Текст книги "Бобриха. Мистическая повесть"

Бобриха
Мистическая повесть
Анна Юрьевна Приходько

Дизайнер обложки Надежда Александровна Борода

© Анна Юрьевна Приходько, 2022

© Надежда Александровна Борода, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0055-4419-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Дорогой читатель!

Ты держишь в руках не только книгу, но и частичку моей души. Так получилось, что «Бобриха» стала моей визитной карточкой. Именно с неё начался мой стремительный взлёт на платформе Яндекс. Дзен.

«Бобриха» – история из жизни, в которую сложно поверить. С первых строк она оторвёт тебя от реальности и переместит в мир героев. Всё будет происходить на твоих глазах. Вот-вот за спиной захрустят ветки, и Бобриха юркнет в свою землянку. Иди за ней тихо, и твоему взору откроются картины, видеть которые дано не каждому.

А по возвращению обними своих близких и поблагодари судьбу за то, что всё у тебя хорошо!

Я благодарю тебя, мой любимый читатель! Спасибо, что ты есть у меня! Приятного чтения!

С уважением, автор Анна Приходько!

«Моя жизнь как сказка:

всё в ней правда и всё в ней ложь»

Лукерья

Глава 1. Волчонок

– Лужка, иди скорей сюда. Свети в яму!

Девочка лет двенадцати подошла к женщине, наклонилась и опустила лампу в яму. Обе начали вглядываться туда.

Света масляной лампы не хватало на то, чтобы увидеть дно.

– Там кто-то есть, – сказала женщина дочери. – Шуршал кто-то, дышал громко. А я в эту яму чуть не угодила. Вот же угораздило нас задержаться в лесу.

Лукерья (Лужка) оглянулась. Ночной лес обступал со всех сторон. Могучие дубы протягивали свои ветви-руки, словно звали спрятаться в их кроне.

– Сейчас, сейчас подойду я к вам, поздороваюсь, – шептала девочка деревьям, – вот помогу и подойду.

Лес девочку не пугал. Она жила с матерью на краю деревни и частенько в этом лесу с ней ночевала.

– Чего ты отвернулась? Давай, свети, ниже руку опусти, может, разглядим, – прикрикнула мать.

Девочка встала на колени и опустила руку с лампой ещё ниже.

Казалось, что яма была свежевырытой. По крайней мере, раньше её тут точно не было. Края чуть осыпа́лись. Бугристые бока, словно кожа какого-то чудовища, тёрлись о девочкину руку.

– Эй, кто там? – спросила женщина грозно, и ткнула длинной палкой с одного края ямы, потом с другого. – Кто там? Говори.

И ткнула палкой ещё раз. Из ямы послышался стон.

– Мам, пойдём домой, а? – прошептала Лукерья, впервые ей стало жутко.

– Домой? – переспросила мать. – А если там помощь нужна? А мы с тобой домой уйдём. Нет, Лужка, так нельзя. Доставай верёвку, привяжем лампу к палке и опустим глубже.

Лукерья достала из сумки кусок верёвки. Мать быстрыми движениями примотала фонарь и опустила в яму.

Слабый свет помог разглядеть на противоположной стороне свернувшуюся калачиком человеческую фигуру.

– Эй, я тебя вижу, вставай, – громко крикнула Таисья, мать Лукерьи.

Фигура зашевелилась. Женщина опустила свет ещё ниже.

– Лужка, да там ребёнок, ей Богу. Иди, отломи ветку, подадим ему, – воскликнула она.

Лукерья подошла к звавшим её дубам и обратилась к ним:

– Ну что, милые, помогайте. Живую ломать не стану, – она потёрлась плечом о ствол одного из дубов, посветила вокруг и увидела сухую ветку, лежащую рядом.

Достала из заплечной сумки топор и быстрыми, умелыми движениями отрубила боковые побеги. Спрятала топор.

– Спасибо, – сказала она дубу и низко поклонилась.

Подала ветку матери.

– Хватай, – скомандовала мать девочки, опуская ветку в яму.

Но ребёнок продолжал сидеть неподвижно.

– Мам, может спуститься туда? – предложила дочь.

– Ты что? С ума выжила, а если он бешеный? Сделаем так: если сам не вылезет, будем ждать до утра, а там посмотрим, что делать дальше.

Женщина ткнула веткой в человеческую фигуру и почувствовала, как за неё ухватились цепко.

