Текст книги "Черная изба"

– Слушай, он какой-то черный, – растерянно сообщила Вика, когда они, выждав положенное количество минут, вынули противень из общажной закопченной духовки.

– Э-э-э… Ну, может, так и надо? – Катя ткнула ножиком в край обугленного коржа. – Ой! Вик, там тесто!!! Как так может быть? Снаружи черный, а внутри жидкий!

– Ну давай поставим его обратно в духовку?

– Чтобы он вообще в уголек превратился? Торт «Полено», березовое.

– Я придумала! – радостно сообщила Вика, выхватывая у Кати нож. – Давай его разрежем пополам!

– И что?

– И ничто! Пополам как бы в высоту! Получится как бы два торта! Они нормально испекутся. Мы между ними сметану намажем – и будет двухслойный торт! Круто я придумала?

– Кажется, ничего не получилось, – заметила Катя, спустя пятнадцать минут вынимая из духовки два противня. – Это вообще не торт, это какой-то асфальт… Нет, ты глянь, он внутри все равно не испекся! Вика, ну как так-то?

– Не знаю, Кать. – Вика заметно приуныла. Неудавшиеся коржи пришлось отскабливать ножом. Когда обугленные кусочки наполнили миску до краев, Вика пошла отмывать противни, а Катя раскрыла окна, чтобы выпустить едкий запах горелого.

– О-о-о, чего это у вас так холодно? – С лестницы раздался топот, и на кухню зашел Мишка Великанов. – Ничего себе! Печенье! Угостите, девчонки?

Он засунул кусок кошмарной лепешки в рот и принялся жевать.

– Вкусно? – с невинным видом спросила Катя.

– Нормально, – невнятно пробормотал Мишка и взял из миски второй кусок, другой рукой показывая Кате большой палец. – Твердые немного, зато сладкие, – добавил он, прожевав. – Это кто готовил?

– Ермоленко Виктория, – захихикала Катя. – Вот поженитесь, она тебе будет каждый день такие печь! Ты макай, макай коржик в сметанку, еще вкуснее будет!

Мишка покраснел и сунул длинный обломок коржика в чашку со сметаной с сахаром.

– Ну тебя, Катя! – не поворачиваясь, буркнула от мойки Вика, тоже с красными ушами. – Скажешь тоже!

Но Кате почему-то показалось, что она не очень-то рассердилась.

Торт они купили в деревенском магазине. Пооблизывавшись на него немного для порядка, поставили в крохотный холодильник, который Вике привезли родители.

– Ну вот, завтра сдадим анатомию и будем праздновать! – весело сказала Надя, бросая чек в мусорный пакет под столом.

– А английский во вторник? – спросила Катя.

– А что английский? – Надя равнодушно пожала плечами. – Если я его не сдам, то мне праздновать уже не захочется. А так хоть порадуюсь.

Анатомию Катя и Надя сдали на отлично. Вике же попался один из последних билетов, который она не успела повторить, – и пришлось перетягивать.

– Ну что ж, четверка тоже отлично! – сказала Катя, заглядывая в ее зачетку.

– Четверка не отлично, а хорошо. – Вика обессиленно привалилась к стене. – Но да, отлично! Теперь английский – и домой!

– А Леночка-то так и не приехала, – выразила наконец Катя мысль, которая тяготила их с самого утра.

Все замолчали.

– Может, она приехала? – осторожно предположила Надя. – Мы же самые первые ходили сдавать, а там еще десять человек. Или сдаст попозже, вместе с двадцать второй группой, у них с двенадцати… Просто сначала пошла в общежитие, а не сразу побежала на экзамен.

– Вот сейчас придем, – приободрилась Вика, – а она там уже весь тортик слопала!

Но в комнате было пусто. Никаких следов того, что Леночка заходила сюда перед экзаменом.

Вика зачем-то нагнулась и открыла дверцу холодильника.

– Проверяешь, на месте ли торт? – шутливо спросила Катя, но на душе стало как-то тоскливо и неуютно.

