Текст книги "Сияние сквозь тернии"

Глава 8. Запись вторая. Предназначение

Мы сами выбираем предназначение. Осознанно. Зачастую совсем в несознательном возрасте.

Взрослые слышат от маленького ребенка мудрые высказывания, удивляются или смеются. Дети гораздо сильнее взрослых связаны с тем кладезем знаний, который я созерцала там. Почти все взрослые теряют это чувственное восприятие мира, поэтому истребляют его в детях.

Я рано себя помню. Каждое утро по дороге в ясли над нами кружили вороны. Они подлетали близко и заглядывали в коляску, словно пытаясь поговорить со мной. До сих пор помню любимую воспитательницу, Елену Викторовну, с теплым взглядом, и другую, Елену Николаевну, с холодным. Когда мне исполнилось три года, помню разговор мамы с нянечкой о моем переводе в детский сад рядом с домом. Первое ощущение утраты друзей и дорогих людей. Беспомощность перед ситуацией.

Именно тогда все мое естество восстало против нового детского сада.

Маме выдали путевку в санаторий, и все тяготы моего непослушания легли на хрупкие плечи Светы, маминой приятельницы, которую я считала своей лучшей подругой. Мы со Светой быстро договорились: если я сворачиваю демонстрацию неприятия перемен, тогда смогу каждую субботу навещать маму.

Двор санатория оказался уютным парком с раскидистыми кленами, журчащим фонтанчиком и бюстом В. И. Ленина при входе. Света усадила меня на скамейку и наказала ждать ее возвращения. Я наблюдала за солнечными зайчиками и брызгами фонтана, за неспешными прогулками и тихими беседами. Вывезли больных в инвалидных креслах. Стулья с колесами показались очень занятными, но внимание быстро переключилось на женщину, помогающую тем, кто не мог самостоятельно передвигаться. Она сильно отличалась от остальных, даже от других работников в белых халатах. Светилась. Я впервые увидела солнце, исходящее от человека.

Не помню, как оказалась около нее. Поправив бабушке шарфик, она ласково обратилась ко мне:

– Здравствуй, малышка, ты пришла кого-то навестить?

– Здравствуйте! Да, маму. Я должна сидеть на той лавочке, – указала я пальцем.

– Тогда тебе надо вернуться.

– Я только хотела сказать, когда вырасту, хочу стать как вы! Помогать людям!

– Значит, надо выучиться на врача, и ты сможешь гораздо больше, чем я, – она произнесла так, будто знала наверняка мое будущее и предназначение. Женщина наклонилась ко мне и положила руку на плечо. В бездонных зеленых глазах плескалась бесконечная доброта и любовь. Она нежно улыбнулась и засияла еще сильнее.

С этого момента я знаю свое предназначение – помогать людям. До определенного момента полагала, что это означает быть врачом и лечить людей. Но со временем мне открылись другие возможности.

Глава 9. Выставка

Альберт не относил себя к ценителям искусства. Новости типа: «В наш город приехала эксклюзивная выставка „Вне времени“ художника с мировым именем, чьи картины были раскуплены еще до открытия экспозиции…» его не волновали. Странных афиш с гигантскими буквами ДОК, расклеенных по всему городу, не замечал.

Уставший и голодный, он брел после работы домой. У галереи толпились люди. Вот-вот откроют выставку. «Зайду, – подумал он. – Возможно, удастся урвать что-нибудь с фуршета!»

Коротая время в ожидании закусок, внимательно рассматривал одну картину за другой: «Не могу понять, что так изумило и поразило коллекционеров?»

– Вам правда интересно знать, что есть в этих картинах кроме краски? – прозвучал мелодичный голос за спиной.

«Неужели я произнес это вслух?» – подумал Альберт и обернулся. На мгновенье он потерял дар речи, так как утонул в магическом взгляде фиолетовых глаз.

– Я – ДОК, – улыбнулась элегантная женщина.

– Так… так… это вы написали все эти… эти… шедевры?

– Вы так не считаете, не правда ли? Вы – художник?

