Текст книги "Блондинка вокруг света или I did it my way"

Ришикеш, Пушкар, Варанаси или Бенарес

Подножие Гималаев. Номер с видом на Ганг и на знаменитый железный подвесной мост Лакшман Джюла, построенный ещё в начале девятнадцатого века.

Дорожный знак: «Осторожно, дикие слоны. Не выходите на это место дороги в районе пяти часов утра».

Что бы вы думали? Примерно с четырёх тридцати утра здесь начинают скапливаться туристы, в ожидании диких слонов.

В Ришикеше обитают два вида обезьян. Серые черномордые обезьяны, ростом почти с человека, они сидят на дороге в ожидании бананов. И рыжие красномордые обезьяны, вдвое меньше размером, но намного опаснее, с ними лучше не контактировать, хотя они и сами не любят соприкасаться с людьми.

Колонии разноцветных бабочек расположились прямо на проезжей части, как будто ожидают машину, которая их раздавит.

Телёнок со сломанной ногой. Полное боли лицо телёнка. Нога сломана несколько недель назад, думаю, в результате авто-инцидента. Всё это время он борется с болью. Нога свёрнута в сторону. Невозможно наступать. Целыми часами он стоит на одном месте, боясь шевельнуться и готовясь сделать несколько шагов. Святое животное не должно так страдать. Мало быть вегетарианцем, надо также иметь эмпатию и сострадание. Здесь этого мало. Всё сводится к тому, чтобы просто не есть мясо.

Раджастан. Я не стала останавливаться в Джайпуре, городе, где все дома розового цвета. Я проехала сквозь него сразу в Пушкар. Это ещё одна Мекка бэкпекеров («backpack» – рюкзак, «backpacker» – бюджетный турист).

Я сняла круглую мазанку у озера. Мне очень нравится, что в моём новом жилище нет углов. Чтобы добраться до центра города, надо обойти озеро, окружённое ступеньками. По древним традициям, для того чтобы идти по этим святым ступеням, нужно разуться. Ступени обильно покрыты коровьими лепёшками и собачьими колбасками. Идти приходится долго, осторожно, выбирая место. Зато ночью озеро великолепно! Оно отражает в себе старые дома и храмы, окружающие его.

На другой стороне озера живёт стоя́щий баба. Его ступни постоянно должны стоять на земле. Спит он согнувшись, лёжа животом на перекладине качелей. Ступни остаются на земле. Ноги налиты кровью, покрыты надутыми сине-бордовыми венами и явно болят.

Рассказывали, недели две назад здесь скончался другой саду. Его посадили в позе лотоса на эти ступеньки, обложили блоками льда и гирляндами хризантем. Так он просидел недели две… Я этот момент пропустила. Невероятная Индия!

Зато праздник Дивали застал меня в Пушкаре. Здесь его почему-то справляют, как праздник Холи. То есть, бросают друг в друга разноцветным порошком.

Туристы в это время прячутся на крышах и наблюдают побоище. Им было сказано ничего светлого в этот день не надевать.

С крыши кажется, что внизу поднимаются взрывы разных цветов. Иногда даже невозможно различить людей. Это очень захватывающее зрелище.

Потом, поверх смешавшейся разноцветной пудры в два сантиметра глубиной, в Пушкаре обильно разбрасывают лепестки роз. И город начинает пахнуть розовым маслом. Очень сильный запах, от которого болит голова.

Народ продолжает бесноваться до заката и потом уходит квасить в свои забегаловки. Наутро на улицах пустота. Никто не убирает кашу, в которую размешаны лепестки роз и пудра. Ещё несколько дней каша лежит на улицах и сохнет под жгучим солнцем.

После поездки на верблюде в пустыню понимаю, почему верблюдов называют кораблями пустыни. Потому что укачивает. Мне дали двухлетнего верблюжонка. Верблюжонок капризничает и пытается убежать обратно в стойло, прямо со мной. Через несколько часов я рада с ним расстаться.

Где-то в трёх часах езды от Пушкара по железнодорожному вокзалу бегают собаки с дырками в теле и голове. Через эти дырки уже можно видеть внутренности и мозг. Никто не может сказать, что это за болезнь.