– Тяни, Лужка, вместе со мной, давай.

Упираясь ногами в бугристые стены и крепко держа ветку, из ямы выбрался мальчик лет шести.

Лукерья поднесла лампу к его лицу. Он был напуган и мычал.

Одежда на нём была вся чёрного цвета. Штанишки коротковаты, явно не по возрасту. Рубашка, наоборот, широкая, сшитая не для ребёнка.

Мальчик сел на землю и уставился на своих спасителей. Поджал под себя босые ноги.

«Замёрз, видимо, – подумала Лукерья, – ещё бы, в яме сидеть, холодно там, брр…»

– Ты кто? – спросила Таисья грубовато.

Мальчик промычал что-то невнятное и замахал руками.

– Есть хочешь? – голос Таисьи стал ласковее.

Он кивнул.

– Лужка, дай ему хлеба, – скомандовала женщина дочке.

Лукерья вытащила из сумки большой кусок каравая, отломила от него и подала мальчугану.

Тот жадно запихал хлеб себе в рот.

– Что же мне с тобой делать? – пробормотала Таисья. – Ладно, пошли домой, завтра разберёмся.

Она взяла мальчика за руку. Тот не сопротивлялся.

– Лужка, – скомандовала мать, – иди впереди, свети. Нам бы до полуночи домой вернуться. Завтра, так и быть, схожу в церковь, спрошу, может, кто знает, чей мальчонка. Может быть, потерялся и в яму упал? Он не из нашей деревни, я точно знаю. Ох, не нравится мне это всё. И ночь сегодня тёмная такая. Не к добру это, Лужка, не к добру.

Таисья ещё долго причитала то громко, то вполголоса.

По лесу шли долго. Когда показались очертания домов, лампа уже потухла. Таисья хотела сначала пойти в обход, но потом передумала и решила пройтись по главной улице. Пока шли, их сопровождал дружный собачий лай. С одного из дворов вышел хозяин и крикнул путникам:

– Таисья, ты чего опять шляешься по ночам, спать не даёшь. Собаки разбрехались. Уймись уже наконец-то, спать ложись пораньше.

– Тебя забыла спросить, – пробурчала женщина.

Подошли к дому с покосившимся забором. Лукерья открыла скрипучую калитку. Навстречу выбежал небольшой пёс. Потерся о хозяйские ноги, понюхал гостя и опять залез в будку, волоча за собой верёвочную привязь.

– Значит так, – сказала Таисья, – идите спать, а я травы разложу и приду. Лужка, постели ему на лавке подле стола.

Девочка вошла в дом, ведя за собой спасённого ребенка. Зажгла лучину. Она могла всё сделать и без света, но побоялась, что ребёнок испугается и натворит что-нибудь.

– Сядь тут, – Лукерья жестом показала ему на лавку, – я сейчас шкуру достану, и ляжешь спать.

Мальчик послушно сел. Он смотрел в одну точку. Девочка взглянула на него.

«Странный он какой-то, – подумала она. – Молчаливый, пугливый. Волчонок».

Вдруг она услышала прерывистое дыхание мальчишки. Он словно принюхивался к чему-то. Резко вскочил с лавки и ринулся под стол. Продолжал шмыгать носом и копошиться в тёмном углу.

Лукерья испугалась. Заглянула осторожно под стол. В это время из-под него уже вылез мальчик. В руках он держал маленького мышонка. Посмотрел на Лукерью и радостно замычал:

– Мы… Мымы…

– Да вижу я, мышь поймал. Зачем она тебе?

Он посмотрел на Лукерью выпученными глазами и кивнул в сторону хлеба, лежащего на столе.

– Ы, – промычал он и протянул ей руку с мышонком, ткнул почти в грудь.

Лукерья отскочила от него.

– Ы, – повторил он, показывая на хлеб.

Девочка догадалась, что он хочет мышь покормить хлебом и рассмеялась.

– Ты откуда свалился на нашу голову? Где это видано, чтобы мышей хлебом кормили?

– Ы, – уже злобно мычал мальчик.

– Ты мне не ыкай, – строго произнесла Лукерья. – Отпусти мышь и иди спать.

Но мальчик в одно мгновение очутился около стола, схватил хлеб, откусил и оставшийся сунул под рубаху.

– Ах ты, воришка, – вскрикнула девочка, – отдай хлеб, мамка заругает.

Но мальчик лёг на лавку и свернулся калачиком. Рядом с ним пробежал отпущенный мышонок.

