Текст книги "Всё равно ты"

Ксения Потапцева. Чудо справедливости

– Не пойман – не вор! – шепчет мне Вика, хватает горсть колец с прилавка, пока разговорчивый продавец отвлёкся, и бежит со всех ног.

Я в таком шоке, что несусь следом и ничего не могу поделать.

– Стой! – наконец прихожу в себя. – Ты что наделала?!

– А что? – хохочет Вика, её это забавляет. – Не попались же!

– Не попалАсь, – уточняю, – я считаю, тебе нужно всё вернуть!

– Ага, уже! – она закатила глаза и вздохнула. – у него этих колец четыре коробки, а я взяла маленькую жменю. Вика начинает рассматривать добычу, крутит в руках миниатюрные кольца, надевая на все пальцы разом. Стразы переливаются на солнце. Красивые!

– Хочешь подарю одно? – спрашивает Вика.

– Не хочу! Я куплю.

– Угу, купишь. Твоя мама скажет: зачем тебе эти пылесборники?

Вика сложила добытые сокровища в карман и походкой Джека Воробьёва пошла вдоль Набережной. Джек, это наш одноклассник Женька Воробьёв, однажды выиграл соревнования по плаванию и придумал «походку победителя». Спину назад, грудь колесом и огромными шагами – вперёд, размахивая руками. Правда, Сашка Чернов говорит, что эту походку до него придумал знаменитый ирландский боец. У него ещё фамилия модная, Эгрегор, что ли, но Женька плагиат отрицает.

Я не двигаюсь с места. Не могу понять, что со мной не так. Вика – моя лучшая подруга, но порой она ведёт себя словно мы с разных полюсов. Мы с ней дружим с третьего класса, с того самого дня, когда она пересела ко мне за парту, передвинув Антона Любимова и заявив: «Будем сидеть рядом. Теперь мы всё будем делать вместе, ты не против?» Это Вика уточнила, уже раскладывая ручки и перекинув бомбер Антона на свою бывшую парту.

– Не против, – ответила я, а про себя подумала: «Вот блин!»

Дело в том, что я люблю Любимова! Да, такая вот тавтология. В нашем классе все девчонки за него замуж собрались. Все хотят быть Любимыми, кроме Вики. Она говорит: сахарный он какой-то. Ей больше брутальные нравятся, как Громов.

После того как Вика стащила кольца, прошла неделя. За кражу ничего не было. Викина тактика – «не пойман – не вор», сработала, и она каждый день надевала новое колечко. А я всё время представляла горюющего продавца. Видела, как он домой плетётся, еле ноги переставляя от грусти. А дома семеро козлят по лавкам, детей то есть. И все есть хотят… Жена обязательно с укором смотрит на него и ругается. Нечто такое мне виделось каждый раз, когда Вика сверкала новеньким кольцом.

Во мне что-то изменилось с того дня, перещёлкнуло. Внутри жгло ощущение глубокой несправедливости. Преступление вроде бы есть, а раскаяния нет. Вика ходила довольная и, кажется, гордилась собой. Рассказывать о ней я не стала, подруга всё-таки.

Может, и нет никакой справедливости, кары небесной или совести?

На днях меня назначили президентом класса! Голос Любимова был решающим, он так и сказал: «Аньку в президенты! Кто не проголосует, будет иметь дело со мной». Я аж заново влюбилась в него в тот момент. Первое задание на новом посту – поздравить ветеранов с Днём Победы. Всем классом решили купить открытки, сдали мне деньги и отправили на почту. Открыток тьма: прямоугольные с гвоздиками, квадратные с салютом и даже овальные с голубем мира. Продавец, узнав, что это для ветеранов, отдал мне тридцать штук бесплатно. Поблагодарив, я забрала открытки и ушла.

Держу в руках две тысячи рублей и открытки.

– Денег могло и не остаться…

– Но остались…

– Так и поручение я выполнила! Можно же сказать, что я свои открытки классу за две тысячи продала…

– Можно. Наверное…

– И вообще, не пойман – не вор! – раздался в ушах голос Вики.

