Текст книги "Письмо с того берега"

Флешбэк № 1
Из дневника Александра Курбатова, поручика Лейб-гвардейского Семеновского полка
Март – июнь 1812 года

9 марта. Суббота. Девятого марта мы отслужили молебен и выступили из Санкт-Петербурга. Наш полк растянулся по Царскосельской дороге на многие версты. За каждым батальоном ехали двое саней для раненных и больных.

Тысячи мужчин, подчиняясь долгу, оставили свои дома и блага европейской цивилизации, объединились в отряды и двинулись к западной границе. Из всех возможных средств передвижения оставили они себе лишь верховых лошадей.

Толки и пересуды о возможной войне с Наполеоном заполняли все наше свободное время.

15 марта. Пятница. Ранним утром, после ночевки, я отправился в штаб полка, располагавшийся в Луге. Было холодно, дул сильный ветер, и снег толстым слоем покрыл всю дорогу. Я несколько раз провалился и отморозил себе ухо. Но все мои трудности искупило письма из дома, которые, к большой своей радости, я получил в этот день.

После трудного перехода и короткого привала наша рота продвинулась еще на пятнадцать верст и остановилась на ночевку. Несмотря на то, что это был утомительный переход, моим главным желанием было писать мой дневник и письма домой. В начале похода, я часто тратил попусту время, столь быстротечное в нашей короткой жизни. Теперь же, всякое мгновение приносит мне радость.

20 марта. Среда. Замерзшие и усталые, мы наконец остановились на дневку в отведенном нам доме. Убогая печка без трубы, душила нас дымом. Старик хозяин, лет ста тридцати пяти, помнил Петра Великого и рассуждал о своем столетнем брате, как о молодце, которому еще жить да жить.

6 апреля. Суббота. Сильный дождь шел на протяжение нескольких часов и вымочил нас до нитки. Но воздух дышал весной и местность, по которой мы шли, вызвала чувство восхищения. И, если бы я не промок до костей, то любовался бы ею с большой охотой. На ночевку остановились в открытом поле, что не особенно приятно во время дождя. Шел проливной ливень, и бивуачные шалаши оказались для нас самой худшей защитой.

На рассвете забил барабан, но все уже встали. Не нужно было мыться – все были вымыты с ног до головы. О завтраке думать не приходилось, есть было нечего. Мы сушились у костров, но то, что обсыхало с одной стороны, тут же промокало с другой.

Как хорошо, что мы сохраняем в памяти счастливые часы нашей жизни. И хоть мы всегда недовольны своим настоящим, воспоминания услужливо предоставлюет нам прошедшее счастье, а воображение рисует радости в будущем. Как жаль, что счастья в настоящем не существует.

17 апреля. Среда. Сегодня ночью мой сосед по ночевке, весьма неприятный человек, вскочил с постели, испугавшись хозяйского мопса. Он кричал во весь голос и уверял, что это сам черт.

21 апреля Воскресенье. Светлое Христово Воскресенье пришлось встретить в захолустье белорусских деревень. Ни в одной из них не было церкви, поэтому полковому священнику в ночь с 20-го на 21-е пришлось разъезжать из батальона в батальон, чтобы славить Воскресенье Христово.

25 апреля. Четверг. Форсированные марши – худшее, что может быть на свете. Сегодня дорога шла через лес, окаймляющий озеро. За озером виднелась деревушка, назначенная для постоя. Нам следовало обойти вокруг озера, но сил почти не осталось. Обидно видеть квартиры и не иметь возможности попасть на них.

Мы выступаем в три часа утра и останавливаемся только вечером. Когда измученный усталостью являешься на место, единственным счастьем представляется свалиться в постель и заснуть.

Крысы мешали нам спать всю ночь.

11 июня Вторник. Вчера мы преодолели двадцать пять верст. Теперь я расположился на хорошей квартире, пребываю в окружении друзей и, кажется, счастлив. Но сердце мое терзает неотступная тоска. В порыве злости я виню в этом свое тщеславие, но также не могу не понимать, что причина этой тоски в стремлении служить Отчизне, а не пребывать в праздности.