– Отдай хлеб, кому говорю, – трясла его Лукерья за плечо.

Он повернул голову, что-то острое коснулось запястья девочки.

– Ай, – громко завопила она, одёрнув руку, – мама, мама, он меня укусил!

В комнату влетела Таисья.

– Кто укусил? Что орёшь как полоумная? – зашипела она на дочь.

– Мальчишка этот укусил.

Лукерья протянула матери руку. С места укуса сочилась кровь.

– Ой, Божечки, – пролепетала Таисья, – зверь какой-то, а не ребёнок. Иди, промою рану.

Лукерья, вытирая слёзы, пошла за матерью. Около печки Таисья присела на корточки, достала деревянный ковшик, зачерпнула из бочки воду и аккуратно над ведром промыла руку.

– Держи вот, подорожник, – протянула она дочке, – приложи и спать ложись. Завтра сплавлю его отцу Димитрию, пусть сам решает.

Таисья подошла к ребёнку. А тот уже спал. Она долго смотрела на него. Его маленькое худенькое тело иногда вздрагивало. Он шевелил губами, что-то беззвучно говорил.

– Горе мне с тобой, чувствую, что зря я тебя сюда притащила, – корила себя Таисья.

Глава 2. Чужая дочь

Таисья жила в этом селе 12 лет. Попала сюда случайно. Ни родных, ни близких. Только дочь, и та непонятно откуда взялась.

Таисье было 14 лет, когда отец выдал её замуж за старого соседа, давно похоронившего жену и детей. Отдал не по любви, а по нужде. Взамен за дочку получил корову и пару баранов. Крестьянин оказался добрым мужем. Жену называл дочкой, работой не нагружал. С любовными признаниями к ней не лез, только просил, чтобы спала рядом с ним.

Таисья до сих пор помнит запах, который исходил от мужа. Это был запах свежей рыбы вперемешку со скошенной травой и еле уловимым бараньим помётом. Поначалу Таисью мутило. А потом привыкла, принюхалась. В холодные зимние вечера прижималась к мужу сильнее. Тело его было жаркое, Таисья согревалась и засыпала.

Однажды в 16 лет, идя к земляничной поляне, она увидела среди деревьев несколько человек. Они сидели вокруг костра, громко говорили, не замечали её. Лошади, привязанные к стволам, мирно пощипывали мох и редкую травку, растущую в дубовом лесу, фыркали, отгоняли назойливых оводов. Тихо-тихо, боясь быть замеченной, Таисья вышла из леса и побежала домой.

Вот уже несколько недель на их деревню ночью нападали разбойники на лошадях. Никто не мог их поймать, и ловушки ставили, и капканы. Но из дворов так и пропадали то куры, то овцы, то утварь всякая.

Таисья слышала, как мужики деревенские готовили облаву, вот и решила помочь. Запыхалась, пока добежала до деревни, разыскала мужа, рассказала, где видела незнакомцев.

Мужики собрались быстро. Кто с вилами, кто с топорами, кто с дубинками. Решили в набат не бить, дабы не спугнуть налётчиков. Муж Таисьи из этой бойни не вернулся.

Похоронила она его и стала жить дальше. Держала небольшое хозяйство. Девушке этого хватало с головой.

Время приближалось к восемнадцати годам. Как-то солдаты искали в их деревне сбежавших преступников.

Шерстили все сараи, колодцы, погреба. Прочёсывали лес. Зашел один из служивых во двор и говорит:

– Девица, водичкой угостишь?

Таисья зачерпнула ковшом из бочки и протянула солдатику.

Глянула на него украдкой: красивый, статный, молоденький, возрастом чуть старше её.

Встретились их взгляды, пробежала искорка между ними. Алексей, так звали парня, рассказал, что солдатские будни не балуют женской лаской: то походы, то сопровождения.

– Третий год мотаюсь по степям, лесам и деревням. То царские обозы охраняю, то колонны с заключенными сопровождаю. Уже недолго служить осталось, приглядываюсь теперь к девушкам. Больно хочется ласки девичьей, жены верной и детишек полный двор.

Любовь закрутилась быстро. Соседи шикали на Таисью, мол, мужа похоронила, должна всю жизнь его памятью жить, а она тут с солдатиком вертихвостится.

Преступников так и не поймали, солдатиков отправили на другое место службы.