Когда они звонили, Леночка не брала трубку, а через пару дней вместо гудков и вовсе начал отвечать робот. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – равнодушно твердил женский голос. – Попробуйте перезвонить позднее». Катя пробовала – но результат был таким же. Леночка не отличалась любовью к соцсетям, но чтобы неделю вообще не заряжать телефон? Что-то все-таки случилось…

Они с Викой поначалу делились разными теориями, но никакого внятного объяснения придумать так и не смогли. В итоге они перестали об этом разговаривать, а поскольку эта тема сейчас их занимала сильнее всего, перестали разговаривать вообще. Надя и без того не была любительницей долгой болтовни, к тому же она усердно готовилась к экзамену по английскому.

Вика и Катя мрачно сидели на своих кроватях. Вика переписывалась с кем-то «ВКонтакте» – то и дело слышались щелчки входящих сообщений. Катя просто листала ленту, ни на чем особо не задерживаясь. Внутри у нее нарастала тревога. Огоньки гирлянды, которую Вика повесила на окно, раздражали. Она отвернулась, накрывшись одеялом чуть ли не с головой.

– Слушай, Кать. – Вика зашевелилась. – Я вот тут что подумала… насчет Леночки.

Катя откинула одеяло и повернулась к ней.

– Мы тут с девчонками со школы болтали, ну я и рассказала им об этой ночной истории. И Оксанка тут говорит: а что, если у них в деревне какая-нибудь секта?

– Да мы ведь уже думали о секте, – разочарованно ответила Катя. – Не помнишь? Елена Алексеевна разве отправила бы Леночку на какой-нибудь кровавый языческий обряд? Она же нормальная образованная женщина. Какие бы там ни были нравы в этом Лебяжьем, но в колледже есть правила, а в государстве – законы, и директор колледжа уж точно не будет их нарушать ради каких-то сумасшедших теток. Она же в тюрьму не хочет, если что? Свидетели были…

– Нет, Кать, ты меня не дослушала, – нетерпеливо прервала ее Вика, откладывая в сторону телефон. – Смотри, а если это что-то не опасное, но очень странное и неприятное? Например, неделю сидеть в одиночестве и темноте и при этом не спускать ног на землю. Я о таком читала в книжке про древних славян. Или не про славян… Ну, в общем, что-то в этом роде. Или искупаться в проруби. Или…

– Или поцеловать лягушку, – перебила ее Катя. – Вик, ну а Елене Алексеевне-то это зачем? Сама подумай! Отпускать студентку во время сессии, чтобы она там купалась в проруби и сидела в темноте?

– Да затем, – с ноткой высокомерия в голосе возразила Вика, – что она тоже оттуда! Да, она образованная и всякое такое. Но зачем она будет ссориться со своей родней и односельчанами из-за такой мелочи? Она знает, что ничего страшного в этом нет, просто неприятно. И правда, вот поцелует Леночка лягушку, будет ей противно. Или даже съест ее живьем! А утром проснется – и все уже прошло, все радуются, благодарят за содействие, да еще и зачеты сдавать не надо!

– А может быть, и так… – протянула Катя, задумавшись. Эта версия ей нравилась значительно больше, чем Надина про насильственный брак. – Тогда все ясно. А если она и правда, например, купалась в проруби или ходила босиком по снегу, то понятно, чего она заболела.

– Знаешь, – Вика весело хлопнула в ладоши, – а не слопать ли нам этот торт? У него же срок годности выйдет! Надь, ставь чайник! Кать, слезай! Прошу всех к столу!

Уже за столом, когда они напились чаю и вдоволь посмеялись над своими страхами, Вика грустно сказала:

– А все-таки, наверное, это что-то очень неприятное, Кать. Иначе с чего бы она так скандалила? Жалко Леночку, да?

– Угу. – Катя все еще дожевывала кусок торта, который оказался довольно сухим. «Даже хорошо, что Леночке не достался, – подумала она. – Купим повкуснее к началу семестра…» – Ну, – Катя запила остатки несладким чаем, – жалко, конечно. Но Елена Алексеевна сказала, что Леночка потом и сама не вспомнит, почему боялась.

– А мне не хочется, чтобы она так сразу забыла, – сказала Надя. Катя с Викой удивленно повернулись к ней. – Интересно же все-таки, что там на самом деле случилось.

