Текст книги "Железный лес"

Александра еще несколько минут стояла у открытого окна, слушая удивительную тишину, которую только подчеркивал отдаленный шум машин на бульваре. Квартал опустел. Ночная жизнь протекала на других улицах, словно в ином мире. Обитатели переулка, куда переехала художница, вели неспешный, размеренный образ жизни, столичная суета их не касалась. Даже ресторан на углу не создавал неудобств и шума. У Александры складывалось впечатление, что посетители туда заглядывают нечасто. Было уже за полночь. В домах по соседству светилось всего несколько окон.

«Завтра придется встать в шесть…» Александра задернула занавеску, оставив окно открытым. Включила ночник под розовым шелковым абажуром. Веселенький хозяйский абажур с цветочками и бахромой смешил художницу, привыкшую к спартанской обстановке. Умываясь, раздеваясь, разбирая постель, Александра двигалась медленно, как в полусне. Минувший день казался ей тягостно бесконечным. Она не могла сказать, что довольна переговорами с Маневичем.

«А я так рассчитывала на него… – Александра легла и выключила свет. – Завтра надо обязательно договориться о поэтапной оплате. Иначе я всех денег не увижу никогда. Пусть даже будет не пять процентов, а два-три, но сразу по продаже каждой вещи. Что это за кабала, в самом деле?»

В новой мастерской Александры никогда не бывало совершенно темно – напротив окна по ночам горел яркий фонарь, висевший на проводах, натянутых между стенами домов. Ажурные шелковые занавески винного оттенка пропускали его свет, погружая комнату в багровый сетчатый сумрак. При этом фантастическом освещении, поглощавшем все остальные краски, хорошо мечталось и засыпалось. Но сейчас, несмотря на тяжелую усталость, художница никак не могла уснуть. Она мысленно спорила с Маневичем, репетируя предстоявшие завтра утром переговоры, приводила доводы, обосновывала свои условия… И понимала, что вряд ли решится высказать знаменитому коллекционеру хотя бы часть требований. «Но ведь не может быть, что он так нагло хочет меня обмануть… Маневич известен, как добросовестный партнер. Это, по сути, единственный коллекционер, о котором никто не говорит ничего плохого. Ничего конкретного – так вернее. Одни общие слова. Ему завидуют, как не позавидовать? Надо бы посоветоваться, но с кем? Если Маневич узнает, что я проговорилась о деталях контракта, он меня больше видеть не захочет. Разве что, не называя имен…»

Внезапно перед ней возник Эмиль – добродушный, улыбающийся, с толстой полосатой кошкой на руках. Эмиль что-то настойчиво втолковывал Александре, она прислушивалась к его невнятным словам сквозь пелену подступающего сонного тумана. Потом багровая темнота сгустилась и поглотила последние мысли и образы. Александра спала.

* * *

Ее разбудил жужжащий на прикроватной тумбочке телефон – еще на выставке Александра поставила его на беззвучный режим и не переключила обратно. Спросонья, впотьмах, она схватила трубку и прижала к уху.

– Саша? – осведомился мужской голос.

– Да, это я, – хрипло ответила Александра. Торопливо взглянув на экран, она убедилась, что этого абонента в телефонной книге нет. – Слушаю.

Она села, включила ночник. Ее взгляд упал на часы – огромный старый будильник, имущество хозяйки. «Половина пятого?!»

– Саша, извини, что звоню в такое время, – продолжал мужчина. Особой вины, впрочем, в его голосе не ощущалось. – Просто сейчас я в аэропорту, сажусь в самолет, отключаю телефон. С трудом твой номер достал, в последнюю минуту. Я ведь всех о тебе спрашивал как о Мордвиновой. А ты давно уже Корзухина, оказывается. Это Игнат. Игнат Темрюков.

– Игнат… Темрюков… – пробормотала Александра, пытаясь спросонья нащупать в памяти нечто ускользающее, смутное. – Извините, не припоминаю.

– Еще и на «вы» перешла, – с упреком заметил собеседник. – Игнат, ну? Мы вместе в Питере учились, в Репинке. Игнат с архитектурного.

