Текст книги "Домашнее насилие. Так будет не всегда"

Придется повториться, но все же скажу, что нет никакого достоверного способа по фотографиям определить, в каком психологическом состоянии находятся люди, на них изображенные. Да, мы можем предполагать. Да, собственная эмпатия помогает нам это сделать более успешно. Но это все равно не более, чем гипотезы. Тем более нельзя по фотографиям установить, было ли совершено сексуальное насилие. У переживших его огромное количество внутренних ресурсов задействовано именно для того, чтобы случившееся скрыть. Они делают это по разным причинам: боятся мести насильника, чувствуют вину, не хотят демонстрировать свою уязвимость, боятся осуждения и отвержения и т. д.

Что же остается? Если нет внешних признаков, то как понять, что человек пережил сексуальное насилие?

Последствия многочисленны и очень разнообразны. Конечно, очень часто в таких случаях встречаются депрессии и другие аффективные расстройства: тревожно-депрессивное, генерализованное тревожное расстройство, обсессивно-компульсивное расстройство и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство). С последним связан важный факт. ПТСР как диагноз появилось впервые после войны во Вьетнаме. Тогда было описано само расстройство и диагностические критерии. Но, по данным исследований, пострадавшие от изнасилований страдают от ПТСР в 50 и более процентах случаев, тогда как среди ветеранов боевых действий этот диагноз встречается гораздо реже – примерно в 15 % случаев.

Вторая группа психических проблем, с которыми часто сталкиваются пострадавшие от сексуального насилия в детстве – это расстройства пищевого поведения (РПП). В этом случае булимия и приступообразное переедание становятся способом справиться с эмоциями, выжигающими изнутри. А ненависть к собственному телу как бы позволяет дистанцироваться от проблем и переживаний, с этим телом связанных.

Также работает и самоповреждающее поведение (селфхарм), злоупотребление алкоголем и психоактивными веществами. Риск суицидов у людей, переживших в детстве сексуальное насилие, возрастает в 7 раз.

Если отойти от языка справочников и медицинских классификаций, среди последствий можно выделить также рискованное сексуальное поведение, нормализацию насилия в свой адрес (сексуальное возбуждение от насилия и от просмотра порнографии со сценами насилия) и то, что огромное количество женщин, вовлеченных в проституцию, в детстве пережили сексуальное насилие.

Что объединяет эти проблемы? В их основании лежит явление, которое психологи называют «травматическая диссоциация». Это буквально означает «расщепление», «распад». Дело в том, что травматическое событие, будь то насилие или война, переживается в моменте как угроза самому существованию, и все, что нам хочется сделать в этот момент – это сбежать, оказаться где угодно, только не здесь. Но по разным причинам сбежать мы не можем, поэтому психика в попытках защититься от непереносимых эмоций как бы расщепляется и «сбегает» из травмы хотя бы частично.

В строгом смысле слова, к диссоциативным расстройствам относятся расстройство множественной личности и травматические амнезии, когда мы вытесняем из памяти часть событий. Если смотреть более широко, то травматическая диссоциация имеет множество других граней. Например, это может быть диссоциация от тела и телесных ощущений, сниженная чувствительность к боли, к чувству голода и насыщения, отсутствие понимания, когда и как возникает сексуальное возбуждение. Другая грань – эмоциональная диссоциация, алекситимия – сложность, иногда невозможность в определении и описании собственных эмоций.

Люди, находящиеся в состоянии травматической диссоциации, иногда описывают ее не только как невозможность понять, что ты чувствуешь, но и в целом неспособность увидеть и описать себя как целостную личность. «Как будто смотришься в разбитое зеркало».

Кроме этого, к последствиям сексуального насилия в детстве можно отнести:

• Трудности с установлением близких отношений

• Чувства вины и стыда, низкая самооценка

• Проблемы в сексуальной сфере (гиперкомпенсация, «замороженность», отвращение ко всему телесному)

• Трудности в установлении личных границ

• Флешбеки, расстройства сна, пробелы в памяти

• Ощущение тотальной небезопасности

• Идентификация с агрессором, мизогиния или мизандрия.