– Я вернусь, – кричал Алексей, отдаляясь на своём коне, – вернууууусь…

А Таисья стала полнеть, расходиться в бёдрах.

– Беременная, – шептали ей вслед.

– Тьфу, позор под платьем носит, – доносилось со всех сторон.

Таисья стала замкнутой, реже выходила на улицу. Перед самыми родами за ней приехал Алексей. Девушка расцвела после его появления. Жители деревни поглядывали уже не так косо, хотя многие продолжали осуждать.

А отец Таисью даже на порог своего дома не пустил. Она хотела благословение у отца получить, но тот плюнул в лицо будущему зятю и зарыл дверь прямо перед его носом.

Алексей быстро понял, что тут им не место. Уговорил невесту переехать к нему.

– А сколько же туда добираться? – спрашивала обеспокоенная Таисья. – Неужто в дороге рожать придётся?

– А коли и в дороге, – отвечал Алексей, – то ничего страшного. Справлюсь, приходилось роды принимать. Ты, Таюшка, собирайся, не бойся ничего, у меня родители добрые.

Таисья отвела соседу свою скотину. Попросила его приглядывать за домом, села в повозку. Добротный конь Алексея увозил её с родной земли. Где-то очень близко почувствовала Таисья запах, который исходил от первого мужа, оглянулась и увидела его. Он стоял около калитки и крестил их вслед. Таисья вздрогнула, привстала в повозке, но мужа уже и след простыл.

Почти до темноты ехали они с Алексеем. Остановились в лесочке заночевать. На дворе стояло жаркое лето. Разгорячённый конь отдыхал. Алексей привязал его у реки, напоил. Сами быстренько поужинали хлебом и вяленым мясом, и легли спать.

Что случилось той ночью, Таисья не помнила. Она очнулась в незнакомом месте. С трудом открыла глаза. Попыталась встать, голова закружилась. Рядом с ней сидела и истошно кричала годовалая девочка. Таисья оглянулась.

– Лёёёша, – позвала она.

Вертела головой, искала глазами повозку, мужа. Но никого вокруг не было. Таисья начала ощупывать свой живот и испуганно завопила:

– Что же это такое?

Живота не было. Она посмотрела на орущую рядом девочку. Взяла её на руки, раздела, посмотрела на пупок.

– Не моя ты, – закричала она. – Не моя! Лёёёёша, где ты, Лёёёёша?

Небо поплыло, крик ребёнка превратился в колыбельную, и Таисья потеряла сознание.

Очнулась ночью. Начала опять ощупывать себя, разделась догола, трогала живот. Почувствовала сильную боль в налившейся молоком груди.

Таисья заплакала. Потом начала искать девочку, которая кричала. Та спала неподалёку.

– Чей же ты ребёнок? – прошептала она. – Кого же я родила? Когда? Где Алексей?

Так и не сомкнула глаз до утра.

Поутру заметила на своих юбках высохшие пятна крови. Девочка проснулась и опять начала кричать. Таисья с трудом засунула ей в рот распухшую грудь. Та на удивление быстро присосалась.

Было больно, неприятно. Слёзы лились рекой, но грудь опустошалась, и становилось легче.

На вид ребёнку было год-полтора. Светловолосая курносенькая девочка что-то лепетала на своём детском языке. Таисья встала, осмотрелась. Никого. Взяла ребёнка за руку и пошла по полю.

«Куда идти?» – думала она.

Хотелось есть. Она аккуратно нацедила в ладонь своего молока. Выпила несколько глотков. Слёзы текли и текли из её глаз.

Шли целый день, останавливались ненадолго на отдых и на кормление. Девочка шагала медленно. Видимо, только научилась ходить, и Таисье пришлось нести её на руках. С непривычки тянул низ живота. Что-то пульсировало внутри. Было больно. Иногда заканчивались силы. Уже ближе к вечеру Таисья заметила очертания какой-то деревеньки. Ускорила шаг. Обессиленная, с дикой болью в животе, рухнула в обморок у крайнего двора.

Очнулась на печи. Глаза открываться не хотели. Глубоко вдохнула. Воздух был тягучий, хвойный, слегка сладковатый. Пошевелилась. Почувствовала на себе что-то тяжелое. На ней лежало несколько шкур и одеял. С трудом вытащила руки. Пальцами приоткрыла веки. В горле запершило, Таисья начала кашлять.

– Вот и очнулась! – услышала Таисья откуда-то издалека. – А ты, старый дурак, твердил, что умерла, умерла. Живая она. Жить будет.

