Текст книги "Зеркало смерти"

– С кем ей нужно бы повстречаться, так это с хорошим психологом, – гнул свое Павел. О психиатре, впрочем, он уже не заговаривал. Родственница больше не казалась ему ненормальной – разве что чересчур робкой и впечатлительной. – Ей нужно немного прийти в себя, приобщиться к жизни, к обществу.

– А зачем? – задумчиво возражала жена. – Если ей так лучше…

Намного больше тревожило ее другое. Прежде Анюту содержал брат. Как бы скуп тот ни был, но девушка всегда была накормлена и одета – пусть неважно. Впрочем, она никогда не была кокеткой и не обращала внимания на свой внешний вид. Все, что нужно было ей для счастья, – это книги, которые она брала в библиотеке. Но кто будет кормить ее сейчас?

Сама Анюта, казалось, вовсе не задавалась этим вопросом. Она даже не упомянула о нем, снова вызвав у Павла сомнения в нормальности. «Прямо блаженная какая-то, – думал он. – Как будто ей ничего, кроме воздуха, не нужно!»

– Мы ее содержать не можем, – раздумывала вслух Наташа. – Самим едва хватает. С огорода она не прокормится – участок маленький, да и невозможно питаться одной картошкой с яблоками. Ей бы пойти работать… Но она что-то совсем не думает об этом.

Муж уговаривал ее не принимать все так близко к сердцу. Анюта давно не девочка, хоть и выглядит сущим ребенком. Пора ей стать немного самостоятельней. В конце концов найти какую-нибудь работу попроще она сможет – хотя бы пойдет в уборщицы…

Но Анюта ни на какую работу не устроилась, а между тем не было заметно, чтобы она голодала. Сперва соседи жалели одинокую девушку и обсуждали ее тяжелое положение. Потом заметили, что Анюта, вместо того чтобы высохнуть от голода, как будто выпрямилась и порозовела. Она по-прежнему покупала на рынке мясо, фрукты, сыр и творог – все, как при брате. Но если раньше большую часть он съедал сам, а сестру держал на кашах, то теперь Анюта готовила себе все, что заблагорассудится.

Наташа, приехав навестить сестру и заодно отметить в тесном кругу сорок дней после смерти Ильи, была поражена цветущим видом сестры. Та впервые выглядела не как заморенный ребенок, а как взрослая девушка. У нее, казалось, даже грудь налилась и взгляд стал яснее. Анюта расцветала на глазах.

– На что ты живешь? – недоумевала Наташа. – Неужели на сто рублей, которые я тебе оставила?!

– Я же говорила – твоих денег мне не надо, – Анюта вынула из стола сторублевку и отдала сестре. – У меня у самой есть.

– Откуда?

– Илья оставил.

– Илья?! – оторопела женщина. – Погоди… А Людмила об этом знает?!

– Она – нет. Он, на самом деле, не так уж ей доверял… Меньше, чем мне.

Наташа так и села, потрясенная житейской мудростью сестры и ее умением хранить важные тайны. Она никак не предполагала в простоватой Анюте таких черт. Знать, где Илья хранит свои сбережения – а ведь он должен был немало накопить – и никому не сказать! Даже ей – любимой родной сестре!

– Сколько же он скопил? – спросила она, переведя дух.

Вместо ответа Анюта отвела ее на чердак и простодушно показала тайник. В бездействующих, давно сломанных часах, откуда когда-то вылетала кукушка, хранилась жестяная коробка из-под печенья, стянутая резинкой. В коробке оказалась толстая пачка стодолларовых купюр. Наташа, не веря своим глазам, пересчитала деньги. Ей снова понадобилось присесть – ее просто ноги не держали. Этот запущенный чердак, эта бессребренница-сестра – и такие деньги!

– Бог ты мой, – пробормотала она. – Ты у нас богатая невеста! Двенадцать тысяч долларов!

