Текст книги "#Лисье зеркало"

Луизе отчего-то представился элегантный Фабиан, хихикающий над карикатурой и манерно прикрывающий рот рукой, а также насупленный герр Мейер, ухмыляющийся в усы. Тряхнув головой, она попыталась отогнать странные образы.

– Вы очень хорошо рисуете для рядовой швеи, чувствуется уверенная рука, – задумчиво продолжил Петрик. – Вы, случаем, не брали уроки?

– Н-нет… я всего лишь самоучка, – сбивчиво ответила Лу.

– Да бросьте скромничать, я же вижу. К тому же я уже несколько лет не общался с девушками, демонстрирующими такие утонченные манеры. Признайтесь, в чем ваш секрет? – продолжил он расспросы.

– Я… я… – Луиза нервно сцепила руки, не зная, куда деть глаза. – Я обучалась вместе с господскими детьми, – наконец нашлась она.

От дальнейших расспросов ее спас Густав, возникший как никогда вовремя. Взяв Луизу под руку, он обратился к председателю:

– Боюсь, нам придется покинуть собрание чуть раньше. Не так много интересных докладов, а у нас на сегодня еще есть планы.

– Конечно-конечно, увидимся через неделю. – Петрик задумчивым взглядом проводил их до дверей, заметив, как испуганно художница вцепилась в своего спутника, будто покидала место бедствия.

Оказавшись на улице, Луиза перевела дух и осознала смысл последней фразы Густава. Она спросила:

– О каких планах вы говорили, герр Юнсон? Я ничего такого не знаю.

– Лиза, вы столько сделали для Комитета и особенно для меня. – Он покровительственно улыбнулся. – Мне хотелось бы сделать вам подарок.

– Подарок?

– Сегодня мы идем в ресторан. Уверен, вы будете в восторге! – И он свистом остановил проезжавшего мимо них извозчика.

***

Отель «Богемия» считался до переворота одним из самых шикарных в столице, и не менее знаменит был ресторан при нем. За последние годы отель перестал быть отелем, ресторан – доступным только сливкам общества, а само величественное здание растеряло часть своего великолепия. Даже с улицы было видно, что часть витражных окон забрана простыми стеклами, а лепной государственный герб над входом расколот, словно кто-то метнул в него камень.

Густав галантно придержал дверь, пропуская Луизу внутрь. Ковры отсутствовали, но паркет был добросовестно натерт мастикой. Молодой человек вновь взял спутницу под руку, увлекая ее дальше в зал, откуда доносились приглушенные звуки музыки.

В ресторане было необычайно жарко, слишком для такой теплой весны, и это подчеркивали стены, выкрашенные в терракотовый цвет. Луиза отметила, что она давно не видела такого количества богато одетых людей. Видимо, «Богемии» удалось сохранить остатки престижа. Раскрасневшиеся лица мужчин сильно контрастировали с накрахмаленными белыми воротничками, а веера дам лениво вздымались и опускались.

Официант проводил пару к свободному столику, вручил меню и удалился. Густав взял на себя выбор блюд и напитков, поэтому у Луизы выдалась минутка осмотреться. В глаза бросалось, что со стен сняли все картины – на их месте остались неестественно яркие прямоугольники. Льняная скатерть вызвала у нее недоумение – она лежала швом вверх, будто ее перевернули, едва предыдущие посетители покинули столик.

Густав выбрал семгу, запеченную с овощами, а к ней – красное сухое вино. Память Луизы раскрывала все новые страницы книги о хороших манерах и настойчиво указывала ей на неправильности вокруг, хотя уже четыре года девушка жила самой простой и скромной жизнью. Так, некстати вспомнилось, что вино к рыбе следует подавать белое. В крайнем случае, розовое игристое.

– Давно хотел расспросить вас, милая Лиза, – наконец обратился к ней Густав. – Откуда вы? Как оказались в таком месте, как наша фабрика? Не скрою, вы разбудили мое любопытство… Среди всех этих деревенских простушек вы слишком выделяетесь.

После каверзных вопросов герра Йохансона она была готова к ним и со стороны Густава, поэтому с легкостью изложила свою историю в правильном виде.

– Я сирота и выросла в очень богатом доме, – уверенно начала она. – Мне удалось получить кое-какое образование, разумеется, в пределах домашнего. А после всех этих перемен мне пришлось покинуть ту семью и поселиться в рабочем общежитии. Остальное вы знаете.

