Текст книги "Обратный отсчет"

– Мам, розы лучше покупать в цветочном магазине, – с деланной веселостью произнес он. – Это я беру на себя.

Та искоса взглянула на сына и снова отвернулась. Даже по ее спине было видно, что женщина очень расстроена, выбита из колеи. Дима не ожидал, что мать возлагает на эту покупку такие надежды – розы, подумать только… «Она никогда не тянулась к земле и только изредка говорила, что неплохо бы иметь дачу! Но это говорилось так, на ветер…» Он сделал еще одну попытку утешить мать:

– Погоди, когда мы расчистим участок и приберем дом, тут станет веселее. Я же говорил – не надо спешить!

Сзади легонько кашлянула Люда. Он понял намек и замолчал. «Нельзя подавать маме надежды. У этого дома не будет никакого светлого «завтра», он куплен не для этого. Но как мне сказать об этом маме? Я же дал слово молчать, да и сам понимаю, что нельзя… Даже если скажу, она не поверит. Я и сам с трудом верю… Нет, когда Люда рядом – верю!»

– Мое дело сторона, – язвительно заметила Ирма, – но мне кажется, что веселее тут никогда не будет. На мой взгляд, все надо сносить и зачищать до основания – дом-то покосился и подгнил. И неудивительно – построено в таком топком месте! Кстати, надо выяснить, откуда тут вода. Может, где-то канализационная труба дала трещину? На участке нехорошо пахнет, ты обратила внимание, Танюша? И сам участок – я бы завезла сюда пару самосвалов с песком, как минимум, а уж потом… Потом-то все горе и начнется – постройка, сбор всяких бумажек, планировка сада, закупка саженцев, посадка, уход… У меня аж голова кругом идет, как подумаю! Ни за что бы не взяла такой участок, даже даром! Сколько ты заплатила? Двадцать пять? Переплатила, милая, тебя просто ограбили, провели, как дурочку!

– Пятьдесят, – поправил ее ровный молодой голос. Люда заговорила с нею впервые, так что Ирма даже вздрогнула и сбилась.

– Что? – видимо, нервничая, переспросила она.

– Пятьдесят тысяч долларов, – так же невозмутимо и оскорбительно-вежливо повторила молодая женщина. – Столько мы заплатили за наш дом.

Она выделила тоном слова «мы» и «наш», четко проводя границу между своим и чужим – границу, которую Ирма ни за что не согласилась бы признать. «Вот так и начинаются войны, – следил за ними Дима. – Пока они принюхиваются друг к другу, но дай срок – сцепятся!»

– Людочка дала половину суммы… – торопливо вставила мать. – Вообще-то, что я тут расстраиваюсь, это дело молодых, мне все равно поднять такое не под силу. Они хотели купить и купили. И слава богу!

Она отчаянно пыталась сохранять бодрый тон, видя, как напряглась и потемнела лицом ее подруга. В эту минуту Ирма вовсе не была похожа на ангела, пусть даже чуть побитого жизнью. Она злилась, и при этом кукольная миловидность ее увядающего лица казалась жутковатой, будто приклеенная маска.

– Да мне какое дело, – сдавленно произнесла Ирма, меряя взглядом молодую соперницу. Та в это время озабоченно созерцала паутину в углу. – Если ты так на это смотришь… Но это выброшенные деньги, вот мое мнение. Я просто не понимаю, как можно платить за такое убожество! Я бы заплатила, чтобы никогда этого не видеть!

– Я бы тоже, кажется, заплатила, чтобы вы этого не видели, – поддержала ее Люда. Ее голос опасно зазвенел. – Могу прямо сейчас. Сколько вам дать, чтобы вы уехали?

Дима машинально закрыл глаза. Что слишком, то слишком. Ирма могла быть навязчивой, бестактной, порою грубой, но злой и подлой – никогда. Она была искренне привязана к подруге, поддерживала ее в трудные минуты, и сам Дима не мог не признать – во время его детских болезней Ирма всегда появлялась у них в доме и дежурила у его постели. Своих детей у нее не было.

