Текст книги "Девять необычайных жизней принцессы. Гайя"

Поначалу эта новость принесла Га Юань облегчение. Она приехала сюда, чтобы предотвратить войну, и замуж нисколько не хотела. Тем лучше, если её замужество зависит от того, существует дракон или нет. Девушка сильно сомневалась в том, что драконы живут на свете. По её мнению, такие существа давно покинули этот мир, если вообще когда-либо обитали здесь. Драконы существуют разве что в нашем воображении.

Как бы то ни было, однажды император показал невесте самое дикое создание из тех, что населяло его сады; его можно было приметить только в сумерки. И тогда Га Юань начала сомневаться.

Зверь, которого Га Юань впервые увидела при свете луны, был цилинем, полулошадью и полудраконом с блестящей гривой и рогатой головой. Считалось, что это неукротимое создание никого не подпустит к себе, однако стражники умудрились приманить его в сады, а после – выстроить стену в десятки километров длиной, чтобы не дать ему сбежать.

«Если император сумел раздобыть цилиня, – рассуждала Га Юань, – значит, сумеет раздобыть и дракона. Уж одного-то его люди точно разыщут. Если я хочу, чтобы свадьба не состоялась, нужно действовать».

И тогда Га Юань решила взять судьбу в свои руки. Для начала требовалось убедить императора прислушаться к ней. Она начала с немыслимого: подошла к цилиню достаточно близко, чтобы дотронуться до него. В княжестве её отца водились дикие лошади, и потому она знала, как правильно поступить. Набравшись терпения, девушка завоевала доверие цилиня и гордо проехала на чудище прямо на глазах у изумлённого императора. После этого Га Юань задумалась о следующих шагах. Одной убедительности не хватало, требовалась изобретательность.

Цилинь отвёз её к границе садов, к заснеженной горе. Внизу виднелось озеро в форме сердца. Замёрзшее озеро, окружённое лесом из берёз и отражавшее окрестное небо. Пусть и маленькое, оно напоминало ей другое озеро, то самое, что располагалось в стране Га Юань и что столько раз служило ей местом для тренировок в фехтовании.

Цилинь спустился к берегу, обошёл его рысью и замедлился, делая первые шаги, пробуя корку замёрзшего льда. Он шёл по озеру будто по зеркальной глади. Цилинь пересёк озеро, и Га Юань слышала, как от каждого шага стонет лёд, а от каждого удара копытом сотрясаются самые глубины озера.

Цилинь и княжна вернулись с прогулки только вечером, породнившиеся за день, как брат с сестрой. Император с восхищением взглянул на них, а затем спросил Га Юань:

– Что ещё невероятного ты умеешь?

Набравшись терпения, девушка завоевала доверие цилиня и гордо проехала на чудище прямо на глазах у изумлённого императора.

– Я умею читать будущее, – солгала девушка. – Будущее уже предрешено. Каллиграфию грядущего напишут летящие птицы.

И тогда император согласился распахнуть вольер, в котором обитали птицы. Они разлетались, громко вереща, а Га Юань притворялась, будто внимательно наблюдает за их полётом, будто читает рукопись, написанную в небе тайным алфавитом.

– Дракон спустится с небес, – объявила она. – На берег замёрзшего озера. Это случится через год. В день весеннего равноденствия.

Император упивался словами княжны, словно дурманящим пророческим нектаром. К следующей зиме он подготовил армию, чтобы встретить долгожданного дракона; и вот уже целое войско лучников окружало замёрзшее озеро. В кустах и деревьях прятались тысячи арбалетчиков. Оперение стрел сделали белым, а их кончики обмакнули в мощное снотворное зелье. Неподалёку, в засаде, ждали тысячи всадников, готовых действовать, как только дракон уснёт.

Однако в тот день, когда император открыл вольер, он и не заметил, что из него улетела одна окольцованная пташка. На лапке птенца с красным клювом висел крошечный пергамент, продетый в серебряное кольцо. Взяв свою самую тонкую кисть, Га Юань заботливо вывела послание для отца:

 
В следующее весеннее равноденствие
Дворец останется без защиты.
Это ИДЕАЛЬНЫЙ момент для нападения.
 