– В каком-то роде… Я – архитектор. Альберт. Честно сказать, думал, что художник – мужчина. Вы очень известны и популярны уже много лет, картины распродаются моментально. В чем секрет? Извините, ни в коем случае не ставлю под сомнение ваше творчество, но все же…

ДОК грустно улыбнулась. За хрупкой женщиной средних лет с миловидным лицом и необыкновенным взглядом скрывалось манящая сила. Ее притяжение настолько дурманило и влекло, что Альберт не обратил ни малейшего внимания на официантов, проносивших мимо аппетитные закуски из морепродуктов, изысканные сыры, фрукты и шампанское.

– Дело не в картинах, – быстро ответила она, развернулась и направилась к выходу.

Резкое ощущение утраты острием вонзилось в грудь.

– Простите! – успел он выкрикнуть, прежде чем она скрылась из виду.

Жующая толпа, жадно рассматривающая картины, резко повернула головы в сторону крика.

– Простите, – тихо произнес Альберт.

До закрытия выставки он, как потерянный, бродил среди людей, бурно обсуждающих жизнь и творчество ДОКа. Узнал, что большая часть гонораров от продаж картин уходит в клиники на научные разработки. А сама художник ведет затворнический образ жизни, не любит появляться в обществе и давать интервью.

Из толпы выделялся один прожорливый тип. Большие с толстыми стеклами очки постоянно сползали, обнажая выпученные глаза, пристально следящие за посетителями.

– А этот-этот! – дожевывая кусочек кальмара, кивал он в сторону сухонького старика в старомодном черном костюме, через лупу рассматривающего подпись на одной из картин. – Посмотри на него, Елена!

– Ну чем он тебе не угодил, Крис! По крайней мере, пришел ради живописи, а не ради фуршета! – Елена, пожилая женщина с седыми волосами, затянутыми в тугой пучок, покачала головой.

– И правда! Все остальные пришли пожрать! – потянулся он к корзиночке с паштетом. – И всем плевать, что художник умерла!

Альберт находился совсем рядом, поэтому отчетливо разобрал все слова, несмотря на «паштетную» дикцию Криса.

– Извините, я правильно понял, что художник, чьи работы представлены на данной выставке, умерла? – спросил Альберт.

– А что тут понимать! – отправляя в рот оливки, продолжал Крис. – Вы что, некрологи не читаете?

– Нет, – растерялся Альберт.

– Очень плохо! – глотнул шампанского Крис. – А вот мы теперь не знаем, искать ли нам нового художника. Кто нашу работу будет оплачивать? – понизив голос, наклонился к Альберту: – Вы, случайно, не ее родственник?

– Нет, но мне кажется, я видел ее у входа.

– Вам показалось! Мы, работающие здесь более десяти лет, ни разу ее не видели! Ни поклонники творчества, ни коллекционеры – никто не видел! – прочеканил Крис, тряхнул головой, очки переместились на кончик носа. Он подхватил их за дужку пухлыми пальцами и ловко вернул на место. Проведя ладонью по редким волосам, слегка прикрывающим блестящую лысину, добавил: – Она умерла! Завещание не написано! Родственников нет! Кто оплатит нашу работу?

Вмешалась Елена:

– Ты только о деньгах думаешь! Можно подумать, она плохо платила! Два дома построил! Кучу машин поменял! Наверняка миллионы на счету! И все тебе мало! Нет чтоб пожалеть бедняжку! – Елена всхлипнула. – Одна жила, одна умерла. А ведь молодая совсем была, сорок лет всего. И так внезапно!

– А че жалеть-то? – Крис остановил проходящего официанта с пирожными, аккуратно выложенными на подносе. Взял одно из центра и закинул в рот. Тут же взял еще пару. – Хотя есть мнение, что убили ее… – тут он осекся, быстро оглянулся и засунул в рот сразу оба пирожных.

– Что ты болтаешь? – укоризненно прошипела Елена. Похоже, ее не удивило высказывание коллеги.

Крис усиленно жевал, мычал и мотал головой.

– Не слушайте! – притворно-ласково обратилась Елена к Альберту. – Напился уже, вот и несет чушь. Может, не умерла вовсе, плохая шутка. Наверно, уехала. Нас не уведомляли, зарплату получаем… пока… Вы интересуетесь творчеством?

