Текст книги "Яд со взбитыми сливками"

ГЛАВА 12

– Прекрати наконец дергаться! – прошипел он в самое ухо. – Да, это я, Серега Лисицын. Я умер два года назад. И остался здесь, как и остальные.

Сжав зубы до боли в щеках, чтобы они, заразы, не стучали, Саша медленно сполз с кровати и направился к санузлу.

– Эй, ты чего молчишь? – расстроенно крикнул вслед Гошка. – Ну не обижайся!

– Успокойся, – выдавливать слова сквозь стиснутые до судорог зубы, оказывается, довольно сложно. Они, слова, вылезают плоскими и шипящими, и убедить собеседника, что ты на него вовсе не злишься, такими несимпатичными словами довольно трудно. Но попытаться стоит. – Я не обижаюсь. У меня просто вдруг живот схватило.

– Что, болит? – мгновенно переполошился Гошка. – Сильно? Может, вернуть Викуську, пусть Пипетку позовет?

– Нет! – Крик получился свистящим и резким, словно удар хлыста. – Не надо звать Пипетку. Я в тубзике отсижусь, вы не ломитесь ко мне какое-то время, лады?

– Постараемся, – хихикнул Гошка, успокаиваясь. – Ты, главное, добеги.

Саша выполнил наказ приятеля и повысил скорость.

Закрыв дверь на защелку, мальчик пустил воду в раковину и опустился на пол, прижавшись спиной к стене.

И только потом решился ответить:

– Так не бывает.

– Бывает, Санек, – шепот сменился нормальным голосом, знакомым голосом Сережки Лисицына. Исчезло, правда, специфическое пришепетывание, обусловленное физическим дефектом мальчика. Потому что физический дефект исчез вместе с телом… – Я бы тоже ни за что не поверил раньше. Когда был жив.

– Но… но почему ты здесь? Ведь, если все это правда, ты должен был уйти в Свет, или еще говорят про тоннель, ведущий к Свету.

– Мы хотим, мы очень хотим туда, меня там бабушка встретила, – голос Сережки дрогнул. – Я, когда умер, полетел в тоннель, так легко стало, свободно, исчезла страшная боль. И знаешь, чем ближе становился Свет, тем больше я чувствовал всепоглощающую любовь того, кто ждал там, впереди. Я уже почти вылетел из тоннеля, я даже успел увидеть пожилую женщину, ласково улыбающуюся мне, и я знал – это моя бабушка. Да, я никогда ее не видел, но совершенно точно знал, кто это. И вдруг – меня словно пылесосом втянуло обратно, в ту комнату, где осталось мое тело. И я увидел, что они делают с ним… Я закричал, заметался по комнате, ища выход в тоннель, я так хотел туда, но ничего не получалось. А потом появились остальные и увели меня.

– Остальные?

– Все, кто умер здесь. Нас много набралось за эти годы, очень много. И все мы заперты здесь, хотя это так страшно, если бы ты только знал, Санька! Наблюдать за тем, как вас одного за одним уводят в эту комнату пыток, и знать, что ничего изменить не можем…

– Комната пыток – это больничка, да?

– Да. Ты с самого начала чувствовал, что там зло, помнишь, говорил нам?

– Помню, – прошептал мальчик, – только меня никто не слушал. И сейчас не слушают. А завтра Гошку…

– Мы знаем. И то, что ты все слышал, знаем. Поэтому мне разрешили связаться с тобой. Если мы сможем помочь тебе выбраться отсюда, у нас появится надежда уйти в Свет.

– Но почему вы не можете уйти туда сейчас? И кто вам разрешает или запрещает делать что-то?

– Все очень сложно, Санек. Да и не могу я тебе рассказать подробно. Только одно – души тех, кто умер здесь, будут заперты в этом проклятом месте до тех пор, пока это гнездо боли и страха не исчезнет.

– Это в смысле? Взорвать его надо, что ли?

– Нет. Надо прекратить все это, понимаешь? Раз и навсегда. И чтобы здесь снова был нормальный детский дом. Хотя… Не знаю. Вряд ли здесь можно будет нормально жить. Слишком много впиталось жути. Санька, если бы ты мог видеть! Над детским домом крутится страшная черная воронка зла. Она-то и затягивает обратно души, не пуская их в Свет. Мы постоянно пытаемся вырваться из нее, но чем больше детей принимает здесь мучительную смерть, тем мощнее становится воронка. И, пока она не исчезнет, мы замурованы внутри.

