Текст книги "Бальзак, Мериме, Мопассан, Франс, Пруст. Перевод с французского Елены Айзенштейн"

Проспер Мериме

Этрусская ваза

Огюста Сен-Кле не любили в том, что мы называем светом; по принципиальным причинам, он не стремился наслаждаться общением с людьми, которые ему не нравились. Он искал одних и бежал от других1212
  Первый французский перевод «Этрусской вазы» в 1830 году был выполнен Д. В. Григоровичем. При составлении примечаний использованы некоторые примечания издания 1830 года.


[Закрыть].

Кроме того, он был рассеян и празден. Однажды вечером, когда он вышел из итальянского театра, маркиза А*** спросила его, как пела мадемуазель Зонтаг1313
  Зонтаг Генриэтта (1806—1854) – немецкая певица, с успехом выступавшая в Париже на сцене Итальянской оперы. Давала концерты в Москве и Петербурге в течение 1830—1837 гг. Жила в Петербурге в течение десяти лет.


[Закрыть]. «Да, мадам», – ответил Сен-Кле, приятно улыбаясь и думая совсем о другом. Мы не могли бы объяснить этот забавный ответ робостью; так он говорил с великим князем, со значительным лицом и с самой модной дамой, с большим апломбом, как будто он был им равным. Маркиза решила, что Сен-Кле – чудо дерзости и самодовольства.

Мадам Б*** пригласила его на обед в понедельник. Она говорила с ним, и, выйдя от нее, он объявил, что никогда не встречал женщины приятнее. В течение месяца мадам Б*** набиралась сведений у других и разбазаривала их в один вечер у себя. Сен-Кле увиделся с ней в четверг той же недели. В этот раз он немного скучал. Другой визит заставил его подумать больше не задерживаться в ее салоне. Мадам Б. заключила, что Сен-Кле – молодой человек без манер и самого ужасного воспитания.

Он был нежен и добр сердцем, но находился в том возрасте, когда слишком легко впитываются впечатления, которые длятся потом всю жизнь; слишком эмоциональной была его чувствительность, и он привлекал из-за нее насмешки своих товарищей. Он был горд, честолюбив, похож на нежного ребенка.

Таким образом, он пытался скрывать все, на что он смотрел как на неблагородную слабость. Он ждал своей цели; но победа стоила ему дорого. Он мог таить другие, слишком нежные эмоции своей души, но, затворившись в себе самом, становился в сто раз более жестоким. В свете он имел печальную репутацию бесчувственного и беззаботного человека, а в одиночестве его беспокойное воображение создавало мучения самые ужасные, которыми он не имел желания гордиться и никому о них не рассказывал.

Правда, что ему было трудно найти друга! «Трудно! Но возможно ли? Могут ли два человека не иметь секретов друг от друга?» Сен-Кле вряд ли верил в дружбу, и это отмечалось окружающими. Он вел себя холодно и закрыто с молодыми людьми из общества. Никогда он не выведывал их тайн; но все его мысли и большая часть его действий были для них тайной.

Французы любят говорить о них самих; таким же был и Сен-Кле, и, несмотря на это, он хорошо хранил тайны. Его друзья (это слово ничего не означает, кроме того, что они виделись два раза в неделю), жаловались на то, что он не доверял им; на самом деле, те, кого мы делаем частью нашей тайны, обычно обижаются, что не становятся частью нашей. Мы полагаем, что должны иметь взаимность в неблагоразумии.

– Он застегнут до подбородка, – сказал однажды прекрасный командир эскадрона Альфонс де Темин. – Я никогда не мог иметь большого доверия к этому дьяволу де Сен-Кле.

– Я его считаю немного иезуитом1414
  Иезуиты были изгнаны из Франции еще в 1594 году, в день казни Шастеля. Им было разрешено вернуться в 1603 году. Орден был запрещен папой Климентом XIV в 1773 году.


[Закрыть], – вторил ему Жуль Ламбер, – кое-кто меня осудит за эти слова, но я встретил его два раза, выходя из Сен-Суплис1515
  Парижская церковь Сен-Сюльпис и находившаяся при ней семинария руководились в то время иезуитами.


[Закрыть]. Никто не знает, о чем он думает. Что касается меня, я никогда не мог быть бы откровенен с ним.

Они расстались. Альфонс встретил Сен-Кле на Итальянском бульваре, идущим с опущенной головой и никого не видящим. Альфонс остановился, протянул ему руку, и, перед тем как они пришли на улицу Мира, рассказал Сен-Кле всю историю любви к мадам ***, чей муж – ревнивец и негодяй.

Этим самым вечером Жуль Ламбер потерял свои деньги в карточной игре экарте1616
  Экарте – старинная карточная игра, в которой обычно принимают участие два партнера. Возникла между слугами, а затем проникла в высшие круги. Ее правила таковы, что позволяют быстро оторваться от игры, а затем ее возобновить.