– Люда! – Голос матери заставил Диму открыть глаза. Он увидел застывшую Ирму с поблекшим лицом, ошарашенную мать и свою невесту, больше всего напоминающую натянутую струну. Тронь ее – зазвенит. – Люда, что ты говоришь! Ты что – обиделась?! Ирма! Не слушай ее, пожалуйста…

– А я не слушаю, – странным скрипучим голосом ответила Ирма и хотела было добавить что-то еще, но ее прервал звонкий голос молодой соперницы:

– А почему вы не слушаете? Я к вам, между прочим, обращалась. Это невежливо – приходить в чужой дом, все критиковать, попросту ругать, выставлять хозяев дураками, читать нотации! Вы ждали, что мы скажем вам спасибо? Я, знаете, не привыкла так реагировать на хамство.

– На… – задохнулась Ирма.

– На хамство! – чуть не по слогам повторила Люда. Дима снова прикрыл глаза. – А хуже всего, что это хамство доставляет вам удовольствие. Я следила за вами. Вы так и искали, что бы обругать. В таких случаях полагается врать из вежливости, что дом хороший или просто уйти от ответа, если спросят, но вы сразу приехали сюда с намерением все охаять. Это противно!

– Люда! – Мать приложила ладони к пылающим щекам. – Что с тобой?! Ирма, не слушай ее, я не понимаю, она никогда такой не была… Дима, повлияй на нее!

– Татьяна Сергеевна, я еще здесь и в полном сознании, – напомнила Люда. – Не надо говорить обо мне в третьем лице.

– Что с ней сегодня! – простонала мать. Но тут опомнилась Ирма. Она развернула плечи, будто готовясь к бою, достала из кармана куртки ключи от машины и решительно заявила, что уезжает немедленно, и если Таня хочет – может ехать с ней.

– Но конечно, если тебе тут нравится…

– Иди, я догоню. – Мать торопливо выпроводила подругу и, прикрыв за нею дверь, обернулась к сыну. Люду она старалась не замечать. – Что ты со мной сделал! Я же от стыда сгорела!

– А что я с тобой сделал? – буркнул он. – Я вообще молчал.

– Вот именно! Молчал!

– Пока я оскорбляла вашу подругу, это вы хотели сказать? – вмешалась Люда. Ее щеки слегка порозовели – она впервые вступила в настоящий конфликт с «будущей свекровью». – А почему вы молчали, когда она оскорбляла нас? И вас тоже, кстати.

– Ирма никого не оскорбляла!

– Она прямо назвала вас дурой!

– О господи, ты как с цепи сорвалась! Раньше ты такой не была!

– Я всегда была такой! – парировала Люда. – Просто вы меня никогда не злили!

– Я… Я тебя злю?!

Мать еще раз оглянулась на сына. Тот слегка развел руками, показывая, что ничем помочь не может. Он и сам не знал, играет сейчас Люда или выказывает свои истинные чувства. Зато что значит для нее этот дом – он знал отлично. И знал также, как ей важно, чтобы здесь не бывали посторонние. «Я вижу, чего она добивается от мамы, и должен молчать. Она хочет, чтобы мама сказала что-то вроде «ноги моей здесь не будет». Если бы я знал, что все будет так ужасно! И ведь сумела раздуть ссору из мелочей…»

– Если я тебя злю, – не дождавшись поддержки, проговорила женщина, – нам лучше видеться пореже.

Люда не ответила – ни словом, ни жестом. Она опять созерцала паутину в углу. Пустую паутину – в этом заброшенном доме, казалось, вымерла даже такая мелкая жизнь.

– Извини, что навязалась, – теперь женщина обращалась к сыну. – Больше я сюда не приеду. В самом деле – зачем тебе мои советы? Ты же умнее, опытнее. И советчица у тебя уже есть!

Она кивнула на Люду. Дима поморщился:

– Ну перестань, мам! Ведь все вышло из-за Ирмы! К ней надо привыкнуть, а Людка…

– Нет-нет! – Мать сделала отстраняющий жест. – Я больше ничего не слышу. Я все поняла. Спасибо за теплый прием, буду помнить.

Он не мог поверить, что мать уйдет именно на такой фразе, но так она и поступила. Ушла, не обернувшись, не спросив сына, надолго ли он здесь задержится, не попрощавшись… Это мама-то – всегда мягкая, ведомая, бесконфликтная! Было ясно – она обиделась всерьез. В этом же убедилась и Ирма, уже сидевшая за рулем своей «Тойоты» с таким видом, словно ее смертельно оскорбил весь мир и она уже придумала, как с ним рассчитаться. Татьяна, хлопнув дверцей, уселась рядом и спрятала пылающее лицо в ладони.

– Ужас, – проговорила она, когда машина тронулась с места. – А я-то относилась к ней как к родной! Представляешь, только вчера купила ей белье, хотела взять с собой, подарить… Хорошо, что забыла! – с обидой воскликнула обычно миролюбивая женщина.

– Ты уже и белье ей покупала? – удивилась Ирма, иронически косясь на подругу. – Золотая была бы из тебя свекровь! Дорогое?

– Среднее, но очень милое, – вздохнула Татьяна. – Немецкое, знаешь, в их лучших традициях – без наворотов, но женственное. Еще и фигуру подтягивает – не все же мы стандартные… Словом, знала бы – купила бы свой размер!

– Спорим – «Фелина», – авторитетно заявила подруга, сворачивая на шоссе и ударом по клаксону пугая зазевавшегося пешехода.

– Точно! – удивилась Татьяна, успевшая немного опомниться от свежей обиды. – Как угадала?

– Сама ношу, – лаконично ответила подруга, которую никогда не удавалось удивить новостями из мира моды. – Хорошо, что ты его забыла. По-моему, у нас с твоей Людой один размер, так что я, может, заберу…

И пока Татьяна раздумывала над тем, так ли уж это хорошо, машина влилась в поток, направлявшийся по шоссе в сторону Москвы.

Диму тяготило повисшее после ухода матери молчание, а еще больше – что Люда не собиралась его прерывать. Он взглянул на подругу. Та была серьезна и снова бледна – кровь отхлынула от щек, краткое возбуждение улеглось.

– Ты довольна?

– Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц.

– Это мать-то – яйцо?!

– Не придирайся к словам, мы не в детском саду.

Завтра ты извинишься, а она остынет и простит. В конце концов, она обиделась на меня, а не на тебя.

– А ты не извинишься?

– К сожалению, нет. – Она грустно усмехнулась. – Пусть она думает, что я все еще дуюсь, а то приедет сюда опять. А ты говори, что я этого не хочу, что ужасно обиделась. Вот мы и добились своего, смотри-ка! А я-то голову ломала, как все устроить! Жизнь умнее нас.

– Но у меня на душе погано. – Он уселся на пыльный табурет и облокотился было о стол, но тут же брезгливо снял локоть с липкой клеенки в бурых пятнах. – Я бы чего-нибудь выпил.

– Не советую. Особенно здесь! – неожиданно тревожно воскликнула она. Дима удивился. Не было случая, чтобы подруга отговаривала его от рюмки, тем более что алкоголиком он не был.

– Почему – особенно здесь?

– Да я вспоминаю, как спивался дядя Григорий, – призналась она, явно смущаясь. – Прежний хозяин. Это началось давно, когда я была девчонкой. Он был тогда совсем молодой… Он и сейчас не старый, просто плохо выглядит. У него умерла жена, совсем недавно поженились, и так странно умерла – от простой ангины. В горле выросла какая-то опухоль, буквально за минуты, и задушила ее. Моя же мама «скорую» вызывала – мы жили рядом. И он начал пить. Страшно пить – это было просто самоубийство. Наверх пускал жильцов, на вырученные деньги пил, работать перестал. Го д за годом… Он скатывался все ниже, чуть не попрошайничал. Мама подкидывала ему кое-какие продукты, пока мы тут жили, ну а потом мы уехали в Москву, она получила в наследство квартиру. Я и встретила-то его случайно, на Ярославском вокзале. Еле узнала. Еще удивилась, что дом до сих пор цел – думала, что он давно его пропил за копейки. Вот тут меня и забрало… Я все вспомнила, все обдумала и поняла, что стоит немного постараться – и дом будет мой! Наш, – поправилась она, чуть запнувшись. – И даже в самом худшем случае мы на этой покупке не прогадаем.