В поезде здесь кормят. Не шикарно, конечно. В основном бириани с курицей (рис жёлтого цвета, с кумином), яйцо в соусе карри и чапати (плоский пресный хлеб). Даже десерт дают, что-то типа каши в стакане. То и дело разносят индийский, очень сладкий массала-чай со специями. («Массала» значит «смесь»).

По окончании кормёжки работники собирают все пластиковые тарелки и стаканы в мешки и аккуратно выпихивают эти мешки сквозь железные прутья окон движущегося поезда на природу. Индия не перестаёт меня шокировать!

Ну не так же! Это уж слишком! В поезде кормят три раза, едет приблизительно тысяча человек, за один приём пищи каждый использует две-три пластиковые тарелки и стакан. Итого: около девяти тысяч наименований пластикового дерьма с каждого поезда три раза в день падает в природу. Сколько поездов в сутки проходит по этим рельсам?

Природа в Индии могучая, способная к самоочищению и самовосстановлению. Она, каким-то невообразимым образом, перерабатывает почти весь этот мусор. Во время сезона дождей потоки воды несут его в океан, порадовать дельфинов. Сколько ты ещё протянешь? Сколько ты ещё будешь нас терпеть, Мама?

Считается, что огонь от погребального костра в Варанаси идёт прямиком в рай. Умереть в Варанаси тоже очень достойно. И люди приезжают сюда умирать и живут здесь, в ожидании смерти, годами, а некоторые десятилетиями. С некоторыми бабушками, которые ожидают уже по 10—15 лет, мне удалось пообщаться. Вполне земные, они алчно смотрели на меня, в предчувствии пожертвований вскочив со своих настилок. А гид объяснял, что погребальный костёр стоит очень дорого. Не каждому мертвецу хватает денег на дрова, тем более для полного сгорания. Поэтому недогоревшие останки сбрасываются в Ганг. А прямо под площадкой для сжигания трупов, в воде Ганга, лежат волы. И Ганг всё это наблюдает тысячелетиями…

Останавливаюсь в маленьком отельчике, в комнате без туалета, из обстановки только огромная дверь с коваными петлями, каменный пол, широкая кровать и постоянно забегающий в комнату мангуст со сломанным хвостом.

Моя соседка, индийская продвинутая девушка, учится в Варанаси, на кого, не помню. Работает, кем, не помню. Вегетарианка, держит собаку, которая, по её словам, тоже вегетарианка.

– Три помидора в день, пара картошин…

Чудеса! Сабкуч милега! Что в переводе с хинди означает «Всё возможно».

Да, в Индии всё возможно! До этого никогда не видела вегетарианскую собаку.

Это был конец сезона дождей. Ганг только начал возвращаться в свои берега, оставляя двухметровый слой ила на ступенях, ведущих к воде. Я выглянула в окно. Пахло тиной с Ганга, горелыми волосами с погребального костра, карри из соседнего ресторана, плесенью от моей кровати и стен, зажжёнными благовониями из комнаты соседки-вегетарианки и чёрт знает чем ещё. Я была в Индии. Её узнаешь с закрытыми глазами.

Если глаза открыть, тоже не спутаешь. Пасмурный денёк конца сезона дождей. Серый широкий Ганг проходит по краю всего города. Противоположный необитаемый берег плоский и песчаный. Берег, на котором расположен город, повыше. Сам город как в дымке. В паре метров от берега, в воде, стоят покосившиеся, затопленные башенки. С этих древних башенок подростки в набедренных повязках, веками, ныряют в мутную воду.

На другом конце набережной начались работы по уборке многометрового ила, оставшегося на ступенях после того, как вода спала. Парни поливают ил из брандспойта, и он медленно сдаётся, тая в мутных и без того водах Ганга и обещая вернуться в следующем году.

Прямо под моим балконом, внизу, люди тоже борются со стихией земли, пробираясь куда-то, по колено в грязи. Женщины, подбирая сари, пытаются вырвать шлёпанцы из цепких лап ила. Здесь ил побеждает, и шлёпанцы так и остаются в голодной массе. Потом, когда брандспойт смоет и этот ил, шлёпанцы поплывут по святой реке и застрянут где-нибудь в двухстах километрах от своих хозяев. Вот поэтому некоторые тихие гангские заводи так сильно напоминают святилища одиноких шлёпанцев. Самые разные цвета, размеры, стили и, конечно, все без пары. Иногда кажется, люди приходят к заводям специально, чтобы оставить шлёпанец.