[Закрыть]. Он пошел танцевать. Танцуя, Жюль заметил, что толкнул человека, который также потерял все свои деньги и был в отвратительном настроении. Они сказали друг другу несколько резких слов, и последовал вызов. Жюль просил Сен-Кле быть его секундантом, по этому случаю занял у Сен-Кле деньги, которые все время забывал ему вернуть.

Кроме всего, Сен-Кле был человеком, большей частью живущим легко. Его недостатки не вредили никому, кроме него самого. Он был благороден, незамедлительно дружелюбен, редко скучал. Он много путешествовал, много читал, но рассказывал о своих путешествиях и о чтении, только когда это требовалось. Кроме того, он был огромен ростом, хорошо сложен, его лицо было благородно и одухотворенно, почти всегда слишком серьезно, но улыбка исполнена пленительной грации.

Я забыл упомянуть о важной особенности: Сен-Кле был внимателен ко всем женщинам и ценил беседу с ними больше, чем мужскую.

Был ли он влюблен? Трудно было это решить. Просто если этот холодный внешне человек любил, красота графини Матильды де Корси должна была бы быть объектом его предпочтения. Эта юная вдова, у которой постоянно видели его. Чтобы заключить об их близости, имелось следующее представление: сначала почти церемонная вежливость обращения Сен-Кле с графиней, и наоборот, никакой аффектации при упоминании о ней в свете, или, если необходимо было говорить о ней, он никогда не ее не хвалил; потом, перед тем как Сен-Кле ей представили, он страстно любил музыку, а графиня имела вкус к живописи. С того момента как они увиделись, их вкусы изменились. Наконец, в прошлом году графиня была на водах. Сен-Кле уехал через шесть дней после нее.

Мой долг историка обязывает меня осветить июльскую ночь, несколько моментов перед восходом солнца, открытые ворота парка в деревенском имении, в которые вышел человек со всеми предосторожностями вора, который выглядел удивленным. Этот деревенский дом принадлежал мадам де Корси, а этот человек был Сен-Кле. Женщина в плаще сопровождала его до ворот; она стояла с непокрытой головой, чтобы долго видеть его, пока он спускался по тропинке, которая нисходила вдоль стены парка. Сен-Кле остановился, кинул вокруг себя быстрый взгляд, и рука сделала прощальный знак женщине. Ясная ночь позволяла разглядеть ее бледную фигуру, теперь неподвижно застывшую на том самом месте. Он сделал несколько шагов, приблизился к ней и нежно взял ее за руки. Он хотел попросить разрешения вернуться, хотел сказать ей еще сотни вещей. Их беседа продолжалась в течение десяти минут, когда послышался голос крестьянина, который вышел для работы в поле. Был дан последний поцелуй, надо было возвращаться, ворота закрылись, Сен-Кле прыгнул и оказался на краю тропинки.

Он следовал по дороге, которая была ему хорошо известна, так что он прыгнул почти с радостью и побежал, ударяя кусты своей тростью; потом остановил себя и пошел медленно, посмотрев на небо, которое розовело на востоке. Короче говоря, на первый взгляд, мы можем сказать, это был счастливый безумец, сломавший свою клетку. После получаса ходьбы он был у двери маленького уединенного домика, который сдается на сезон. У него был ключ, он вошел, потом кинулся на большую кушетку, и взгляд его остановился; его рот вился в нежной улыбке; он подумал, что собирается встать пораньше. Его воображение ничего не рисовало ему, кроме радостных мыслей: «Как я счастлив! – говорил он себе каждое мгновение. – Наконец я встретил сердце, которое понимает мое! Да, это мой идеал, который я нашел… У меня есть теперь и друг, и любовница… Какой характер! …какая страстная душа! Нет, она никогда никого не любила до меня». Как скоро тщеславие всегда скользит в светских делах: «Это самая прекрасная женщина Парижа!» – подумал он. И его воображение мгновенно нарисовало ему все ее прелести. «Она выбрала меня между всеми. Она имела поклонников из высшего общества. Этот полковник-гусар так интересен, так смел и не слишком толст; и молодой автор, который делает эти прекрасные акварели и отлично играет словами, этот русский Ловелас, который видел Балканы и который служил при Дибиче1717
  Дибич Иван Иванович (1785—1831) – русский фельдмаршал, участник войны 1812 года и ряда других кампаний; особенно отличился в русско-турецкую войну 1828—1829 годов. Полный кавалер ордена св. Георгия.


[Закрыть]; главным образом, Камилл Т., для которого обычный дух прекрасных манер – хороший удар саблей в лоб, – она от всех отвернулась. И я! Еще раз повторю этот рефрен:

– Как я счастлив! Как я счастлив!» – и он поднялся, открыл окно, словно не мог дышать, потом он прошелся, затем вернулся к кушетке.

Радостный возлюбленный так же скучен, как несчастный любовник. Один из моих друзей, который находился и в том, и в другом положении, не мог найти другого средства заставить меня слушать иначе, чем за отличным завтраком, в течение которого он мог свободно говорить о своей любви; дойдя до кофе, нужно было абсолютно переменить тему разговора.

Поскольку я больше не могу кормить завтраками всех моих читателей, к их удовольствию, я им сообщу любовные мысли Сен-Кле. Притом мы не можем все время витать в облаках. Сен-Кле устал, зевнул, вытянул руки и увидел, что наступил день; наконец, он захотел уснуть. Когда проснулся, он посмотрел на часы: оставалось мало времени, чтобы переодеться и бежать в Париж, где его пригласили позавтракать с несколькими знакомыми молодыми людьми.

Мы пришли откупорить одну-другую бутылку шампанского; я оставлю читателю определить их число. Довольно знать, что мы пришли в тот момент, который наступает довольно быстро за завтраком молодых людей, когда все хотят говорить разом и прекрасные головы начинают с проектов, а заканчивают проклятиями.

– Я хотел бы, – сказал Альфонс де Темин, который никогда не упускал случая поговорить об англичанах, – я хотел бы в Париже, как и в Лондоне, произносить всякий тост в честь своей возлюбленной. В этом случае мы бы точно знали, по кому вздыхает наш друг Сен-Кле. Говоря так, Альфонс де Темин наполнил свой бокал и бокалы своих друзей.

Сен-Кле, немного смущенный, приготовился отвечать, но Жуль Ламбер его предупредил:

– Я очень одобряю такое употребление, – сказал он, – и я это принимаю, – и, подняв бокал, добавил: – за всех модисток Парижа! Я исключаю только тех, кому за тридцать, слепых, хромых и так далее…

– Ура! Ура! – закричали молодые англоманы.

Сен-Кле поднялся с бокалом в руке:

– Господа, – сказал он, – я не имею такого огромного сердца, как у нашего друга Жуля, но оно более постоянно. Или мое постоянство особенно похвально, потому что с давнего времени я разделен с дамой моих мыслей. Но я уверен, что вы примите мой выбор, если, впрочем, все это время вы не были моими соперниками. За Юдифь Паста1818
  Паста Джудитта (Джудитта Негри) (1797—1865) – итальянская певица (сопрано, меццо-сопрано, контральто); с успехом выступала в Париже и Лондоне. Для нее Беллини написал Норму. Приятельница Мериме и Стендаля. Стендаль с восхищением написал о ней в «Жизни Россини».


[Закрыть], господа! Может быть, мы увидим скоро первую трагедию Европы!

Темин хотел раскритиковать его тост, но их возгласы прервали. Сен-Кле, парировав этот удар, полагал дело сделанным.

Разговор перешел на театры. Театральная цензура стала поводом поговорить о политике. Лорд Веллингтон1919
  Веллингтон Артур (1734—1852) – герцог, английский полководец, победитель сражения при Ватерлоо. После Парижского мира Веллингтон стал главным начальником союзных войск во Франции. Самое известное прозвище герцога – «Железный герцог». В английском языке резиновые сапоги называют веллингтоновскими.


[Закрыть], английские лошади, лошади и связывающие идеи легко понять, английские лошади и женщины, для молодых людей, прекрасная лошадь сначала и прекрасная любовница следом – два объекта самых желанных.

Итак, мы спорим о прибыльных средствах этих объектов, если они желанны. Лошадей покупают, мы также покупаем и женщин, но не говорим об этом. Сен-Кле, имевший скромный предполагаемый опыт в этом деликатном деле, заключил, что, во-первых, чтобы наслаждаться женщиной, должна быть единственность, во-вторых, нужно быть равнодушным к другим. Но можно ли вывести общая формулу единственности? Он не знал.

– Если вы правы в вашем чувстве, – сказал Жуль, – калека или горбун больше порадуются, чем обычный человек, сделанный, как все?

– Вы говорили о вещах довольно далеких, – ответил Сен-Кле, – но я принимаю, если нужно, все последствия моего предположения. К примеру, если бы я был горбун, я бы не горячил мозги, и я бы стремился к завоеванию женщин. Во-первых, я обращаюсь только к двум типам женщин, к тем, кто поистине чувствителен; и к большому числу тех, кто претендует на оригинальный, эксцентричный характер, как говорят в Англии. В первую очередь, я бы нарисовал ужас моей позиции, жестокость природы ко мне. Я хотел бы попробовать заставить их посочувствовать моей судьбе, я мог бы заставить их предположить, что в состоянии страстно полюбить. Я убил бы на дуэли моих соперников и отравился бы фантастической дозой лауданума. Через несколько месяцев больше не заметили бы моего горба, и тогда это было бы моим делом – воспользоваться первым порывом чувствительности. Сколько женщин, которые претендуют на оригинальность, легкодоступны. Убеждает их только хорошее правило, должным образом установленное, что горбун не может иметь доброй судьбы; они хотят сразу опровергнуть общее правило.

– Каков Дон Жуан! – заметил Жуль.

– Уносите ноги, господа, – сказал полковник Божу, потому что мы, к несчастью, не родились горбунами.

– Я разделяю мнение Сен-Кле, – сказал Гектор Роконте, который был не более трех с половиной шагов высотой; – мы видим все эти дни самых прекрасных и самых модных женщин, которых сделали таковыми прекрасные молодые люди, которым вы никогда не будете доверять…

– Гектор, вставайте, я Вас прошу, и позвоните, пусть нам принесут вина, – сказал Темин самым натуральным образом.

Гектор встал, и каждый с улыбкой вспомнил басню о лисице с отрезанным хвостом2020
  Мериме намекает на басню Лафонтена «Лисица без хвоста», в которой рассказывается, как лисица, у которой отрубили хвост, убеждала зверей в его бесполезности и советовала всем также отрубить себе хвосты.


[Закрыть].

– Что касается меня, – продолжал Темин, вступая в разговор, – чем больше я смотрю, тем больше вижу фигуру проходимца.

И в это самое время он кинул самодовольный взгляд в зеркало, которое было напротив него.

– Фигура проходимца и вкус в туалете – единственные величины, которые есть жесточайший соблазн, – и он отряхнул маленькую крошку хлеба со своего костюма.

– Ба! – воскликнул карлик. – С прекрасной фигурой и платьем Штауб мы имеем женщин, которых сторожим восемь дней и с которыми нам скучно со второй встречи. Нужна другая вещь, боящаяся сделаться любимой, это называют любовью… Нужно…

– Подождите, – прервал Темин, – хотите ли заключительный пример? Вы все знаете Массиньи, и знаете, что он за человек. Манеры, как у английского грума2121
  Грум – слуга, верхом сопровождающий всадника или едущий на козлах.


[Закрыть], беседа, как у лошади… Но он был хорош, как Адонис, и носил галстук, как Брамель2222
  Браммель Джордж (1778—1840) – английский великосветский щеголь и законодатель мод; его обычно считают «создателем» дендизма. Укрылся от долгов во Франции, написал сочинение «Мужской и женский костюм» (1822).


[Закрыть]. В общем, это был самый скучный человек из тех, что я знал.

– Я думал, умру от скуки, – сказал полковник Божу. – Ведаете ли Вы, что я должен был сделать двести лье с ним.

– Знаете ли, спросил Сен-Кле, – что было причиной смерти бедного Ричарда Торнтона, которого вы тоже имеете честь знать?

– Но, – ответил Жуль, разве вы не слышали, что был убит разбойниками возле Фонди?2323
  Фонди – небольшой городок недалеко от Неаполя (регион Лацио).


[Закрыть]

– Согласен, но вы сможете увидеть, что Массиньи был, по меньшей мере, рядом с преступлением. Несколько путешественников, среди которых находился Торнтон, все вместе ехали в Неаполь, опасаясь грабителей. Массиньи хотел присоединиться к путникам. Как только Торнтон узнал об этом, он взял на себя всю инициативу, опасаясь, что придется провести с Массиньи несколько дней. Он уехал один, а остальное вы знаете.

– Торнтон прав, – сказал Темин, – из двух смертей он выбрал самую приятную. Каждый на его месте сделал бы то же самое. Итак, вы соглашаетесь со мной, – добавил он после паузы, – что Массиньи был человеком самым скучным на земле?

– Согласны! – воскликнули все с одобрением.

– Никогда не отчаивайтесь, – сказал Жуль, – сделайте исключение в пользу де***, сразу как только он разовьет политические планы.

– Вы теперь согласитесь со мной, – промолвил де Темин, – что мадам де Корси – умнейшая женщина.

Наступила тишина. Сен-Кле опустил голову и представил, что все глаза остановились на нем.

– Кто сомневается? – сказал он, наконец, склонившись над своей тарелкой и, казалось, разглядывая с большой любознательностью живописные цветы на фарфоре.

– Я утверждаю, – сказал Жуль, повысив голос, – что это одна из трех самых очаровательных женщин Парижа.

– Я знал ее мужа, – ответил полковник. – Он мне показывал очаровательные письма этой женщины.

– Огюст, – прервал его Гектор Роканте, – поэтому представьте меня графине. Говорят, вы делаете у нее погоду.

– В конце осени, – пробормотал Сен-Кле, – когда она вернется в Париж… я …я полагаю, что загородом она никого не принимает.

– Хотите послушать меня? – спросил Темин. Воцарилось молчание. Сен-Кле задвигался в кресле, как обвиняемый в зале суда.

– Вы не видели графиню три года, Вы были еще в Германии, Сен-Кле, – повторил Альфонс де Темин с отчаянным хладнокровием. – Вы не можете себе представить, какой она была тогда: прекрасной, как роза, живой и веселой, как бабочка. Ну хорошо, знаете ли Вы, кто был в чести среди многочисленных обожателей? Массиньи! Самый ужасный человек и самый глупый, оборачивающий голову на самых одухотворенных женщин. Как Вы полагаете, горбун может сделать то же самое? Поверьте мне, имейте прекрасную фигуру, отличный рост, и будьте смелы.

Сен-Кле был в дурацком положении. Формально он дал солгать рассказчику, потому что страх скомпрометировать графиню удержал его. Он хотел сказать что-то как ее фаворит, но его язык оцепенел. Его губы задрожали от ярости, и тщетно он искал предлога для ссоры.

– Что? – воскликнул Жуль удивленно, мадам де Корси отдалась Массиньи! Frailty, thy name is women!2424
  «О женщины, вам имя – вероломство!» (англ.) Слова Гамлета о его матери (д. 1, явл. 2).


[Закрыть]

– Есть вещи более важные, чем репутация женщины! – сказал Сен-Кле тоном сухим и высокомерным.

Он позволил себе остановиться, чтобы собраться духом. Когда он рассказывал, Сен-Кле с ужасом вспомнил одну этрусскую вазу, которую он видел сотни раз на камине графини в Париже. Он знал, что это подарок Массиньи после его возвращения из Италии и – удручающее обстоятельство! – эта ваза была взята из Парижа за город. И каждый вечер, снимая с платья свой букет, Матильда ставила его в эту этрусскую вазу.

Слово умерло на его губах, он ничего больше не видел, он не думал больше ни о чем, кроме этрусской вазы!

– Прекрасное доказательство! – сказал бы критик. – Подозревать свою любовницу из-за такой вещицы!

– Были ли вы влюблены, месьё критик?

Темин был в слишком хорошем настроении, чтобы обидеться на тон Сен-Кле, когда он говорил. Он ответил Сен-Кле легко и дружелюбно:

– Я только повторил то, что говорят в свете. Это произошло, когда Вы были в Германии. В остальном, я совсем немного знаю мадам де Корси; восемнадцать месяцев, как я не виделся с ней. Возможно, все ошиблись, и Массиньи рассказал сказку. Чтобы вернуться к тому, что нас занимает, если новость, которую я процитировал, ошибочна, я не меньше прав, вы знаете все, что французская женщина самая одухотворенная, это та, чьи произведения…2525
  Намек на французскую писательницу г-жу Анну Луизу баронессу де Сталь (1766—1817).


[Закрыть]

Дверь отворилась, и вошел Теодор Невиль. Он вернулся из Египта.

– Теодор! С возвращением! – они забросали Теодора вопросами.

– Ты покажешь нам настоящий турецкий костюм? – спросил Темин. – Есть ли у тебя арабская лошадь или египетский слуга?

– Какой человек паша2626
  Речь идет о египетском паше Мухамеде-Али (1769—1849). Его независимая в отношении Турции политика создала ему популярность в европейском обществе. Он окружил себя французами. Не получил образования, читать выучился в 40 лет, писать не умел, но дал хорошее образование своим сыновьям. Имел 9 жен, 19 сыновей и 13 дочерей.


[Закрыть]? – спросил Жуль. – Когда вернет он независимость? Ты видел отсечение головы ударом сабли?

– И возлюбленные? – спросил Роканти. Есть ли в Каире красивые женщины?

– Видели ли Вы генерала Л***? – спросил полковник Божу. Как организована армия паши? Полковник С***передал вам саблю для меня?

– А пирамиды? А пороги Нила и статуя Мемнона2727
  Мемнон – легендарный герой, сын богини зари Эос и Титона. Согласно древнегреческим преданиям, находившаяся в окрестностях Фив колоссальная статуя была воздвигнута в честь Мемнона (в действительности сооружена в честь египетского фараона Аменхотепа).


[Закрыть]? Ибрагим-паша2828
  Ибрагим-паша (1792—1848) – сын Мухаммеда-Али, египетский военачальник.


[Закрыть]? – и так далее.

Все говорили разом.

Сен-Кле не думал ни о чем, кроме этрусской вазы.

Теодор сидел, скрестив ноги, он научился этому в Египте и не мог отвыкнуть во Франции; он ждал, чтобы вопросы прекратились; он говорил, как обычно, только достаточно быстро, чтобы его не перебили.

– Пирамиды! regular humbug!2929
  Настоящее надувательство! (англ.)


[Закрыть] Это гораздо ниже, чем мы себе представляем. Северная башня кафедрального собора в Страсбурге3030
  Страсбургский собор, как считалось в течение 200 лет, – самое высокое здание мира.


[Закрыть] всего на четыре метра ниже3131
  Северная башня Страсбургского собора имеет высоту 142 м.


[Закрыть]. Античность все время у меня перед глазами. И не говорите мне. Один вид иероглифа может заставить меня упасть в обморок. Так многих путешественников занимают эти вещи! Моя цель – изучать лица и манеры этих странных народов, которые заполняют улицы Александрии и Каира, турок, бедуинов, коптов, фелахов, могребинов. В спешке я написал кое-что, пока был в лазарете. Какой позор этот лазарет! Надеюсь, вы другие, вы не боитесь этой заразы! Что касается меня, я спокойно курил мою лучшую трубку с тремястами чумных. Ах! полковник, вы увидели бы там прекрасную кавалерию, прекрасно стоящую. Я покажу Вам лучшее оружие, о котором буду докладывать. У меня есть джерид3232
  Джерид – небольшой дротик.


[Закрыть], который принадлежал известному полковнику Мюраду-бею, ятаган для вас и ханджар3333
  Ханджар (арабск.) – тонкий обоюдоострый кинжал.


[Закрыть] для Огюста. Вы увидите мою мечлу3434
  Мечла – плащ.


[Закрыть], мой бурнус и мой хаик3535
  Хаик – покрывало для защиты от солнца.


[Закрыть]. Знаете ли Вы, что мне не нужно было держать отчета о женщинах? Ибрагим-паша посылал их задаром в Грецию. Но из-за моей матушки… Я много беседовал с пашой. Он умный человек, конечно! Без предрассудков, вы не поверите, как он хорошо осведомлен о наших делах! К чести сказать, он знает даже самые маленькие тайны нашего кабинета! Из беседы с ним я извлек много ценной информации о состоянии партий во Франции. В данный момент он много занят статистикой. Он подписан на все наши журналы. Знаете ли вы, что он рьяный бонапартист! Он не говорит ни о ком, кроме Наполеона. «Ах! какой большой человек Бонабардо!» – сказал он мне. «Бонабардо» – так они называют Бонапарта.

– Жиордина, это значит Журден3636
  Цитата из комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» (д. V, явл. 1).


[Закрыть], – пробормотал совсем низко Темин.

– Согласен, – продолжал Теодор, Мохамед Али был очень сдержан со мной: вы знаете, все турки очень подозрительны. Он принял меня за шпиона, о дьявол его возьми! Или за иезуита. Есть ужасные иезуиты. Но после нескольких визитов он узнал, что я путешественник без предрассудков, и он забавно проинструктировал меня по поводу их правил, нравов и восточной политики. Он раскрылся передо мною и с открытым сердцем спорил со мной. А в мою последнюю, третью встречу он сопровождал меня, я имел возможность сказать ему:

– Я не понимаю, почему Ваше Высочество не возвращает независимость. «Мой Бог! – сказал он мне. – Я очень хотел бы, но полагаю, что либеральные газеты, которые управляют всем в твоей стране, не поддержат, когда однажды я провозглашу независимость Египта». Это прекрасный старик, с прекрасной белой бородой, никогда не смеющийся. Он мне подарил отличное варенье, но из всего, что я ему дал, что составило для него наибольшее удовольствие, так это коллекция костюмов императорской гвардии Шарле3737
  Шарле Никола-Тусен (1792—1845) – французский художник-баталист и рисовальщик, гравер, создавший большое число литографий, изображавших солдат и офицеров наполеоновской армии, которые принесли ему такую же популярности, как песни – Беранже.


[Закрыть].

– Паша романтик? – спросил Темин.

– Он немного занят литературой, но вы не станете спорить, что арабская литература вся романтична. У них есть поэт Мелек Аяталанефус-Ибн-Эсраф, который опубликовал последние «Раздумья», после которых Ламартин кажется классической прозой3838
  «Раздумья» – сборник стихов французского поэта-романтика Альфонса де Ламартина (1790—1869) «Поэтические раздумья», вышедший в 1820 году.


[Закрыть]. Приехав в Каир, я взял учителя арабского, с помощью которого учился читать Коран. Отлично, что я взял уроков, довольно видел я, чтобы понять высшую красоту стиля пророка и те ошибки, которые сделали все наши переводчики. Держите, хотите ли увидеть арабский почерк? Слово, начертанное золотыми буквами, это Аллах, так называют Бога.

Говоря, он достал из душистого шелкового портмоне чрезвычайно запачканное письмо.

– Сколько времени ты оставался в Египте? – спросил его Темин.

– Шесть недель.

И путешественник продолжил свой описание от первого до последнего слова. Сен-Кле вышел почти сразу после его прибытия, повторив путь в загородный дом. Стремительный галоп его лошади нарушал четкое следование его мыслей. Но он смутно чувствовал, что его счастье в этом мире разрушено навсегда и что он сможет жить только после смерти этрусской вазы.

Приехав к себе, он кинулся на кушетку, где раньше подолгу и с наслаждением он предавался своему счастью. Мысль, которая приносила ему самую большую любовную нежность, была о том, что его возлюбленная не похожа на других женщин и не любила и не могла любить никого, кроме него. Теперь прекрасный сон исчез в печальной и жестокой реальности. Она имела это в уме, она была в состоянии, она могла любить Массиньи!

– Правда, что теперь она любит меня… всей своей душой… как она может любить. Быть любимым, как был Массиньи!

Она обратилась к моей помощи без уговоров, без приставаний. Но я ошибался. Между нашими сердцами не было симпатии. Массиньи или я, это все одно. Он был хорош, она любила его за красоту.

Иной раз я забавлял мадам. «Хорошо, буду любить Сен-Кле, – сказала себе она, – потому что тот, другой, умер! И если Сен-Кле умрет или наскучит мне, там посмотрим».

Я твердо уверен, что дьявол невидимо подслушивал несчастного, который мучил самого себя. Спектакль доставлял удовольствие врагу рода человеческого; и когда жертва чувствовала, что рана закрылась, дьявол был там, чтобы нашептать Сен-Кле на ухо:

 
Особенная честь
Идти его тропой…
 

Он поднялся, как подобает, и кинул дикий взгляд вокруг себя. Как он был бы счастлив найти кого-нибудь в этой комнате! Без сомнения, он был уничтожен.

Часы прозвонили восемь. В восемь с половиной графиня ждала его. А что если он пропустит свидание! «В самом деле, зачем приходить к любовнице Массиньи?» – и он повалился на канапе и закрыл глаза.

«Я хочу спать», – подумал он. Он оставался неподвижным с полминуты, потом вскочил на ноги и побежал к часам, чтобы увидеть перемену во времени. «Я хотел бы, чтобы была уже половина девятого! – воскликнул он. – Было бы слишком поздно что-то изменить». В своем сердце он не чувствовал смелости остаться; он хотел бы иметь оправдание. Желал бы быть очень больным. Он прошелся по комнате, потом еще, взял книгу и не мог прочитать ни слога. Он положил ее на пианино и не имел силы открыть инструмент. Посвистел, посмотрел на облака и хотел уже посчитать тополя перед окном. Наконец, повернулся, чтобы обратиться к часам, и увидел, что не истратил и трех минут. «Я не могу не любить, – воскликнул он, стиснув зубы и топнув ногами, – она захватила меня, я ее раб, как Массиньи был до меня! Хорошо, несчастный, выбирай, потому что ты уже больше не имеешь сердца, чтобы разбить цепи, которые носишь!» Он взял свою шляпу и выскочил из дому.

Когда страсть берет верх, мы чувствуем какое-то утешение собственной любовью, созерцая высокую слабость нашей гордости. «Это правда, что я слаб, – говорим мы себе, – но если бы я захотел!»

Он медленно поднялся по тропинке, которая вела к воротам парка, и вдалеке увидел белую фигуру, видневшуюся между темневших деревьев. В ее руке был платок, которым она махала ему.

Его сердце яростно колотилось, колени дрожали; он не имел сил говорить и стал так робок, испугался: графиня все прочитает по его физиономии об его отвратительном настроении.

Он взял ее руку, которую она протянула, а потом поцеловал ее в лоб, потому что она кинулась ему на грудь, и так он проследовал до самой комнаты, молчаливый и потрясенный короткими вздохами, которые, казалось, взрывали ее грудь. Одна свеча освещала будуар графини.

Вдвоем они сели. Сен-Кле отметил прическу своей подруги, одну розу в ее волосах. За день до того он принес ей прекрасную английскую гравюру, это была герцогиня Портланд работы Лесли3939
  Лесли Чарльз-Роберт (1794—1859) – английский художник-портретист. Любил картины по мотивам произведений известных писателей. Владел не только кистью, написал несколько биографий, в том числе собственную.


[Закрыть] (она была причесана в этой манере), но он ничего не сказал, кроме:

– Я предпочитаю эту самую простую розу Вашим сложным прическам.

Он не любил драгоценностей и думал, как тот лорд, который грубо сказал: «Женщины одеты, лошади в сбруе, а дьявол ничего не знает».

В последнюю ночь он играл жемчужным колье графини (обычно, когда он говорил, ему всегда было нужно что-то вертеть в руках), и он сказал:

«Драгоценности нужны только для того, чтобы с их помощью можно было спрятать дефекты. Вы слишком красивы, Матильда, чтобы их носить». Этим вечером графиня, которая отнеслась с полным безразличием к его словам, сняла кольца, колье, серьги и браслеты. В наряде дамы Сен-Кле прежде всего отметил туфли; как и у многих, в этой истории у него были свои причуды.

Сильный ливень начался перед заходом солнца. Трава была все еще мокрая; однако графиня прошлась по влажному газону в шелковых чулках и в туфлях черного шелка… Если она заболеет?

«Она любит меня», – сказал себе Сен-Кле.

И он вздохнул над собой и своим безумием и взглянул на улыбавшуюся Матильду, которая не смотрела на него, раздвоявшегося между своим плохим настроением и удовольствием видеть красивую женщину, стремившуюся доставить ему удовольствие всеми маленькими пустяками, на которые готовы любящие.

Что касается графини, ее лучившееся личико было смесью любви и игривого негодования, которое возвращает еще большую любовность. Она что-то взяла в сундучке японской работы и своей маленькой ручкой, зажала в ладони и спрятала предмет, который держала.

«Тем вечером, – сказала она, – я разбила Ваши часы. Вот: починила». Она показала ему часы и посмотрела нежно и игриво, закусив нижнюю губу, как будто хотела помочь себе не рассмеяться. Бог мой! Как прекрасны были зубы! Они сияли белизной на пылающих розовых губах! (Мужчина глупеет, когда он холоден к задобриванию красивой женщины.) Сен-Кле ее поблагодарил, взял часы и собрался положить их в карман.

«Посмотрите, – продолжала она, – притом откройте, и вы увидите, хорошо ли они починены. Вы всё так знаете и закончили Политехническую школу4040
  Политехническая школа – знаменитое учебное заведение Парижа, первоначально располагавшееся в Латинском квартале среди его студентов было немало будущих ученых, инженеров, предпринимателей.


[Закрыть], Вы должны это увидеть.

– О, я знаю очень немного, – сказал Сен-Кле. – И рассеянно открыл коробку с часами.

Какой сюрприз! Миниатюра с портретом мадам де Корси, написанным в глубине коробочки. Еще одно средство быть мрачным? Его лоб просветлел, он не думал больше о Массиньи, он помнил только, что находился с очаровательной женщиной и эту женщину он обожал.

Жаворонок, этот секретарь зари4141
  Намек на трагедию «Ромео и Джульетта» (Д. 3, явл. 5).


[Закрыть], начал петь, и длинные полосы бледного света пересекли облака на Востоке. Этот час, когда Ромео говорил «прощай» Джульетте, классический час, когда расстаются все любовники.

Сен-Кле был готов отправиться в путь, ключ от парка был его в руке, глаза его медленно остановились на этрусской вазе, о которой уже говорилось выше. Он еще раз почувствовал в глубине своей души злопамятнось. Однако у него было прекрасное настроение, и его воображению представилась простая идея, что Темин мог солгать.

Пока графиня, желавшая проводить его до ворот парка, приготовляла свою шаль, он мягко ударял ключом ненавистную вазу, постепенно увеличивая силу удара, полагая, что она взлетит на воздух.

«Ах! Господи! остерегитесь! – воскликнула Матильда. – Вы разобьете мою прекрасную этрусскую вазу».

И она выхватила ключ из его рук.

Сен-Кле был очень зол, но ему пришлось прекратить. Он повернулся к камину, не возобновляя попытку, и открыл свои часы, чтобы рассмотреть портрет, который получил. «Кто живописец?» – спросил он.

– М. Р. Тене; это Массиньи познакомил меня с ним. (у Массиньи, перед его путешествием в Рим, открылся вкус к произведениям живописи, и он сделался меценатом всех молодых художников). Поистине, я нахожу, что этот портрет напоминает меня, хотя несколько мне льстит.

Сен-Кле пожелал кинуть часы о стену, и это было бы уже очень трудно исправить, однако он спрятал их в карман, отметив, что день уже истек, и вышел из дома, идя большими шагами через парк, уговорив Матильду не сопровождать его, и вдруг остался в усадьбе один.

«Массиньи! Массиньи! – воскликнул он в сильном гневе. – Конечно, я найду тебя всегда!

Без сомнения, живописец, который написал этот портрет, сделал другой для Массиньи! Какой же дурак я был! Я мог поверить на мгновение, что был любим любовью, равной моей… и это потому что она не надела никаких украшений, кроме розы в прическу! У нее их полный сундук! Массиньи не обращал внимания на туалеты женщины, но так любил драгоценности! Да, она прекрасный характер, это нужно признать. Она знает, как соответствовать вкусам своих любовников. Черт побери! Я любил бы ее в сто раз больше, если бы она была куртизанкой или если бы она отдавалась за деньги. По крайней мере, я мог бы поверить, что она меня любит, потому что она моя любовница и я не плачу ей».