Текст книги "Ухожу в монастырь!"

Глава 7

На этом тщательно продуманный и сконструированный план, собственно, и заканчивался. Дальше нам предстояло импровизировать.

Впрочем, оставался еще один немаловажный этап. Этапирование.

Отделение фон Штрауха от семьи Демидовых и этапирование его куда подальше.

Нет, ну что вы, при чем тут Сибирь? И не в Южное Бутово. И даже не в Мытищи. В любой другой кабинет этого здания, главное, чтобы он нам не мешал.

Для выполнения спецзадания уже прибыл господин Хали Салим собственной бизнес-акульей персоной. Но лично кидаться наперерез Штрауху и его боссам муж Таньского не собирался, поскольку боссы не раз сиживали с воротилой гостиничного бизнеса за одним столом. И на столе этом были разложены отнюдь не бумаги.

Хали, и являвшийся, собственно, источником мнимой угрозы бизнесу Демидовых, должен был позвонить Штрауху на мобильный в тот момент, когда все прибывшие уже войдут в здание, и очень убедительно (а господин Салим умеет убеждать) порекомендовать трусливому герру немедленно выйти на парковку и забрать у господина Салима бумаги для Демидовых.

Какие бумаги, зачем – я не вникала. Мальчики разберутся. А девочке надо было подготовиться к встрече подруги.

Речь там убедительно-покаянную приготовить, с массой решающих аргументов, мизансцену продумать – где будет сидеть Май, куда пристроить Ежика, а нам с Никой надо вот…

Ни фига не успела. Мы едва только сняли верхнюю одежду и осмотрелись, а в предбаннике уже послышались голоса:

– Придется, чувствую, заменить Клауса кем-то более решительным и способным на самостоятельные действия. – Ого, сколько металла в голосе подруги! Настоящая стальная бабочка. – Интересно, он в туалет сам ходит или тоже с тобой, Слава, согласовывает?

– Да вроде сам. – А голос-то у Славки какой стал! Словно выдержанный коньяк, бархатный. И даже сейчас, когда он погружен в проблемы бизнеса, его голос звучит завораживающе. – Но ты права, мама. Он не справляется. Устроил истерику, вытащил нас сюда, а сейчас – ты видела? Всего один звонок ему на мобильный, и наш Клаус превратился в трясущееся желе.

Я мельком глянула на Нику – она ведь еще в год решила, что «Сява – мой!». Но никакого конфузливого румянца на щеках дочери не было, наоборот – черты лица заострились, она словно прислушивалась к чему-то.

Хотя почему словно – Ника действительно слушала. Вернее, настраивалась на гостей. И если она это делает, значит, так надо.

– Знаешь, мама, мне кажется… – О, а это Вика! Голос такой же примороженный, как и у Сашки. Да, моя дочь права, не надо обладать сверхспособностями, чтобы понять – у наших друзей что-то случилось. И это что-то вынуло из них души. – …что руководить нашим российским филиалом должен не немец, а русский.

– Не согласен, я…

Дверь распахнулась, мое сердце бухнуло последний раз где-то в горле и затаилось. Я стиснула мгновенно вспотевшие ладони и сквозь предательски набежавшие слезы смотрела, смотрела, смотрела на вошедших.

Слава, поперхнувшийся фразой и ошарашенно глядевший на нас. Какой же ты стал красивый, мальчик! Нет, не мальчик – мужчина. Густые светлые волосы зачесаны назад, чуть удлиненное чистое лицо, темные брови и ресницы, четкий рисунок губ, яркие серые глаза и совершенно неожиданная горькая складка возле рта, делавшая его гораздо старше.

Вика… Я запомнила ее кареглазой хорошенькой хохотушкой, обожавшей возиться с Никой и болтать со мной о своем, о девичьем. А сейчас в кабинет вошла стройная ухоженная женщина с гладко причесанными темными волосами, с искусно подкрашенным красивым лицом и выгоревшими изнутри глазами. Они больше не сияли, ее большие миндалевидные глазищи, шоколадный оттенок словно подернулся пеплом.

Саша… Сашка… Сашенция… Моя стальная бабочка, моя нежная и сильная, женственная и опасная, такая решительная, готовая за своих близких порвать любого. Умная, смешливая, ехидная, преданная, добрая. Живая. Настоящая.