– Что ж, я мог предположить нечто подобное, – удовлетворенно кивнул молодой человек.

– Расскажите немного и о себе, ведь и я о вас почти ничего не знаю. – Луизе было действительно интересно все, что связано с Густавом.

– Если вам так любопытно. – Было заметно, что он ждал этого вопроса. – Известно ли вам, где берет начало Комитет?

– Нет, неизвестно. – Она удивилась такому вопросу.

– Тогда я расскажу вам. – Густав отложил вилку с ножом и подлил вина в оба бокала. – Пять лет назад я был юным и наивным сыном торговца. Родители желали для меня всего самого лучшего, и поэтому я пошел в университет. С одной лишь оговоркой, – он невесело усмехнулся. – После окончания я все равно буду лавочником, как и отец. Едва поступив, я познакомился с будущими однокурсниками, и те пригласили меня за город, чтобы отпраздновать. К тому же намечалась интересная компания, состоящая из молодых вольнодумцев.

– И вы не побоялись?

– Об этом я узнал, лишь когда встретился с ними, – честно ответил Густав, но тут же добавил: – Впрочем, знай я это наперед, и тогда не изменил бы своего решения. Только представьте себе, Лиза, это и было первым собранием Комитета, и я был в числе первых его членов.

– Выходит… вы стоите у истоков всего, чего добился Комитет на сегодняшний день, – изумленно пробормотала Луиза. – Я и не догадывалась, насколько вы преданы своему делу, герр Юнсон.

– Именно так. – Молодой человек важно кивнул и продолжил: – Проникшись идеями герра Мейера, я оставил отчий дом и все его блага, чтобы послужить на пользу рабочему классу. Хоть я и не ворочаю документами и казной, вы сами видите, насколько важен мой труд. Именно поэтому я так рад, что вы рядом. – Он заглянул Луизе в глаза.

Она зарделась и опустила взгляд в тарелку с остывающим кушаньем. Чтобы отвести разговор от своей персоны, спросила:

– Так вы со всеми председателями лично знакомы?

– Разумеется. И с Жоакином Мейером в том числе. – Густав сделал большой глоток терпкого вина.

Не в первый раз Луиза отметила, как все гордятся знакомством с главой Комитета, пусть даже и шапочным. Раньше так кичились связями только с высокородными особами, такими как ее отец.

– Сказать по правде, вы дороги мне не только вашей бесценной помощью в работе. Вы уникальная девушка. Не перестаю удивляться, как естественно и органично вы смотритесь и на фабрике, и в шикарном ресторане. К тому же вы очень красивы, Лиза.

Вино уже успело слегка успокоить ее волнение, поэтому Луиза не смутилась, услышав такой прямолинейный комплимент, и даже решилась на него ответить:

– Я тоже хочу поблагодарить вас за это время, что мы провели вместе. Если бы не вы, я никогда бы не взялась вновь за карандаш. С вами мне легко и безмятежно…

Какое-то время они молчали, обдумывая слова, сказанные друг другу. В зале прибавилось людей, отчего музыка стала совсем не слышна. Луиза возобновила беседу:

– Шумно, как в нашем общежитии по вечерам, когда все возвращаются с работы. – Она улыбнулась. – Не хватает только хлопающих дверей. Как вы с этим миритесь? Должно быть, это неловко – покинуть домашний уют и жить как все простые рабочие…

– О нет, к сожалению, я не настолько непритязателен, – рассмеялся Густав. – Теперь мой дом – «Богемия», я снимаю в отеле небольшую комнату. Живу достаточно уединенно, чтобы заниматься работой в тишине. К слову, вы тоже можете поселиться в месте получше, если вас так угнетает суета общежития. Например, здесь же.

– Что вы имеете в виду? Боюсь, мне это не по средствам. – Луиза пожала плечами.

– Вы же не думаете, что ваша работа останется без вознаграждения? – приподнял он брови. – Комитет щедр к тем, кто оказывает ему содействие. А вы поможете ему заработать множество голосов на предстоящих выборах.

– Признаюсь, я вовсе не думала о деньгах. Только не подумайте, что я лукавлю или кокетничаю! – Она раздосадованно закусила губу.

– Милая Лиза, я просто не способен приписывать вам такие банальности! Однако здесь становится совсем душно…

– Уже так поздно! Думаю, мне пора вернуться домой. – Луиза заторопилась, впервые за вечер обратив внимание на время. – Рабочая неделя еще не окончена… – добавила она виновато.