Кто-то подошёл к печи. Таисья ощутила на своём лбу холодную костлявую руку.

– Горит ещё, – услышала она и опять провалилась в пустоту.

В другой раз Таисья уже смогла открыть глаза. Покряхтела немного. Потом покашляла. Никто не отзывался. Лежала, рассматривала помещение, в котором находилась. Низкий потолок, который можно было потрогать рукой, был сероватого цвета, местами потрескавшийся. Таисья пошевелила головой, чтобы посмотреть вниз, но где-то в спине пробило словно стрелой. Она застонала. В это время услышала скрип двери и чьё-то шарканье по полу. Покашляла.

– Пооооляяяя, иди скорей сюда, – прокричал мужской голос. – Опять кашляет твоя девка.

Кто-то, запыхавшись, влетел в избу. Мгновенно Таисья почувствовала около своего лица горячее дыхание.

– Вот и хорошо. Вот и славно, – прошептала подошедшая женщина.

Таисья опять ощутила на себе холодную костлявую руку.

– Ой, хорошо-то, как, Пётр. Жара больше нет.

Девушка открыла глаза и встретилась взглядом с незнакомкой.

Сухонькая старушка приподняла шкуры и начала ощупывать тело Таисьи. Потом посмотрела ей в глаза и сказала:

– Здравствуй, девонька, как зовут-то тебя? Ох, намучилась я с тобой. Где же ты так умудрилась заболеть? Ребёночек-то где? Умёр что ли?

Таисья замотала головой. На глазах выступили слезы. Она попыталась произнести своё имя, но кроме мычания ничего не вышло.

– Ладно, ладно, – пролепетала старушка, – рано тебе ещё истории рассказывать. Полежи ещё пару дней, окрепни, потом и познакомимся. А дочка твоя в порядке, под присмотром. Молоко из-под козочки пьёт. Твоё теперь никуда не годится.

Таисья до боли зажмурила глаза. Ей хотелось сказать, что это не её ребёнок, хотелось спросить, не видели ли тут Алексея, но сон опять окутал её.

Она очнулась через пару дней. Почувствовала в себе больше сил. Удалось даже присесть на печи. Теперь она могла рассмотреть комнату. Рядом с печкой стояли несколько низких деревянных кадушек с дровами. Лежали кочерги и пара небольших совочков. Льняная шторка отгораживала печное помещение от основной избы.

Таисья опять покашляла и спросила:

– Есть тут кто?

Шторка отодвинулась, и вошла та же самая старушка.

– Ну, здравствуй, девица, – сказала она.

– Здравствуйте, – произнесла Таисья.

– Я баба Поля. Помогу тебе сейчас спуститься.

Старушка подошла к печи, подала девушке руку.

– Спускайся осторожно, вот тут ногу на скамью поставь. Смелее, смелее. Я хоть и старая, сил у меня много, удержу.

Таисья спустилась. У неё слегка закружилась голова. Она присела на скамью.

– На, выпей это! – баба Поля подала кружку с дурно пахнущей жидкостью.

Таисья послушно выпила, и её мгновенно замутило. Старушка подставила ведро.

Девушка только отдышалась, а баба Поля налила в кружку ещё.

– Пей, – сказала она.

Таисья замотала головой.

– Пей, – повторила старушка, – очиститься нужно. Ещё одна кружка.

Таисья нехотя выпила, и опять всё вышло из неё.

– Вот и хорошо, вот и славно, – произнесла баба Поля. – Посиди, отдохни, я вернусь сейчас.

Взяла ведро и вышла из комнаты.

Таисья глубоко дышала. Ей словно не хватало воздуха, но постепенно становилось легче.

– Выходи сюда, – старушка отодвинула занавеску.

Девушка поднялась. Голова уже не кружилась. В теле ощущалась невероятная лёгкость, дышалось свободно, глубоко.

Комната, отгороженная от печной, была просторной. Красный угол подсвечивала лампадка. Стены были побелены. Густой, тягучий воздух вперемешку с ладаном, мёдом и травами наполнял грудь Таисьи. На столе стояла миска с кашей. Её аромат смешивался с воздухом и кружил голову. Девушка почувствовала, что голодна.

– Садись, поешь, теперь сил нужно набираться. Не всё же время на печи лежать, – сказала добродушно баба Поля. – Я тебя полтора месяца выхаживала. Думала уже, что не получится вылечить. Спасибо травам да кореньям, хорошую они службу сослужили. Да и ты сильной оказалась, не каждая так сможет.

