Текст книги "Домашнее насилие. Так будет не всегда"

Женщины

Многие регионы отличаются такими традициями, которые не предполагают свободу человека в выборе партнера и заключении брака. Многие люди лишь поддерживают культуру насилия тем, что ставят брак или отношения выше безопасности и качества жизни отдельного человека. Многие страны не только не защищают человека от домашнего насилия, но и самостоятельно пропагандируют жестокое обращение в семьях, преподнося его как традиции, как воспитание, как что-то закрытое, во что нельзя вмешаться извне.

Далеко не у каждого человека есть достаточно ресурсов на то, чтобы выйти из отношений. Мы знаем много случаев, когда у человека не было денег на съем жилья, не было работы в связи с требованием партнера ее прекратить, не было друзей и подруг в связи с тем, что партнер настаивал на полном разделении времени с ним или с ней. Эти условия замкнутости связывают руки.

Ольга: для меня, как для женщины и феминистки, важно начать данный раздел с разговора о самой видимой в контексте домашнего насилия социальной группе. Годы работы в группах поддержки для женщин, общения с коллегами и коллегинями, изучения системной дискриминации и стигматизации по отношению к женщинам позволили выстроить качественный фундамент для понимания и активной работы в оказании помощи женщинам, которые переживают или переживали домашнее насилие. Я хотела привести в данной книге много статистики, но считаю важным вместо этого сказать, что достоверной качественной статистики по теме домашнего насилия в России катастрофически мало. Вы можете найти ее на сайтах кризисных центров, в некоторых статьях и книгах, но следует понимать, что пока в России не появится системная помощь людям, которые переживают домашнее насилие – люди будут молчать. Я не хочу публиковать здесь устаревшие данные. Я хочу, чтобы такие исследования начали проводиться активно, закон был принят, а люди могли чувствовать себя безопасно.

В данном разделе для меня важно дать голоса тем женщинам, которые на своем опыте переживали домашнее насилие и выступили с инициативой поделиться своей историей и рекомендациями о том, как поддержать себя, и какая помощь оказывается наиболее эффективной. Данные истории не могут дать ответы каждой и каждому, но могут стать рукой помощи для тех, кто сегодня находится в сложнейшей для себя ситуации. Я и авторки следующих высказываний верим в то, что чем больше видимых историй будут распространяться, тем быстрее мы сможем сдвинуть систему, которой придется обратить на нас внимание и отреагировать реальными действиями. Мы верим, что однажды каждая и каждый сможет почувствовать себя в безопасности, это наше право, и это обязанность государства – предоставить для нас его реализацию.

Имена приведены в той форме, которая была выбрана авторками для собственной защиты и в связи с возможностью быть открытыми.

Анна, 34 года:

«Мне было 19, когда я вышла замуж. Это маленький город, и там все выходят замуж рано. А как не выйти, если все говорят о том, что от этого зависит твоя жизнь и твоя состоятельность? Я росла в постоянных фразах о том, что я не могу быть полноценной без мужчины рядом. Так я осталась с первым, кто, как на тот момент мне казалось, хотел этого. Олег был властным и очень харизматичным. В любой компании его принимали как лидера, он рассказывал красочные истории, много смеялся, выпивал. Друзья очень любили его, и моя семья была очень рада, что «с таким мужчиной я точно не пропаду». Я хотела учиться на программиста, но Олег запретил мне идти в институт. Сегодня я понимаю, что надо было просто делать то, чего хотела я, и уже тогда осознать, что то, что и в какой форме он говорит – не нормально. Но он хотел детей и жестко описывал мне, что бывает, если женщина рожает поздно. Он сказал, что не хочет детей-инвалидов, что уйдет от меня и я буду мучиться с ними сама. Моя семья встала на его сторону и обещала помогать мне со своими внуками. Все, как один, говорили, что учиться пойти я всегда успею, а сейчас надо выполнить свой долг перед мужем. Я не могла оценить, насколько я сама хочу этого, и после нескольких диалогов, где я просила Олега подождать хотя бы несколько лет, но сталкивалась с агрессией – решила сдаться. Тогда я не знала ничего о репродуктивном насилии и думала, что правда что-то кому-то должна. Кроме того, многие подруги говорили мне, что завидуют тому, какой у меня муж. В этой ситуации правда сложно оценивать, что происходит. И напомню, мне было всего 19 лет. В 20 я родила сына. Роды были очень трудными, и меня вместе с ребенком еле спасли. Как выяснилось сильно позже, муж настаивал на спасении сына любой ценой. Даже если бы этой ценой была моя жизнь. Время шло, и наши отношения становились все хуже. После родов я долгое время не могла вставать, со мной почти все время находилась мама, а муж через месяц практически перестал заходить ко мне в комнату. Я чувствовала острую несправедливость и не понимала, как он может быть столь жестоким. Олег начал ночевать у друга, сказав, что крики ребенка мешают ему высыпаться и работать.