12-го июня. Среда. Главные силы Великой армии переправились через Неман и заняли Ковно. Наполеон перенес туда свою главную квартиру. В нашей главной квартире, конечно, ожидали этой переправы, но никак не предполагали, что Наполеон предпримет ее так скоро и успеет переправить огромную массу войск в несколько часов.

13 июня Четверг. Во всех ротах полка, был прочитан Высочайший приказ и письмо Государя к фельдмаршалу графу Салтыкову.

Слова приказа ободряющим образом повлияли на дух всего войска. В них заключалось все, что нужно русской душе. Борьба готовилась на смерть. Роковой час настал, – война началась.

Флешбэк № 2
Письмо Мишеля Шарбонье, капитана La Grande Armée
Июнь 1812 год

Мой драгоценный друг Эмилия! Меня тревожит то, что я не получаю от вас вестей. Напишите мне хотя бы страницу о тех приятных вещах, которые наполняют моё сердце радостью и умилением.

Теперь спешу рассказаать о себе и своих приключениях. Несколько дней назад в лагерь примчалась почтовая карета, запряженная шестеркой лошадей, которые с трудом держались на ногах от усталости. В сопровождении были всего несколько гвардейских стрелков.

Из кареты вышел сам Наполеон, и к нему тотчас подвели лошадей. На одну из них сел сам император, на другую полковник. Служить проводником был назначен я.

Мы тотчас поскакали на берег Немана, где император выбрал место для переправы. Полковник доложил ему, что несколько дней назад я сам производил в этом месте рекогносцировку и хорошо знаю окрестности. Наполеон спросил меня, есть ли броды, через которые можно пройти, и где находятся главные силы русских. Я понял, что император желает знать, свободна ли дорога на Вильно[7]7
  Вильно – теперь Вильнюс


[Закрыть].

По возвращении в лагерь, я заметил перемену в настроении императора. Он был весел, и его несомненно удовлетворяла мысль о сюрпризе, который был уготован русским.

В ночь на двенадцатое июня мы перешли Неман, и я имел честь быть одним из первых, кто высадился на непреятельском берегу.

Император спешился с лошади на возвышении Понемунии и распоряжался переправой. Она производилась на трех лодках, которые перевезли несколько отрядов. Я сел на одну из них, где царило зловещее молчание, и во время переправы посволил себе по-молодечески пошутить. Сидевший рядом со мной офицер, тихонько произнес: «Здесь не смеются». Вытянув руку в сторону России, он продолжил: «Вот наша могила».

Глубокая темнота благоприятствовала нашим действиям, но мы оставались в неизвестности, не зная, где располагалась русская армия.

По мере того, как наши пехотинцы высаживались на неприятельский берег, они ложились на песок, прячась за небольшим возвышением. Но когда на правый берег Немана высадились около сотни наших солдат, в темноте послышался топот конских копыт, и неподалеку от нас появился усиленный взвод русских гусар. В темноте они легко узнавались по белым султанам на киверах.

Командовавший взводом офицер выступил вперед и прокричал на правильном французском языке: «Кто идет?». «Франция», – ответили наши солдаты. Русский продолжил: «Что собираетесь делать?». «Увидите, черт возьми!», – решительно отвечали наши стрелки.

Офицер скомандовал своим гусарам сделать залп, на который мы не ответили, и неприятельский взвод ускакал полным галопом.

Вот и все о первом дне на русском берегу. Вверяю свою судьбу Господу и верю в победу.

Милая Эмилия! Сердце мое, принадлежит только вам. Надеюсь, скоро заключить вас в свои объятия и покрыть миллионом поцелуев.

Глава 10
Со всеми подробностями

Филиппов сидел за своим рабочим столом и с неведомым ему доселе раздражением, разбирал документы по делу о смерти Файнберга. В этом деле ему не нравилось все. В голову приходили самые неожиданные мысли: например, подать в отставку или же бросить все, выйти из кабинета и погулять вдоль канала.

Он встал, подошел к окну и, распахнув обе створки, втянул носом сырой петербургский воздух, пахнувший морем, застоявшейся водой и скорой осенью.

