Текст книги "Царство черной обезьяны"

Глава 12

Теперь надо придумать для Катерины подходящую версию происхождения Никиного ранения. Говорить ей, что это сделал Май, не стоило, прощения псу не будет. Домоправительница наша, как и большинство выросших в сельской местности людей, к животным относилась соответственно – как к домашней скотине. И понять, почему мы считаем гиганта членом семьи, искренне не могла. Да, она любила пса, баловала его вкусненьким, скучала, когда он пропал, но, узнай баба Катя, что Май посмел обидеть ее солнышко Никочку, скотину вон из дома! Да, конечно, она не имеет права распоряжаться, она ведь не хозяйка, но мы уважаем ее мнение, и лишние ссоры нам ни к чему.

Я же так не могла. К сожалению или к счастью – не знаю. Мой ребенок – главное в моей жизни, это аксиома, я любого порву в клочья за нее. И травмируй пес дочку всерьез – места в моей жизни для него не осталось бы. Но ведь он, несмотря на непонятный всплеск агрессии и ненависти, сумел сдержать себя!

Ладно, пусть выздоравливает, а потом попытаемся разобраться, что тут к чему. А пока в ближайшей перспективе – возвращение домой и грозная фигура бабы Кати на горизонте.

Я попросила ветврача вывести нас через служебный вход, встречаться с мохеровой дамой не хотелось. А то появится потом статья в какой-нибудь страдающей желтухой газетенке: «Жена Алексея Майорова жестоко избила несчастную старушку!»

Машина наша, к счастью, стояла ближе именно к служебному входу, так что отбытие прошло незамеченным.

А то, что меры предосторожности вовсе не были лишними, я поняла, выруливая со стоянки на проезжую часть. Несмотря на раритетный мохер, бабка оказалась вполне продвинутой. Или же кто-то из очереди, узнав от трындючей коробочки, что в ветеринарной клинике находится семья Алексея Майорова, решил подзаработать на этом. Во всяком случае, у входа в клинику уже маячила парочка папарацци.

Ну что ж, значит, ближайшие день-два я сюда приезжать не буду. Доктор предупрежден, для всех интересующихся мы сегодня забрали свою собаку и больше здесь не появимся. Думаю, терпения папарацци хватит в лучшем случае на день. Да и потом – подумаешь, новость! Так, новостишка.

Пристегнутая к детскому сиденью Ника грустным воробышком нахохлилась у меня за спиной.

– Малыш, – я посмотрела на дочку в зеркало заднего вида, – не расстраивайся ты так, все наладится, вот увидишь! Просто Маю все те месяцы, что он провел у злых людей, было очень плохо. Его били, заставляли драться с другими собаками. Понимаешь, это была сплошная боль и ненависть.

– Понимаю, – прошептала девочка. – Но ведь я его люблю! И он меня любит. Любил…

– Любит, Никусь, любит, не сомневайся! – Очень хотелось повернуться, чтобы посмотреть, не плачет ли опять ребенок, за спиной послышалось подозрительное сопение.

Но на дорогах Москвы (и не только) категорически не рекомендуется вертеться, сидя за рулем. А также красить ногти, ресницы, губы и прочие раскрашиваемые части тела. Количество телок в навороченных машинах приобретает катастрофические размеры. Именно телок – мне эти особи женского пола напоминают персонажей старого кукольного мультика «Буренка из Масленкина». Там все коровы были губасты, глазасты, си… гм, с большим выменем и роскошными длинными волосами. Правда, они не посещали весьма популярных нынче курсов стервологии и стервоведения. Вероятно, потому, что знали – изначально слово «стерва» означало павшую, то есть сдохшую лошадь. Падаль, короче. А становиться падалью раньше срока любая здравомыслящая корова не хочет. Но то корова, а тут – телки.

Почти всю дорогу до дома я старалась утешить дочку, отвлечь ее придумыванием версий для бабы Кати. Но развеселить ребенка так и не удалось, Ника апатично роняла тусклые «да» и «нет», пеплом рассыпавшиеся по салону автомобиля.