Постепенно мне стало лучше, и именно в этот момент Олег вернулся домой. Я попросила его побыть с сыном и дать мне возможность встретиться с подругами. Он рассмеялся и сказал: «в ближайшие годы твои подруги – это я и сын». Надо сказать, что я правда уже не помнила, когда в последний раз виделась с кем-то, кроме него и мамы. В те годы еще не было социальных сетей, и я лишь набирала по телефону своих подруг, которые рассказали мне, что Олег просил их не беспокоить меня. Я разозлилась и попросила Олега объясниться. В тот день он впервые ударил меня. Я поняла, что это предел, и решила попросить маму о помощи. Но оказалось, что Олег все это время мощно влиял на мою семью. Изо дня в день он рассказывал моим родителям, как со мной тяжело, как он терпит мои истерики. Родители восприняли мою просьбу о помощи как очередной «гормональный сбой». Я чувствовала себя очень одинокой. Следующие годы я помню, как в тумане. Я смирилась с тем, что живу так, как живу. Все вокруг говорили, что проблема во мне. Олег регулярно бил меня, но не так, чтобы я могла показать сильные синяки. Однажды я показала маме ногу и синяк, который остался после того, как Олег столкнул меня на пол, и мама сказала: «ты такая нелепая, что наверняка ударилась обо что-то; твой муж – прекрасный и уважаемый человек». Я собрала вещи и хотела уйти из дома. Олег вернулся с работы раньше, потому что моя подруга, которой я рассказала об этом, решила ему сообщить. Повторюсь, все считали его отличным человеком и не верили моим словам. К нам относились как к милой паре, которая иногда ссорится и которой надо помогать остаться вместе.

Я стала молчать и терпеть. Я поняла, что нет никого, кто захотел бы помочь мне, и что мне не на что будет жить где-либо вне дома. Родители и подруги были на стороне Олега. Я сократила контакты и сильно закрылась в себе. Не знаю, что бы со мной было сейчас, если бы я не увидела флешмоб «ЯНеХотелаУмирать». Я начала активно изучать тему домашнего насилия и смогла выйти на группу поддержки. Ее вели онлайн, и я смогла участвовать в ней в то время, когда Олег был на работе. К этому времени он позволял себе бить уже не только меня, но и нашего сына. Мне уже даже страшно не было за себя, но то, что я чувствовала, когда он поднимал руку на ребенка, буквально разрывало меня изнутри.

Интернет показал мне, насколько много борьбы идет за закон. Я увидела женщин, которые страдают так же, как я, и увидела тех, кто смог выйти из этого ада. Также я увидела тех, кто все еще не позволил себе сделать это, и будто бы посмотрела на себя со стороны.

Уйти от человека, который забрал у тебя всех близких, взял под контроль твою экономическую ситуацию – крайне сложно. Я знаю, что это может казаться невыносимым и невозможным. Группа поддержки тогда стала для меня глотком кислорода после того, как твою голову держат под водой целые годы. Я доверилась людям, и мы стали общаться и вне групп и поддерживать друг друга. Было ощущение, что ситуация объединила нас в некий общий двигатель, который оказался для каждой из нас ветром перемен. Одна девушка оказалась юристом, другая – помогла мне вновь обратиться к одной из подруг. Она вдохновила меня на то, чтобы дать своим близким еще один шанс, и я сделала этот сложнейший шаг. Внезапно моя подруга откликнулась очень серьезно. Она сказала, что волновалась за то, что я так пропала. Сказала, что они уже давно обсуждают мои слова и переживают, но решили не вмешиваться в чужое дело. Не прошло и двух недель, как мы организовали мой переезд. Когда Олег был на работе, она приехала за мной на машине и мы уехали к ней домой. Позже Олег пьяным приходил к ней и фактически выбил дверь, но полиция встала на нашу сторону.