– Ты из Александрова? Отсюда? – Дима жадно слушал. Прежде его подруга не рассказывала о своем прошлом так подробно. О ее детстве и отрочестве он не знал совсем ничего, несмотря на то что они прожили вместе три года. Люда не затрагивала эти темы, а сам он не спрашивал.

– Да, до двенадцати лет мы жили здесь, за углом. Никакой ностальгии у меня, правда, нет, да и дома нашего уже нет – расселили, снесли, теперь там продуктовый магазинчик. – Она говорила задумчиво, чуть грустно, бессознательно скручивая жгутом угол цветастой занавески. Взгляд был устремлен в окно, но вряд ли Люда что-то там видела. – Так что дядя Григорий опускался у меня на глазах. Поэтому мне стало страшно, когда ты ЗДЕСЬ захотел выпить. Мне кажется, это место тебя заставляет.

– Ты и впрямь какая-то странная сегодня, – поежился он. – В мистику вдарилась?

– Не смейся. Этот дом имеет свою душу. Ауру, как полагается говорить. Вспомни, что я тебе рассказала.

– Я и не забывал. Кстати, когда начнем?

Она наконец выпустила занавеску и глубоко вздохнула, словно просыпаясь. Сейчас Диме казалось, что миг назад она действительно была в ином мире, среди теней и призраков, каким-то недобрым чудом сохранившихся в этих стенах.

– Хоть завтра. Бригаду лучше взять на строительном рынке, на шоссе их полно. Думаю, хватит трех ребят. Были бы деньги.

Деньги у Димы были. Половину суммы, вырученной от продажи квартиры, он положил в банковскую ячейку, и они ждали часа, когда их пустят в оборот. Этот час наступал. Он в последний раз спросил себя, не стоит ли все бросить, не влезать в эту авантюру, не надеяться на чудеса… И в последний раз решил надеяться. Ведь Люда не то что надеялась – она была полностью уверена в успехе.

– Завтра я съезжу в банк, – сказал он.

Люда кивнула:

– Верно, нечего тянуть. Тем более что сюда никто, кроме нас, больше не сунется. Путь свободен!

Его слух резануло это выражение, но он смолчал.

– И ты должен уволиться с работы, – деловито добавила она. – Завтра же скажи директору.

– Как?! – Ему показалось, что он ослышался. – Ты же так радовалась, что у меня все получается, ты сама говорила, что фирма хорошая и у меня там будет карьерный рост!

– Но у тебя совсем нет свободного времени, а я одна не справлюсь. Тут нужен глаз да глаз!

– Ты не говорила, что я должен буду уволиться! – защищался он. – На что мы будем жить, если никто не работает!

– Деньги у нас пока есть, – напомнила она. – В банке двадцать пять тысяч долларов – кусочек немаленький. Я все рассчитала – нам хватит. Даже с запасом.

– Но у меня сделка на носу! Я же не получу свои комиссионные! Я всю зиму ее готовил!

– Твои комиссионные! – Она подошла вплотную и легонько, дурачась, щелкнула его по носу: – Вот тебе твои комиссионные. Такие суммы ты вскоре будешь тратить за пару дней. Не о том думаешь, родной, а еще считаешь себя деловым человеком! Неужели неясно, что из двух зайцев выбирают того, что пожирнее? Или страшно остаться безработным?

Люда еще раз щелкнула его по носу и неожиданно крепко поцеловала. А потом, переведя дыхание, сказала, что когда-нибудь они оба посмеются над тем, как легко им досталось счастье и как они сомневались – брать ли его?

– Не всем так везет, милый! Далеко не всем!

И он должен был с нею согласиться. Обняв подругу, пряча лицо в ее душистых волосах, он немного успокоился и почти смирился с мыслью об уходе с работы. Люда опять права – у него не будет времени для… Она всегда права. Как хорошо просто молчать и прижимать ее к себе, и не задавать вопросов, и ни в чем не сомневаться, как она! Дима осторожно отвел в сторону прядь светлых волос и коснулся губами маленького шрамика за ее левым ухом. Этот короткий розоватый шрам остался с детства, после падения с велосипеда – так однажды сказала Люда. Он любил это местечко, оно его почему-то трогало и умиляло, а вот Люда терпеть не могла, когда ее туда целовали. Но на этот раз она была так погружена в свои планы, что не заметила этого краденого поцелуя, и Дима с удовольствием его повторил, а потом шепнул Люде на ухо, что не прочь бы остаться в этом нелепом месте с ночевкой. Та внезапно отпрянула:

– Ни за что!