Анюта вновь проявила удивительное знание жизни и даже некоторых законов. Она сказала, что поскольку наследниц у Ильи двое, то и эту сумму тоже нужно поделить пополам. Наташа сперва отказывалась – что-то мешало взять деньги, которые были протянуты ей с таким невинным, простодушным видом, с такой готовностью. Потом она заколебалась. Вспомнила о своих мечтах – отдельная квартира, маленький человечек… Настоящая семья. Если постараться, то на половину этой суммы все это можно осуществить…

– Шесть тысяч я возьму, – сказала она, чувствуя себя почему-то воровкой. Отсчитав деньги, Наташа отдала сестре остаток: – А эти спрячь получше.

– Я сюда же положу…

Жестяная коробка исчезла в часах. Анюта сияла – ей, как всегда, доставило огромную радость кому-то что-то подарить. «А может, Паша прав и она, впрямь, блаженная? – внезапно подумала Наташа, спускаясь вслед за сестрой с чердака. – Как бы я поступила на ее месте? Смогла бы поделиться? С Анютой – да, конечно! Пожалуй, Ивану тоже дала бы немного… Но он пропил бы! Нет, ему бы ничего не дала. И самому Илье – никогда и ничего». Ее мысли лихорадочно скакали, она все еще не верила в то, что произошло, и деньги, которые она держала в руках, почему-то казались фальшивыми. «Какова Анюта! Какова выдержка! Все знать и так долго молчать! Да, это характер… Людмиле-то она ничего не сказала! Значит, понимала разницу… Да что это я, в самом деле, думаю о ней, как об идиотке! Она умница!»

– Сколько лет он их копил? – спросила она у сестры.

– А всегда!

– Кто еще знает о деньгах? – беспокоилась Наташа. – Я к тому, что теперь ты живешь одна, и если пойдут слухи… Это опасно! Понимаешь?

Последовал кивок.

– Никому не говори – поняла?

Анюта снова тряхнула головой и вдруг залилась тихим, немного странным смехом, из-за которого ее многие напрасно принимали за дурочку. Это был наивный, детский смех, как будто уходящий в глубь груди, не успев из нее выйти:

– Никто не узнает! Раньше же не знали!

– Илья велел тебе молчать, или ты сама догадалась? – допытывалась Наташа.

– Сам велел. Да ты за меня не бойся!

На этот раз, возвращаясь в Москву, Наташа вовсе не знала, на каком она свете. Наследство, свалившееся так неожиданно… Тревога за одинокую сестру… Сперва она боялась, что та пропадет без денег, теперь – что деньги делают ее опасной приманкой для воров – при ее-то образе жизни, беззащитности, даже без сторожевой собаки во дворе…

Но мало-помалу женщина успокоилась. Деньги и в самом деле дали им с мужем возможность произвести размен квартиры. Родители Павла поселились в однокомнатной хрущевке. Наташа с Павлом – в квартире чуть получше, правда, на самой окраине. Все были счастливы и только недоумевали, что все так складно получилось – будто само собой. Наташа теперь часто навещала сестру и убеждалась, что та вполне справляется с хозяйством и как будто ни о чем не жалеет.

Анюта по-прежнему жила одиноко. Был слух, что к ней пытался захаживать какой-то вдовец, живший неподалеку, в полуразвалившемся доме. Неизвестно, что его привлекло – скромная, неяркая красота девушки или ее дом с участком… Но Анюта ему отказала. Рассказывая об этом предложении руки и сердца, она очень возмущалась и даже начинала плакать, как будто ее незаслуженно оскорбили, закидали грязью. Сама мысль о том, что о ней могли подумать как о чьей-то невесте и жене, причиняла девушке страдание, была глубоко чужда и даже противна – будто ее выставили на всеобщее обозрение, сорвав одежду. Соседи удивлялись, как она выкручивается с деньгами, но судя по всему, никто о тайнике в часах не узнал.

Была еще одна новость, услышав которую, Наташа успокоилась окончательно. Людмила, несостоявшаяся жена Ильи, стремительно вышла замуж. Она больше не появлялась в доме на горе и забыла обо всех своих претензиях. «Жигули» Ильи охотно купил один из его приятелей-таксистов. Машина была в идеальном состоянии, и за нее удалось выручить приличную сумму. Наташа специально приезжала из Москвы, проследить за тем, чтобы сестру не обманули при сделке. Все деньги достались Анюте – они-то и оправдывали в глазах соседей ее безработность. Наташа наотрез отказалась от своей части, хотя Анюта настойчиво пыталась поделиться.