Со временем и мои родители осознали, что происходит. Сейчас я прохожу суды, и меня поддерживают мои близкие. Мой сын рад, что мы больше не живем с его отцом и теперь он находится в безопасности. Я чувствую себя увереннее с каждым днем. Я очень надеюсь, что вы найдете помощь, и искренне желаю вам добиться вашего права на вашу жизнь.

Сегодня я активно наблюдаю за тем, что делают феминистки в России, и больше не боюсь слова «феминизм», потому что понимаю, что это те люди, которые каждый день ведут борьбу за таких, как я. Наверное, мне повезло. Я много времени была дома одна, у меня был интернет, и я смогла найти поддержку, которая буквально вытащила меня из моего личного ада. Я знаю, что тысячи женщин не имеют такой возможности. Но, пожалуйста, не отстраняйтесь от близких, старайтесь искать в них помощь и доносить им информацию о том, что происходит с вами. Не бойтесь феминистских организаций и групп поддержки. Возможно, что именно они станут вашими проводниками в жизнь вне насилия.

Я решила поступать не на программирование, но на юридический факультет. Сейчас у меня новые отношения, а я намерена не только получить качественное образование, но и бороться за других женщин. Возможно, однажды я буду той, кто сможет помочь именно вам!».

Катя, 35 лет

«Чтобы сразу было прозрачно, расскажу о себе. Я родилась в Москве в весьма статусной семье и получила отличное образование. Я заняла должность среди топ-менеджеров, всегда была в центре большого количества разных людей. У меня есть дом и стабильный доход. Когда я выхожу на сцену и выступаю перед огромной аудиторией или паркую свою новую ауди около офиса – никто не думает, что ночью меня могли выкинуть из окна.

Я вышла замуж не слишком давно, и первое время нам было комфортно вместе. Мой бывший муж – известный в широких кругах бизнесмен, мы были красивой успешной парой днем, когда мы среди людей. Когда я выходила замуж, то не знала, что он пьет.

Все началось, когда я поздно вернулась домой с работы и, открыв дверь, увидела, что квартира буквально вся завалена стеклом. Через секунду на меня набросился муж, пытаясь меня задушить, и с криком о том, что я ему изменяю. Он точно знает, где я работаю, знает мой коллектив, и во сколько заканчивается моя работа, но эта информация не стала поводом для того, чтобы не чувствовать ревность. Я не сразу поняла, что происходит, и сперва подумала, что он испугался за то, что со мной что-то случилось. Потом я услышала запах алкоголя. Я поняла, что он сильно пьян, и не сразу поняла, что это опасно. Он заломил мне руку и потребовал показать телефон. Он уронил его и рассмеялся, сказав, что у меня достаточно денег, чтобы купить себе новый. Если честно, я не помню, в какой момент это закончилось. Я плакала и не могла остановиться.

Это повторялось, наверное, раз в неделю. Я приходила на работу утром и не могла сказать своим коллегам, что где-то дала слабину. Моя должность для женщины не слишком простая. Мне приходится доказывать, что я сильная, чтобы вызывать уважение. Что подумали бы мои коллеги, если бы я пришла однажды со словами «мой муж меня бьет»? Думаю, что для многих это стало бы началом моего поражения.

Он стал пить еще чаще. Если я говорила ему о том, что ему надо обратиться за помощью – он срывался. Это удивительное ощущение – я могла сказать об этом родителям, могла съехать в отель, могла сказать близким друзьям, но не видела этих возможностей в тот момент. Было ощущение полного заключения в ситуации. И никаких лучей света.

Я тщательно скрывала синяки, если они появлялись. Но однажды этого сделать не удалось. Так получилось, что при падении, после толчка со стороны мужа я упала на угол барной стойки в столовой. На следующий день мой коллега и по совместительству мой ближайший друг подозвал меня в свой кабинет и сказал, что сейчас я должна ему все рассказать. И я рассказала. Наверное, потому что я была в отчаянии. И потому что именно перед ним мне было не столь стыдно сказать, что мой муж пьет, а я не справляюсь. Потому что мой брак – первое, с чем я не справилась. Именно тогда я решила, что пора идти в терапию. Я обратилась к психологу, со временем стыд и вина начали снижаться. Я поняла, что ответственность за моего мужа лежит не на мне и это не я убила наш брак. Я до сих пор не рассказала родителям, почему тогда попросилась пожить у них. Мы долго судились потому, что покупали квартиру вместе. Меня поддерживали мои друзья, а я решила открыто рассказать о проблеме своим коллегам, созвав собрание. Тогда я дала им ссылки на ресурсы, которые говорят о домашнем насилии, и заявила о том, что поддержу каждого, кто пострадал от насилия.