Она вспомнила немедленно, не успел собеседник закончить фразу. Игнат Темрюков словно материализовался перед ней в полумраке комнаты, такой, каким он был в те далекие годы – высокий худой парень, смуглый, скуластый, с вьющимися черными волосами до плеч, с вечно смеющимся лягушачьим ртом и веселыми голубыми глазами. Девчонки влюблялись в него, даже больше за легкий характер, чем за яркую внешность. Игнат уверял, что он потомок древнего княжеского рода, что его предки, выходцы с Кавказа, служили русским царям еще до Петра Великого, и, может быть, парень даже не врал. Он умудрялся крутить по два-три романа одновременно, ничего ни от кого не скрывать и ни с кем не ссориться. Более того – его пассии дружили. Александра была одной из тех немногих студенток, кто не поддался на его мимолетные ухаживания. Игнат после ее отказа расстроился не больше, чем расстроился бы в подобных обстоятельствах мотылек, порхающий по летнему лугу, где полно других, более отзывчивых мотыльков.

– Игнат! – воскликнула она, окончательно проснувшись. – Сколько же лет прошло…

– Очень много, Саша, но речь не об этом. У меня к тебе деловое предложение, по твоей специальности. Я, когда вник в суть дела, сразу о тебе вспомнил. Можно неплохо заработать. Интересно?

– Очень интересно, – искренне ответила Александра. – Говори!

– Да некогда говорить, вот беда, – теперь в его голосе звучало искреннее огорчение. – Я уже по «рукаву» в самолет иду. Давай перезвоню через несколько часов, из Вильнюса. Есть у тебя электронная почта, надеюсь? Быстренько скинь мне на этот номер.

В трубке то и дело возникали посторонние шумы: громкие голоса, стук. Александра досадливо морщилась.

– Ты из Москвы никуда в ближайшее время не уезжаешь? – внезапно ясно и отчетливо спросил Игнат. Помехи разом исчезли.

– Никуда. Ты-то когда вернешься? – торопливо спросила она. – Ты не в Москве живешь?

– В Питере и в Вильнюсе, пополам-напополам, у вас я проездом, на днях опять буду в Москве, – Игнат слегка задыхался. – Слушай, я чемодан тащу, неудобно говорить… Давай сяду, и перезвоню.

Он отключился. Александра ждала несколько минут, но телефон молчал. Она встала с измятой постели, выпила воды – графин всегда стоял на рабочем столе. Александра сохранила номер Игната в записной книжке, поколебалась – не попробовать ли перезвонить? Решила, что звонок может быть некстати. Отправила сообщение с адресом своей электронной почты. Ответа не было. Стрелки на будильнике приближались к пяти. «Нелепая ситуация, спать хочется, и сна уже нет!»

У нее было ощущение, что вчерашний день продолжается без всякого перерыва на сон – все тело пронизала томительная усталость, в висках бился пульс. Ей вспомнились нравоучения Маневича по поводу здоровья. «Конечно, когда у человека денег куры не клюют, он боится за свое здоровье… И вообще, всего боится. Это нищим бояться нечего…» Ее неприятно поразил вчерашний ужас в глазах Маневича при стуке в дверь, его побелевшее лицо. «Он живет в страхе. Как это не попросил меня до машины его проводить, не понимаю. Вдруг осмелел… Никто меня не убедит в том, что его дела хороши. Ликвидация коллекции… Атмосфера полной тайны. Возможно, Маневич собирается превратить все в деньги и уехать. Тогда сомнительно, что он расплатится со мной в конце концов…»