Так я забрала классные деньги себе. В первый день правления. А ведь даже инаугурации ещё не было. Деньги мне были не нужны, мама всегда давала на карманные расходы. Но в тот момент мне показалось, что правило Вики работает. В класс я не вернулась, а почему-то пошла в сторону дома. Я почти бежала, сжимая в руке маленький кошелёк. Дойдя до дома, я зашла в сад и под клумбой любимых маминых роз закопала деньги.

Потом уселась на землю, перебирая грязными пальцами, с землёй под ногтями, пустой кошелёк.

– Не пойман – не вор, – убеждала я кого-то.

– Вор. Только непойманный, – отозвался этот кто-то внутри.

Меня словно кипятком ошпарили! Я вдруг поняла: неважно, застукали тебя или нет, но в масштабах Вселенной событие произошло, а значит, будут последствия. Можно обмануть продавца, одноклассников, себя, но не жизнь.

Я разрыла спрятанные деньги и поспешила в класс. Точно зная, что справедливость… живёт внутри меня! В душе у меня, что ли… В общем, я ощущала её, эту справедливость, всем телом чувствовала.

В классе я рассказала, что открытки отдали бесплатно. Собиралась раздать деньги, но кто-то посоветовал пустить их на доброе дело. Вдруг я вспомнила о торговце кольцами, у которого на днях украли товар, и предложила отдать деньги ему. Вика в этот момент покрутила пальцем у виска. А одноклассники идею оценили, и мы отправились на Набережную.

Когда мы подошли к палатке продавца, он упаковывал в бумагу статуэтку Фемиды, богини справедливости. Рядом с покупательницей крутился мальчик с самокатом, и торговец отсыпал ему приличную горсть карамели. Я сделала вид, что рассматриваю товар, а сама незаметно подложила деньги в корзину с кольцами и отошла к одноклассникам, которые кучковались рядом.

Продавец обнаружил находку через несколько минут – на лице его читалось удивление. Принялся расспрашивать прохожих, кто деньги забыл, – даже пробежался вдоль Набережной, размахивая купюрами, как сумасшедший. А дальше я смотреть уже не стала – побежала домой.

Спустя два дня мы с мамой гуляли по Набережной. Проходя мимо того ларька, я ускорила шаг, но мама, поравнявшись с ним, остановилась.

– Помнишь то кольцо с красными вишнями, давай тебе купим? – она потянула меня к лавке.

Пока я примеряла глянцевое колечко, продавец разговорился с мамой. С ней вообще часто люди на улице заговаривают.

– …И вот представляете, на прошлой неделе меня обокрали, такие дела, да…

– Какой ужас, – сказала мама, – сочувствую.

– Спасибо, – продавец расцвёл. Ему явно хотелось рассказать эту историю маме до конца. Видимо, уже не ей первой. – А самое интересное, знаете, что?

– Не знаю, – мама тоже ему улыбнулась.

– Буквально позавчера на прилавке появились две тысячи! Буквально из ниоткуда! Просто чудо какое-то, – сказал он и посмотрел зачем-то на небо. – А ещё говорят, справедливости на свете нет.

Мама рассмеялась – она у меня здорово смеётся. А мне захотелось ему что-нибудь сказать, этому продавцу, но я промолчала.

На душе у меня теперь было хорошо, очень.

Юлия Минина. И тогда я решила побриться налысо

И тогда я решила побриться налысо. Раз меня никто не замечает. С самого рождения, можно сказать. Я ведь даже не Яна сама по себе Яна, а Аня наоборот. Аня – это моя мама. Родители решили, что это классная идея – назвать меня как маму, только наоборот. Ну и получили. Теперь я всё, по их словам, делаю наоборот. Назло то есть. Дома, конечно, в школе-то я тихая, как тень отца Гамлета. Мы недавно по зарубежке его проходили, Гамлета этого. Он всё слонялся без дела и думал, быть ему или не быть. У меня примерно такие же мысли. Быть в моём случае – значит заявить о себе. А не быть – продолжать жалкое существование.

Насколько оно жалкое, я вчера поняла. На литературе. Нам на дом задавали выучить отрывок из «Онегина», а там объём ого-го. За вечер не осилишь. Людоедовна, наша литераторша, уже открыла журнал и, прищурившись, высматривала жертву. Мы за этот маньячный прищур и прозвали её Людоедовна. И ещё потому что Элла. Эллочка-людоедочка. Элла Людовиковна.

