Текст книги "Ухожу в монастырь!"

Анна Ольховская
Ухожу в монастырь!

Часть 1

Глава 1

Сначала было слово. «…!» Произнесенное с большим чувством. С эмоциональным подъемом, я бы сказала.

Собственно, я и сказала. А потом очень эмоционально поднялась. Вот только особой грациозностью мой подъем не отличался.

Он отличался сопением, возней и безуспешными попытками собрать вихлястые ноги в кучу. А они, ноги, превращаться в устойчивую и надежную опору категорически отказывались, угрюмо бубня что-то маловразумительное насчет «обладающей избыточным самомнением кретинки, напялившей на нас изящные сапожки на высоченном каблуке. И это после трех лет вольницы в растоптанных сандалетах!».

Ну да, согласна, есть кро-о-охотная толика истины в оскорбительных инсинуациях моей обуви. Но именно крохотная. Крохотульная. Микроскопическая.

Я действительно последние три года провела в месте, где о наличии брендовых сапог никто и понятия не имел, местное население предпочитало передвигаться по джунглям босиком. Это когда они пешком шли. А еще некоторые умели летать. А другие – нырять, плавать и оставаться под водой сколь угодно долго.

Племя Земли, племя Воды и племя Воздуха.

Появившиеся в результате бесчеловечных экспериментов нацистского изувера доктора Менгеле, начавшего свои «изыскания» еще в концентрационном лагере Освенцима[1]1
  См. роман А. Ольховской «Дрессировщик русалок».


[Закрыть].

Он успешно инсценировал потом свою гибель и, обустроив в глухих амазонских джунглях секретный научный комплекс, приступил к любимому занятию – опытам над людьми. В качестве подручного материала были использованы три индейских племени, имевших несчастье жить в выбранной Менгеле местности.

Из них со временем и получились племя Воды – амфибии, племя Воздуха – обладатели кожистых перепонок-крыльев, и племя Земли – меньше всего похожие на людей, а больше на оборотней, какими их показывают в кино.

Как туда попала я? Это долгая история.

Но сначала позвольте представиться. Меня зовут Анна Лощинина. Сейчас я стою немного в стороне от раскатанной детьми скользушки, на которой, собственно, мои ноги и утратили связь не только с реальностью, но и с поверхностью, и я пребольно шмякнулась на пятую точку.

И отправила в пространство то самое слово.

Знаю, знаю, приличной даме выражаться столь непарламентскими терминами конфузно, но, во-первых, в российском парламенте сей лексикон давно уже употребим, а во-вторых, я сейчас одна, мои дети остались дома и краснеть мне не перед кем.

И вообще, сами попробуйте куртуазно усмехнуться и небрежно посетовать: «Вот ведь неприятность какая!», получив подлый удар льдом не только в довольно мягкую пятую, но и еще в ту самую болевую точку локтя, от которой буквально бьет током.

А потом еще и это унизительное копошение на льду, напоминающее страдания перевернутой черепахи. И ведь так и не смогла самостоятельно подняться, какой-то сердобольный прохожий пособил.

Вот стою теперь, пальто отряхиваю и на обувку свою сквозь зубы шиплю. Хотя модные изящные сапожки ни в чем не виноваты, если только в том, что площадь сцепления с землей в них катастрофически мала.

А надо было чуни «Прощай, молодость!» на устойчивой танкетке покупать, да пошире, чтобы ту самую площадь сцепления увеличить, раз уж угораздило размер ноги иметь не сороковой, а тридцать седьмой.

Который, становясь на высоченную шпильку, превращает подошву в крохотный пятачок, для успешной балансировки на котором требуется немалый профессиональный опыт.

Опыт эквилибриста.

Ну, или следящей за модой женщины.

Я, собственно, не могу причислить себя к вдохновенными феминисткам, принципиально не пользующимся косметикой и презирающим всякие новомодные женские штучки-дрючки, и за модой всегда очень даже следила.

Не бегала следом, конечно, преданно повторяя все, даже самые бессмысленные телодвижения кумира, но время от времени посматривала.

