Текст книги "Мистер Камень"

Глава 4

«Панелька», в которой снимала квартиру Регина, насчитывала девять этажей, и через все девять она пролетела той страшной ночью. Интересно, на что это похоже? На падение в распахнутую пасть зверя? На утягивающий тебя водоворот? И если я ошибаюсь во всем, и Регина действительно приняла это решение сама… пожалела ли она, опускаясь в холодные объятья смерти? Пожалуй, это самое худшее: понять, что ты совершил глупейшую ошибку на свете, когда ничего уже нельзя исправить.

Но мне об этом лучше не думать, я по-прежнему была готова все силы посвятить тому, чтобы найти убийцу Регины.

Начать я решила с крыши. Вообще-то, Регина не должна была попасть туда. Никто не должен. Крыши в таких домах – это вам не прогулочная площадка. Это грязное и во всех отношениях неприятное место, куда выходят только при необходимости ремонта.

Это по закону, а жизнь, как известно, вносит свои коррективы. Хлипкую дверь, изначально закрывавшую путь наверх, давно уже расшатали подростки и бродяги. Первым просто нечего было делать, вторые не прочь были переночевать там в теплые летние ночи. Естественно, это ни для кого не стало откровением, все прекрасно знали, что на крышу может выйти хоть четырехлетний ребенок. Но все те же безликие «все» предпочитали закрывать глаза и отворачиваться. Один человек решит проблему быстрее, чем толпа. Если собирается целая команда, ответственность идет по кругу, и никто не желает оставлять ее у себя. Вот и за ремонт двери так никто и не взялся. Хотя я не думаю, что даже надежный замок спас бы жизнь Регине. Тот, кто вынес ей приговор, нашел бы способ привести его в исполнение.

Когда гремит гром, дураки, как известно, сразу же крестятся. Вот и с дверью на крышу вышла та же история: когда возле дома нашли тело, чердаком занялись вплотную, приварили возле него решетку. Меня это не остановило. Я просто поднялась на крышу через лестницу другого подъезда, где была точно такая же проблема, но никто не собирался ее решать, потому что в этом подъезде никто не умер… пока не умер.

Теперь я стояла на высоте девяти этажей и смотрела на город, раскинувшийся в рыже-красных лучах заката. Красиво… Даже вдали от исторических зданий, даже здесь, на спальной окраине, – все равно чертовски красиво! Но Регина всего этого не видела. В три часа ночи мир, с которым она прощалась навсегда, предстал перед ней чередой размытых золотых огней и чернотой без дна и без края. Подумав об этом, я невольно вздрогнула и сделала шаг от края крыши. Я никогда не боялась высоты, но сегодня мне казалось, что она способна спрутом утянуть меня вниз, словно желая отомстить за попытку влезть не в свое дело. И будет еще один труп у дверей… Удивительный дом – девушки все падают и падают! Придется чинить вторую дверь на крышу…

Я отвернулась от завораживающе прекрасного города, позволив ему спокойно греться на солнце, и приступила к осмотру заросшей мхом и закиданной окурками площадки. Полиция здесь тоже потопталась, иначе и быть не могло. Но не думаю, что они осматривали крышу так тщательно, как пыталась убедить меня Дана.

А вот я всматривалась в каждый сантиметр – внимательно, до болезненной рези в глазах. Я все проверила один раз, потом – второй, чтобы уж наверняка. Когда я шла сюда, я не сомневалась, что у меня получится. Разве тяга к справедливости не должна вознаграждаться? Эй, дорогое мироздание, раз я решилась на это, неплохо было бы меня поощрить!

Но мои потуги мироздание не оценило. Крыша не сообщила мне об участи Регины ничего нового. Здесь не было следов борьбы – и не было камня.

Вроде как это не должно было меня расстроить, потому что исход логичный, а я все равно чувствовала себя ужасно. Меня грызло чувство, будто я подвожу Регину – и Наташу. Особенно Наташу, которую я никогда не встречала и видела только на фотографиях.