Наш брак продолжался не долго, и я благодарна жизни за то, что я смогла навсегда оставить его в прошлом. Сейчас я чувствую себя свободно, реализую новые проекты и регулярно финансово поддерживаю проекты против домашнего насилия».

После домашнего насилия есть жизнь. На пути к ней рядом с вами готовы встать инициативы и организации, проекты и отдельные специалисты и специалистки. Помните, что вы не одни. В книге есть отдельный раздел, где мы указываем информацию о том, где искать помощь.

Дети

Александра Олейник, психологиня, специалистка проекта «Тебе поверят»

Начинать разговор о жестоком обращении и сексуальном насилии над детьми всегда непросто. За этими словами скрываются океаны боли, гнева и отчаяния. Истории насилия над детьми проникают в кабинеты психотерапевтов вместе с жалобами на селфхарм, расстройства пищевого поведения, тревожные расстройства, депрессии, ПТСР и суицидальные мысли. И там поселяются надолго, обретя (часто впервые в жизни) свой собственный голос. А вне кабинетов эта тема по сей день часто вызывает в лучшем случае недоумение, а то и враждебность. За время работы в сфере помощи пострадавшим от сексуального насилия в детстве мне и моим коллегам чего только ни довелось услышать. От насмешливо-нейтрального «Что, разве это уж такая распространенная проблема?» и «Неужели у вас нет нормальной работы?» до обвинений в нагнетании паники, намеренном дезинформировании и чуть ли не геноциде.

И мы отчасти даже можем понять, особенно, когда речь заходит об инцестах, откуда берется такая реакция. Столкновение с такими ужасными, за гранью понимания явлениями вызывает настолько интенсивные эмоциональные реакции (страх, гнев, стыд), что психика поневоле пытается от них защититься и делает это любыми доступными средствами, в том числе убеждая себя, что явлений этих и вовсе не существует.

В этом нам помогают самые разные убеждения относительно того, где, с кем и как часто это происходит. Например, первое, что обычно приходит в голову, если мы начинаем задумываться о сексуальном насилии над детьми, что это очень редкие случаи, которые происходят где-то ТАМ, в определенных странах или регионах, возможно, среди людей определенных религий. В крайнем случае мы думаем, что это удел каких-то маргинальных семей, людей необразованных и социально неблагополучных. Я на публичных лекциях часто спрашиваю: «Как часто, по-вашему, случается сексуальное насилие над детьми?». Как правило, ответы стартуют с 1 случая на 100 000 человек. Впрочем, некоторые называют гораздо менее оптимистичные цифры – 1 случай на 3–4 семьи.

Что же происходит на самом деле? Со статистикой очень сложно в этом вопросе. Как и во всех остальных настолько же табуированных темах. Разные источники предоставляют разные цифры. По данным Интерпола, насилию подвергаются 1 из 3 девочек и 1 из 5 мальчиков. В докладе Всемирной организации здравоохранения за 2016 год говорится об одной из пяти девочек и одном из тринадцати мальчиков. Эта разница говорит нам в первую очередь о том, как сложно собирать подобную статистику. Но тем не менее мы можем смело утверждать, что насилие над детьми не имеет национальности, религиозной принадлежности и социального класса. Разница только в том, как общество и государство поступают с этой проблемой: делают вид, что ее не существует, или пытаются внедрять меры профилактики, помогать пострадавшим, работать с авторами насилия и т. д.

Существует распространенное представление о том, что детей насилуют странно выглядящие незнакомцы в плащах и с усами. Но на самом деле 90 % всех случаев насилия совершают знакомые ребенку люди, которым он доверяет и которые имеют над ним власть. Это отцы, отчимы, дедушки, старшие братья, учителя и тренеры. В половине случаев автор насилия является членом семьи ребёнка.