Между прочим, я меньше других боялась в тот момент. Потому что фамилия у меня тоже на «Я». Яна Яковлева. В журнале я в самом конце стою, и спрашивают меня редко – очередь не доходит. Последняя буква в алфавите. Это я.

– А давайте творчески поступим! – подпрыгнула на стуле Людоедовна. – Попробуем сами сочинить письма! Мальчики – от имени Онегина, девочки – от Татьяны. Только современным языком. Так, как вы друг с другом разговариваете.

Все стали переглядываться, в глазах читалось: «Вы точно готовы это услышать?» Но задание интересное, факт. Людоедовна вечно что-то выдумывает. Например, когда мы изучали «Героя нашего времени», сказала для Печорина создать страницу в «Вконтакте». И заполнить профиль. Все понаставили статусов «всё сложно» и «в активном поиске», исписали стену загадочными цитатами из романа, а я наделала смешных мемов, которые никто не заметил.

– А может, по парам разделимся? Чтобы в одном стиле получилось? – это Кулачкова, главная наша активистка. И знает же, подлиза, что Людоедовна обожает работу в парах. Считает её эффективной и развивающей коммуникативные навыки.

– Хорошая идея, Кулачкова! С тебя и начнём.

Все стали выкрикивать, с кем хотят быть. Волнительный момент, прям как на дискотеке, когда включают медляк. Наконец даже самые отсталые нашли друг друга. Без пары остались только Миша Букин и я. Обидно, конечно, но ожидаемо. Я уже приготовилась к сотворчеству, а Мишка вдруг выдаёт:

– Мне пары не досталось!

Жду, что сейчас кто-то выкрикнет:

– Вон же Яковлева свободна!

Молчание.

Ну, думаю, сейчас Людоедовна, любимый учитель, про меня вспомнит:

– Яна с радостью составит тебе пару!

А она:

– Никого нет? Тогда, Михаил, сам.

Вот так. Я – пустое место. Бледная моль. Последняя буква.

Можно, конечно, покрасить волосы. В розовый или голубой, но кого сейчас этим удивишь? У нас полшколы цветных, включая мальчиков. А лысых девочек – ни одной.

* * *

В прихожей пахнет гречкой. Значит, мама успела перед работой приготовить ужин. Интересно, как она воспримет? А папа? Лучше не думать. А то решимость тает, как кусок масла на сковороде.

В ютубе по запросу «как побриться налысо» – одни плешивые дедульки, которым нечего терять. Стильные девы, вы где? Кстати, лысый череп выгодно подчёркивает глаза, они сразу огромными становятся. Так я себя подбадриваю. Потом сворачиваю мохнатый коврик и с ногами забираюсь в ванну. Хорошо я придумала. Не придётся ползать по полу и собирать волосы. М-да, волосы. Они у меня до лопаток. Мотаю головой туда-сюда. Щекочут лицо. Жалко? Неа.

– Вж-у-у-у-х!

Над левым ухом пролегла дорожка. Ух, какой у меня сразу дерзкий вид. Как у рокерши! Я смеюсь. Слегка истерично. И снова те же движения, будто расчёсываюсь: вжух, вжух, вжух. Папина машинка бреет идеально. Русые пряди лезут в уши, нос, липнут к ногам, колются. Полная ванна моих волос.

Первое, что я чувствую, – ветер. Он дует на голову и больше никуда. Не знаю, откуда он взялся, в квартире даже форточки закрыты. Может, изнутри? Может, он уже не помещается в моей голове? Маме бы такая версия зашла.

* * *

Двойной поворот ключей в замке, стук каблуков, шуршание пакетов. Мама? Я поздно соображаю: «Надо было полотенце повязать. Хоть как-то смягчить удар». Поздно в квадрате, потому что на пороге оба родителя. Падает пакет, по полу катятся апельсины. Провожаю их взглядом. Есть между нами что-то общее…

– Что с тобой, дочь? – это мама.

– Где волосы? – папа.

