Текст книги "У каждой лжи две правды"

Глава 5. В которой пан Бачинский строит догадки, но родственники против

Как и все комнаты в особняке, эта гостиная была огромной, светлой, обставленной массивной мебелью в стиле начала века.

Сыскной воевода Шимон Бачинский чувствовал себя здесь неуютно. Ему не нравились неудобные низкие кресла и диванчики, резные ножки и спинки с позолотой, плотный полосатый шёлк. Колонны, которые намекали, что пан слишком толстый. Розы в высоких вазах, которые только и ждали, когда он неуклюже за них зацепится. Фарфоровые статуэтки – две танцующие пастушки и мальчик со свирелью, настороженно замерли, словно зная: если только подойдёт, то разобьёт неминуемо. И ангелочки, что оккупировали углы на потолке смотрят так… то ли подозрительно, то ли с ехидцей… Напольные часы тёмного дерева с вырезанными лебедями, сфинксами и львами отсчитывали минуты с бесстрастием правосудия. И маятник. Туда-сюда. Туда-сюда. И пахло тут… Вездесущими розами, дорогими женскими духами, восточным табаком и воском, которым щедро натёрли наборный паркет.

Пан Бачинский потёр вспотевшие ладони и ещё раз осмотрел собравшихся в комнате людей. Лавры знаменитого столичного сыщика когда-то не давали ему покоя. Даже усы отрастил такие же, шикарные и неудобные. Тогда он грезил громкими делами, но в тихом городке не спешили объявляться известные аферисты, не пропадали драгоценности, а на редких бытовых скандалах карьеры не сделать…

А потом… потом привык. Усы пришлось сбрить, мечты – забыть. И уж лучше бы некоторые мечтания не сбывались. Мороки от них больше, чем радости!

Убийство же это, кажущееся таким простым, могло доставить немало проблем, и если не разрушить спокойный образ жизни сыскного воеводы, то всяко добавить неприятностей и беспокойства. Интуиция просто вопила, что дело нечистое и лучше бы с ним разобраться побыстрее. Иначе…

Живот предательски заурчал, напоминая, что в последний раз он видел еду два с половиной часа назад, и случайный бутерброд пищей, полезной для организма мужчины в самом расцвете сил, считаться не может.

А кому нужны проблемы перед сдачей квартального отчёта? Ухудшение показателей, снижение раскрываемости… И в рейтинге городов Словенских Гдыньск перестанет занимать почётное пятнадцатое место.

И почему он вчера не ушёл на пенсию? Или даже год назад. Ведь мог же. Градоправитель был не против. Сейчас же ни за что не отпустит. Сидит мрачный, пальцами по коленке постукивает, глаз с воеводы не сводит. Недоволен. И отчёт потребует. В ближайшее время. И не подправленный, где всё представлено в наилучшем свете, а правдивый до последней буковки. С ним бы сразу поговорить, да не успели. Или вот ближайшие родственники убитой, ведут себя странно. Рудая девица, Божена Каминьская, троюродная племянница, раскраснелась, лицо стало почти такого же цвета, что и волосы, утирает слёзы. Хорошо, что хоть голосить перестала, смущая гостей, которые спешно покидали дом. Общественное мнение, оно такое, многое вывернуть наизнанку может.

А у подружек несчастной пани Альжбеты есть то сыночки, то племянники, то просто хорошие молодые шляхтичи, которые будут готовы утешить убитую горем Божену. Девушку с несчастливой судьбой и просто очень и очень богатую наследницу.

Нет, своего двоюродного племянника Марека Ожешковского убитая тоже не обделила: учёбу в столице оплатила, да и после оказывала регулярную помощь. На одну зарплату помощника законника не будешь щеголять в модном муаровом сюртуке. И запонки тоже будут не жемчужные, а платок не шёлковым. Да и вид у него больно цветущий для тех, кто в каждой бочке затычкой работает.

Вроде ещё были у покойницы – непривычно было думать о моложавой, цветущей женщине как об убиенной! – родственники. Телеграммы им отобьют, и они непременно приедут в ближайшем времени. Чтобы не пропустить делёжку наследства.