Скажи хоть как зовут тебя, да что случилось. Не местная ты, вижу по тебе. Я тут в округе многих знаю. Приходят за травами. Тебя никто не спохватился, никто не спрашивал, не искал.

Муж мой Пётр с твоей дочкой в лес пошёл по ягоды, вернутся скоро. Ты о ней не беспокойся. Откормила я её на славу.

«Значит, никто не искал, – подумала девушка, горестно вздохнув. – Где же тогда Лёша, где мне искать его, ребёнка?»

Таисья села за стол. Так сильно хотелось есть, что даже не стала отвечать на вопросы старушки, пока не съела всю кашу.

– Спасибо, – сказала она, когда тарелка была уже пуста. – Меня зовут Таисья.

Она ненадолго замолчала. Думала, с чего начать свой рассказ. Потом продолжила:

– Эта девочка не моя дочка. Я не знаю, откуда она.

– Ох, Господи. Украла что ли?

– Нееет, – замотала головой Таисья и рассказала, как выехала из дома с Алексеем, как на ночлег остановились, как очнулась в поле.

– Вооот так дела, – прошептала старушка, – дитё-то из тебя вышло. Пустая ты. А вот болезнь в тебя зашла. Еле я её вытащила. Что же мне с тобой делать-то, дивчина? У нас село живое, много кто приезжает, приходит. Странники рассказывают, что в округе происходит, меняются часто. Завтра сходим в село в церковь, батюшке расскажем, может он что подскажет. Бедная ты, дитя своего не видела даже. К груди не приложила, сердцем не запомнила.

Ближе к вечеру пришёл муж бабы Поли с девочкой. Таисья заметила, что девочка изменилась, щёчки стали пухленькие, подросла. На Таисью она не обращала никакого внимания.

Сердце сжималось от тоски и неизвестности.

Следующий день тоже не дал никаких результатов. Батюшка сказал, что деревня Таисьи находится примерно в 100 верстах от них. Почти 2 дня пути.

– Ездит ли туда кто-нибудь? – с надеждой в голосе спросила Таисья.

– Нет, из наших никто, но оттуда иногда приезжие бывают, если кто-то и прибудет, я сообщу, – ответил батюшка.

Осталась Таисья жить у Полины и Петра. Девочку назвали Лукерьей. Таисья плохо спала ночами. Пыталась вспомнить, зацепиться за что-то. Но кроме последнего ужина и укладывания на сон с Алексеем ничего не помнила. Лукерья стала называть её мамой. Таисья привыкала к этому долго, а потом и смирилась.

Работала в поле от зари до зари. Специально трудилась изо всех сил, чтобы прийти домой и свалиться с ног. Думала, что уставшая выспится хоть раз, но нет, и работа не помогала. Прошла осень, зима.

Как-то ранней весной в их дом пожаловал батюшка, сказал, что из Таисьиной деревни прибыл человек. Даже её вроде бы знает. Таисья в чём была, в том и побежала в церковь.

Увидела знакомое лицо, кинулась на шею, зарыдала.

Путник еле оттащил её от себя.

– Таисья, ты чего? Бросаешься как зверь. Окстись, – пробормотал мужчина по имени Прохор.

Он жил в родной деревне Таисьи, хорошо знал её первого мужа, отца.

– Скажи, Прохор, не искал ли меня кто? Может быть, приезжали, спрашивали. Может с ребёночком кто приходил?

Прохор махнул рукой.

– Никто тебя не искал. Отец твой зимой скончался. Да и тебя уже все позабыли. Ты вернуться что ли задумала? Так дом твой сгорел ночью сразу после твоего отъезда.

Таисья повалилась на мокрый снег и зарыдала. Распластались косы, намокли. Она каталась по мокрому снегу, расплетала косы, рвала на себе волосы.

Люди собрались, глазели, вздыхали, перешептывались.

Успокоилась, затихла. Прохор поднял её, положил в повозку. Ему подсказали, куда везти.

Три дня Таисья бредила.

Баба Поля хлопотала над ней, отпаивала травами.

Очнулась Таисья, тяжело было на сердце, тоскливо. Хотелось вывернуться наизнанку.

С того дня запретила себе думать об Алексее и пропавшем ребёнке.