– Покинули чат! – это я.

В целом, всё обошлось. Покричали – в основном мама. Поплакали – в основном я. И даже посмеялись – это, конечно, папа. Мама взяла с меня клятвенное «больше никогда» и, прихватив из аптечки пустырник, ушла в спальню зализывать раны.

А утром я, человек-яйцо и красная тряпка для прохожих, отправилась в школу. Думала не дойду. Уеду в Голливуд. Играть дочку какого-нибудь гангстера, которая в конце фильма вступается за папу и мочит негодяев из «томсона».

Пялились все. В основном с испугом. Одна Кулачкова смотрела жалостливо, а потом спросила:

– Яна, ты больна?

Я только хмыкнула в ответ. Решила, что официально отвечу на уроке литературы. Там, откуда всё пошло.

– Яковлева, что это?! – завопила Людоедовна с порога.

– Я рада, что вы меня заметили, Элла Людовиковна! – исполнилась я достоинством. – Наконец-то.

Она рот открыла и смотрит выжидательно. А я дальше речь не подготовила, и меня прорвало. Я вывалила всё. И про Мишку с Онегиным, и про Гамлета, и про то, что никто меня не в упор не видел до этого дня.

Самое интересное, на следующий день Кулачкова пришла лысая. Оказывается, ей тоже внимания не хватало. И поэтому она вела себя как выскочка. Никогда бы не подумала. А ещё через день в школе провели собрание для всех классов. Где выступали директриса и завучи. Они все очень просили воздержаться от бритья головы.

– В управлении образования нас за это по головке не погладят, – директриса смутилась и добавила:

– И вообще – скоро зима, а зимой без волос холодно.

Это правда.

Я быстрее мёрзну и по-прежнему чувствую ветер и внутри, и снаружи. Кулачкова тоже. Нас теперь называют Эм энд Эмс. А мы отвечаем: «В любом месте веселее вместе!» И хохочем, сверкая лысинами.

Наталья Корсакова. Счастье

Фамилия у меня Морковкина, и я рыжая. Причём такая ярко-оранжевая, в тугую кудряшку. И ещё конопатая. И глаза серые в коричневую крапинку.

Вот не угадаете, какое мне дали прозвище. Спорим? Думаете: Морковка, Рыжая, Лиса. А вот и нет. Все зовут меня Счастьем. Даже учителя.

Почему? Я бы и сама хотела знать.

Но старшеклассники перед экзаменами всегда забегают: «Счастье, дай пять!» А мне не жалко, всегда хлопнусь ладонью.

Олеся, подружка моя, смеётся: «Ты солнышко, вот к тебе все и бегут. Погреться». Ну какое из меня солнце? Так, светлячок. И то его видно из-за того, что кругом темно.

Сегодня Марь Иванна, наша классная, отозвала меня в сторонку и говорит:

– Настенька, хочу попросить тебя. Ты бы не могла сегодня со мной сходить в больницу?

– Ой, – говорю, – вы заболели?

– Нет-нет. У моей дочери завтра операция. Вот я и хотела… – она замялась. – Чтобы поддержать. Ты же у нас Счастье.

– Марь Иванна, но я же Морковкина.

– Пожалуйста, – и глаза у неё стали такие грустные-грустные, – побудь, пожалуйста, Счастьем.

Как тут отказать?

Пришли мы в больницу, зашли в палату. А дочь Марии Ивановны такая строгая, смотрит на нас и хмурится. Руки глубоко в карманы засунула. А пояс на халате так туго затянут, что и смотреть страшно, вдруг переломится.

– Мама, зачем ты чужого ребёнка сюда привела?

Марь Иванна разволновалась.

– Людочка, это Настя. Помнишь, я тебе про неё рассказывала? Это её Счастьем зовут.

Дочь ещё сильнее нахмурилась.

– Не ожидала от тебя таких суеверий, мама. Немедленно уведи ребёнка.

– Между прочим, – говорю я, – ребёнок сам пришёл, сам и уйдёт. Ему посторонняя помощь не нужна.

Людочка на меня посмотрела и даже удивилась, словно не ожидала, что я говорить умею. Вздёрнула тонкую бровь и на меня уставилась:

– А ты ещё и хамишь.

