил шатер шагами.

– Ни одной собаки не оставлю в живых, когда возьму этот город!

В один из таких моментов к Аврелиану явился офицер из охраны:

– Верховный командующий! К лагерю пришел горожанин. Он требует, чтобы его провели к императору.

– Давай его сюда!

Охранник привел в шатер темноволосого юношу, который, пряча за гордостью страх, высоко держал голову.

– Я Геракламмон, гражданин Тианы. Мой отец – член городского совета Ипатий.

– Зачем ты пришел?

– Совет не хочет, чтобы гибли горожане и вы разрушили город. Я покажу тебе уязвимую часть крепостной стены. Но ты, император Аврелиан, поклянешься на алтаре Непобедимого Солнца, что сохранишь Тиану в неприкосновенности!

Тяжелым взглядом смерил Аврелиан незваного гостя, сжал челюсти, будто не хотел, чтобы напрасные слова сорвались с его губ.

И все же император велел установить алтарь и позвать жреца.

Этой же ночью группа легионеров тайно проникла в Тиану и открыла крепостные ворота. Войска Аврелиана вошли в город. Грабеж и насилие были запрещены под страхом смертной казни. Солдаты роптали, но им выплатили значительную сумму из городской казны.

Утром на стене тианского форума был вывешен приказ Аврелиана о казни предателя Геракламмона, сына Ипатия.

Констанций увидел приказ, когда проходил через запруженную народом площадь. Он вспомнил свой давний разговор с ткачом Ипатием и, растолкав плечами горожан, бросился в ставку императора.

К Аврелиану он ворвался с болезненным возгласом:

– Нельзя допустить казни Геракламмона! Он не предатель!

– А кто же он? – холодно спросил император.

– Полтора года назад, когда я проезжал через Тиану разведчиком, мне довелось говорить с Ипатием, отцом Геракламмона. Я убедил его в том, что империя возродится под управлением Аврелиана и Тиана не должна оказывать сопротивления своему императору! Казни меня вместе с Геракламмоном!

– Если настаиваешь, можно и казнить. – Аврелиан безразлично глядел в сторону.

Констанция выдворили из шатра. Тем не менее император продиктовал секретарю приказ тайно вывезти Геракламмона и его семью в Анкиру[23]23
  Анкира – современная Анкара, столица Турецкой Республики.


[Закрыть], под патронаж городского совета.

Дорога на Киликию и дальше, на Сирию, со взятием Тианы была открыта. Слухи о справедливом и милостивом императоре делали свое дело, города не оказывали сопротивления, и армия их не грабила.

Начало лета выдалось знойным. Войско Аврелиана, состоявшее из пяти тысяч единиц легкой кавалерии и тридцати тысяч отборной пехоты, приближалось к Антиохии.

Разведчики донесли, что армия Забды, мятежного отца Зенобии, занимает выгодную диспозицию и ждет Аврелиана на севере Антиохии. В ответ император предпринял обходной маневр, планируя ударить с востока. Но Забда выдвинул навстречу своих катафрактов.

На совете Аврелиан предложил хитроумный план: в начале боя, после первого фронтального столкновения, легкая конница римлян должна имитировать отступление, увлекая в погоню тяжелых катафрактов. Когда погоня максимально вымотает противника, римляне развернутся и вступят в бой, окружая противника с флангов.

И вот наступил день сражения. Конный отряд Констанция, растянувшись цепью, шел в авангарде. За ним следовали кавалеристы Далмации, с флангов – конница мавританцев.

Солнце палило нещадно. Констанцию в легком доспехе было жарко, и он отлично понимал, как чувствуют себя закованные в железо катафракты. На это и был расчет, когда несколько дней назад он изложил свою идею Аврелиану.

Вдали показалось облако пыли – это приближалась вражеская конница. Спустя минуту из серой пелены навстречу римлянам вырвались кони и верховые, целиком закованные в броню.

Сблизившись, Констанций увернулся от вражеского дротика и боковым зрением оценил, как держат удар его ребята. Кто-то из них пал, и лошадь поскакала без седока. Послышалось улюлюканье мавританцев, и мимо Констанция пролетел аркан. Всадник, что мчался навстречу, тут же слетел с коня. Констанций нанес боковой удар катафракту, но в этот момент настойчиво запела труба: «Уходим, уходим».

Римская кавалерия пустилась в бегство вдоль дороги, ведущей к городу Иммы. Бешеная скачка под злым июньским солнцем продолжалась до тех пор, пока железные катафракты не начали отставать. И тогда труба пропела: «В атаку».