И с обувью на высоких каблуках у нас отношения складывались более чем теплые.

А потом мы с Никой попали в лапы доктора Менгеле, и три года я туфли-лодочки могла видеть разве что во сне.

Кто такая Ника?

Так, давайте-ка по порядку.

Двенадцать лет назад в одном из областных центров России, расположенном от Москвы всего в паре часов езды на автомобиле, жила-была журналистка на вольных хлебах Анна Лощинина. Жила размеренно, без особых потрясений, да и откуда им, потрясениям, взяться, когда ты пишешь вовсе не на криминальные темы, а, что называется, за жизнь. И в личной жизни тоже полный штиль – после неудачного замужества и последовавшего вскоре развода я считала себя циничной, разочарованной в мужчинах и неспособной на любовь женщиной.

Ну их в пень, мужиков этих!

Этим тостом обычно заканчивались наши с Таньским посиделки в компании бутылочки мартини в моей однокомнатной квартире.

Таньский, она же Татьяна Старостенко, на тот момент была моей единственной близкой подругой, начало дружбы с которой затерялось где-то в первом классе.

Она работала бухгалтером, тоже пережила неудачный роман (правда, так и не завершившийся браком, но есть разница?), и тост наш звучал слаженным дуэтом.

А потом совершенно случайно, на спор, если честно, обнаружилось, что я умею писать стихи. И не только стихи, но и тексты песен.

Что и поставило крест на моем немного скучном, но спокойном и безопасном существовании.

Потому что моими текстами заинтересовался Алексей Майоров – один из ярчайших представителей российского шоу-бизнеса. Самый закрытый на тот момент персонаж светских тусовок. И в связи с этим – обладатель самой большой армии поклонниц.

Среди которых были и больные на всю голову. Но об этом я узнала позже.

А сначала было заочное, телефонное, знакомство с Майоровым.

С Лешкой. С моим нынешним мужем.

Тогда-то и закончилась спокойная жизнь, и Анна Лощинина ступила на минное поле[2]2
  См. романы А. Ольховской из серии «Анна Лощинина. Папарацци идет по следу».


[Закрыть]. Прихватив с собой и Таньского.

Правда, подружка вместе со мной подорвалась только один раз, да и то по собственной инициативе, лично топнув по очередной мине. Но зато в результате превратилась из скромной одинокой бухгалтерши Татьяны Старостенко в любимую жену наследника миллионов, красавчика Хали Салима[3]3
  См. роман А. Ольховской «Бог с синими глазами».


[Закрыть]. Сейчас у них трое детей – Лейла, Денис и Кемаль, и они спокойно и счастливо живут в Швейцарии.

А мы с Лешкой продолжали брести по минному полю. И подрываться, и умирать, и воскресать, и снова исчезать, и снова встречаться.

И любить друг друга все сильнее…

Может, именно из-за этой бесконечной любви у нас и родился ребенок-индиго – наша дочь Ника.

Обладающая невероятными по силе и возможностям способностями. Мощнейшей ментальной силой, сохранить которую в тайне от спецслужб, давно уже интересующихся всеми случаями появления на свет детей-индиго, нам удавалось с помощью нашего ангела-хранителя, любимого (пусть и неродного) дедушки Сережи. Сергея Львовича Левандовского, генерала ФСБ, отца лучшего Лешкиного друга, Артура.

Чего только не было в нашей с Лешкой жизни!

Меня уносило то цунами в Юго-Восточной Азии, то я вместе с Таньским умудрилась попасть в лагерь лжебедуинов, нас хотели продать, потом я навестила с познавательной экскурсией тайную тюрьму ЦРУ, побывала в подвале маньяка-людоеда, схлестнулась один на один с черным колдуном Вуду – бокором, пожелавшим отнять у меня мою дочь…

Много чего было.

Но в итоге мы наконец перешли это минное поле, расположенное на пути к тихому семейному счастью.

И несколько лет прожили спокойно.

А потом прилетел рикошет из прошлого.