Если речь идет не о взрослых уже людях, а о детях, то есть ряд признаков, на которые можно ориентироваться, если у вас возникло подозрение, что ребенок мог пережить сексуальное насилие. В первую очередь необходимо выделить физические индикаторы. К ним относятся:

• Беременность

• Болезни, передающиеся половым путем

• Вагинальные инфекции

• Порванное белье или белье со следами пятен крови

• Травмы молочных желез, ягодиц, нижней части живота, ягодиц, бедер, области гениталий и анального отверстия

• Посторонние тела в гениталиях, анальном или мочеиспускающем отверстии

• Увеличенное вагинальное отверстие или покраснение в области гениталий

• Повторяющиеся физические расстройства без видимых соматических причин (частые боли в животе, повторяющаяся боль в горле, рвота)

• Проблемы с приемом пищи (например, отказ от пищи или постоянное жевание чего-нибудь, циклическое поглощение пищи или рвота)

• Повторяющиеся инфекции мочевыводящих путей без органической причины.

Как несложно заметить, физические индикаторы могут присутствовать в тех случаях, когда у ребенка был непосредственный контакт с насильником. Но, как мы говорили выше, это не обязательно происходит так. И в таком случае мы должны обратить внимание на индикаторы в поведении:

Необычные сексуальные познания

• Продолжающиеся или неуместные для данного возраста и уровня развития сексуальные игры (в том числе с игрушками)

• Сексуализированные выражения привязанности

• Чрезмерная стимуляция гениталий (когда вы не можете отвлечь ребенка)

• Имитация полового акта с сестрами и братьями или друзьями, а также сексуализированное внимание к животным

• Сексуализированные поцелуи в отношениях с родителями или друзьями

• Сексуальная озабоченность

Компульсивное сексуальное поведение (то есть хватание за грудь или гениталии, компульсивное раздевание)

• Спутанность по поводу уместных физических границ

• Неожиданные перемены в чувствах, касающихся конкретного человека или места.

ВАЖНО: У детей дошкольного и младшего школьного возраста индикаторы 1-10 позволяют с высокой степенью вероятности предположить, что имеет место сексуальное насилие:

• Частая бессонница или легко возникающая реакция внезапного испуга

• Необычная боязнь конкретного человека, группы людей или места

• Необычные, особые, секретные отношения между ребенком и более старшим человеком

• Кошмары, ночные страхи и другие нарушения сна

• Саморазрушающее поведение, такое как злоупотребление алкоголем или токсическими препаратами, проституция или неразборчивое половое поведение, самоповреждающее поведение, суицидальные угрозы или попытки суицида, побеги из дома

• Выраженные изменения в поведении: протестное, чрезмерно агрессивное или деструктивное поведение

• Компульсивное вранье или спутанность воспоминаний

• Общее или специфическое недоверие ко взрослым

• Регрессия туалетных навыков

• Нарушения обучаемости (могут проявляться не сразу, а на более поздних этапах развития)

• Регрессия к инфантильному поведению

• Чрезмерная привязанность или компульсивная потребность в выражении привязанности.

Как видите, многие из этих признаков неспецифичны, и кажется, что мы описываем поведение просто некоего неблагополучного подростка. Однако здесь нужно понимать, что такое «неблагополучное» поведение действительно может быть последствием сексуального насилия.

Если у вас есть дети или вы планируете когда-нибудь стать родителем или вы специалист, работающий с детьми (педагог, социальный педагог, психолог), то наверняка к этому моменту вы уже задались вопросом, что же делать. Как спасти ребенка от сексуального насилия? Как говорить с ним или с ней, если у вас возникли опасения?

К сожалению, никогда нет 100 % работающего способа гарантированно уберечь ребенка от беды. Но в нашей власти обучить их некоторым правилам, которые помогут им сориентироваться в непонятной обстановке, научить их не бояться говорить «нет» и не скрывать, если с ними что-то произошло.

Одна из проблем, мешающих родителям и детям откровенно говорить о самом важном, состоит в том, что дети часто не чувствуют себя вправе задавать вопросы или испытывают неловкость, потому что боятся спросить что-то слишком пикантное, слишком «взрослое». Нам важно стараться быть родителем, которому легко задавать вопросы. Как это сделать?

Во-первых, поощряйте ребенка задавать вопросы с как можно более раннего возраста. Ребенок должен чувствовать, что не существует глупых или неприемлемых вопросов. На любой вопрос реагируйте спокойно, без обвинений и насмешек.