Стала уделять больше времени Лукерье. Где-то в глубине души чувствовала теплоту, когда девочка подходила обниматься, целоваться. Но в жизни относилась к ней грубовато. Часто ругала.

Днём рождения Лукерьи стала считать день, когда впервые увидела её в поле.

С тех пор прошло 7 лет. В одну весну не стало ни Петра, ни бабы Поли.

При жизни Поля научила Таисью и Лукерью разбираться в травах. Ходили вместе в поле, в лес, собирали травы, сушили.

Таисья сроднилась с лесом настолько, что уходила туда на несколько дней. Ночевала там, разговаривала с деревьями. Исследовала дальние тропы. Потом стала брать с собой и Лукерью.

С каждым годом Таисья становилась злее, ворчливее. В деревне её недолюбливали. С самого её появления о ней ходили разные слухи. Кто-то сторонился, кто-то опускал голову при встрече, кто-то считал колдуньей и сумасшедшей.

Дочку свою Таисья всегда звала грубо с упором на среднюю букву: «ЛуЖка, а ну, иди сюда».

Девочка матери не перечила, выполняла всё, что от неё требовалось.

Однажды Таисье представился случай попасть в родную деревню. Тот же самый Прохор взял её с собой. Лукерье к тому времени исполнилось 12, и мать оставила её на хозяйстве.

Родная деревня за 12 лет изменилась, люди на улице встречались малознакомые.

На месте дома, в котором Таисья жила с мужем, увидела только заросли Иван-чая. Походила, поплакала. Навестила на кладбище мужа, отца, матушку, рано ушедшую. Переночевала у Прохора. На следующий день отправились в обратный путь.

Таисья всю дорогу пыталась вспомнить место, где они с Алексеем на ночлег останавливались, хотела побывать и там, но так и не вспомнила. А как вернулась домой, сразу в лес засобиралась, тянуло её туда со страшной силой.

Вот и привела из того похода бешеного мальчишку, который руку Лукерье покусал.

Таисья по привычке ночью глаз почти не сомкнула. Рано утром найдёныш сначала поднялся с лавки, потом примостился на ней сидя, и, не отрывая взгляда, смотрел на пламя лампадки.

Таисья встала с печки, подошла к мальчику, присела рядом. Он не шелохнулся.

– Как тебя зовут? – прошептала она тихо, боясь разбудить Лукерью.

Он не ответил, только замотал головой и громко замычал.

– Тихо, тихо, дочку разбудишь, – прикрикнула на него Таисья.

Она уже и не рада была тому, что подсела рядом.

Лукерья услышала, как мать попыталась заговорить с ребёнком, и от страха закуталась в плотную льняную ткань, служившую ей одеялом. Она тоже не спала в ту ночь. Всё думала о найдёныше.

Фантазировала на тему того, как он мог попасть в яму, почему не разговаривает, а мычит. Болела рана от укуса. Лукерья по совету матери приложила к больному месту листы подорожника и замотала тряпочкой.

Как только начало светать, Таисья пошла управляться по хозяйству. Мальчишка так и сидел неподвижно. Страшновато было оставлять его вдвоём с Лукерьей, но и тащить его на улицу не хотелось. Лукерья тоже встала.

– Сидите тихо, – скомандовала перед уходом мать. – Скоро вернусь.

Обычно девочка помогала Таисье, но сейчас нужно было присматривать за странным гостем.

Лукерья взяла за кроватью палку и погрозила мальчику.

– Только попробуй ещё на меня наброситься, – сказала она ему строго, – эта палка волшебная, вмиг тебя остановит.

Но мальчик никак не отреагировал. Он продолжал смотреть на огонёк лампадки.

Таисья вернулась, дала детям по кружке молока и ломтю хлеба. Найдёныш ел жадно. Собирал со стола каждую крошечку, вылизывал кружку так, будто не пил целую вечность. Потом вытащил из-за пазухи спрятанный ночью хлеб и доел его тоже.

Мать приказала Лукерье сидеть дома, а сама повела найденного ребёнка в село в церковь.

На улице все обращали внимание на диковатого мальчика.

Он вертел головой, мычал, что-то пытался крикнуть проходившим мимо деревенским жителям. На обочине дороги, соединявшей деревню и село, увидел ворону, вырвал свою руку из Таисьиной, подбежал к вороне и каркнул на неё. Птица отлетела подальше. Мальчик опять приблизился к ней и повторил: «Кааар!».

