Текст книги "Домашнее насилие. Так будет не всегда"

Что такое домашнее насилие?

Анна: я думаю, что каждый человек, который живет в России, слышал выражения: «бьет значит любит», «стерпится – слюбится», «бей бабу молотом, будет баба золотом», «не надо выносить сор из избы» и другие перлы народной мудрости. Более того, иногда подобными фразами разговаривают клиенты и клиентки во время сложных моментов психотерапевтического процесса, когда пытаются оправдать поведение человека, с которым они находятся в близких отношениях. Но реальность вокруг нас меняется, все чаще в медиапространстве появляются заявления от людей, переживших насилие (разных видов) на себе, мы слышим истории людей, которые больше не готовы мириться с той системой, которая раньше была априорной, которая строилась годами под влиянием власти сильных, культуры насилия и патриархальных ценностей.

За последнее время в нашей стране громко звучат истории, вызвавшие резонанс как в правовом поле, так и в профессиональном психологическом сообществе: дело Маргариты Грачёвой, дело сестер Хачатурян, множество статей о людях, которые годами находились в ситуациях «домашнего насилия». Появление повестки «домашнего насилия» так ярко и громко на арене российских медиа совершенно не случайно, а возможность об этом говорить через конкретные термины и феномены складывалась в противовес общей системе годами, благодаря психологическому мировому сообществу, юридическому мировому сообществу и, конечно же, журналистскому. Именно сейчас мы имеем все ресурсы для того, чтобы разобраться в проблеме, понять, как говорить о ней корректно и правильно, понять, из чего состоит система «домашнего насилия», а также, что мы можем сделать для того, чтобы бороться с этой системой как изнутри (какие психологические практики являются наиболее эффективными при столкновении с темой домашнего насилия), так и снаружи (что могут делать для этого люди, которые являются свидетелями домашнего насилия, чем может быть полезен тот или иной специалист).

Цель этой части: составить некоторую теоретическую рамку, основанную на научных исследованиях последних лет, определить явления, договориться о «языке», на котором мы с вами будем говорить о теме, которая определенно дождалась своего времени, чтобы говорить о ней максимально открыто и громко.

Когда мы говорим о домашнем насилии (если мы будем смотреть зарубежные источники, то чаще всего будет использоваться термин «партнерское» насилие), мы должны понимать, что это целая система взаимоотношений, в которую попадает человек. Это не разовая ссора или скандал, это не сложности в коммуникации или споры на основе разных ценностей, это повторяющиеся эпизоды разных форм насилия, которые не приводят к продуктивному разрешению конфликтной ситуации. Почему важно это понимать? Потому что часто в своей практике я сталкиваюсь с тем, что ко мне приходит человек и говорит: «мне кажется, я абьюзер» или «я вчера сорвалась на своего сына», или «я разбил чашку в порыве злости, и теперь я боюсь самого себя». Одним из первых вопросов в таком случае будет вопрос, связанный с тем, насколько подобные эпизоды повторялись в вашей жизни, насколько в этом прослеживается некоторая жизненная тенденция. Если ответ: «нет, мне это не свойственно», и он искренний, то в этом случае есть смысл разбирать локальный эпизод, и с чем он был связан, а не выстраивать работу в рамках термина «домашнее»/ «партнерское» насилие.

Далее мне кажется важным дать определение самому термину «насилие». Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ, 2002) говорит, что насилие – это «преднамеренное применение физической силы или власти, действительное или в виде угрозы, направленное против себя, против иного лица, группы лиц или общины, результатом которого являются (либо имеется высокая степень вероятности этого) телесные повреждения, смерть, психологическая травма, отклонения в развитии или различного рода ущерб». Подобное определение немного смещает наш фокус внимания с проблематики партнерского насилия, а значит следующий шаг – рассказать, из чего может состоять «домашнее насилие», какая специфика существует именно у этой системы.

Партнерское насилие/ домашнее насилие – это система взаимоотношений, которая может включать в себя различные формы проявления следующих видов насилия (Isdal, 2000; APA, Intimate Partner Abuse and Relationship Violence Working Group, 2002):

• физическое насилие: любой акт насилия, связанный с прямым физическим контактом: пощечины, удушение, удары, отталкивания, укусы и др.)