Пришёл мангуст, пробежался из угла в угол. Ушёл. Надо быть поосторожнее с ним. Если укусит, придётся делать уколы. Более того, год алкоголь пить нельзя. Это уж слишком!

Сохраняя образ загадочной незнакомки, задумчиво спускаюсь по ступенькам к илу. Я в древнем Бенаресе! Месте, воспетом многими поэтами и философами старины. Я одинокая путешественница. Что привело меня сюда? Какая миссия? Кто я? Дым? Ветер? Никто не знает. Сегодня здесь. Завтра в ином месте…

Выбирая места посуше, медленно бреду вдоль Ганга. На губах играет неопределённая полуулыбка. Самое сухое на вид место оказывается зыбким. Я проваливаюсь по «самое». И, под дружный хохот парней-уборщиков, неуклюже выскребаюсь из грязи и выдираю шлёпанцы из ила руками. Это разрушает мой образ. Тут обожают ржать над иностранцами.

Иностранцы едут в Варанаси за культурным шоком и острыми ощущениями. Увидеть погребальные костры и, если посчастливится, обуглившиеся останки, плывущие по Гангу. Один француз рассказывал мне, что видел обгоревшую руку на воде. Я приехала приобщиться к культуре и посмотреть древний непальский храм с эротическими фигурами. Что я нахожу более интересным, чем фигуры полусожжённые. Шок, как я тогда думала, мне уже не грозит.

Первое, что я увидела посреди главной набережной, на илистых ступеньках, ведущих к Гангу, был обнажённый труп мужчины со вздувшимся животом, поедаемый собаками. Почему-то они стартовали с гениталий. Собаки торопились, выдирали из трупа куски бледной плоти, огрызались друг на друга. Одна из них прорвала брюшину, и живот трупа сдулся на моих, и без того изумлённых, глазах… Я бросилась к людям…

– Екскъюзми!

– Есь.

– Там на ступеньках труп!

– Есь.

– Его едят собаки!

– Есь, есь…

Индиец безмятежно улыбался и, как водится, неопределённо покачивал головой.

Позже мне объяснили, что трупы людей, умерших от укуса змеи, детей до десяти лет, беременных женщин, святых и альбиносов не жгут, а бросают в Ганг, с привязанным к ногам камнем. Тот труп был бледный. Возможно, альбинос, «вырвался» и прибился к берегу. Альбиносов и людей с болезнью витилиго в Индии очень много.

– Так, может, столкнуть его обратно в воду хотя бы? – предлагаю я.

– Да кто же будет его сталкивать?!

– Но ведь это же чей-то родственник! Чей-то сын, отец, брат, возможно, саду (святой), его же собаки жрут, на глазах у всего честного народа!

– Есь, есь…

– Так что же, он там так и будет лежать?

– Конечно, не будет. Собаки съедят… Птицы…

Я вернулась к ступенькам. Трупу уже не хватало не только гениталий, но и всей нижней части брюшины. Собаки добродушно лежали рядом и улыбались. Больше никто не огрызался.

Пришла мысль сходить за моей соседкой и спросить, не её ли вегетарианка сейчас наслаждается сытостью у реки.

А мимо весело проходили дети с портфелями, из школы. Разгуливали матроны в сари и с ридикюлями. Я не верила, что обнажённый труп посреди набережной, поедаемый собаками, так уж в порядке вещей в вегетарианской стране, где любая обнажёнка расценивается как оскорбление национального достоинства. Я ещё раз попыталась обратить их внимание, но они не проявили интереса, а только так же неопределённо, по-индийски, покачивали головами, улыбались и повторяли: «Есь, Есь». Особое отношение к смерти!