Сегодня, после совещания со следственной группой, Филиппову предстоял доклад генералу Девочкину. По неизвесной ему причине, тот взял дело о смерти Файнберга под личный контроль, и это несколько напрягало. Оставалось надеяться, что оперативники и криминалист Лавленцов сегодня же внесут хоть какую-то ясность.

Первым в его кабинете появился криминалист Лавленцов.

– Заходи, Василий Ионович, – пригласил Филиппов. – Докладывай, не будем ждать остальных. Оперативникам расскажешь потом.

Криминалист сел, разложил на столе принесенные даокументы и, сделав паузу, начал докладывать:

– Экспертиза отпечатков со стакана из Общества коллекционеров не дали никаких результатов.

– Черт! – Филиппов раздраженно отшвырнул от себя бумаги, да так сильно, что они разлетелись по всему столу. – Этого я и боялся.

– Так или иначе – печальная данность, – ровным голосом прокомментировал Лавленцов.

– Подожди-ка… – Филиппов коснулся пальцем виска, что-то припоминая. – Постой-постой, Василий Ионович! Когда я говорил с мужиком из Общества коллекционеров, он, помимо общего описания внешности, заметил, что пивший из стакана визитер, был загорелым и похожим на иностранца. Напрягись, возможно, его отпечатки есть в интегированных иностранных системах.

– Попробую найти. – Пообещал Лавленцов. – Но будет трудно, сам знаешь, какое сейчас время.

– Попробуй – попробуй, – проворчал Филиппов и поинтересовался: – Что-нибудь еще?

– Отпечатки с чемоданов определенно принадлежат трем разным людям. Один из них – сам Файнберг, это подтвержено. Двое других неизвестны. Проверка по базе данных так же не дала никаких результатов.

– Замкнутый круг. – Буркнул Филиппов и посмотрел на Лавленцова. – Не находишь, Василий Ионович?

– Никак нет. – Ответил тот. – Сами знаете: сколько веревочке ни виться, а кончику быть.

– Ну, с кончиком не торопись. До кончика еще далеко. – Иван Макарович собрал со стола документы и выровнял их в аккуратную стопку, потом спросил: – С отпечатками на стакане сравнивал?

– Обижаешь, – протянул криминалист. Первое, что сделал.

– Идем дальше.

– На створке и оконном стекле дейсвительно отпечатки ладоней и пальцев Файнберга. Но есть и еще кое-что…

– Так-так… – заинтересованно придвинулся Филиппов.

– Помимо отпечатков Файнберга, – продолжил Лавленцов, – имеются отпечатки указательного и среднего пальцев другого человека, идентичные отпечаткам на чемодане.

– Дай-ка подумать… – Иван Макарович встал с кресла и начал расхаживать по кабинету, так ему лучше думалось. – Могу предположить, что сначала преступник помог Файнбергу выйти в окно, а потом стал искать в чемоданах… Что?

– Откуда мне знать? – пожал плечами криминалист. – Кроме марок в них ничего не было.

– Как не осторо-о-о-ожно. – протянул Филиппов и покачал головой. – Профессиональный преступник не оставил бы столько отпечатков.

– Если позволишь, высказать свою точку зрения, – заговорил Лавленцов.

– Давай, высказывай.

– По моим личным ощущениям, преступник был в крайне возбужденном состоянии. Им двигала какая-то всеобъемлющая, неконтролируемая страсть.

– Вот только не говори мне, что Файнберг был педерастом, – лицо Филиппова скримвилось в гримасе.

– Насчет педерастии сведений нет. Однако готов предположить, что страсть была немного иного рода.

– Желание обладать конкретным раритетом? – предположил Филиппов.

– Не думаю. – Криминалист задумчиво покачал головой. – У коллекционеров такие вопросы решаются просто. Иной, за старинную марочку готов отдать последнее: машину и дом. – Он вытянул указательный палец, словно грозя. – Вдумайся, Иван Макарович, за марку, за огрызок бумажки – дом

– Значит, ты предполагаешь, что подобный вопрос решился бы покупкой или обменом? – спросил Филиппов.

– Так точно, предполагаю.

– Согласен. Выкладывай, что у тебя еще?

Лавленцов вытащил из пачки бумаг ту, что нужно и протянул Филиппову:

– Сегодня пришло заключение судмедэксперта.