– Как бы мне ни хотелось не отпускать вас, вы совершенно правы, – вздохнул Густав. – И, как радушный хозяин, я обязан проводить свою гостью… – Он подозвал официанта и попросил записать ужин на его счет.

Подав девушке плащ у выхода из отеля, он придержал ее за плечи и заглянул в глаза. Луиза задержала дыхание.

– Не устаю любоваться твоими глазами, – прошептал он, приближая к ней свое лицо. – Изменчивые, как вода в бликах солнца. – Он осторожно прикоснулся к ее губам, словно опасаясь, что девушка его оттолкнет.

Но она этого не сделала, лишь прикрыла глаза, навеки запечатлевая в памяти нежный поцелуй своей первой любви.

***

Зеркальце Луизы было меньше ее ладони, и ей никак не удавалось разглядеть себя как следует. Она поворачивала его, видя то бледный лоб, то щеки, то острый подбородок. Луиза знала, что ее лицо чуть вытянулось с возрастом, что нос прям и тонок, а глаза голубые с желтизной у зрачка – знала каждую свою черту. Теперь же ей хотелось увидеть себя глазами Густава, ведь тот сказал, что она красива. Но у нее не получалось – отражение было прежним. Вздохнув, Луиза убрала зеркальце подальше, и вовремя: смена начиналась.

– Уже десятка нет, – шепнула ей Хелена. – Смотри, места пустые.

Луиза нахмурилась. Действительно, некоторые из столов пустовали, и в цеху стало на десять швейных машинок тише, а у входа висел список, написанный красным карандашом. Она была уверена, что Анхен ее не тронет и не посмеет выгнать, ведь Лу знала ее секрет. Фрекен Монк была не из тех, кто показывал свои слабости.

– Раз уж ты теперь одна из них, то могла бы… хоть что-то сделать, – устало добавила Хелена, глядя вперед и будто бы ни к кому и не обращаясь.

Луизу терзали сомнения, которыми она ни с кем не могла поделиться. С одной стороны, она понимала, что все происходящее на фабрике совершенно неправильно и не соответствует целям Комитета. Среди работниц царило уныние, даже на лекциях больше никто не улыбался. Под глазами Хелены залегли темные круги, а брови Маришки были постоянно сердито сдвинуты.

С другой стороны, Луиза, как и всегда, опасалась, что ее не воспримут всерьез и ситуация станет только хуже. Иногда ей хотелось высказать все Густаву, но тот мог воспринять неудачу предвыборной кампании на фабрике на свой счет и разочароваться в своих способностях. Этого Луиза не могла допустить. Ей нужен был другой выход. Силуэт застегнутой на все пуговицы Анхен скользил по второму этажу, устрашая и угнетая. Луиза сжала зубы и вновь раскрутила трескучее колесо машинки.

Во вторник она пошла вместе с Густавом на собрание. Луиза немного опасалась настырного герра Йохансона, но деликатное пожатие руки любимого придало ей сил и уверенности. Она хотела быть рядом с ним, помогать ему, разделить с ним его труд. Но уже в зале биржи им пришлось расстаться: Густава позвали в дальний конец комнаты, чтобы выдать новые манифесты из главного штаба, – лекторам нужно было внимательно изучить их и вместе придумать, как донести до своих слушателей основные положения.

Побродив среди людей, Луиза не нашла себе подходящего места, а потому подошла к сцене, которая пустовала. Как и всегда. Еще ни разу Луиза не видела, чтобы участники собрания поднимались туда, – все доклады зачитывались из зала. По сути, сцена была небольшим возвышением, примерно Луизе по пояс, выкрашенным в тот же рыже-коричневый цвет, что и весь пол в здании. У края краска стерлась, обнажив островок светлой древесины, – значит, когда-то на ней все же выступали. В складки занавеса въелась пыль, кулис не было. Луизе вспомнилась ослепительная в своем вычурном великолепии сцена оперного театра в день его открытия.