Александра с досадой взглянула на будильник, погасила ночник, улеглась в постель. Близился рассвет. Фонарь в переулке погас ровно в пять утра, малиновые шторы, лишившись внешней подсветки, разом потемнели. С улицы в комнату не проникало ни звука – даже бульвары еще спали. Пытаясь погрузиться в дрему, художница пыталась припомнить лица своих сокурсников по Академии художеств. Они проплывали под ее закрытыми веками, смутные, полустертые, словно монеты, долго бывшие в обращении. Яснее всего она видела Игната Темрюкова. «Он казался вечным мальчишкой, такие и с возрастом не меняются… Какой он сейчас?» Александра не слишком рассчитывала на то, что он действительно предложит ей выгодную работу. Голословные заманчивые обещания она слышала слишком часто. Стоило подумать о работе, как перед ней, решительно оттесняя сокурсников, появлялся Маневич, и Александра, пытаясь выгадать себе еще час сна, гнала этот образ прочь. Она пыталась думать об Игнате. «Какая-то некрасивая история была с ним связана, какой-то скандал, который замяли… Что-то с дипломом…» Воспоминания хаотично роились, как пылинки в солнечном луче. «Кажется, он так и не закончил Репу, взял академический год. Говорили, что вовсе не по состоянию здоровья, а чтобы замять скандал. А, точно! Игнат представил чужой дипломный проект вместо своего!»

Александра даже открыла глаза, так ярко сверкнуло в ее памяти солнце того апрельского дня, когда она в последний раз видела Игната. Они тогда столкнулись случайно, на лестнице, ведущей во внутренний двор Академии. Здесь обычно курили студенты.

… Игнат стоял, картинно облокотившись на желтоватый мраморный подоконник, изъеденный временем. Солнце освещало его сзади, оставляя черты лица в легкой полутени. Он был живописен, как всегда – Александра оценивала его внешность не женским взглядом, а взглядом художника, и не раз говорила Игнату, что он очень напоминает ей портрет князя Феликса Юсупова работы Серова. Приветствуя хорошую знакомую с отделения живописи, архитектор салютовал ей:

– Вот кого рад видеть, так это тебя! Все остальные осточертели.

– Что случилось? – осведомилась Александра, бросая на подоконник потрепанную огромную сумку, набитую, как всегда, книгами. Она только что вышла из библиотеки. Приближались госэкзамены.

– Да ничего особенного, – Игнат брезгливо сомкнул губы, выпуская тонкую струйку дыма, лиловую в солнечном потоке, щедро лившемся в незашторенное высокое окно. – Глупая история. Беру академку.

– Как?! – изумилась Александра. – Ты ведь уже сдал мастеру диплом?! Все одобрено? У тебя защита через неделю!

– Да этот диплом… Не такой, какой надо, – неохотно бросил Игнат. – Лучше в следующем году сдам. Если будет желание.

Он перевел разговор на другую тему, они расстались через несколько минут, и больше Александра его не встречала. До нее дошли слухи, что Игнат представил мастеру чужой диплом, который защищался в Академии несколько лет назад. Сперва работа ни в ком не вызвала подозрений, но, на беду, диплом попался на глаза одному из профессоров, бывших на той, давней защите. Разразился страшный скандал. Игнат даже не отпирался и признал, что выдал чужую работу за свою. Естественным образом встал вопрос о его отчислении, но дело кончилось тем, что за даровитого, но безалаберного студента заступились и отправили его в академический отпуск. Это было неслыханно мягкое наказание за подобный проступок. Игнату все всегда сходило с рук – и академическая неуспеваемость, и невероятная путаница в личной жизни. Парень обладал драгоценным талантом вызывать к себе симпатию и умел пользоваться этим даром, не становясь при этом ни циничным, ни жестоким. Его любили все, а может быть, никто. У Игната была странная особенность – стоило ему скрыться с глаз, о нем тотчас все забывали, как забыла о нем Александра.

Вспоминая давние времена, Александра лежала с открытыми глазами, следя за тем, как высветляется сумрак мастерской. По улице проезжали первые машины одна за другой. Штора надулась и опала – это был единственный порыв ветра за всю долгую душную ночь.

Александра встала, досадуя на звонок Игната, на свою бессонницу, сама не зная, на кого и на что еще. Чтобы не терять времени, она решила поработать над натюрмортом. Отправилась на кухню и сварила кофе. Приготовила все необходимое на рабочем столе: банки с растворителем, ватные тампоны для снятия лака, перчатки. Включила сильную лампу, установила картину в станке, сдвинула планки, плотно прижавшие подрамник со всех сторон. Поискала взглядом футляр с очками. С некоторых пор Александра стала пользоваться ими для тонкой работы или чтения. Безупречное зрение, которым она всегда гордилась, начинало ее подводить.