Силясь всё сделать правильно, она выбрала слово, которое старательно вывела своим каллиграфическим почерком чуть крупнее, чем остальные. ИДЕАЛЬНЫЙ. ИДЕАЛЬНЫЙ момент для нападения.

Когда настало весеннее равноденствие, Га Юань едва исполнилось четырнадцать.

Надвигалась гроза. Небо искрилось от зарядов электричества.

Отец Га Юань с горсткой людей разбил ворота императорского дворца. Любой другой владыка воспользовался бы такой возможностью, чтобы захватить трон. Любой другой, только не он. Отцу Га Юань вполне хватало его маленького княжества. Он довольствовался тем, что уничтожил символы власти тирана, занимавшего дворец, начав с поджога тронного зала. Затем он проломил в нескольких местах стены сада, выпустив на волю обитавших там зверей. Дворец схлопнулся, как карточный домик.

Тем временем армия императора терпеливо ждала у озера. Дракон всё не появлялся, и императора начинало охватывать сомнение.

– Я стану приманкой, – наконец вмешалась Га Юань.

И вышла из тени.

Она в одиночестве пошла по замёрзшей корке озера. Княжна осторожно дошла до середины озера, выпрямилась и воззвала к небесам. Надвигалась буря; с севера, где она родилась, поднимался ветер. Га Юань развернулась к ветру лицом и, в знак неповиновения и мольбы, едва произнесла губами:

– Что-то… неизбежно… произойдёт…

Надвигалась буря; с севера, где она родилась, поднимался ветер.

И что-то действительно произошло. За горными хребтами появилась тень, подгоняемая непредсказуемыми порывами ветра. Затмив солнце, она, словно одеялом, накрыла озеро и его окрестности.

Га Юань взмахнула мечом. Это был сигнал, и император немедленно дал команду. Все лучники одновременно выстрелили в небеса. Они стреляли в то, что приняли за дракона, но что на деле оказалось лишь чудовищным грифельно-серым облаком, пронесшимся над их головами.

Тысячи стрел взлетели, озарив небо белым оперением, а затем обрушились на озеро.

Озеро, испещрённое тысячами металлических наконечников, застонало. Его поверхность покрылась трещинами, подобно пшеничным колосьям на ветру. Подобно мурашкам на шкуре только что проснувшегося животного. Корка льда, истончившаяся с приходом ранней весны, потрескалась и покрылась полыньями.

Га Юань тонула.

В тот же миг император почувствовал, как об его лакированную маску начали биться первые капли дождя. Вот-вот должна была разразиться буря, такая безумно яростная и безжалостная, что случается раз в столетие. Молния ударила посередине армии императора, разделив её пополам. В толпе разбегавшихся солдат показались две необыкновенные фигуры: лев, готовый исчезнуть в глубине леса, и цилинь, галопом пустившийся к озеру и нырнувший в глубины его талых вод.

Ни одна из стрел не попала в Га Юань. Она медленно погружалась в глубины озера, широко раскинув руки и раскрыв глаза. Она улыбалась.

«Я так и знала, – думала она. – Совершенства не существует. Доказательством тому то, что я не умею плавать».

Тем вечером, услышав о том, что сталось с его дочерью, отец Га Юань пришёл к тому же выводу. Он всю жизнь владел своими эмоциями, но теперь с трудом сдерживал слёзы. Князь поднял глаза к небу и посмотрел на серебряную реку Млечного Пути, лишь тогда позволив всему своему горю излиться из себя.

Тот день ознаменовал конец одной из империй. И, несомненно, зарождение новой. Император бесследно исчез. Будет ли новый лучше прежнего? Смогут ли княжества долго сосуществовать в мире и справедливости? Было ещё слишком рано судить об этом. Оказавшись перед таким сонмищем вопросов без ответов, кто-то теряется, а кто-то хочет верить в лучшее. Так уж устроен человек: его питают сомнения, разочарования и надежды.