Потому что для Регины земной путь уже закончился. Она прошла отведенные ей испытания, успешно или нет – не мне судить, и на будущее она больше не влияла. Но Наташа сейчас погружена в эту трагедию, которая останется с ней навсегда!

Есть ли у нее кто-то по-настоящему близкий? Не формальный опекун, а человек, который искренне ее любит. Я вот не могу сказать наверняка.

Отец девочки вообще никогда не появлялся в историях Регины. Несложно догадаться, почему. Я, конечно, гуманитарий, но тут и я сумею посчитать. Наташе шесть лет, ее матери было двадцать три. Следовательно, родила она в семнадцать, а забеременеть и вовсе в шестнадцать могла. Такие истории любви очень-очень редко заканчиваются хэппи-эндом. Гораздо чаще – уголовным преследованием и громким скандалом.

Но в случае Регины, уголовного дела не было, отец так и остался неизвестным и безымянным. Зато без скандала не обошлось. Но без них в семействе Харитоновых почти никогда не обходилось, так что невелик контраст с обычными буднями.

Такие проблемы, как обсессивно-компульсивное расстройство, чаще всего тянутся из детства. В случае Регины, так и было, даже сомневаться не приходится. Матушка ее была увлеченной и убежденной алкоголичкой. К рождению Регины, своего второго ребенка, – алкоголичкой со стажем. Как она умудрилась выносить и родить здоровую девочку – тот еще вопрос. Чудо природы. Но на то, чтобы воспитать ребенка, ее сил уже не хватило.

Нет, когда-то мамаша пыталась сделать это. Старшую дочь воспитывала она – с переменным успехом. Но к появлению на свет Регины ее энтузиазм угас, да и сожитель ушел в закат, превратившись в твой папа – летчик, и вообще, отстань! Регина, как не подошедшая по размеру вещь, досталась бабушке.

А бабушка там была та еще… Нет, не пила. Совсем не пила. Но была тем человеком, из-за которого ее собственная дочь стала пить, не просыхая, а внучка обзавелась ОКР. Сама себя Аделаида Харитонова звала старой советской интеллигенцией. Я в этом случае могла согласиться только со словом «старая». По факту же, она стала монстром контроля.

Жизнь с ней состояла преимущественно из требований. Она указывала близким, как делать все без исключения, разве что дышать не учила. Требования у нее перемежались с упреками: ты не так стоишь, не так сидишь, не то читаешь, не справляешься, ты хуже всех! Знаю я эту породу. Если такие люди и бывают довольны, они никогда это не признают. Чтобы окружающие не зазнавались! Комплимент со стороны Аделаиды Викторовны выражался молчанием и сжатыми в тонкую ниточку губами.

Многое в нашей жизни родом из детства. Тревога Регины так точно появилась тогда. Упала ядовитым семенем на плодородную почву, пустила корни – такие, которые потом не выкорчуешь. Прошли годы, Регина стала взрослой, самостоятельной, успешной даже, но так и не смогла избавиться от прошлого. Она сомневалась даже в простейших своих действиях – дверь не могла спокойно запереть! И только она позволяла себе поверить, что у нее что-то получается, как бабкин голос скрипел ей, что она снова заблуждается. Она так бездарна, что не способна даже здраво оценить ситуацию!

Можно убежать от человека, но не от его образа в твоем сознании. В этом отношении Регине не повезло. Но этого точно было недостаточно, чтобы сломать ее. Скорее, наоборот: пройдя такую школу, она не решилась бы на самоубийство из-за какой-то мелочи!

Так странно… Чем больше я думала о Регине, тем больше хотела помочь. Я ощущала родство с нею! Ведь, если задуматься, я могла быть ею, если бы мне повезло чуть меньше, а она стала бы мною, если бы ей повезло чуть больше. Но сложилось так, как сложилось. Мне судьба послала прекраснейшую Лену, а ей – вечно недовольную Аделаиду Викторовну.