«Не было ни гроша, да вдруг алтын, – думала Александра, берясь за работу. – Теперь у меня целых три предложения. Маневич, Игнат и еще какой-то мужчина с модной бородой, который вчера меня искал. И при этом не факт, что получится хоть где-нибудь заработать…»

Постепенно она погрузилась в процесс, привычный и монотонный. Расчищая картину от слоев старого пожелтевшего лака, Александра забыла о времени. Наконец, она откинулась на спинку стула и потянулась, широко разведя затекшие руки в перчатках. Сорвала перчатки, бросила их в корзину, туда же смела испачканные старым лаком ватные комки, завязала пакет. Подошла к окну и отдернула штору. Совсем рассвело. Переулок уже зажил своей неспешной жизнью, вдоль тротуаров рядами выстроились машины, появились прохожие. В распахнутом окне дома напротив, на уровне окна Александры, сидел откормленный полосатый кот. Он начал было намывать себе шерсть на животе, но вдруг застыл, словно пораженный видом Александры, и не сводил с нее глаз.

На столе зазвонил телефон. Александра поспешно схватила его. Номер был незнакомый.

– Я буду у вас под окнами через пять минут, – сказал молодой женский голос. – Подниматься не хочу, сразу поедем, везде пробки. Это Ксения.

– Да, конечно, я готова, – Александра бросила взгляд на часы. Было без десяти семь. – Сейчас спущусь.

* * *

… Едва она уселась в машину – на этот раз Ксения предложила Александре место рядом с собой, девушка протянула ей горячий бумажный стаканчик с кофе и хрустящий коричневый пакет. От пакета исходил пьянящий аромат ванили и теплой сдобы.

– Это плюшка, – сообщила Ксения. – Только что в круглосуточной кондитерской купила, на Мясницкой. Ешьте, она вкусная! Я уже две съела.

Свежее розовое лицо девушки, чуть тронутое загаром, сияло добродушием и безмятежностью. Черные глаза, очень похожие на глаза Маневича, смеялись. На девушке были короткие джинсовые шорты, кеды на босу ногу и простая белая майка без рукавов. Это была здоровая, уверенная в своих силах юность. «Я такой в ее годы не была, – подумала Александра. – В свои восемнадцать лет я во всем сомневалась, прежде всего, в себе самой. И поводов улыбаться у меня было маловато…»

– У Эдика опять отгул, – сообщила Ксения, разворачиваясь и переулками выезжая на бульвар. – А у меня все равно каникулы, почему бы не подработать?

Александра бросила на нее вопросительный взгляд, и девушка пояснила:

– Да, папа мне платит, когда я его вожу. За просто так карманные деньги нам не полагаются. Папа считает, что деньги – зло. Представляете?! Да вы ешьте плюшку, остынет!

Александра еще раз поблагодарила, осторожно отпила кофе через отверстие в крышке, с помощью салфетки извлекла из пакета теплую плюшку, посыпанную сахарной пудрой. Это проявление заботы оказалось очень кстати – художница не успела позавтракать. Машина ехала в сторону Садового кольца.

– Вы не были у папы на Пятницкой? – спросила Ксения, подождав, когда Александра закончит есть и скомкает пустой пакет. – Влажные салфетки в бардачке, возьмите. Нет, не были? У него там целая галерея на втором этаже. Он туда никого не пускает. Даже меня пустил всего один раз!

Ксения рассмеялась, словно предлагая оценить комичность ситуации:

– Папе нравится просто иметь все эти картины, понимаете? Как Плюшкину нравилось просто что-то иметь. «Мертвые души» – моя любимая книга. А ваша?

– Я так сразу не сумею сказать, – невольно улыбнулась Александра. – Но наверняка не «Мертвые души».

Рядом с Ксенией она чувствовала себя легко и свободно, несмотря на то, что совсем не знала эту девушку. Та подкупала своей открытостью и простотой в обращении.