Кто-то говорит, что цилинь утонул, пытаясь спасти Га Юань, кто-то – что он спас её и теперь они оба укрывались неизвестно где. Есть и те, кто считает, что буря разбудила спящего на дне озера дракона. Поговаривают, что этот дракон дождался покрова ночи и улетел, унося на спине молодую девушку – изрядно замёрзшую, но очень даже живую. А есть и те, кто уверяет, будто это ветер, говорящий детским голосом, унёс их на другой конец света.

Вот и скажите – кому из них верить?

Томас Скотто
Глава 3
Гея

Эту историю мне рассказала мать…

Она нашла лоскут кожи и долго выделывала его.

Сначала – под луной, чтобы размягчить кожу тайнами.

Затем – под первыми лучами солнца, чтобы утренняя роса пробудила её.

Наконец – под жарким полуденным солнцем, чтобы лоскут полностью затвердел.

Кожа оказалась уж слишком человеческой.

Работа заняла у неё несколько месяцев. Одни и те же движения в одни и те же часы. Те же тихие, бесконечно повторяющиеся движения. Лоскут казался таким маленьким в её руках, он напоминал клок белого облака, который она с лёгкостью могла сорвать с неба. Кожа походила на грустную белизну небесных барашков в минуты, когда они опускаются так низко, что превращаются в дымку.

Здесь, в Илии, в Фолойском лесу, почти не было выхода к небесам. Мало что проникало в этот лес, и ничто не покидало его. Никогда.

После долгих часов кропотливой работы и вложенной любви великанша разложила кожу на влажной земле. Она выбрала местечко, где мох разросся в зелёную мягкую подушку. Она не провела ритуалов, не пропела заклинаний, не совершила обрядов. Никто не держал великаншу за руку. С ней была лишь тишина, которую она знала как саму себя. Лишь давний друг по имени тишина.

С чудовищной медлительностью она направилась именно сюда, а не в какое-либо другое место. Лес простирался широко. Она могла выбрать местом моего рождения другой куст или дерево с более гладким стволом, прийти на берег зачарованного пруда. Однако невозможно сбить с правильного пути женщину, которая собирается впустить в мир ребёнка. У моей великанши только и были её рост, напоминавшая переплетающиеся кроны деревьев копна волос да единственный глаз. Слов она не знала. Зато имела сокровенную веру в то, что все заветные желания обязательно сбываются.

 
Я родилась от такого желания.
От кожи, принесённой в дар Земле.
От великанши, что хотела подарить мне целый мир.
Она дала мне имя Гея.
 

Долгое время жизнь состояла лишь из нас двоих.

Точнее, лишь из меня. Где бы я ни спала, куда бы я ни пошла, на что бы я ни обратила взгляд, моя великанша всегда была рядом. Из страха или из ревности, никому другому не позволяла она наблюдать за тем, как я расту. По ночам я спала подле неё, предпочитая расположиться у её округлого бедра или, чаще всего, у изгиба шеи. В то время я не могла знать, что это и был мой дом. У нас не было ни дворца, ни пещеры, ни хижины. Только гигантский лес с завораживающим пологом из листвы. Моим домом была моя мать.

Как она развлекала меня?

Мать сажала меня в карман туники и пускалась бежать меж тысячелетних дубов. И пусть каждый шаг её тяжело ударялся об землю, сердце моё билось всё легче. «Ещё!..» – просила я бежать ещё быстрее. Ветер обдувал лицо, и я расплывалась в улыбке. Мы заканчивали наши дикие гонки, сваливаясь на первой попавшейся поляне: она ложилась на спину, а я сворачивалась калачиком на груди матери, прислушиваясь к её дыханию. Мы были уставшие, но счастливые. Любой, кто встретил бы нас на поляне, решил бы, что мы сошли с ума. Мы были очень странной парочкой.

Как она учила меня?