Иван Макарович сел в свое кресло и распорядился:

– Рассказывай. Потом почитаю.

– Если кратко и по сути: причина смерти Файнберга – падение с высоты. Полученные травмы, включая те, что повлекли смерть, говорят об этом.

– И все? – разочарованно проронил Филиппов.

– Не только…

– Что у тебя за привычка?! – с возмущением воскликнул Иван Макарович. – В час по чайной ложке! Только не говори мне, что любишь во всем порядок. Ты не порядок любишь, ты издеваешься!

– Не скрою, мне свойственна обстоятельность, – склонил голову Лавленцов. – Ведь я не вошь на гребешке, прыгать с темы на тему.

– Давай, говори!

– На теле Файнберга имеются следы, не характерные для падения с высоты.

– Например?

– Например, синяки на шее. Такие бывают, когда душат руками.

Филиппов на мгновенье притих, потом отрывисто спросил:

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. – Подтвердил криминалист и вдруг чихнул.

– Будь здоров, – буркнул Иван Макарович и замолчал, глядя на Лавленуцова, словно опасаясь нового поворота или подвоха.

Тот, вдруг спросил:

– Ты же понимаешь, что это значит?

– Понимаю. – Сказал Филиппов. – Так бывает, когда убийца испытывает чувство личной неприязни или пребывает в состоянии аффекта.

В этот момент в кабинет ввалились оперативники Григорий Румянцев и розовощекий здоровяк Станислав Расторгуев.

– Здравия желаю!

– Разрешите войти?

Филиппов энергично потер руки и распорядился:

– Садитесь, докладывайте о результатах, и не дай вам Бог меня разочаровать!

Последнее замечание могло показаться угрозой, хотя на самом деле являлось приглашением к разговору.

– Давайте, я буду первым, – сказал Румянцев.

– Будь! – Иван Макарович в запале сверкнул глазами. – Сначала о тех двоих: парне и девушке, что побывали в Обществе коллекционеров. Что-нибудь прояснилось?

– Просмотрел записи камер в окрестостях. Они не попали ни на одну.

– Да, быть такого не может! – возмутился Филиппов

– Все дело в том, что там и камер практически нет, много слепых зон, да и здание стоит на канале.

– Черт! Задницей чувствую, что они причастны к гибели Файнберга. И, ведь, как хитро и умело действуют! Нет никаких зацепок, и всегда на шаг впереди! – Иван Макарович перевел взгляд на Расторгуева: – У тебя что-нибудь есть?

Тот покряхтел и положил на стол Филиппова флэшку.

– Здесь видеозапись с камеры на подъезде старухи-свидетельницы, с которой видно подъезд Файнберга. На его подъезде камера отключена – это правда.

– Я посмотрю. – Иван Макарович смахнул флэшку в ящик стола. – Потом. А сейчас докладывай, что там на записи, и со всеми подробностями.

– На записи можно различить, что в момент подения тела у подъезда Файнберга стояла светлая легковая машина, которая через две минуты уехала.

– Люди были?

– Внутри машины? – уточнил Расторгуев.

– Да хоть где! В машине, на улице, на газоне! – прорычал Филиппов.

– На записи не видно. – Сдержанно обронил Расторгуев. Ему устроили разнос и он не знал как на это реагировать.

Иван Макарович замолчал и спустя минуту, чуть успокоившись, спросил:

– Марка машины есть? Номер? Хоть что-нибудь видно?

– На записи ничего не разглядеть. Там кусты и обзор частично закрывает беседка между домами. Плюс – темнота.

– Необходимо разыскать ту машину, выяснить имя владельца и узнать, что он делал у подъезда Файнберга в момент происшествия. Еще лучше – установить его причастность или непрчастность к убийству.

– Так точно… – без энтузиазма в голосе ответил Станислав Расторгуев.

– Знаю, что это сложно, – сказал Филиппов. – И все же надо попробовать. Я бы советовал обойти все квартиры первого и второго этажа. Выше не надо, оттуда марку и номерной знак не разглядеть.

– Так точно. – Повторил оперативник. – Но я уже обходил.

– Все сто процентов? – спросил Фииппов.