– Но почему?

– В этой… грязи… – Она бросилась к окну, захлопнула форточку и, бегло взглянув на улицу, задернула занавеску. – Ни за что. Так и запомни – этот дом не для житья! Если ты собираешься тут жить – скатертью дорога, а я не буду! Этот дом нужно снести, и все! Для того он и куплен!

…Она хмурилась и огрызалась все время, пока они шли к станции, и Дима, утратив надежду развеселить подругу, думал о том, что идеальных женщин все-таки не бывает, и еще о том, что в случае неудачи с домом ему будет ох как непросто устроиться на такое место, как сейчас. Внезапно Люда остановилась, и он чуть не налетел на нее – она шла чуть впереди, указывая дорогу к станции.

– Черт! – сквозь зубы процедила девушка. – Так и знала! Ты сбил меня с толку перед уходом, я понервничала и забыла ключи!

– От нашей квартиры? – Он пощупал карманы куртки и убедился, что свою связку оставил дома. – Придется вернуться. А зачем ты вообще их там вынимала?

– Искала пудреницу, они лезли под руку. Ну вот что, до станции два шага, иди возьми билеты, а я сбегаю.

Он было предложил пойти вместе, но Люда дала ему еще одно поручение – купить в дорогу сок. То ли апельсиновый, то ли абрикосовый – этого он позже никак не мог припомнить и мучился, потому что каждая мелочь казалась ему важной. Ведь это была ее последняя просьба.

Глава 3

– Значит, Людмила Амтман, – на фамилии женщина чуть запнулась, – не прощалась с вами, а просто вернулась за ключами? Адрес – дом пять, Косов переулок? И с тех пор ни вы, ни ее мать, ни знакомые ее не видели и ничего о ней не знают?

– Да. – Дима смотрел в стол, не в силах поднять глаза на женщину в форме, читавшую его заявление. За прошедшие трое суток он едва ли спал три часа. Чаще впадал в дурную, мутную дрему, где проносились какие-то неясные образы – полусны, полукошмары, и снова выплывал в реальность, которая казалась ему все нелепее и страшнее. Снотворные таблетки не действовали, от алкоголя он отказался – на нервной почве разболелся желудок. Дима выглядел как лунатик, да и чувствовал себя примерно так же. Он не мог поверить в то, что случилось.

– Фотографии принесли? – Женщина принялась щелкать «мышкой», просматривая какие-то документы в компьютере. – Положите на стол. Это последние?

Дима выложил перед нею три снимка:

– Я снимал ее в марте. Не очень удачные, зато крупный план.

Женщина оторвалась от экрана и перебрала снимки, всматриваясь в лицо молодой светловолосой женщины. Выбрала одну:

– Возьмем эту. Ну, все. Можете идти.

– Как – все? – опешил он.

– Так – все. – Женщина уже убрала в какую-то папку и заявление, и снимок. – Мы внесем все данные в базу, дадим ориентировки нарядам на станциях, в электричках Ярославского направления, в Москве, на площади трех вокзалов. Словом, везде, где она могла появиться. Документы у нее были с собой?

– С собой, наверное. – Дима судорожно сжимал и разжимал ледяные пальцы, пытаясь унять дрожь. В последние дни его часто лихорадило. – Она всегда носила с собой паспорт.

– Дома его нет? Все-таки посмотрите.

– Это так важно?

Женщина кивнула и впервые взглянула на него с сочувствием. Сквозь деловую маску проступило лицо:

– Она могла внезапно потерять память. На время – так бывает. Очень даже часто бывает – поверьте.

– Но почему?! Она никогда не страдала ничем таким и не пила, не принимала таблеток…

– Вовсе необязательно принимать таблетки или пить, чтобы вдруг впасть в амнезию. Это как затмение. Человек теряет сам себя – полностью. – Женщина становилась словоохотливой, в ее глазах можно было прочесть и сострадание, и любопытство. – И начинается – не туда свернул, сел не в тот поезд, не смог найти свой дом, забыл, куда шел… Не верите? А процент таких пропавших немаленький. Конечно, больше исчезновений связано как раз с алкоголем, или с хроническими болезнями, мозга там или нервной системы, или вообще с криминалом. Но тут что-то не похоже. Ваша Амтман не состояла на учете в психдиспансере, ничего не принимала, и ее вряд ли украли – среди бела дня! Заблудиться тоже не могла – вы сами говорите, она наша, александровская. Воды не хотите?