Мать прикладывала руку к каждому дереву, что встречалось нам на пути. Сосуд сообщался с сосудом. Иногда она так крепко жмурилась, что я представляла, как они с деревом ведут глубокий разговор. Так я поняла, что нам с природой есть о чём поведать друг другу.

В другие дни она ловила птиц в полёте, оленей на бегу или щук в междуречье. Мать подносила их к моему лицу, чтобы я рассмотрела, понюхала, послушала их. Затем она сразу отпускала их и направляла по другому пути.

Мать ничего не навязывала мне. Она лишь неустанно стремилась дать мне знания и была так увлечена окружавшим нас миром, что он завораживал и меня.

Мать сажала меня в карман туники и пускалась бежать меж тысячелетних дубов.

Как она защищала меня?

Однажды глубокой ночью мать разбудила меня, посадила на правое плечо и принялась взбираться по одной из ветвей нашего самого высокого дерева. Восхождение казалось мне бесконечным. По какой-то причине она остановилась, не достигнув самой вершины. Несомненно, великанша хотела защитить нас, укрыть (вновь) под щитом древесной кроны…

Только из вышины доносились отдалённые раскаты, от которых ревел весь лес. Толчки, взрывы, новая угроза, которую я не знала, обретаясь на земле. Я не знала, какие бури или чудовища могли вызвать их. Казалось, грохот разносится издалека. И вот, к гвалту добавился новый запах, едкий и жгучий, заполнивший мои ноздри и заставивший сердце сжаться. То был запах огня, угольный смрад пепла. Закрыв глаза и заткнув обеими руками уши, я закричала, требуя спуститься вниз. «Быстрее!» И ещё быстрее.

В ту ночь зоркий глаз великанши спас меня от смертельной опасности. Повсюду царил хаос. Лес служил нам прибежищем. Я должна была оставаться здесь, с ней. Навсегда.

Как бы то ни было, годы шли, моё любопытство росло, и я пыталась выпытать у неё ответы на важные для меня вопросы:

– Скажи, ты уверена, что я такая одна? Совсем-совсем одна? У меня нет брата? Или сестры? Как было бы здорово…

Тогда, в попытках обмануть время, мать подхватывала меня, поднимала над головой и кружила. Точно так же великанша играла бы с сучком или выпавшей из гнезда белкой, которую она бы затем вернула в дупло. Из её глотки вырвалось лёгкое рычание, и я поняла: мои расспросы начали раздражать её. Зачем нам кто-то ещё? Нам хорошо вдвоём. Мать и дочь. Только мать и дочь.

И вот однажды наступил день, когда я впервые увидела лужу. Странно, но до того я ни разу не интересовалась тем, как выгляжу. С трудом могла подсчитать, сколько мне лет. Что-то между восемью и десятью? Я была лишь маминой дочкой, но такого крохотного роста по сравнению с ней, что она, должно быть, уже немного разочаровалась во мне…

Однажды, когда мы были у водопада, я не стала, как всегда, умываться, но встала и выпрямилась. Как учила моя великанша, я оставалась начеку. Я дрожала от мысли, что в любую минуту может появиться какой-нибудь свирепый зверь и сожрать меня, такую беззащитную перед ним. Зверь, которого я никогда раньше не встречала.

В тот день я склонилась над лужей в углублении скалы и погрузила обе руки в холодную воду, чтобы умыть лицо. Ощупывая лицо, я не обнаружила ничего нового. Те же мелкие черты, что и в детстве: два уха и мягкий, словно мох, рот.

Когда я вновь склонилась над лужей, рябь на поверхности воды уже успокоилась, и, к моему удивлению, там показалось отражение, которое могло быть только моим.

Удивление мурашками пробежало по коже. Его сменил сначала страх, а затем стыд. Какая я уродливая! Мне бросилось в глаза очевидное: я совсем не похожа на женщину, которая меня родила. Мои уши, рот, бледная кожа и два глаза.

… к моему удивлению, там показалось отражение, которое могло быть только моим.