Во-вторых, если вы не знаете ответа на вопрос, не бойтесь сказать об этом ребенку. Пообещайте ответить позже, когда найдете информацию, и сдержите обещание. Или если ребенок достаточной большой, скажите, например: «Давай погуглим вместе», проведите исследование.

По мере того, как ребенок растет, давайте ему больше возможностей участвовать в дискуссиях с остальными членами вашей семьи. Ваш ребенок должен чувствовать, что выражать свое мнение и задавать вопросы – это нормально.

Не пытайтесь выбрать подходящее время и место для решения определенных проблем. Это точно отобьет у ребенка охоту задавать вопросы. Вместо этого попытайтесь дать ответы на вопросы, где бы вы ни находились. Да, это создаст определенные неудобства в некоторых ситуациях, но сможет уберечь ребенка от множества проблем.

Еще один очень важный момент: позаботьтесь о том, чтобы как можно больше узнать о разных аспектах сексуальности. Чем глубже вы будете знать материал, тем менее неуютно вы будете себя чувствовать, когда ребенок задаст вам вопрос. Вы должны владеть информацией о методах контроля рождаемости, абортах, венерических заболеваниях, беременности, деторождении, половом акте, разных сексуальных ориентациях и гендерах, о любви и взаимоотношениях.

И, наконец, обсуждайте тему секса со своим супругом или супругой, если они есть, заранее придите к соглашению о том, какой подход к этому вопросу вы будете применять в разговорах с ребенком. Информация, которую вы пытаетесь донести до ребенка, и так достаточно сложная и эмоционально заряженная. И вам, и ребенку будет проще, если удастся избежать противоречий хотя бы внутри вашей семьи. Также вы можете использовать эту дискуссию в качестве тренировки того, как вы будете отвечать на вопросы ребенка.

Итак, каковы же основные правила разговора с ребенком о сексуальной безопасности? Прежде чем ответить на этот вопрос, я задам вам свой: что вы чувствуете, когда вам надо поговорить с ребенком на подобные темы? Скорее всего, отвечая на мой вопрос, вы упомянете такие чувства, как смущение, стыд, страх, неловкость, тревогу и тому подобное. Но если вы попробуете представить, что чувствует ваш ребенок в такой же ситуации, вы поймете, что он или она испытывает сходные эмоции. Отсюда следует:

Правило № 1: Говорим о чувствах! Это можно делать с помощью, например, таких фраз:

• «Я волнуюсь из-за этого разговора, и мне кажется, что ты тоже волнуешься»

• «Мне кажется, что ты сейчас испытываешь неловкость, потому что обычно взрослые не говорят с тобой на такие темы»

• «Часто в таких ситуациях дети боятся сказать правду, потому что думают, что им не поверят или назовут плохими. Но я верю тебе и не считаю тебя плохой»

• «Дети часто испытывают вину за то, что с ними сделали взрослые. Но на самом деле ты не виноват»

• «Испытывать любые чувства – нормально. Не надо стыдиться своих чувств, ты имеешь право чувствовать все, что угодно».

Правило № 2. Выслушайте ребенка. На этом этапе важно не строить предположений, хотя мы можем догадываться, что произошло. Сейчас стоит дать ребенку возможность высказаться и попросить разрешения задать вопросы. Не торопите ребенка, дайте ей/ему столько времени, сколько понадобится. Ваша тревога и желание помочь могут заставлять вас спешить, но это сейчас не лучшая стратегия.

Правило № 3. Правда и только правда. Отвечайте на детские вопросы по существу и рассказывайте о том, что ребенок хочет знать. Формулируя ответ, учитывайте возраст ребёнка. Старайтесь отвечать спокойно, четко, конкретно и прямо. Не давайте обещаний, если не уверены, что сможете их выполнить. Не стесняйтесь признаться в том, что не можете ответить на некоторые вопросы.

Правило № 4. Верьте ребенку. Часто мы инстинктивно хотим защититься от шокирующей информации. Это нормально, так работает наша психика. Тем не менее предельно важно, чтобы вашей первой реакцией на сообщение о возможном насилии было полное доверие. У вас будет время разобраться, что произошло на самом деле. Сейчас важно сохранить контакт с ребенком, не разорвать тоненькую ниточку доверия. Если вы не верите ребенку, задумайтесь: кому на руку играет ваше недоверие?

Правило № 5. Пострадавшая не виновата. Одна из основных причин, почему дети не обращаются за помощью к родителям – это страх: «мне скажут, что я сама виновата/ сам виноват». Дети впитывают это буквально с рождения. Люди, совершающие насилие – продукт той же культуры, что и мы с вами и наши дети. Обвиняя жертву, мы как бы говорим им: вас никто не обвинит. На самом деле пострадавшие ни в чем не виноваты. У них не было выбора – подвергаться насилию или нет.

Зато у насильника был выбор – насиловать или нет. Невозможно спровоцировать на преступление того, кто не способен его совершить.

Если ребенок задает сложные вопросы на волнующие его темы, если сообщает о том, что его или ее напугало, важнее всего поддержать, дать понять, что он/она не одиноки и что вы готовы помочь.

Скажите ребенку:

• Я тебе верю.

• Мне очень жаль, что с тобой такое случилось.

• Это не твоя вина.

• Я рада, что ты мне доверилась.

• Я постараюсь сделать так, чтобы ты оказалась в безопасности.

• Ты не одна. Я с тобой.

Итак, мы рассмотрели вопросы идентификации проблемы и разобрались, как и о чем говорить с ребенком, чтобы подтвердить или опровергнуть подозрения. Что делать дальше?

Следующий этап: оценка риска.

Если вы не сотрудник полиции и не следователь, не ваша задача проводить расследование и собирать доказательства. Вы можете собрать и даже проверить некоторые факты для собственной уверенности, но вам не нужна железобетонная уверенность на этом этапе. Важнее разобраться, находится ли ребенок в опасности прямо сейчас. И в зависимости от этого обратиться в службы и органы, которые обязаны заниматься этими вопросами.

Если ребенок подвергается риску жизни или здоровья, то следует обратиться в прокуратуру, Комиссию по делам несовершеннолетних, Органы опеки и попечительства, Органы внутренних дел или Следственный комитет.

В случае если ребенок находится в социально опасной ситуации, обращаемся в Комиссию по делам несовершеннолетних, Органы опеки и попечительства, Центры помощи семье и детям или к Участковому уполномоченному.

Далее нам необходим план безопасности:

• Если насилие происходит в семье или в организации для детей-сирот, вероятный преступник проживает вместе с ребёнком или имеет свободный доступ к ребенку, специалист информирует органы опеки (по месту жительства ребенка) и органы внутренних дел (месту происшествия).

• Для сообщения о насилии над ребёнком не обязательно иметь «неопровержимые доказательства». Признаки насилия, даже в отсутствии заявления со стороны ребенка или родителя – достаточный повод для вмешательства и проведения проверки.

• На следующих этапах работы с ребёнком факт насилия может быть подтвержден или опровергнут. «Железные» доказательства не требуются, необходимо обеспечить доступ ребенка к защите и помощи.

• Информация о ребенке, пережившем сексуальное насилие, должна быть строго конфиденциальной. Специалисты делают все возможное, чтобы избежать утечки информации о том, что произошло с ребёнком, за пределы узкого круга людей, непосредственно задействованных в оказании помощи, и родителей или законных представителей ребенка.

Вопрос реабилитации всегда возникает позже, но важно знать контакты организаций, куда можно обратиться за помощью.

В Санкт-Петербурге это:

• Санкт-Петербургский Фонд кризисной психологической помощи детям и подросткам «Новые Шаги»: http://www.newsteps.ru/

• СПб ГБУСО Социальный приют для детей «Транзит»: https://shelter-tranzit.ru

• Проект «Тебе поверят»: http://verimtebe.ru, http://vk.com/dadaverimtebe.ru

Подведем итоги. Очень сложно удержать в голове такое большое количество информации, особенно когда мы говорим о такой сложной, эмоционально напряженной проблеме. Поэтому хотелось бы подчеркнуть самые важные тезисы:

• Осведомленность и информированность о проблеме насилия. Если мы знаем, что это, в какой образ может проявиться, то вероятность, что мы сможем распознать и помочь ребенку, сильно увеличивается.

• Ребенок не может справиться один.

• Внимание и помощь могут предотвратить сексуальное насилие, остановить или помочь справиться с последствиями.

• Не исключайте сексуальное насилие, когда сталкиваетесь со стрессовыми реакциями ребенка.

• Не бойтесь неоправданных предположений.

• Помните: не все можно предотвратить, но почти все, многое – поправимо.

Люди с инвалидностью

Айман Экфорд, аутичная интерсекциональная активистка, создательница первой русскоязычной инициативной группы, созданной аутистами для аутистов «Аутичная инициатива за гражданские права», а также проектов «Пересечения» и «Нейроразнообразие в России»

Однажды отец чуть не сломал мне руку за то, что я писала свою книгу вместо того, чтобы помочь дедушке таскать воду с колонки. На самом деле я предлагала отдать дедушке все мои карманные сбережения, чтобы он смог вырыть скважину, вот только он сам этого не хотел. Дедушка по неизвестной мне причине не любил тратить деньги на практичные вещи, ни свои, ни чужие. Он скорее купил бы колонки, чтобы советские песни звучали на всю деревню, или стопку патриотических книжек, чем пошел бы на обследование к врачу. Так же он относился и к чужим деньгам, особо гордясь тем, что он сам лично таскает воду с соседней улицы. Но отцу это было безразлично. Сейчас, спустя много лет, я понимаю, что дело было не в желании помочь отцу моей матери, а в желании контролировать меня, превратить меня в послушную куклу.

Мой отец всегда был такой – непредсказуемый, диковатый и фанатичный. В один день он задаривает тебя подарками, а в другой грозится выкинуть твои вещи в мусорный ящик за то, что ты недостаточно усердна. В один день он говорит о важности здоровья, а в другой – говорит, что у тебя поднялась температура из-за бесов и сенсорная перегрузка из-за бесов, а то, что тебе страшно от того, что от температуры начались галлюцинации – великий грех.

– Бог не любит боязливых, – заявил он мне тогда, и заставил стоять перед иконами, читать молитву и пить святую воду, хотя я с трудом могла пить и стоять.

Мне тогда было почти восемнадцать, но я не надеялась, что смогу уехать от него в ближайшие годы.

Я аутичная, а в то время у меня еще было сильнейшее обсессивно-компульсивное расстройство.

Я, как и многие аутичные люди – и люди с инвалидностью в целом – не могла вписаться в общество. Мне было сложно найти жильё и работу, было сложно вырваться из абьюзивной семьи.

И проблема, как я поняла позже, была не во мне, а в обществе.

Мои проблемы довольно типичны для людей с инвалидностью, живущих в насильственной семейной среде, поэтому я использую свой опыт в качестве примера.

Давайте посмотрим на самые распространённые виды насилия, с которыми сталкиваются люди с инвалидностью со стороны своих близких, и попытаемся найти ответы, как мы можем изменить наше общество, чтобы эти распространённые проблемы возникали все реже.

Доступ к помощи

Меня не диагностировали до взрослого возраста. Отец верил, что все мои проблемы из-за пресловутых бесов и из-за «слабой силы воли», а когда в больнице меня как-то направили к психоневрологу, все закончилось очередной волной обвинений в мой адрес.

Когда я случайно нашла информацию об аутизме и за месяц прочла все, что только было на русском языке, и впервые поняла, что люди, похожие на меня, существуют, что я не одна на свете, я поспешила поделиться своим открытием с родителями…. только чтобы услышать от моего отца ответ, что я «все выдумываю» и «в церкви за такое тебя бы святой водой облили бы, и правильно бы сделали». Позже, когда я съехала от родителей, мой диагноз подтвердили трое специалистов. Но не всем так везёт, потому что не у всех людей с диагнозами, по которым можно было бы получить инвалидность, есть возможность начать самостоятельную жизнь. А значит, и получить саму инвалидность.

Если мы говорим о ребенке, то с большой вероятностью он не получит диагноз, если его родители этого не хотят. Проблема в том, что в нашем обществе есть «традиция» рассматривать инвалидность как ущербность.

Само понятие «инвалидность» означает, что тело или мозг человека функционируют не так, как тело и мозг большинства людей. Инвалидность, в отличие от болезни, конструкт социальный. Если слово «болезнь» указывает на то, что с телом человека что-то «не так», то инвалидность указывает на то, что с обществом что-то не так, это указание на то, что окружающая среда в обществе не рассчитана на людей с определенным телом.

Поэтому, скажем, в мире незрячих людей инвалидами были бы те, кто может видеть – им мешал бы слишком яркий свет, особенности бы их опыта никто бы не понимал, им нужны были бы специальные очки, психологическая поддержка… То есть, доступная среда.