В ту ночь Кате впервые за всю ее сознательную жизнь приснился кошмар. Она шла по заснеженной дороге сквозь мрачный лес. Ей зачем-то снова нужно было наломать веток для новогодних украшений. В какой-то момент, спохватившись, что вдоль дороги елки не растут, она свернула прямо в чащу – и теперь брела по колено в снегу, проваливаясь в сугробы и переползая через поваленные деревья. Вертела головой по сторонам, искала ту самую елку… Сгущались сумерки. Что, если она не успеет вернуться до темноты? Как найдет дорогу обратно? Она подняла глаза и увидела, что стоит перед почерневшей от времени избой на толстых разлапистых ногах. Изба нависала над ней, заслоняя небо, на бревнах виднелись кривые непонятные знаки, грубо намалеванные чем-то темным и блестящим. Во рту возник солоноватый металлический привкус, стало тяжело дышать. «Кровь, это кровь, здесь везде кровь, мама, мамочка…»

Катя резко подскочила и чуть не упала с кровати. В комнате было темно и тихо, слышалось только сопение Вики на соседней койке. Гирлянду на окне никто не выключил, и она все еще мерцала, плавно меняя цвета. В этом неровном свете Катя увидела на подушке что-то темное. Под носом было мокро. Это и правда кровь! У нее просто пошла кровь из носа, как бывало в детстве, – вот и причина.

Катя зажала переносицу двумя пальцами и принялась дышать ртом. Через пару минут поняла, что можно отпустить. Перевернула подушку чистой стороной и потянулась за бутылкой воды, которую запасливо держала у стенки, под матрасом. Умыться можно и утром, сморкаться – вообще плохая идея, если не хочется опять унимать ручеек. А вот запить противный вкус нужно прямо сейчас, пока не начало тошнить.

Мерцание гирлянды теперь казалось Кате успокаивающим и уютным. Она смотрела на разгорающиеся красно-желтые огоньки, медленно сменяющие угасающие сине-зеленые, и думала о том, что завтра поедет домой. Снова вернется в их общую с мамой спальню, прогуляется по знакомым улицам, а на следующий день будет Новый год, и елка, и подарки, как в детстве. Целый месяц ничегонеделания! Как странно! Она слышала, что экзамены обычно начинаются в январе, сразу после новогодних праздников. Как круто, что руководство колледжа решило управиться со всем до Нового года! Катя с нетерпением предвкушала месяц без домашки, ранних подъемов и очередей в душ. Остался всего-то английский, а на вечер у нее уже куплен билет на поезд…

Вскоре Катя снова задремала, и в эту ночь ей больше ничего не снилось.

6

– Кать, нет, ну ты представляешь, Кать? А он мне так и говорит! Я тебе, говорит, не осел, нечего мне тут перед носом морковку вешать. Ну, то есть он не говорит «нечего», Кать, он матерится! Через слово, Кать, матерится! Сам, говорит, все себе куплю, что захочу. И купил! Приволок домой компьютер, новый совершенно, все в фирменных коробках… Да не приволок, Кать, он доставку заказал! Представляешь? Пришел мужик из магазина, все ему установил, по имени-отчеству называл… «Максим Иванович» – можешь себе представить? Он теперь ночами играет, в школу то опоздает, то вообще не пойдет и ходит все время с красными глазами от этого компьютера. Оценки у него – с двойки на тройку, Кать, в десятый не возьмут. Теперь ему только в колледж поступать! Я ему говорю: Максюш, ты колледж-то выбрал себе? А он говорит: не нужен мне твой колледж, еще так передразнивает меня – «коох-леж», – не нужен мне он, я себе на жизнь и так заработаю, а если будешь нормально себя вести – и с тобой поделюсь! Это он мне, матери своей, говорит, представляешь? Катя, откуда у него деньги? Мне не говорит, может быть, хоть тебе скажет? Катька, я бою-у-усь! Я ночами не сплю-у-у! Катьк, вот все время жду, когда нас ограбят, или убьют, или… Ой, дочура, да за что же нам такое горе, ну ты подума-ай!..