Но и разоблачать мамину историю не стала. А версия была проста и безыскусна, как ситцевая ночная рубашка местечкового пошива, – Ника неосторожно наступила на больную лапу ожидавшему приема псу. Вот ее и укусили.

Разумеется, мне была устроена грандиозная выволочка за недосмотр. За волосы меня, конечно, никто никуда не выволакивал, но недовольное ворчание стало основным звуковым фоном до самого вечера. Еще и Лешке наябедничала, когда он позвонил на домашний телефон. Хорошо хоть про Мая не проболталась.

Папа немедленно потребовал позвать маленькую страдалицу и попытался ее утешить. Но, поскольку Ника по-прежнему не была расположена к разговорам, к ответу призвали меня.

– Я что-то не понял.… – Боже мой, какие мы грозные. – С какого перепугу вы потащились в ветеринарную клинику?

– Хотели узнать у тамошних врачей, чем тебя лучше кормить, чтобы ты бойчее по сцене прыгал. Может, «Фрискисом» каким или «Педигри».

– Острота твоего юмора может сравниться только с каменным топором австралопитека, – съехидничал муж. – Ты мне зубы не заговаривай, колись немедленно – что вы там делали?

– Я тебе что, сухое полено, что ли, чтобы колоться?

– Хомяк, я ведь через три дня возвращаюсь, – мрачно напомнил Лешка. – И покажу всем, что к чему и кто есть кто.

– Мне уже начинать трепетать или погодить?

– Слушай, я серьезно! Какая-то псина чуть не отгрызла руку моей дочери!

– Прямо уж, отгрызла! Слушай больше Катерину, она и не то наболтает. Так, слегка кожу прокусила, Нике там же, на месте, рану перекисью обработали и повязку наложили.

– А почему доча странная какая-то, разговаривать не хочет?

– Испугалась очень. Она же привыкла, что все животные ее любят, а тут вдруг такое!

– Если ты думаешь, что тебе удалось увести меня в сторону, то вот тебе – я никуда не ушел и продолжаю стоять на своем – что вы делали в ветеринарной клинике?

– Ужас какой! – взвизгнула я. – Ты стоишь на своем?! И тебе не больно? О причинах столь кардинального увеличения размеров я даже спросить боюсь.

– Вот же злыдня, – загрустил муж. – Вместо того, чтобы предвкушать фейерверк неизведанных ощущений…

– Я тебе слониха, что ли?

– Вот не надо было этого вопроса задавать, знаешь ведь – я тебе врать не могу. Что? – переспросил Лешка куда-то в сторону. – Ага, иду. Все, зайцерыб, мне пора. Но учти, разговор не окончен, готовься к исповеди.

– Хорошо, батюшка. Сам-то как?

– Отлично. Словно и не было ничего.

– Вы сейчас где?

– Пока во Владике, вылетаем через пару часов в Хабаровск. А оттуда – домой, в Москву.

– Ждем тебя, папулька. Мы очень соскучились.

– Я люблю вас. – От его шепота сердце встрепенулось и понеслось прихорашиваться.

К счастью, мой лапеныш не умеет долго кукситься, ей ведь, несмотря на феноменальные способности, всего три с половиной года, и взрослая дурь, ох, простите – болезнь, гордо именуемая депрессией, до нее пока не доползла. Может, потому, что я вокруг дочери защитный ров любви выкопала?

Утром Ника, заговорщицки посматривая на меня, живописала (пишется именно слитно и с ударением на «са») бабе Кате леденящую кровь картину вчерашнего хоррора в ветеринарной клинике. Как большущая овчарка, хозяйкой которой была худая бабушка в смешной волосатой шапке (привет любительнице мохера и ее болонке), набросилась на нее, на Нику, и чуть не отгрызла ручку.

Домоправительница, заново переживая кошмар, ахала, охала, периодически нацеловывала бедненькую девочку, успевая при этом печь тоненькие кружевные блинчики. Которые бедненькая девочка, а также ее бестолковая мамочка просто обожали. Особенно с домашним клубничным вареньем. И черт с ней, с талией!

Мы с дочкой очень старались, честно уплетали вкуснятину за все имеющиеся в наличии щеки, но успеть за суперпрофи черпака и прихватки не могли – гора кружевной выпечки росла. Пришлось признать поражение, иначе встать из-за стола самостоятельно мы не смогли бы.

А так – встали. И даже с третьей космической скоростью (приблизительно пятьдесят сантиметров в минуту) помчались в гостиную, где стоял компьютер. Ника сегодня хотела пообщаться с маленькими Салимами, соскучилась по Лельке и Деньке. Да и я – по пузатенькому Таньскому.

Веб-камера работала превосходно, компьютер тоже не подкачал, так что наболтались мы всласть, даже глава семьи Хали поучаствовал.

Таньский и ее семья, ставшие невольными участниками жути в Сан-Тропе, тоже никогда не говорили об этом. И хотя именно благодаря помощи Хали, вызвавшего Винсента Морено, нам удалось уцелеть в адском смерче, вспоминать о пережитом не хотелось. Слишком уж инфернальным оно было.

Поэтому мы болтали только о хорошем. О прошедших праздниках, о грядущем прибавлении семейства Салимов, о том, куда поедем летом. Но что удивительно – Ника ни словом не упомянула о Мае, не поделилась радостной новостью. Обиделась, вижу, на пса всерьез. Ну ничего, посмотрим. Если Май останется зверем и его надломленную психику исправить не удастся, придется, конечно, подыскать собакевичу другое жилье. Может, в охрану куда-нибудь, главное, чтобы его больше не обижали.

Не успели мы закончить общение с Салимами, как позвонил Сергей Львович:

– Аннушка, что там у вас произошло? Ваша Катерина таких ужасов моей жене понарассказывала, что Ирина Ильинична сейчас сердечные капли из кружки пьет. Как такое могло случиться, ведь Никуша отлично ладит с животными?

– Ох, Сергей Львович, – я прикрыла дверь поплотнее и заговорила почти шепотом, – в том-то и дело, что все гораздо хуже.

– То есть? – переполошился генерал.

– Мамсик, я пойду к себе, поиграю, – подбежала ко мне дочка. – Деду Сереже привет.

– Будешь идти, проверь там, где баба Катя. Если где-то рядом, предупреди.

– Ага.

И ребенок ускакал.

А я рассказала Сергею Львовичу, что произошло вчера в ветеринарной клинике.

– Ничего не понимаю, – растерянно протянул он. – Май? Напал на Нику?! Быть этого не может!

– Еще как может. – Я тяжело вздохнула. – Мы Леше пока ничего о собаке не говорили – ни о том, что он нашелся, ни о том, что произошло в клинике. Так что имейте это в виду, если будете разговаривать с ним. Вот вернется – будем вместе думать.

– Договорились. Я тут пока по своим каналам справки наведу, со специалистами по собачьей дрессуре посоветуюсь. Надеюсь, что все поправимо.

– Я так не хочу снова терять Мая! – Вот свинство, разнюнилась-таки!

Глава 13

Начавшись хорошо, день, довольный собой и нами, радостно улыбался до самого вечера. Часов до десяти.

Ника, наигравшись за день, уснула сегодня, как и положено хорошим девочкам, около девяти. Но без маминой колыбельной не обошлось, дочка готова слушать мой не очень обширный репертуар снова и снова. Причем профессионал папа к этому таинству не допускается, что является одним из моих любимых гелиевых баллонов. Ну тех, знаете, которые подключают к вялой и скучной тряпочке, и та через пару секунд превращается в раздутый от важности и собственной значимости воздушный шарик.

Катерина смотрела в своей комнате очередной сериал, а я решила почитать перед сном что-нибудь увлекательно-веселое. Чтобы на одной странице было страшно, а на следующей уже смешно.

Эх, расслабляться, так уж по полной программе! А полная программа включает в себя принятие ванны с ароматическими маслами.

Но не сложилось, полную программу пришлось выключить. Воду-то я налила, даже масло туда добавила, свечки ароматические зажгла для достижения максимального эффекта. И баночки со всякими-разными кремами и масками на бортик ванной поставила. Редко я всем арсеналом пользуюсь, настоящим светским львицам так нельзя, следует себя холить и лелеять. А с другой стороны – где вы видели в саванне (а не в ванной) львицу с намазанной какой-нибудь маской мордой? Ее же антилопы засмеют! Поэтому светскими, на мой взгляд, могут быть лишь кошки, а учитывая пристрастие бомонда к тотальной депиляции – голые кошки, сфинксы. А на звание настоящего светского сфинкса я не претендую, лучше уж останусь простой львицей.

Когда я зажигала последнюю ароматическую свечу, в кармане халата завозился и завибрировал мобильник. Звук я, направляясь сюда, предусмотрительно отключила, чтобы не нарушить сонную тишину квартиры.

Интересно, кто это может быть в такое время? Номер высветился незнакомый, ошибся кто-то, наверное.

– Да, слушаю.

– Анна, добрый вечер, – мужской голос, вроде знакомый. – Ради бога, извините за столь поздний звонок! Это Вениамин Сергеевич, ветеринарный врач из клиники.

– Да, здравствуйте, я узнала вас. Что-то случилось с Маем? Неужели подтвердилось бешенство? – Я машинально присела на бортик ванной, сбросив при этом в воду дремавшие там баночки-скляночки.

– Нет-нет, с этим все в порядке, не волнуйтесь, вашей девочке уколы делать не придется. Тут другое… – Доктор запнулся, подбирая, видимо, слова.

– Вениамин Сергеевич, говорите как есть, не бойтесь.

– Ну ладно. Анна, ваш пес, похоже, умирает.

– Как?! – Телефон чуть не отправился за баночками-скляночками. – Вы же говорили, что он прекрасно справляется!

– Говорил, – ветеринар тяжело вздохнул, – потому что так оно и было. Но вчера, после вашего ухода, он продолжал рычать и огрызаться, и мне пришлось сделать ему успокоительный укол. Май заснул и проспал до сегодняшнего утра. А когда проснулся, начал выть.

– Скулить?

– Нет, именно выть, как по покойнику. Он переполошил все отделение, животные начали беспокоиться. Нам пришлось перевести его в отдельное помещение. Агрессии Май больше не проявлял, наоборот, стал вялым и безучастным, отказывался от еды и воды, лежал и смотрел, не отрываясь, на дверь. И плакал, – голос врача дрогнул. – Я, если честно, в своей практике с таким поведением собаки встречаюсь впервые. У него текли слезы, и Май снова и снова начинал выть. Людочка, моя помощница, хотела еще днем вам позвонить, не могла спокойно смотреть на это.

– Так надо было позвонить! – Я сама готова была плакать и выть.

– Да знаете, как-то неудобно было, физически же с псом ничего страшного не происходило. К тому же журналисты сегодня опять торчали возле клиники.

– К черту журналистов!

– В общем, я решил пока вас не беспокоить. Но около шести вечера ко мне прибежала перепуганная Людочка и сказала, что у пса начались судороги. Бедное животное словно странно корчилось, такого я прежде не видел. Возможно, это было обусловлено наличием гипса и повязок – не знаю. Из пасти пса шла пена, глаза закатились…

– Почему тогда не позвали? – Я едва удерживалась от оглушительного ора.

– Потому что приступ удалось быстро купировать, сердцебиение пришло в норму, дыхание тоже, мы сделали Маю поддерживающий укол, и он заснул. Но буквально полчаса назад приступ опять повторился, и на сей раз мы с ним не справились. Анна, пес очень плох, боюсь, он не дотянет до утра.

– Я еду.

– Позвоните мне, когда подъедете, я вас встречу. – Вениамин Сергеевич не стал меня отговаривать, значит, дело действительно плохо.

Чтобы не тратить время на поочередное тушение свечек, я посбрасывала их в воду, выдернула затычку из ванной и помчалась собираться. Сегодня искупались те, кто меньше всего рассчитывал на это: банки и свечки.

Я хотела предупредить Катерину, но домоправительница уже спала. Оставив на кухонном столе записку, я выбежала из квартиры.

В одиннадцатом часу вечера дороги Москвы с полным правом могут именоваться дорогами, а не караванными путями. По ним можно ехать, причем с приличной скоростью (намного превышающей скорость верблюда!).

Так что возле клиники я была уже через двадцать минут. А еще через пять – возле Мая.

Пса разместили в комнатушке площадью не больше пяти квадратных метров. Наверное, раньше это было подсобное помещение, хотя вполне возможно, что комнатка изначально была изолятором. Во всяком случае, небольшое окошко здесь было. В которое сейчас равнодушно заглядывала ночь.

А под окном, на подстилке, лежал, странно вытянувшись, мой пес…

– Он что, уже… – Я, недоговорив, беспомощно оглянулась на доктора.

Тот озабоченно наклонился над Маем, приподнял ему веко, прослушал сердце.

– Нет, дышит еще, но еле-еле. Странное окостенение мышц. Его словно свело судорогой и не отпускает.

– Так надо же что-то делать!

– Мы сделали все, что могли. Теперь остается только ждать.

– Чего? Смерти?!

– Анна, не надо на меня кричать. – Доктор снял очки и устало потер переносицу. – Я вообще должен сейчас находиться дома, в постели, мое дежурство давно закончилось. А я здесь, и вовсе не потому, что вы платите большие деньги, у нас, как вы знаете, все пациенты платные. Просто ваш пес мне симпатичен, и мне искренне его жаль.

– Извините. – Меня опять стянуло в узел сосредоточенности, оттого голос прозвучал сухо и безэмоционально. – И огромное вам спасибо за все. Помогите, пожалуйста, донести Мая до машины.

– Зачем?

– Если вы больше ничем не можете ему помочь, я попытаюсь найти помощь в другом месте.

– Да поймите вы! – рассердился доктор. – Современная медицина помочь вашему псу не в состоянии! Мы испробовали все, что можно! То, что происходит с Маем, не поддается диагностике!

– Вениамин Сергеевич, не обижайтесь, пожалуйста, я знаю – вы действительно переживаете за него.

Я ласково провела ладонью по сухому и горячему собачьему носу.

Ноздри Мая дернулись, затем мелкая дрожь лениво поднялась вверх, к закрытым векам, те тоже задрожали и с трудом, словно были выточены из камня, поднялись.

Взгляд пса, сначала мутный и несфокусированный, прошелся по комнате, слегка задержался на враче и наконец остановился на мне. И вспыхнул таким безумным счастьем, такой надеждой, что стянутый узел чуть было не исчез. А это сейчас совсем некстати, я шлепнусь рядом с Маем, обниму его лохматую башку и буду поливать ее слезами всю ночь. Вместо того чтобы реально помочь.

– Не волнуйся, малыш, я с тобой. – Произнося это, я всматривалась в сияющие собачьи глаза, стремясь передать Маю свои чувства. – Я тебя не брошу, не плачь.

Ответом мне было тонкое поскуливание. Но и только. Странное оцепенение не исчезло. Я повернулась к Вениамину Сергеевичу:

– Так вы мне поможете или мне тащить его самостоятельно?

– Помогу, конечно. Не знаю, куда и к кому вы его собираетесь везти, но в любом случае рядом с вами псу гораздо лучше, – проворчал ветврач. – Подождите меня здесь, я сейчас вернусь.

Его не было минут пять. Все это время я сидела на корточках рядом с застывшим в чудовищной судороге собакевичем и гладила лохматую мордуленцию. Те, кто хоть раз переживал судорогу, скажем, в ноге, знает, какая это боль. И хорошо, что она кратковременна. А если судорога не проходит?

Нет, нельзя, нельзя распускаться, все потом. Знаю, псеныш, тебе сейчас очень больно. Но ты не рычишь, не скалишься, ты смотришь на меня с такой отчаянной надеждой, что держать узел все труднее. Скажи мне, почему же ты так поступил со своей любимицей? Почему?!!

Из коридора послышалось мерное поскрипывание, и в дверях появился Вениамин Сергеевич, толкавший впереди себя каталку. Она была поменьше и поуже человеческой, но лохматый гигант отлично на ней поместился.

Конечно, основная тяжесть легла на врача, я лишь поддерживала голову пса, помогая укладывать его на каталку.

По дороге к служебному входу доктор обстоятельно инструктировал меня, что предпринять в том или ином случае. А заодно вручил мне пакет с медикаментами.

Я подогнала машину поближе и открыла багажник. Хорошо, что сейчас я предпочла джип, в «Тойоте» Маю было бы болезненно-неудобно.

И хотя я выбрала черного монстра с тонированными стеклами только потому, что поздним вечером или ночью чувствую себя в нем более защищенной, он оказался полезным еще и по другой причине.

По причине умирающего пса, помочь которому, судя по всему, мог только один человек. Он уже спас Мая когда-то, случайно наткнувшись на смертельно раненного, истекающего кровью зверя. Столичные ветврачи, получившие такое же образование, как и милейший Вениамин Сергеевич, в недоумении разводили потом руками: после таких ранений пес выжить не мог.

А он выжил. И теперь я снова везу его туда, в Нижегородскую область, где в глухом лесу отшельником живет местный знахарь, вернувший когда-то с того света не только Мая, но и моего мужа.

Дед Тихон, помоги!

Глава 14

Пустынная ночная дорога позволяла гнать с максимально возможной скоростью. Для меня максимально возможной, джип мог и побыстрее. Но – конец февраля, трасса за городом очень сильно отличается от европейского автобана, к тому же по первой российской беде ездит очень много представителей второй беды. А защита от дурака в джипе не предусмотрена (если не считать таковой подушку безопасности).

Часа через два глаза начали слипаться от монотонности езды. Я остановилась на очередной заправке, долила полный бак бензина и проверила, как там Май. Изменений не было, ни в лучшую, ни в худшую сторону. Все то же окостенение мышц и еле заметное дыхание. И еще – пес не был в отключке, и это гнало меня дальше, не позволяя отдохнуть хотя бы часок. Сколько еще он сможет выдержать такую боль – не знаю. Организм у него, конечно, могучий, но предел выносливости есть у каждого.

Я купила у заспанного продавца бутылку сильногазированной минералки из холодильника. Ледяная шипучка злорадно выстрелила в зевающий от недосыпа мозг, послужив для него своеобразным шилом в нужное место. Мозг подпрыгнул, грязно выругался и, ворча что-то себе под нос, сгреб серое вещество в компактную кучу.

Для закрепления результата я протерла лицо снегом и сверилась с приобретенной здесь же картой Нижегородской губернии. До поворота на лесную дорогу, ведущую к хутору деда Тихона, оставалось с полчаса езды. Ну что ж, за это время я точно не засну, а потом путь-дорожка фронтовая обеспечит необходимый выброс адреналина, ночью я ведь к старику не ездила ни разу. Да и были у него вместе с Лешкой, Никой и Маем почти год назад, прошлой весной. Частых визитов знахарь не любит, несмотря на теплое отношение к нашей семье. Отшельник, что тут поделаешь!

А еще у него нет ни стационарного, ни мобильного телефона, не говоря уже о компьютере и Интернете. Так что предупредить старика о своем приезде я не могла, оставалось только надеяться, что он дома, а не ушел на охоту. Дед Тихон охотится в любое время года, у него даже сторожка есть в дальнем лесу, где он ночует в таких случаях.

И если он там… Ладно, не буду паниковать заранее, я вообще паниковать не буду. Дурное это дело, паника, напрочь отключающее способность мыслить адекватно.