Но при этом способность видеть все равно не была бы болезнью. Не любая инвалидность – болезнь, и не любая болезнь – инвалидность. Например, многие аутичные люди не считают аутизм болезнью и выступают за его депатологизацию – они не хотят, чтобы их мозг был переделан, даже если бы это было возможно. Но при этом они признают, что аутисты – инвалиды, потому что их мышление не такое, как у большинства.

Человек является инвалидом, только если его тело или разум отличаются от большинства, и в обществе это отличие считают достаточно важным. Человек болен, только если само отличие вне зависимости от общественного контекста причиняло бы ему страдания или неудобства. Разницу между инвалидностью и болезнью важно понимать в любом разговоре об инвалидности.

Наше общество настолько несправедливо, что оно винит людей с инвалидностью в том, как функционирует их разум или тело. Людей с инвалидностью стараются «вычеркнуть» из общественной жизни – это несложно заметить, включив телевизор или просто выйдя на улицу. В постсоветское время люди с инвалидностью практически отсутствуют в публичном пространстве. Это способствует укреплению стигмы. И поэтому родители детей с невидимой инвалидностью зачастую предпочитают игнорировать комментарии врачей, учителей и воспитателей, убеждая себя, окружающих и ребенка, что он «нормальный». Это приводит к тому, что многие дети-инвалиды, как и я, оказываются с диагнозом только во взрослом возрасте. Если же инвалидность спрятать не удается или диагноз уже поставлен, многие родители склонны скрывать его от школьных преподавателей и других людей, которые взаимодействуют с ребенком. В обоих случаях от ребенка требуют «неотличимости от сверстников» настолько, насколько это возможно. И эта неотличимость ценится гораздо выше, чем реальные навыки и потребности ребенка. Этот подход является насилием по нескольким причинам.

Во-первых, родители злоупотребляют своей властью, когда, скажем, учат аутичного ребенка смотреть в глаза (бессмысленный и вредный навык – он мешает большинству аутистов слушать собеседника), хотя это время можно было бы потратить на то, чтобы научить его обращаться в полицию в случае насилия или ходить в магазин. В итоге у нас вырастает целое поколение детей-инвалидов, которые могут поступить в ВУЗ, но полностью зависимы от своих родителей и не могут справляться с неожиданными ситуациями.

Во-вторых, людям с инвалидностью важно понимать свои ограничения, экономить силы и в идеале уметь отстаивать свои права в системе, в которой им положено довольно много льгот, которые на практике государство обычно не предоставляет. Но подобный родительский подход зачастую приводит к тому, что ребенок начинает ненавидеть себя, считать себя ошибкой и стыдиться своих отличий. Многие люди с инвалидностью отказываются от необходимой помощи, потому что они чувствуют себя обузой. Это одна из причин, почему среди людей с инвалидностью больше самоубийств. К тому же отказ обращать внимание на свои чувства, ощущения и желания приводит к тому, что человек становится более уязвимым для абьюзивных отношений. Поэтому если женщина с инвалидностью выходит замуж, она с большей вероятностью будет терпеть вербальное, физическое и психологическое насилие со стороны мужа. Ведь это – единственная модель известных ей семейных отношений. Особенно если попытки нормализации в детстве также сопровождались психологическим насилием.

Психологическое насилие

Сам факт того, что супруг или родитель «терпит» инвалида, в обществе считается героизмом. «Оплакивание» живого ребенка-инвалида или жалобы на тяжелую жизнь с женой, «у которой диагноз», не просто считаются допустимыми в нашем обществе – они ожидаемы.

Некоторые родители детей-инвалидов, позже ставшие активистами, рассказывали, что они чувствовали, что с ними «что-то не так», если они не оплакивают своих детей. Подобное отношение наблюдается и в оценке жизни супругов людей с инвалидностью.

Разумеется, близким инвалидов зачастую нужна помощь: им надо помочь научиться заботиться о своих потребностях, справляться со сложными и нетипичными домашними проблемами, нужна психологическая поддержка.

Но в системе, где психологическое насилие в семье считается нормой, а помощь квалифицированных специалистов большинству недоступна, родственники зачастую винят во всех своих бедах близких с инвалидностью.

Подобное психологическое насилие может начинаться насмешками над состоянием инвалида и заканчиваться высказываниями о том, как инвалиду повезло, что супруг или родитель его «терпит», а не сдает в интернат с ужасными условиями. Подобное давление кажется невинным только со стороны.