Два глаза! Ничто во мне не напоминало мою великаншу.

В тот день я принялась громко требовать ответа:

– Откуда я? Откуда я на самом деле? Посмотри на меня! Скажи мне!

Великанша неизменно указывала на мою колыбель из мха. Она повторяла жесты, благодаря которым я появилась на свет. Её взгляд говорил мне об этом – и о её бесконечном счастье. Мама не умела лгать. Она не знала ни такого слова, ни его значения.

Прошло ещё несколько лет. Я изо всех сил пыталась верить ей. И всё же что-то между нами изменилось безвозвратно. Я проводила всё больше времени на берегу реки. Изучала каждую чёрточку, ощупывала каждый сантиметр кожи; всё во мне колотилось и бурлило в желании понять. Вскоре мама заметила моё беспокойство. Я больше не могла усидеть на месте. Она пыталась вновь заинтересовать меня, развлечь, изо всех сил показывала свою любовь. Но другого объяснения предложить всё равно не могла. Мама поняла, что у неё не осталось выбора.

Из страха окончательно потерять меня великанше пришлось раскрыть мне тайну.

Она дождалась утра моего пятнадцатилетия. Природа, словно предвидя грядущее великое потрясение, залила небо над нами пылающим рассветом. Я наблюдала, как моя великанша торжественно направилась к плоскому камню. Она казалась такой печальной, будто груз прошлых лет внезапно навалился ей на плечи. Я понятия не имела о том, что великанша собиралась сделать. Захотев подбодрить маму, я попыталась взять её за руку, как когда-то в детстве. Она нежно оттолкнула меня своей тяжёлой рукой в попытке сохранить дистанцию, отстраниться.

После чего мама встала на колено, и воздух вокруг неё сгустился; великанша сделала широкий жест рукой, и пейзаж вокруг задрожал. Из её горла потёк мотив. Она никогда раньше так не делала. Я и не думала, что можно петь так. Мотив должен был… расширить наш лес.

Я и в самом деле не могу подобрать других слов, чтобы описать, насколько странной была картина, разворачивавшаяся передо мной. Перед моим взором постепенно начала приоткрываться завеса, открывавшая новую часть леса, неизмеримо увеличивая его. Помимо наших деревьев стали появляться новые, и хорошо знакомые тропинки превращались в лабиринт из незнакомых путей.

Я словно оледенела; голова моя закружилась от ярости. Я пошатнулась. Моё существо будто затягивало в большее измерение. Неужели всё, что я считала самим собой разумеющимся, оказалось лишь осколком огромной реальной жизни?

Стараясь защитить меня, великанша оградила пространство до самого необходимого – нас двоих. Она спрятала меня, отрезала от мира, сделала своей пленницей. Как много времени ушло, чтобы я сумела осознать это.

С тяжким вздохом великанша повернулась ко мне. Её единственный глаз излучал печаль. Согласившись снять пелену, она понимала, что потеряет меня. Я не понимала, что должна чувствовать к ней – восхищение или презрение. И не могла по-настоящему измерить силу материнской любви.

И тогда я побежала. Побежала так быстро, как только могла, чтоб голова окончательно пошла кругом, чтобы, если получится, достичь новых пределов нашего «дома». Чтобы сбежать.

Я бежала, пока не перестала слышать гомон птиц, пока в моих ушах не остался лишь дикий пульс в висках да стук готового вырваться из груди сердца. Низкие ветки исцарапали мне лицо, а от колючек, разодравших кожу, горели и саднили ноги. Я рухнула на поросший мхом склон задолго до того, как добралась до края. Раскинув руки, я судорожно ловила ртом воздух, кашляла, отплёвывалась. Лёжа и дрожа на живом ковре из мха, я думала, что скоро умру.