– Но почему… – Саша запнулся, не в силах подобрать слова. Он никогда не думал о Боге, силы Света и тьмы ассоциировались у него с голливудскими блокбастерами, которые он «смотрел» вместе с друзьями. А привидения – это вообще выдумки типа страшилок на ночь. И вот теперь он говорит с умершим два года назад Сережкой Лисицыным, обсуждая совершенно невозможные еще недавно вещи. – Почему Бог сам не уничтожит это?

– А почему Он вообще допускает существование таких гадов, как Амалия, Пипетка и остальные сволочи?! – выкрикнул Сережа. – Почему были фашисты? Почему были и есть маньяки?

– Почему? – эхом отозвался Саша.

– Потому что мы, люди, сами должны разбираться с тем, что творим. Сами, понимаешь? А не ждать, что придет добрый дедушка и уберет за нами наше дерьмо. Бог помогает, да, но только тем, кто до последнего борется, не сдаваясь даже в самых безнадежных ситуациях. Вот как ты, например.

– Я?! Я же не борюсь, я просто хочу сбежать отсюда, не хочу под нож.

– А это и есть не сдаваться. И то, что ты не отчаялся, став слепым, а начал упорно тренироваться, и то, что сейчас не только сам собираешься сбежать, но и пытаешься спасти Гошку.

– Но как по-другому? Я не могу уйти, зная, что его завтра заберут в больничку.

– А придется. Он все равно не пойдет, еще и крик поднимет, сдаст тебя.

– Так что, бросить его? Нет, я так не могу.

– Хорошо, допустим, ты увел Гошку. Но тогда вместо него возьмут другого пацана. Или девочку. У них очередное задание, и пропажа одного кролика не остановит выполнение задания. Или тебе жалко только Гошку, а остальные пусть умирают?

– Нет, не так! – запальчиво выкрикнул Саша.

– А как? Как?

– Но… Я вовсе… Я не думал…

– Да не парься, Санек, – грустно проговорил Сережа. – Я все понимаю – ты в первую очередь думал о Гошке. И то, что вместо него в больничку пойдет кто-то другой, тебе и в голову не приходило.

– И что же делать? – Отчаяние горьким комком подкатило к горлу.

– Бежать одному. И как можно быстрее привести помощь.

– Точно! – подхватился с места мальчик. – Если мне удастся выбраться посреди ночи, то до утра я смогу добраться до Мошкино. И пойду в милицию, сразу! И они приедут и арестуют всех этих гадов! И Гошку не успеют замучать!

– Дуралей ты все-таки, Санька, – прошептал Лисицын. – Хоть и самый умный из нас.

– Это еще почему?!

– Потому что в Мошкино все куплены. И милиция, и местная власть – им всем Амалия отстегивает нехилые бабки, чтобы они нос не совали в дела детского дома.

– Прямо уж все!

– Главные их куплены, и этого достаточно. Рядовые менты все равно ничего не смогут сделать. Да и не поверит тебе никто, решат, что псих из спецухи сбежал. Местные ведь считают, что инвалиды – это то же самое, что умственно отсталые. Дежурный в милиции тут же позвонит Амалии, и за тобой приедет Рафиков. А через какое-то время ты присоединишься к нам.

– Но что же тогда делать?

– Бежать далеко, лучше всего – в Москву. А там – найти непродажного журналиста и рассказать ему все. Это же такая сенсация! А еще у телевизионщиков на НТВ и РТР есть подходящие передачи. Точно, иди в «Останкино». В общем, там разберешься. Главное – добраться до Москвы.

– Но это же долго, Гошку за это время…

– А ты поторопись, мы, между прочим, не так уж далеко от Москвы. Да и Гошку берут не на органы, а на проверку препарата, а значит, время, пусть и немного, у тебя в запасе есть. Чем быстрее ты справишься, тем больше шансов на жизнь у Гошки.

– Понял! – Саша снова вскочил и протянул руку к защелке. – Я пошел.

– И куда так шустро?

– Времени мало, ты же сам сказал.

– Ты что, уже придумал, как будешь выбираться из детского дома? И что скажешь сейчас ребятам, которые еще не спят?

– Нет, но…

– Я ж говорю – дуралей.

– Обзывается еще, – проворчал Саша, с удивлением отмечая, что воспринимает Сережку совершенно спокойно, как раньше. Может, оттого, что слепой, и для него любой человек – просто голос.