– Знаете, я рада, что папа решил продать коллекцию, – после долгой паузы продолжала Ксения. – Это же мертвый капитал. И потом, папа совсем не разбирается в искусстве. В ценах – да, а в живописи – нет. Вы сами убедитесь. Для него это даже не хобби. Лучше бы он ценные бумаги коллекционировал…

Они ехали по Садовому кольцу. Пробок на внутренней стороне не было. Мелькнула Яуза, вскоре за ней – Москва-река, блеснула на солнце крупная серая чешуя водной ряби. В искрящемся утреннем свете, еще не дававшем теней, дома вдоль улиц и набережных рисовались мягко, словно сквозь сетчатую шелковую бумагу. Цвета фасадов и контуры разностильных строений всех эпох сливались в единую гармонию, непостижимую, явную не для каждого глаза, свойственную лишь Москве. Александра слушала откровения Ксении с жадным вниманием, для нее было ясно, что девушка довольно хорошо посвящена в дела отца. Она не решалась задавать вопросы, опасаясь, что это будет воспринято, как неуместное любопытство. Ксению, впрочем, и не требовалось расспрашивать, она сама говорила много и охотно, словно знала Александру давным-давно.

– Вы с ним торгуйтесь, слышите? – она весело косилась на спутницу черным блестящим глазом, ловко перестраиваясь на боковой съезд. – Не соглашайтесь на первые его условия. Раз он с вами связался, значит, вы ему нужны. Ну, так и выдвигайте свои требования, он вас выслушает. Не бойтесь его, это главное. Будете бояться – он сразу это почувствует и начнет на вас жать, пока не сломает. Держитесь спокойно, как будто он уже на все согласился, и все у вас получится, как вы хотите.

– Спасибо, я все это учту, – Александра чувствовала даже некоторую неловкость – так откровенно говорила девушка. – Можно спросить? Вы не на психолога учитесь?

– Не-ет, – протянула Ксения. – Прикладная математика. Планирую специализироваться на анализе фондовых рынков и финансовых рисков. Мы почти на месте.

Машина свернула на Пятницкую и, миновав первый перекресток, углубилась в переулок. Ксения притормозила возле двухэтажного кремового особняка, щедро украшенного лепниной и похожего на свадебный торт. Перед ними поднялся шлагбаум, преграждавший въезд в небольшой двор. Во дворе располагалась частная стоянка на несколько мест. На ней стояло две машины. Ксения бегло на них взглянула, припарковываясь рядом.

– Это охрана, машины ночной смены, – сказала она, хотя Александра никаких объяснений не просила. – Папа хотел приехать на такси. Наверное, он уже наверху.

И, доставая ключ из замка зажигания, сделавшись вдруг очень серьезной, девушка прямо взглянула в глаза Александре. Ее взгляд стал пристальным, цепким, невозможно было представить, что эти черные миндалевидные глаза только что искрились от смеха. Сейчас она была очень похожа на отца.

– Так вы не забывайте, что я вам сказала. Торгуйтесь! Отцу срочно нужны деньги, ему нужно продать коллекцию. Значит и вы ему нужны.

– Скажите, а почему вы так за меня переживаете? – не выдержала Александра. – Мы ведь даже не знакомы толком!

Оставаясь очень серьезной – ее лицо при этом странным образом приобрело совершенно детское выражение – Ксения без запинки произнесла:

– Я считаю, что каждый труд надо должным образом оплачивать. Иначе это неизбежно приведет к катастрофе. С несправедливой оплаты труда начинаются все революции.

Кивнув, словно поставив точку, Ксения открыла дверцу и вышла из машины. Александра последовала ее примеру. Девушка подошла к коричневой бронированной двери и приложила к замку магнитный ключ. Раздался сигнал, дверь отворилась. Ксения, стоя на пороге, поманила за собой Александру, и та поспешила войти.

Глава 3

Бронированную дверь на площадке второго этажа отпер охранник в черной форме. Увидев Ксению, он не стал задавать вопросов. Переступив порог, девушка коротко осведомилась:

– Папа у себя?