О том, что меня воспитывали не родители, я обычно никому не рассказываю, потому что никого это не касается. Но сама-то я забыть не смогу никогда! Если только память отшибет, как в бразильском сериале, однако я надеюсь обойтись без этого.

То, что мои родители расстались, меня совсем не удивляет. Нет, если я чему и удивлюсь, так это тому, что они вообще сошлись и заключили официальный брак. Думаю, винить нужно времена. Больше тридцати лет назад, когда они встретились, на сожительство без штампа в паспорте еще хмурились, а они были достаточно молодыми, чтобы обращать внимание на насупленные брови окружающих. Они хотели быть, как все, и думали, что это сделает их счастливыми.

Зря думали. Сложно представить двух людей, менее подходящих друг другу. Каждый из них по отдельности был совершенно не приспособлен для брака, а тут двое сошлись! Комбо. У судьбы есть чувство юмора.

Папаня мой занимался организацией концертов. В советское время делать это было чуть сложнее, чем сейчас, но он материальными проблемами не заморачивался. Его вполне устраивала возможность прибухивать где-нибудь в подсобке ДК в компании именитых артистов. Как ни странно, эти возлияния ему пригодились. Когда на страну разжиревшим голубем свалился капитализм, настала эпоха тех, кто умеет вертеться, и это папенька делал мастерски. Он припомнил некоторым сильным мира сего совместно произнесенные тосты, и они помогли ему основать собственную фирму. Он делал то же, что и раньше, но за другие деньги. Он все так же любил крепкие напитки и девиц без лишних моральных ограничений, а моногамию считал предрассудком прошлого.

Надо сказать, что его наплевательское отношение к моногамии маменьку не слишком оскорбляло. Она видела семейную жизнь примерно в том же свете. Мама – художница, ну, или считает себя ею. Нельзя сказать, что талант, о котором она любит поговорить, поднял ее так уж высоко и обессмертил ее имя. Она, в отличие от папы, крутиться не умела и частенько сидела вообще без денег. Зато уж в богемную жизнь она погрузилась с головой! Думаю, у папеньки были бы основания сомневаться в своей роли в моем происхождении, если бы я не была так очевидно на него похожа.

Так что разбежались они не потому, что одна из сторон не хотела строить крепкий семейный очаг. Обе не хотели! У них просто были слишком разные представления о красивой жизни, только и всего. Для папы это бухлишко и шлюшки – простите, но – как есть. Шашлычок под коньячок. Машку за ляжку. Вот это вот все. Для матушки красивая жизнь выражалась в бокалах вина на собственной террасе, увитой виноградом, обсуждении Ренуара, занятиях любовью под романтичную музыку на берегу горного озера.

В общем, смотрели супруги в разные стороны. А тут еще и я на них свалилась – со своими воплями по ночам, грязными пеленками и полным незнанием Ренуара. Они оба бежали от меня, как от чумы. Думаю, до моего рождения дети у них ассоциировались исключительно с умильными вещичками в пастельных тонах, розовыми щечками и беззубыми улыбками.

Так что заботы обо мне свалились на голову Лены еще при официальном браке родителей. Не знаю, как она справилась и почему не отказалась… Лена – мамина младшая сестра, хотя лично я думаю, что она в семье подкидыш. Слишком правильная, слишком мудрая и прагматичная. Слишком скучная по сравнению с моей маман – и этим, без преувеличения, спасшая мне жизнь.

С учетом всех обстоятельств, удивительно, что мои родители продержались вместе так долго. Их брак окончательно развалился, когда мне было пять лет. Они разошлись обозленными и старались больше не встречаться. Папа, справедливости ради, не отказался меня содержать. Мама была убеждена, что он испортил ей жизнь. Это неправда: она и без его участия оказалась бы там, где оказалась. В мечтах и долгах.