А вот и нет, не просто голос. Человек – это запах, это тепло, это энергетика, в конце концов. Светлая, чистая или душная и грязная, как у этих гадов.

Так, минуточку!

Саша замер и сосредоточился. А потом медленно повернулся налево и протянул руку:

– Ты здесь, да?

– Точно! – обрадовался Сергей. – Ты меня почувствовал, да?

– Да.

– А как?

– Словно светящийся теплый шарик. Странное ощущение, вон даже волоски на руке дыбом встали, как во время грозы. И как я раньше этого не ощущал?

– Потому что мы к вам стараемся не приближаться.

– Почему?

– А мало приятного, знаешь, когда на тебя налетает живой. Проходить сквозь тело – брр!

– Кстати, а где остальные?

– Меня одного решили послать, чтобы совсем уж не запугать. Ты вон и так чуть в штаны не наложил, а если бы мы все загомонили!

– Сам ты в штаны наложил! А кстати, Илюшка с вами?

– Нет, – голос Сергея помрачнел. – Некоторых детей увозят отсюда.

– Что, усыновляют? Для отвода глаз, чтобы отчитаться, если что?

– И это тоже. Вот только увозят детей со всякими уродствами, вот как у Илюшки – ласты вместо рук. Их извращенцы заказывают, для… Ну, в общем…

– Я понял, – тихо проговорил Саша. – Что мне делать сейчас?

– Дождаться, пока все уснут.

– А потом?

– А потом мы выведем тебя отсюда.

ГЛАВА 13

Саша ополоснул ледяной водой разгоряченное лицо, закрутил кран и отпер дверь. Но открыть ее не успел, деревяшка внезапно распахнулась сама, и мальчик, не успев притормозить, уткнулся лицом в груду желе. Что-то похожее недавно лежало на его плече.

Викуська?!

Сардельки, пребольно впившиеся мальчику в плечо, подтвердили предположение.

– Ну-ка, Гошенька, – прогнусавил сочащийся подозрением голос, – проверь туалет. С кем, интересно, беседовал наш Сашок?

– Да нет здесь никого, – растерянно проговорил Кипиани, – я же говорил вам! Сашка, похоже, на радостях совсем того, подвинулся. Сначала побледнел, аж синий стал, потом в туалет рванул, заперся там, воду пустил. Я думал, он того, траванулся, вот и тошнит его. А потом слышу – кричит что-то. Я подошел, прислушался – а он сам с собой разговаривает. Ну, я перепугался и побежал за вами. Да вы и сами успели услышать, правда ведь?

– В общем-то да, – рука выволокла Сашу на середину комнаты и, вцепившись в волосы, заставила мальчика поднять лицо. – Фу ты, совсем забыла, что ты слепой, и по глазам ничего не разберешь. Ладно, Смирнов, признавайся, ты что, голоса слышишь?

– Слышу.

– Любопытно, – хмыкнула воспитательница. – И что они велят тебе сделать?

– В данный момент голос Виктории Викторовны меня допрашивает. – Где-то за спиной хихикнул Гошка. – А перед этим мой друг рассказывал, как бегал доносить.

– И ничего не доносить! – завопил Кипиани. – Я испугался за тебя!

– Вот именно, – прошипела надзирательница, она же – воспитательница. – Гошенька – добрый и ответственный мальчик, он решил, что тебе плохо, вот и разволновался. Вот ты бы как поступил на его месте? Продолжил смотреть телевизор?

– Во-первых, – проворчал Саша, – я при всем желании не смог бы этого сделать, потому что не вижу. А во-вторых, я бы вначале постучал в дверь туалета и поинтересовался, что происходит, а потом бы уже стал стучать вам. Да и то только в том случае, если бы Гошка не отозвался.

– Я не стукач! – В голосе Гошки зазвенели слезы. – Просто я… Побоялся, вот! Ты какой-то странный сегодня, ведешь себя неправильно! Вместо того чтобы радоваться – психуешь. Вот я и решил, что ты свихнулся! Ведь очень похоже было, что ты с кем-то говоришь! Спрашивал что-то, вы же слышали, Виктория Викторовна!

– Ладно, Гошенька, не плачь, не надо. Я все слышала, не волнуйся. Я предупрежу об этом Амалию Викторовну. Думаю, Сашу стоит обследовать, прежде чем отдавать на усыновление. Но решать, безусловно, директору. А сейчас – всем спать. Тебе, Смирнов, это надо прежде всего.