– Что случилось с тётей? – задал вопрос Марек. Он, в отличие от своей кузины, мог говорить.

– Уааа! – опять завыла Боженка.

И говорить складно.

Воевода взглянул на мэра. Тот многозначительно вскинул бровь.

Воевода закряхтел.

Вот что он может сказать? Что тут произошло-то? И когда?..

Что известно доподлинно? Пани Альжбета мертва. Это и без штатного некроманта ясно.

Её нашла горничная, по какой-то своей надобности заглянувшая в кабинет хозяйки. Пыль протереть. В самый разгар приёма, на котором вся прислуга суетилась то в обеденной зале, то в саду. Гости все как один именитые, капризные. Попробуй только не заметь намёка на приказ, не угадай, что предложить надобно: шампанское или белое вино. Или вовсе воды, коли панночка сомлела или устала от танцев. Или тёплую шаль, всё-таки вечера нынче прохладные. Если на свежем воздухе долго гулять, продрогнуть можно, а там и заболеть. Альжбета самолично обеспокоилась легкомыслием одной молодой особы, забывшей дома шерстяной палантин. А с её маменькой долго обсуждали вязание тёплого пояса из собачьей шерсти, который непременно поможет от ревматизма. Мужчины же как дети, чуть недоглядишь и застудятся.

И ужин этот. Всех надобно рассадить, да ещё не все вовремя пришли. Пану Ковальчику забыли подать чашку для усов со специальной перекладиной, придерживающей щетину. Из обычной он пить не мог: от горячего чая воск на пышных усах тает, течёт и красивые залихватские завитки, коими сей господин немало гордится, печально обвисают.

Востреножского никак нельзя было садить рядом с паном Кулебякиным, иначе не миновать скандала, а эти шляхтичи каким-то образом умудрились занять соседние стулья и не поделить антрекот. Да, через минуту принесли ещё два, но паны полвечера друг на друга дулись! Пани Альжбета ну очень расстроилась, она так и сказала сыскному воеводе: если бы все жили в мире, я бы считала свою миссию на земле выполненной, но увы. Бачинский же кивал, незаметно оттягивал тугой узел шейного платка и едва дождался, когда пани именинница переключит внимание на других гостей.

А она поговорила с каждым. Кто комплиментами её одаривал, кто за родственников просил, кто жаловался… Всё время на виду была! Танцы вот с паном мэром открывала, вальс они танцевали.

Красиво было. Стройная женщина, путь и далеко не первой молодости, в чёрном шёлковом платье, с гордой осанкой. Смотришь и понимаешь, что у каждого возраста своя красота, и глупо, когда этого не видят, скрывают, целителям платят полновесным золотом, чтобы морщинки скрыть, вернуть коже сияние и упругость, в причёску подкладывают шиньоны. Да мало ли ухищрений, чтобы казаться моложе своей дочери? К примеру, Магдалене Войцеховской не раз намекали, что она неприлично хорошо сохранилась для своего возраста. Пани Альжбета только сегодня дважды ей сказала!

Женщина что-то говорит кавалеру, тот улыбается и уверенно ведёт по блестящему паркету. Люстры слепят глаза, неторопливая торжественная музыка. Запах роз, которые ещё не должны были расцвести, но ради юбилея им чуть-чуть помогли.

И шелка, парча, страусовые перья в волосах и веерах, фамильные драгоценности, половина из которых уже лишилась настоящих камней. Смех юных девушек на шутку офицера, обрывающийся под серьёзным взглядом именинницы. Негоже невинным паненкам так громко и откровенно веселиться и радоваться жизни.

После нескольких танцев Альжбета ушла в салон к карточным столикам. Она и раньше хорошо играла в вист и покер, но нынче имениннице удивительно везло. Многие отметили сей факт.

Как она исчезла из гостиной, когда… Наверное, когда пан Лавазовский, проиграв всё состояние, решил поставить на кон свою жену, да был остановлен мэром, осудившим аморальный проступок? Или когда пану Грачинскому велели покинуть общество, ибо вид у него был неподобающий – расстегнулась верхняя пуговица на жилете?