Ей было десять. Тогда ставили традиционную мистерию в честь осеннего равноденствия, и Его Величество со свитой удостоил представление своего внимания. Луиза сидела в изукрашенной золотом и лепниной ложе, через одну от королевской семьи, и впервые рассматривала не наряды принцессы и фрейлин. Действо полностью захватило ее, она ловила каждое слово актеров, а ее пульс повторял ритм музыки. Сюжет заключался в том, что великий конунг в ночь Самайна, когда грань между мирами очень тонка, отправился в страну мертвых, Хель, за своей возлюбленной. Он прошел через множество испытаний, доказывая свою доблесть, но спасти любимую не смог.

Хотя на сцене появлялось множество пляшущих чудищ, больше всего Лу испугал хор мертвых королей. Они зловеще предупреждали конунга о недолговечности земной власти. В тот момент Луиза даже оглянулась на королевскую ложу, чтобы проверить: не испугался ли король Иоганн? Но тот был безмятежен. Улыбаясь, монарх наблюдал сцену в фарфоровый бинокль и похлопывал себя снятыми белыми перчатками по высокому голенищу сапога.

Все еще глядя на пыльный занавес биржевой сцены, Луиза вполголоса повторила последние строки жуткой арии мертвецов, той самой:

 
Умом и силой наделен ты, гордостью и честью,
Властитель ты, и в этом спору нет.
Но пусть не станет голос наш в ушах твоих лишь лестью:
Сколь много б ты ни одержал побед
Среди бесчисленных сражений круговерти,
Однако помни, будучи живым, о смерти.
 

– Не думаю, что на этой сцене показывали нечто подобное. Но пару раз здесь проводился аукцион.

Вздрогнув, Луиза обернулась и увидела Петрика Йохансона. Его нелепую конопатую мордашку растягивала широкая дружелюбная улыбка, но она все равно внутренне похолодела.

– Знали ли вы, уважаемая фрекен Вебер, что животные одного вида чуют друг друга на огромном расстоянии? – Он задумчиво провернул массивный серебряный перстень на указательном пальце. Сделав полный оборот, изображенный на нем герб занял прежнее положение. – Я не могу осуждать вас за скрытность. Наоборот. Приношу вам глубочайшие извинения за свою бестактность. Клянусь более не тревожить ваше прошлое.

Какое-то время они испытующе смотрели друг на друга.

– Я принимаю ваши извинения. – Девушка слегка склонила голову и вновь пристально посмотрела на своего необычного собеседника.

– Теперь, когда недоразумение между нами исчерпано, хочу расспросить вас о работе, – привычно бодрым голосом затараторил он. Перемена в его интонациях слегка сбила Луизу с толку.

– Не совсем понимаю, о чем вы.

– Хотел узнать у вас о настроениях в вашем коллективе. Фрекен Монк редко радует нас своим присутствием, а Юнсон скорее философ, чем политик. Вы же наблюдаете изнутри. Так что скажете? Все ли готовы отдать за нас свои голоса? – Он взял Луизу под руку и повел по периметру зала, приглашая к обстоятельной беседе. Его макушка едва возвышалась над ее плечом.

Это был шанс. Единственный реальный шанс помочь фабрике и женщинам, пострадавшим от рук Анхен.

– Герр Йохансон, я бы хотела поговорить… я бы хотела, чтобы вы внимательно меня выслушали… и в первую очередь я прошу, чтобы вы не винили во всем Густава. То есть герра Юнсона. Он здесь совершенно ни при чем.

– Вы меня пугаете. Давайте без обиняков, выкладывайте, в чем дело. – Петрик нахмурился.

Мучительно осторожно подбирая слова, Луиза рассказала ему обо всем, что произошло на фабрике за последние месяцы: о новых правилах, плакатах, укороченном обеде и об отрезанной косе Хелены. Время от времени она возвращалась к тому, что все это происходило без ведома Густава, а работницы так боялись Анхен, что не смели жаловаться. С каждым новым фактом лицо Петрика становилось все темнее от гнева. Если раньше он напоминал забавного зверька, то теперь был страшен, как лесной тролль.

Когда слова закончились и оставалось только ждать, какую бурю они вызовут, Луиза остановилась. Ее собеседник тоже. Он молчал так угрожающе, что рядом с ним было тяжело дышать.

– Фабиан просто осел… – простонал Петрик несколько секунд спустя, ладонью стирая с лица звериную гримасу. – И всегда им был.

– Простите?

– Не обращайте внимания. Вы вовремя успели сообщить мне о проблемах. Еще не поздно все исправить. – Он поднял взгляд к синеватому потолку. – Итак, о фрекен Монк можете не беспокоиться. Ее больше не увидите ни вы, ни ваши коллеги.