– Конечно же нет. Кто-то не открыл, кого-то не было дома.

– На этот раз обойди всех. И без результата не возвращайся!

– Есть, без результата не возвращаться.

– В прошлый раз я просил тебя поговорить с приятелем Файнберга Карасевым. Есть результат?

– Есть-то есть, но он вам вряд ли не понравится. – Расторгуев опустил глаза. – Со слов жены вчера утром Карасев пропал.

– Как это пропал? При каких обстоятельствах? Что она рассказала?

– Ему позвонили утром и вызвали на допрос. По-крайней мере, так Карасев сказал жене. – Расторгуев положил на стол перед Филипповым еще одну флэшку. – Здесь запись с подъездной камеры.

– Ну-ну-ну! – Иван Макарович замахал рукой, визуально ускоряя движение разговора.

– В девять тридцать камера зафиксировала Карасева, выходящим из подъезда. На камеру так же, попали парень и девушка, с которыми он встретился.

– Это они! Я уверен! Теперь мы знаем, как они выглядят! – Филиппов вскочил с кресла. – Приехали на машине?

– Автомобиль если и был, на запись не попал.

– Ах, как жаль…

Расторгуев продолжил рассказывать:

– Через полчаса на камеру снова попал Карасев. Он сел в автомобиль Тойота светло-серого цвета с неустановленным номером и куда-то уехал.

– В свою машину? – не понял Иван Макарович.

– Его машина стоит во дворе.

– Значит, в машину тех двоих? – следователь ненадолго задумался. – Это что же выходит? Они, как и в случае с Обществом коллекционеров, представились работниками правоохранительных органов и похитили Карасева?

– На этот вопрос ответить затрудняюсь. – Признался оперативник.

– Да здесь куда ни ткни, одни затруднения, – Филиппов подвел итог и приказал: – Сегодня же займись этой машиной. Проверь дорожные камеры, видеонаблюдение госучереждений, частных компаний и прочее. Прошу, отследи мне эту машину, определи номерные знаки и в каком направлении она уехала.

– Вы сказали заняться той, что была у подъезда Файнберга! – запротестовал Расторгуев. – Мне что, разорваться?

– А это уж, как захочешь. Можешь разорваться, если это поможет делу… – Чуть помолчав, Иван Макарович снова заговорил, но его тон стал менее приказным. – Ну, хорошо… Завтра к дому Файнберга поеду я сам. Обход жильцов проведу без тебя. Только вот, что скажу: может оказаться, что это одна и та же машина, с какой стороны ни зацепи. Что еще рассказала Карасева?

– Те двое, парень и девушка, приходили к ней домой.

– Зачем?

– Просили варшавский адрес Файнберга, и она его дала. – Ответил оперативник.

– Зачем им адрес? Объяснили?

– Якобы для того, чтобы что-то выслать по почте.

Филиппов придвинул к себе вторую флэшку Расторгуева, выдвинул ящик и тоже смахнул туда. Потом глубокомысленно изрек:

– Думаю, соврали. Теперь нам предстоит выяснить их истинные намерения. Не догадался взять у Карасевой варшавский адрес вдовы Файнберга?

– На всякий случай взял.

– Молодец! – Иван Макарович раскрыл блокнот и протянул Расторгуеву ручку. – Запиши!

Тот вынул из кармана свою записную книжку и старательно переписал из нее адрес Файнбергов.

– Надо бы предупредить ее, – сказал Расторгуев.

– Об этом не волнуйся, сам позвоню. – Филиппов посмотрел на Румянцева. – На прошлом совещании я приказал тебе запросить расшифровку телефонных звонков Файнберга. Сделал?

– Расшифровка будет готова завтра. – Ответил он.

– Медленно работаешь, дорогой.

– Я-то причем?! – возмутился Румянцев. – Пока оформил запрос, пока отослал… На все нужно время.

– Ну, так вот тебе еще одна головная боль: теперь нужна расшифровка телефона Карасева. Надеюсь, эту сделаешь быстро.

– У каждого оператора свои сроки предоставления информации.