Неожиданно раздался голос:

– Вот увидишь, это самая удобная кровать! Тебе не придётся долго привыкать к ней…

Я резко оторвала голову от земли, словно очнувшись от дурного сна. В попытках понять, откуда раздавался голос, я вдруг увидела странную фигуру, дремавшую, опёршись о пень. У существа были кривые ноги с копытами, гребнистые рога на макушке и борода, скрывавшая улыбку. Он грыз ветку орешника и периодически сплёвывал мокрую, липкую пасту.

– По правде говоря, я из нас всех далеко не самый внимательный, но… холм, берлогу, осенние листья… мы тебе дадим. Пока мать не найдёт тебя!

– Извините?

– Думаю, она начнёт беспокоиться о тебе минут через шесть.

Не знаю, почудились ли мне его слова, дразнящий смех, но только я вдруг перестала воспринимать реальность, и моё потерянное сердце заколотилось быстрее… Мышцы начали покалывать, затем – неметь. Тело сдалось, и я перестала что-либо чувствовать: и то, как закатились мои глаза, и то, как я упала. Я просто хотела спать.

Спать.

Когда я снова открыла глаза, уже успело стемнеть. Я оставалась всё там же, но кто-то укутал меня в ткань, чтобы уберечь от холода. Первой появилась моя великанша. Она принялась обмахивать меня своей гигантской рукой, но я лишь вздохнула и отвернулась. Великанша отстранилась, чтобы не тревожить меня.

Моя мать обладала силой, и благодаря её магии я узнала, что мы не одиноки. Существовали и другие деревья, другие создания. Создания, для которых мы не были чужими.

– Не стоит винить твою маму, – проворчал, не переставая жевать, человек-козёл. – Она… лишь поступила так, как сочла нужным. Вот уж кого следует осуждать – так это людей. Я расскажу тебе о людях, если захочешь.

Силы постепенно возвращались ко мне, и пусть человек-козёл и вызывал у меня опасения, я понимала, что этот зверь расскажет мне чистую правду.

– Правда в том, что я – фавн. Последний из своего вида. И как и каждому здесь, мне суждено исчезнуть. И вот пришла ты. Гея. Дочь циклопа и Земли.

Вокруг поднялся шум, чем-то напоминавший ворчание, чем-то – нотки волнения. Я чуть не закричала от испуга, когда увидела, что фавн был не единственным, кто расположился у моей кровати. Пока я спала, вокруг образовалась целая толпа. Из сотен глаз. Каждый и каждая вставали на цыпочки или лапы, чтобы получше разглядеть меня. Кто-то висел или возлежал на ветвях деревьев вокруг, кто-то цеплялся когтями за стволы. Существа, чьих названий я ещё не знала. Это были дриады, нимфы долин напеи, паны, сильваны…

Все они казались одновременно пугающими и знакомыми.

– Даже если мы чего-то не видим, не значит, что этого чего-то не существует. Мы всегда были здесь, Гея. Совсем неподалёку. Рядом с тобой. И потому, когда лес узнал о том, что вы больше не скрываетесь, он захотел почтить тебя.

Почтить?!

Слово завертелось в моей голове, но так и не смогло задержаться в ней.

В последующие дни мне не хотелось, чтобы кто-то подходил или заговаривал со мной. У меня не получалось принять изменения, свалившиеся на меня. Лишь маленькому сфинксу удалось подружиться со мной, и очень скоро мы стали неразлучны. Удивительно, но его присутствие я приняла. Сфинкс напевал мне нежную мелодию, мотив, который заставлял меня обращаться к себе и испытывал; зверь ласкался ко мне, как если бы мы принадлежали друг другу вечность. Тепло и доброта сфинкса сумели несколько успокоить меня. Мне нравилось наблюдать за тем, как он прогуливался, хвалясь своей хищной и такой юной красотой. Я расплывалась в улыбке, думая, что этот дикий кот со временем станет мне прекрасным защитником от любых опасностей.

Его свет незаметно привёл меня обратно к моей великанше. Мы обнялись как в первый раз, и мне показалось, я стала чуть выше, чем раньше.