Луиза наконец сделала полноценный вздох и смогла расправить плечи.

– И подумайте над тем, чтобы занять ее место. Уж вы-то справитесь с такой работой. Просто подумайте. – Он не дал девушке высказать сомнения. – Теперь прошу меня извинить, я вынужден немедленно заняться вашим вопросом. Мое почтение!

И Петрик стремительным шагом покинул комнату.

Позднее, уже в экипаже, Густав полушутя осведомился у Луизы, о чем таком они говорили с Петриком, что тот вылетел из зала как пушечное ядро. Но ей вовсе не хотелось пересказывать их разговор и портить этот теплый вечер.

– О выборах… и о театре, – уклончиво ответила она.

– Должно быть, он вдохновился вашей беседой и побежал брать билеты на представление, – хохотнул молодой человек, нежно приобнимая ее за плечи. – До чего же несуразный человек…

Луиза ничего на это не ответила. В тот момент ее переполняла такая гордость, точно она собственными руками отсекла дракону голову.

***

Работницы фабрики уже успели забыть, как выглядит их директор. Когда он, умудряясь одновременно протирать платком вспотевшую лысину и одергивать серый пиджак, появился в дверях швейного цеха, все уставились на него, как на чужака. Он не был плохим начальником или самодуром. До того как Комитет начал активно влиять на жизнь предприятий, условия на его фабрике ничем не отличались от других – были не лучше и не хуже. Но когда он пустил все на самотек и скрылся в кабинете, отдав коллектив на растерзание Анхен, к нему стали относиться как к предателю и дезертиру. Было заметно, что он слегка занервничал от враждебных взглядов женщин, но тут же взял себя в руки и заговорил торопливо и громко.

– Объявление! Всем просьба меня выслушать! – Директор встал между рядами в центре помещения, чтобы его было видно и слышно во всех концах зала. – По указу из штаба Комитета по правам рабочих фрекен Монк больше не будет работать над улучшением рабочих условий на нашей фабрике. Временно можете отправлять свои предложения и жалобы мне. Разумеется, в письменном виде. Позже нам выделят другого человека. – Скривившись, он потер грудь. – Можете возвращаться к работе.

Неопределенно махнув пухлой рукой, он удалился. Застучали иглы о плотную ткань. Цех безмолвствовал, как и неделями до этого. Казалось, все осталось по-прежнему. Вдруг одна из работниц рывком встала с места. А с ней еще две или три. Не сговариваясь, по-прежнему молча они подошли к плакатам, написанным рукой Анхен, и содрали со стен последние знаки ее присутствия и власти. Кто-то истерично всхлипнул. Кто-то залился смехом. А потом раздались отдельные хлопки, моментально разросшиеся до аплодисментов, которые отражались от высокого потолка цеха и вновь обрушивались на швей, удвоенные эхом.

– Твоя работа, я это знаю. – Хелена полуобернулась к Луизе, когда все стихло. – Тебе удалось.

– Прости, я так долго не решалась, – виновато улыбнулась та. – Не думала, что меня услышат.

– Все мы хороши, – встряла в разговор Маришка. – Боялись этой стервы до икоты, будто она тут хозяйка! А если следующая тоже начнет выкаблучиваться, то мы уж знаем, что с ней делать, верно, девочки?

Теперь, когда все было позади, Луизе не терпелось поделиться своей победой с Густавом и рассказать ему, что ей удалось за всех постоять. День прошел в бесконечных разговорах: они накопились, как дождевая вода в бочке, а теперь переливались через край.

Когда смена кончилась, Луиза первая поспешила к столовой, чтобы успеть до лекции перекинуться с молодым человеком парой слов. Но двери были заперты. В проходе очень быстро образовалась толпа, прижавшая Лу к стене. Швеи, стоящие в конце коридора, громко вопрошали у первых рядов, что происходит и почему все стоят. Им так же громко отвечали, что лектора, видать, нет на месте. Может, опаздывает. Может, захворал. А может, выгнали его, за компанию с фрекен Монк.

В очереди злорадно рассмеялись. Луиза знала, что это невозможно, а потому стала уговаривать остальных подождать герра Юнсона. Но они все равно начали расходиться. Наконец в коридоре у дверей столовой не осталось никого, кроме нее. Подождав еще немного, она утешила себя мыслью, что его, вероятно, вызвали в штаб по какому-нибудь важному вопросу. И что завтра все будет по-прежнему.