Деньги папа на меня давал, но обременять себя ребенком не собирался, так что я осталась на попечении матери и Лены. Попечение было представлено неравномерно. Со стороны матери оно выражалось плюшевым медвежонком, подаренным мне на день рождения, и нарядным платьицем на Новый год. Остальное доставалось Лене: мои содранные коленки, уроки, вызовы в школу, боязнь темноты под кроватью. Папа в следующий раз мелькнул на горизонте, когда мне было восемь и возиться со мной стало поинтересней. Его стиль родительского воспитания я охарактеризовала бы словом «комета»: он появлялся неожиданно и ярко, быстро мелькал и улетал в неизвестном направлении. Думаю, он считал себя хорошим отцом.

Доходы нашей семьи были скромными, но не самыми плохими. По крайней мере, мое детство прошло вне зоны действия радаров службы опеки. Мама налаживала жизнь, что-то где-то рисовала, изредка на этом зарабатывала, а потом сама же и тратила – минус мишка и платье из ее бюджета. Основными источниками дохода были подаяния папеньки на меня и зарплата тети Лены. Лена работала бухгалтером. Мама, естественно, презирала ее за это: какая пошлая, мещанская, лишенная творческой искры профессия!

Починке своей личной жизни мама уделяла куда большее внимание, чем работе. Она размещала свою анкету во всех агентствах знакомств, в том числе и платных, деньги на которые брала из «мещанской зарплаты» тети Лены. О том, что у нее есть дочь, она никогда не писала. Она считала, что для потенциального жениха это будет приятным сюрпризом.

Она ходила на свидания регулярно, как иные ходят на работу, но принц почему-то не спешил. Не доходило даже до сюрприза в лице меня: она сливала потенциальных ухажеров уже после второго-третьего свидания. Все не то, все не так! Не хватало духов и туманов.

Удача улыбнулась ей только через четыре долгих года, полных слез, истерик и упреков. Маман списалась с французом, который тоже жаждал тихого семейного счастья, вина и террас. Он позвал ее замуж. Она согласилась, даже не встретившись с ним в реальной жизни.

Тогда и настал черед для сюрприза в виде меня. Жениху была направлена моя витиеватая биография и самые умильные фото, какие только нашлись в семейном архиве. Ответ, полученный нами, был таким же сочным, как прошлогодний сухарь. Похоже, перспектива неожиданного отцовства не воодушевила месье Этьена Моро. Но он был достаточно увлечен матушкой, чтобы смириться с моим существованием. Думаю, для меня бы нашлась уютная будка где-нибудь рядом с их увитой виноградом террасой.

Узнавать это наверняка я не хотела. Мне было всего девять лет, жизнь я толком не знала, но инстинкт самосохранения уже был развит как надо. И он орал в полный голос: не нужно мне туда ехать! Я этой парочке даром не нужна. Я хотела остаться дома, борщи Лены были куда привлекательней, чем политые чесночным соусом улитки, которыми мама додумалась соблазнять маленького ребенка. М-м-м, какая прелесть, поехали, ты там насекомых есть будешь! О да, всю жизнь мечтала.

Мама восприняла мой протест болезненно. Ей претила мысль быть в чем-то плохой, а мать, от которой ребенок спрятался за государственной границей, хорошей не назовешь. Она попыталась применить родительский авторитет, не понимая, что его давно уже не было. Она настаивала и доводила тетю Лену до слез. Я сделала ход конем, коварство которого меня до сих пор поражает, и нажаловалась папе. А папу хлебом не корми – дай свою бывшую укусить! Короче, стало ясно, что никуда я не поеду, и мама укатила в новую счастливую жизнь одна.

Время показало, насколько я была права. Своих детей у маман и Этьена так и не появилось. Они оба уже были достаточно опытными, чтобы осознать: нафиг им это не нужно. Зато друг к другу они прикипели. Этьен держал собственный виноградник и еще что-то там, я опись его имущества не проводила. Мама рисовала картины и продавала их всем, кто не придумал достойную причину для отказа. Потребность заботиться о ком-то она реализовывала в приюте для бездомных животных, который курировала уже много лет. Там ей комфортней, чем со мной.