Сейчас от той, прежней, осталась лишь тень.

Пустая оболочка. Способная есть, пить, дышать, руководить фирмой, даже иногда вспоминать, что у нее есть любящий мужчина. Но огня внутри больше не было.

Саша, шедшая последней, не сразу поняла, почему ее дети вдруг замолчали и застыли на месте, словно примерзли. Она закрыла за собой дверь и слегка подтолкнула в спину сына:

– Слава, ну что ты замер? Что, наш милый Клаус устроил тут бардак, и ты…

Увидела.

На мгновение в глазах вспыхнула радость, но только на мгновение, огня не хватило. Слишком много пепла, слишком.

– Анна? – Левая бровь чуть приподнялась, знаменуя удивление. – Что ты тут делаешь? Да еще и с детьми? И с…

Май не захотел разбираться в эмоциях и чувствах людей, он был рад встрече с теми, кого не видел так долго. И поэтому тоненько, по-щенячьи взлаяв, замолотил хвостом и атаковал того, кто стоял ближе.

К счастью для дам, ближе всех стоял Славка. Потому что вряд ли Сашке или Вике, этим Снежным королевам, прибавило бы положительных эмоций падение на пол под напором внушительной туши ирландского волкодава, погрузившегося в восторг. Колготки там, юбки и все такое.

А падение последовало – Слава уже подзабыл, что такое радость Мая, и не успел принять нужную стойку. За что и поплатился опрокидыванием и зализыванием. А еще – радостным топтанием передними лапами.

А пес просто сходил с ума. Он приседал, он взлаивал, он устроил хвостярой настоящий ураган, он улыбался во всю поседевшую морду, он чмокал отбивавшегося Славку, кидался к Вике, к Сашке, лизал их куда достанет, снова возвращался к Славе и все время оглядывался на нас: ну что же вы стоите? Это же они, те самые, которые выхаживали меня когда-то после ранения! И мы жили у них, и дружили, и играли, и вообще!

И он смог. Искренняя, безудержная радость пса заставила сковавший гостей лед слегка подтаять. Потом на нем появилась трещина, вторая, третья…

А потом к все еще лежавшему на полу Славе подошел Ежик, сначала спрятавшийся за мою спину, присел на корточки и улыбнулся:

– Ты не бойся. Он тебя не ест, он целуется так. Он тебя любит. А я тебя знаю, ты – Слава. А ты. – Малыш поднялся и повернулся к Вике: – Вика. Ты красивая, ага. Только почему… зачем ты плакаешь? Мамичка, – брови Ежика удивленно поднялись, – а чего они плакают? Мы же их встречать пришли, тут радоваться надо, а они плакают! Ма-а-ам! А ты чего?

Губы мальчика мгновенно задрожали и поехали в стороны – он очень редко видел свою маму плачущей.

А через две минуты из кабинета вылетел весьма помятый и обслюнявленный Славка, схватил стоявший на отдельном столике графин с водой и умчался обратно, попросив секретаршу никого не пускать.

Она, впрочем, и не собиралась, все силы уходили на то, чтобы удержать себя на месте и не приникнуть ухом к двери босса. Да-да, она очень серьезная дама, великолепный профессионал, никогда не лезет в дела руководства, но ведь интересно же! Топот, лай, теперь эти странные звуки, похожие на… плач?

Все правильно. Именно на плач. На рев. На рыдания. Причем коллективные. Мы, обнявшись, сидели на полу и дружно, в голос, ревели. Мы – это Сашка, Вика, Ежик и я.

А вокруг нас метались Май и Славка. Май слизывал слезы, а Слава пытался напоить нас водой. И даже за графином сбегал.

Но потом посмотрел на нас, усмехнулся и, поставив графин на стол, уселся рядом и обнял всех, до кого дотянулись руки.

В общем, на полу оказались все. Кроме Ники.

Но мы, если честно, этого поначалу не заметили. Так сладко было плакать вместе, вымывая из души обиду, боль, горечь, разлуку…

А потом Вика, прижав к груди уставшего плакать Ежика, выдохнула:

– Мой сын, мой мальчик… Он был бы почти такой, только чуть-чуть младше. Помпон, маленький мой, я ведь даже похоронить тебя не смогла!