И мальчика, словно котенка за шкирку, буквально зашвырнули на кровать.

– Через пять минут приду, проверю. Чтобы все лежали в постелях. Телевизор – выключить! Разговоры – прекратить! Кто ослушается – будет наказан!

Тщательно скрываемый внутри Виктории Викторовны штурмбаннфюрер СС в очередной раз явил себя миру.

Затрясся пол под раздраженной поступью, хлопнула входная дверь, и все стихло. Все живое, потому что телевизор продолжал стрелять, орать и грохотать.

Саша сел на кровати и, морщась, потер плечо. Наверное, синяки останутся после нежных объятий феи.

Послышались робкие шаги, а потом – извиняющийся голос:

– Сань, ты же не думаешь взаправду, что я стукач?

– Отстань, Гошка, – устало махнул рукой мальчик. – Ничего такого я не думаю. Спать лучше иди, а то скоро твоя трехтонная любимица с проверкой явится.

– И ничего она не моя любимица, я…

– Спокойной ночи. – И Саша начал раздеваться.

– Ну и ладно, – шмыгнул носом Гошка. – Спокойной ночи.

Надзирательница не обманула, правда, пришла не через пять минут, а гораздо позже, где-то через полчаса. Приоткрыв дверь, она какое-то время вслушивалась в равномерное сонное дыхание, затем осторожно вернула дверь на место. Закрыла, в смысле.

Фу-у-уф, теперь можно расслабиться и не изображать спящего. Саша больше всего боялся, что, прикидываясь спящим, и на самом деле заснет. Обычно он вырубался вечером в два счета. Максимум в три. Ежедневные интенсивные тренировки изматывали мальчика до донышка. Сил хватало лишь на то, чтобы доползти до кровати.

Но сейчас сон был равносилен приговору. Приговору не только для него, Саши, но и для Гошки, и для тех, кто уже умер и кто еще умрет…

Напрасно боялся. События сегодняшнего дня настолько вздрючили нервную систему, что отправляться в спокойный безмятежный сон она не собиралась. Наоборот, нервы натянулись так туго, что от малейшего прикосновения мысли начинали вибрировать до звона. Саша даже начал опасаться, что этот звон разбудит спящих.

Обошлось.

Мальчик выдержал еще полчаса, а затем выбрался из-под одеяла и начал бесшумно одеваться. Ковыряться в шкафу, разыскивая вещи потеплее, он не рискнул. Вдруг уронит что-нибудь из сокровищ запасливого Гошки, который, как хомяк, волок в шкаф всякую всячину. Самой ценной всячиной была гильза от артиллерийского заряда, выкопанная Гошкой из песка во время одного из летних походов к озеру. Мальчик ужасно гордился своей находкой, периодически вытаскивал ее из шкафа, чтобы похвастаться, а обратно совал куда придется. Поэтому точного месторасположения гильзы на данный момент Саша не знал. Впрочем, Гошка, скорее всего, тоже.

И вероятность того, что в самый неподходящий момент гильза с дурным звоном покатится по полу, глумливо хихикая, стремилась к девяноста процентам.

Пришлось ограничиться тем, в чем ходил сегодня: джинсы, майка и байка с капюшоном. Не самый лучший выбор для позднего гадкого ноября, но что поделаешь. Хорошо, хоть байка есть.

А вот что делать с обувью? Передвигаться бесшумно в кроссовках – это одно, а вот в теплых зимних ботинках, в которых мальчик ходил на прогулки, – совсем другое. В этих клумпах вряд ли получится скользить незаметной тенью.

Ладно, ноябрь – не январь, снега вон даже и нет еще, с неба моросит гнусная каша. Не сахарный, не растаю.

Собравшись, Саша осторожно пошарил рукой в тумбочке. Ага, не обманул, вот она, булка с полдника. В пути пригодится.

Мальчик сунул все еще мягкую плюшку в карман куртки, сформировал из одеяла и подушек силуэт лежащего человека и в задумчивости остановился, решая – надеть куртку сейчас или пока понести?

– Надевай, не запаришься, – деловито посоветовал голос Сережки. – И кстати, как ты собрался выйти? Сквозь стену, что ли?

– В смысле? – едва слышно прошептал Саша.

– Так Викуська ведь дверь снаружи заперла, ты что, не слышал, как замок щелкнул?

– Не-а, – растерялся мальчик. – Я так старательно сопел, что ничего, кроме этого, не слышал. Так что, через окно попробовать?

– Ага, и разбудить всех, да? Да и второй этаж все-таки, не хватало еще ноги переломать.

– Тогда я…

– Тогда ты посидишь тихонько и не будешь нам мешать.

– Но…

– Сиди, сказал! И слушай!

Саша послушно опустился на кровать, прижимая к груди куртку. Несколько минут было тихо, а потом послышались грузные шаги. Не узнать их было трудно, грации Викуси могла бы позавидовать цирковая слониха.

Правда, шла надзирательница как-то странно: медленно и неуверенно, словно не знала, куда идет и зачем. И ногами шаркала, словно столетняя бабка.

Вот она пришаркала к их двери, остановилась, забренчала ключами, два раза щелкнул замок, отпираясь, а потом шарканье начало удаляться.

– И что это было? – обалдело прошептал Саша.

– А это наша Настюха работала. Мелкая совсем еще, ей около пяти было, когда ее… В общем, когда она присоединилась к нам. Так вот, мы в основном тусуемся по коридорам ночью, когда все спят, и пытаемся хоть как-то развлечься. И однажды решили попробовать управлять спящими. Но ни у кого не получалось, а у Настюхи вдруг р-р-раз – и получилось! Нет, ты не думай, мы детей не трогаем, мы в основном с этими гадами развлекаемся.

– Ну так и сделали бы что-то полезное. К примеру, заставили кого-ниубдь из них позвонить журналистам, а еще лучше – запустить информацию в Интернет.

– Мы думали об этом, – уныло проговорил Сережка. – Но вот засада какая – Настюха совсем мелкая, я же говорил, она ни читать, ни писать не умеет, а уж компьютером пользоваться – тем более, а спящий делает только то, что ему диктует Настюха. Мы уже пробовали управлять через мелкую, ну, чтобы один говорил ей, что делать, а она уже передавала это человеку. Не получилось, так Настюха не может полностью сосредоточиться. Вот и делают гады то, что придумает мелкая. Ну, типа – сесть, встать, попрыгать, снять… Гм, впрочем, это неважно. Короче, мы дождались, пока кабаниха заснет, и Настюха привела ее сюда. Вот и все.

– Вот и все, – проворчал Саша, поднимаясь с кровати. – Надеюсь, меня ничего снимать не заставляли?

– Ты чем слушаешь? Я же сказал – детей мы не трогаем.

– Да, – динькнул рядом звонкий голосок. – Хотя иногда хочется, особенно таких вредных, как этот твой Гошка.

– Настюха, брысь! – прошипел Сережка. – Ты же должна кабанихой заниматься!

– А чего ей заниматься, – фыркнул голосок. – Я отвела ее обратно, уронила лицом в подушку, она и дрыхнет себе! Я с Сашей, может, поговорить хочу!

– О чем, горе луковое! – начал злиться Сергей. – Ты же нас задерживаешь!

– Я быстренько, – Саша вдруг почувствовал, как к щеке прижался теплый пушистый клубочек. – Ты ведь нам поможешь, да? Спасешь? Тут так страшно, я хочу к маме, туда, на небо! Я так устала бояться!

– Я постараюсь, – прошептал мальчик, с трудом сдерживая слезы.

– Обещаешь?

– Обещаю.

ГЛАВА 14

Саша накинул куртку и медленно приоткрыл дверь.

– Смелее, там нет никого, – подбодрил его Сережа. – А чтобы ты не терял зря времени, я буду тобой руководить.

– Эй, это не в смысле – встать, снять, попрыгать? – опасливо прошептал мальчик.

– Вот же перемкнуло! Что-то ты тупишь сегодня не по-детски. Или всегда такой был, а я не замечал?

– Пошел ты!

– Вместе пойдем. Я буду твоим штурманом, а твое дело – четко выполнять указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не выпендриваться?

И снова Саша забыл, что общается вовсе не с обычным мальчишкой. Это – Сережка Лисицын, и все. Он помогает ему, Саше, убежать из детского дома. А по поводу остального истерить некогда.

Иначе присоединишься к этому остальному.

Штурман из Сереги получился классный. Следуя его четким указаниям – прямо десять шагов, налево два шага, дверь, здесь – тихо и осторожно, не дыша, правее, правее, стоп, полшага влево и пошел, – мальчик передвигался в хорошем темпе, сосредоточившись только на выполнении проложенного штурманом маршрута.

Он полностью отключил собственные навигационные приборы, чтобы они не мешали, подкидывая соврешенно ненужные сейчас эмоции.

Но не получилось. Полностью отключиться не получилось.

Сначала воздух стал липким и мерзким, им совершенно невозможно было дышать. Бешено заколотилось вдруг сердце, лоб покрылся холодной испариной, а ноги превратились в недоваренные макаронины.

Саша пошатнулся и зашарил руками в поисках хоть какой-нибудь опоры.

– Два шага влево, – тихо проговорил Сережка. – Там стена.

– Ты… Ты куда меня привел?! – проклокотал Саша, задыхаясь.

Два шага на макаронинах – это не так просто. Но он смог, дошел и буквально прилип к стене, медленно сползая вниз.

Казалось, что он погружается в зыбкую, беспощадную трясину. Там, на дне, жадно хлюпала, поджидая очередную жертву, тьма. Она радостно хихикала, предвкушая победу. Прекрати сопротивляться, парень, ты все равно будешь моим. У тебя уже не осталось сил, а у меня их много. В этом месте я подпитываюсь злом постоянно.

Откуда-то издалека, увязая в душном тумане, доносился голос Сережки. Он кричал, звал, ругался, но разобрать слова Саша не мог. Неподъемной могильной плитой наползала апатия.

И сгущался мрак.

Но вдруг… Со всех сторон в мрак начали врезаться сгустки света, они пронзали ночь насквозь, разрывая черное полотно в лохмотья.

И мрак вдруг завыл. Беззвучно, но так страшно, так болезненно-дико, что Саша, судорожно зажав уши руками, замер на полу, продолжая видеть незрячими глазами отчаянную борьбу запертых душ за свое и его спасение.

Вот извивающиеся, сочащиеся злом черные лохмотья пытаются снова стать единым целым, но искорки не позволяют им сделать это. Их очень много, этих искорок, слишком много…

И они слишком настрадались здесь.

Через какое-то время все закончилось. Искорки растолкали мрак по углам и, слетевшись к Саше, окружили его светящимся коконом.

И вернулся воздух, успокоилось сердце, снова стали сильными ноги.

Мальчик медленно поднялся и с минуту постоял, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения так же внимательно прислушались к хозяину. Взаимная проверка показала – все в норме. Можно продолжать путь.

Саша осторожно протянул руки к пляшущим вокруг него огонькам:

– Спасибо вам, ребята.

Одна из искорок опустилась на его ладонь и мальчик снова услышал хрустальный голосок маленькой Насти:

– Ты должен выжить и привести сюда помощь. Ты обещал, помнишь?

– Помню. И сделаю, – тихо, но твердо проговорил Саша. – Потому что теперь я знаю, ЧТО живет в этом месте.

– Тогда иди, оно скоро снова станет сильным, и второй раз мы можем не справиться.

Кокон распался на отдельные огоньки, они замельтешили и выстроились в сверкающую нить. Путеводную нить.

Вдоль которой и двинулся Саша.

Прямо, налево, снова налево, прямо, направо, и внезапно откуда-то потянуло свежим холодным воздухом позднего ноября.

Сверкающая нить взвихрилась, искорки в последний раз окружили мальчика и исчезли.

Но не все. Одна осталась.

– Вот и все, – тихо проговорил Сережка Лисицын. – Мы пришли.

– Куда? И… И через что мы прошли? Я там никогда не был, – комок горечи все еще мешал говорить. – Где это? Неужели в нашем доме?!

– Не совсем. Ты же знаешь, что раньше здесь была барская усадьба?

– Ну да, была. Так от нее мало что осталось, местные растащили и развалили все, что могли. Говорят, одни голые стены остались. Потом тут вроде дом отдыха собирались сделать, но слишком мало места, вот и отдали здание под детский дом. А когда здесь появилась Амалия, она на участке коттеджик для себя и дом для персонала выстроила. И что, ты хочешь сказать, что ЭТО обитает где-то там?! Но мы же не выходили из здания, я бы почувствовал свежий воздух, вот как сейчас.

– Правильно, не выходили.

– Но тогда… Слушай, я же изучил дом от подвала до чердака, был везде, кроме медблока. Не хочешь же ты сказать, что повел меня через больничку?

– Повел. Но ее мы прошли быстро, ты ничего не успел ощутить. Я, если честно, надеялся, что бункер мы так же проскочим…

– Бункер? Какой еще бункер? Нет здесь никаких бункеров, я бы знал!