Часто можно услышать обвинения в адрес родителей, в основном – матерей, что они не досмотрели, не увидели, не заподозрили, ведь кажется, что определить потенциального агрессора так просто. На самом деле нет никаких надежных способов определить, способен ли тот или иной человек на насилие или нет. Насилие совершают обычные люди, живущие среди нас. За каждого из них обязательно найдется кому поручиться. У каждого обязательно есть кто-то, кто скажет, что этот замечательный парень не мог совершить ничего подобного. И, конечно, всегда очень сложно заподозрить в таком ужасном поступке близкого человека. Доверие вообще необходимо в человеческом социуме, без него жизнь превращается в ад бесконечных подозрений и перестраховок.

Еще один распространенный миф, что насилие над детьми – это удел маргиналов. Кажется, что изнасиловать ребенка может только человек, чей разум затуманен алкоголем или наркотиками, а значит, он не может себя контролировать. Или что подобные преступления совершают психически нездоровые люди, имеющие проблемы с контролем своих импульсов. И хотя алкоголь и наркотики часто присутствуют в подобных историях, сами по себе они не являются ни причиной, ни движущей силой. Как мы только что выяснили, сексуальное насилие над детьми редко выглядит как нападение в темной подворотне. Обычно насильник не нападает сразу. Он долго готовит «почву», выстраивает «отношения» с ребенком. Эти отношения обычно бывают окружены тайной, иногда – романтическим флером о необычной, запретной любви, а чаще – страхом и шантажом. Все это окружено целой системой умолчаний и оговорок, позволяющих годами не раскрывать тайну. Конечно же, в этом случае не может быть и речи о проблемах с самоконтролем.

Эта тайна, это молчание, длящееся годами – не только основное оружие насильника, но и один из важнейших элементов травмы. Так почему же дети (и не только дети), пережившие насилие, никому не рассказывают о том, что с ними произошло. Ведь тогда бы насильников можно было бы наказать, а общество узнало бы о том, как часто это происходит, и могло бы принять какие-то меры.

Причин тому много, назову лишь основные:

1. Страх осуждения и отвержения. Многим может быть важно поддерживать статус «обычного человека, такого же, как все», ведь травма насилия часто вызывает ощущение своей неправильности, непохожести на других. При этом молчание может усиливать изоляцию, поддерживая ощущение «никто не знает меня настоящего/настоящую».

2. Чувство вины. Ребёнок просто в силу возраста может не понимать, что его используют, считать себя виноватым в происходящем и брать на себя ответственность за совершаемое над ним насилие. К тому же автор насилия манипуляциями, угрозами или обманом принуждает ребёнка к молчанию, боясь разоблачения, и это ведёт к усилению чувства вины.

3. Чувство, что ребёнок сам это заслужил или спровоцировал. Сам автор насилия и окружающие люди могут акцентировать внимание на привлекательности пострадавшей, транслируя ей, что если с ней такое случилось, значит, она что-то сделала для этого – выглядела слишком откровенно, сама этого хотела. Ситуацию усугубляет то, что пострадавшая действительно могла испытывать приятные ощущения от сексуализированных действий. В подростковом возрасте и мальчики, и девочки, ранее подвергавшиеся насилию, сами могут инициировать секс. Разумеется, это не снимает ответственности с автора насилия.

4. Непредсказуемость реакции. Ребенок не знает, поверят ему или нет. Его могут обвинить во лжи, наказать физически, запереть или выгнать из дома, обвинить в том, что он сам соблазнил автора насилия, назвать сумасшедшим.

5. Стыд. Многим детям стыдно и неловко говорить с родителями на сексуальные темы, особенно, если раньше подобных разговоров дома никогда не было.

6. Чувства к человеку, совершившему насилие: страх за него, жалость, любовь. Как мы уже говорили выше, автор насилия, как правило, не нападает сразу. Он готовит почву, очаровывает, привязывает ребенка к себе. Создает вокруг этих так называемых отношений ореол особенности, избранности, непохожести на других. Он говорит о «любви», которую не поймут, за которую накажут, поэтому так важно хранить ее в тайне. Нередко автор насилия угрожает ребенку, что убьет или покалечит его или родителей. Или говорит, что если ребенок во всем признается, это разрушит семью, таким образом назначая ребенка ответственным за происходящее. Нередко бывает и так, что автор насилия – единственный человек, который проявляет хоть какое-то внимание к ребенку, заботится о нем и поддерживает его. В этом случае у ребенка могут быть противоречивые, двойственные чувства к обидчику – любовь и ненависть, привязанность и страх.