– Зачем хоронить живого?

Тихий голос Ники прозвучал, словно удар хлыста, заставив всех вздрогнуть. Вика замерла и обернулась к сидевшей на диване девочке. Вслед за ней подтянулось внимание остальных, сосредоточившись вокруг бледной от напряжения Ники.

Глаза моей дочери были полузакрыты, на лбу выступили капельки пота, нижняя губа прикушена до крови.

– Что это с ней? – прошептал Слава, никогда до этого не видевший, как действует сила индиго. – Ей плохо?

– Нет, Ника с Лхарой разговаривает, – пояснил Ежик. – И с Михаром. Как там Тумиси, передавай ему привет!

– Ежик, не мешай! – Я прикрыла рот сынишки ладонью. – Ты же знаешь, как это трудно.

– Да что происходит, в конце-то концов! – Наверное, Вика хотела крикнуть, но голос сорвался, и получилось очень жалобно.

И в этот момент Ника глубоко вздохнула, открыла глаза и улыбнулась:

– Твой сын не умер.

– Что?!!

– Михаэль жив.

– Но… как… откуда ты знаешь…

Договорить Вика не смогла. Она буквально в секунду выцвела до синевы, закатила глаза и начала заваливаться на пол, я едва успела подхватить девушку.

А потом на меня мягко упала Саша.

Глава 8

– Да помоги же мне! – Я безуспешно пыталась справиться сразу с двумя дезертировавшими в обморок женщинами, но смогла лишь уложить их поудобнее, поднять сил уже не хватало. – Слава! Что ты застыл истуканом!

Ежик, испуганно убежавший прятаться к сестре, выглянул из-за ее плеча и прошептал:

– Мамичка, а они что, умерли, да?

– Не говори глупостей! – прикрикнула на него Ника. – Все будет хорошо, Вика и тетя Саша просто очень болели все это время.

– Простудились, да?

– Нет, у них душа болела.

– А…

– Еж, отстань! Слава, ну хватит таращиться на меня, как на привидение. – Ника смешно сморщила носик и кивнула в нашу сторону: – Ты бы действительно помог маме устроить твоих поудобнее.

– Ника! – сипло проклекотал парень, откашлялся и продолжил: – Я очень надеюсь, что ты не пошутила. Ты, конечно, еще маленькая девочка, а детей обижать нельзя, но я не посмотрю…

– Слава, – абсолютно точно скопировав его интонации, Ника бесцеремонно прервала возмущенную речь, – ты, конечно, уже большой мальчик, но ума так и не нажил. Кто же шутит такими вещами?

– Но ребенок Вики погиб, мы сами это видели, вот этими вот глазами! – заорал Славка. – Этот урод Фридрих забрал малыша вместе с собой в пропасть!

– Мой маленький, – еле слышно прошелестела с пола Вика, – мой сынок, мой Помпошечка! Ему еще и месяца не исполнилось, капельке моей! Нам ведь почти удалось сбежать, но эта скотина… Эта тварь… Он догнал нас. И убил моего сына. Да, я назвала его Михаэлем, но это легко было прочитать в моих мыслях, да, Ника? И ты решила, что меня можно утешить обманом? Зачем ты так, малышка?

– Во-первых, я не читаю мысли так, как вы предполагаете, – устало улыбнулась Ника. – Я могу ощущать эмоции, чувства, могу увидеть какую-то определенную картинку из чужих воспоминаний, как будто кусочек фильма. А во-вторых, сначала вам с тетей Сашей надо прийти в себя, а потом мы поговорим.

– Я уже в порядке. – Упс, я и не заметила, что Сашенция тоже открыла глаза. – И согласна с дочерью: зачем ты так с нами, Ника? Ты же была доброй девочкой! Если ты можешь ощущать чужие чувства и эмоции, ты должна была понять, через ЧТО пришлось пройти Вике. И нам со Славой, когда мы целый год считали ее погибшей…

– Тетя Саша, я…

– Так, стоп! – Я поднялась с пола, обогнула озадаченного пса, окончательно запутавшегося в происходящем, и села рядом с едва сдерживавшей слезы дочкой на диван. Обняла ее за худенькие плечики и прошептала на ухо: «Никуська, ты не расстраивайся так, ты пойми их. Они ведь не видели тебя четыре года и не знают, что ты можешь. Я сейчас все объясню, а ты пока успокойся».