И Алексей превратился в раба сексуальной ведьмочки Изабеллы Флоренской (в миру – Антонины Евсеевой), а нас с Никой похитили люди доктора Менгеле, заинтересовавшегося способностями моей дочери.

Там, на Амазонке, я поняла, что беременна во второй раз. И что над моим еще не рожденным ребенком этот изувер будет проводить опыты. И помешать этому не сможет даже моя чудо-девочка Ника.

Потому что она одна, а помощников у Менгеле – много.

Но оказалось, что она не одна.

Он все-таки был гением, доктор Менгеле. Злым, но – гением. И в результате его экспериментов индейцы мутировали не только физически, но и ментально.

Среди них появились так называемые Сильные. То есть, по сути, те же индиго.

Их было совсем немного, причем все они были очень молодыми. Новое поколение, так сказать. И пользоваться своими способностями вместе они пока не умели.

Но Ника их научила. Она оказалась самой сильной среди них, хотя на тот момент ей было всего семь лет.

Однако она смогла объединить всех Сильных, и научный центр доктора Менгеле вместе со всем списочным составом просто перестал существовать…

Это было страшно. Очень страшно. Я до сих пор по ночам иногда просыпаюсь от собственного крика, вспоминая выползающую из джунглей жуть.

В живых не оставили никого из бывших Богов.

Кроме Петера Вайса, рыжего тощего доктора, еще до нападения Сильных пытавшегося помочь нам с Никой сбежать.

Но, обретя наконец долгожданную свободу, мутанты нас не отпустили. Они боялись, что мы приведем к ним других белых людей, которые снова начнут мучить и издеваться.

И какой бы сильной ни была моя дочь, противостоять объединенной воле остальных она не могла. Мы вынуждены были остаться.

А потом родился Алексей Майоров-младший, Ежик для своих. Маленькая копия папы. Не индиго, обычный мальчишка, умненький, развитый, сильный. И это хорошо, потому что его старшей сестре ее способности ничего, кроме проблем, пока не принесли.

Спустя три года Ника, все это время упорно учившаяся управлять своей силой, с помощью остальных смогла наконец дотянуться через полмира до отца. И увидела сгущающийся вокруг него мрак…

В общем, на этот раз удержать нас не смогли. Да и, если честно, не очень старались, по-моему, возрастающая с каждым днем сила Ники кое-кому не нравилась.

И мы рванули в Москву.

И успели вовремя.

Потому что без помощи Ники и ее друзей Алексей Майоров так и остался бы в глазах обывателей жестоким маньяком и убийцей по кличке Дракула.

Его подставили так ловко и виртуозно, что шансов у Лешки не было. Ни одного.

Но теперь все позади, мы вот уже почти месяц дома, и я учусь ходить по снегу на каблуках.

Глава 2

Нет чтобы подождать до весны, пока растает снег и асфальт снова станет привычно шершавым! Тогда бы потихоньку-полегоньку, ковыль-ковыль, поначалу с ходунками, а потом, через пару недель, – и сама бы пошла, покачиваясь и растопырив в стороны руки. К лету, глядишь, и восстановила бы легкую и упругую походку грациозной кошки.

Гм… что-то не припомню кошку на каблуках.

В общем, мудрому терпению я так и не научилась. Что поделаешь, южный темперамент. Мои родители, встретившиеся и поженившиеся в одном из областных центров России, раскинувшем свои кирпично-панельные крылья к северо-востоку от Москвы, попали туда по распределению, отучившись в институтах.

Но оба были южных кровей. Нет, не восточных, а именно южных. Казачьих.

Папа родился в донской станице, а мама – на Кубани.

И все мое детство прошло там, на юге. Я на всю жизнь запомнила вкус белого, пышного, отдыхающего после выхода из печи хлеба. Я не могла дождаться, пока он остынет, «дойдет» под чистеньким льняным полотенчиком, и украдкой отламывала вкуснющую горбушку. За что и получала уже другим, более увесистым, полотенцем по филейной части. Хотя какое там филе! Тогда часть тела, на которой я сидела, больше напоминала суповой набор – кости, кости, кости и чуть-чуть мяса на них.

Помню кукурузу под три метра, точь-в-точь, как в нынешних американских ужастиках. Но у нас там ничего страшного не происходило, мы там прятались от бабушки. Помню заросший виноградом изабелла двор, в тени которого так здорово было прятаться от палящего солнца.

Помню рассвирепевшего после очередного моего капризного «Не буду есть этот ваш борщ, надоело!» деда.

Ух, и досталось же мне! Хорошо, что шашка дедова была спрятана далеко, а то порубал бы если не меня, то стол. Я потом до вечера отсиживалась в кукурузе.

А к вечеру дед успокоился. Он даже раньше успокоился, характер имел взрывной, но отходчивый.

И передал его мне. А поскольку с другой, с маминой, стороны в роду тоже имелись есаулы, ожидать от меня спокойного, рассудительного, нордического поведения было бы глупо.

Наверное, именно из-за этого я и вляпываюсь постоянно в неприятности.

В том числе и в такие мелкие, как сегодня.

Ну, принес вчера Алексей эти сапоги, купив их на свой страх и риск. В чем страх и риск? Кто же покупает обувь без примерки! Но они с Виктором (бессменным уже на протяжении многих лет помощником Майорова) случайно попали на международную выставку-ярмарку изделий из кожи. И на стенде одной известнейшей итальянской фирмы Лешка увидел эти сапоги. Причем они не продавались, это был образец.

Но так думал представитель фирмы. До тех пор, пока господин Майоров не решил, что эти сапожки как раз и созданы для его соскучившейся по нормальной обуви жены.

А когда господин Майоров что-то решает, проще согласиться с его решением сразу, меньше мороки и больше сохраненных нервных клеток.

Я не знаю размера материальной компенсации задолбанному представителю фирмы в частности и фирме в целом, да и знать не хочу. Потому что сапоги действительно оказались чудо как хороши – и по дизайну, и колодка удобная, и ноги они обняли нежно и ласково.

И по квартире я процокала той самой уверенной и грациозной кошкой.

– Ну что, нравится? – улыбнулся Алексей, наблюдая за мной.

– В целом неплохо, – царственно кивнула я, рассматривая стройную и длинноногую себя в зеркале.

Ох, кривила душой, просто в спираль душу скрутила! Мне не просто нравилось, я была в восторге!

В прежние годы я бы радостно сообщила об этом мужу поцелуем, но не сейчас. Хотя по его глазам я видела, как Лешка ждет этого «раньше», как надеется на него.

Весь этот месяц, прошедший после нашего возвращения из небытия, надеется.

Но увы…

Я не могу. Не могу простить его. Разумом понимаю, что не так уж он и виноват, что это был сексуальный приворот, результат двойных усилий старой ведьмы Степаниды и молодой ведьмы Тоньки-Изабеллы[4]4
  См. роман Анны Ольховской «Прекрасная дикарка».


[Закрыть]. А в том, что ведьмовство и колдовство – вовсе не бабьи сказки, я имела несчастье убедиться лично и с тех пор не морщу пренебрежительно носик, когда слышу об этом. Да, большинство газетных объявлений, в которых «потомственные маги и колдуны» обещают на раз-два выполнить любое желание и излечить от любой болезни, даются обыкновенными мошенниками, потому что настоящие маги и колдуны предпочитают держаться в тени и вовсе не жаждут привлечь к себе внимание.

Но они есть. И не все среди них – белые. Приверженцев тьмы тоже хватает.

И Степанида с Антониной были как раз из этой, черной, когорты.

И оплели Алексея липкой паутиной весьма сноровисто, превратив его в послушную марионетку. Если бы Ника была рядом, ничего подобного бы не произошло, но нас не было…

И Лешка едва не погиб.

Надо было видеть его глаза в момент нашей первой встречи!