Я взяла лодку и попросила отвезти меня подальше. Когда мы отчаливали от трупа, я спросила и возницу, что он думает об этом. И он ответил:

– Да, вода в Ганге очень грязная. Не хорошо пить форейнеру, потому что много бактерий. А мы можем…

С этими словами он зачерпнул полную пригоршню мутной, пахучей речной воды и с удовольствием выпил, а потом зачерпнул и выпил вторую.

И я опять стала думать, что шокировать меня уже ничем нельзя. Мы причалили, я расплатилась и пошла, пошла.… В Гоа! В мой потерянный и вновь обретённый рай! Этот рай скоро будет опять потерян.

Гоа

Ноябрь

Индийский эквивалент Голливуда – Болливуд. Фабрика индийских грёз на зелёной танцевальной лужайке. Это одна из моих основных статей дохода здесь, в Гоа. А моё амплуа в Болливуде – блондинка в бикини.

В обязанности входит: прогулки по пляжу, в бикини. Спуск по лестнице, с бокалом шампанского в руке, в бикини. Качание на надувном матрасе, в бассейне, на ночном пати, в бикини. И так далее, тоже в бикини.

Правда, иногда обязанности расширяются. В момент накала событий в бассейн прыгают несколько парней в чёрных костюмах и мой матрас переворачивается. Мне приходится окунаться в воду. Такая сцена считается гламурно-комической, и предполагается, что зрители должны в этот момент смеяться над изнеженной иностранкой.

В предутренней прохладе, после определённого количества дублей, эти перевороты довольно ощутимы, для иностранки.

Индийцы – народ невысокий, и мой маленький рост оказывается здесь востребован. Чтобы модель не выделялась оскорбительно высоким ростом на фоне индийского мужчины, нередко из всех девушек выбирают меня, «метр с кепкой». Таким образом мне случается сыграть подругу индийского «Джеймса Бонда». Моя роль – встреча катера «Джеймса». Я стою с большим флагом в руке, на берегу живописнейшего южногоанского пляжа Калевасим. Катер прибывает под звуки авантюрной музыки, толпа на берегу машет руками… За встречей следует небольшая фотосессия.

Моя фотография, в бикини и с флагом, появляется в утренней гоанской газете. За ланчем официанты из местного ресторана приносят мне эту газету и бесплатный коктейль. Иногда приятно погреться в лучах собственной маленькой славы.

Случилась и роль со словами. Я играю англичанку в бикини, которая обожает Шекспира.

Конечно, я задаю вопрос режиссёру:

– Это ничего, что я англичанка с русским акцентом?

– Это ничего, – беззаботно отвечает режиссёр.

Ну и правильно. Играют же голливудские звёзды русских шпионок. На русском предложения заучивают, ни бельмеса не понимая, о чём. А вы говорите, акцент.

Дальше, по роли, я разговариваю о Шекспире с главным героем – простым парнем из Кералы. Парню Шекспир не нравится, потому что у него всё всегда заканчивается плохо, «а индийские люди этого не любят». Я же, как истинная англичанка, обижаюсь за своего Шекспира и наставительно рекомендую перечитать его вновь. Роль примерно минут на пять.

Все фильмы снимаются под рабочими названиями и, к сожалению, впоследствии я так и не смогу их найти. У меня остаются только газеты и фотографии.

Частенько иностранцы требуются для съёмок «притона». Главный герой, в смокинге, врывается в злачное место в поисках своей невесты. Негодяи украли её прямо со свадьбы. В притоне дым коромыслом, тут и там пары сливаются в порочных поцелуях. Кто-то уже «отрубился» от передоза на полу. Кто-то мешает кредиткой стиральный порошок, предоставленный студией. Из бутылок из-под виски щедро льётся разбавленный яблочный сок.

Главный герой бежит дальше. Ногой вышибает дверь в один из номеров. Там, понятно, происходит грязно-эротическая групповая сцена. И так далее.

Это всё не случайно. Это то, что добропорядочные индийцы думают о нас, западных людях. И, могу сказать, не так уж далеко они ушли от истины.

С другой стороны, конкретно те иностранцы, которые снимаются здесь со мной, по смешному совпадению, частенько тоже довольно добропорядочны. И они забавляются вовсю во время съёмок таких фильмов. Им интересно сыграть порочных и распущенных отморозков, когда дома их ждёт медитация и коврик для йоги, а через неделю они уезжают на випасану.