Так или иначе, но пани Альжбету никто не видел всего-то минут пятнадцать или тридцать, а потом к Бачинскому подошёл Марек и бледная экономка. Горничная хоть и была в шоке, но самообладания не потеряла, сообщила непосредственному начальству. Пусть уж оно решает проблемы.

Всё-таки прислуга здесь работала профессиональная.

Пан Бачинский сразу же пошёл в кабинет, взглянуть на тело.

Хозяйка сидела в кресле и была как будто жива. Кожа лишь чуть бледнее, чем обычно, причёска всё так же безупречна. Взгляд, застывший на каком-то только ей видимом узоре на стене. И улыбка, будто она что-то знает, но уже никогда никому не скажет. И складочки на платье расправлены с любовью.

Воевода про себя прочёл молитву и перекрестился. Всё-таки к покойникам он испытывал странную смесь брезгливости и уважения. Приподнял узкую белую кисть женщины, странно тяжёлую и непривычно холодную. Осмелев, проверил, могут ли ещё сгибаться пальцы, руки в локтях. Крякнул и присел на соседнее кресло. Подскочил, сообразив, а вдруг именно на этом самом обитом шёлковой тканью в золотую полоску сиденье была какая-то важная улика. Эх, постарел он, привык к комфортной спокойной жизни.

По предварительному осмотру выходило, что пани Альжбета мертва. Вот всё это время, как она танцевала, флиртовала, советовала, поглощала гуся с яблоками и эклеры с заварным кремом, в карты выиграла сто тридцать два злотых, пятнадцать из которых отправились к ней из кармана самого мэра, а три из кошелька воеводы – всё это время она была мертва.

Причина смерти тоже на первый взгляд ясна, к некроманту не ходи, а идти придётся – удушение.

Голова заболела от обрывков мыслей. Всё-таки думать воевода не то чтобы не привык, отвык скорее.

Преднамеренно или же спонтанно. Что вряд ли. Мало кто носит в кармане тонкую стальную струну. Вот она рядом лежит, заботливо в руку покойницы вложена. Да и само положение тела… После убийства душегуб не сбежал из кабинета, остался, привёл всё в порядок.

Если же преднамеренно, то какой мотив? Может, что из комнаты пропало? Ограбление – это весьма удобный повод. Надо будет намекнуть родственникам.

Мужчина или женщина? Доверяла-то покойница ему, знала в любом случае, спиной повернулась, в кресле принимала… А удушить много сил не нужно… Тут и девица справится. Особенно, если девица обиженная. Есть тут одна на примете…

Нужно послать за помощником, пусть притащит амулеты. Все артефакты, столь необходимые для работы сыскарей, лежали в чемоданчиках. Никто не обследовал место преступления вот так, практически голыми руками. Придётся осматривать ещё раз, внимательно. Или поручить это занудное дело Корчмареку? Он старательный, исполнительный. Особенно если знает, что найти надобно.

Но с признанием, что ни говори, проще будет. Определённо… Пану Бачинскому потом доложат, что Марек Ожешковский извинился перед гостьями, сослался на недомогание именинницы… Тётушка весьма сожалеет, но её состояние здоровья не позволяет ей присутствовать более на празднике… А градоправитель от имени всех гостей выразил надежду, что пани как можно быстрее поправится и лично он веселиться уже не может. Его поддержали, намёк поняли и быстро ушли из особняка, ставшего в одночасье местом скорби. Не забыв оставить пожелание доброго здравия имениннице и стащить пару серебряных ложек.

Едва гостей провели, как Божена накинулась на Марека:

– Глупец! Теперь нам не избежать скандала!

– Скандал будет в любом случае, дорогая сестрица, – шипел ей в ответ заботливый родственник. Это нежную Боженку не пустили взглянуть на тётушку, а вот Марек её видел, и верить, что смерть была естественной, получалось трудновато. Да и слуги… Завтра весь город будет судачить, что не лекарь к пани Альжбете приходил, а некромант и храмовник.

Он бы ещё многое мог сказать, но девушка опять схватилась за платок и начала рыдать, неспособная ни слышать, ни слушать.

– Что случилось с тётей? – ещё раз повторил Марек, но смотрел при этом не на задумавшегося воеводу, а на градоправителя. – Я не вижу смысла скрывать факт её смерти!