Не о таких каникулах она мечтала, трясясь в переполненном сидячем вагоне поезда на Барнаул. С тех пор как она сошла на перрон, мама говорила только о Максиме. Конечно, когда его не было дома – то есть почти постоянно. Новый год он с ними не отмечал. Мама без остановки звонила ему, плакала, ругалась, угрожала вызвать полицию, но Макс, похоже, уже понял, что это пустые слова, и просто вешал трубку. На Рождество он наконец появился – принес им обеим в подарок одинаковые золотые серьги. Мама дрожащими руками взяла коробочку, пробормотала: «Спасибо, сынок» – и убежала в туалет заливаться слезами. Макс проводил ее каким-то новым, смущенно-презрительным, взглядом, а потом спросил у сестры:

– Что, так и ревет?

– Ревет, – ответила Катя. – Макс, откуда у тебя деньги?

Брат выматерился. Катя скривилась.

– Материться ты научился, это я поняла. Деньги откуда?

Макс молчал, глядя в пол и сжимая кулаки.

– Макс, мы хотим знать. Если это что-то незаконное, то…

– Да пошла ты! – яростно взвизгнул он, и Катя испуганно отшатнулась. – Почему нельзя просто порадоваться, а? Какого черта ты мне тут устраиваешь допросы? Я тебе, сука, подарок принес! Для вас, сука, стараюсь!

– Я тебе не сука. – Катя с отвращением бросила на стол блестящий подарочный пакетик. – Сдай в магазин, будет тебе на сигареты.

Макс схватил серьги и, подскочив к окну, швырнул их в форточку.

– Пошла ты! Пошла!!! Ты!!! – Он вцепился в подоконник скрюченными пальцами и глубоко, с присвистом задышал. Спина ходила ходуном.

Кате было страшно. Еще год назад они с братом вместе гуляли по магазинам, выбирая маме подарок на сэкономленные карманные. Теперь все это казалось далеким и нереальным, как кадры из детского фильма. Наверное, нужно было еще что-то сказать, но слова не шли на ум. Катя еще немного постояла молча и ушла на кухню наливать чай. Скорее бы каникулы закончились – чтобы можно было вернуться в общежитие, к девчонкам. Она услышала, как Макс вышел из комнаты и снова стал обуваться.

– Сынок, подожди! – Мать выскочила из ванной. Господи, да сколько ж можно! – Подожди, ведь сегодня такой праздник, семейный праздник, Максюша…

Из прихожей донеслись звуки борьбы, мама ахнула и взвизгнула, заскрежетал замок, потом хлопнула железная дверь. На лестнице послышался топот.

Катя встала со стула и подошла к матери. Та сидела на табуретке под вешалкой и растирала запястье.

– Вывернул, Кать, – с каким-то полудетским удивлением сказала она, глядя на руку. – Вон какой большой стал… Эх, Катька, был бы у нас отец…

Это ей, маме, самой нужен отец, вдруг поняла Катя. От этой мысли стало неуютно и тоскливо, будто в открытую форточку ворвался ветер и выстудил всю их маленькую квартирку, пахнущую разогретым супом и ладаном, который мама в последнее время полюбила зажигать перед недавно купленной в церковном киоске иконой «Всех скорбящих Радость». Катя вздохнула и осторожно подняла маму на ноги.

– Пойдем, мам, я там свежий чай заварила…

Мама послушно встала и пошла с ней на кухню. Катя усадила ее, все еще разминающую запястье, за крохотный стол у окна, сняла с полки мамину любимую кружку и достала из холодильника тарелочку с нарезанным лимоном. Никогда еще она не чувствовала себя такой взрослой, и это ощущение ей совсем не нравилось.

Несколько раз за каникулы Катя ездила к бабушке. Бабушка ее любила и совсем не говорила о Максиме. Самое большое – вздохнет: «Беда с парнем». Может, потому что Макс ей не настоящий внук: мама родила его от второго мужа, с которым развелась десять с лишним лет назад. А Катин отец, сын бабы Зои, умер почти сразу после рождения дочери. Мама рассказывала: просто однажды утром не проснулся, врачи объяснили – сердце. Бабушка помогала вдове сына с обоими детьми, но Катю всегда выделяла. Вот и теперь любимая внучка сидела в старом кресле перед выключенным телевизором и выбирала из пары десятков подаренных учениками коробок любимые конфеты – желейные, пралине и фрукты в шоколаде. Бабушка иногда отвлекалась от разгадывания кроссворда и начинала расспрашивать про жизнь в общаге, учебу, подруг, а Катя вспоминала истории, которые могли бы показаться бабушке забавными или интересными. Рассказала и про Леночку.