У ворот фабрики Луиза обнаружила поджидающую ее Хелену. Придерживая уголки шали, та критически рассматривала носы своих туфель.

– Пойдем домой? – окликнула ее Луиза.

– Ты ведь влюбилась в него, – не отвлекаясь от своего занятия, отозвалась Хелена.

– Похоже на то.

– Храбрая стала. Он вернется. – Она пару раз отряхнула подол и подала Луизе руку. – Пойдем.

Вдали двигалась группа работниц с фабрики, на всю улицу распевая шуточные куплеты и перекрикивая далекий звон трамвая. Впервые за долгое время у них выдался свободный вечер, и они хотели сполна им насладиться, а радость Луизы была омрачена.

– Хочешь последние новости? – Хелена вспомнила о своей роли вестника. – Свадьба принцессы и выборы в парламент назначены на один день! Ну, почти, – тут же поправилась она. – Выборы проведут днем ранее, а результаты объявят почти одновременно с венчанием. – Она хитро глянула на подругу. – Вот если бы тебя пригласили… куда бы ты пошла? На торжественную церемонию или на политическое мероприятие?

– Но ведь парламент важнее для людей, – возмутилась Луиза.

– Да, теперь я вижу, какую зануду из тебя сделал этот Юнсон, – протянула Хелена, и, рассмеявшись, они поспешили вслед за остальными.

***

Но назавтра Густав не пришел. Как не пришел и на следующий день. Постоянное чувство тревоги и ожидания не позволяли Луизе сосредоточиться ни на работе, ни на разговорах с подругами, которые теперь беспрепятственно скрашивали тягучие часы смены. Сшивая чехол за чехлом, она придумывала десятки причин его отсутствия, все менее и менее убедительные. Неведение разъедало Луизу изнутри. Наконец настал день, когда, по ее расчетам, должно было пройти собрание в здании старой биржи. После работы она решила отправиться туда и встретиться с возлюбленным.

В уже привычном зале было неожиданно многолюдно, поэтому Луизе пришлось проталкиваться между незнакомцами, чтобы отыскать Густава или хотя бы Петрика. Ей казалось, что она прошла сквозь постоянно движущееся скопление людей взад и вперед уже сотню раз, но так и не смогла увидеть тех, кого искала. Вдруг один из разговоров привлек внимание девушки, и она прислушалась.

Говорили молодые люди, из тех, с кем обычно общался Густав на собраниях.

– И сколько у тебя предварительно на заводе? Считал? – расспрашивал один.

– Пока не очень, только сорок процентов, – ответил невесело другой.

– Что-то плохо работаешь, – щелкнул языком первый. – Пошевелись там, а то получится как с Юнсоном. Вот кто в лужу-то сел!

– Не каркай! Йохансон в гневе… жуткая картина!

Продолжая переговариваться, юноши оттеснили Луизу и прошли дальше, повинуясь внутренним течениям толпы. Она не стала догонять их, чтобы расспросить подробнее. Смысл их слов был совершенно ясен: Петрик не сдержал слова. Постойте, нет. Он не давал Луизе никаких обещаний, кроме как выгнать Анхен с фабрики. Луиза бросилась к выходу, уже не считаясь с возмущенными окриками тех, с кем сталкивалась. Как она могла быть такой наивной? Как она могла так навредить любимому человеку?.. Оказавшись на улице, она направилась прямиком в «Богемию», чтобы немедленно объясниться с Густавом.

***

Портье издевательски-услужливо осклабился, называя номер апартаментов герра Юнсона, к счастью, единственного с такой фамилией во всем отеле. И вот, через несколько лестничных пролетов, Луиза стояла под его дверью, растеряв по пути всю свою отчаянную решимость. Тяжесть предстоящего разговора давила ей на плечи, сдавливала ребра тугой веревкой. Она трижды постучала в резную лакированную дверь. Безответно. Но все же ей удалось различить слабые шорохи в комнате. Луиза приблизила лицо к двери, чтобы не беспокоить других жильцов:

– Это я, Лиза Вебер. Откройте, прошу вас.

Спустя несколько томительных секунд ожидания послышались приближающиеся шаги, и дверь открылась. За ней, щурясь на яркий свет из коридора, стоял Густав. Он бросил на гостью мрачный взгляд и, не говоря ни слова, вернулся в темноту, оставив дверь приоткрытой. Луиза замешкалась, не понимая, стоит ли расценивать этот жест как приглашение, но все же шагнула следом.