И поморщился от очередного завывания кузины.

– Остановка сердца… Скорее всего… Так бывает… Пани Альжбета немолода была… Переволновалась… – Бачинский не знал, куда глаза деть.

Мэр кивнул. Конечно, пани Альжбета и на лошади лихо скакала, и полюбила новомодный велосипед, и могла переспорить торговку рыбой с местного базара, но не станем об этом вспоминать.

– Будет лучше, если в городе именно так и будут считать. Не думаю, что пани именинница… то есть покойница… пани Альжбета любила скандалы. Лекарь выпишет все бумаги, некромант заверит…

Божена оторвалась от платочка и робко кивнула.

– Нет! – твёрдо сказал Марек. – Я уверен, тётя бы не одобрила. Смерть ведь была насильственной? Я не успокоюсь… Да я жить не смогу, зная, что её убийца не получил по заслугам.

Воевода решил пойти с козырной карты. Мелкой, но весьма перспективной.

– А вы не заметили, может… В кабинете вашей драгоценной тётушки что-нибудь пропало?

А что? Какой-нибудь бродяга-воришка легко согласится взять грех на душу за гарантию крыши и трёхразового питания по понедельникам, средам и пятницам в королевской тюрьме.

– Нет, – молодой человек совершенно не желал сотрудничать с полицией и облегчать ей жизнь.

– В сейфе там… Или в письменном столе. Например, какие-нибудь важные документы? Драгоценности?

Марек не проникся и отрицательно помотал головой.

– Молодой человек, – Пшемислав Левандовский устало потёр лоб. Он держал Бачинского на службе за исполнительность, собачью преданность и умение грамотно составлять отчёты. Но, видно, стоило в полиции завести и кого-то толкового, пусть и излишне проблемного. – Вы ведь не основной наследник? Может, стоит услышать мнение вашей кузины?

Божена лишь махнула рукой. При всей любви к тётушке она осознавала, что смерть опекунши принесла ей больше проблем, чем привилегий. Одной заботой больше, одной меньше.

– Но если ваша тётя… – не сдавался воевода. – Шла-шла… Споткнулась…

– И случайно задушила себя струной от фортепиано? – выкрикнул Марек. – Я же видел тело! И прислуга тоже! Всем им рты не позатыкаешь!

– А вы пробовали? – вырвалось у Бачинского.

– Дорогой мой Марек, – снисходительно начал Пшемислав, которому смерть закадычной приятельницы тоже была не с руки. Особенно её убийство. В другой раз умереть не могла, старая перечница? – Я понимаю, вы очень взволнованы уходом пани Альжбеты в лучший мир. И я, как человек, наделённый властью, рад, что среди законников встречаются такие пылкие идеалисты, как вы. Но поймите, что скандал не пойдёт вам на пользу.

– Справедливость выше всего!

– Я не спорю, конечно же! И я даю вам слово шляхтича и мага, что убийство уважаемой пани Альжбеты не останется безнаказанным, но я бы предпочёл, чтобы расследование велось тихо, без лишнего шума и внимания общества. Вы же понимаете, Гданьск беден на развлечения…

А тут ещё помощник воеводы, мелкий шляхтич пан Вольдемар Корчмарек решил проявить инициативу. Вот уж его-то градоправитель точно в полицейской управе не оставит. Уж больно активный.

– Я привёл её! – гордо отрапортовал он, заходя в гостиную и вырывая руки из дружеского захвата пана Йержимановского.

– Пани Стефания Заремская, – сурово начал Бачинский. Что ж, подозреваемая не лучше и не хуже, чем кто-либо другой. – Я обвиняю вас в убийстве Альжбеты Каминьской. Вы имеете…

– Что? – обвиняемая тоже не впечатлилась мощью голоса правосудия. – Как вы смеете? На каком основании?

Раскраснелась, сделала шаг вперёд, таща за собой на миг посерьёзневшего Янека. Но тому, что град, что зной, оптимизм у него был патологически непробиваемым.

– У вас есть алиби на последние четыре часа?

– Алиби? Это что?

– Что вы делали с шестнадцати тридцати до этого времени? – медово спросил Бачинский.