– Он бы знал! – тихо проговорил Сережа. – О нем знают только эти уроды и мы… Те, кто умер там.

– А разве это происходит не в больничке?

– Нет, конечно. Вдруг все же проверка какая непредусмотренная нагрянет? Это ведь образцовый детский дом, и здесь живут счастливые дети, обожающие свою директрису. Воспитатели все добрые и ласковые, госпожа Федоренкова ночей не спит, стремясь обеспечить своим воспитанникам прекрасную сытую жизнь. Чистые светлые комнаты, довольные веселые дети, их вкусно кормят, хорошо одевают и тщательно следят за здоровьем. В больничке, то есть в медблоке, все оборудовано по высшему разряду: одноместные палаты с телевизором, одноразовая медицинская фигня, накрахмаленные простыни, чертова куча всяких лекарств, усиленное питание. И по документам все в порядке, фиг докажешь, что здесь проводят опыты, нет, здесь лечат несчастных, обиженных судьбой деток! – Сережка почти кричал. – Вот только проводить хирургические операции в условиях детского дома категорчески запрещено. И наличие в медблоке операционной хрен бы Амалия смогла объяснить. Как и холодильные установки для хранения органов, специальные контейнеры для них же и… – Он на мгновение замолчал, словно задохнувшись. – И небольшую такую, аккуратненькую серебристую емкость, похожую на отделившуюся ступень космического корабля. В верхней части емкости имеется люк, внизу – отверстие для слива. Когда содержимое емкости теряет нужную концентрацию, его сливают в специальные бочки с химзавода и везут на утилизацию на этот же химзавод. У Амалии прекрасные отношения с руководством завода, она ежемесячно отстегивает этому руководству нехилую кучу баксов, а ей взамен обеспечивают поставку и утилизацию концентрированной соляной кислоты, не спрашивая, зачем это детскому дому.

– С-соляной кислоты? – Саше вдруг стало жарко, сырой ноябрьский воздух, струившийся откуда-то сбоку, превратился в душный июльский.

– Да. То, что остается после изъятия органов, бросают в люк. И спустя какое-то время тело растворяется бесследно, – голос Сергея сник до шепота.

– Но где это все, где?!

– В подземной галерее.

– Где?!

– Бывший хозяин этой усадьбы построил подземную галерею, зачем – не знаю. Вроде хранил здесь дорогущие вина. А может, просто был с придурью, не наигрался в детстве в казаков-разбойников, вот и обустроил подземную пещерку с ведущим в лес выходом. Местные об этом не знали, ход в галерею был хитро замаскирован в стене. Но чертежи, по которым строилась галерея, сохранились, и на них наткнулся босс этих гадов, мистер Николс. Он сразу сообразил, как можно использовать для своего бизнеса такое классное местечко. И использовал…

– Так меня пришибло…

– Возле емкости. Там совсем рядом операционная.

– Понятно.

Ничего не понятно! КАК могут существовать такие сволочи?!

Ладно, это лирика. Надо действовать, а не истерить. От тебя многое зависит.

– Серый, – тихо проговорил Саша, – а почему я так свободно прошел через этот бункер? Неужели он не запирается?

– Почему же – запирается, конечно. И ключи у охраны на посту. Но охрана по ночам тоже дрыхнет.

– Так что – опять Настя?

– Она. Сейчас уже водит охранника и Викуську запирать все замки. Пусть завтра гадают, куда ты подевался! Скоро и сюда придут, выход наружу закрывать, так что давай, Санек, иди! Мне дальше нельзя, ты уж сам теперь справляйся. Мы верим в тебя.

– Справлюсь. Ты говорил, выход из подземного хода в лесу?

– Да, только теперь сюда неплохую дорогу провели, чтобы с химзавода незаметно подъезжать можно было. Не совсем до выхода, конечно, она метрах в трехстах отсюда, идет в деревню какую-то. Ты бы знал, как жители этого села гадину Амалию обожают! У них же ни хрена дороги не было, грязь месили и на тракторах до шоссе добирались, и вдруг – такое счастье! Так что туда тебе нельзя, доберешься по тропинке до дороги и сворачивай налево. Там шоссе. Ну все, удачи.

– Спасибо. Я справлюсь, Сережка. Обещаю.

– Знаю. Прощай.

И мерцающий огонек исчез.