• сексуальное насилие: любой акт насилия, который включает в себя действия сексуализированного характера или непосредственно сами сексуальные отношения (сексуальное домогательство, изнасилование и др.)

• репродуктивное насилие: контроль за беременностью другого человека; запреты на аборт; манипуляции, направленные на рождение ребенка (например, принуждение к рождению ребенка) и др.

• экономическое насилие: контроль над финансовыми ресурсами другого человека, запрет на использование собственных средств, ограничение экономических свобод другого человека

• материальное насилие: акт насилия, направленный на собственность другого человека (уничтожение личных вещей, порча имущества и др.)

• психологическое насилие, которое может выражаться в форме вербального насилия (прямые угрозы, оскорбления, обесценивание, унижение и др.) или в форме эмоционального насилия (контроль над поведением другого человека, непрямые угрозы или унижение, ограничение общения или деятельности другого человека и др., сталкинг или преследование/слежка со стороны своего партнера_ки).

Также некоторые авторы выделяют сталкинг в отдельную деятельность, которая может наблюдаться во время или после отношений. Чаще всего сталкинг (Tjaden & Thoennes, 2000) определяется как система повторяемых (неоднократных) действий, направленных на контроль жизни другого человека; он может включать в себя харассмент (домогательства), угрозы, слежку (как в реальном мире, так и в социальных сетях), оскорбительные или обесценивающие звонки/сообщения, вандализм (порча имущества), разрушение социальных связей человека (например, ухудшение репутации, разглашение личной переписки).

Про каждый из этих видов мы будем подробно говорить дальше: в нашей книге вы увидите разделы, которые были написаны специалистами и специалистками в той или иной проблематике.

Также мне кажется важным разобраться в терминах, которые используются с теми или иными субъектами системы партнерского/домашнего насилия. Возможно, многим это будет очевидно, но я все же за предельную ясность в терминах:

• жертва насилия – человек, к которому применялось насилие. Все современные источники сейчас отходят от стигматизирующей лексики, поэтому мы также будем чаще использовать словосочетание «человек, переживший насилие».

• автор насилия – человек, который совершал насилие по отношению к другому человеку. В этом случае мы тоже склонны использовать термин «автор насилия», не закрепляя за человеком стигму относительно слова «насильник», «абьюзер» и т. д.

• участники отношений (про кого мы можем говорить в контексте партнерского/домашнего насилия): супруги (бывшие или находящиеся в отношениях); партнеры, которые не состоят в браке (гетеросексуальные и негетеросексуальные люди); бывшие партнеры; люди, находящиеся в полиаморных отношениях; родственные отношения: детско-родительские, братско-сестринские и др.

Важно отметить, что диалог о партнерском насилии в зарубежных источниках и психологическом сообществе ведется уже не одно десятилетие, что отражается и в современном медиа-пространстве: мы видим большое количество фильмов и сериалов, посвященных партнерскому насилию в разных его проявлениях, например: «Большая маленькая ложь» (Big Little Lies), «Утреннее шоу» (The Morning Show) и другие. В первом сериале нам рассказываются истории женщин из маленького американского городка на берегу океана, а во втором случае история, спровоцированная всемирно известным «делом Харви Вайнштейна» о сексуальных домогательствах в рамках рабочего коллектива.

Американская психологическая ассоциация (APA) выпустила достаточно большое количество позиционных документов и статей, рассказывающих о совершенно разных аспектах партнерского насилия. Важно отметить, что примерно до 1970 года большинство работ было посвящено физическому насилию и его психологическим последствиям, но на данный момент огромная команда психологов и психотерапевтов работает в инициативной группе по профилактике и предотвращению домашнего насилия с совершенно разных сторон: от работы с авторами насилия до особенностей партнерского насилия, которое переживают люди с инвалидностью.