Он поблагодарил и принял стакан. Судорожно проглотил невкусную, тепловатую воду, перевел дух. В этом отделении милиции Дима был уже в третий раз. Первый – на другой день после того, как исчезла Люда, второй – вчера. Он вообще больше времени проводил в Александрове, чем в Москве. Ходил по улицам в безумной и тревожной надежде случайно ее встретить. В сотый раз обыскивал дом, участок, проходил теми переулками, какими должна была вернуться к дому она, вглядывался в прохожих, познакомился со всеми соседями в Косовом переулке… Все напрасно – никто ее не видел, ни в тот день, ни после. Все, чего он добился, – это помещение данных в базу милицейского компьютера, да и то после долгих уговоров и уверений, что Люда никак не могла исчезнуть по собственной воле. Дело осложнялось тем, что уговаривать пришлось одному – мать Люды после известия об исчезновении дочери попала в больницу с сердечным приступом. Правда, ее скоро обещали выписать – он успел навестить ее и поговорить с врачом. Но от этого было ничуть не легче ни ей, ни ему. Ведь Люда не давала о себе знать…

Женщина снова занялась компьютером, и он, попрощавшись, вышел. Постоял на крыльце местного отделения милиции, подышал пьянящим весенним воздухом, в тысячный раз спросил себя, что делать? Он уже сделал все, что мог придумать, все, что посоветовали сперва удивленные, а потом испуганные родители, друзья, коллеги… Об увольнении он не сказал – ему и так дали отгул.

«Бери столько дней, сколько потребуется, – сказал ему директор. – Может, деньги нужны? Я тебе выпишу аванс, ты отработаешь. Бывает же такое! Я слышал что-то подобное по телевизору, но чтобы со знакомыми случилось… Средь бела дня!» Денег Дима не взял, а за отгулы поблагодарил. Или нет? От недосыпа ему стала отказывать память.

Он сошел с крыльца и присел в стороне, на лавочке под кустами сирени, на которых уже набухли почки. День был солнечный, почти жаркий. Отличный весенний день, такой же, как вчера и позавчера… Как и тогда, когда пропала Люда. Он ощущал жуткую, сосущую пустоту в груди – в сердце, в душе – непонятно где. Эту пустоту раньше заполняла она. Дима и не подозревал, как много она для него стала значить, какое место заняла в его жизни. За эти дни он понял это и в ужасе убедился, что будет по-настоящему, сильно страдать. В этом чувстве было немало эгоизма, но он оправдывался тем, что неизвестно, страдает ли Люда, зато очень хорошо известно, как плохо ему самому.

«Куда теперь? В Москву? Вдруг она вернулась домой? Каждый раз у меня эта проклятая надежда, что я вложу ключ в замок и обнаружу, что он не заперт – значит, закрыто на защелку изнутри, значит… Съездить в больницу к ее маме? – Он взглянул на часы. – Посещения с четырех до шести, успеваю, но… В прошлый раз она вытерпела меня минуты две, а потом ушла в палату. И фрукты не взяла. Не могу смотреть ей в глаза, хотя ни в чем не виноват! Она же меня просто не видит. И ненавидит. Что еще можно сделать? Опять пойти в Косов переулок? Что толку? Ходить по соседям бессмысленно, у всех уже чай-водку пил, всем представился. Записная книжка пропала вместе с ней, в ее сумке, а то бы я мог хоть кому-то позвонить. На ее прежней работе уже спрашивал – она там не была. Всех на уши поставил… Хорошо, что вспомнил адрес, встречал ее несколько раз… Кажется, так давно! Что могло случиться?»