Я не знала, что за жизнь меня ждёт. Но не сомневалась, что зависит она только от моей смелости. И тогда я принялась расспрашивать человека-козла:

– Ты сказал – «почтить»…

– Вот уже не знаю, почему боги выбрали тебя, ведь фавн в тысячу раз талантливее. Посмотри только, сколько грации и силы скрывается под этими двумя рогами… в тысячу раз талантливее, не меньше! Но они выбрали тебя! Лицемеры! Правда, водится за мной определенная слава от того, что я гоняюсь за дриадами. Ты только погляди, как отплясывают эти бесстыжие девицы, как двигаются их тела в неясном свете сумерек! Я же их не выдумал! Так что уж простите, коли мне от природы свойственна тяга к красоте!

От его громкого смеха по моему телу пробежал холодок. Я не была уверена, что поняла всё, но значение его слов будто бы оставило во рту кислый привкус. Я промолвила:

– Думаю, они были правы, что выбрали меня. Твои боги.

Фавн чуть не закашлялся от неожиданности. Я продолжила:

– В конце концов, я просто Гея. Я плохо знаю саму себя и не представляю, чего они могут ожидать от меня.

В его глазах промелькнул огонёк.

– Ты и в самом деле не знаешь?

– Нет, – подтвердила я.

Его и без того узкие зрачки сузились, напоминая вход в две мрачные пещеры.

Каждый и каждая вставали на цыпочки или лапы, чтобы получше разглядеть меня.

– Правда не знаешь? – спросил он.

– Правда.

Казалось, сфинкс, лежавший в моих ногах, оживился. Он начал вертеть головой, обтираясь гривой то об великаншу, то об меня. Мама, всеми силами пытавшаяся дать мне новую свободу, едва взглянула на меня. Совсем ещё маленький оленёнок попытался встать между мной и фавном с его наставлениями. Человек-козёл ловко обхватил меня рукой за плечи и в несколько проворных прыжков оттащил от остальных. Виновато улыбнувшись, он издал многозначительный вдох.

– Вот и всё. Наконец небеса рассчитывают и на меня! Раз уж так вышло, я тоже сыграю небольшую роль в этой истории. Согласен взять на себя эту деликатную задачу! Я обещал рассказать тебе о людях, но сделаю ещё больше: я поведаю твою судьбу.

Гордый собой, фавн погладил усы, прочистил горло и продолжил глубоким тягучим голосом:

– Ты призвана творить великие деяния, Гея. Для нас, для каждой пяди земли этого забытого леса, для каждого из бессчётного сонмища его обитателей. Ты – царица нашей земли и воплощаешь многое из того, чем являются люди. Их ход, пульс их вен, зыбкость их решений, запах их стремлений. Ты – человек среди творений. Ты – человек, Гея. Тебя пробудили, изменили, закалили. Ты готова к тому, чтобы спасти нас.

Я начала шумно задыхаться, и из моих лёгких вырвалось беззвучное рыдание. Фавн удостоверился, что рядом никого не было, и продолжил:

– Давным-давно оракулы скрылись, оставив нас без предсказаний. Покинули нас – фавнов, кентавров, циклопа. Несчастные твари, поблёкшие легенды. На твоих крошечных плечах лежит груз многих перерождений. Люди в смятении. Грядущий конец эпохи пугает их. Люди больше ни во что не верят. Они даже начали охоту за чудесами. Если мы – ты! – ничего не предпримем, то попросту исчезнем. Люди – по-своему прекрасные существа. Они послушают тебя. Ты должна рассказать им, кто мы такие. Мы существовали задолго до их появления. И ты должна рассказать им об этом как можно скорее.

Здесь начиналась бездна, пустыня, точка невозврата. Фавн исподлобья рассматривал меня, словно ожидая реакцию на свои слова. Я лишь заикнулась в ответ:

– Это невозможно…

– Поверь, я хотел бы стать лучшим посланником, – продолжил он, ухватившись за рога.

– А что, если я не справлюсь… – засомневалась я.