Итак, немного статистики и фактов от APA (на американской выборке):

• Больше, чем одна из трех женщин и один из четырех мужчин хотя бы раз в своей жизни переживали физическое насилие, изнасилование или сталкинг со стороны своего партера_ки (Tjaden & Thoennes, 1998)

• Примерно одна из пяти девушек переживала физическое или сексуальное насилие со стороны партнера (Fisher, Cullen, & Turner, 2000)

• Домашнее или партнерское насилие может происходить в отношении любых социальных групп (насилие происходит в детско-родительских отношениях, братско-сестринских отношениях, дружеских отношениях, романтических отношениях любых пар (как пар из квир-сообщества, так и в полиаморных отношениях, гетеросексуальных отношениях или любых других вариациях (Farley, 1996; Renzetti, 1992), насилие может происходить в юном возрасте, но также может происходить в зрелом/пожилом возрасте, насилие может происходить независимо от этнической принадлежности, культурных особенностей, экономического статуса, высокого или низкого уровня жизни людей.

• В 2008 году на сайте APA выходит статья под заголовком «A little slap is a violence», в которой Американское Психологическое Сообщество четко говорит о том, что любой толчок, пощечина или наказание ребенка расценивается как акт насилия.

• По американской статистике, в среднем в день погибает около 3 женщин вследствие актов насилия со стороны супруга или партнера.

Многими исследованиями были выявлены факторы, которые повышают вероятность попадания в ситуации домашнего или партнерского насилия, но важно понимать: эти факторы не являются обязательными, и точно также не факт, что вы попадете в ситуацию насилия, если какие-то из них совпадают. Мне кажется, этот чек-лист можно использовать как некоторую «лакмусовую бумажку» по отношению к своей собственной ситуации, она может помочь вам чуть больше осознаться в вашей конкретной реальности. Итак, ваши риски попасть в ситуацию партнерского или домашнего насилия повышаются, если вы:

• имеете низкий уровень достатка / находитесь за чертой бедности

• имеете низкий уровень образования (в частности, приводится пример о людях, которые не закончили среднюю школу)

• находитесь в юном возрасте: гипотеза заключается в том, что у вас может быть меньше опыта распознавания ситуаций психологического (или другого) насилия, и вы можете быть более восприимчивы к манипуляциям со стороны других людей)

имеете женскую гендерную социализацию: гипотеза о том, что патриархальные установки в обществе влияют таким образом, что женщины чаще «терпят» нарушение личных границ со стороны других людей (совершенно не обязательно мужчин), чаще пропускают мимо сексуализированные комплименты, чаще подвергаются нападениям и т. д.

• живете в неблагополучном районе, где в целом менее развиты структуры помощи и реагирования на ситуации насилия, где более высокий уровень преступлений

• имеете алкогольную или наркотическую зависимость: никакое ваше состояние не может быть оправданием для автора насилия, но случаи насилия часто фиксируются, когда человек, переживший насилие, находился в аффекте.

Еще раз повторюсь, что нет социальных групп, которые были бы точно защищены от насилия, но могут существовать факторы, которые повышают вероятность попадания в подобные ситуации.

Естественно, фокус многих исследователей также направлен на то, чтобы изучить, какие последствия психологического характера могут быть в случае переживания ситуаций партнерского/домашнего насилия. Наиболее частотным последствием является возникновение тревожных/фобических состояний, обострение ощущения выученной беспомощности, посттравматического стрессового расстройства (Barnett et al., 1997). Чаще всего тревожные или фобические состояния проявляются в двух формах: страх остаться в отношениях и еще раз пережить насилие (если проще говорить, то «я боюсь, что он_а снова меня ударит); страх, что если человек уйдет, то автор насилия прибегнет к сталкингу или причинит еще больший урон («если я уйду, то он_а меня найдет, он_а меня убьет» и т. д.). В случае переживания выученной беспомощности (Maier & Seligman, 1976; Walker, 1977) исследователи говорят о возможном формировании модели поведения на основе того, что люди, переживающие насилие, чаще всего имеют долгую историю невозможности выхода из подобных отношений. Я думаю, что мы с вами хорошо понимаем, что любой выход из отношений требует эмоциональных сил, требует решимости, и практически никогда это не бывает легко даже в тех случаях, где нет элементов насилия или абьюзивных отношений. В случае с партнерским насилием зачастую выход из отношений осложнен большим количеством страха в связи с угрозами, в связи с эмоциональной привязанностью, а если в эту систему включены дети или экономические отношения, то процесс выхода чаще всего становится растянутым на долгие годы. Гипотеза о выученной беспомощности также еще может быть связана с тем, что люди действительно ко всему привыкают, даже к самым чудовищным условиям: люди выживали в концлагерях, вспомним хотя бы известного психолога, логотерапевта Виктора Франкла, люди иногда показывают совершенно фантастическую возможность пережить или перетерпеть практически все, что угодно; а также никто не исключает возможность своеобразного Стокгольмского синдрома. Ведь зачастую «свои проблемы, свое болото» – оно понятнее, с ним ясно, что делать, даже если оно только затягивает глубже и глубже и не оставляет возможности жить и дышать полной грудью. Иногда людям очень страшно представить свою жизнь вне привычной системы, так как часто ее приходится выстраивать с нуля, приходится возвращать самому себе себя.