– Не отвечай, – дёрнул за рукав Янек. – Без адвоката ничего не говори!

Какое милое заблуждение! Пшемислав даже не стал прятать улыбку.

– Я адвокат! – встрял Марек.

Ну, не совсем и адвокат, но как-никак с законами дело имеет.

– Да какое это имеет значение! Я гуляла! Потом у озера сидела!

И всё зря! Если раньше прогулки помогали успокоиться и привести мысли и магию в порядок, то сейчас оказались бесполезны.

– Кто же может подтвердить ваши слова? Вас кто-нибудь видел?

Божена отложила на стол насквозь мокрый от слёз платок и полезла в ридикюль за ещё одним, на этот раз с кружевной каймой и вышивкой белым по белому.

– Это не аргумент, пан Бачинский, – она некрасиво высморкалась. – Я вот тоже в будуаре отдыхала. Ни с того ни с сего такая усталость одолела, сил нет! Если бы не прилегла на секундочку, то прямо посреди бальной залы и упала бы. И что? Я тоже под подозрением?

– Ну что вы, пани Божена! Как так можно подумать! Но это только… так сказать, один из аргументов против пани Заремской…

– И что же вы ещё можете сказать против моей невесты?

Которая так неосмотрительно устроила себе променад в гордом одиночестве на несколько часов.

– Она не местная!

– Железный довод! – Марек иронично вздёрнул бровь. Его поддержали кивками и ухмылками все остальные. Божена, которая хоть и жила последние годы в Гдыньске, но родилась на другом конце Словении. Пшемислав, появившийся в городе с десяток лет назад. А Янек вообще турист, курортник.

– Пани Альжбета прилюдно её оскорбила! – не сдавался Бачинский.

– Между нами говоря, – заговорщически понизил голос Марек. – Характер у моей тётки был не сахар. Если подозревать всех, кому она что-то не то сказала, то весь город и полвоеводства надо сажать в темницу!

– Но Заремская ей дерзила!

В голове у воеводы крутился обрывок разговора с пани покойницей:

– Ко мне многие приходят и все что-то просят. Дайте то, дайте это! Будто я им что-то должна! И эта каледонка не станет исключением, но она не испытывает уважения или почтения. Что за молодёжь пошла… Вот помяните моё слово, она обязательно окажется замешанной в какой-нибудь тёмной истории!

Слова Альжбеты ныне казались ему пророческими.

– Дело в том, что произошло досадное недоразумение, – Янек протирал очки и смотрел на воеводу со снисхождением дурака к умным. – Моя невеста и многоуважаемая пани Альжбета были потрясены новостью о помолвке. А женщины, испытывая сильнейшие эмоции, не могут их контролировать. Разве не прелесть?

– Безусловно! – процедил Бачинский. Видно, от расследования ему не отвертеться. Эту безрадостную догадку подтвердил и сам градоправитель.

– Пан Йержимановский…

– Просто Янек! – широко улыбнулся тот. – Мы же почти близкие друзья!

Перспектива такой дружбы прельщала Пшемислава как прокисший квас в середине зимы.

– Янек, я от всей души поздравляю вас со Стефанией с радостным событием. Но в этом доме произошла ужаснейшая трагедия. Убийство любезнейшей пани Альжбеты нельзя оставить без внимания. Однако я думаю, что ради уважения к семье Каминьской, не стоит привлекать лишнего внимания к смерти достопочтенной пани.

– И как вы собираетесь это делать? – дерзость сорвалась с языка прежде, чем Стефа успела захлопнуть рот. В её положении сейчас было бы разумнее молчать.

– О, моя дорогая Стефания, должны же быть у градоправителя свои небольшие привилегии?

– Несомненно! – девушка нервно передёрнула плечом.

– Расследование будет проведено со всей тщательностью. Смерть моей дорогой Альжбеты не останется безнаказанной.

– Пан Левандовский, – Марек легко поклонился. – Не то, чтобы я сомневался в компетентности полиции вашего городка, но я бы предпочёл выписать сыщика из столицы!

– Да, вы, к сожалению, правы, – тяжело вздохнул градоправитель. – У нас в Гдыньске давно не случались такие происшествия.