Тринадцать лет назад, когда на кладбищенском холме была разрыта свежая могила, а я выла белугой и умереть хотела больше, чем жить, мама так и не прилетела. Потому что не сезон, доченька, и билеты сейчас без скидок, очень дорогие! Она прислала мне открытку с грустным котиком и надписью Mes condoleances. На французском, да, которого я не знаю. Это не помешало мне спустя пару месяцев написать, куда она может засунуть свои соболезнования. Мы не разговаривали пять лет, теперь вот обмениваемся открытками на некоторые праздники. Я знаю, что у нее все хорошо, и нас обеих все устраивает.

Так что да, я могла понять Регину. У меня тоже не было матери при живой матери. У меня когда-то была Лена, но… теперь-то уже нет. Регине, как и мне, не к кому было прийти за помощью. Но я старше, я опытнее, и порой это чертовски важно.

Возится возле дома Регины я закончила ближе к вечеру. Я облазила и крышу, и лестницу, все девять этажей, но так ничего и не нашла. Замученная и расстроенная до слез, я направилась к своей машине.

Солнце почти зашло, дом окутывали осенние сумерки, туманные и морозные, как сухой лед. Один за другим включались фонари, горели окна. Я шла, понуро глядя себе под ноги, я уже ничего не искала. Но правду говорят: ты найдешь то, что тебе надо, когда перестанешь искать.

До сих пор не понимаю, как я заметила этот блеск в полумраке! А может, полумрак и нужно благодарить? При свете дня желто-коричневый камень сливался с опавшей листвой, терялся на фоне березовых листиков, занесенных сюда ветром, спал, как истинный тигр, готовящийся к ночной охоте. Теперь же настало время просыпаться – и он позвал меня.

Тигровый глаз, широкий, плоский, формой напоминающий неровный треугольник, притаился возле куста сирени, у самых корней. Днем его и правда было почти не видно. Но с приближением ночи он становился ярче – ему помогал свет фонарей и редеющая листва на сирени. Это был он! Не просто тигровый глаз, а тот самый. Все камни уникальны, природа два одинаковых не создаст, и я без труда узнала талисман, выбранный для Регины.

Еще не до конца веря, что мне не чудится, я наклонилась к камню и подняла его. Точно, он. Прирученный тигр на моей ладони. Оставалось только понять, как он попал сюда…

А никак! Не мог, не должен был. Регина упала на другой стороне дома, и даже если бы камень выпал у нее из кармана, – при прыжке или в полете, – он бы никак не покатился сюда. Она сбросила его вниз? Тогда ей следовало быть настоящим снайпером! Я была на крыше и теперь могла уверенно сказать: попасть оттуда в этот куст было бы очень тяжело, а случайно камень бы сюда не полетел.

Нет, гораздо более вероятной мне представлялась другая версия. Этот куст растет близко не только к дому, но и к парковке, к которой я, собственно, и шла. Что если незадолго до своей смерти Регина прогулялась этим же маршрутом? Но зачем? Машину она не водила, это я точно знаю. Да еще и такое странное место для камня… Вырони она его случайно, тигровый глаз остался бы у дорожки: он треугольный, он не катается. Создавалось впечатление, что кто-то намеренно бросил его именно туда. Хотя понятно, кто!

Ну и что же получается в итоге? Регина ходила к чужой машине, добровольно или принудительно. Скорее, второе, ведь зачем-то же она выбросила камень! Люди с ОКР редко что-то теряют, потому что они всегда настороже. Если бы камень вывалился сам, Регина быстро заметила бы это и принялась искать его. Она хотела, чтобы он оказался там, хотела, чтобы кто-то знал, куда она ходила! И она почему-то не взяла с собой второй талисман, лазурит, он был у кровати… Доказывает ли это, что она оставила здесь камень в свою последнюю ночь?

Было установлено, что Регина умерла в три часа ночи. Но никто ведь не знал, когда она вышла из квартиры! Что если она не сразу пошла наверх? Что если ее отвели сюда, а потом только убили? Регина догадывалась, что ее ждет, потому и выбросила камень. Может, специально для меня, она ведь и правда считала меня ведьмой!