В этот момент мне хотелось бы разбавить данные исследований и общей терминологии фрагментами интервью, которое я брала у психологини Зары Арутюнян. Зара не первый год работает с людьми, пережившими домашнее насилие, и наш разговор был о том, как поддерживать себя при выходе из абьюзивных отношений, и о том, с какими сложностями сталкиваются люди:

Анна: как вы думаете, как люди могут поддержать себя во время переживания эпизодов домашнего насилия?

Зара: на самом деле, главное в таких ситуациях все-таки понять, все зафиксировать: «со мной происходит психологическое насилие». Именно на это уходит большая часть времени, сил, раздумий, переживаний. Если мы будем исходить из того, что человек уже осознался, идентифицировал, что он_а находится в такой ситуации, например, послушал много лекций на эту тему, почитал много книг, действительно понял, в какой ситуации он_а находится, то следующий шаг – это признаться себе, что он_а находится теперь на войне, и есть одна задача: выжить. Надо перестать надеяться (то, на что часто уходит очень большое количество лет), перестать вести переговоры, идти на компромиссы, перестать делать все то, к чему тебя принуждают, что не нравится тебе, но что по какой-то причине являлось для тебя повседневной нормой. Именно тогда, когда человек зафиксирует эту точку: «да, по всем признакам это насилие», мы переходим к дальнейшей работе. Это совершенно не значит, что мы берем бейсбольные биты, пушки, вертолеты и кидаемся в бой на врага, это значит, что мы переходим в режим того, что наша главная задача – это выжить и остаться в живых. Цель этого этапа: максимально сохранить себя, потому что психологическое насилие разрушает нас, оно действует, как дементоры в книгах про Гарри Поттера, оно забирает наши жизненные силы. Именно образ дементоров стоит у меня перед глазами, когда я слушаю запросы женщин, когда их буквально съедают по кусочкам изо дня в день, по каждому мелкому поводу. И да: первое, что нужно сделать, это понять, что это так. В этот момент у человека больше не должно быть задачи договориться, помириться, создать в доме уют, наладить какие-то отношения, это все невыполнимые задачи. Абьюз – это процесс, который ведет бесконечную игру. У нас есть задача – сохранить саму или самого себя. И на самом деле об этом очень сложно помнить. Человек будет втягивать себя в размышления о том, что так было не всегда, что когда-то было лучше, что, может быть, что-то можно исправить. Каждый раз нужно возвращать себя в реальность, что теперь она другая. Одна из очень хороших техник: со всем соглашаться.

Анна: можете привести пример, пожалуйста? Что вы имеете в виду?

Зара: например, диалог: «Ты плохая мать! – Да, я плохая мать. Ты плохая хозяйка! – Да, я плохая хозяйка. Ты глупый человек! – Да, я глупый человек». Почему это важно? Потому что любой нормальный человек, который знает, что она хорошая мать, начнет показывать, что это действительно так, чтобы человек услышал. Доказательства – это то, что расходует все твои силы. Потому что у автора насилия всегда есть аргументы, потому что он помнит, что в позапрошлом году ты не купила ребенку правильную кашку, и он будет это помнить всегда. А ты будешь рассказывать вокруг, что до этого 15 лет и после 5 лет ты все делала правильно: покупала правильные кашки, стояла в правильном месте, а он будет говорить «нет, минуточку, я все помню, у меня все ходы записаны, на любой спор». Есть еще один красивый пример на эту тему: представим себе женщину с очень серьезным заболеванием, чуть ли не с мышечной атрофией, которая рассказывала о том, как она расходует свой день и объясняет своим подругам, которые обижаются, что она не может пойти с ними на ланч или на кофе, потому что она просыпается и знает, что у нее есть две ложки: почистить зубы – это четверть ложки, сходить в душ – почти целая ложка, доехать до работы – это еще четверть ложки. И она должна рассчитывать каждый день эти телодвижения, она объясняла подругам: «Не злитесь на меня. Я не пошла на работу, нужно было приготовить обед. Если две ложки есть, то я с удовольствием их на вас потрачу. Это не может произойти стихийно. Когда вы что-то предлагаете, у меня к этому моменту уже ничего не осталось». И ведь это речь идет о физиологической болезни, о том, как человек понимает, что поход в душ – сложнейшая задача. Для людей, живущих в ситуации насилия, это очень релевантный пример. У тебя очень мало сил. У тебя всего две ложки. И ты должна употребить их на то, чтобы спасти себя, а не для того, чтобы включиться в очередную нелепую дискуссию о материнстве и человечестве и т. д. Твои силы очень быстро заканчиваются, день закончился, а ты ничего не сделала для самой себя. Психологическое насилие отбирает твои силы в любом разговоре.