– Ну, так счастье разным бывает, – я дёрнула кудряшку. Всегда так делаю, когда волнуюсь. – Счастье – это же не только радость. Бывает и грусть, и боль.

– И смерть? – щурится Людочка, отчего её лицо становится злым.

– Ну зачем ты так? – оседает на стул Марь Иванна.

– И смерть, – киваю я.

– Вот уж поддержала, так поддержала, – усмехнулась Людочка.

– А я не поддерживать пришла. Просто принесла счастье. И всё. Теперь оно у вас. И делайте с ним что хотите.

– Что-то у меня ничего не прибавилось.

– А счастье нематериальное. Его на хлеб не намажешь.

– Счастье, говоришь? – Людочка опять сощурилась. – Его не существует. Это просто гормональная реакция организма на раздражители.

– Правильно, – киваю я. – А как ещё материя может почувствовать нематериальное? Вот через эти самые реакции.

– И на всё у тебя ответ есть.

– Ага. Я читаю много.

– Рада за тебя, – Людочка поджала губы. – А теперь, раз я твой нематериальный посыл получила, можешь идти.

– Да легко. Только, – делаю глубокий вдох и сжимаю руку в кулак, – я счастье обратно заберу. Оно вам не нужно.

– Вот как? – Людочка замирает, прислушиваясь к себе. – Это неправильно. Раз дала, пусть будет.

– Зачем оно вам?

– У счастливых людей процент выживаемости после операции выше, – тихо говорит Людочка, и глаза у неё вдруг наполняются влагой. – Не забирай, пожалуйста.

– Тогда счастье перезалить нужно, – я делаю строгое лицо. – Дай пять. В смысле, дайте пять.

Людочка протягивает мне вялую ладонь. Мои пальцы тычутся в неё, как в вату.

– Да не так, – хохочу я. – Чтобы звенело.

И для примера хлопаю в ладоши. Соседи по палате вздрагивают, оглядываются. Людочка пробует снова. Наши ладони соприкасаются с бодрым хлопком.

– Уровень счастья сто процентов! – заявляю я. – Как самочувствие?

Глаза у Людочки сияют.

– Лучше.

– А можно и мне тоже? – спрашивает соседка слева.

– Да без проблем, – и мы хлопаемся ладонями.

– И мне, и мне, – раздаётся за спиной.

– Всем счастья! – хлопаюсь ещё с двумя женщинами. – Теперь у вас полная палата счастья.

Марь Иванна с улыбкой смотрит на меня:

– Спасибо тебе, Настенька.

– Да за что? – удивляюсь я. – Это всё гормоны.

Теперь уже все улыбаются. И даже Людочка.

– Счастье, а ты придёшь завтра? – спрашивает она и немного краснеет.

И румянец ей удивительно идёт.

– Приглашаете?

– Да!

– Тогда приду.

– Я так волнуюсь, – Людочка стискивает тонкие пальцы. – Так волнуюсь. Нет, не так. Я боюсь операции.

– Это было раньше. А сейчас всё по-другому, – я накручиваю кудряшку на палец. – У души ведь только одна полочка. Туда можно положить что-то одно: радость, или надежду, или печаль, или вдохновение. А теперь на полочке вашей души лежит счастье. Большое-пребольшое. Для страха просто нет места.

– А ты откуда знаешь? – Людочка так серьёзно смотрит на меня, будто от ответа зависит её жизнь.

– Оттуда, – делаю многозначительное лицо я. – Ножницы есть?

– Да, – Людочка протягивает мне крохотные маникюрные.

Я лихим движением отчикиваю прядь волос. Все испуганно ахают.

– Ничего страшного, – трясу я кудряшками. – У меня их целая куча.

И протягиваю медную прядку Людочке.

– Это мне? – Она прижимает руки к груди, не решаясь взять.

– Счастье. Материальное, – важно говорю я. – Можно пощупать.

Людочка вытаскивает записную книжку, быстро пролистывает её, находит чистые листы и укладывает прядь туда. Тихо-тихо касается её пальцем. Что-то происходит с её губами, они немного дрожат и как-то пугливо тянутся уголками вверх.