Я тряхнула головой, отгоняя заползающее в душу чувство вины. Не слишком ли я погрузилась в роль детектива? Возможно, камень просто выбросили из окна, чем не вариант! Насколько я помню, одно из окон квартиры как раз выходит на эту сторону дома.

Я посмотрела наверх, чтобы хотя бы приблизительно просчитать, можно ли было через нужное окно забросить камень в куст сирени, и с удивлением обнаружила, что в квартире горит свет. А не должен! Наташу собирались забрать родственники, квартира была съемной, Регине она не принадлежала. С чего бы кому-то остаться там?

Может, я и не понимала, что происходит, но оставаться в неведении не хотела. Это было не лучшее из моих решений, но я должна была получить ответы здесь и сейчас, поэтому я уверенно направилась к подъезду, спрятав тигровый глаз в карман.

Я звоню в домофон, и первые секунды никто не отвечает. Может, во время прощания просто забыли выключить свет? Но нет, голос все-таки звучит – скрипучий и совсем не молодой. Настолько немолодой, что его обладательница, возможно, в юности боролась за еду с динозаврами. И раз она здесь, а динозавры – нет, понятно, кто победил. Аделаида Викторовна собственной персоной, не к ночи будь помянута.

– Кто там? – проскрежетала она.

Я никак не ожидала, что это будет она. Я даже не была на сто процентов уверена, что она все еще жива! Но теперь нужно как-то выкручиваться.

– Здравствуйте, я – подруга Регины…

– Она умерла, – холодно прерывает меня собеседница. Тем же тоном обычно сообщают «Магазин закрыт, приходите завтра». Никакого сожаления, ничего личного.

– Я знаю. Но на похороны я не успела, я была за городом. Я знаю, что у нее осталась доченька, и хотела бы помочь деньгами, но я не знала, к кому обратиться…

Мне приходится сразу разыграть козырную карту, потому что вряд ли с Аделаидой Викторовной сработает что-то другое. Даже деньги – ненадежная приманка! Старшая сестра Регины точно купилась бы, а бабка может и соскочить.

Но не соскакивает: лучшим доказательством этому служит писк домофона, открывающего мне дверь.

– Поднимайтесь наверх! – приказала мне Аделаида Викторовна.

Остается только порадоваться, что сегодня я оделась не как ведьма. Дорогие ботинки на плоской подошве, классические синие джинсы, куртка с меховым воротником. Не благородная дама, но и не бродяга, достойна доверия – и не чужда деньгам.

Как я и ожидала, Аделаида Викторовна смерила меня всепроникающим, как рентген в аэропорту, взглядом, прежде чем впустить в квартиру. Но фейс-контроль я все-таки прошла, значит, выглядела платежеспособной.

После прощания в квартире прибрались, однако былого уюта здесь все равно не было. Вещи разложены странно, будто на распродажу, много сумок, пока еще пустых. Чуть дальше – приоткрытая дверь в детскую, из-за которой выглядывает Наташа. Заметив, что я ее вижу, она юркнула обратно в свое убежище, но я не сомневалась, что она все еще где-то рядом.

Квартирка маленькая, осмотреть ее нетрудно, так что скоро я убедилась: здесь остались только Аделаида Викторовна и ее внучка. Но куда же делась старшая сестра, так старательно расставлявшая повсюду ящики для пожертвований?

Аделаида Викторовна не стала приглашать меня на кухню, мы так и остались стоять в коридоре. Она не пыталась сделать вид, что рада мне… Что ж, она хотя бы честна.

– Очень соболезную вашему горю, – сказала я. – Я могу чем-то помочь?

– Тем, чем и собирались.

– Да, деньгами… Для девочки. Вы станете ее опекуном?

– Да, я.

Она ответила без колебаний, как будто других вариантов и не предвиделось. Это была та самая строгость и безапелляционность, о которой упоминала Регина. Даже в почтенном возрасте Аделаида Викторовна оставалась генералом на собственной войне, ее слово было законом, догмой даже. Но не похоже, что Наташа радовалась такому исходу.