– Да, у нас тихий городок. Никогда ничего не случается.

От грохота распахнутой двери Божена подпрыгнула. На пороге стоял растрёпанный седовласый мужчина. Без сюртука, в расстёгнутом жилете, он обвёл взглядом всех собравшихся, словно не понимая, что они все тут забыли.

– Она исчезла! Вы должны найти её! – голос сорвался на визг, но Янек скорбью начальства не проникся.

– Пани Альжбету? – на всякий случай уточнил Бачинский. А то мало ли. Нет трупа, нет и расследования.

– Да кому она нужна! – невежливо отмахнулся профессор от предположения сыскного воеводы. – Моя мумия пропала!

Глава 6. В которой Стефания убеждается, что утро добрым не бывает

Красная полоса вокруг левого запястья, похожая на едва заживший шрам от пореза тонким лезвием, ныла. И будет беспокоить Стефанию ещё очень долго, пока не кончится этот фарс.

Девушка раздражённо потёрла след от магической клятвы.

Нет, старуху было жаль. Но жаль как… как кого-то постороннего, теоретически, что ли. Альжбета ей столько крови попортила, а вот облегчения от её кончины Стефа не испытала, здраво рассудив, что на место одной поборницы нравов придёт кто-то новый, жаждущий жертв и крови.

Да кто же поверит, что Стефа – убийца? Наверное, старуха умерла от разрыва сердца, если оно у неё было. Некромант подтвердит, воевода отзовёт своё глупое обвинение. Ведь не бывает так, чтобы молодых девушек обвиняли во всяких зверствах?

И сама себе ответила: поверят, затравят, а там и на каторгу дорога недалёкая. А лёгкие, как будто пёрышком по оголённой коже, касания пальцев Пшемислава обещали решение проблемы. Он сам лично принимал у неё клятву о невыезде из города и о неразглашении, огненную нить на запястья накладывал. Теперь если она рискнёт покинуть Гдыньск и его предместья, то сила заклятья легко оторвёт ей руку.

Не по чину, конечно, градоправителю заниматься такими делами, но Бачинский не владел магией, помощник воеводы и пан Марек едва были способны зажечь свечу, а Янек широко развёл руки и искренне улыбнулся: мол, я тоже пуст и в колдовстве бесполезен.

И ему поверили.

Стефа тоже бы поверила. Если бы знала меньше, если бы не видела магический откат… Зачем ему врать?

Старый особняк, едва затронутый ремонтом, находился на самой окраине городка. Отпустив наёмный экипаж, Стефания и её компаньонка пошли в дом.

Сад совсем одичал, зарос сорняками. Наглые одуванчики пробивались сквозь песок подъездной дорожки, и если бы не позднее время, то наверняка ехидно бы улыбались. Их и так сложно вывести, а если не сильно стараться, то и…

Лестница на второй этаж скрипела, обои потемнели, стёкла покрыты слоем пыли.

Нет, Стефа кое-что делала. Точнее, изображала видимость деятельности. Просмотрела домовые книги, оплатила лёгкий ремонт спальни и одной из гостиных, куда перетащила половину библиотеки, заменила печь на кухне, наняла рабочих в яблоневый сад на новый сезон, но по большей части теряла время, живя надеждой на лучшее будущее.

Теперь нужно буквально начинать всё заново. Урожая не будет. Управляющий наверняка подворовывает. Садовник появляется раз в неделю, в день, когда она выдавала зарплату. Кухарка и горничная больше сплетничают, чем занимаются своими непосредственными обязанностями. В документах цифры не сходятся…

Но всё завтра.

Сегодня она слишком устала.

– Спокойной ночи, Стефушка, – прошелестела компаньонка, кутаясь в шаль.

– И вам спокойной ночи, пани Мацкевич, – Стефа взялась за перила лестницы, ведущей на второй этаж.

– Может, я свяжу тебе шаль, дорогая? Вечерами тут прохладно.

– Не стоит, – девушка рассматривала свою руку на тёмном лакированном дереве. Свет газового рожка дрожал и скудно освещал кусок холла. Зажечь пришлось только один из пяти. Ради экономии.

– Ах, какая страшная трагедия! Какой ужас!