Пустые, безжизненные, наполненные лишь выгоревшим пеплом чувств, они вспыхнули такой дикой, безумной радостью, что я даже немного испугалась за его душевное здоровье.

Несколько показавшихся мне вечностью мгновений он, застыв на месте, смотрел на меня, на повзрослевшую за три года Нику, на никогда не виденного им сына, и в глазах его все сильнее закручивалось торнадо счастья, надежды, бесконечной радости и… пугающего безумия.

А потом ему навстречу шагнул Ежик. И робко спросил:

– Папа?

Никто и никогда до тех пор не видел Алексея Майорова плачущим.

Но эти слезы вымыли из его глаз безумие, оставив лишь искрящееся счастье.

И вернув ту самую, бесконечную, преданную и страстную любовь.

Любовь ко мне.

Он так надеялся, что все позади, что мы снова заживем все вместе, одной, ставшей на замечательного мальчишку больше семьей. И снова будет звенеть посудой на кухне Катерина, наша бессменная домоправительница, ставшая нашим детям любящей бабушкой. А в квартире тоже будет слышен звон, но не посуды, а заливистого смеха Ежика и Ники. И наш постаревший, седой, но все еще большой и сильный пес, наш страшненький, израненный ирландский волкодав по кличке Май, все три года преданно ждавший нашего возвращения, будет счастливо, по-щенячьи взлаивать, принимая участие в детской возне. И с восторгом катать на спине хохочущего Ежика.

А он, Алексей, будет стоять рядом со мной, обняв меня за плечи и прижавшись подбородком к моей макушке, наблюдая за храбрым всадником.

И плавиться от счастья.

В общем-то, все так и было. И вернувшаяся к нам Катерина, все еще периодически плачущая от радости при виде Ники и Ежика. И звонкий смех моих детей. И восторг старичка Мая. И вкусные запахи готовящейся еды. И мы с Лешкой, наблюдающие за играми наших детей.

Но – не рядом.

Нет, мы можем сидеть рядом, стоять рядом, Алексей может даже приобнять меня.

Но не слиться со мной в единое целое душой и телом.

Я не могу простить его. Не могу, и все.

Чувства и эмоции разуму никак не подчинятся. Тупо уперлись на своем, и сдвинуть их с этого своего мне пока не удается.

Что? Вы считаете, что я просто разлюбила Лешку?

Наверное, это было бы наиболее щадящим вариантом.

Но… Не получится.

Пощадить мою душу, изорванную в клочья, не получится.

Потому что я не могу разлюбить самого родного, самого лучшего, самого нужного мне мужчину. С тех пор, как я встретила Лешку, все остальные представители рода мужского перестали для меня существовать. Нет, как друзья и знакомые, они остались. И некоторых я очень люблю – Виктора, к примеру, или Артура. Или мужа моего Таньского, Хали. А Сергей Львович – вообще мне как отец.

Но МОЙ МУЖЧИНА, моя половинка, мое горькое счастье – только он.

Лешка. Алексей Майоров.

Больше всего на свете сейчас ждущий моего прощения. И возвращения.

Но я пока не могу.

И Лешка каждый день уезжает из нашей квартиры к себе. Он продал ту квартиру, в которой жил с Тонькой-Изабеллой, и купил другую.

А мы с детьми и Катериной поселились в нашей прежней, все эти три года, пока нас не было, стоявшей закрытой и пустой.

Куда Алексей приезжает теперь в гости…

Глава 3

В общем, легко и изящно поцокав вчера каблучками по паркету, я себе настолько понравилась, что решила немедленно выгулять новые сапожки, познакомив их с московским снегом.

Но немедленно не получилось, было уже слишком поздно для выноса себя в город. В запасе, правда, имелся вариант с Маем, давно уже нетерпеливо переминавшимся у входной двери, но, во-первых, утренние и вечерние прогулки с нашим собакевичем оккупировали дети (хотя кто-то из взрослых все же выходил вместе с развеселой компашкой, мало ли что). А во-вторых, надевать дизайнерскую обувь для сопровождения пса на попись было бы верхом гламуризма.