Он закрыл глаза и попытался представить весь обратный путь Люды, со всеми препятствиями, которые могли ей встретиться. Этот путь должен был занять минут пятнадцать, теперь он изучил его наизусть – до последнего дома, до каждого дерева. Несколько поворотов, минимум уличного движения, прохожих немного, и почти все – «свои». Даже за три дня некоторые лица успели ему примелькаться. Что ей могло угрожать? Как она могла заблудиться? Свернула не туда? Чего ради она бы стала сворачивать? Пошла не с тем человеком? Но зачем?

«Может быть, ее попросили чем-то помочь и заманили в какой-нибудь дом? Я где-то слышал что-то подобное, так ловили молодых девушек. – У него от ужаса похолодели корни волос. На память пришли самые страшные истории, которые доводилось видеть по телевизору. – А в милиции все такие спокойные! Внесли в базу данных, уговорил! Конечно, она совершеннолетняя, чего шум поднимать! Может быть, ее в эту самую минуту мучают, а ее никто не ищет! Может, она в одном из этих домов, где-нибудь в подвале, связанная, испуганная до полусмерти, униженная, истерзанная!»

Он вскочил. Руки снова затряслись, к горлу подкатил ком. Самым ужасным было сознание, что он ничем не может помочь. «В Москву! Здесь я точно сойду с ума! Мне все время кажется, что она рядом!»

В кармане завибрировала телефонная трубка. Это была мать – она звонила чуть не каждый час и была взвинчена едва ли не больше сына. Ее мучило воспоминание о случившейся ссоре, и она страшно переживала, что они с Людой так нехорошо расстались. Вот и сейчас, стоило ему нажать на кнопку отзыва, мать сразу заговорила об этом.

– А как ты думаешь, она не могла обидеться и на тебя? – в сотый раз спросила она. – Не могла уйти?

– Да она вовсе не обиделась! – устало и чуть резковато ответил он. – Она не истеричка! Если бы хотела уйти – сказала бы сразу, не стала бы мотать нервы!

– Верно-верно, – пробормотала мать. – Но это единственное, на что я теперь надеюсь. Ты добился чего-нибудь в милиции?

– Они будут ее искать в поездах и на вокзалах – по всей ветке. И в Александрове, конечно. Может быть, кто-то ее видел.

В его голосе было так мало оптимизма, что мать окончательно пала духом.

– Прямо хоть к гадалке обращайся! А что? – ухватилась она за эту идею. – Ирма как-то обращалась, спрошу у нее…

– Какая глупость!

– Нет-нет, ей помогли, только я не помню, в чем было дело. Кажется, она спрашивала совета насчет покупки машины… Или что-то насчет операции – ложиться или нет…

– Если хочешь, обращайся хоть к Ведьме Ивановне, хоть к Черту Петровичу, – не выдержал он, – но меня в это не мешай! Лучше бы добиться, чтобы ее фото по телевидению показали.

– Вот ты кричишь, а я хоть что-то пытаюсь придумать, – вздохнула женщина. – Ведь это страшно, если ее в самом деле, похитили. Денег у нее нет, значит, не ради грабежа… Значит…

– Замолчи! – Он уже кричал в трубку. – Хватит и того, что я об этом все время думаю! Ты хочешь, чтобы я в больницу загремел, как ее мать?

– Я хочу к ней пойти, где она лежит?

– Она не будет с тобой разговаривать. И потом, поздно как-то знакомиться.

– Поздно?.. Ты думаешь, Люда уже не вернется? – чуть слышно проговорила женщина. – Дима, скажи мне правду – ты чувствуешь, что ее больше нет? Что мы опоздали?

– Я ничего не чувствую, кроме того, что мне плохо!

– Я тоже. Все-таки обращусь к гадалке. Хочешь – смейся, но иногда они помогают, – окончательно решила мать. – Знаешь, Ирма тоже переживает.

– Ей-то что?

– Не скажи. Они же чуть не схватились врукопашную! А теперь она говорит, что сразу заметила в этой девушке что-то странное. Она смотрела так, будто что-то задумала.

Дима вспылил и едва удержался от того, чтобы не выложить все, что он думает об Ирме. Он лишь процедил, что та выдумывает.

– Задним умом все крепки!

– Нет, она серьезно! Ирма говорит, что девушка нервничала, хотя и старалась это скрыть.