– Ты и так сделала для меня достаточно, – уверяла ее старшая сестра. – Не всякий поступил бы так! Ты хоть понимаешь это?

Анюта наивно удивлялась ее словам. Она не понимала… Соседка по секрету рассказала Наташе, что ее младшая сестра часто ходит в церковь и все больше становится похожей на монашку. Наташа вздохнула – этим и должно было кончиться. Хорошо, что хоть так… Хоть какая-то отдушина для одинокой девушки, которая незаметно для всех превратилась в старую деву.

Примерно в то же время Наташа обнаружила, что беременна. Она скрывала это ото всех, удивляясь и радуясь новым, тревожным ощущениям, которыми наполнилось ее тело. Рассказала лишь мужу, когда сомнений не оставалось. Она родила сына – крикливого и крепкого рыжего мальчика, который целиком занял все ее время, вытеснив из головы мысли о сестре, о погибшей семье, о доме на горе. Все это стало казаться каким-то далеким и почти ненастоящим.

Ребенка назвали Иваном – Анюта, узнав об этом, страшно обрадовалась. Она любила доброго и беспутного старшего брата, который жалел ее при жизни и с каждой получки обязательно дарил пакет карамелек, самоотверженно лишая себя лишней бутылки водки. Для него это было бо́льшим расходом, чем для человека побогаче и поздоровее – крупная сумма денег. Возможно, Анюта не вдавалась в такие рассуждения, но каждый подарок делал ее счастливой на несколько дней – и конечно, не только из-за конфет. Постоянное чтение романов обострило ее чувства, сделало тайной мечтательницей и фантазеркой. Старшая сестра часто удивлялась тому, как неожиданно тонко Анюта понимает человеческие отношения.

Летом сестры виделись чаще – Анюта умоляла приехать, и сестра провела у нее все теплые месяцы, вместе с грудным ребенком. Павел приезжал по воскресеньям и отсыпался на веранде, в брезентовом шезлонге. Вечером шел на реку с удочкой, а рано утром уезжал в Москву. Женщины хозяйничали, копались в огороде, Анюта нежно возилась с племянником, не помня себя от счастья. Ее, стареющую девственницу, все поражало в этом крохотном мальчике, все приводило в восторг – пальчики, ресницы, уши… Она, едва дыша от волнения, прижимала ребенка к груди, и в такие минуты Наташа с тяжелым сердцем думала о том, какой чудесной матерью могла быть Анюта, как нужен ей ребенок… И как он невозможен.

Осенью мать с сыном вернулись в Москву. Стало прохладно, река за соснами посерела, сады наполнились яркими и жесткими осенними цветами, которые казались сделанными из накрахмаленной ткани и совсем не пахли. Анюта не провожала родственников на станцию – боялась расплакаться.

– Приезжай к нам в Москву, – уговаривала ее Наташа. – Мы найдем, где тебя уложить. У нас такая большая прихожая, там стоит диван. Ты как раз поместишься.

– Нет, – бормотала та. – Лучше ты приезжай с Ваней весной.

– Боюсь, что я тогда пойду работать, – призналась Наташа. – Деньги нужны. А летом опять буду искать частные уроки.

– А ребенок останется один?!

– Бабушка за ним присмотрит. Она на пенсии.

Анюта тревожно заметалась. Она лепетала что-то, совсем сбившись с толку, вдруг метнулась на чердак – хотела принести и предложить оставшиеся деньги, потом стала уверять, что ребенка можно оставить ей на все лето – она ни на шаг от него не отойдет… Сестра дала ей слово – в следующем мае все решится окончательно. Может быть, ребенку и впрямь будет лучше провести лето за городом. Сама-то она не беспокоилась, что Анюта не усмотрит за малышом, но вот Павел мог быть против… Он по-прежнему считал золовку блаженной особой, только чудом не поджегшей дом и не упавшей в речку.