Филиппов поднялся, уперся руками в стол и обвел взглядом сотрудников:

– Слушайте все. Первоочередная задача – ищем машины и тех двоих – парня и девушку. – Он перевел глаза на Лавленцова. – Сначала сам просмотрю записи видеокамер, потом передам их тебе.

– Сделаю все, что могу. – Ответил тот.

– Ну, а теперь доведи до сведения оперативников то, что рассказал мне. Я ухожу на доклад к генералу Девочкину.

Выйдя за дверь, Филиппов раскрыл блокнот и на ходу позвонил вдове Иосифа Файнберга.

– Здравствуйте! Филиппов Иван Макарович, веду дело о смерти вашего мужа. Простите, не знаю вашего имени отчества.

– Светлана Васильевна, – представилась женщина. – Но мне от вас уже позвонили.

– Теперь мне необходимо побеседовать с вами. В Санкт-Петербург не собираетесь?

– Нет-нет! Ни за что! Тело мужа в Варшаву отправят родственники. Я очень боюсь летать.

– Ну, хорошо, я что-нибудь придумаю. Возможно, пришлю к вам кого-нибудь. И, вот еще что! Ни в коем случае не открывайте дверь незнакомым людям!

– Не буду.

Закончив разговор, Филиппов пробурчал:

– Она и вправду тепленькая.

Глава 11
Одиннадцать

Водителю такси пришлось отклониться от маршрута, чтобы до прибытия на Московский вокзал забрать из дома Лутонина его чемодан. Элина сидела на заднем сидении рядом с Богданом и смотрела в окно. В который раз она убеждалась в том, что Санкт-Петербург волшебный город. В атмосфере старинных зданий, дворцов и темных каналов таилась нераскрытая тайна. Взгляд Элины скользил по фасадам, пытаясь проникнуть в сокрытые миры, хранимые за стенами зданий

Богдан был менее поэтичен, его беспокоило лишь одно: успеть до отправления поезда.

На вокзал они приехали вовремя, без спешки добрались до перрона, у которого стоял поезд Санкт-Петербург – Москва. Перед тем, как скрыться в тамбуре своего вагона, Лутонин предупредил, что зайдет навестит их после отправления поезда.

– Зачем? – поинтересовался Богдан.

– По личному вопросу. – Сказал аспирант.

Все так и вышло, как только поезд тронулся, Элина и Богдан разместились в своем люксе, в дверь постучали.

– Надолго не задержу, заранее извиняюсь, – входя в купе, сообщил Лутонин. – У меня огромная просьба.

– Давай побыстрей, – пробурчал болгарин. – Спать хочу.

Аспирант умоляющим голосом обратился к Элине:

– Всего на пару минут…

– Ну? – ответила та.

– Пожалуйста, покажите мне ту открытку. У меня есть только ее фотография.

– Прошу. – Элина по-быстрому достала пакет с открыткой, чтобы не задерживать аспиранта.

– Благодарю… – Лутонин с благоговением вытащил из пакета открытку и приблизил ее к глазам. – Боже мой… Живая история!

– Надеюсь, она поможет вам в работе над диссертации.

Аспирант сдержанно рассмеялся.

– Еще два дня назад я даже не смел мечтать о таком.

– В дальнейшем, если открытка понадобится, вам придется обратиться к вдове Иосифа Файнберга. Профессор Навикас знает. – Объяснила Элина.

– Да-да, конечно, я понимаю. – Лутонин отдал ей открытку и снял очки, чтобы протереть их платком. – Бывают же такие повороты судьбы! Я бы сказал, счастливые.

– Когда вы отправляетесь в архив?

– Завтра утром.

– Давайте условимся, дня через два, мы с вами должны встретиться. – Предложила Элина. – Мне интересно, чем закончатся ваше знакомство с дневником Александра Курбатова.

– Непременно, – согласился Лутонин. – Но при встрече вы еще раз покажете мне этот раритет. Для меня он больше, чем открытка или письмо. Он – свидетельство жизни реального человека и часть истории.

Когда Лутонин ушел в свой вагон, в купе повисла неловкая пауза.

– Завтра утром рано вставать, – наконец сказала Элина.

– Да-да… – рассеянно произнес Богдан.

– Давай спать.