7. Страх разрушить семью или навредить родителям. Зачастую решение молчать становится следствием негласного семейного табу, установок вроде «нельзя выносить сор из избы» и «не нужно расстраивать близких». На ребенка перекладывается ответственность за сохранение семьи, за психологическое благополучие и физическое здоровье родителей.

8. Непонимание того, что это было именно насилие. Часто можно услышать, что если не было проникновения, то это не настоящее насилие. На самом деле понятие насилия – очень широкое: это и принуждение к любым сексуальным действиям, и совместный просмотр порнографии, и мастурбация в присутствии ребёнка, и «сальные» комплименты, и шуточки в его адрес.

9. Невозможность описать то, что произошло, так как это что-то выходящее за рамки повседневного опыта. Существуют вещи, которые очень трудно описать словами. Ветераны боевых действий часто не могут прямо рассказать о том, что они видели, и описывают это метафорически, например, говоря о том, что они «прошли через ад». Травматическое событие, такое, как война или насилие, особенно если оно повторяется раз за разом, как будто проводит невидимую линию, отделяющую человека от всех остальных – тех, кто не был там с ним и не может до конца понять, через что ему пришлось пройти.

При такой статистике, казалось бы, мы должны ежедневно сталкиваться с людьми пережившими насилие, но большинство из нас уверены, что среди наших знакомых и тем более близких людей таких случаев нет или они единичны. И пусть они молчат, но наверняка (думают многие) есть какие-то еще способы это понять.

Но на самом деле достоверного способа однозначно определить, пережил ли человек сексуальное насилие (в детстве или во взрослом возрасте) нет. Да, могут быть достаточно тяжелые последствия, о которых мы подробнее поговорим дальше. Есть некие признаки, по которым мы можем что-то заподозрить. Но нет точного и надежного чек-листа. Хотя бы потому, что все мы переживаем травмы по-разному, и то, к каким именно последствиям у конкретного человека приведет травма, зависит от множества факторов, таких, например, как общее благополучие среды (семьи), сопутствующие ментальные трудности и культурный контекст.

Мы видим, сталкиваясь с клиентами, выросшими в разных культурных контекстах, насколько сильно могут различаться реакции на одни и те же события. И те реакции, которые для представителей одной культуры могут быть самыми обычными, всем прочим могут казаться чрезмерными или вычурными и странными. Для описания подобных явлений есть специальный термин – культурно-специфические психические расстройства. Приведу пример: исследователи травмы описывают случаи, когда выжившие после резни в Камбодже жаловались на слепоту, хотя с их глазами все было в порядке. Но их разум был переполнен ужасными картинами, которые они буквально отказывались видеть.

Что касается травмы инцеста или любых других форм сексуального насилия над детьми, то тут есть еще один фактор, который не позволяет нам так легко собрать пазл: судя по всему, нет закономерной связи между тяжестью насилия и тяжестью последствий. Мы знаем, что последствия физического насилия в детстве напрямую зависят от того, насколько это насилие было интенсивным и продолжительным. Но в случае сексуального насилия большее значение имеет степень близости, отношения насильника и пострадавшей. И наиболее тяжелые последствия мы видим у переживших длительный инцест внутри нуклеарной семьи, когда насильником был отец, отчим или старший брат.

Здесь также следует упомянуть, что когда мы говорим о сексуальном насилии над детьми и инцестах, мы не имеем в виду только и исключительно изнасилования. Это важный вопрос, потому что нам также приходится слышать от клиенток: «Я не уверена, что мне к вам», «Мне кажется, что мой случай не такой тяжелый», «Я боюсь, что зря занимаю ваше время», «Наверное, мне повезло, потому что остальные пережили по-настоящему ужасное насилие, а я нет». Но на самом деле у сексуального насилия множество форм. Среди них – как действия, предполагающие контакт, так и бесконтактные формы насилия:

• Проникающий половой контакт

• Оральный контакт

• Анальный контакт

• Прикосновения сексуального характера к телу ребенка

• Прикосновение к интимным частям тела ребенка

• Вынуждение ребёнка касаться интимных частей тела взрослого

• Демонстрация ребенку интимных частей тела (гениталий)

• Демонстрация ребенку порнографии

• Принуждение ребенка к наблюдению сексуальных контактов

• Принуждение ребенка к мастурбации

• Мастурбация при ребенке

• Вуайеризм

• Секстинг – переписка сексуального характера

• Сексуализированные оскорбления («шлюха», «шалава», «проститутка»)

• Сексуализированная оценка тела ребенка и комментарии сексуального характера («какая грудь», «задница», «о, какая поза»)

• Создание, просмотр или распространение фото– или видеоматериалов, содержащих сцены сексуального насилия над детьми.