– Иван Алексеевич только что приехал, – почтительно ответил охранник.

Ксения пересекла приемную – стандартную приемную, обставленную офисной мебелью. Здесь был уголок для отдыха, кофемашина, пустующий стол секретаря, застекленный шкаф с папками. Ксения подошла к единственной двери – массивной, из красного дерева, – и резко постучала. Вскоре раздался щелчок отпираемого изнутри замка, ручка повернулась, дверь приотворилась. Они вошли в кабинет.

Маневич, впустив их, тут же снова запер дверь. Когда коллекционер повернулся, Александра отметила, что выглядит он неважно. Казалось, Маневич провел ночь без сна. Он был бледен, черные миндалевидные глаза слезились и казались меньше из-за припухших красноватых век. Одежда на нем была та же, что вчера, из чего Александра сделала вывод: либо он равнодушен к таким мелочам, либо провел ночь не дома.

– Вы пришли, это хорошо, – проговорил Маневич, морщась и проводя ладонями по вискам, словно пытаясь унять головную боль. – Давайте к делу.

– Папа, сделать кофе? – спросила Ксения.

– Меня уже тошнит от кофе, – резко ответил ей отец. – Выйди и подожди снаружи.

Ксения, слегка пожав загорелыми плечами, вышла, прикрыв за собой дверь. Маневич тут же повернул ключ в замке. Несколько мгновений мужчина стоял посреди кабинета молча, будто забыв, зачем вызвал Александру. Та, не двигаясь с места, ждала, украдкой осматриваясь.

Кабинет у знаменитого коллекционера оказался неожиданно маленьким и больше напоминал чулан. В нем едва помещались письменный стол, большое кресло и приземистый шкаф, по форме больше напоминавший сейф. Потолок показался Александре намного ниже, чем в приемной. В комнате не было окна – это сразу бросалось в глаза. Окно с успехом заменяла большая картина, изображавшая море с рыбацкими лодками. От нее словно исходил солнечный свет.

– Мой Писсарро, – Маневич сделал небрежный жест в сторону картины, заметив, что Александра рассматривает полотно. – Занятная с ним вышла история. Когда я покупал его, были сомнения в подлинности, сделали экспертизу. Определили как подделку, довольно старую. Я разозлился, конечно, что меня провели, но оставил картину себе, уж не знаю, зачем. Сперва хотел растоптать и выбросить на помойку. А несколько лет назад провели повторную экспертизу и на этот раз точно установили, что это настоящий Писсарро.

– Такое случается, – негромко ответила Александра, когда Маневич замолк. – Методы экспертной оценки не стоят на месте. Каждый год появляются новые технологии. Результаты становятся все более точными.

– Да, случается, – эхом отозвался коллекционер. Пошарив в ящике стола, он вынул файл с бумагами и протянул его Александре. – Я тут нашел что-то вроде каталога. Ознакомьтесь, мы приложим копию к договору. А само собрание – здесь!

Он указал на вторую дверь, напротив входной.

– Вход в галерею только через мой кабинет, – продолжал рассказывать он, открывая шкаф. За массивной деревянной дверью, в самом деле, обнаружилась дверь сейфа. – Другого хода нет. С точки зрения пожарной безопасности, это неправильно, конечно. Зато я спокоен, этот единственный вход постоянно охраняется. Внизу охрана и видеонаблюдение круглые сутки. Это удобно.

Маневич достал из замка сейфа ключ, висевший на кольце с золотистым брелком в виде вытянутой восьмерки. На том же кольце висели два других ключа. Отпирая дверь в галерею, коллекционер произнес:

– Собрание бессистемное, я уже предупреждал. Возможно, всех этих амуров и зефиров придется распродавать поодиночке… Но вы сами сказали, что работы не боитесь.

И весьма галантно отворил перед Александрой тяжелую, укрепленную дверь. В лицо художнице пахнуло нежилым, застоявшимся воздухом. Затаив дыхание, она переступила порог.