Пока она говорила, бабушка то хмурилась, то поджимала губы, а в конце сделала какой-то совершенно неожиданный вывод:

– Не водись с этой Леночкой, Катерина. Вот здравствуй и прощай, ничего больше.

– Почему? – Катя выпучила глаза и закашлялась, подавившись шоколадной крошкой.

– Такая дружба до добра не доведет.

Сняв очки, бабушка подняла глаза от журнала и строго посмотрела на растерянную внучку.

– Ты мне не веришь, конечно. Молодежь вечно думает, что старики умом тронулись. Твоя Лена пищит-пищит, а потом себя покажет – отскочить не успеешь. Парня у тебя уведет или директоршу вашу против тебя науськает, раз та с ней уже сюси-пуси. Вот посмотришь, Катерина. А в эти ее странные дела с тетями и бабушками вообще не лезь, не твоего ума это дело! Если там правда какая-то секта, то лучше туда и носа не совать! И поумнее тебя люди квартиры переписывали и в психушку ложились, а то и похуже что-нибудь.

Катя молчала, пораженная такой реакцией. Бабушка, крякнув, поднялась со скрипнувшего стула и подошла к Кате, шаркая войлочными тапочками по вытертому паласу.

– Авантюристка ты моя. – Теплая ладонь легла ей на затылок и едва ощутимо погладила. – Я ж тебе только добра желаю. И ты уж меня не подведи, Катерина. Не связывайся с плохой компанией в этом своем Новосибирске. Учись хорошо, получай диплом, работай честно – и все у тебя будет в порядке. И я о тебе позабочусь как смогу, вот увидишь. Ладно, ладно, ешь конфетки. Ешь, пока рот свеж…

К началу школьных занятий брат все же вернулся домой. Может быть, внял ежедневным материнским уговорам, а может, испугался комиссии по делам несовершеннолетних, которой угрожала классная руководительница. С мамой и сестрой он почти не разговаривал, но суп и котлетки ел с удовольствием. Посуду не мыл, одежду швырял кучей в стиралку, уроки не делал, но ночевал дома, и мама была почти счастлива. Теперь на Катю свалилось вдвое больше домашних забот. Уборка, стирка, готовка, глажка. Она должна была следить за тем, чтобы Макс вовремя вставал в школу, и отзваниваться маме каждый раз, когда он уходил или приходил.

Мама только работала и спала, а если выдавалось свободное время, смотрела по телевизору бесконечные ток-шоу или молилась в их с Катей комнате. Тогда квартиру наполнял приторный тяжелый запах церковных благовоний, а из-за закрытой двери слышался мамин дрожащий голос, выводящий «Отче наш» или «Символ веры». Максим поплотнее втыкал наушники и нырял в комп, а Катя сидела с ногами на стуле у кухонного стола и тянула, тянула бесконечный горячий черный чай, заедая его куском сахара.

Лучшая школьная подружка Ирка сразу после сессии улетела с родителями в Таиланд – в награду за отличную учебу. Они и увидеться толком не успели. Катя считала дни до возвращения в колледж и даже зачеркивала бы их в календаре, висевшем на стене кухни, если бы не чувствовала, что маму это сильно обидит.

Взятая у бабушки старая книжка совершенно не шла: мысли соскальзывали с истории двух капитанов на свое. Каждое предложение приходилось перечитывать раза по три: «Возы с матрацами стоят во дворе». «Матрац», «мат-рац» – какое дурацкое слово, нормальные люди говорят «матрас», хотя так получается похоже на «матрос», почему его вообще так назвали, мат-рас… Из этого тупого оцепенения ее выдергивала мать: возвращалась на кухню, расслабленно улыбаясь и благоухая ладаном, и спрашивала что-нибудь типа: «Ну что ты дергаешь ногой, как припадочная? Кать, ты бы лучше помолилась со мной, вон, про учебу хотя бы» Катя замечала, что ее нога действительно отстукивает в воздухе какой-то бешеный ритм, и садилась на нее, чтобы не раздражать маму.

В последний день перед отъездом мама принесла для Кати подарок – новый пуховик.