– Люда просто разозлилась и не захотела терпеть оскорблений. Что тут странного? А может, Ирма, если она такая умная, сообщит, где Люда и что с ней? Знаешь, мне от ее ума ни тепло, ни холодно! Еще не хватает, чтобы она совалась в такую минуту!

– Опять я не угодила! – расстроилась мать. – Ты не хочешь меня видеть, не разрешаешь приехать, помочь по хозяйству, сам к нам не едешь… Ты не пьешь? Скажи честно!

– Пью! Пиво! Перед сном.

– Ну, пиво можно, – грустно согласилась она. – А все-таки одному трудно. Или ты… Ждешь ее?

И она угадала. Находиться одному в квартире ему было невыносимо тяжело – везде были следы присутствия Люды, полотенца в ванной пахли ее духами и кремами, на наволочке золотились светлые волоски, на спинке кресла все еще висел легкий шелковый халатик – Люда скинула его, переодеваясь перед поездкой в Александров. Он ничего не трогал – частью от бессилия, частью из суеверия. Эта квартира стала для него полигоном, где его нервы каждую минуту испытывались на прочность, и все же он не уходил. Если Люда вернется, она приедет туда. Он старался думать о том, что Люда вернется, только об этом – тогда удавалось взять себя в руки хоть на минуту. А потом опять накатывал мрак.

Дав отбой, он медленно пошел к станции. До нее было недалеко, и он уже хорошо знал все окрестные улицы. Скажи ему кто неделю назад, во что превратится его жизнь, он бы не поверил. «А кто бы поверил? Несчастья ведь всегда случаются с кем-то другим. Мать так растерялась, что ищет гадалку, и я ее начинаю понимать». В Косов переулок Дима на этот раз решил не ходить. Ему уже опротивел этот угрюмый синий дом, молчащий так упорно и неприветливо, что было ясно – нового хозяина он не признает никогда. Дом тосковал по беспутному, старому… Старому?

Дима остановился. Люда была родом из Александрова, знала прежнего хозяина, их семьи связывала когда-то почти дружба, судя по ее собственным словам. Почему он до сих пор не отыскал прежнего хозяина, этого дядю Григория? А вдруг Люда каким-то образом встретилась с ним на обратном пути? Где он живет?

Он чертыхнулся. Адрес прописки хозяина был указан в договоре купли-продажи, а сам договор в настоящее время находился в регистрационной палате. Зато адрес агентства, где совершали сделку, Дима почему-то вспомнил сразу. Нужные данные были у него в руках в удивительно короткий срок – через полчаса. В агентстве его сразу поняли, вникли в ситуацию, созвонились с палатой и достали адрес Григория Павловича Бельского – так звали прежнего хозяина дома в Косовом переулке. Он жил неподалеку, через три улицы, и Дима сразу помчался к нему.

– А его нет, – с порога отрезала высокая худая женщина. У нее за спиной раздался детский визг, потом крик. Судя по звукам, дети дрались не на шутку, но женщина не обращала на это внимания. – Он с утра ушел.

– А когда будет?

– Да вам зачем? – Женщина с недоумением осмотрела его с ног до головы. – Говорите, я передам, когда вернется.

– Нет, я просто хотел его спросить… Он здесь постоянно живет?

– Живет, когда хочет, – криво усмехнулась она. – Прописан тут. Я его сестра, а что? Что вам от него нужно?

В ее голосе зазвенела тревога, женщина беспокойно затопталась на пороге, словно стремясь загородить собою весь дверной проем. Дима представился, но та разволновалась еще сильнее:

– А что? Что-то с домом? Надо было смотреть, что покупаете, это вам не дворец «новый русский», а халабуда – мы же не скрывали! У вас глаза есть, надо было смотреть. А теперь нечего ходить, возмущаться!

– Да я вовсе не возмущаюсь!

– Нет? – Женщина вновь недоверчиво его осмотрела и на этот раз немного смягчилась. – Тогда зачем его ищете? Он если и придет, то пьяный. Толку от него немного. Если что-то спросить по дому, это я все знаю. Спрашивайте меня.

– Я не о доме. У меня… Такое дело…

Услышав рассказ об исчезновении Люды, женщина ахнула и всплеснула покрасневшими от стирки руками:

– Я же ее помню! Так это не вы купили, а она? Гришка говорил – мужик купил!