Спустя час с небольшим они вернулись в кабинет. Маневич придвинул к столу единственный стул, Александра уселась, жадно выпила предложенный стакан воды. Маневич расположился в кресле за столом. Он пытливо разглядывал художницу, словно пытался угадать, какое впечатление она вынесла из галереи. Его непроницаемые черные глаза не отрывались от лица Александры. Она не торопилась говорить.

– Мне хотелось бы что-то услышать, – не выдержал, наконец, Маневич. – Вы молчали там, теперь тоже молчите… Вы разочарованы?

– Что вы… Совсем напротив… В последнее время я не работала с картинами подобного уровня… – с трудом выговорила Александра. – Я пытаюсь понять, куда их можно предложить.

– Ну и прекрасно, то есть вы уже начали работать, – оборвал ее коллекционер. – Беретесь?

– Разумеется.

– Уговор вы помните – один процент сразу после продажи, остальные четыре – после закрытия всего листа, – Маневич открыл ноутбук. – Вчера после визита к вам я подготовил шаблон договора, сейчас распечатаю в двух экземплярах. Приложим список. Дайте-ка ваш паспорт, мне нужны данные.

Александра послушно открыла сумку, отыскала паспорт. Ее твердое намерение торговаться исчезло в первые же минуты, проведенные в галерее. «Один процент от таких продаж… Там одни малые голландцы чего стоят!» Ее вчерашний страх остаться ни с чем в результате сомнительного контракта исчез. Теперь она боялась другого. «Если я начну торговаться, Маневич возьмет и откажется… Он-то знает цену этим картинам. Любой посредник ухватится за этот один процент. Я знаю таких, которые и на меньшее согласятся. По нынешним временам…»

Она очнулась от своих лихорадочных размышлений, когда перед ней на стол легли свежеотпечатанные экземпляры договора. Александра бегло прочитала их и размашисто подписала все листы. Маневич также подписался и передал ей один экземпляр, к которому приложил список картин.

– Ну вот, – странным, бесцветным голосом, в котором не слышалось никакого удовлетворения, произнес он. – Можете действовать.

– Да-да, – Александра спрятала договор в сумку. – Я уже думаю, кому что предложить. А как мы будем поступать, если покупатель захочет посмотреть картину? Вести его сюда?

– Ни в коем случае, – отрезал Маневич. – Здесь будет проходной двор, а при таких ценностях сами знаете, чем это кончается. Будем возить картины на смотрины. Да собственно, это не проблема. Охрана и страховка – все это, в конце концов, отобьется при продаже.

– Хорошо, но могу я хотя бы показывать фотографии? Это очень ускоряет процесс.

– Почему бы нет? – проговорил Маневич после минутного замешательства. – Давно пора было сделать фотокаталог.

– То есть сейчас снимков нет? – изумленно уточнила Александра.

– Я избегаю публичности, – Маневич отчего-то взглянул на Писсарро. – И ни разу не пожалел об этом. Других грабят, меня – ни разу. Некоторых коллекционеров, как вам известно, должно быть, даже убивают. Иногда.

Он сделал внушительную паузу. Александра молча ждала продолжения, но Маневич внезапно сменил тему.

– Не желаете получить небольшой аванс в счет предстоящих расходов? – осведомился он.

– Если возможно… Это будет очень кстати! – смешавшись, ответила художница.

Маневич обошел стол и вынул из сейфа небольшой конверт, явно заготовленный заранее. Протянул его Александре, которая тоже поднялась со стула:

– Эту сумму я не вносил в договор, она не входит в ваш процент. Будем это считать небольшим подарком в честь начала сотрудничества. Можете пересчитать – пятьдесят тысяч рублей. Сумма абстрактная, но и расходы у вас пока тоже абстрактные, согласитесь. Или вы уже с чем-то определились?

– Почти… Большое спасибо, – принимая конверт, Александра отчего-то смутилась. Хотя дело двигалось, и как будто благополучно, художница волновалась больше и больше. – У меня уже есть кое-какие соображения. Как я буду с вами связываться?