– Вижу же, что старый не хочешь забирать, – сказала она, с заговорщическим видом разворачивая хрустящий кулек. – Ну, оно и понятно, новая жизнь, мода… Вот, смотри! Совсем взрослая барышня у меня будешь! Ну как, нравится?

Катя была в восторге. Черный пуховик до колена, хоть и был куплен без примерки, отлично подчеркивал фигуру, а большой капюшон с искусственным мехом можно было натянуть до самых глаз, прячась от холода и снега, или красиво разложить на плечах, распустив поверх волосы.

– Космы только не морозь, – усмехнулась мама, и Катя почувствовала в ее голосе любовь – впервые с тех самых пор, как вернулась домой. Она бросилась маме на шею и крепко ее обняла.

– Спасибо, мамочка, спасибо!

Мама растроганно гладила ее по спине.

– Учись хорошо, Катька, на тебя одна надежда. Умница ты моя, красавица…

Максим презрительно фыркнул и снова уткнулся в комп.

На автовокзале, уже у платформы, мама сунула ей в руку две тысячные бумажки.

– На такси тебе и на конфеты. – Она чмокнула дочь в замерзшую щеку. – Не упади там по дороге, скользко наверняка. Зарплату получу – пришлю деньги, как обычно, а это тебе просто так, на дорожку.

Катя тоже поцеловала маму в щеку и с удивлением почувствовала, какая эта щека стала мягкая и дряблая. Неужели мама за полгода так сильно постарела? Или Катя раньше, еще когда жила дома, не замечала, как она меняется?

Бабушка ее не провожала. Накануне прихватило сердце, вызывали скорую. В больницу Катя уже не успевала, а телефон в палате интенсивной терапии держать не разрешали. Мама пообещала обязательно передать привет, но Кате все равно было обидно, что она не обняла бабушку перед отъездом.

– Звони почаще, – мама махала Кате в окно автобуса, – надевай шапку, не мерзни, учись хорошо!

Катя махала ей в ответ, но на душе было грустно и тревожно. Сейчас она уедет, а мама пойдет домой, где Макс уже начал распускать руки…

Дорога до колледжа показалась короткой. Связи на трассе почти не было, поэтому Катя заранее скачала на телефон побольше музыки. Глядя в окно, она рассеянно наблюдала, как мимо проносятся заснеженные поля и леса, и каждую песню, звучавшую в наушниках, примеряла к себе. Вот она в красивом платье гордо отказывает поклоннику, который не замечал ее, пока она была невзрачным подростком. Вот она горько и отчаянно плачет об умершем женихе, а тут уже бежит за любимым сквозь ледяные поля и будет ему вечно верна, даже если он ни разу не оглянется. Автобус был набит битком, рядом сидел мрачный мужчина лет сорока в огромной оранжевой куртке. Когда он шевелился, Катя стыдливо убавляла звук, но потом, осмелев, снова прибавляла. Она то переживала, что мечтает слишком громко и весь автобус над ней смеется, то раздраженно фыркала: «Да кому какое дело» – и снова прижималась разгоряченным лбом к замерзшему стеклу.

Образ любимого в мечтах был расплывчатым. Катя смутно представляла длинные темные волосы и нежную задумчивую улыбку, как на одном из рисунков, которые Ирка пачками сохраняла в телефоне. Вроде как это был эльф с каким-то мудреным именем, но Катя думала, что он очень-очень человеческий, и именно такой ей бы подошел. Она даже думала попросить Ирку переслать ей эту картинку, чтоб распечатать и повесить над кроватью, но постеснялась.

Она попыталась вызвать в памяти того юношу, но получилось не очень. Подлое воображение дорисовало дивному эльфу волосатый кадык и россыпь багровых прыщей на лбу, как у Мишки Великанова. Хмыкнув, Катя попыталась отогнать неприятный образ, но он тут же дополнился каской, спецовкой и большим гаечным ключом, торчащим из оттопыренного кармана. На фоне фырчал заведенный трактор, густо пахло свежим коровьим навозом… Катя громко хрюкнула и сосед, почти заснувший, резко дернулся и уставился на нее.

– Что? – спросил он сиплым спросонья голосом.