Где-то наверху скрипнула половица.

– Пани Мацкевич, – протянула Стефания, с трудом подбирая слова. – Вы умеете слушать. Может, услышите, что говорят слуги… На рынке тоже. Сплетни всякие. Предположения…

– Конечно, деточка, – закивала женщина. – И слушать, и молчать. Сказать по правде, пани Альжбету уважать уважали, а вот любить…

– Пани Мацкевич! Или хорошо, или ничего! – говорить о покойниках посреди ночи в тёмном, почти пустом доме было жутко.

– Иди спать, деточка, завтра будет новый день, новые заботы…

И нужно будет узнать у того же пана Марека, что напишет некромант в заключении о смерти. И с горничной поговорить. С чего это её понесло в кабинет хозяйки…

Лучше найти того, кто убил Альжбету. Пока Пшемислав не поставил её перед выбором: его спальня или тюрьма. Пока воевода не придумает неопровержимые доказательства её вины. Пока…

И мумия. Интересно, что хотел рассказать про неё профессор?

Стефания разделась и улеглась в постель. Щелчком пальцев выключила газовый рожок. И небольшая комната со старинной мебелью, кроватью с балдахином и зеркалом в полный рост погрузилась во тьму.

Спать ей осталось три часа.

– Янек! – пан профессор заламывал руки и ходил из угла в угол. Стулья были отодвинуты и сгрудились возле стен, шторы плотно задёрнуты, а крышка саркофага аккуратно прислонена к боку, прикрыв крылатую деву и кусочек солнца. – Это позор! Катастрофа! Моё имя навсегда останется запятнанным!

– Пан Хоментовский, – парень рассмотрел каменный гроб, провёл ладонью по краю, словно стирая невидимую пыль, постучал костяшками пальцев по крышке. – Здесь без магии не обошлось.

– Да как вы догадались? – оскалилась профессорша и стукнула по полу остроносой туфелькой. Ей не хватало зонтика, но его пришлось отдать расторопному слуге, потому что в столовую с зонтиком, пусть даже кружевным и с резной костяной ручкой, входить не полагается.

– Найдите вандала и…

– И держитесь от него подальше, – продолжил Янек. – Силища у него немереная! Вы можете сдвинуть эту крышку? Вот и я не могу. А он смог. Легонечко так.

– Амулетом воспользуйтесь, – отмахнулась пани Амалия. – У вас их полные карманы. И чуть больше почтения, юноша. Этому саркофагу несколько тысяч лет. Он видел расцвет и угасание почти всех великих государств нашего мира. Человек, который покоился здесь, в своё время считался сильным магом. Вот только не повезло ему оказаться втянутым в заговор против фараона. Поэтому его и похоронили без титулов и регалий. Можно предположить, что и технология мумифицирования была нарушена. В таких случаях, его могли и живым в гроб положить. А бинты пропитать особым составом, который парализует тело и человек умирает от удушья. Или обезвоживания, тут уж как повезёт… Внутренности так точно не были вынуты и разложены по канопам. По крайней мере, их в гробнице не нашли. И смотрите, тут шкура овцы. Древние считали её нечестивым животным для погребения.

Йержимановский рассматривал гроб и мрачнел всё больше. На внутренней стороне крышки саркофага виднелись свежие глубокие царапины и следы от ладоней, словно вплавленных в камень. Пальцами он чувствовал выпуклости иероглифов и отголосок использованной магии. Древней и опасной, как бы ни пытались её замаскировать под безобидные охранные знаки.

– Откуда вы всё знаете, пани?

– Да тут написано! – фыркнула профессорша и уточнила. – И я люблю слушать своего мужа!

– Позор! Позор! Выставку закроют! Моя работа!

– Янек, я всё понимаю, но найдите эту мумию! – поморщилась Амалия.

– Конечно-конечно! – парень достал из карманов дюжину артефактов, не удержал их в руках, и они рассыпались по паркетному полу. Целительские стеклянные шарики с разноцветными искорками внутри, укатились под стулья. Диски, свитые из тонкой медной проволоки, содержали сразу несколько заклинаний – боевой набор огня, воды и воздуха. Мешочки с пылью, склеивающей предметы между собой, и палочка-фонарик. Стандартная болтушка прошлогодней модели. И то, что Янеку было нужно – свиток с поисковым запросом, с ладонь величиной.