– Я думала, опекуном станет ее тетя. Мне сказали, она рвалась.

Это было ложью, но лишь отчасти. Никто мне ничего не говорил, однако изначально все выглядело так, будто та действительно рвется забрать племянницу к себе.

– Женька, что ли? – спросила Аделаида Викторовна с таким презрением, будто само это имя было страшным оскорблением.

– Да, наверно, она.

– О, она хотела этого! Когда думала, что за девочку дадут деньги. Страховка ее матери! Но денег нет, и девочка не нужна. У Женьки трое своих. Ей четвертый довесок даром не нужен. Все в этом мире покупается и продается.

– Вот как… А вы… Вы сможете… Вы же…

Подобрать правильные слова не получалось. Не то чтобы я боялась обидеть Аделаиду Викторовну – она не внушала мне большого уважения после того, что сделала со своей внучкой. Однако нельзя, чтобы она замкнулась и выставила меня вон! Мне нужно понять, что ей известно.

– Старая? – усмехнулась она, демонстрируя пожелтевшие протезы, слишком ровные и симметричные, чтобы быть настоящими зубами. – Почему никто не произносит это слово прямо?

– Потому что оно считается оскорбительным.

– Дура – вот оскорбительное слово! Это про Регину. А старость – это факт, который остается только принять. Но я еще не слишком старая. Я вырастила одну девочку, когда была немолодой. Думаю, успею вырастить и вторую, но уже не повторяя тех же ошибок.

Сложно сказать, разделят ли ее уверенность органы опеки. Аделаида Викторовна держала спину ровно и говорила уверенно. Но выглядела она так, будто жрецы Древнего Египта уже провели церемонию бальзамирования и вот-вот запечатают пирамиду. Да и потом, эта женщина и в детстве Регины была опасно упряма, даже агрессивна в своем упрямстве. Сложно предположить, что ждет ее подопечную сейчас.

– Не думаю, что вы совершили какие-то серьезные ошибки, воспитывая Регину, – покачала головой я.

– Но она же умерла, да еще самым постыдным образом!

– Я бы не назвала это…

– Это слабость! – отрезала Аделаида Викторовна. Очевидно, ее не очень интересовало, что я хочу сказать. – Регина давно уже покатилась по наклонной, а теперь вот пришла к логичному финалу.

Вот это уже любопытно.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась я. – Насколько мне известно, у нее все было хорошо!

– Да конечно! В этом она всех убеждала – и себя убедила! Поэтому все и пораскрывали рты, когда она птичкой полетела вниз. Но меня она не обманула, нет! Я знала, что ее до беды доведет не одно так другое.

– И что же ее довело?

– Я точно не знаю, – пожала костлявыми плечами старуха. – Может, тот фанатик, который ее преследовал. Может, мужик какой-то, она ж с мужиками всегда неосторожна была! Была бы осторожна – не родила бы в семнадцать лет. Но чего я хотела при такой мамаше? От осинки, как говорится, не родятся апельсинки!

Как удачно она вычеркнула себя из этой ботанической цепочки, забыв, что предыдущая осинка родилась как раз от нее! Если задуматься, уже три поколения Харитоновых были кланом несчастных женщин – а теперь и четвертое поколение на подходе. Аделаида Викторовна растила дочь одна. Потом и та потеряла мужа. Регина родила непонятно от кого. Рядом со старшей сестрой Регины я тоже мужа не видела. Странный клан, пчелиный улей…

Но для меня сейчас было важнее другое.

– Какой еще фанатик ее преследовал?

– Понятия не имею, я в этой грязи копаться не буду!

– Но вы хотя бы сообщили об этом в полицию?

– Вот еще! – Аделаида Викторовна поджала губы так сильно, что я испугалась, как бы у нее не треснули носогубные складки. – Убил-то ее не он, умерла она сама по глупости! Я не буду говорить с полицией. Там одни бандиты!

Потрясающая логика.