– Счастье, – едва слышно выдыхает она.

– Оно самое, – подтверждаю я. – Теперь уже заякорилось на полочке. Не сдвинуть.

– Спасибо.

Мой телефон в рюкзаке звякает напоминалкой.

– Ой, – вскакиваю я. – У меня же ещё куча дел. Всё! Побежала!

– Приходи завтра, Счастье! – кричит мне во весь голос Людочка.

– Приду! – ору я на весь коридор.

Анна Старостина. 10К

«Купи хлеб, полей цветы. Доброе утро!)) Целую, мама».

В каком месте оно доброе? И не утро, а почти обед. Хорошо хоть лето…

Жарко, есть неохота. Да и хлеба нет, бутеры не с чем делать. Йогурт – фу…

Зачем разводить цветы, если ты их поливать не успеваешь? Такое было кайфовое место «для подумать» на подоконнике, а теперь там фикус. А мне – фигус…

Теперь с хлебом проблему решить. Хвала создателю велосипеда: едешь, ветерок, можно руль отпустить и чувствовать себя велотавром. «Ветром умылся, пылью оделся», – откуда это? Видимо, сам придумал…

О, Женёк! И, как всегда, с улыбочкой. Чему человек радуется в такую жару?

– Привет. Какие планы на сегодняшнюю жизнь?

– Здоров. Никаких. Буду праздновать каникулы. В заливе, говорят, плотва клюёт. Закинем?

– Да ну, идти лениво. Хотя… Может, ты лодку у бати спросишь?

– Э-э-э-э…

– Лодка? Мальчики, у вас есть лодка? А покатаете? – зефирный голосок заставил обернуться: девчонка прищурилась, словно не просила, а взвешивала – стоит ли с такими балбесами в одну лодку садиться. Рядом ещё одна делала вид, что она «мимопроходила».

– Э-э-э-э…

– Канэшн! Ща Санёк с батей договорится, и прокатим. Да, Сань? – Женька толкнул меня в бок, что означало: давай, действуй, чё ты как шлепок майонезный.

– Ладно, сейчас позвоню, спрошу.

Я честно надеялся, что отец скажет: «Ага, вам баловство, а мне убирать» – и не даст. Но он неожиданно легко согласился:

– Бери, чего дома сидеть. Мотор в гараже. Вы ребята уже крепкие, сами справитесь.

Эх, если бы я знал, чем это закончится… Вот чуяло сердце – не надо с девчонками связываться.

Встретиться договорились через полчаса на мостике. Всех же дома с покупками ждут.

– Жень, ты их хоть знаешь?

– Ты чё, динозавр, это Катька-москвичка! А вторая – подруга её, не помню, как зовут. Лина? Лика? Не, не помню.

– Сам ты динозавр. Я не обязан всех дачников знать. Пойдём, поможешь лодку тащить, она ещё советская, килограммов семьдесят будет. Может, успеем вернуться, пока народу на пляже мало.

Старая отцова посудина купаться не хотела. Женька ржал, что мы неандертальцы и тащим в пещеру тушу мамонта. Да, похоже.

Девочки уже стояли на берегу. Та, которая Москвичка, накрутила на голове какую-то немыслимую причёску (и когда успела?), вторая обмахивалась бейсболкой. Я сделал вид, что мне пофиг, кого я буду катать на своей «крутой яхте». А Женька паясничал: типа как жестока вульгарная крапива к его голым икрам.

И тут случился первый облом. Только мы собрались отчалить, Женьке позвонила бабушка и попросила срочно приехать. Якобы для «трудового подвига». Ага, как же. Подвиг наверняка предстоял «едовой», но с Ниной Васильевной лучше не спорить. Проверено временем и нервами. Женька попытался уговорить нас подождать его на берегу, но я прикинул, что за час-полтора мы обернёмся, выгружу дачниц, и дальше спокойно с ним порыбачим. А если ждать, а потом ещё катать… Да и что с ними делать на берегу?

Итак, трое в лодке, не считая божьей коровки на руке у «подружки». Как хоть её зовут, а то неудобно…

– Лиса, посади мне коровку на плечо, я вот так повернусь, а ты сфоткаешь.