– Хорошо, мамс, – слабо улыбнулась Ника.

– А вы, дамы, – обратилась я к все еще сидевшим на полу Саше и Вике, – выкорчевывайте себя с ковролина и давайте-ка поговорим. Вон, можно в кресла сесть, можно за стол. Кофе будем пить или так, всухую пообщаемся? А может, сразу к нам рванем? Там Катерина мегабанкет готовит, и все участники заговора ждут результата.

– Какого еще заговора? – проворчал Славка, странно поглядывая на Нику.

– А вы что думали, легко было устроить массовый вылет Демидовых из немецкого гнезда?

– Так что, получается, заморочки с бизнесом – ваших рук дело? – нахмурилась Саша, устраиваясь в мягком кожаном кресле. – Вы решили напакостить, чтобы заманить нас в Москву?

– Все-таки ты, Сашенция, редкостная дурында, – грустно констатировала я. – Нет, уточню – свинская дурында. Всерьез предположить, что мы можем напакостить!

– Но ведь действительно проблема…

– Проблема у вас одна – плохой подбор персонала. Вернее, руководства персоналом. Трусость и некомпетентность вашего фон Страуса плюс бизнес-опыт небезызвестного вам господина Салима создали видимость глобальной зад… гм, глобальной проблемы, для решения которой понадобился прилет всего правящего триумвирата.

– А я давно говорил – гнать надо этого Клауса, – проворчал Слава. – Но зачем было огород городить?

– Какой огород? – Ежик у нас парень любознательный, да.

– Никакого огорода, Слава просто хочет показать, что он пока еще помнит русский язык, – съехидничала Ника. – Но в пределах базовой школы.

– Яблочко от яблоньки… – фыркнул парень, покосившись на меня.

– Само собой, – кивнула я. – Что же касается огорода – сами виноваты. Нечего было мне изоляцию устраивать! Разговаривать не хотите? Трубку не берете? Звонки игнорируете? И решили, что смогли таким образом от меня дистанцироваться? Забыли вы меня за эти годы, я смотрю.

– Тебя забудешь, – буркнула Саша и погладила по плечу присевшую на ручку кресла дочь. – Ты как, родная?

– Все нормально. – Девушка попыталась бодро улыбнуться, но дрожавшие в уголках глаз слезы выдавали кипевшую внутри боль.

– Я сразу поняла, что твое нежелание общаться вызвано не только обидой, ведь не такая уж и серьезная провинность была с моей стороны…

– Ничего себе! – возмутилась Саша. – Пропадала больше трех лет, ни слуху ни духу, я столько слез пролила, так скучала по вас, и вдруг – бабац! Из газет – подчеркиваю, из газет! – узнаю о том, что вы с Никой живы-здоровы и вернулись в Москву с чудесным прибавлением семейства, вон той маленькой копией одного злыдня. – И она, не удержавшись от улыбки, кивнула в сторону сопевшего возле сестренкиного плеча Ежика. – И ни одного звонка!

– Я позвонила!

– Через неделю!

– Через два дня!

– Неважно!

– Девочки, не ссорьтесь, – усмехнулся Слава. – Ну было дело, мам, признай. Ты так психанула, что запретила нам с Викой общаться с тетей Аней, хотя я видел, как ты тоскуешь. И как тебе хочется рвануть сюда. Но ты же гордая, ты стальная бабочка, ты ни с кем не хочешь делиться болью, ты обиделась!

– Ну да, поучи меня жизни, сынок, поучи, – проворчала Саша.

– А что делать, если ты никого слушать не хочешь! И Винса вон прогнала, он, бедный, измучился совсем, каждый день мне звонит, спрашивает, успокоилась ты или нет.

– А потому что он предатель! Все знал о возвращении Анетки и ничего не сказал!

– Так надо было, – примирительно улыбнулась я. – Потом поговорим обо всем, Сашуля, обязательно вывалим друг дружке на голову по мешку обвинений и начнем мериться, у кого обидок больше. А сейчас давай разберемся с Викой. Вернее, с ее болью. Я сейчас не хочу знать подробностей случившегося, вкратце я поняла – фон Клотц не угомонился и, выйдя из тюрьмы, принялся за старое?