Анна: то есть получается, что попытки доказать, что ты ценен, попытки оправдаться, попытки разговоров чаще делают только хуже, мы тратим свои силы, и для нас сходить в душ – становится целой большой задачей? В депрессивном состоянии мы также наблюдаем подобные эффекты.

Зара: можно сколько угодно пытаться доказать, что «ты не верблюд», но это большое дело, даже когда ты пытаешься доказать это своим друзьям. В случае этой женщины мы видим, что ее подруги не хотели ее обижать, и не было у них задачи сделать так, чтобы у нее стало еще меньше сил. А в случае с автором насилия все хуже. Потому что это война: в этой метафоре у автора насилия интерес в том, чтобы забрать обе ложки, а твоя задача – эти ложки сберечь. Сберечь, чем можешь: избеганием коммуникации, уходом из дома, походом на вторую работу, придумать любое возможное занятие, только бы не сталкиваться с этим. Например, в случае с отстаиванием личных границ: если он звонит – не бери трубку. Мы склонны верить, что этот звонок – для того, чтобы сказать что-то хорошее, но 99 % … даже если он и хотел сказать: «здравствуй, милая, как ты живешь?», то чаще всего получается, как в том анекдоте про Фрейда: «ты мне всю жизнь испортила». Если знаешь, что будет так, то не бери. Можно писать сообщения, говорить, что занята, что телефон разрядился, любые способы, чтобы уйти от прямой коммуникации, перевод в личные сообщения – это уже зачастую более комфортный способ.

Анна: вы говорите об избегании прямой коммуникации и, если получается уйти от звонков к, например, смс, то это уже прогресс?

Зара: да. Если мы перейдем на язык войны, то что такое звонок? Ты живешь, как-то проводишь свой день, пытаешься заниматься своими делами, а этот звонок может быть равноценен выстрелу. Звонок может повлечь за собой скандал, разборку. Когда вы общаетесь через смс, у тебя всегда есть время подумать, есть время, чтобы сделать вдох-выдох, понять, о чем идет речь, например: очередной ли это акт агрессии или же что-то простое по типу покупки хлеба, ты можешь отреагировать после этого осознания. Далеко не все авторы насилия прямо-таки спят и видят, как сделать тебе хуже, это зачастую совершенно неосознанный процесс. Достаточно часто оказывается, что пауза может помочь и себе, и ему. Представим себе, что человек собирается звонить в сильном эмоциональном возбуждении, человек звонит, чтобы все это выбросить, скинуть с себя, а ты, вместо того, чтобы включиться в очередной скандал, выходишь из него, не берешь трубку. Это может привести к тому, что скандала и не случится. Конечно, основная сложность всегда состоит в том, чтобы все-таки осознать, что это уже не «отношения», это уже «война», а если это «война», то нужно создавать плацдарм. Нужно думать, куда уходить. Приходится каждый день говорить себе, как мантру: в этом хорошо не будет. Самое сложное: убить в себе надежду, что все будет хорошо.

Анна: расскажите об этом поподробнее. Мне кажется, что это очень сложная идея, ведь всегда хочется думать, что это всего лишь эпизод такой, даже если он повторяется в тысячный раз с одним и тем же сценарием. Всегда хочется надеяться на то, что он_а исправится, одумается, и вот мы попадем в «sugar show» (в отечественной терминологии это обычно переводится как «медовый месяц», но мне кажется, что это куда менее емкий термин).