– Хорошо, а с мужиками что за история? – допытывалась я. – Насколько я знаю, у нее никого не было!

Этого я как раз точно не знаю, но можно и притвориться, раз я назвалась подругой.

– Никого толкового! Потому что бестолковых хватало! Понятно, что девка с прицепом никому не нужна. Я предупреждала ее, что так будет, еще когда она понесла непонятно от того, но она меня не послушала. Теперь она пожинала плоды. Сообразив наконец, что она такая никому не нужна, она кидалась на мужиков, как голодная собака. Неужели вы этого не видели? Может, и не видели. Но она увела жениха даже у Валечки Винник – та тоже не замечала до последнего! И кому это счастье принесло? Никому!

Я сильно сомневалась, что все было действительно так, но первое имя, прозвучавшее в разговоре, выловила и запомнила. Я сейчас в том положении, когда за любые данные цепляться надо, они на вес золота!

А старушенция, конечно, тяжелая… Регина не могла этого не знать. Она бросила бы свою дочку с таким человеком? Да никогда в жизни! Хотя она, может, и мысли не допускала, что в своем почтенном возрасте Аделаида Викторовна снова возьмется воспитывать молодые умы, она надеялась на старшую сестру.

Я относилась к оскорблениям, летевшим в адрес Регины, спокойно, потому что они не имели для меня никакого значения. Я знала, что она была не такой, и никакая бабка не могла убедить меня в обратном. Но кое-кому было далеко до такой уверенности.

Я даже позабыла, что Наташа подслушивает наш разговор, а теперь вот вспомнила. Ядовитые оскорбления бабушки били ее крупным градом. Чувствовалось, что она боялась Аделаиду Викторовну – привыкла бояться. Но теперь гнев пересилил страх, и Наташа распахнула дверь в детскую, вылетела в коридор разъяренным птенцом коршуна – еще смешным, еще покрытым нежным пухом, но уже обладающим чертами, в которых угадывается хищная птица.

– Мама была не такой! – крикнула она. Наташа плакала, но дети часто плачут от несправедливости, а потом только понимают, что никто не ценит эти слезы. – Ты все врешь! Мама была не глупая! Она ничего не делала, тетя Валя врала!

Мы все привыкли считать шестилеток совсем маленькими детьми. Вроде как их мнение не считается – они ведь и в школу едва пошли! А может, и вовсе не пошли, если родители решили повременить. В таких сложных делах, как жизнь и смерть, их отодвигают на второй план, будто они не умнее домашнего животного.

Я, каюсь, тоже не воспринимала Наташу всерьез, она была лишь объектом моей жалости. Однако теперь, глядя на нее, я понимала, что передо мной маленький человечек с большим горем. Мне, на самом-то деле, было совсем уж непростительно такое отношение. Я была даже младше, чем она, когда развелись мои родители – а я очень хорошо запомнила то время! Папину отдаляющуюся спину, мамины злые истерики, усталую улыбку Лены. Если я помню такие мелочи, почему она не могла запомнить нечто принципиально важное?

Поэтому, не обращая внимания на разозленную Аделаиду Викторовну, я повернулась к Наташе и наклонилась к ней:

– Ну а сама-то ты как считаешь, что произошло с твоей мамой?

Я не детский психолог, и мое образование не дает мне никаких преимуществ при разговоре с детьми. По-хорошему, на эту беседу следовало бы пригласить специалиста. Но я чувствовала, что Аделаида Викторовна вот-вот опомнится и выставит меня за дверь. Не факт, что у меня будет второй шанс поговорить с Наташей, и нужно было действовать сейчас.

Сообразив, что я настроена серьезно, Наташа от удивления даже плакать перестала. Она, похоже, решила, что все взрослые махнули на нее рукой! Но теперь кто-то удосужился узнать ее мнение, и она ответила.

– Моя мама не убивала себя! Ее убили…

Эх, не должен шестилетний ребенок произносить такие слова! И думать об этом не должен… Но разве ж Наташе оставили выбор?