Закатное солнце, пробиваясь и рассеиваясь сквозь плотные шторы, наполняло комнату темно-янтарным полумраком. На всех поверхностях громоздились бумаги и наполненные до отказа пепельницы. Луиза закашлялась.

– Секунду. – Густав отошел к балконной двери и распахнул ее, оставив тем не менее шторы задернутыми.

В одиноком луче света виднелись спирали сигаретного дыма. Луиза осмотрелась. Комната была обставлена аскетично: стол, пара стульев, заваленные грудами одежды, незаправленная широкая кровать и пробковая доска на стене с пришпиленными к ней вырезками из газет, каждая из них – о деятельности Комитета. Луиза представила себе эту же комнату, но с раскрытыми шторами. Какой просторной она могла бы быть! Она вспомнила, что Густав предлагал ей поселиться в таком же номере, и на мгновение вообразила, как прекрасно было бы жить в таких апартаментах и какой вид на канал открывается с пятого этажа некогда роскошной гостиницы.

Густав остался стоять в тени у окна, заложив руки за спину. Луиза сделала несколько робких шагов к нему навстречу.

– Ты здесь. И зачем? Зачем тебе видеть то ничтожество и грязь, в которые я опустился?

Она не ожидала такой агрессивной отповеди, а потому сжалась и молчала, глядя на него исподлобья. Густав запрокинул голову и протяжно выдохнул. Весь его вид говорил о том, что несколько дней он провел в одной и той же одежде. Обычно напомаженные и зачесанные назад волосы свисали по обе стороны лица слипшимися прядями; рубашка наполовину выпростана из брюк и помята – очевидно, Густав спал прямо в ней; легкая, но заметная щетина выступила на его щеках и подбородке.

– Боюсь, Лиза, это конец моей политической карьеры. – Молодой человек пятерней откинул волосы назад. – Все мои начинания, все, за что я боролся, – все у меня отобрали. Как, должно быть, злорадствуют сейчас мои соперники! – Он нервно рассмеялся и подошел к доске с вырезками, словно обращаясь к ним. – А этот Петрик! Двуличный богатей, который держит в своих ручонках не одну гильдию на пару со своим папашей! Он только прикидывается эдаким простачком… а сам втопчет тебя в грязь при первом удобном случае! – Густав уже почти кричал. – Этот… эти… лицемерные толстосумы, какое право они имеют! – Порывистым жестом он смел бумаги с письменного стола, отчего они, кружась, разлетелись по комнате и опустились на голый паркет.

Луиза сделала еще один шаг, сдерживая порыв броситься вперед, обнять его, успокоить, как обиженного ребенка. В голове билась лишь одна мысль: кто, как не она, был виновником его плачевного состояния?

– Что я могу сделать?.. Как все исправить?.. – Прижимая сцепленные руки к груди, она пыталась получить ответы на терзающие ее вопросы.

В два шага Густав сократил дистанцию между ними, обхватил ее за плечи и прижал к себе. Затем он крепко поцеловал ее, запустив руку в ее волосы, отчего шпильки царапнули кожу головы.

– Будь со мной… здесь… сейчас… – выдохнул он, отстранившись.

Безвольно уронив руки, она проследила взглядом первую перламутровую пуговицу, которая укатилась под письменный стол, где исчезла в пыли и тенях. Густав петелька за петелькой раскрывал на Луизе одежду, покрывая обнажающуюся кожу поцелуями, где на их месте расцветали маки, ирисы и крохотные солнца одуванчиков. Луиза ощутила, как по ее ногам скользнула юбка и опала на пол.

Двое опустились на кровать, где, сорвав с нее последние покровы, он утопил ее в водовороте смятых простыней под собственной тяжестью. Резкая боль прорезала ее насквозь, обжигая изнутри. Будто сквозь пелену бредового сна в жаркую ночь ей вспомнился Белтайн – и жертвенное дерево, которое увивают цветочными гирляндами, а затем сжигают, к восторгу людей, что обрели пару в эту ночь весеннего равноденствия.

Что чувствует дерево, даря радость молодым людям, пока тлеют на нем лепестки и ленты? Оно чувствует пожирающий его огонь. То же чувствовала и Луиза.