– Да, – хрустнула голосом Саша. – На этот раз он устроил гнездо не в Европе, он забился в лесную уральскую глушь, заманил туда Вику, похитил ее и обустроил дело так, чтобы мы считали нашу девочку погибшей и не искали ее до поры до времени[7]7
  См. роман А. Ольховской «Тайна, деньги, два осла».


[Закрыть].

– До какой поры?

– Пока Вика не родит от него ребенка и фон Клотц не станет отцом наследника и соответственно сможет претендовать на наши деньги.

– И, судя по всему, ему это удалось? – Меня буквально передернуло – бедная девочка, родить ребенка от насильника! – Но зачем тогда он убил своего сына?

– Потому что это не его сын, – вмешалась Ника.

– Ты опять? – Голос Вики зазвенел слезами. – Ты опять увидела свою картинку? Тогда ты видишь, как мой мальчик летит в пропасть!

– Но вы же не нашли его тело, верно? – тихо проговорила моя дочь.

– И что? Мы просто не успели! Пока спустились вниз, там уже поработали волки. Они и тело этого гада, фон Клотца, обгрызли, а моего мальчика, моего Помпошу, моего Михаэля…

Она захлебнулась слезами и спрятала лицо на плече у матери.

– А твоего Михаэля спас Кай.

– К-кто?

– Тот, кого ты назвала Каем. И угадала, между прочим, его действительно так зовут. Кай Ландберг.

– Ника, перестань! – сверкнула глазами Саша. – Это переходит уже все границы!

– Сашка, заткнись, пожалуйста, а? – Я поддерживающе погладила руку дочери. – И слушай. Все, что говорит сейчас Ника, правда. Я тебе потом объясню, что к чему, а сейчас – слушай.

– Да, я увидела ту картину, о которой ты говоришь, Вика, – начала моя девочка. – Там, на небольшом выступе возле пропасти. Эта картина постоянно у тебя в голове, ты прокручиваешь все снова и снова, ты выжигаешь себя изнутри. Но тогда ты должна помнить и легкое сотрясение горы в момент падения твоего сына.

– Было, – кивнул Слава. – Но очень легкое, даже камни не упали.

– Это был Кай. Вернее, действие какого-то прибора в его руках. Он стоял внизу, под обрывом, и, когда фон Клотц увлек малыша за собой в пропасть, Кай включил прибор. И падение ребенка замедлилось, но только ребенка, ваш родственник разбился всмятку. А мальчика отец успел поймать.

– Но как ты это смогла увидеть? – прошептала Вика, в глазах которой разгоралось пламя безумной радости.

– В памяти Кая.

– Но почему он не оставил сына мне, зачем забрал? Неужели он не понимал, что будет со мной?

– Не знаю, – пожала плечами Ника. – Мы смогли лишь уловить его сегодняшние эмоции и чувства. Нежность по отношению к мальчику, страх за его жизнь, ненависть по отношению к жене и выматывающая тоска, когда он думает о тебе.

– Жена? У него есть жена?

– Его заставили жениться, пообещав оставить тебя в покое. Но мы увидели еще кое-что, и это нам не понравилось.

– Да кто это «мы»? – не выдержал Славка. – Ты вроде одна тут сидишь?

– Мы – это я с моими друзьями-индиго. Одна я бы не смогла дотянуться так далеко. Я попросила сейчас о помощи, и они откликнулись.

– Ника… – с робкой надеждой улыбнулась Вика, – а ты… ты видела моего сына?

– Да.

– И… какой он?

– Он очень красивый мальчик. У него белые волосы и серебряные глаза. Он очень похож на своего папу, но только более загорелый.

– Михаэль… Помпончик мой! Я поеду за ним сейчас, немедленно! – Вика вытерла слезы и вскочила с кресла. – Мам, ну что ты сидишь, ты же слышала!

– Я слышала пока сказку, – упрямо поджала губы Саша. – Надо все проверить.

– У нас нет на это времени. – Личико Ники затвердело. – Я же сказала – мы увидели плохое. И если мы не поторопимся, мальчик погибнет.