Маневич достал из ящика стола черную глянцевую визитку с оттиснутым золотым текстом:

– Вот, звоните в любое время. Держите меня в курсе всех перемен. Я постараюсь побыстрее найти фотографа и отснять коллекцию. Да собственно…

Он склонил голову набок, словно прислушивался к собственным мыслям, и закончил:

– Ксения может все отснять, она хорошо снимает.

– Все-таки предпочтительнее были бы профессиональные снимки, – рискнула возразить Александра.

Коллекционер пожал плечами:

– Продажи будут частные, для того, чтобы составить представление, достаточно любого снимка приемлемого качества. Разумеется, перед покупкой ваши клиенты могут заказать любую экспертизу за свой счет. Я, со своей стороны, гарантирую, что предлагаю подлинники. Сам обжигался сколько раз, все проверено.

Александра молча сдалась. Когда она укладывала в карман сумки сложенный пополам конверт и визитку, Маневич предупредил:

– Мой телефон не для передачи третьим лицам, прошу вас запомнить. Этот номер я даю немногим. По нему можно звонить даже ночью. Все остальные дозваниваются ко мне через секретаря. Галина Вячеславовна приходит на работу в девять. Если ее еще нет в приемной, возьмите визитку с номером на ее рабочем столе. На этом все, я полагаю.

Александра, все еще ошеломленная осмотром галереи, кивнула.

– Ну, так до свидания, – Маневич смотрел на нее с некоторым удивлением. – Или вы что-то хотите спросить?

– Нет, пока ничего… – опомнилась художница. – Если возникнут вопросы, я позвоню.

Она попрощалась и уже повернулась было к двери, как вдруг Маневич остановил ее:

– Да, кстати. Пока не забыл! Вы вчера рассказывали о своей прежней мастерской, и меня это помещение очень заинтересовало. Какой там точный адрес?

Выслушав подробный ответ, коллекционер удовлетворенно кивнул:

– Лучше и желать нельзя. Можно посмотреть эту мансарду?

– Но дом идет на реконструкцию, – удивленно напомнила Александра. – Вот-вот начнут, у меня даже извещение где-то лежит…

Маневич с досадой отмахнулся:

– Нет такой реконструкции, которая начиналась бы в срок! Сами, наверное, убедились. А мне это помещение может пригодиться для временных нужд. Претендентов на него, как я понял, нет?

Александра отрицательно качнула головой.

– Вы говорили, что сохранили ключ от мастерской, – продолжал Маневич. – Вы не могли бы мне его предоставить?

Видя замешательство художницы, он добавил:

– Надеюсь, вы не подозреваете меня в том, что я хочу устроить там притон?

Тон у коллекционера был шутливый, но его черные глаза по-прежнему не смеялись. Александра порылась в сумке и отыскала ключ. Протягивая его Маневичу, она также шутливо проговорила:

– Будьте осторожны, там деревянный пол начинает проседать. Особенно в центре комнаты. Можно в один прекрасный момент провалиться этажом ниже, а ключа от той мастерской у меня нет!

Маневич положил ключ в ящик стола и машинально отряхнул ладони, словно прикоснулся к чему-то грязному.

– Вы очень любезны, – неожиданно сухо ответил он. – Я вас больше не задерживаю.

Он отпер кабинет и выпустил Александру. Дверь за ее спиной немедленно закрылась, и она услышала щелканье ключа в замке.

За время, проведенное Александрой в кабинете и в галерее, в приемной появилось новое лицо. За столом секретаря обосновалась смуглая худощавая женщина лет пятидесяти – точнее угадать было невозможно – с жестким волевым лицом, словно вырезанным из куска темного дерева. Высокие скулы придавали ее внешности нечто индейское. Яркие, чуть раскосые голубые глаза глядели пристально и спокойно. Черные волосы с сильной проседью были зачесаны за уши и скреплены золотыми гладкими заколками. Белая блузка делала кожу еще смуглее. Женщина пила кофе из огромной чашки с выведенным на боку именем «Галина». Рядом у ее стола примостилась Ксения. Девушка водила пальцем по экрану своего телефона, перед ней тоже стояла чашка кофе. Увидев Александру, Ксения обрадовалась: