Текст книги "Лапочччка, или Занятная история с неожиданным концом"

Глава третья
С новой строки…

Валечка не могла осознать того, что произошло. Эта смерть никак не увязывалась с тем ощущением счастья и душевного равновесия, в котором она находилась. Счетчик сбросил все цифры и показывал снова нули. Успехи, первые удачи, совместно сделанные открытия и истины – все это теперь относилось к разделу воспоминаний.

Она давно не видела Яшку и ничего не слышала о нем, но жила в постоянной уверенности в том, что он обязательно поможет, если это ей понадобится. В помощи она не нуждалась уже долго. Жизнь перестала быть аморфной и приобрела четкие очертания и организованную структуру. И это все произошло благодаря ему. Да, он появился и раскрасил ее черно-белые будни в яркие цвета. Не верилось, что этот человек исчез навсегда…

Как ни странно, Валечке не хотелось ни плакать, ни скорбеть. Печаль была какой-то светлой, как бы пошло это ни звучало… У нее даже складывалось такое ощущение, как будто бы Яшка отпускает ее, желая освободить ее сердце и ум от мыслей о нем. «Побереги себя для кого-нибудь более достойного», – сказал он тогда. Неужели этот «достойный» был найден? Валечка была уверена в этом.

Кирилл все чаще приезжал на Приморскую. На ноябрьские праздники Галька отправилась к тетке, и Кирилл впервые остался на ночь. Это была их первая ночь. За ними последовали и другие. Галька не возражала против регулярных ночевок Кирилла. Ему ставили раскладушку на кухне. Когда Галька погружалась в сон, Валечка выходила из комнаты и шла к нему. Они засыпали, обнявшись, прямо на полу. Валентина ощущала себя абсолютно счастливой, чувствуя на себе его сильные руки. Утром Кирилл готовил всем невероятно вкусную яичницу с обжаренным ржаным хлебом, докторской колбасой и солеными огурчиками. Потом все вместе бежали на метро.

Новый 1990 год встречали тоже на Приморской. Кирилл принес синтезатор, целую коробку всяких деликатесов и мастерски приготовил гуся с яблоками. Девчонки в очередной раз удивились талантам Кирилла. Галька немного завидовала своей подружке, но будучи покладистым и трезвомыслящим человеком, не видела смысла ни в злобствовании, ни в открытой зависти. Со временем она хорошо поняла, что у «красавчиков», вроде Кирилла, она вряд ли будет иметь какой-либо успех – такие, как он, предпочитают более эфирные создания, а поэтому она не тратила энергию на бессмысленные переживания. «У каждого овоща – свой огород», – всегда говорила она. И, руководствуясь этим девизом, была уверена, что обязательно найдет себе достойную половинку.

На празднование Нового года пришло еще несколько студентов из разных вузов – все они были из Галькиных знакомых. Она была на редкость контактным человеком. Кто-то принес воск и свинец и какой-то самиздатовский сборник символов – погадать на счастье в Новом году. Гости с любопытством следили за причудливыми восковыми фигурами и с нетерпением искали объяснения в книге. Когда очередь доходила до Гальки, у нее все время получались какие-то виноградные гроздья да кольца с голубками. Виноград был символом любви и брака, кольца обещали удачу и начало новых отношений. Подвыпившая молодежь хохотала: «Ну Галька дает! Когда под венец? А кто счастливчик-то?» Кирилл и Валечка держали ложечку с горячим воском вместе, но вопреки ожиданиям всех окружающих, фигуры, образовывающиеся в воде, получались менее романтическими – то обезьяна, то топор, то вообще штаны. По сборнику символов обезьяна означала ложного друга, топор – опасность, а штаны – развилку дорог. Валечка ужасно расстроилась.

– Ну что ты, лапоч-ч-чка. – Кирилл растянул шипящую согласную, смешно сложив губы в трубочку, словно разговаривая с маленьким ребенком. Погладив Валентину по щеке, он продолжил: – Это же все глупости. Если верить во всю эту дребедень, никаких нервов не хватит. И потом, чем тебе не нравится обезьяна? Очень славное животное. Умное, Дарвиным воспетое… Ну и вообще, у нас в России испокон веков гадают в Крещение, а не в Новый год. Так что настоящим объявляю гадание сие недействительным. Пойдем, выпьем и закусим, пока народ все не съел. Погадаем вдвоем в Крещение. Лады?

– Лады.

Однако погадать в Крещение молодым не удалось. Кирилл уехал с родителями в Москву на похороны какого-то родственника.

*****

В личной жизни Гальки действительно произошли изменения. В квартире на Приморской стал часто появляться некий Борис. Он заканчивал «Холодильник» и работал у своего старшего брата – афганского ветерана, открывшего частное предприятие по установке и ремонту кондиционеров.

Галька и Борис быстро нашли общий язык – оба они были из деревенских. Городские девчонки не нравились Борису, он считал их надменными и избалованными истеричками. Да и обнять их не за что – кости одни. Надо сказать, что и ленинградки отвечали ему взаимной антипатией. Галька же очень подходила ему как женщина – статная, высокая, вся налитая жизнью, как спелый плод или пышный пирог. Ни дать ни взять – героиня некрасовских строчек. Однако, прежде всего, Борис видел в своей избраннице родственную душу.

В Борисе Валечке очень запомнились две вещи – впечатляющий рост и огромные, почти квадратные мозолистые ладони. «Настоящий сибирский медведь», – подумала она, впервые увидев Галькиного ухажера. Борис не отличался разговорчивостью, обычно он угрюмо молчал, а если уж и говорил, то только о том, как функционируют холодильные агрегаты. Начиная беседу на эту тему, он уже не мог остановиться, вдавался в детали, рассказывая о сотовых конструкциях, применяемых в кондиционерах и рефрижераторных установках. От Бориса девушки, сами того не желая, узнали, что специальные соты необходимы для обеспечения ламинарного потока холодного воздуха. Эти элементы экспортируют, в основном, из-за рубежа. Борис был даже в командировке на одном из заводов США, видел цеха экструзии поликарбоната, специальные пилы, приводящие сотовые бруски в нужные формы. Интересно было бы получить лицензию на импорт таких композитных элементов. Можно было бы тогда снабжать все предприятия страны.

Сначала Галина и Валечка вежливо имитировали интерес к излагаемому Борисом. По прошествии же нескольких вечеров, проведенных за прослушиванием лекций о технологических процессах в холодильной промышленности, Галька начала обрывать монологи Бориса в самом их начале. Тот смущенно улыбался и замолкал. В принципе, он и сам рад был помолчать – к вечеру он сильно уставал.

В фирме брата он работал за всех: и за грузчика, и за монтера, и за менеджера по продажам. Сибирское здоровье, выносливость и железная воля позволяли ему утром сидеть на лекциях, днем таскать ящики с оборудованием и торчать на объектах, а по вечерам составлять коммерческие предложения для клиентов и готовиться к семинарам в институте. Несмотря на внешность мужлана, Галькин «жених» был очень неглуп. Однажды девчонки были просто ошарашены, обнаружив, что Борис отлично владеет техническим английским. Как-то Галька посетовала на дурацкие задания, которые они должны выполнять, чтобы получить зачет по техническим переводам. Борис попросил Гальку показать ей текст и неожиданно для всех перевел трудную статью, состоящую из двух страниц, фактически с листа, посмотрев в словаре только два термина. Единственное, что было ужасно, – это Борькино произношение.

В один из вечеров Борис остался ночевать. По традиции Галька положила его на раскладушке на кухне. Через некоторое время она тоже вышла из комнаты.

Борис быстро взял «быка за рога», уже через полгода знакомства сделав Гальке предложение. Борису было уже за тридцать, и все в его жизни шло поступательно: армия, техникум, институт, первые успехи в делах, строительство кооператива. Следующим шагом должна быть женитьба и создание семьи. Галька, как никто иной, подходила для этой роли. Она охотно приняла это предложение.

В отношениях Гальки и Бориса было что-то архаичное. Они нашли друг друга, как находили друг друга в прошлых веках крестьяне и мастеровые люди. Все было тщательно взвешено и рассужено. Работоспособность будущих супругов обещала успех в совместных делах, пышущие силой тела гарантировали многочисленное и здоровое потомство. Получилось даже так, что в этой истории, откуда ни возьмись, появилось что-то вроде приданого.

Галькина тетя была в полном восторге от Бориса. Воспитанный в большой крестьянской семье, он испытывал почти благоговейное уважение к пожилым людям. Когда приехавшая на специально устроенные для нее «смотрины» тетя Оля вошла в комнату, Борис почтительно встал, чуть склонил голову и осторожно приобнял будущую родственницу. Он назвал ее «мама Оля», чем растрогал тетушку до слез. Аккуратно взяв ее за локоть, он подвел ее к накрытому Галькой столу. Борис справился о тетушкином здоровье и выслушал ее с каким-то неподдельным интересом. Затем очень подробно представился, рассказав о пройденном уже жизненном пути, о фирме брата, о почти уже готовом семейном гнезде. Тетушкина радость от того, что ее любимая племянница начинает новую веху в своей жизни с таким достойным избранником, не имела границ. Недолго размышляя, тетя Оля удивила всех неожиданным предложением:

– Я вот что, деточки мои, решила. Я тут и так почти не бываю. Так что на кой мне эта площадь жилая в городе? Мое дело – грядки полоть, да по ягоды ходить. Ты Галька, вот что – как в ЗАГС сходите, пропиши своего соколика здесь, чтоб все чин по чину было. А я, наоборот, выпишусь отседого. И будет у вас свое гнездышко. Васечка покойный любил тебя, как дочку и, думаю, помри я раньше, так же поступил бы.

– Ну что вы, мама Оля, – возразил Борис, – я же говорил вам, что кооператив строю. На Правом Берегу. Надеюсь, в конце будущего года заселимся.

– Вот и строй, родненький мой, строй. А как построишь, квартирка эта вам все равно понадобится.

– Зачем?

– Как зачем, родимый? – тараторила она. – Сдавать ее будете. Молодой паре, чай, денежки-то нужны будут. У меня вон дома в Буграх и Любани, куда мне еще и фатера, не в могилу же с собой забирать, а вам, деточки мои, к заработку прибавка.

Борис задумался. Мудрая все-таки женщина Галькина тетя. И щедрая. Он, действительно, здорово потратился. У брата занимал. А новое жилье еще отделать нужно будет. И мебель купить. Да и сейчас жить где-то надо.

Борис почтительно поклонился и глубоким басом ответил Галькиной тетушке.

– Ну спасибо вам, мама Оля. Королевский подарок. Только вот, зачем же вам, мама Оля, в могилу? Вы еще внучат наших нянчить будете.

Услышав про внучат, тетушка разрыдалась в голос. Рыдать она не переставала весь вечер, пришлось напоследок напоить ее валерьянкой. Вечером Борис и Галька отвезли ее в Бугры на «Жигуле» брата.

Свадьбу решили сыграть дома. Банкет в ресторане молодежь сочла слишком накладным для их семейного бюджета. К тому же Борис настоящим праздником считал не регистрацию в ЗАГСе, а венчание. Венчание однозначно стояло в его планах. Родители Бориса, хоть и были партийными колхозниками, соблюдали православные традиции. Священника они тайком от всех приглашали домой. Всех детей крестили конспиративно, чтобы избежать неприятностей. Борис знал некоторые молитвы и старался всегда жить по совести.

На свадьбу были приглашены все соседи по лестничной клетке. Было шумно и весело. Валечка искренне радовалась за сложившуюся судьбу подруги, но к радости этой прибавилась и тревога – после Галькиной свадьбы в квартире должен появиться еще один жилец – Борис. Конечно же, Галька не выгонит ее на улицу, но жить в однокомнатной квартире с новоиспеченной супружеской парой Валентина считала верхом неприличия. Здесь, как говорится, третий – лишний. У людей медовый месяц, а тут Валечка глаза «мозолить» будет. И не только она – существует же еще и Кирилл, то и дело навещающий Валентину. Нет, она не станет докучать молодоженам. Жилищный вопрос необходимо срочно решать.

*****

В квартире на Майорова жили уже другие люди. Прежней бабульки Валечка не увидела – то ли она умерла, то ли съехала куда-то. В один из августовских вечеров Валечка рассказала о своих жилищных проблемах Кириллу, и тот принял истинно мужское решение – его подруга поселится у него.

Глава четвертая
Приговор в стиле Кафки

Дверь, обитая вагонкой, открылась, за ней была другая, металлическая, с тяжелыми ригельными замками. Когда Кирилл отпер и ее, перед глазами Валечки предстал просторный коридор с высокими потолками. Дверь в одну из комнат была открыта.

Мягкий свет бордового абажура отражался в золотистых корешках книг, стоящих на многочисленных полках. На классическом кресле огромных размеров, с обивкой в продольную малиновую полоску, лежал невероятно пушистый и красивый плед. «Наверное, верблюжья шерсть», – подумала Валечка. Ей вдруг нестерпимо захотелось потрогать его, нет, даже закутаться в него с головой… Никогда в жизни еще она не видела такого уюта.

Из дальней комнаты вышел Виктор Евгеньевич, отец Кирилла. В руках он держал какой-то зарубежный журнал.

После ухода на пенсию Виктор Евгеньевич стал угрюмым и раздражительным. Все очень сильно изменилось за последние несколько лет, рухнули прежние устои, появились новые люди… Он, пожилой, страдающий от давления человек, уже не мог найти своего места в этом новом мире. Все цепочки связей, которые он десятилетиями скрупулезно выстраивал, разорвались в одночасье. Впервые его стабильная позиция сильно пошатнулась после одной неприглядной истории с Кириллом, когда того взяли с поличным при распространении наркотических препаратов. Судимости удалось избежать, но карьера Виктора Евгеньевича пострадала сильно. А после смерти его армейского друга, занимавшего очень высокий пост в городской администрации, дела его пошли совсем плохо… Сначала его выкинули из списков продовольственного спецобслуживания, затем лишили права закупаться по зарубежным каталогам, дачу на заливе отобрали тоже. От его прежней «роскоши» остались только просторная и хорошо обустроенная квартира на набережной Фонтанки и старенький «Фольксваген», купленный в начале восьмидесятых.

Дачи Виктору Евгеньевичу не хватало особенно. Все отпуска, кроме турпоездок по соцстранам, он проводил только там. Он так любил этот просторный дом с большим участком, уютную террасу, окруженную кустами сирени. Там он мог сидеть часами. Утонув в удобном кресле, он то и дело припадал к чашке кофе, опираясь на столик, заставленный снедью. Продукты доставлялись из магазина «Центральный» домработницей, положенной ему по рангу. На этой террасе он листал научные журналы или взятые из своей библиотеки книги. Это были моменты какого-то очень чувственного счастья, дававшие ему сил на весь рабочий год.

Когда у него были неприятности на службе, он закрывал глаза, чтобы снять стресс, и вспоминал запах размокших от дождя досок, смешанный с ароматом гроздей сирени, шелест листьев, шуршание страниц книги, которую треплет ветер. Виктор Евгеньевич мог прочувствовать все эти мелочи и детали каждой порой, каждой клеткой своего тела. И от этого становилось особенно хорошо. В такие минуты он говорил себе: «Когда-нибудь вся эта канитель закончится, и я поеду в Репино». Теперь он не мог больше так думать, ибо все это особое великолепие звуков, запахов, красок и оттенков исчезло из его жизни.

Осознание этого факта было особенно острым в хорошую погоду или летом. Ибо хорошая погода ассоциировалась только с одним – дачей. С поездками в Репино. С ароматом хвойных деревьев. С прогулками по песчаным пляжам. Как успокаивающе действовала на Виктора Евгеньевича ровная водная гладь! Как любил он просто стоять у воды и всматриваться в горизонт! В ясную погоду вдали можно было увидеть Кронштадт. А в пасмурную можно было насладиться природной стихией. Порывистым ветром. Движением волн. Диковинными узорами темных облаков на небе. Мрачными и прекрасными одновременно. Как картины Каспара Давида Фридриха или Карла Фридриха Шинкеля. Именно здесь он мог осознанно и остро прочувствовать силу первооснов мира – будь то воздух, вода, огонь или земля. И зарядиться от них энергией. Вода успокаивает, воздух освежает, огонь греет, а земля плодоносит. Как великолепны были походы в лес! Елена Альбертовна обожала собирать чернику и готовить из нее божественное варенье. Он помнит это как сейчас. Вот корзины с ароматными ягодами и грибами стоят на дощатом полу. Вот домработница нанизывает лисички на толстые нитки. Часть грибов солили в банках. Часть употребляли в жареном виде. Под водочку. В хорошей компании. Сбор грибов и ягод приносил Корольковым не доход, а только несказанную радость. Поход в лес, восхищение щедростью северной природы – все это Виктор Евгеньевич имел счастье прочувствовать в летнее время. И ранней осенью. В Репино. Репино. Как же там было хорошо! Какие на заливе были закаты! А какие банкеты и вечера в Доме творчества кинематографистов, куда он был вхож! Какие беседы он вел с ведущими артистами Ленфильма! Многих он даже приглашал к себе на дачу. Ах, какие люди играли на его стареньком рояле, листали его книги! Они жарили с ним шашлыки, пили красное вино, обсуждали новые фильмы и дышали этим волшебным воздухом. Там. На даче. Его любимой дачи больше нет. И виной тому отчасти был собственный сын.

Виктора Евгеньевича сильно тяготило отстранение его от ряда привилегий. Ну, а в настоящее бешенство его приводило полное отсутствие каких-либо перспектив. Привыкший вершить чужие судьбы, помогать или «пускать по миру», он никак не мог смириться с ролью пенсионера, сидящего дома… Кто-то из мудрецов сказал: «Не так страшно потерять зрение, как потерять зрение и не смириться с этим». Виктор Евгеньевич не мог до конца осознать произошедшее и принять этот удар судьбы. Сидение дома изматывало его, наводило на грустные мысли, очень часто отец Кирилла предавался рефлексии, сетовал на разгильдяйство сына, которому уже через несколько лет стукнет тридцать, а он даже не приобрел еще институтской «корки». Дети его бывших коллег уже как-то устроились или дали себя устроить в свое время, Кирилл же до сих пор находился «в подвешенном состоянии», как выражался Виктор Евгеньевич… Истории о романе сына с девушкой из Медвежьегорска, дошедшие до него от знакомых, стали последней каплей, переполнившей чашу родительского гнева. Отец Кирилла предвзято относился к приезжим представительницам прекрасного пола. Может быть потому, что сам был коренным петербуржцем, знавшим историю своего рода аж с восемнадцатого века и веривший в свою особенность и избранность. А, скорее всего, из-за того, что именно бывшая подруга его сына – целевая студентка из Белоруссии подбила Кирилла тогда на криминальную авантюру с такими тяжелыми последствиями для всей семьи.

И вот этот сын стоял на пороге дома с новой проблемой.

Виктор Евгеньевич оглядел Кирилла и Валечку с ног до головы и каким-то зловещим тоном позвал возившуюся на кухне жену:

– А-а-а… Елен, поди-ка сюда, филиус наш пожаловал… Да и не один… со спутницей. Ну что ж, мы наслышаны уже. Мир, как говорится, тесен.

– Знакомься, папа – это Валентина. Она будет жить у нас…

Виктор Евгеньевич перебил сына:

– Это, ну очень неоригинально… Сюжет, избитый до невозможности. Сын «большой шишки» приводит в дом «простую приезжую фабричную девчоночку». Только разница-то вот в чем… «Большой шишкой» я быть давно уже перестал. Раньше-то может быть, я и потянул бы вас всех, а теперь силенок нет уже…

– Валя – не из фабричных… Она студентка нашего института, – ответил Кирилл.

– Ну что ж, похвально… Тяга к знаниям – вещь хорошая… Пробивная, стало быть…

Виктор Евгеньевич пристально посмотрел на Валечку поверх очков. Взгляд его был очень тяжелый, а точнее сказать лютый… Этим взглядом он смерил непрошеную гостью с ног до головы и, сощурив глаза, обратился к сыну:

– Тебе что, ленинградских девочек не хватает? Зачем ты, болван, опять с периферийной-то связался? Мало ты нам головной боли в семью принес? Не угомониться тебе никак?

«Странно, не прав был, видимо, Яшка, говоря, что ревность родителей особенно остро проявляется у женщин», – подумала Валечка.

– Папа, я не понимаю твой странный тон. Непривычно слышать такие упреки от собственных родителей, – обиженным тоном произнес Кирилл. – Знаешь, пап, у Кафки есть рассказ «Приговор». Отец запретил сыну жить. А я хочу жить! У меня есть на это право, право на высокие цели и личную жизнь – одну из самых нормальных человеческих потребностей…

– Смотри-ка, Елена, он у нас Кафку читает. Филолог хренов… Да, несомненно, ты мог бы филологом стать. Если бы не вылетел с четвертого курса… А сколько денег было на репетиторов потрачено, сколько усилий, чтобы ты туда поступил!!! Кафка, мать твою… А травкой и другой всякой дрянью кто в университете приторговывал? Фарцевал кто? Кафка, может быть? Да если бы не мы, ты бы сейчас далеко не немецкоязычных экзистенциалистов читал – их нет в тюремной библиотеке!

Виктор Евгеньевич, будучи начитанным и риторически подкованным человеком, был превосходным оратором. В дискуссиях и полемиках с оппонентами он всегда бил в самую точку, а если приходилось устраивать «нагоняй» подчиненным, он умело вворачивал в свои монологи современные словечки и перченые ругательства… Так же он поступил сегодня и с сыном.

Франц Кафка был любимым писателем Кирилла. Его восхищала и одновременно ужасала та беспощадная безысходность, в которой находились герои произведений Кафки. Как это, наверное, ужасно, проснувшись, обнаружить, что ты или кто-то из твоих домочадцев вдруг превратился в гигантское насекомое или что-либо еще. Как это ужасно, когда тебя наказывают за пустяк. Как это ужасно, идти топиться, потому что тебе велели…

Упомянув Кафку, Кирилл рассчитывал растрогать отца, ну и, конечно же, хотел дать возможность Валечке в очередной раз восхититься его эрудицией и знанием шедевров мирового литературного наследия…

Кирилла очень задело то, что отец так цинично и жестоко повернул его «козырь» против него… Неожиданно было и то, что в присутствии Валечки была упомянута история про события, произошедшие во время учебы в ЛГУ…

Он посмотрел на мать, ища поддержки в ее взгляде. Елена Альбертовна стояла, прислонившись к шкафу. Уголки ее губ были опущены, а брови сложены «домиком» – это выражение лица Кирилл называл «маской скорби». Он никогда не верил этой гримасе – слишком уж часто «надевала» Елена Альбертовна эту маску: и из-за пустяков, и при серьезных проблемах. Лицо это Кирилл видел и маленьким мальчишкой, когда он ломал что-нибудь в доме, и подростком, когда мать узнавала, что он прогуливает музыкальную школу, и молодым человеком, когда его выпустили тогда из КПЗ. Трудно было определить, когда мать переживала по-настоящему, а когда устраивала шоу, преследуя педагогические цели.

Кирилл понял, что однозначно проигрывает в этом «поединке». Единственный выход, который он видел в этой ситуации, был открытый конфликт с последующим «отступлением».

– Ну, спасибо вам с поклоном, что отмазали, что же мне теперь на коленях ползать и аскезе предаваться? У меня есть право жить так, как я хочу и с кем хочу. В «Политех» я, между прочим, сам поступил, без репетиторов ваших!

– С чем тебя и поздравляю! Нашел чем гордиться… Вечный студент! Ты еще куда-нибудь поступи… Кого ты можешь удивить тем, что способен сдать вступительные экзамены? Ты закончил слишком хорошую школу, и мы с матерью слишком много с тобой занимались… Что только мы для тебя ни делали, чтобы ты у нас развивался гармонично! Артеки, шмартеки, спецшкола, в ГДР поездки, чтобы у мальчика языковая практика была, чтобы учился хорошо… Все у тебя было, чтобы встать на ноги, только вот одному ты не научился – здравому смыслу, умению жить и отвечать за свои поступки. Ты – умный дурак… Декоративное растение… А ты подумал о том, сколько тебе будет лет, когда ты «Политех» свой закончишь? И потом, где гарантия того, что ты и оттуда не вылетишь?

– Ну, до сих пор я ни в одну историю не вляпался…

– С такой кралей вляпаесся еще, не боись… Ты вспомни-ка лучше про «Хаврошечку» свою чудную из города Лида. Вспомни-вспомни про дрянь эту паршивую… Злую и пошлую… У которой вся родня по тюрьмам сидит. За наркоту да воровство… И которая параллельно еще и с другими зажигала: начиная с африканцев и америкосами заканчивая. К хорошей жизни стремилась мерзавка. За чужой счет. Как она «челночницей» контрабанду всякую толкала. А ты нам рассказывал про то, какая она замечательная. Жертва жизненных условий! Сонечка Мармеладова!

– Ну об этом-то сейчас зачем?

– А затем, что память у тебя, видно, отшибло напрочь. А ты вспомни-вспомни все хорошенько! Вспомни, как она на суде проклятия выкрикивала и на тебя все валила… Жертвой прикидывалась. Как угрозы к нам по почте приходили… Шантаж этот… Сколько горя она принесла нашей семье, сколько тревог! В людях разбираться нужно, Кирюша. А у тебя эта способность напрочь отсутствует…

– Ну почему же ты всех под одну гребенку причесываешь?

– Да потому, что умный человек, когда на молоке обожжется, на воду дует. Я бы, попав однажды в такой переплет, за километр бы лимитные общаги обходил… А ты, видимо, на одни и те же грабли сто раз наступать будешь! – Виктор Евгеньевич обернулся в сторону жены: – Ты посмотри на него, Елена! Другой бы задумался над моими словами, а этот вон стоит, наивно улыбается и еще философию разводит. Забыл прошлое свое героическое?.. Мы же всю жизнь только и делаем, чтобы тебя устраивать куда-нибудь, да отмазывать от чего-нибудь. Так ты в благодарность за все это еще и жиличку к нам в дом привел, чтобы мы и о ней позаботились, кормили ее, когда в городе жратвы нет.

– Папа, это пошло…

– Пошлость, сынок, это – тащить в дом бездомных нищих бродяг и делать их проблемы нашими проблемами.

– Она не бродяжка! – гневно крикнул Кирилл.

Не обращая внимания на слова сына, Виктор Евгеньевич снова обратился к Елене Альбертовне:

– Елена, голубушка, скажи, пожалуйста, на нашей двери висит табличка с надписью «собес»?

Елена Альбертовна горько улыбнулась и отрицательно качнула головой.

– А, может быть, ты, Кирюшенька, такую табличку на двери заметил?

– Прекрати этот фарс, – недовольным тоном произнес Кирилл.

– Это не фарс, сынуля, это – суровая правда жизни. Может, ты и прописать подружку свою у нас хочешь, чтобы мы потом с матерью с голой задницей на улице ночевали?

– Да во всем мире люди живут, не заморачиваясь этой пропиской!

– А ты не «во всем» мире живешь, а у нас в России. Вот доучился бы как человек на филфаке, мог бы по миру разъезжать, по Европам с Америками. Пока Семка был жив, устроили бы в какое-нить торгпредство или посольство. А теперь Сема помер… И если бы не твоя эта история с наркотой, может быть и оставили бы меня еще на пару лет поработать, а когда кругом интриги да сыночек такой боевой, вряд ли долго на руководящем посту задержишься… Выперли меня на пенсию, выперли… Подгадил ты мне здорово тогда, нечего сказать. Так теперь ты еще и последние штаны снять с меня хочешь? Когда же ты башкой своей поймешь, что кончилось твое «мажорство»?!!!.. Ушел твой поезд, детка… Проморгал ты все, что только можно было… Так что пропиской мы будем заморачиваться… И всем, чем заморачиваются простые смертные, тоже заморачиваться будем.

– Гос-с-споди! Да как же вы можете только! Люди вроде бы образованные, а рассуждаете как… скобари! Да есть у нее прописка эта ваша долбанная! Понятно это вам наконец?!!!

– Ну так и прекрасно, что у нее все есть. Вот и живи у нее. Жить он хочет и чувствовать спешит, мать твою… А ты меня спросил, жил ли я в своей жизни? Вся моя жизнь состояла из постановки целей и их достижения, как это и должно быть у настоящего мужчины.

– Валентина, давай сюда чемодан, мы сегодня у Сергея заночуем, а потом видно будет…

Перед тем, как захлопнуть дверь, Кирилл крикнул:

– Желаю удачи в достижении новых жизненных целей!