Зара: на самом деле если бы не было парадигмы надежды в нашей жизни, то она была бы гораздо лучше по всем направлениям. Это касается не только личной жизни. Сейчас я скажу очень неприятную вещь, но есть ли разница между надеждой и галлюцинацией? Она большая. Если ты реалистично воспринимаешь мир и пришла работать на хорошее предприятие, то надежда не нужна. Ты работаешь, ты получаешь обратную связь. Хорошо работаешь – растешь. Плохо работаешь – нет. Я знаю много людей, которые работают в благотворительных фондах, и там часто очень сложная ситуация: люди не спят, выкладываются 24/7, им говорят, что все плохо, но когда-нибудь будет хорошо, когда-нибудь мы прорвемся. Директор фонда покупает себе дорогую машину, а сотрудники продолжают получать по 30 тысяч рублей, есть здесь какое-то несоответствие… Научиться отличать реальность от галлюцинаций – суровый, но полезный навык.

Анна: как можно этому научиться?

Зара: В первую очередь – постоянная сверка с реальностью. Если твой начальник говорит, что тебе нужно работать 24 часа в сутки, потому что мы делаем великое дело, мы спасаем людей, потому что «кто, если не мы», а в это время сам уезжает по пять раз за год в отпуск на Мальдивы и покупает себе новенький Лексус, то это вранье. Если твой «абьюзер» говорит, что, когда ты научишься готовить котлетки по рецепту моей мамы, то тогда у нас будет счастье, как было когда-то до брака, а ты в этот момент уже научилась и котлетки готовить, и гуляш, и форшмак, и все на свете, а счастье не наступило, то это вранье.

Анна: своеобразная система доказательств: мы пытаемся все время что-то доказать для того, чтобы стало хорошо, и это не работает.

Зара: ответственный работодатель, как ответственный партнер: они могут иметь претензии, им может что-то не нравиться. Я могу иметь право на требования к своим партнерам, к людям, которые со мной живут, но от этого не должна зависеть их нормальная жизнь. Мы не должны делать так, что, например, у моих детей карманные деньги зависят от того, насколько правильно и вовремя они заваривают мне чай. Я могу быть чем-то недовольна, может, даже резка, но их жизнь от этого не должна меняться. То, что делают абьюзеры, так это целиком тебя съедают. Ты становишься ответом на все их вопросы. Из-за тебя у них всегда плохое настроение. Ты причина всех их бед. Так же, как и в случае с нерадивым начальником, который приходит и орет на всех подчиненных: работали бы и нормально получали бы! Но это неправда. Вы бы нормально получали, если бы ваш начальник был бы не таким «жлобом». Это такой очень хороший линейный пример. Ответственный работодатель не хочет превратить людей в рабовладельцев, он хочет, чтобы они жили хорошо. Так же, как и ответственный партнер: «мы вместе, чтобы наша жизнь становилась лучше». И любой человек, переживший насилие, может посмотреть на свою жизнь ретроспективно и увидеть, когда жизнь в последний раз была хорошей. Потому что этот sugar show – это всегда эпизоды, это не хорошая жизнь. Здесь мы снова возвращаемся к тому, что убить в себе надежду – самое сложное, потому что внутренне все люди, пережившие насилие, коммуницируют с теми, с кем они встречались или встречаются, с теми, кем они были раньше. И если они начнут внимательно смотреть, кто находится рядом с тобой здесь и сейчас, то очки наползут на глаза.

Анна: получается, что, убив в себе надежду, надо попытаться увидеть не образ из головы, а то…

Зара: что перед носом. Это сложно. Потому что мы живем в мире, полном иллюзий. Вульгарный материализм, которого я придерживаюсь, делает жизнь легче, яснее. Потому что эта позиция позволяет не жить в картине, где счастье достижимо и может быть перманентным состоянием, где нам приносят боль наши сказки. Люди часто играют в игры разума и отказываются верить, что уже 10 лет они несчастливы. Они не помнят, когда улыбались, смеялись – это игра в попытку прекрасного, и она бездонная.