Люди здесь постоянно уходят на випасану. Утверждают, что возвращаются просветлёнными. Некоторые, продвинутые, уходят на несколько недель полной темноты. Это следующий уровень.

Вообще-то, випасана – это буддистская практика. Но подобная вещь есть во многих религиях и философиях. Например, Серафим Саровский в скиту или индейские шаманы, надолго уходящие в одиночку в лес. В общем, как я это понимаю, смысл в том, чтобы отключиться от внешнего мира и уйти в свой внутренний мир. На простом языке можно сказать: «Дома посидеть и отдохнуть в тишине». Я не была ни на одной випасане.

– Тебе и не надо, – шутит знакомый йог, – ты сама себе медитация.

И правда, я иногда выхожу в «астрал» незаметно для себя, и мир перестаёт существовать. Ещё это называется рассеянностью.

В полдень в Гоа жизнь, звуки, краски, даже мухи останавливаются и зависают в воздухе, как частицы при абсолютном нуле. Казалось бы, абсолютный ноль и полуденная жара – можно сказать, две крайности, а вот мухи останавливаются одинаково.

Мне нравится местное «шампанское» – тодди. Это слегка заферментированный сок из свежесрезанного побега на вершине кокосовой пальмы. Тодди, и правда, немного напоминает шампанское, с очень незначительным градусом, пузырьками и небольшой «бензиновой» ноткой. Тем не менее, оно освежает.

Сок собирают ранним утром, с первыми лучами солнца, иначе неправильно заферментируется и пропадёт. «Шампанское» также используется для приготовления местной пищи. Хранится оно недолго и только в холодильнике.

В только что снятом с пальмы кувшине с тодди плавают затонувшие гигантские муравьи. Говорят, муравьи тоже играют роль в ферментации, в чём лично я сомневаюсь.

Вот природа! Готовое «шампанское» с вершины пальмы.

Представьте: у вас большой красивый мотоцикл. На вас только бикини (опять бикини) и парео. Тёплый воздух обдувает ваше загорелое тело…

Какое невероятное чувство свободы, когда несёшься ночью на мотоцикле! Видно только дорогу, освещённую собственным байком, и звёзды. Слышно только гул мотора и гул прибоя. Вот это то, что чувствовала Маргарита, летящая на бал. Вседозволенность, всемогущество и неуязвимую независимость. На меня нет никакой управы. Правительство, богатство. Чушь! Я сейчас держу в руках всё богатство этого мира! Я еду на «бал», где меня ждут мои интернациональные друзья – музыканты, танцоры, философы. Мы будем играть музыку, танцевать, разговаривать о философии.

На утверждение «You are crazy!» всегда ответ «Thank you». Это лучший комплимент. Означает, что собеседник восхищается вашей самобытностью и харизматичностью. Нет никаких запретов. Можно быть развязной и не волноваться о чужом мнении. В любой момент я могу встать, оседлать своего железного коня и уехать куда захочу.

Интереснейший здесь контингент! Например, «внуки цветов» («дети цветов» – одно из названий хиппи в шестидесятых, семидесятых). Родились и выросли в Индии, в хиппи коммунах. Один из них рассказывал, что узнал, кто из заботливых длинноволосых женщин в фольклорных одеждах является его матерью, только когда родители стали переезжать из коммуны и забрали его с собой. Это особая национальность. Такие хиппи могут неплохо знать несколько языков, но ни одного в совершенстве. И совсем не знать свой родной язык.

Есть у нас здесь и настоящий миллиардер. Европеец за шестьдесят, постоянно курит, кашляет и спит под пальмами в одной старой набедренной повязке. Недавно он сломал ребро, и это мешает ему кашлять. Но к доктору повторно он не пойдёт. Потому что «его ковёр – цветочная поляна». И это его выбор. Он миллиардер в отрепьях, по зову сердца.

В тот сезон, наконец, начинаю играть на гитаре. Просто мне надоело выбирать между «фанерой» и плохими характерами музыкантов. Теперь я от них не завишу. Начинаются первые выступления на джемах. Пою русский фолк и старые романсы. Здесь это идёт на ура!