– Ничего, – вежливо ответила Катя. – Вы спите, спите, смех без причины – признак дурачины.

И опять захрюкала, не в силах удержаться. Сосед недовольно заворчал и отвернулся, натянув на уши капюшон куртки.

Когда Катя наконец добралась до общежития, уже смеркалось. В автобусе она то и дело беззвучно хихикала и чуть не взвизгивала от радости. Каникулы закончились! Даже непонятно, чего она так мечтала о них. Ей не терпелось наконец зайти в свою комнату, увидеть соседок, сбросить тяжелый рюкзак и завалиться на высокую кровать.

Она тепло поздоровалась с вахтершей, поднялась по лестнице на второй этаж. Не доставая ключ, наудачу толкнула дверь в комнату – открыто!

– О-о-о, привет! – Вика, еще не снявшая уличной одежды, отвлеклась от сумок и кинулась радостно обнимать подругу. – Какие люди! Катюнь, я так соскучилась, если честно! Так соскучилась! Ну как ты там? С братом не ругались? А мама как?

– Привет-привет, – поздоровалась Надя, сидевшая у себя на кровати с телефоном. – Как каникулы прошли?

– Отлично, – радостно сказала Катя, крепко обнимая Вику. – Ну… то есть нормально. Не сильно ругались… Вика, да дай ты мне рюкзак поставить! А у вас че как?

– У меня тоже нормально. – Надя отложила телефон и потянулась. – С детьми ездили на елку, в театр, в ледяной городок на набережной…

– А мы никуда не ездили. – Вика уже вытаскивала из сумки знакомую кастрюлю. – Зато мама опять пирожков напекла! Налетайте, девчонки! С капустой, с мясом. Вот эти, круглые, с яблоками и корицей. Осторожно, они немножко текут, когда кусаешь, руки подставляйте! Или тарелочки возьмите, а то сразу уделаетесь, а там в прачечной какая-то беда с водой, обещают только к среде все наладить…

– А Леночка что, не приехала?

Кровать под Катиной была пуста. Ничего не изменилось с того момента, как они все вместе покинули комнату, сдав последний экзамен.

– Нет… – немного растерянно сказала Вика. – Вообще это уже странно, да?

– Может, она все-таки бросила колледж? – Надя взяла из Викиной кастрюли пирожок. – Спасибо, Вик, мама у тебя отлично печет. Ну, она же вроде не хотела тут учиться, – продолжила она свою мысль. – И на экзамены не приехала.

– А может, она серьезно болеет? – У Кати в животе медленно сдувался шарик, наполненный радостью. – Давайте спросим завтра у Елены Алексеевны?

– Давайте… – Вика тоже взгрустнула, но тут же встрепенулась: – Но ты пирожок-то ешь! Чай наливай, я согрела. Там, внизу, расписание вывесили – первой парой будет хирургия. Вот так пода-а-арок…

– Кончились праздники, – Катя завела глаза на лоб, – какие уж тут подарки, февраль наступил. Разве что на День святого Валентина! Но завтра только второе.

– Надеешься, что на День святого Валентина Крыса подарит тебе свое увольнение? – хмыкнула Надя, беря из кастрюли второй пирожок.

– Не… – Катя тоже взяла второй и сразу же убедилась, что начинка и правда жидкая. Скользкий кусочек яблока упал на чистые брюки. Вика захихикала и протянула ей полотенце, которым была накрыта кастрюля. – Вдруг она влюбится и станет подобрее, а?

– Сомнева-а-аюсь, – протянула Надя. – Она даже постарше меня, если не ошибаюсь, а у нее до сих пор никого. Сама слышала в деканате, как она говорила, что живет одна с котом и ее все устраивает. Игорь Николаевич что-то там шутил в своем духе, но с Крысой шутки плохи.

Поужинав, соседки принялись за уборку. Вынесли на помойку засохшие еловые ветки, игрушки с них сложили в коробочку и поставили на шкаф. Сняли гирлянду с окна и мишуру со стен, подмели и вымыли пол.

– Не хочется даже, – жаловалась Вика, сматывая гирлянду в клубок, – она так комнату оживляла!

– Сматывай, не жалей. – Катя соскребла ножом с рамы намертво прилипший кусочек скотча. – Иначе к следующему Новому году она смертельно надоест – и никакого праздника не получится.