Зимой сестры почти не виделись. Только раз, под Новый год, молодая семья навестила Анюту в ее домике, живописно занесенном снегом. Стояла оттепель, и девушка, вся розовая, полураздетая, колола дрова для бани. Сам дом отапливался газом – переделки сделал еще Илья. Она взмахивала топором, и старая черная кофточка чуть не лопалась на груди – некоторые пуговицы отсутствовали, другие болтались на ниточках. Увидев остановившихся за калиткой гостей, она с криком бросила топор и побежала к ним, расцветая чудесной, яркой, совершенно детской улыбкой, на глазах становясь красавицей…

Такой и запомнила ее старшая сестра. Она не хотела помнить ее другой – какой увидела в мае, несколько дней назад. Уже в морге.

Особенно ее поразил Анютин цвет лица. Как всегда, нежный, чуть смугловатый от постоянного пребывания на воздухе… Но с каким-то голубым отливом – как будто ей в лицо светили синей лампой. О смерти Анюты Наташу известили соседи. Они вспомнили о девушке только три дня спустя после ее смерти, когда обратили внимание на то, что ее любимая кошка, как обезумевшая, мечется и воет в закрытом кухонном окне. Дверь взломали. Животное выбежало наружу, одним махом пересекло двор, перемахнуло забор и бесследно скрылось.

Анюта лежала у себя в комнате, поверх стеганого ватного одеяла. В комнате стоял тяжелый дух, и соседи поспешили отворить окна. На тумбочке у кровати стояли два пустых стакана и бумажная коробочка от лекарства. Павел, услышав название препарата, запоздало схватился за голову. Анюта отравилась тем самым сильным успокоительным средством, которое он когда-то на свой страх и риск давал ей, чтобы облегчить муки от смерти брата. Лекарство без рецепта не отпускалось, и он собирался, конечно, забрать его с собой… Но забыл.

В коробочке оставалось еще шестнадцать таблеток. Анюта, улегшись в постель и привычно положив рядом кошку, выпила их все до единой. Записки она не оставила.

Глава 2

– Я не верю в самоубийство.

Наташа произнесла эти слова, даже не повернув головы. Рано утром муж застал ее на веранде, пока еще тенистой. Солнце попадало сюда ближе к полудню. Женщина сидела в шезлонге и сосредоточенно разглядывала аккуратно возделанный участок.

– Ты будешь завтракать? – спросил он, натягивая майку. – Я не знаю, где тут что. В шкафах ничего не найдешь, все стоит вперемешку.

Наташа выбралась из шезлонга и молча прошла на кухню. Ей удалось найти пару яиц, немного масла и серую крупную соль в пакетике. Молодую зелень принесли с огорода. Супруги съели скромный завтрак в молчании. Жена без аппетита отщипывала кусочки черствого хлеба и запивала их чаем. Яичница досталась Павлу целиком.

Поминки по Анюте справили вчера, в кафе. Узнав о смерти сестры, Наташа была слишком потрясена, чтобы заниматься стряпней. Были соседи, всего несколько человек, знакомых женщине с детства. Пришла еще какая-то худощавая, миловидная женщина, которая не произнесла ни слова и почти ничего не съела и не выпила. Молодой рыжий священник довел всех до слез, произнося надгробное слово. Он хорошо знал Анюту и старался сделать вид, что та не была самоубийцей. Наташа, равнодушная к религии, даже не оценила его подвига, за который священник мог получить изрядный нагоняй. У него у самого глаза были на мокром месте, он всячески старался утешить сестру покойной. И это были все гости.

– Как она могла… – Наташа убрала посуду в раковину и остановилась у окна. Все утро она как будто разговаривала сама с собой. – Ведь мы с Ваней должны были приехать на лето!

Сын остался в Москве, у бабушки.

– У нее не было никаких причин умирать… – твердила женщина. – Она жила так многие годы и никогда, никогда не думала о смерти! Она была счастлива и, во всяком случае, спокойна!

Павла занимали другие мысли. Он подозревал, что пустая коробка из-под лекарства привлекла внимание следователя, который занялся самоубийством. И проклинал себя за неосмотрительность.

– Это может нам повредить, – повторял он. – Ты – единственная наследница дома, и теперь, когда Анюта умерла, на тебя посмотрят косо.

Наташа, казалось, не слышала. Она продолжала смотреть в окно, как будто не знала наизусть этого участка, испещренного грядками с пышно всходившими овощами.

– У этого препарата почти закончился срок годности, – продолжал он. – Еще бы пару месяцев – и твоя сестра отделалась бы рвотой.

– А? – обернулась та.

– Я говорю, что у Анюты не было рецепта на это лекарство. Его может выдать только лечащий врач, а в больницу она не обращалась. Единственный врач в семье – я! Провалиться мне, если нас не заподозрят!

Жена, казалось, не поняла. Открыла кран горячей воды, и из сеней донесся гул заработавшего АОГВ. Павел вздрогнул – он никак не мог привыкнуть к этому зловеще-утробному звуку. Вымыв посуду, Наташа расставила ее на полках. Она двигалась медленно, но ее движения были автоматически точны – как у лунатика, пробирающегося по карнизу.

– Ты заметила, как вчера на нас смотрели соседи? – настойчиво продолжал муж. – Тебе не показалось, что нас в чем-то подозревают? Правда, они ничего не сказали, но может, подумали…

Тут она как будто проснулась. Окинув мужа изумленным взглядом, женщина ответила, что мнение соседей ей глубоко безразлично. И Павел, и она сама прекрасно понимают, что не имеют никакого отношения к смерти сестры. Поймет это и следователь, если дело действительно ведется.

– Ну да, – пробормотал Павел. – Тем более у нас с тобой абсолютное алиби… Мы были в Москве, с ребенком, ходили на работу. И потом, как это можно насильно накормить человека снотворным? Шестнадцать таблеток – это не шутка! И никаких следов насилия, никакой борьбы! Я нарочно обратил внимание на Анюту – ни единого синяка на руках, и лицо такое естественное! Не думаю, что она с кем-то боролась!

– Перестань! Меня волнует другое, – сказала Наташа. – Почему Анюта это сделала? Ты же знаешь, как она была религиозна!

– Самоубийство, кажется, самый страшный грех?

– Я в этих вопросах не сильна, но, кажется, да. Но главное – не было для него никаких причин!

Неожиданно Наташа засуетилась. Она пожелала подняться на чердак. Павел догадался, почему у нее возникла эта мысль. Конечно, он знал о чудесной находке в сломанных часах и о том, как благородно поступила Анюта, поделившись деньгами с сестрой. Они взобрались по шаткой лестнице, прихватив с собой свечу. Наташа распахнула дверцу часов и некоторое время смотрела вовнутрь, освещая рыжим пламенем пыльную нишу с неподвижным механизмом.

– Тут пусто, – сказала она, наконец.

– Она потратила все деньги?

– Ты не понимаешь, – ее голос прозвучал как-то безжизненно. – Потратить деньги она не могла, Анюта жила так скромно… И потом, не забывай, что все деньги за машину достались ей одной, а это почти четыре тысячи долларов. В тайнике была кругленькая сумма, и ее должно было хватить еще на несколько лет как минимум.

– Но у нее могли быть какие-то расходы…

– Брось! Коробка исчезла – этого я не понимаю.

Он тоже не понимал, и жена объяснила. Анюта была сущим ребенком, и, как все дети, обожала, чтобы вещи годами оставались на своих законных местах. Когда она предъявила коробку с деньгами и Наташа посоветовала спрятать наследство понадежнее, Анюта сунула ее на прежнее место. Ей и в голову не пришло ничего другого.

– Я ее знала лучше тебя, – сказала жена. – Если бы коробка опустела или почти опустела, она бы все равно осталась тут – в часах.

– Что за фантазия!

– Это не фантазия, – оборвала его Наташа. – Это реализм! Моя сестра поступила бы так, и только так. А коробки нет.

– Ты полагаешь, что…

Он не договорил – жена снова ушла в себя и перестала его слушать. Она обошла весь чердак, пробуя пальцем запыленную рухлядь, вдыхая затхлый запах прогнившей мебели. Коснулась полуразвалившегося старинного кресла, стоявшего в углу.

– Какая вонь! Я сто раз говорила Анюте, что нужно устроить большую уборку, но разве она послушается…

Она все еще говорила о сестре, как о живой, и это несколько пугало Павла. Сам он был не слишком удивлен самоубийством свояченицы. Будучи врачом, он свято верил в законы наследственности и давно выстроил про себя генеалогическое древо семьи, откуда происходила его жена. «Их мать – крепкая женщина, не выдержавшая частых родов и тяжелой работы. Здоровая практичная натура. Илья явно унаследовал ее основные черты характера, как и внешность. Никогда не пил, копил деньги, собирался жениться на женщине, немного похожей на мать. Старший брат, Иван, пошел в отца. Слабовольная натура, алкоголик, довольно добрый, ленивый, никаких честолюбивых устремлений. Они с отцом даже умерли в один год. Наташа… Пожалуй, она ни в мать, ни в отца. И слава богу – хоть она-то разумна и здорова, никакой патологии, которую можно заметить даже в Илье. Анюта… Бедняжка! Вот на ком все отразилось в самой большей степени! Может быть, девочка была зачата в пьяном виде – кто это может отрицать? Слабовольная еще больше Ивана, восторженная, не от мира сего. Вполне могла покончить с собой из-за какой-нибудь нелепой фантазии, начитавшись книжек. А деньги сжечь. Но как сказать об этом Наташе? Она мне горло перегрызет из-за сестры!»

– Я хотела бы понять, что случилось и почему, – упрямо твердила его жена. – Анюта не была дурочкой, как ты, возможно, думаешь…

– Я вовсе так не думаю, – поспешно солгал муж.

Она гневно повела плечами:

– Разумеется, думаешь! Даже после того как она сумела сохранить деньги и поделилась со мной, ты считал ее сумасшедшей!

– Но…

– Не возражай! Ты презирал ее!

– Никогда! – с горячностью воскликнул Павел. И в этот миг он сам верил в то, что говорил. – Она поступила очень расчетливо и благородно!

– Нет, только благородно, а вовсе не расчетливо – поэтому ты стал ее презирать!

– Кажется, ты хочешь поссориться, – отступил он. – Хорошо, говори, что хочешь.

– Поссориться?! Я пытаюсь докопаться до правды! – Она явно ждала новых возражений, но муж благоразумно молчал. Тогда Наташа, кипя от негодования, бросилась вниз, спускаясь по лестнице с быстротой, которая могла обернуться падением. Павел шел осторожно, не доверяя ни этим гнилым ступеням, ни своенравному характеру жены. Он повторял про себя, что иногда лучше промолчать – потом легче будет поставить на своем. Рано или поздно Наташа опомнится.

– Никакой записки, – бормотала женщина, нервно расхаживая по кухне. – Я бы еще поняла, приди ей в голову какая-нибудь фантазия… Могло что-то померещиться, зимой тут так тихо, что можно сойти с ума! Но ведь уже пришла весна, приехали дачники, мы тоже собирались в гости… Вот так, безо всякой причины…

– А не могла она сделать это случайно? – осторожно спросил Павел. – Может быть, Анюта просто не понимала, что пьет?

– Ну да! Если она прибрала твое успокоительное, а не выбросила, то уж конечно, помнила, зачем ты его ей давал! Еще раз повторяю – не считай ее дурочкой!

– Но она могла забыть! Я привез лекарство три года назад. За такое время…

– Анюта никогда не жаловалась на здоровье. Насколько я знаю, она и в больнице в жизни не бывала.

– Она могла перепутать таблетки с конфетами, – предположил Павел. – Они же были такие яркие, розовые…

Он сказал это и перепугался – жена взглянула на него такими страшными, яростными глазами, что Павел поклялся про себя не выдвигать новых версий.

– По-твоему, моя сестра не отличила бы таблетки от конфетки? – медленно, угрожающе переспросила женщина. – Чудесно. Знаешь, в нашей семье никто еще ложку мимо рта не проносил!

– Наташа, я вовсе не хотел…

– Нет, хотел! – взорвалась она. – Замолчи и не мешай мне думать!

Он и сам рад был замолчать. Наташа выбежала из кухни, и в окно было видно, как та носилась взад-вперед по участку, будто надеясь обнаружить ответ на свои вопросы между ровных грядок. Потом неожиданно вернулась в дом.

– Соседи в один голос говорят, что дом был заперт, все окна закрыты. Иначе кошка смогла бы выбраться наружу, а ведь она чуть с ума не сошла, провела три дня в доме… Рядом с трупом.

Павел только кивнул. Он боялся, что все, сказанное им, может быть использовано против него.

– Значит, Анюта заперла дверь, закрыла все окна – при такой-то жаре!.. И приняла твое лекарство. Рядом стояло два пустых стакана. Этого количества воды хватило бы, чтобы запить оставшиеся таблетки?

Он мог бы сказать, что таблетки в оболочке можно проглотить вовсе без воды, но сдержался. Жена была так возбуждена, что спорить ему вовсе не хотелось. Однако Наташа как будто услышала его безмолвный ответ.

– Тебе тоже кажется, что все это как-то недостоверно? Особенно ее расчетливость. Если бы Анюта захотела покончить с собой… – Ее голос начинал прерываться от сдавленных слез. – Она бы кинулась в реку… Повесилась бы! Но вот так… Отыскать старые таблетки, запастись водой, выпить все до единой… Это непохоже на нее!

– Наташа, ведь дело не закрыто, – решился он. – Ты же знаешь. Будь еще записка, тогда ладно, но в нашем случае смерть будут расследовать.

– Небольшое утешение!

Она уже плакала.

– Беспокоюсь только, что могут задеть тебя, – он вернулся к больной теме. – Ведь таблетки привез я.

– Какие глупости!

– Вовсе не глупости. Пока были две наследницы, дом с участком пришлось бы делить. Но когда ты осталась одна…

Наташа отняла руки от опухшего лица:

– Что ты болтаешь!

– Уверяю тебя, многим пришла в голову эта мысль. – Павел обнял жену и почти насильно усадил ее за стол. Заставил выпить остывшего чаю. Наташа все еще всхлипывала, но уже тихо, будто по привычке. – Это дико и, конечно, неправда… Но многие так подумали.

– Чудовищно!

– Сколько стоит дом?

Этот вопрос совершенно осушил ее слезы. Она посмотрела на мужа, будто не веря своим ушам. Потом обвела взглядом стены, взглянула в окно…

– Наверное… Немало.

– А конкретнее?

– Земля здесь стоит около двух тысяч долларов за сотку. У нас их семь с половиной. Прибавь само строение, подведенный к дому газ, АОГВ, канализацию…

– Тысяч двадцать?

– С ума сошел? – обиделась женщина. – Около тридцати, не меньше.

Сумма его ошеломила. Он никак не думал, что жена когда-нибудь окажется владелицей столь внушительного на его взгляд состояния. Некоторое время супруги молчали.

– Никто не посмеет обвинить меня в том, что я убила сестру из-за дома, – наконец твердо сказала Наташа. – И ты тоже за себя не переживай. Не о том думаешь… Меня беспокоит одно – почему она на это решилась?

Павел мог бы назвать несколько причин, но предпочел сделать это про себя. Дурная наследственность – раз. Одиночество, которое может свести с ума, – два. И наконец могла быть еще какая-то причина, о которой не подозревали даже соседи. Жена тем временем расхаживала по кухне, время от времени выглядывая в окно, будто ожидая гостей. Она всегда смотрела в окно, когда нервничала, и теперь Павел понимал, что она привезла эту привычку отсюда, из дома на горе, где из окна можно было увидеть всю улицу за оградой и всех, кто подходит к дому. В Москве эта привычка была совершенно бессмысленной – окна их квартиры выходили на рынок, и Павел, глядя с десятого этажа вниз, не опознал бы среди прохожих даже собственных родителей.

– Только не сейчас, только не в мае, – шептала она, оглядывая аккуратно возделанные грядки. – Она ждала, что мы с Ваней снова проведем здесь лето. Я обещала… Она никогда бы так не поступила!

– Ты говоришь, что пропали деньги. И твоя сестра не успела бы потратить такую сумму, – он старался говорить как можно спокойней и рассудительней. – А если бы потратила, то все равно не убрала бы жестянку из старых часов?

Наташа нервно задернула занавески.

– Наконец-то понял! Битый час тебе это втолковываю!