Тогда же встречаю англичан, которые впоследствии вышлют мне приглашение на Гластонберри, с моей фольклорной программой.

У меня возникает нестандартный романчик с английским панк-звездой или звездом, не знаю, как лучше (имя указано не будет). Жёсткий обличитель продажных политиканов оказывается мягкой, романтичной, но избалованной принцессой, с постоянно меняющимся настроением. Ну вот! А я думала, принцесса – это я.

Немало здесь таких, которые приезжают на две недели отдохнуть и остаются. Здесь даже существует ритуал сожжения своего билета и паспорта. Пепел потом торжественно развеивается над морем.

Здесь множество людей, скрывающихся от закона. В основном это финансисты. Я помню одного такого. Парень высадился в Гоа, когда ещё был заметен след от галстука на его шее. Теперь он даже забыл, что такое шлёпанцы.

Вот где нашли себе убежище современные босоногие «айседоры дункан» и «маты хари». Главное – слушать своё тело и музыку. Танец должен быть естественным продолжением человеческого движения и отражать эмоции и душу исполнителя.

Но в этой великолепной бочке мёда появляется дёготь. Коммуну уже берут в руки люди с амбициями. Они всё ещё носят трайбл одежды, всё ещё подводят каджалом глаза, но среди них уже выстраивается своя иерархия, со своими авторитетами, знаменитостями и коммерсантами.

Ко мне прилипает неприятный, чокнутый француз. Ему за пятьдесят, похож немного на Гитлера. Абсолютно безо всякого повода француз всюду следует за мной. Выдёргивает стулья из-под моих друзей, когда мы ужинаем. Подстерегает парней, с которыми я замечена, и проводит с ними беседы. Ломится ночью в мою дверь. Пытается стащить мои волосы, когда меня подстригают в уличной парикмахерской, на удивление усатого брадобрея. Предлагает деньги за любовь. Рыдает на руле моего мотоцикла и всячески затрудняет передвижение по местности. После общения с ним всегда остаётся тяжёлое неприятное ощущение. Я избегаю его, как могу.

А тем временем африканские парни справляют свой праздник. В часть праздника, по традиции, входит заклание барашка. Действие происходит прямо на пляже. В знак ненасильственного протеста я, на время, заделываюсь вегетарианкой, под лозунгами «Нет убийству для развлечения!» и «Наш пляж – не место для варварских традиций, какими бы древними они не были!».

Я не вегетарианка и принимаю, что после смерти я тоже буду съедена. Я отношусь к этому как к естественному течению законов и циклов жизни на нашей голубой звезде. Но я против жестокости. Смерть животного – это не развлечение и не дань традициям, а необходимость питания организма. В то, что мясо можно заменить растительными продуктами, я однозначно не верю. Во всяком случае, точно не все организмы поддерживают такую версию. Хотя допускаю, что кому-то действительно нужно меньше животного коллагена, чем другим. Лично я от длительного вегетарианства начинаю дряблеть, оседать, быстро уставать, и у меня портятся волосы, кожа и ногти. Я должна заботиться в первую очередь о животном, вверенном мне при рождении, о моём собственном теле.

Но, ещё раз: «Нет убийству ради развлечения».

На пляж приезжают парни из самого сердца Индии. Иностранцев в центральных районах страны очень мало, и индийцы трясутся долгие часы в автобусах специально, чтобы провести денёк на хиппи пляже и посмотреть на европейских девушек в купальниках. А если повезёт, то и топлесс! Хиппи иронично называют это «Раджастан-Сиськатур».

Способ познакомиться:

– Мисс, не посмотрите ли за моими вещами, пока я купаюсь?

Дальше:

– Огромное спасибо, прямо не знаю, что бы я без Вас делал! Как, Вы говорите, Вас зовут?

Ответ не важен. Следующим номером идёт «естьлиутебябойфренд»-диалог.

– У тебя есть бойфренд?

Ответ «есть» больше не срабатывает, иногда от парня очень проблематично отделаться.

– Ну, и где твой бойфренд? Почему он не с тобой? – это уже с ехидцей.