– Ничего, псяк, – я погладила горячий нос, – потерпи, совсем чуть-чуть осталось. Ты же помнишь деда Тихона? Он помог тебе когда-то, поможет и теперь, ты только продержись, ладно?

Слабое поскуливание, переполненный мукой и благодарностью взгляд – на большее, к сожалению, бедняга способен не был.

Поправив дорожный плед, которым был укрыт пес, я пересела с заднего сиденья за руль и включила зажигание. Джип нетерпеливо заурчал, стремясь побыстрее продолжить путь. Ему так осточертел городской асфальт, он же внедорожник! Кочки ему подавай, ямы, буераки (а что это, кстати, буйные раки?) и заносы снежные.

Вот это все скоро и будет, чувствую. Чем чувствую? А на чем сижу, тем и того, ощущаю.

Теперь главное – не пропустить нужный поворот, три часа ночи, как-никак. Хотя какой там как – сплошной никак.

Который еще усугубился после съезда на лесную дорогу. Она, дорога, и при свете дня не выглядела особо гостеприимной, а уж ночью-то! Мощные фары моего джипа освещали совсем небольшой кусочек пространства, и то только впереди. За спиной же мрак смыкался с отвратительным чавком, словно какое-то огромное существо заглатывало нахальную машинешку, проталкивая ее по пищеводу дороги все дальше и дальше.

Полчаса вызывающей морскую болезнь езды, сорок минут, пятьдесят. Я не могла понять, где нахожусь, давно должна была уткнуться передним бампером в глухой высокий забор дедова хутора. А его, забора, все нет и нет.

Так, подруга, похоже, ты заблудилась, поздравляю. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Вот только людей-то вокруг и нет, сплошные деревья. Эй-эй, нечего хихикать ветками, я ведь родня вам – настоящее, неподдельное полено. Дубовое.

Я остановила машину, но двигатель глушить не стала. Во-первых, печка работает, во-вторых, фары горят, и выключать я ни то ни другое не собираюсь.

Лес обступил джип со всех сторон, казалось, что деревья надвигаются все ближе и ближе. А между ними что-то… что-то движется!

Мамочки, что это?! Кажется, я даже взвизгнула, не знаю, не зафиксировала. А вот стопоры в дверях зафиксировала, и теперь ко мне фиг ворвешься!

Если, конечно, не вмазать дубиной или лапой по стеклу.

И чего я стою, собственно? Немедленно уезжай, полено!

Друзья мои, я вам настоятельно не рекомендую пытаться рвануть вперед машину, подвывая от страха – заглохнете моментально.

Что, собственно, и произошло. И попытки реанимировать психанувший джип результатом похвастаться не могли. А вот бесполезностью очень даже могли.

Между тем грузное нечто с огромной лохматой башкой приближалось странной, какой-то скользящей походкой. Снежный человек, что ли? Присматриваться к лесному существу мне почему-то не хотелось. Мне бы сделаться сейчас маленькой такой шмакозявкой и заползти в укромную щелочку.

А вот не дождетесь! Я же львица, причем чрезвычайно отважная и где-то даже грозная. Мы, львицы, привыкли встречать опасность с гордо поднятой головой и холодным прищуром янтарных глаз. Вот.

Тогда почему, любезная львица, твои глазоньки плотно зажмурены, а голова непонятно каким образом оказалась под рулевым колесом? И как ты ухитрилась так скукожиться?

Снаружи послышался скрип снега, затем в окно тихонько постучали:

– Эй, девонька, ты что там делаешь? Обронила что, или как?

– Дедушка Тихон! – Оглушив радостным воплем коробку передач, я начала выкорчевываться из-под рулевого колеса.

Это оказалось гораздо сложнее, чем я думала. Скрутиться с перепугу в дулю было намного проще. Но я справилась.

Это действительно был он, дед Тихон. Грузным он казался из-за самодельного тулупа, а за огромную лохматую башку я приняла старикову меховую шапку. Скользящая походка? Лыжи, без них в зимнем лесу никак.