Римская конница резко развернулась, зашла с обоих флангов и окружила противника. В страшной неразберихе катафракты теряли тяжелые копья, их легко вышибали из седел, они гибли под копытами своих и вражеских лошадей. Избиение продолжалось более двух часов, по истечении которых пятитысячный отряд тяжелой пальмирской конницы прекратил свое существование.

Aniello Falcone – Battle scene, between 1630 and 1665

Битва при Иммах была выиграна римлянами, Антиохия приветствовала Аврелиана, однако война продолжалась, и войска Забды ушли к Эмесе. Там основные силы тяжелой конницы и мощной пехоты готовились дать решающее сражение римлянам.

Переживший эту битву Констанций описал ее в письме к Елене:

«Мы были близки к поражению. Многие из моих товарищей нашли смерть в Сирии, и я впервые в жизни подумал, что люди обязаны бороться за власть мирно. Сирия и Пальмира – части Римской империи. Мы не должны истреблять друг друга в гражданских войнах».

Император Аврелиан рискнул – и выиграл, но тяготы сражения при Эмесе легли на плечи его легионов и поредевшей конницы. Потери пальмирцев были несоизмеримо большими, и они отступили к своему последнему оплоту – Пальмире.

Это был красивый торговый город, живущий широко и свободно. Он не имел серьезной защиты в виде замкнутых стен, и его ворота носили скорее декоративный характер.

Аврелиан окружил Пальмиру, но не предпринимал попыток штурма, а лишь исследовал ее оборону.

Во время такой разведки Модест Юстус под видом купца проник в осажденный город. Темной улочкой он прошел к неприметной двери в стене, взялся за бронзовое кольцо и ударил условным стуком, который не забыл за пять долгих лет.

Дверь сразу распахнулась, и Модест шагнул в сад. Стражник ни о чем его не спросил, повел по дорожке, обрамленной цветущим кустарником. У крытой галереи стражник остановился и пропустил вигила вперед. Модест Юстус толкнул дверь, узкий коридор привел его к лестнице. Поднявшись на второй этаж, он вошел в богато убранную комнату.

Зенобия сидела на ковре за низким столиком и читала свиток. Увидев Модеста, она легко поднялась.

– Знала, что ты придешь. Но думала, что это случится намного раньше.

– Какой же я глупец! – воскликнул он, обнимая любимую.

– Мне не спастись, но я счастлива, что перед смертью встречусь с тобой.

– Прежде Аврелиану придется убить меня!

– Мой отец подготовил побег в Парфянское царство. Следующей ночью на Евфрате нас будут ждать лодки.

– Забде не остаться в живых. Тебе придется довериться мне.

Модест Юстус задержался во дворце до утра и смог убедить Зенобию выдать то место, где ее будет ждать Забда со своим отрядом.

Аврелиан и Модест подготовили там засаду, но в последний момент отец Зенобии заподозрил предательство и решил, что его отряд покинет город другим путем. Засада оказалась напрасной, и погоня смогла настичь беглецов лишь на второй день.

Падение Пальмиры было предрешено. Царица Зенобия оказалась в полной власти Аврелиана. Ее генералы и советники были казнены, она же сама – помилована.

Giovanni Battista Tiepolo – Il trionfo di Aureliano

Зенобию провезли трофеем по главным городам бывшего Пальмирского царства. В этом скорбном путешествии ее поддерживал и сопровождал Модест Юстус.

Впоследствии им было разрешено поселиться в небольшом поместье Модеста, неподалеку от Рима.

В ноябре, завершив Пальмирскую кампанию, армия Аврелиана отправилась во Фракию воевать с племенами карпов[24]24
  Карпы – фракийское племя из области Восточного Прикарпатья.


[Закрыть]. По дороге туда Констанций сумел навестить в Дрепане свою семью.

Короткое счастье Елены длилось всего одну ночь. Утром упитанный младенец с пристальным взглядом с удовольствием сидел на руках отца, исследуя пальчиками его блестящую броню. Констанций передал сына Елене, вскочил на коня и вскоре исчез из виду.

Война была близко – через Босфор. Опасаясь осады, Елена и Теодор сделали закладку в тайник под кузней: спрятали на черный день мешочек серебра и несколько амфор с зерном, вином и оливковым маслом.

Елена получала редкие письма от Констанция. Каждый раз они приходили из разных мест: из Фракии, Галлии, Египетской Александрии. Последнее письмо пришло в октябре пятого года правления императора Аврелиана. В нем сообщалось, что Констанций ждет Елену и сына в Риме.