Я научилась отвечать так:

– Мы с моим бойфрендом не разговариваем после вчерашнего (печальный вздох).

– А что случилось вчера? (парень в предвкушении: сейчас он начнёт меня утешать, а там кто знает…)

– Видите ли, мой бойфренд – замечательный человек и очень меня любит, но у него есть одна очень неприятная черта характера: он до сумасшествия ревнив. Вот вчера, например, набросился на одного индийского парня, еле оттащили. А тот всего лишь спросил у меня, как пройти к интернет-кафе. Конечно, с Дмитрием никто справиться не может…

(По моей собственной статистике, русское имя Дмитрий почему-то особенно настораживает. Дальше по списку идёт Владимир.)

– …Дмитрий – огромный и опасный, как бешеный слон. Но нельзя же так беспардонно пользоваться своей силой! Я прямо не знаю, что с ним делать! Может, дадите совет, подскажете что-нибудь?

Последнюю фразу я кричу уже удаляющимся пяткам.

Эта наивная процедура «отшивания» становится всё длиннее. Наверное, потому, что я научилась получать от неё удовольствие. Мне интересно, на каком месте рассказа парень сверкнёт пятками.

Потихоньку люди начинают уезжать. Дело близится к весне. Поступает предложение сняться в индийской эротике, за очень большие деньги. Сумма заманчивая. Я пытаюсь разузнать, что именно здесь имеется в виду под словом «эротика». При ближайшем рассмотрении оказывается, что это самая обыкновенная порнуха. От этого приглашения остаётся неприятный осадок.

Чокнутый француз бросается под колёса моего мотоцикла. Я с трудом успеваю затормозить. Если бы не успела, ему было бы чем меня шантажировать. Пострадавший! Пойди докажи, что сам бросился.

От всего этого кажется, что рай подпортился. Но я отстраняюсь от негатива.

Однажды ночью француз ловит меня в интернет-кафе. Из присутствующих – только спящий на столе интернет-оператор и я.

– Ю трит ми лайк э шет (ты обращаешься со мной, как с дерьмом), – вопит он с сильным французским акцентом. Оператор продолжает спать.

– Пожалуйста, оставь меня, наконец, в покое.

– Я научу тебя уважать меня!

С этими словами он бьёт мне в нос кулаком с зажатым в него мобильным телефоном. Удар довольно сильный.

Когда чёрные круги перед глазами проходят, меня кидает в раскалённое, слепое бешенство. Бешенство даже не из-за того, что мне дали в нос, а из-за того, что этот слизняк нашёл самую маленькую женщину во всём Гоа. Он не стал бы «самоутверждаться» таким образом, если бы я была как та дородная, цветущая лысая девушка из Питера с нашего пляжа. Побоялся бы. А со мной не побоялся. Посчитал, что я достаточно беззащитна и не отвечу.

Дальше всё помню размыто. Помню, схватила стул и обрушила на его голову. Потом ткнула его карандашом в бок. Потом кинула ему в башку его же мобильник и бутылку «Кока-Колы». Потом ударила его в пах ногой. Потом в морду кулаком. Потом в морду ногой. Потом подбежали местные разнимать, уверяя меня, что с него этого достаточно. Проснувшийся оператор в ужасе кудахтал что-то за своей стойкой. Потом я сидела в ресторане, с пакетиком льда на носу, и продолжала негодовать.

Помню, я была босиком, одежда в стиле трайбл и красный цветок в волосах. Немного саднило ногу от удара по зубам придурка. Такая вот Кармен…

Историю о том, как русская побила француза, и за дело, на следующий день передавали из уст в уста. Русских женщин здесь уважают.

Однажды в Гоа поспорили англичанин и наша сибирячка, кто из них больше выпьет. К делу подошли серьёзно. Накупили виски, посадили секундантов и начали. Пили всю ночь, почти до утра.

Долго ли, коротко ли, а англичанин сполз со стула и отрубился на морском песочке. А сибирячка – хоть бы что, сидит себе и сурово допивает остатки. Выиграла, значит.

Через год они поженились… (правдивая история, случившаяся с моим хорошим приятелем из Англии). Совет да любовь!

Шутки шутками, но мой обретённый рай рассыпается в порошок.