Это когда гламур сливается в экстазе с идиотизмом.

И я решила перенести премьеру сапог на утро.

И перенесла. И надела-таки их, несмотря на увещевания Катерины, предпочитавшей зимой носить исключительно войлочные опорки, черненькие такие, с суровой молнией впереди. Дизайна времен освоения целины. И, как ни странно, до сих пор выпускаемые отечественными обувными фабриками.

Зато удобно и не скользят.

– Аннушка, ты куда это собралась на таких каблучищах с утра пораньше? – нахмурилась Катерина, появляясь в дверях кухни.

– А что, на каблуках можно ходить только с вечера попозже? – пропыхтела я, закончив натягивать последний из двух сапог.

– Конечно. Да я вообще не понимаю, как на таких ходулях с места сдвинуться можно! – проворчала домоправительница. – Я и по молодости-то никогда на такую страсть не становилась, хотя мои подружки все на платформах ходили.

– Это как это? – вмешался Ежик, выехавший из детской на спине Мая. – Что ли, твои подружки все время ходили там, где поезда?

– При чем тут поезда? – озадачилась баба Катя. – Какие еще поезда?

– Ну ты же сказала мамичке, что твои подружки на платформах ходили. А платформы всегда там, где поезда.

– Ах ты мой зайчонок сладенький! – немедленно умилилась домоправительница, подхватывая отважного всадника с немного подуставшей спины пса. – Лапушка мой золотой, какой же ты умничка!

– Я не лапушка! – потешно нахмурился малыш, упираясь кулачками в пышную грудь бабы Кати. – Лапушки только девочки бывают, а я мальчик! И вообще, пусти меня! Я тут Зорро сейчас, и мне надо мчаться вдаль! А вы тут со своими поездами!

– Сынище, – я очень старалась говорить серьезно, но улыбка все время дергала меня за уголки губ, – баба Катя говорила вовсе не о поездах. Когда она была молодой и очень красивой девушкой…

– Прям уж! – засмущалась домоправительница. – Нашла красавицу!

– Так вот, – продолжила я, – тогда очень модной была обувь на так называемой платформе, то есть когда подошва была сантиметров восемь-десять высотой, а каблук соответственно все двадцать.

– Это как это? – Ежик сосредоточенно засопел, соображая, а потом радостно вскинулся: – А, понял, понял! Это как тот странный дядя по телевизору, который все время крашеные губки надувает и вот так говорит. – Ребеныш манерно закатил глазки и очень похоже произнес: – Звезда в шоке!

– Обезьяна, – не удержалась от хихика я.

– Артист, настоящий артист! – всхлипнула Катерина. – Весь в отца, ну до капелюшечки!

После чего артист был подвергнут тисканью, зацеловыванию и утаскиванию на кухню на предмет дегустации вкусняшек.

Если бы Ника была дома, она непременно присоединилась бы к дегустации, но дочка с утра была заангажирована Ингой Левандовской, внучкой Сергея Львовича, относившейся к Никуське, как к своей младшей сестренке.

Инга была на девять лет старше Ники, но это вовсе не мешало девчонкам общаться на равных. Возможно, потому, что Ника была не такой, как все.

И могла такое, о чем все даже и помыслить не смели.

Но при этом оставалась десятилетней девочкой, обожавшей возиться с младшим братом, смотреть мультики, играть в компьютерные игры и шушукаться с Ингой о сердечных делах старшей подружки.

Думаю, с этой целью Инга и уволокла сегодня с утра пораньше мою дочь. Младшая из семейства Левандовских относилась к способностям Ники абсолютно спокойно, воспринимая их как само собой разумеющееся. Она в свое время прочитала в Интернете все, что там имелось о детях-индиго, и теперь вовсю пользовалась помощью названой сестренки.

А вы бы не захотели узнать, как на самом деле к вам относится ваш кавалер?

В общем, дочки дома не было, сын отвлек внимание домоправительницы, а я смогла спокойно, без объяснений и комментариев, завершить процесс маскировочного одевания и выйти из квартиры.

Почему маскировочного?

Да потому, что после нашего с Никой и Ежиком неожиданного возвращения из небытия весь месяц не утихал ажиотаж вокруг этого события.

Еще бы! Ведь загадочное исчезновение семьи Алексея Майорова, после которого он женился на своей любовнице, тоже вменялось ему в вину.

Ну а что – все понятно! Убил жену и дочь, закопал где-нибудь в лесу, а потом изображал страшное горе, почти год мотался по свету, якобы в поисках семьи. А на самом деле только и ждал, когда со своей девкой в открытую жить можно будет!

И вдруг – такое!

Мало того, что и жена, и дочь живы-здоровы, так еще и сын, оказывается, у Майорова родился!

А в том, что Алексей Майоров-младший действительно сын Алексея Майорова-старшего, не сомневался ни один самый скептичный скептик.

Потому что наш Лешик-Ежик был такой точной копией отца, что порой казалось, что это клон. И если бы только внешность… Но и походка, и мимика, и жесты – все у мальчика было таким же, как у папы.

А вот в повзрослевшей Нике, малышкой тоже очень походившей на Алексея, сейчас все больше проступают мои черты.

Но моей копией нашу дочь назвать нельзя, просто видно, что она моя. И Лешкина. Но – сама по себе.

Красивая получилась девочка, чего уж там. Густые, слегка вьющиеся волосы ольхового оттенка, изящные черты лица, тонкие темные брови, пушистые ресницы, но больше всего внимание привлекают глаза.

Большие, странные, двухцветные – серо-карие.

Пристальный взгляд которых не все могут перенести.

Но Ника редко смотрит «особенным» взглядом. Она в совершенстве научилась управлять своей силой и чаще всего «отключает» ее, предпочитая жить нормальной жизнью обычной десятилетней девочки.

В школу пока ни она, ни Ежик не пошли. Ежик – в силу малолетства (хотя там, в джунглях Амазонки, Петер Вайс научил его читать и писать, причем не только на русском, но и на немецком языке), а Ника…

Мы с Алексеем и Сергеем Львовичем просто не знали пока, куда ее отправить учиться.

Да, для детей-индиго уже созданы специальные учебные заведения, но, во-первых, они все интернаты закрытого типа, а во-вторых, курируются спецслужбами.

Об этом Сергей Львович Левандовский, генерал ФСБ, имел представление не понаслышке.

И именно поэтому тайну Ники знали только самые близкие – делать из нашей дочери подопытного кролика мы не собирались.

Так что Ника на пару с братом пока с упоением предавалась ничегонеделанию.

А все мы прятались от пронырливых папарацци, не собираясь никому рассказывать, где же мы были больше трех лет. Мы не давали интервью, не ходили на записи всевозможных ток-шоу, предоставив разбираться с прессой Виктору.

Он и разбирался, как мог, но удержать на привязи свору папарацци был не в силах.

И эти типы сутками дежурили возле нашего дома с фотокамерами наперевес. И даже усиленная по просьбе Алексея охрана придомовой территории не могла справиться с особо пронырливыми типами.

Поэтому мы обычно сразу спускались в подземный гараж и выезжали из дома на машине.

А когда хотелось прогуляться пешком – прибегали к маскировке.

Вот и я прибежала сегодня. Тем более что зимой это сделать довольно легко – достаточно надеть другое пальто, натянуть до бровей меховую шапку-стог, спрятав под ней волосы, и накрасить только губы (от мороза). А без макияжа я, обладательница светлых ресниц, становлюсь совсем не похожей на себя при параде.

Почему решила отказаться от машины?

Сапоги. Не забыли? Их же прогулять надо, а не покатать.

К тому же я собралась идти совсем недалеко, на соседнюю улицу, где за эти три года, пока нас не было в Москве, открылся чудесный магазинчик дизайнерских подарков и украшений.

И где я собиралась выбрать подарок для Саши Голубовской.

Совершенно справедливо очень обидевшейся на меня.