– Не злись. Я просто не хочу, чтобы ты ломала голову над тем, что все равно не сможешь решить сама. Об этом нужно поговорить с человеком, который ведет дело о самоубийстве.

– Да, обязательно, – женщина все еще стояла у окна, придерживая края полинявших занавесок, будто стараясь удержать солнце, рвущееся в дом. Мужу почудилось, что в ее голосе снова слышатся слезы. – Если Анюта погибла по чьей-то вине, я хочу хотя бы взглянуть в глаза этому типу!

Павел не понимал, что проку от взгляда в глаза «этому типу», и пожал плечами. К счастью, жена ничего не заметила. Иначе его могла ожидать еще одна сцена.

– Говорят, где-то здесь, на горе, у нее был жених, – продолжала женщина. – Это меня тоже беспокоит.

– Но ведь Анюта его прогнала?

– Он мог настаивать на своем. А ты помнишь, в какое отчаяние она пришла, когда ей сделали предложение? Мне рассказывали соседи… Они-то посмеивались, но Анюта была в отчаянии. Если этот тип ее преследовал, то… Могло случиться все, что угодно.

Павел не мог отказаться ее сопровождать – жена так горячо рвалась докопаться до истины, что он за нее боялся. Пришлось переодеться в спортивный костюм и отправиться вместе с женой. Он совершенно не представлял, как они объяснят цель своего визита, каким образом намекнут на то, что их волнует… Жена, казалось, никаких сомнений не испытывала.

Она отлично знала, где жил неудачливый жених, и стукнув в калитку, громко окликнула его по имени:

– Дядя Егор? Вы дома?

За серым покосившимся забором раздался лай собаки. Судя по голосу, это была мелкая истеричная шавка, готовая облаять собственную тень.

– Домик-то не ахти какой, – заметил Павел, оглядывая владения неудачливого жениха. – Похоже на какую-то трущобу. Однако у него губа не дура! Ваш дом куда симпатичнее, да и участок больше раза в два! Здесь всю землю раскроили на носовые платки!

– Потому что она тут дорогая, – ответила жена и тут же дернула его за рукав, призывая к молчанию. Она первая заметила хозяина, который как раз показался на крыльце.

То был краснолицый приземистый человечек в грязно-голубой рубахе и бесформенных спортивных штанах. Он босиком прошел к калитке и после секундного колебания опознал Наташу.

– Заходите, – пригласил он, явно смутившись.

Наташа вошла, потянув за собой мужа. Хозяин позвал было в дом, но женщина его остановила:

– Не беспокойтесь, мы на минуту. Я хотела бы поговорить с вами об Анюте.

– Ну что же… – Тот смутился еще больше. Его морщинистая шея побагровела. – Тогда, тем более, нужно присесть. Может, по рюмочке?

– Мы не пьем, – отрезала Наташа. Этим невежливым отказом она окончательно выбила Егора из колеи – тот не знал, что сказать, куда деть руки и глаза. В конце концов устроились на врытой перед домом скамейке. Наташа критически оглядела участок. Всюду были следы запустения – неряшливо, кое-как перекопанные грядки, старая яблоня с засохшими ветвями, дыры в заборе. Шавка угомонилась, увидев, что хозяин сидит спокойно и подошла поближе. Это была рыжая, чудовищно разжиревшая собачонка с черными глазами навыкате.

– Значит, ее похоронили, – подвел итог хозяин. Он так и не дождался, чтобы гости заговорили сами.

– Да, вчера, – ответила Наташа. – Почему вы не были?

Тот тяжело вздохнул:

– А кто меня звал?

– Могли бы и сами прийти. Это само собой подразумевалось. Мы всех звали.

Снова установилось молчание – еще более тягостное. Рыжая собачка, удивленная таким странным поведением гостей, вопросительно их оглядела и нерешительно тявкнула. Хозяин отогнал ее ногой:

– Пошла! Надоела!

Собачка даже не отошла в сторону. Было видно, что живется ей хорошо, и гнев хозяина она всерьез не воспринимает.

– Так вот о чем я хотела с вами поговорить, – продолжила Наташа, собравшись с духом. – Вы ведь сватались к Анюте?