– Да, в какой-то степени…

– Пойдемте, я покажу лучшие работы! Только они все проданы…

Елена провела полноценную экскурсию по выставке. К каждой картине прилагалась хорошо продуманная красивая история. Но это не дополняло, а, наоборот, отнимало их души, способность быть трактованными зрителем. Грустно.

Альберт понуро брел среди оживших после сиесты улочек. Магазины и рестораны манили аппетитными запахами и живой музыкой. В животе подсасывало. На выставке так ничего и не съел.

Придя домой, нашел в интернете всю доступную информацию: ДОК – это творческий псевдоним художницы, которая скрывает имя и лицо. Ни одной фотографии. Странно. Внезапно скончалась. Обстоятельства смерти не раскрывали. Та женщина с выставки вполне могла быть ей, хотя выглядела моложе. Эти глаза… Может, вообще показалось, что видел ее?

Несколько дней Альберт не находил места. Возвращался снова и снова на выставку, расспрашивал персонал, но ответ был один: художник не посещает свои выставки. Кого же он видел тогда? Или это был сон наяву? Зыбкое ощущение утраты тоской плескалось в груди.

Глава 10. Странности

Помните, как у Марселя Пруста, вкус пирожного Мадлен с травяным чаем уносит героя в воспоминания о детстве?

Альберт, придя домой, обнаружил, что есть нечего. Идти в магазин было лень, поэтому пришлось посыпать черствый кусок хлеба солью, налить сверху растительного масла, – и… идеальная машина времени заработала! Ломтик хлеба перенес его в пионерский лагерь – самое счастливое место из немногих воспоминаний детства и отрочества.

Вдоволь набегавшись и напрыгавшись на дискотеке, после отбоя совсем не хотелось спать. Растущий организм требовал компенсации расточительного расхода энергии. На выручку приходила вожатая, сохранявшая остатки хлеба после завтрака, обеда и ужина. Наступало самое волшебное время – время страшных историй, сдобренных хлебным лакомством.

Каждый год в школе начинался сочинением «Как я провел лето». Дети писали про путешествия, бабушкины пироги, огород, речку, рыбалку или про море. Альберт с грустью писал про лагерь. Ему невыносимо горько было покидать любимый лагерь так надолго! Там была его настоящая жизнь! Не ходить строем, петь песни и соблюдать режим – это всего лишь правила игры, которые надо было принять. Лагерная жизнь давала возможность быть самим собой, строить отношения с другими детьми и самому решать, кто тебе друг, а кто враг. Спорить, драться, отстаивать свои интересы, дружить до скончания веков и хранить чужие секреты. Незаметно сбегать с территории лагеря, чтобы тайными тропами пойти в лес на кабана и, заслышав в глуши странные звуки, удирать что есть мочи. Или пойти в ближайшую, километров десять, деревню Синьково. Это было непростое приключение, поэтому шли самые отчаянные. Надо было выйти из леса со стороны болот. Единственной невидимой тропой через болото были кочки. Альберту посчастливилось первые разы пойти со старшими ребятами, которые показали, где и как надо перепрыгивать и куда ни в коем случае нельзя наступать. После болота шли нескончаемые поля колючей пшеницы и высокой кукурузы, затем заросли борщевика. Альберт прекрасно помнил, как увязавшийся за ними мальчик из младшего отряда, не послушав предостережений, обжег руки до гигантских пузырей. Он так вопил, что ребятам пришлось нести его обратно в лагерь. Когда проходили болото, Альберт держал ноги бедолаги и не видел брод. Оступился одной ногой. Трясина моментально начала засасывать. Хорошо, что кед был плохо зашнурован и выпустил ногу. Альберт никогда не рассказывал, где потерял этот кед. Ни вожатым, ни родителям. Несчастного мальчика с ожогами донесли до медпункта, оставили там и наказали молчать. Он справился. Долго потом ходил с забинтованными руками.