– Погоди, нам надо кое-что обсудить. – Болгарин сел на свою постель и вытащил ноутбук. – Сегодня я полдня просидел в интернете.

– Зачем? – не без интереса спросила Элина.

– Искал информацию о Несвижском замке.

– Тому самому, что упоминался в письме? – Удивилась Элина.

– Когда-нибудь слышала про сокровища Радзивиллов? – спросив, Богдан в ожидании, уставился на Элину.

Она неопределенно помахала рукой.

– Что-то, где-то… И, кстати, замок все еще существует?

– Вполне себе цел, и находится на территории Белоруссии.

– Надо же…

– Значит, не слышала?

– Хватит спрашивать. – Элин а не хотела затягивать разговор. – Рассказывай, но только не долго.

Богдан опустил голову, чуть подумал, потом посмотрел на Элину. Его взгляд был неподвижен, словно он смотрел внутрь себя.

– Семейство Радзивиллов – древнейший дворянский род. Наследство в их семье передавалось по мужской линии и непрерывно преумножалось. Перед началом войны Наполеона с Россией, хозяином Несвижского замка был князь Доменик Радзевилл, подданный российского императора. Но он совершил предательство и примкнул к войскам Бонопарта.

– Хватит про Радзивиллов. – Прервала его Элина. – Что там с сокровищами?

Богдан даже не посмотрел на нее. Было видно, что он с головой ушел в свой рассказ.

– По преданию, сокровища хранились в тайном помещении, называемом «скоробцом», который мог находиться в самом замке или же в подземном лабиринте под ним. Конкретное место ни в одном документе не названо. Послушай… – Богдан заглянул в свой телефон и стал читать:

– «Посещение родовой сокровищницы описал в своем донесении императрице Екатерине II князь Николай Васильевич Репнин, в 1784 году сопровождавший в Несвиж последнего короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского: „…после блестящего фейерверка и обеда на триста персон король спустился в подземелье – фамильную сокровищницу. Мы увидели слитки золота, сложенные до самого потолка. Золота было на сотни пудов, множество вещей из этого металла, да двенадцать апостолов из золота и серебра, усыпанных драгоценными камнями…“».

– Что за апостолы? – заинтересовалась Элина.

– Слушай дальше, потом объясню. – Богдан продолжил читать, глядя в телефон:

– «И еще одно свидетельство существования скульптур апостолов, уже от министра иностранных дел Российской империи Адама Адамовича Чарторыйского: „Богатый замок в Несвиже. … Одних только украшений собралось на пять или десять миллионов дукатов. Драгоценные коллекции оружия, книг, бриллиантов. Но нет ничего дороже, чем коллекция двенадцаати апостолов, пять из них из чистого золота и усыпаны драгоценными камнями“».

– Неужели ты думаешь, что их до сих пор не нашли? – усмехнулась Элина. – Что за доверчивось, ей Богу! Иногда ты становишься похож на ребенка.

Богдан вспыхнул и, несмотря на прежнюю задумчивость, внезапно кинулся спорить. Его глаза сверкали азартом, слова срывались с губ очень быстро.

– Я убежден, что между письмом француза и сокровищами Радзивиллов прямая связь! – воскликнул он и начал махать руками, как будто создавал вокруг себя вихрь убедительных аргументов.

– Я так не думаю, – равнодушно проговорила Элина и опрокинулась на подушку. – Давай лучше спать.

– Ты помнишь содержание письма?

– Его перевод, – уточнила Элина.

– Профессор Астахов сделал приблизительный, беглый перевод текста письма, интерпретируя французское слово «splendeur» как великолепие. Я заглянул в словарь и выяснил, что у этого слова есть множество значений. – Богдан вдруг замолчал, и Элина поторопила:

– Ну, говори!

– В том числе, оно из его значений – сокровище.

– Ты обещал рассказать про апостолов, – напомнила Элина и повернулась к нему лицом. В ее глазах понемногу разгорался интерес.