– Что?!!

Часть 2

Глава 9

Вязкое, утробно булькающее, бесконечное серое месиво…

Сверху, снизу, слева, справа – эта мерзость была повсюду. И ничего больше.

Хотя нет, не так. Это сначала была только душная серость, но потом, постепенно, в этой серости что-то зашевелилось. В булькающей массе иногда проскальзывали смутные тени. Но проскальзывали так быстро, так неуловимо, что он не мог понять – что это?

А может, и не хотел. Ему было абсолютно безразлично, где он и что вокруг.

Он вообще не выделял себя из заполнившего пространство месива, мерно колыхаясь вместе с чавкающей пустотой. Висеть в ней было… никак. Тотальное, всепоглощающее безразличие.

Безразличие льда. Камня. Песка. Вечности…

Но тени, эти тени! Их появление, поначалу редкое и спорадическое, постепенно становилось все более частым, тревожащим, мешающим. Неуловимые паршивки начинали вести себя все наглее и наглее, пока наглость их не стала возмутительной! Они больше не мелькали в сером мареве неподалеку, они атаковали! Они буквально врезались в ту часть булькающей пустоты, где растворился он.

Снова и снова, раз за разом все сильнее, все болезненнее. Все ожесточеннее.

Месиво, поначалу не особо реагировавшее на мелких пакостниц – что они могут, шмакодявки! – постепенно начало ощущать определенный дискомфорт. Что-то было не так, неправильно, что-то нарушало целостную картину существования этой вязкой бесконечности.

Но что? Что именно?

Месиво заволновалось, задергалось, пытаясь определить причину дискомфорта, оно усиленно булькало и чавкало, оно пыталось сформировать псевдоподии, чтобы прихлопнуть ими свербящих мерзавок. И уже почти отрастило, и уже занесло склизкое щупальце, но…

Но было уже поздно.

Упертые тени, где-то там, в другой реальности, называвшиеся Силой Воли, Инстинктом Самосохранения и Жаждой Жизни, сделали свое черное, вернее, белое дело.

Больше не было общей чавкающей пустоты. Настойчивые атаки теней постепенно уплотнили центральную часть серого месива, сформировав из него враждебную, смертельно опасную для пустоты субстанцию.

Разум.

Травмированный, пока не восстановившийся полностью, слабый и измученный, но – разум.

И последнее, что он услышал, вырываясь из серого месива, был злобный вой пустоты.

А потом все изменилось.

На смену серости пришел мрак. Нет, не угрюмый, беспросветный мрак смерти, а тот, с радужными переливами, который обычно прячется за плотно закрытыми веками.

Веки? Это те штуки, что закрывают… глаза? А глазами… глазами… смотрят! Ура, вспомнил! Так, сейчас поднимем эти самые веки и поглядим, что тут и как. И вообще, где он. И…

КТО ОН?

Мужчина уже почти выполнил приказ возвращающегося разума, но одна из теней, устало отдыхавшая в сторонке, угрожающе зарычала и бесцеремонно грызанула хозяина за мозжечок. Кажется, это был инстинкт самосохранения. И, кажется, он так тонко и изящно намекал на то, что сначала надо окончательно вернуться из небытия, провести полную инвентаризацию органов чувств, а потом уже проверять их функционирование.

Причем с максимальной осторожностью.

«Но почему? Я ведь даже не знаю, кто я и что со мной!»

«Именно поэтому, идиот! Ты не знаешь, кто ты, что с тобой случилось и где ты находишься! А следовательно, я тоже не знаю. И для сохранения твоей самости надо продолжать изображать бесчувственное бревно, пока мы все вместе не разберемся, что происходит».

«Ладно-ладно, понял. Можно было и не так жестко!»

«Можно было. Но ты нас достал за этот месяц! Мы уже думали, что все, трындец. Ты навсегда останешься овощем, а нам придется тупо курить бамбук до самой твоей смерти. Мы с ребятами в кровь расшиблись, вытаскивая тебя, устали жутко и теперь хотим хоть немного отдохнуть. А тут ты снова идиотничаешь! Так что уж извини, что не поцеловал трепетно плечико и не пролепетал угодливо: «Барин, не стоит вам глазки покедова открывать, опасно это для вашего сиятельства»! Все, делай, что велено, и дай отдохнуть!»

А что велено, кстати? А, инвентаризацию провести. Ну что же, поехали. Со зрением пока не получится, не велено. Что там еще должно быть? Слух, обоняние, осязание, вкус?

Ай, молодца, вот умничка! Вспомнил, патиссон ты наш, не забыл!

Ну что же, осязание вроде имеет место быть. Оно подсказывает, что хозяин лежит на чем-то твердом, верхняя часть тела приподнята, в носу и в горле торчат трубки, в вены рук впились иголки.

А это значит? А фиг его знает, что это значит. Нет, ну понятно, что он, мягко говоря, не совсем в порядке, но с чем именно связан этот непорядок – неизвестно. То ли травма, то ли он просто тяжело болен.

Ладно, потом разберемся. Что там дальше? О, слух!

«Так точно, сэр! Присутствует! Позвольте доложить: фиксируется мерный писк и периодическое пыхтение, что соответствует работе реанимационного оборудования. Кажется».

Ишь ты, а я умный! Вон, даже могу по слуху определить, что это пищит и сопит рядом!

Так, а вроде ничего, кроме этих звуков, и не слышно! А значит, никого нет. И можно открыть глаза! Ладно-ладно, хватит рычать, я и сам вспомнил – видеонаблюдение. Оно скорее всего имеется. Оно тут везде имеется, кроме сортиров. И то не факт.

Ну и где это – тут?

Не знаю. Но насчет видеокамер – знаю. Знаю, и все.

Так что если и рискнуть осмотреться, то надо сделать это незаметно. Чуть-чуть приподнять ресницы, не меняя положения головы.

Эй, эй, что за бунт на корабле? Обоняние и вкус, а ну, тихо! И как, по-вашему, я должен вас проверить? Понюхать и лизнуть? Что именно? Очень остроумно! Нашли время, придурки.

Не меняя положения, мужчина осторожно приоткрыл глаза, чуть-чуть, буквально на миллиметр.

Мда. Все страньше и страньше. Кто так говорил, кстати? Алиса говорила, из сказки Льюиса Кэрролла. Это ты помнишь. А вот что посущественнее – кто ты и где ты – вспомнить не получается.

Да и само помещение, в котором он находится, тоже как-то слабо поддается идентификации. Во всяком случае, на больничную палату это совсем не похоже. Потому что в похожем на сыр (из-за дырок разного размера) разуме словосочетание «больничная палата» транслирует совсем другую картинку: хорошо освещенное помещение со светлыми стенами и большими окнами, белый потолок, плитка на полу, сверкающее хромом медицинское оборудование, сложная аппаратура жизнеобеспечения, врачи и медсестры в белых халатах.

А здесь… нет, ну аппаратура имелась, именно она пищала и пыхтела, помогая ему дышать. И капельницы тоже присутствовали, унылыми цаплями нависнув над головой мужчины.

Что же касается светлых стен, окон, потолка и плитки на полу…

Ничего этого не было. Ни окон, ни светлых стен, ни белого потолка, ни плитки. А был металл. Со всех сторон.

Небольшая комнатушка – максимум десять квадратных метров – была полностью закрыта металлическими листами. Причем металл был какого-то странного, непривычного оттенка, словно покрыт тонкой пленкой-хамелеоном – цвет постоянно переливался, вызывая легкое головокружение. Но это только если смотреть на него достаточно долго.

И видеокамер здесь было гораздо больше, чем можно было ожидать. Ну ладно бы одна – в наше время дело привычное, – но здесь холодные стеклянные зрачки таращились из каждого угла. А еще в каждом углу было смонтировано странное оборудование – непонятные приборы с небольшими раструбами. И все эти раструбы были направлены в сторону кровати, на которой лежал пациент.

Правда, судя по всему, приборы эти в данный момент не работали. Во всяком случае, никаких огоньков на них не светилось. Не факт, конечно, но мужчина был почему-то уверен, что эти прибамбасы отключены.

Откуда, как, почему он был в этом уверен – разберемся потом. Потому что сейчас некогда.

Потому что в сторону поехала одна из металлических стен, открывая проход.