Всё меньше людей остаётся на пляже. Зато появляется больше голодных собак. Собаки, которые пресмыкаются днём и просят кусок несладкого хлеба, ночью превращаются в монстров. Были случаи, собаки даже стаскивали людей с мотоциклов на ходу. Меня тоже кусает собака, лежащая под моим стулом, в ресторане. Теперь уколы от бешенства расходятся на пляже, как горячие пирожки.

Я их не боюсь. Я вообще уже ничего не боюсь. Когда собаки бросаются на мой мотоцикл, я поджимаю под себя ноги по-амазонски и издаю дикий ведьминский вопль. Собаки в страхе отступают. Ходить ночью приходится с палкой или камнем. Кажется, что здесь дичают и люди и собаки. Я точно одичала.

Да, рай действительно подпортился, как рыбья голова на солнцепёке. В нескольких километрах от пляжа моют нефтяные баржи. Теперь линия прибоя густо покрыта чёрной синтетической слизью, которая липнет к ногам и не отмывается.

Начинается «не сезон». Или, попросту говоря, «завтра», о котором было рекомендовано не думать, потому что «жить надо сегодняшним днём, так как завтра может и не наступить». Но никто не говорит, что делать, если завтра всё же наступает, а вы не знаете, что с ним делать.

Зимой основной поток живёт в Гоа, летом поднимается в Гималаи. Потом на зиму в Гоа, потом на лето в Гималаи. А смысл в чём?

Ну, в точности вам никто не скажет. Народу просто нравится тусоваться. Сначала тут, а потом там, а потом возвращаться на прежнее место. Лица у всех серьёзные. Дело нужное – тусовка. Довольно долго кажется, что в этом счастье. Так можно, с удовольствием, прожить не одно десятилетие. Историю дауншифтинга впору писать в томах.

Есть здесь такие сумасшедшие, которые колесят на мотоцикле по Индии в течение последних тридцати шести лет. Так же ходят по кругу. Из Гоа в Гималаи. Из Гималаев в Гоа. Все они потерянные, одинокие люди, с каким-то надрывом. Они уже не способны поменять стиль своей жизни. Они как бы заперты в какой-то выдуманной виртуальной реальности.

А потом и приходят в голову всякие мысли типа: «А зачем мне всё это было надо?» Так можно и задепрессировать, поскольку одна из составных счастья – развитие. Если нет развития, рано или поздно нахлынет депрессия. Вот она, неприглядная сторона красивой медали.

Не помню, когда начала убивать пустая бессмысленность. И вспомнилась пьеса знаменитого сумасшедшего американца Теннесси Уильямса «Камино Реаль». Мистический город, который существует вне времени и пространства и является своего рода курортом-западнёй для людей, заблудившихся в поисках, не сумевших приспособиться к реальности и забракованных ею. Попавшие сюда со временем понимают, насколько зыбка и нереальна эта реальность и насколько они зависимы от предлагаемых обстоятельств. А зависимость и есть несвобода. А пока улыбочка, господа, изображаем веселье…

Впоследствии я научусь безошибочно определять новые местонахождения «Камино Реаля». Это те якобы райские уголки, где скапливаются все, кто не смог найти свою нишу в цивилизации. Бросил всё и уехал искать счастья в потерянном раю. Нашёл его, казалось бы, и застрял в каком-нибудь забытом богом третьем измерении. Оттуда, конечно, есть выход, но он намного уже входа. Каждый раз, когда они пытаются вырваться, что-то не складывается, и им приходится возвращаться обратно в их нереальную реальность. Она не выпускает. Из ласковой и услужливой она превращается в ревнивого негодяя. Начинает показывать зубы. Это расплата.

В голову не может не прийти мысль: «А ведь это то, куда и я иду. Я следующая могу потерять себя в этой нереальности. Вопрос в том, действительно ли я хочу проснуться на пляже. В одной руке догоревший джойнт, в другой – недопитая бутылка пива или портвейна. Обнаружить, что вчера мне исполнилось шестьдесят четыре, а мне, как всегда, не с кем было отметить эту дату?» Надо выбираться отсюда! Вот так вот. Начали главу за здравие…