Кроме того случая и нескольких раз, когда кого-то приходилось вытаскивать из болота, они всегда доходили до деревни. Там с участков прямо на улицу свисали смородина, крыжовник и вишня. Они шли радостные и перемазанные фруктами. Конечная цель в деревне – единственный магазин. Скидывались, покупали жвачки и чипсы. За пару часов обратного пути все съедали и сжевывали. Делили поровну, никто не пытался урвать побольше. И это был кайф. Не было ни часов, ни компаса, но они никогда не терялись и всегда возвращались к обеду.

В тот год, когда Альберт не поехал в лагерь, он понял, что детство закончилось.

Альберт засыпал, представляя, как он бежит от сказочной поляны к столовой. Запах леса и грибов. Поют птицы. Под ногами лягушата, ведомые невидимой силой, спешат куда-то. Альберт остановился, присел и поймал одного. Тот отчаянно толкался, пытался разжать кулак. Альберт улыбнулся и выпустил малыша. Со стороны оврага послышалась тихая музыка. Альберт побежал туда. У крутого склона на поваленном дереве сидел араб, перебирая струны непонятного древнего инструмента. Он не замечал мальчика, остановившегося неподалеку и уставившегося на длинные пальцы, ловко цепляющие струны. Звуки окружали, складываясь в мелодичные фразы:

 
Хочется верить в доброту мира,
Хочется жить в красоте и любви.
Мы выросли и изменились,
Но в общем остались детьми.
Мы так и играем, кто в прятки,
А кто-то в террор и войну.
Несемся сквозь жизнь без оглядки,
Не спрашивая: «Почему?»
Мы все здесь, даже если нас нету,
Мы живем, даже если ушли.
Мы все – дети нашей планеты.
Мы уйти просто так не могли.
Мы живем в ожидании чуда,
Верим в то, что понять не дано.
Ищем тайные знаки оттуда,
Не постичь нам их все равно.
 

Он резко выпрямился, обернулся и посмотрел в упор на Альберта черными глазами. От неожиданности Альберт попятился назад, споткнулся о ветку и упал навзничь. Через секунду они стояли друг напротив друга в лифте.

– Как вы находите мою поэзию? – спросил араб на своем языке.

– Я совсем не разбираюсь в поэзии, – ответил Альберт, четко отдавая себе отчет, что говорит на арабском языке.

– В душе человека должна жить поэзия! Знаете, что происходит, когда она уходит? Душу заполняет пошлость. Грустно, не правда ли?

– Это вы были тогда в лагере, потом в метро? А теперь вы – мой сосед?

– Уверены? Может, вы пытались искать тайные знаки? Вам нужны были подсказки?

– Странно…

– Нет ничего странного в окружении. Это ваше творение. Не кажется ли вам странным факт вашего существования?

– Что тут странного?

– А то, что вас вообще не должно быть, как и меня.

– Почему?

– Вы хотели спросить: «Когда?»

– Нет, почему меня не должно быть?

– Априори.

– Хорошо, – выдохнул Альберт. – Если я спрошу: «Когда?»

– Вы хотите знать, когда все прояснится?

– Да.

– Для вас не знаю.

– Окей. Та художница, которая исчезла, для себя что-то прояснила?

– Несомненно да!

Кабина лифта затряслась, свет потух.

Альберт проснулся, вцепившись в кровать. За окном темно. Низкочастотный гул за секунду успел вселить страх. Толчок. Кровать подпрыгнула. Сверху забегали, люди высыпали на улицу. Альберт боялся пошевелиться. «Испанцы умеют строить дома… испанцы знают, как построить с учетом землетрясений…» – то и дело прокручивалось в голове. Руки все еще цепко держали кровать.

Глава 11. Любители искусства

Ноги сами несли к выставочному залу снова и снова. В этот раз из глубины галереи доносился смех. Альберту показалось, что среди голосов звучит тот, который он жаждет услышать вновь. Зайдя внутрь, посередине выставочного пространства за большим столом сидело восемнадцать человек. Они оживленно обсуждали что-то, ели фрукты и пили шампанское из старинных металлических фужеров. Женщина с бирюзовыми волосами, эмоционально жестикулируя, рассказывала что-то про Эрос. Увидев незнакомца, она встала и, улыбаясь, произнесла:

– Здравствуйте, добро пожаловать к нам в литературный арт-клуб! Я – Лули!