На самом деле оно несет в себе очень опасное послание: ты – обуза для близких. Это довольно серьезный удар по самооценке. Кроме того, подобные убеждения заставляют человека жить с постоянным чувством вины за то, в чем он не виноват, и увеличивают вероятность таких расстройств, как депрессия, тревожность, обсессивно-компульсивное расстройство и посттравматическое стрессовое расстройство.

Второе послание, усвоенное благодаря подобным угрозам – постоянный страх за свою безопасность. В свое время меня больше всего пугали угрозы отца отправить меня в психоневрологический интернат, которые странным образом участились после того, как я заподозрила у себя аутизм. Но еще когда я была подростком, он мог на полном серьезе заявить мне нечто вроде: «В США такой, как ты, сделали бы лоботомию». Подобные угрозы и предположения заставляли меня чувствовать себя в рабстве. Я знала, что любой врач поверит скорее «нормальному» члену семьи, чем мне, и что по закону он действительно может делать со мной все, что угодно, в том числе сдать в психоневрологический интернат и лишить всех прав. Вероятно, подобный страх был одной из причин, по которым у меня развилось очень сильное обсессивно-компульсивное расстройство, сделавшее меня практически полностью недееспособной.

Еще одна опасность психологического насилия – в том, что оно зачастую привязывает жертву к тем, кто над ней издевается. Человек, которому с детства внушали, что терпеть его – великая милость, с большой вероятностью будет благодарен любому, кто считает его своим близким, даже если «близкий» пытался его убить.

Физическое насилие. Случаи убийства

Однажды я приехала в гости к родителям – я уже жила со своей нынешней женой, и все, что мне было надо тогда от родителей – это мои документы. Я поругалась с отцом. Он хотел, чтобы я шла в ВУЗ, который мне не нравился. Он стал кричать на меня, в очередной раз угрожая сдать меня в «психушку». Когда я попыталась уйти домой, он грубо схватил меня, повалил на кровать и стал бить. Я со всей силы ударила его между ног, вывернулась и убежала. С тех пор он меня больше не бил.

Это была единственная возможность избавиться от его угроз и побоев – я прекрасно понимала, что в полиции бы мое заявление не приняли, что полицейские скорее бы поверили моему «нормальному» отцу, чем мне, и, более того, возможно, даже посоветовали бы ему сдать меня «в учреждение». Довольно долго я считала эту историю своей победой. Пока не оказалось, что многие люди в интернете жалеют моего отца и считают, что я проявила по отношению к нему «неоправданное» насилие. Как уже говорилось выше, когда речь заходит об инвалидах, патриархальные идеи превосходства мужа и родителей пересекаются с идеей святости тех, кто вынужден «терпеть» инвалидов. Психологическое насилие зачастую перерастает в физическое, на которое инвалид не может пожаловаться, потому что его родственники по определению считаются правыми.

Физическое насилие по отношению к инвалидам условно можно разделить на две категории.

Первое – насилие, вызванное дисбалансом власти. Например, муж может насиловать свою жену с тяжелой депрессией, понимая, что диагноз помешает жене обратиться за помощью, кроме того, даже если ей каким-то образом удастся это сделать, общество с большой вероятностью посчитает ее неадекватной. Это одна из причин, по которым женщины с инвалидностью значительно чаще подвергаются сексуальному насилию, чем женщины без инвалидности.

Второе – «идеологическое» насилие, вызванное предрассудками по отношению к инвалидам.

Известная американская активистка за права людей с инвалидностью Керима Чевик попыталась выявить «группу риска» родителей, которые пытались убить своих детей с инвалидностью. (http://theautismwars.blogspot.com/2015/03/on-digital-exhibitionism-by-autism.html). В итоге она заметила определенную закономерность в поведении.

1. Родители тратят более 60 % своего времени на создание письменного контента, в котором унижают своих детей, а себя выставляют мучениками, подразумевая «родитель отличимого ребёнка – страдалец».

2. Родители публикуют и распространяют видеоролики, в которых запечатлены эпизоды кризисов у детей, с целью получить поддержку и подтверждение позиции «ребёнок виновен в неудавшейся жизни своих родителей». Нет сомнений в том, что родители специально провоцируют срыв у ребёнка, чтобы записать видео и выложить для широкой публики.