Анна: есть ощущение, что людям хочется верить в то, что мир константен, чтобы было как-то попроще.

Зара: если бы попроще… Зачастую тут включается страх перед неизвестным. Люди фиксируют абьюзивные ситуации не на первых трех месяцах отношений, а через несколько лет. За это время можно успеть выпасть из социума, потерять близкие отношения с друзьями, отказаться от них, потерять свои ценности. Ведь одним из самых верных признаков того, что с вами происходит абьюз, – это то, что вас гласно или негласно заставляют сузить социальные контакты. Плюс, очень сложно не слушать людей вокруг, которые часто начинают причитать: «куда ж ты от мужа денешься, как же ты без него».

Анна: как вы думаете, что может помочь человеку не вернуться в подобные отношения? Может быть, есть какие-то техники?

Зара: я бы даже не говорила про техники, ведь, если ты ушел или ушла, то у тебя есть много задач по обустройству своей жизни. Конечно, они сложные. Если ты ушел, как в голливудском фильме «В постели с врагом», а на том берегу тебя ждет прекрасный принц, то ты якобы быстро забываешь предыдущую жизнь, но в жизни так не работает, и мы не живем в голливудском кино. Вот ты уходишь, и вся жизнь превращается в вызов. Нужно прокормиться, найти жилье, работу, вернуть себе друзей и так далее, это очень сложная деятельность, непривычная, вероятно, давно забытая. Очевидно, что ты будешь скучать, потому что тебе плохо и тяжело, плюс еще пока нет жизни нормальной, устойчивой. Есть еще феномен ностальгии: потому что уезжаешь, и память устроена так, что мы склонны забывать все плохое.

Анна: это феномен «розовых очков» в теории автобиографической памяти. Когда мы помним больше хорошего, ведь работают защитные механизмы.

Зара: иногда бывает так, что злость может стать ресурсом на какое-то время, это большая энергия, но бывает и так, что злость и ярость не наскребешь… Важно помнить: если вернешься туда, то будет также. Или еще хуже. Потому что непонятно, как это все обустроить. Человек, пострадавший от насилия, должен понимать важность себя, а мы знаем, сколько на это требуется работы. Для нормальной жизни нужна ты, нужно выстроить себя. Надо помнить, что «нет счастливой семьи без счастливой жены».

Анна: я хочу спросить о том, бывали ли ситуации, когда ты понимаешь, что человек находится в ситуации домашнего насилия, а сам человек этого не осознает? Как можно корректно информировать, как ты это делаешь?

Зара: есть очень хороший пример, который уже практически стал хрестоматийным, он из сериала «Большая маленькая ложь». Я делала почти также. Например, я говорю: «мне кажется, что вы не очень счастливы». И после этого вопроса в этой плоскости уже можно говорить, что есть ощущение, что твоя жизнь не такая уж счастливая, хотя человек может позиционировать, что у него «все хорошо, дом – полная чаша, муж не бьет, дети растут», но при этом она по ночам не спит, психосоматика присутствует. И в целом здесь не нужны никакие термины, само слово «абьюз», их можно применять в лекциях. Я могу спросить: «есть ощущение, что у вас не очень уютная жизнь» или «что-то не похоже на хорошую жизнь. Вам неуютно. Вы плачете, посмотрите. Бывает ли так, что он уехал в командировку, а вас отпустило?». Я спрашиваю про то, что человек делает для себя. Чаще всего собственные занятия стигматизируются абьюзером, а их очень важно делать: гулять в одиночестве, ходить на концерты, ходить на йогу, спорт, все, что угодно, что возвращает тебя себе.

Анна: как думаете, есть ли в этой теме что-то про культуру? Может быть, история про «подставь вторую щеку», что все нужно терпеть?

Зара: эта история создает благодатную почву, чтобы все травматичные процессы развивались. Терпеть – это худшее из зол, парадигма терпения ужасна. Зачем? Для чего? Понятно, что иногда, конечно, нужно, ведь мы не в мире с розовыми пони живем, есть вещи, которые мы выдерживаем, если знаем, зачем. Иногда нам приходится делать неприятные вещи для себя, но всегда надо спрашивать у себя: зачем, чтобы что? Кого я хочу спасти? Где в этом я?

Анна: вечное «надеть маску на себя, а потом на ребенка»?