Альберт скользнул взглядом по собравшимся и, не найдя ту, которую надеялся здесь увидеть, ответил:

– Спасибо, но…

– Даже и не думайте уходить! – резво подскочила к нему Лули. – Специально для вас я прочту строки моего эссе. Проходите, присаживайтесь, здесь все – любители прекрасного. Надеюсь, вам нравится искусство?

– Смотря какое…

– Вот и замечательно! Как вас зовут?

– Альберт. Я искал автора этих картин…

Из-за стола поднялась пышногрудая женщина с глубоким декольте.

– Ее здесь нет, но есть мы. Я Натали, художник и поэт, – прощебетала она и быстро замахала веером. – А это, – указала она на яркую блондинку, – Наталья, художник.

Та робко помахала рукой.

Рядом сидящая брюнетка в ярко-зеленом пиджаке весело произнесла:

– Я тоже Наталья. Друг художников и поэтов.

– Не прибедняйся, – встряла Лули, – у тебя великолепная повесть о любви!

– В двери робко позвонили:

«Лули, Лули, дверь открой!»

И Натальи потянулись

Гениальной чередой…

– Я – Михаил, творческий друг творческих людей.

– Ирина, жена творческого друга и друг творцов.

– Александр, музыкант.

– Жена музыканта и друг художников.

– Владимир. Еще не определился, – пожилой мужчина провел рукой по лысине и рассмеялся.

Трудно было всех запомнить, но легкая атмосфера, царившая здесь, приятно удивила. Альберт присел за гостеприимный стол.

Лули вернулась на свое место:

– Мы сегодня говорим о любви, и, конечно, в первую очередь – это поэзия…

Альберт слушал витиеватые строки как хорошо известных поэтов, так и поэзию своих новых знакомых. Постепенно жизненные трудности исчезали где-то вдалеке, а грудь наполняло воздушное облако, которое поднимало его выше и выше.

– Альберт, а вы пишите? – игриво поинтересовалась Натали.

– Статьи иногда… Стихами увлекался в юношестве.

– Как здорово! – воскликнула Лули. – Прочтите, пожалуйста!

– Хорошо, – сам себе удивился Альберт, – сейчас, если вспомню…

 
Кто смерти боится,
Иные – тьмы.
Кто – в жизни свариться,
Страшатся судьбы…
Одни жаждут славы,
Другие – покоя,
Кто-то – денежной лавы,
Кто – свободы в неволе.
Люди ищут вокруг
Виноватых и веру,
Впуская в свой круг
Незнающих меры.
А я лишь хочу
Быть собой, а не им.
И еще я хочу
Умереть молодым.
 

– Браво! – выкрикнул Михаил.

Остальные поддержали аплодисментами.

– Это, наверное, навеяно группой «Кино», – забасил мужчина, чье имя Альберт не запомнил

– Даже не знаю, – смутился Альберт, – я, конечно, тогда был большим меломаном и Цоя тоже слушал…

– А сейчас какую музыку предпочитаете? – поинтересовался Александр и, не дождавшись ответа, сразу продолжил. – Я вот на прошлой неделе музицировал на открытии выставки Натали.

– Да-да! – оживилась Натали. – Подтверждаю! Он гениальный пианист! Играет все! От классики до застольных песен. Давайте споем!

– Обязательно, – вмешалась Лули, – но сначала – буриме!

– Ура! – обрадовались все.

Поклонник Виктора Цоя и еще пара человек засобирались. Альберт тоже хотел уйти с ними, но Лули приблизилась, слегка тронула его за локоть и, глядя проникновенно в глаза, тихо попросила:

– Пожалуйста, не уходите! Поиграйте с нами!

– Я… я не знаю, как…

– Это не беда! – раздавая ручки и листы бумаги объявила Лули. – Сейчас все объясню, и мы сделаем это!

Альберт не пожалел, что остался. Он не помнил, когда так от души смеялся. Игра оказалась неимоверным развлечением, похожим на то, во что они играли на скучных университетских лекциях с друзьями.