Я открыла дверцу и буквально выпала из джипа, старик подхватил меня в последний момент.

– Осторожнее, Аннушка. И как ты решилась ехать сюда одна, да еще ночью?

– Беда у меня. – Я с удовольствием вдыхала запах трав и махорки, прижавшись к отвороту дедова тулупа. – Май умирает. Я привезла его к тебе.

– Во-о-он оно что! – посерьезнел знахарь. – Ну-ка, дай я на него гляну!

– Ага, сейчас. – Я торопливо выдернула ключи из замка зажигания и направилась к багажнику. – Дедушка, но ты-то откуда здесь взялся? Напугал меня до смерти.

– Тебя искал, девонька, я, как ты в лес въехала, почувствовал это, вот и пошел встречать.

Ну да, я и забыла, он же ведун, или, по-современному, экстрасенс.

– Май, посмотри, кто здесь. – Я открыла крышку багажника и включила захваченный из салона мощный фонарь. Веки пса дернулись, реагируя на свет. Слава богу, жив! – Ты справился, мальчик, ты выдержал! Теперь все будет хорошо! Дедушка… – Я обернулась к старику и подавилась следующей фразой.

Даже при свете фонаря было видно, как побледнел старик. Лицо его словно окаменело, в глазах застыли недоумение и страх.

– Кто… – сипло начал он, прокашлялся и продолжил: – Кто это сотворил?!

– Мая избили, я отвезла его в ветеринарную клинику, там его прооперировали, и вот…

– Да при чем тут операция какая-то? – нетерпеливо отмахнулся старик. – Порча на собаке, причем страшная, все вокруг него черно. Ты, девонька, не стой так близко, а то и на тебя перекинется.

– Порча? – настал и мой черед таращиться с недоумением. – Какая еще порча? Откуда, зачем? Это же собака, не человек!

– В том-то и дело, Аннушка, – дед Тихон, так и не приблизившись к Маю, направился к салону джипа, – что я пока и сам не понимаю, откуда и зачем. Никогда ничего такого не видывал. Поехали быстрее.

– Но ты даже не осмотрел Мая! – Я, едва сдерживая рвущуюся на волю обиду, села за руль. – Словно он заразный!

– Так и есть, девонька. – Старик, пристроив лыжи сзади, уселся рядом со мной. – Только зараза это другая, не простудная. Зло вокруг бедной животины наверчено, уж не знаю, как он жив до сих пор. Кто-то очень хочет его смерти. Ну, чего стоим, поехали! Я покажу дорогу.

Вцепившись в руль до побелевших костяшек пальцев, я молча следовала указаниям старика. Мысли, чувства, эмоции – все это замерзло и сосульками позванивало теперь в душе.

На сцену, как всегда в таких случаях, вышло подсознание вместе с инстинктом самосохранения. Им пришлось взять на себя доставку носителя, то есть меня, а также пассажиров носителя к месту назначения, без этой парочки я лично доехала бы до ближайшей сосны. Или ели.

До усадьбы деда Тихона мы добирались около пятнадцати минут. Пешком, напрямик, было бы, наверное, гораздо быстрее, но относительно проходимая для джипа дорога шла в обход.

Я подъехала к воротам и остановилась, равнодушно глядя в лобовое стекло. Старик, кряхтя, вылез из машины, зашел во двор и распахнул ворота, приглашая проехать внутрь.

Что я и сделала, заглушив двигатель у самого крыльца. Затем выволокла себя из салона и устало повернулась к подошедшему знахарю:

– Куда нам теперь?

– Ты можешь в дом зайти, отдохнуть с дороги, а я пока собакой займусь.

– Вы же не хотели! – Оттаивание началось, естественно, с закапавших глаз.

– С чего ты взяла? – удивленно поднял кустистые брови дед Тихон. – Я приближаться к нему не хотел, а помочь можно и на расстоянии, хотя и трудно, честно скажу. Странное на нем зло, чужое.

– А разве бывает зло свое?

– Бывает.