Крик, вырвавшийся из его горла, был каким-то нечеловеческим. Таисье стало жутковато, она быстрыми шагами настигла мальчика, схватила его за руку и потащила к церкви.

Сельская церковь манила своим величием. Возвышающиеся купола сразу привлекли внимание найдёныша. Он уставился на них, открыл рот и завороженно смотрел, пока Таисья не подтолкнула его.

Батюшка выслушал Таисью. Помолчал. Потом отошёл от неё, помолился.

– Сидите тут, – произнёс он и куда-то вышел.

Внутреннее убранство церкви было скромным. Роспись на стенах представляла собой единую композицию. Контур икон, висевших на перегородке, закрывающей алтарь, был обрамлён широкой тесьмой с вышивкой. В высокие оконца слабо пробивался утренний свет.

Горели лампадки и свечи на массивных подсвечниках, они сразу привлекли внимание найдёныша.

Батюшка вернулся.

– Ты сама-то, что думаешь с ним делать? – спросил он у Таисьи.

– Я? – удивлённо спросила та. – Ничего не думаю, я его могу только обратно к яме отвести и посадить туда. Он Лукерье ночью руку укусил. Бешеный он, ей Богу.

– Побойся Бога, Таисья! Хочешь дитя невинного в беде оставить? А как потом грехи замаливать будешь?

– Одно дитя я уже оставила себе, – вздохнула женщина. – А моего ребёнка Бог куда отправил? Кто грехи замаливает за это? Что я с этим дикарём делать буду? Он и разговаривать не умеет, мычит только, да кидается на птиц. Если он сирота, так возьмите его в монастырь. Он там под присмотром будет, может молитвами его вылечить получится. А если кто потерял, то может искать начнут, вот тогда и передадите его родителям.

– Таисья, при монастыре уже 5 сирот. Боюсь, шестого не потянем.

– Отец Димитрий, – взмолилась Таисья, – прошу вас, заберите его. Не нужен он мне. Душа моя не будет спокойна рядом с ним. Заберите его, прошу. Не хочу я гневить Бога своим отношением к нему.

– Ладно, ладно. Пусть живёт при монастыре, вдруг разыщутся родные. Иди домой. Да молись чаще.

Таисья вышла из церкви. Глубоко вздохнула. Как-то неспокойно было на душе. Целый день думала о мальчишке. Стоял у неё перед глазами. Ближе к вечеру успокоилась. Пока переделала все дела, и к полуночи время подошло. Лукерья уже давно спала.

Таисья зажгла лампу и села вышивать.

Услышала, как тявкнула и сразу замолчала собака.

Потом послышался шорох и легкий стук в дверь.

Вышла в сени, взяла в руки вилы, встала у двери.

– Кого черти принесли? – строго спросила Таисья.

А у самой похолодело всё внутри. Ночные гости захаживали редко. В основном за травами. Так они не были такими несмелыми, тарабанили со всей силы.

Как всегда было? Ждали до последнего, пока болезнь не начинает съедать, и тогда уже стремглав неслись к Таисье за травяными сборами и настойками.

Никто не ответил. Хозяйка, выставив вперёд вилы, приоткрыла дверь.

Увидела на пороге женщину. Та смотрела сквозь Таисью.

– Ты меня вилами не пугай, – сказала гостья спокойным голосом.

– Зачем пришла? – спросила хозяйка дома.

– За сыном, – ответила гостья. – Ты куда мальчишку дела?

– А, мать его, значит. А чего же ты его в яму посадила? Ослушался что ли? – спросила Таисья с издёвкой в голосе.

– Не твоё дело, – прошипела незнакомка, – сына отдай.

– Нет у меня его. В монастыре он при церкви.

– Дура! – почти крикнула гостья. – Если завтра его не вернёшь, то пеняй на себя.

Повернулась и ушла в ночь.

Таисья закрыла дверь.

– Щас, – крикнула она вслед женщине, – сама пойдёшь в церковь и заберёшь своего зверёныша.

Утром Таисья вышла по обыкновению управляться.

– Тая! – громко позвала её соседка и вошла во двор.

– Что? – ответила Таисья.

Соседка со страхом в голосе прошептала:

– Ни к тебе ли ночью Бобриха приходила? Все собаки в деревне сдохли.

Таисья бросилась к будке, и их собака не подавала признаков жизни.

– Кто такая Бобриха? – с ужасом в голосе спросила Таисья.