Когда все стали расходиться, Альберт помог убрать столы и вынести мусор. Когда вернулся попрощаться, застал только Лули.

– Долго ходили, – улыбнулась она, – все уже разошлись.

– Не мог найти мусорный бак на этой улице, пришлось идти на соседнюю…

– Не оправдывайтесь, вы наверняка просто хотели остаться со мной наедине…

– Я не… – хотел было возразить Альберт, но, заметив лукавые огоньки в глазах Лули, решил ей подыграть, – да, именно об этом весь вечер и мечтал.

Они рассмеялись.

– Спасибо огромное, что пригласили присоединиться к вашей компании.

– Рада, что приняли приглашение. Возможно, наша компания может показаться немного сумасшедшей…

– Нет-нет, что вы, я прекрасно провел время и с удовольствием бы пришел в следующий раз! Не помню, когда так душевно общался!

– Минуточку, я закрою двери, а вы меня немного проводите и расскажете, почему жизнь такого импозантного молодого человека не радует. И давайте уже перейдем на «ты».

– Хорошо. Да, с недавних пор навалились проблемы…

Лули убрала ключи в вязаную сумочку и указала в сторону аллеи с разросшимися каштанами, через чьи кроны слабо пробивался свет фонарей.

– Пойдем туда! Дорогой, всегда и у всех были и будут проблемы. Жизнь такая. За нашим столом видел людей в возрасте, и проблем у них было немало. Обратил внимание, как они веселы и молоды? Потому что не идут на поводу у трудностей.

Да, действительно, сегодня Альберт почувствовал себя юношей в окружении таких же юношей и девушек. Он машинально посмотрел на Лули. Красивая, яркая, сколько ей лет? Не определить. Лицо молодое, но за бирюзовыми прядями виднелись русые волосы с проседью. Глаза выдавали жизненную мудрость. Развивающееся короткое зелено-желтое платье обнажало стройные фигурные ноги.

Лули поймала его взгляд.

– Гадаешь, сколько мне лет?

– Как узнала?

– Когда-то ведьмой работала.

– Что?

– Мне пятьдесят. И в девяностых я действительно работала ведьмой.

– Что?

– После смерти сына потянуло на эзотерику. Вот и нырнула туда с головой.

– Соболезную.

– Все, что происходит, – опыт. И так пазлы сложились, что именно в той больнице, где умер мой недавно родившийся сын, до этого я работала со статистикой детской смертности. Больше туда не вернулась.

– Сожалею…

– Да… На самом деле он жив. Только не здесь. Вижу его во снах… Подростком, юношей, сейчас он уже взрослый мужчина, и у него семья.

– То есть ты думаешь, что существуют параллельные реальности и множество вариаций наших жизней?

– Уверена. Я себя не помню лет до восьми. Воспоминания детства совсем другие, чем у моих родственников. Как-то прихожу домой, там сидит незнакомая девочка, говорит, что она двоюродная сестра и мы с ней провели вместе детство. Даже расплакалась, потому что я ее не узнала. Такое впечатление, что я периодически жила в разных мирах. Как-то попросила бабушку рассказать любимую сказку, а она удивленно на меня посмотрела и ответила, что такой сказки не знает. А когда машина, потеряв управление, неслась на огромной скорости и вот-вот должно было произойти лобовое столкновение, мы очнулись целехонькие на обочине. На автомобиле – не царапины.

– Да, у меня с аварией точно такая же история произошла. Надо же! А в прошлом…

– А я тебе больше скажу: прошлое, будущее и настоящее идут параллельно…

– Это как?

– А вот так! – рассмеялась Лули, обнажая идеально ровные белые зубы. – Зайдешь ко мне? У меня есть шампанское.

– Спасибо за приглашение, с удовольствием, но в другой раз.

– Другого раза может не быть, – отрезала Лули.

– Значит, так тому и быть. Очень рад был познакомиться. У вас действительно очень приятная компания, и, если позволите, хотел бы иногда участвовать в арт-клубе.

– Конечно, приходи. Все будут рады.

– А ты?

– Безусловно тоже. Адьос!

Лули махнула рукой с желтым шарфиком и свернула в узенький переулок. Альберт побрел домой.