– Конечно справишься! Мать успела многому научить тебя. Не бойся, повторяю ещё раз: когда приоткрываются двери правды, люди неизменно прислушиваются. Они добры по природе… Если тебе будет спокойнее, сфинкс может сопровождать тебя!

Должно быть, моя голова кивнула сама по себе.

Должно быть, глаза сами разглядели сквозь листву далёкий, но самый верный вход в большой мир. Должно быть… Фавн радостно захлопал в ладоши.

– Завтра – лучший день для этого. Итак, решено! Мы долго будем воспевать день, когда Гея спасла нас!

– Возможно, маме тоже стоит пойти, – прошептала я. – Увидев, как мы близки, они лучше поймут наш лес…

Фавн, заранее готовый к трудностям, нетерпеливо стукнул копытом по земле. Он волновался.

– Не рассказывай ей о своём великом приключении. У неё не хватит сил на такое путешествие. Ты подвергнешь её опасности. Подумай, как она расстроится, когда настанет час расстаться. Не говори ей ничего. Она будет так счастлива, когда ты вернёшься… Будет так гордиться тобой! Представляешь?

Я прождала всю следующую ночь. Но затем мне понадобилось ещё несколько ночей, чтобы свыкнуться с мыслью о предстоящем пути. На шее великанши было так спокойно. И вдруг меня охватил страх. Каждый её вдох, мощь её дыхания питали меня, придавали сил на заре великого обновления. Я продолжала твердить себе слова фавна и мало-помалу утверждалась в их правоте. Понемногу я начинала ощущать себя готовой.

Может ли статься, что фавн был прав?

Может, я и в самом деле была этой надеждой на примирение…

Крохотной надеждой, которую слишком долго продержали запертой в коробчонке.

Крохотная надежда, которой хотелось жить.

Они рассчитывали на меня, и я не хотела их подводить.

Ничто не нарушало сна моей великанши. Ни моё пробуждение; ни мой спуск на землю; ни мой поцелуй, ни удаляющиеся шаги, ни мой уход.

Лишь песнь сфинкса ограждала меня от подступающего головокружения.

Медленно приближаясь к границе меж нашими мирами, я вслух твердила нужные слова, как если бы убеждала себя в их истинности.

– Сёстры, братья, которых я не знаю! Вот что я поведаю вам… Мало что может попасть в Фолойский лес, и ничто не покидает его. Никогда! И всё же я здесь. Я – Гея. Меня послали к вам, чтобы мы нашли общий язык. И я пришла! Такая крохотная. Почти нагая. У меня совсем мало опыта, но я жажду разделить с вами все наши богатства. Мне так повезло встретить вас! За листвой можно разглядеть сияние звёзд, а жить нужно не прячась, в домах, выстроенных собственными руками. Нельзя жить взаперти, жить надо лишь свободно. За огнём и взрывами, за воем зверей, с которыми вы сражаетесь, вы должны слышать звуки прекрасного. Ни лжи, ни навязанной тишины. Мне так больно знать, что вы потеряли себя. Но как я вас понимаю!.. Один фавн сказал, что я похожа на вас. Если я стану одной из вас, мы сумеем создать новую семью! Семью из людей и волшебных созданий! Вместе мы создадим общие воспоминания на долгие годы! И одна только мысль об этом доставляет мне радость! Сёстры, братья, ваши жизни должны быть невероятными!

Размашистым жестом, слегка дрожа, я, повторив движение матери, отодвинула в сторону последние ветви, что отделяли меня от людей. Тогда сфинкс отступил на несколько шагов.

Его пение смолкло. Сомнений больше не было.

И тогда я увидела вторую в моей жизни лужу. Огромную, пылающую красным, непрозрачную и вязкую.

Я едва успела заметить, как задрожала её поверхность…

Едва успела расслышать тяжёлые шаги моей великанши…

Едва успела прочесть ужас в её единственном глазе…

Я попыталась успокоить её. И прошептала:

– Не бойся, мама…

И шагнула вперёд, навстречу надежде.