Засыпая, Катя загадала: если Леночка приедет завтра утром, то вся их комната сдаст летнюю сессию на отлично. Если нет – к концу года все они встретят свою вечную любовь. Она любила загадывать что-нибудь такое, где не было плохих вариантов. Получалась эдакая беспроигрышная лотерея.

Наутро Леночка не приехала.

Хирургия снова началась с перечисления по фамилиям. Крыса не доверяла старостам групп, которые нет-нет да и ставили плюсик напротив фамилии отсутствующего студента, поддавшись жарким уговорам прогульщика.

– Савельева!

– Здесь!

– Хорошилова!

Молчание.

– Хорошилова! – Крыса, недовольная заминкой, подняла голову и цепким взглядом обвела группу.

– Ее нет. – Вика откашлялась. – Наверное, все еще болеет…

– Ах, болеет! – Светлана Геннадьевна повела бровями, и ее лицо приняло еще более презрительное выражение, чем обычно. – Надо же, какая нежная принцесса. Болеет она. Чернова!

– Здесь!

– Ты видела, какую она рожу состроила? – злилась Вика по пути на анатомию. – «Нежная принцесса»! Дура, что ли, совсем? Если заболел человек…

– Вообще, это и правда странно, – спокойно сказала Надя. – Если она простыла, то давно должна была уже выздороветь. А если у нее что-то серьезное, то нужно академ брать. Ладно зачеты, но она ведь и экзамены не сдала. И во втором семестре не появилась. Почему она все еще в списках?

– А тебе что, жалко, что ли? – напустилась на нее Вика. – Ну приедет и сдаст. И вообще, надо Елену Алексеевну спросить, что с Леночкой происходит. Она же наверняка была на каникулах у родителей – значит, видела ее и должна быть, как она выражается, «в курсе».

– Давайте так и сделаем! – решительно подытожила Катя. – В среду у нас фармакология, там ее и поймаем! Ну, это если Леночка до того времени не вернется…

В среду они прождали Елену Алексеевну у кабинета до самого звонка, но та так и не появилась, и пришлось зайти в кабинет ни с чем. Половину пары Вика и Катя нервничали, бестолково листали конспекты и перешептывались. К середине пары директриса наконец почтила группу своим присутствием, но ее тут же захватили в плен другие студенты. Кому-то нужно было пересдать экзамен, кому-то – зачет, кто-то забыл дома ключ от общежития и поругался по этому поводу с бабой Таней… Когда занятие наконец закончилось, подруги, собрав со стола учебники и тетрадки, первыми выскочили из кабинета и поймали уже уходившую Елену Алексеевну.

– Лен Лексевна! – запыхавшись, обратилась к ней Катя. – Мы хотели про Хорошилову спросить…

– Она все еще болеет. – По лицу Елены Алексеевны пробежала еле заметная тень. – Но не волнуйтесь, она уже очень скоро приедет и снова будет учиться с вами.

– Да чем же таким она болеет? – ахнула Вика. – В декабре заболела, а тут февраль начался.

– Это врачебная тайна, – отрезала Елена Алексеевна. – Идите, Ермоленко, на физкультуру.

– У меня освобождение, – пробормотала Вика, и Катя внезапно вспомнила, что же такое она собиралась сделать на каникулах. Сходить к врачу и выпросить освобождение от физкультуры! Конечно, не сходила, совершенно из головы вылетело… Теперь еще полгода этой мороки с отжиманиями и прыжками через козла!

– Тогда идите в общежитие, займитесь домашним заданием. – Директрисе явно не терпелось отделаться от второкурсниц. – С Хорошиловой все будет в порядке. Вы уж потерпите еще немного, и она к вам вернется.

Катя и Вика смотрели, как Елена Алексеевна удаляется от них по коридору.

– Что за чушь? – первой тихо высказалась Катя, когда директриса исчезла за поворотом.

– Не знаю… – Вика повернулась к подруге. На ее лице было написано недоумение. – А ты звонила Леночке?

– Да, несколько раз. – Катя пожала плечами. – Абонент недоступен, бла-бла-бла. Последний раз сегодня утром набирала. Думала, вдруг не придется к Елене Алексеевне приставать.