Как мы видим, варианты чрезвычайно разнообразны. Кроме этого, как физическое насилие над детьми часто бывает нормализовано и объяснено воспитанием, сексуальное насилие также часто вписывают в культурный контекст, называя традицией и даже защитой. Так, в 2019 году РИА Новости сообщили нам о пяти 17-летних девочках, родивших пятого ребенка в предыдущем году. Вот так, на языке статистических фактов, разговаривает с нами сексуальное и репродуктивное насилие над детьми.

Что такое пятый ребенок в 17 лет? Это первый сексуальный контакт, по крайней мере, в 11 лет. Это роды каждый год и сопутствующий им тотальный ущерб здоровью еще не до конца сформировавшегося организма. Это ничтожные шансы на получение хотя бы среднего образования и полное отсутствие перспективы высшего. Это, как следствие, полная финансовая зависимость от мужа, нищета и невозможность хоть что-то в своей жизни поменять. И, конечно, это почти 100 %-я гарантия подвергнуться семейному насилию.

Всего этого нет в короткой заметке на сайте РИА Новости, зато есть слова эксперта из Института демографии Высшей школы экономики, который утверждает, что раз в некоторых регионах это нормально, то нельзя запрещать, если семья не против. Что ж тогда? Получается, что в некоторых регионах Российской Федерации нормой являются тяжкие преступления против половой неприкосновенности детей?

Речь ведь даже не идет именно об этих пяти девочках. Тысячи несовершеннолетних девочек становятся матерями каждый год, у многих из них это не первая беременность. И, конечно, в большинстве случаев не последняя. Так давайте называть уже вещи своими именами. Мы сейчас говорим о многократном, системном сексуальном насилии над детьми, о выборе без выбора. И то, что эта информация подается только под видом демографических показателей, еще одно подтверждение тому, насколько эта тема табуирована, насколько мы дистанцированы от этих проблем.

В те дни, когда пишу эти строки, все еще тянется ужасная история, известная как Дело сестер Хачатурян. Для тех, кто счастливо избежал знакомства с этой историей, расскажу вкратце. Сестры Хачатурян убили своего отца. Отца, который годами избивал их, насиловал, запирал дома и не давал видеться с матерью. Отца, которого боялись все вокруг: родственники, школа, полиция. Эта история потрясла всех, кто к ней прикоснулся, показалась чем-то из ряда вон выходящим. Но так ли это? Увы, нет.

По данным исследований, до 30 % детей подвергаются сексуальным нападениям. В 9 из 10 случаев ребенок знаком со своим насильником, в половине случаев это делают члены семьи – отцы, братья, дяди, дедушки. На нашей планете 7,7 миллиардов человек, все они когда-то были детьми или сейчас дети, 1 миллиард из них – сестры Хачатурян. Мария, Ангелина и Крестина смогли вырваться из одного ада, и теперь им грозит другой. Им предъявлено обвинение в убийстве по предварительному сговору, и только суд решит, получат ли они шанс на свободу, которой у них никогда не было, или останутся в тюрьме и просто сменят вид за окном. Сегодня мы еще не знаем, чем закончится эта история. Но эти примеры показывают, насколько обыденна и одновременно чудовищна проблема, о которой мы с вами говорим.

Дело сестер Хачатурян возвращает нас еще к одному вопросу – к разговору о последствиях сексуального насилия в детстве. Пока общественность сходилась в сетевых баталиях о Деле сестер, многие эксперты, как настоящие, так и мнимые, высказывались в том духе, что сестрам они не верят, потому что, мол, на фотографиях в Инстаграме девушки веселые, и вообще одеты в шорты, поэтому очевидно, что никакого сексуального насилия они не перенесли.