Лиса? Странноватое имя. Как и она.

Старый мотор медленно толкал нас вперёд с драндулетным треском… Я делал вид, что ничего не слышу.

Овальная часть реки перед плотиной больше походила на озеро. Пляж медленно отступал назад, выставив мостик, как указательный палец. Люблю этот момент – отлучение от земли, иллюзия свободы…

А девочки резали пространство на кадры: Катя позировала, Лиса фоткала со всех сторон. Сначала меня это бесило, потом стало забавлять. Катя делала губы «уточкой», поправляла волосы, брызгала водой. В какой-то момент я даже залюбовался. И сам (САМ, Карл!) предложил отвезти их на старую плотину. Там правда классно – маленький зелёный мыс, поросший старыми вётлами, со всех сторон вода. Идеальное место для фотосессии.

На обратном пути мотор поперхнулся, потом чихнул, закашлялся и ушёл в глубокий обморок. Катя как раз сняла майку, чтобы сделать ещё фото в купальнике.

Здравствуй, птица обломинго. Вёсла-то я не взял.

Первой забеспокоилась Лиса, после того как я безуспешно раз двадцать подёргал стартёр.

– Что делать будем? Как теперь возвращаться?

Если бы я знал… Мотор сдох, вёсел нет. Течение летом слабое, толку никакого. Выход один – грести руками.

Девочки принялись помогать. Катя – поджав губы, Лиса – со смехом и глупыми шуточками, типа «тише едешь, ближе утонешь». Причалить здесь и идти пешком не вариант: берег, издалека уютный, вблизи ощетинивался валежником и корягами. Катя начала ныть, что у неё устала спина, сгорели плечи и вообще зачем она поехала. Можно подумать, это я к ней приставал: покатай меня, Катя, на лодке!

Лиса предложила передохнуть, достала из сумочки ореховые батончики: ешь, капитан «Титаника». Сама смеётся, а глаза серьёзные. И синие-синие. Я вспомнил, что так и не позавтракал.

Гребём дальше. Да уж. Облажался по полной.

Катя стонала, что ей жарко и она чувствует, что приближается солнечный удар. Соорудил ей бандану из своей футболки. В голове вдруг зазвучало: «И за борт её бросает в набежавшую волну…»

И тут Лису осенило: сланцы! Ими грести эффективней, чем ладошками! Дело пошло веселее: в четыре руки мы двигались почти как на вёслах. Мостик приближался, а с ним и вершина моего позора: на берегу полно народа, все смотрят на нас, как мы, красные, потные, гребём разноцветными тапками. Я представил, как им там весело, как потом все будут потешаться и подкалывать, и Женька первый. Вон он, уже машет рукой на мостике. А второй… Вот гад! На телефон снимает!

Я поднажал, чтобы скорее уже закончился этот бесславный поход. Но тут Катька подпрыгнула и давай отплясывать и тапкой махать! Тик-токерша малахольная. Чтоб я ещё когда… И тут я вдруг ка-ак понял! Она же не машет, а отмахивается, слепень над ней летает. Вскочил, лодка покачнулась, Катька бултыхнулась, Лиса заорала: «Ты что, она плавать не умеет!» И я за ней – рыбкой. Подхватил, вынырнул, помог за борт уцепиться. Уффф… Речка у нас тихая, но глубокая. Струхнул, если честно. Смотрю на Катьку: футболка моя тю-тю, волосы сосульками, губы трясутся, а глаза как у панды – тушь потекла. Хотел сказать: «Лиса, фоткай», да передумал. Не по-джентльменски это.

Дотолкал «корвет» до берега. Странно, но никто не ржал, хотя было над чем.

Катя вылезла, процедила: «Спасибо, кэп» – и ушла не оборачиваясь. Тоже мне, пипа суринамская.

Зато Лиса протянула руку: «Классное приключение! Будет что вспомнить. Кстати, меня Василиса зовут».

И я неожиданно ляпнул: «Хочешь, завтра ещё прокачу? На вёслах».

Нет, ну не болван?

P.S. Женька видео тут же выложил, к вечеру оно набрало 10К просмотров.