Секунда на прочтение, и клочок пергамента растаял в воздухе, оставив после себя искорку, нырнувшую под скатерть стола, на котором стоял саркофаг.

– А я говорила, что толку от этого юноши не будет! У него и артефакт просроченный!

– Ну, душечка, будь более снисходительна к Янеку, всё-таки он…

Янек поднял угол скатерти, спускающийся до самого пола, посмотрел на сморщенную мумию под столом и зависший над ней поисковик.

– Вот ваша пропажа, пан профессор. Что-нибудь ещё?

И без особенного пиетета вытащил сухое тело, лежавшее на каких-то серых тряпках, из укрытия.

Оно оказалось тяжелее, чем казалось. И в нём не было ничего красивого и романтичного. Череп лысый, кожа коричневая и сморщенная, голова запрокинута, рот раззявлен в немом крике, руки сложены на груди, пальцы скручены. Одна нога вывернута и короче другой.

– Эта чья-то шутка? – Амалия с минуту рассматривала находку и пихнула локтем опешившего мужа.

– Ну, кто-то раздел вашего жутко древнего и жутко ценного мага. Ведь мумия должна быть в бинтах, ведь так? Бинты искать? – деловито уточнил Ян. – Они тоже представляют историческую и культурную ценность?

– Молодой человек, – прокашлялся Хоментовский. – Это гнусная и бездарная подделка! Н-да… Именно так! Этой, так сказать, мумии и ста лет нет! Именно! Мне даже не нужно прибегать к анализаторам из королевской лаборатории. Н-да!

– С чего бы? Выглядит она вполне себе древней…

Профессорша подтолкнула к нему кусок истлевшей тряпки, на которой покоилась мумия в недолгой своей подстольной жизни.

– Янек, – профессор потёр ладони друг о друга, вытащил платочек и промокнул лоб. – Вот это не бинты. Н-да. Расправьте их, молодой человек.

Если на вещах мумии и есть проклятие, то пусть уж лучше оно падёт на этого глуповатого Янека. Он для науки ценности не представляет, да.

Тонкая, чуть сияющая плёнка, видимая лишь магам, окутала руки и осела на них защитными перчатками. Получить проклятие, пусть и очень древнее, но наверняка вредное, Йержимановский тоже не жаждал.

С глупой улыбкой вытащил ткань из-под тела, и тут же расправил её рядом.

Даже извиниться не забыл. Покойники, они злопамятные…

– Так вот, молодой человек, – Хоментовский был то ли доволен, что оказался прав, то ли чувствовал новую загадку, решение которой точно увековечит его имя в истории археологии. – Это не бинты. Н-да. Это очень, ну очень похоже на рубашку. Именно.

На хорошо скроенную рубашку с мелким жемчугом вместо пуговиц, каким-то образом за пару мгновений состарившуюся на сотни лет.

– Пан профессор, – Янек встал и поправил очки. – А можно поподробнее? Кто же был похоронен в этом саркофаге и почему живьём?

Раннее утро. Последние звёзды гаснут на светлеющем небосводе. Туман стелется над землёй. Край неба на востоке начинает розоветь. Яблоневые деревья застыли в ожидании нового дня. Птицы щебечут. Зяблик и, кажется, соловей. Звонко поют, слушать бы и слушать, забывая обо всём на свете.

Веет свежестью. Роса промочила подол ночной рубашки и мягкие домашние туфли.

Стефания поплотнее запахнула на груди плед.

Что ни говори, хорошо горит.

Сколько времени прошло, как её разбудила пани Мацкевич? Пятнадцать минут? Полчаса?

Они, да ещё кухарка, смогли выбежать из дома, Стефа ещё и шкатулку с документами и нехитрыми драгоценностями захватила, а теперь особняк уже весь полыхает. От крыльца до самой крыши.

Соседи собрались. У них обострённый нюх на всякие несчастные случаи, и даже раннее утро их не отпугнуло. Вдали на улице раздались звуки пожарной охраны.