– О! Это очень интересная история! Клянусь, что тебе понравтся. – Богдан приступил к рассказу с таким пылом, как будто их разговор был не просто обменом мнениями, а реальным спором. В его голосе сквозила убежденность, в движениях – энергия, словно этот спор был способом освободить эмоции. – В свое время двенадцать золотых фигур в полный рост с драгоценными камнями, стояли в алтаре костела близ Несвижа. Но потом, учитывая нереальную ценность этих статуй, их перенесли в сокровищницу замка. Однако в ноябре тысяча восемьсот двенадцатого года, когда замок захватили русские войска под командованием генерала Тормасова и адмирала Чичагова, апостолов в скарабце уже не было.

Слушая Богдана, Элина повернулась к нему спиной:

– Все это враки. Ты говоришь, что апостолов было двенадцать, а в письме французского офицера упоминанается одиннадцать. И заметь, об апостолах там нет ни слова.

– Обычная конспирация. Француз был бы круглым дураком, если бы написал про апостолов. Что касается их количества, то именно в этом и заключается главное доказательство!

– Пожалуйста, не темни.

– В источниках, которые я нашел в интернете, есть интересный факт. В тысяча восемьсот девятом году, за три года до войны с Наполеоном, в замке была составлена опись Несвижской сокровищницы. В ней упомянуты фигурки апостолов, но уже не двенадцать, а только одиннадцать. Есть мнение, что одну из них переплавили, и золото пошло на оплату долгов Доминика Радзивилла или кого-то из его предшественников. Из чего следует, что француз, писавший письмо, знал о чем говорит.

Элина села на постели и достала из сумки открытку. Изучив ее, протянула Богдану.

Тот с минуту изучал рукописный текст, потом медоленно произнес:

– Мишель Шарбонье, так звучит его имя. Хотелось бы знать, о чем он писал своей дорогой Эмилии в предыдущем письме. Не зря же он умолял сохранить то письмо до его возвращения. Вероятно, в нем были какие-то подробности или описание места. То, что он послал его после оставления Несвижского замка да еще не армейской почтой, а с оказией, разве не аргумент?

– Думаешь, в том письме он рассказал, где спрятаны фигурки апостолов? – уточнила Элина.

– На это остается только надеяться. – Ответил Богдан.

– Глупости. Фантазии, порожденные старинной открыткой. Нас от Мишеля Шарбонье отделяют больше двухсот лет. Надеяться на то, что за это время кто-то другой не прошел по этому пути, и не нашел фигурки апостолов – глупо.

– А кто тебе сказал, что я собрался их искать? – поинтересовался Богдан.

– Я лишком хорошо тебя знаю, – проговорила Элина. – Вижу тебя насквозь.

Богдан подхватился с места, однако в тесном купе идти было некуда, и он снова сел.

– Понимаю, все, что я сказал – недостаточно убедительно.

– Ну почему же, сама по себе информация интересная. Однако к открытке ее никак не пришьешь.

– А что, если найти предыдущее письмо? – произнес Богдан.

– Что? – Элина уставилась на болгарина и на мгновенье застыла.

– Если найти письмо, которое Шарбонье просил сохранить Эмилию?

– Ты сам себя слышишь? – с сарказмом в голосе спросила она.

Богдан взволнованно запустил в волосы пятерню и взъерошил их. Минуту помолчав, он снова заговорил:

– Неужели не понимаешь, что все само идет в наши руки? – он глядел на Элину так, словно пытался передать ей хоть частичку своего воодушевления.

– Не понимаю. – Ответила та.

– Нужно лишь поверить и захотеть. – Продолжил Богдан, при этом голос его был полон решимости, а глаза сверкали желанием добиться своего. – Я уверен, что в наших в руках ключ к величайшей тайне, которая изменит всю нашу жизнь!

– Глупости. – Чуть слышно обронила она.

– Посмотри на это с другой стороны! Ведь если мы не рискнем, мы не узнаем правды.

Элина поднялась со своей постели и, ни слова не говоря, вышла из купе. Минут через пять вернулась с двумя стаканами горячего чая. Она поставила их на стол, вытащила из кармана пачку печенья и развернув, предложила Богдану.

– Будешь?

Тот отрицательно помотал головой, и Элина заговорила:

– Ну, предположим, все так и есть. Но с чего ты решил, что Мишель Шарбонье знал, куда были перепрятаны апостолы?

Богдан словно ждал этого вопроса: