Текст книги "Офелия"

Глава 13

С утра зарядил дождь. Как будто кто-то в вышине взял и заштриховал все планы Питера на прекрасный летний день простым карандашом. Капли обгоняли друг друга, размывая яркие краски мира за стеклом в скромную тихую акварель, на дорожке в луже сиротливо мок футбольный мяч. Под крышей дома монотонно курлыкали голуби. Бишоны бродили по дому за хозяевами и протяжно зевали от скуки. Агата с самого утра болтала по телефону с подругами и заливисто смеялась. Ларри и папа слушали по радио футбольный матч. Питер обычно присоединялся к ним, азартно болел за своих, но сегодня настроения не было. Он поднялся в оранжерею, посмотрел, как мама пересаживает орхидеи, посидел на подоконнике, наблюдая, как бегут наперегонки капли по стеклу.

– Мам, а почему орхидеи не могут просто расти в земле, как все остальные твои цветы? – спросил он. – У них воздушные корни, – бережно подкладывая кусочки измельченной коры в стеклянные сосуды с фаленопсисами, ответила миссис Палмер. – Это значит, что они не приспособлены к микромиру почвы. Воздушные корни впитывают ту влагу, что находится на коре деревьев, и в земле быстро пересыхают или загнивают. Или заболевают от бактерий, которые обитают в почве.

– Но теоретически они могут жить в земле, да?

– Теоретически да. Но им удобнее на стволах.

Питер понимающе кивнул и посмотрел в сторону пруда. Под ударами дождевых струй он больше не казался темным зеркалом. Скорее, гладким, монолитно-серым камнем. Мальчишка задумался: «Интересно, каким видит дождь Офелия? Что она считает небом: поверхность пруда или высокий свод над ним? Что она чувствует, когда в воду падают капли? Знает ли она, что такое дождь вообще? А вдруг в ее мире все по-другому?»

– О чем задумался, Пирожок?

– Наверное, об орхидеях, мам.

Оливия Палмер отряхнула руки об фартук, нагнувшись, прошла под широкими листьями высокорослых экзотов и присела рядом с сыном.

– Поделишься со мной? – мягко спросила она.

Питер на миг растерялся. Он не знал, поймет ли его мама, захочет ли слушать, не скажет ли, что так думать неправильно… но решил рискнуть.

– Ты знаешь, где жила Офелия до того, как попала к нам? – спросил мальчик, заглядывая матери в лицо. – Где ее поймали?

Миссис Палмер глубоко вздохнула, на лбу залегли морщины. Питер хорошо знал это выражение лица у мамы: так она делала всегда, когда ей требовалось время на обдумывание ответа. Или когда не хотела говорить то, что детям знать не положено.

– Я не знаю, милый, – развела руками мама. – И никогда не задавалась таким вопросом. Люди в большинстве своем не интересуются, откуда привезли фрукты, которые они едят, или какого цвета корова, молоко от которой мы берем в магазине. И это нормально, не так ли?

– Офелия – не фрукты. И тем более не молоко, – возразил Питер. – Задумайся, мам. Ты ведь знаешь, что нужно каждому твоему цветку, чтобы они росли и цвели, да? И не сажаешь орхидеи в землю, а лотосы – в кусочки коры. Хоть орхидеи и могут недолго, но прожить в земле. Значит, кто-то знал, что им нужно, и ты спросила. А Офелия? Кто спросил, что ей нужно, что она любит? Йон рассказал, что речные русалки любят текущую воду. А у нас просто пруд… и вода еле движется.

– Питер… – мягко попыталась взять разговор в свои руки миссис Палмер, но мальчишка покачал головой, замахал руками.

– Мам! Ты наблюдаешь за ней? Ты часто приходишь посмотреть, что она делает? – Питер точно знал, что мама вообще старается не подходить к Офелии, и сейчас его голос звенел от обиды. – Папа ее только кормит и дрессирует! Агата вспоминает о ней, только когда приезжают ее подружки! Ларри иногда приходит покурить около пруда вечерами и молча посидеть на скамейке у воды. Мама! Разве так можно?

Он задышал часто-часто, стараясь не заплакать, сжал кулаки. Мамино лицо погрустнело, морщинки на лбу стали глубже. Она дождалась паузы в потоке слов сына и заговорила медленно и спокойно:

– Пирожок, послушай меня. Да, я не хожу к русалке. Нет, мне не интересны ее потребности. Я была против этой покупки, но папа настоял. Я честно считаю, что в доме, где живут мои дети, нет места опасности. Я не желала бы видеть здесь змею, хищную большую кошку, медведя на цепи. И еще больше меня пугают такие существа, как кентавры, баргесты, горгульи, сирины и русалки, которых люди, имеющие высокий доход, покупают и держат у себя как экзотических животных. Эти существа условно разумны. Они враги людей. И будь у них шанс сделать человеку плохо – они им воспользуются. Потому, раз уж твой отец привел в наш дом военнопленного, который не хочет мира, я не стану думать о том, чтобы обеспечить этому существу комфорт. И со своей стороны максимально абстрагируюсь от него.

– Мама!..

– Не проси. Все, Питер. Тема закрыта.

Она резко встала, задев листья пальмы плечом, и пошла к полке, где хранила садовый инструмент.

– Мы с ней играем, мам. Офелия это очень любит. Она радуется и улыбается. И собаки ей интересны вовсе не как еда, – сказал Питер ей вслед. – А папа даже наш мячик использует для дрессировки. И не разговаривает с ней. Только команды, команды, команды…

Дождь припустил сильнее, размыл контуры мира за окном. Питер посидел, немного успокоился и пошел в гостиную, где папа и Ларри слушали трансляцию футбольного матча.

– Ливерпуль впереди, – напряженно вслушиваясь в захлебывающийся азартом голос диктора, сообщил мистер Палмер. – Пит, три – один. Садись.

– Я хотел с тобой поговорить, – начал было Питер, но тут в приемнике возопили трибуны, комментатор затараторил про опасный момент у «Ливерпуля» на левом фланге, Ларри привстал с места, дымя сигаретой, а папа коротко сказал:

– После.

Ничего не оставалось, кроме как уйти. Мужчины, следящие за футбольным матчем, не отвлекутся даже на ядерный удар «советов», сказала как-то мама, и Питер это запомнил. Похоже, мама была права.

Он утащил с кухни горсть конфет, сунул их в карман шорт. Поднялся в свою комнату, выложил конфеты на стол и плюхнулся на застеленную клетчатым пледом кровать. С шелестом сползла на пол гора комиксов и несколько библиотечных книг, и Питер с кряхтением принялся их подбирать. Книга про волшебные существа Европы открылась на картинке с келпи, до ужаса напоминающим обычную лошадь зеленого цвета. Питер поморщился, закрыл ее и положил на стол, заваленный рисунками.

Внезапно его осенило. Он схватил книгу и помчался вприпрыжку в нижнюю гостиную. Закрыл за собой дверь, включил подсветку вокруг иллюминатора, погасил основной свет и сел на пол у окна ждать Офелию.

Она появилась быстро, двух минут не прошло. Привыкла, что, если свет неяркий, позволяющий русалочке рассмотреть тех, кто находится в комнате, – это пришел Питер. С Питером интересно, с ним можно играть, он не обижает.

– Привет, Офелия, – сказал он и помахал рукой.

Девочка-цветок приблизилась к стеклу с той стороны и помахала ему. Питер обрадовался: приятно, что она его не боится, что всегда приплывает. Мальчишка улыбнулся, надул щеки. Офелия попыталась повторить, но у нее ничего не получилось, и она крутанулась на месте, распушив белые оборки и воланы.

– Я знаю, что отсюда меня не слышно, – сказал Питер. – Но ты невероятно красивая.

Он снова помахал рукой, привлекая ее внимание. Русалка заложила вираж, сделала круг и повисла перед окном вниз головой. Белоснежные волосы переплетались с длинными ленточками ее «одеяния», окутывая Офелию словно сияние. Она склонила голову вбок, как будто спрашивала: «Ты так сможешь?» Питер в ответ развел руками и покачал головой. А потом показал ей книгу. Сперва поднес ближе к стеклу обложку, потом полистал страницы. Офелия заинтересовалась, перевернулась и подплыла к стеклу почти вплотную.

– Смотри, это книга, – начал объяснять Питер. – Ее не едят.

Он сделал вид, будто грызет уголок, скривился и сплюнул. Русалка открыла рот, показав острые мелкие зубы, ухватила себя за ленточку, выплюнула ее и мотнула головой.

– Ага. Правильно. Это, – он постучал по книге кулаком, – не еда. Зато там есть картинки.

Питер нашел изображение человека, поднес раскрытую книгу к стеклу.

– Видишь? Это человек. Это я, Питер.

Он указал сперва на картинку, потом на себя. Кивнул, подтверждая: я, Питер, человек. Офелия потрогала стекло, словно пытаясь добраться до картинки. Взгляд ее сосредоточился на изображении, потом переместился на Питера.

– Это я, – повторил мальчишка и снова указал сперва на картинку, потом на себя: – Человек. Я.

Он полистал книгу, нашел картинку с русалкой. У той был хвост, но в целом дамочка чем-то отдаленно напоминала Офелию.

– Это русалка. Как ты, – прокомментировал Питер, показывая на картинку, потом на Офелию. – Это ты.

Русалка мотнула головой, клацнула зубами, отпрянула. Питер засмеялся.

– Ага, не ты, понимаю. А это?

Он перевернул страницу и показал ей нечто мохнатое с бусинами горящих глаз. Кажется, брауни. Офелия подплыла поближе, замерла, вглядываясь в картинку, и снова резко отпрянула. Питер вернулся к картинке с человеком.

– Человек. Питер. Я.

Тонкие пальчики указали на картинку, затем Офелия коснулась себя. Поглядела на Питера: правильно? Он покачал головой. Снова показал сперва на человека, потом на себя, кивнул. Русалка замерла, будто задумалась.

– Не ты, а я, – сказал Питер. – Смотри дальше.

Он показал на картинку, потом на Офелию, покачал головой и сморщился. Затем пролистал до картинки с русалкой, продемонстрировал ее в окно. Офелия опять показала, что ей это не нравится.

– Ты в тысячу тысяч раз красивее, – попытался утешить ее Питер. – И хвоста дурацкого нет. Но все-таки это почти ты. Не я, нет.

Он ткнул пальцем в изображение русалки, потом в себя и скривился. Офелия радостно открыла рот, крутанулась.

– Смешно, да? – заулыбался Питер.

Он показал ей единорога, кентавра, дурацкого зеленого келпи, дриаду, потом пикси и фею. Офелия внимательно рассматривала каждое изображение, пыталась потрогать его пальцами через стекло. Реагировала по-разному. Пикси узнала, обрадовалась, даже сделала несколько виражей вокруг иллюминатора, открыв рот. От единорога шарахнулась, на картинку с кентавром смотрела очень долго, потом отплыла с недовольным лицом. Фею проигнорировала, а вот увидев келпи, почему-то ткнула пальцем в себя.

– Ого, – удивился Питер. – Но ты же совсем не лошадь! Посмотри еще раз. Ну это разве ты?

Офелия с упорством показывала на картинку, потом на себя. Питер на всякий случай тоже ткнул сперва в келпи, потом в себя, склонил голову набок, как бы спрашивая: ну что, это я? Офелия скривилась, качнула головой. Опять указала на себя.

– Почему ты думаешь, что это ты? – спросил мальчишка. – Ты больше на фею похожа, но совсем не на зеленую лошадь. А может, ты говоришь мне, что келпи тоже живет в воде? Они же водяные лошади! Вот что ты пытаешься сказать!

Он снова вернул картинку с человеком.

– Это кто?

Русалка радостно толкнула ладонью стекло.

– Правильно! Это я! – обрадовался Питер. – Ты все понимаешь! И мы с тобой можем общаться!

Офелия кружилась перед ним в толще воды, развевались длинные белесоватые, словно туман в низинах, ленты и пышные оборки платья. Мальчишка улыбался, показывал ей то одну картинку, то другую, наблюдая, как одних изображенных оттудышей она узнает, других пугается. А те, что не вызывали у русалочки никакой реакции, Питер решил считать или выдумкой, или плохо нарисованными, или не обитающими там, где жила раньше Офелия.

«Какая она умная! – с восторгом думал Питер. – Она многое понимает и сама пытается объяснять. Но очень сложно это делать, когда не знаешь речь и сам не можешь говорить. Как же ей помочь? Надо еще книг с картинками. Или фотографии. Или порисовать для нее».

Дверь в нижнюю гостиную приоткрылась, пропуская Ларри.

– Так и знал, что ты тут, – спускаясь по ступенькам к Питеру, произнес он. – Чем занят?

Офелия отплыла от стекла, замерла на расстоянии. Питер отложил книгу, повернулся к брату:

– Мы с Офелией общаемся. Она мне рассказывает, кого из оттудышей знает. Кто ей друг, а кого она не любит. Помаши ей, поздоровайся.

– Э-э-э… – протянул Ларри неуверенно, но рукой помахал.

Русалочка махнула ему в ответ, но ближе не подплыла. Ларри присел в кресло, взял в руки книгу, полистал.

– Ого. А хорошее издание. Картинки крупные, красочные. Ты ей показываешь?

– Да. Ей тут тоже скучно, и я стараюсь ее развлечь. Хочу научиться общаться с Офелией, – гордо произнес Питер и добавил: – Не хочу, чтобы она боялась.

Брат кивнул.

– Вы с ней почти друзья, смотрю.

– Не «почти», а друзья, – поправил Питер.

– Именно «почти». Друзья – это гарантированно хорошие отношения. Без затаенного желания навредить. Если бы я был уверен в том, что она на тебя не нападет, не употребил бы «почти». Понимаешь?

– Вы взрослые. Вы во всем ищете опасность, – вздохнул Питер, глядя на Офелию. – А мы просто дружим. Без гарантий.

Внезапно он вспомнил про Лу. «Ларри же адвокат. Ну будет им через год. Значит, он обязан знать все законы. А спрошу-ка я…»

– Ларри, а если оттудыш убежит от хозяина, а тот не станет его искать, он может жить свободно? – осторожно задал вопрос Питер.

– У нас тут или вообще?

– У нас, в Великобритании.

– Вряд ли. Дело в том, что права и свободы гарантированы только гражданам. А оттудыши – это либо враги, либо собственность. Если на улицу выставить комод, он не сможет купить себе дом или участок земли. Он вещь. Или его кто-нибудь заберет, либо отвезут на свалку.

– Оттудыши живые, – возразил Питер. – У нас же полно приблудных собак и кошек.

Ларри потер чисто выбритый подбородок.

– Слушай, Пирожок, ты вроде и верно сравниваешь, но не учитываешь одного: если бездомная и ничья собака представляет опасность для людей, ее уничтожают. Оттудыши поголовно считаются врагами, потому…

– И ты с этим согласен? – возмутился Питер. – Ты тоже считаешь, что любой оттудыш, который сбежал, потому что с ним плохо обращался хозяин, должен быть или возвращен, или убит?

– Пит, оттудыши стоят очень больших денег. Они дороже отцовской машины. Ну кроме пикси. Потому дорогостоящую собственность надо возвращать. А если собственность откусила голову хозяину и разгуливает на свободе – уничтожать.

Питер вспомнил, каким тощеньким и слабым был пикси Лу, когда Йонас впервые показал его другу, и у него защипало в носу.

– Ларри, послушай. Вот представь себе. Тебя взяли в плен оттудыши и посадили в клетку. Они знают, что тебе надо кушать и в туалет, но не дают тебе ни еды, ни… И ты, это, голодный и в мокрых штанах там сидишь. А потом тебя еще и бить начинают, потому что ты собственность и вещь. Ты бы сбежал?

Брат долго молчал, глядя то под ноги, то в сторону иллюминатора. Куда угодно, только не в глаза Питеру. А потом ответил, тщательно подбирая слова:

– Пит… Я бы сделал все, чтобы вернуться домой. Но меня бы, скорее всего, уничтожили. Просто потому, что там я никто. Я не хочу, чтобы ты думал, что я одобряю то, во что люди превращают пойманных оттудышей. Я никогда бы не стал приобретать существо, живущее на воле. Я ни за что бы не дал денег тому, кто ловит их и привозит сюда. Но это лишь мое мнение. Оно ничего не решает против законов нашей страны. Ты меня понимаешь?

Питер кивнул. Ему очень хотелось рассказать брату про Лу и про то, как Йонас дрался с целой оравой ради того, чтобы спасти существо, которое принято считать врагом. И что это ничего не враг, а привязчивая как репейник, добрая малявка, которая может лопать конфеты в любых количествах… Но Ларри был взрослым. И Ларри готовился стать адвокатом. А адвокаты – это те, которые защищают интересы людей. Но никак не оттудышей. И Питер промолчал.

– Пойдем наверх? – предложил Ларри. – Там дождь закончился. Прогуляемся в деревню за хлебом к обеду?

– Ага! – обрадованно кивнул Питер. – Чур, я возьму твои гулливерские резиновые сапожищи!

– А я пошлепаю в калошах, – кивнул брат. – Иди, собирайся.

Питер схватил книгу и умчался, помахав на прощанье Офелии. Ларри достал из кармана портсигар, вытряхнул сигарету, помял ее в пальцах. Посмотрел на русалку, белым пятном маячащую в отдалении. Стиснул сигарету в кулаке.

– Если бы все знали, что за отвратительное действие нам преподносят как войну, о чем приказано молчать тем, кто возвращается оттуда… – пробормотал он. – Если бы люди читали предсмертную записку Мерфи… Мир бы сгорел от стыда. Прости, девчонка. Я подписывал бумаги о том, что ты мне враг – и без вариантов. Я не смогу тебе помочь.

Глава 14

Овцы стояли плотным заслоном, полностью перегораживая узкую улочку. Перед отарой центральным нападающим выступал здоровенный, грязный до неузнаваемого цвета баран. Из-за его спины на Питера недобро косились еще четыре такие же жутковатые зверюги.

Мальчишка остановился на краю лужи, разливающейся от края до края дороги, и опасливо поглядел на овец.

– А ну кыш! – грозно велел он отаре.

Баран-форвард пошевелил ушами и с места не сдвинулся. Питер огляделся вокруг в поисках какой-нибудь палки или ветки. Ничего. Только трава и грязь. И дома по обе стороны дороги.

– Эй, чья отара? – крикнул Питер, всматриваясь в окна окрестных домов.

Блеянье овец было ему ответом.

Проще всего было плюнуть, вернуться назад, и объехать деревню вокруг, и уже с той стороны добираться до дома Йонаса. А можно рискнуть, разогнаться и помчаться на овец, рассчитывая напугать их. Но что-то подсказывало Питеру, что от барана можно и огрести. Лоб у форварда отары был широкий, глаза тупые и недобрые. Пару лет назад Питеру посчастливилось увидеть, как дрались два барана, и с тех пор он старался обходить этих животных стороной. Вот и сейчас он смотрел на перегородившее проезд стадо и вспоминал жутковатый стук, с которым сталкивались бараньи лбы.

Питер напрасно пытался найти взглядом хоть кого-то из взрослых. Деревенская улица пустовала, разогнать овец было решительно некому.

– И что за дурак вас тут оставил? – с досадой пробормотал мальчишка, запрыгивая на велосипед.

Он развернулся и покатил обратно. В объезд, так в объезд. Ну будет у них с Йоном на полчаса меньше на общение. Ну придется продираться через высокую траву и переходить в двух местах ручей. Зато там не будет зловещего барана-вожака с командой поддержки. Ужасного твердолобого барана, грозного, как Пеле.

Питера никогда не бодали овцы или козы. Но он жутко боялся, что однажды в него с разбегу врежется животное в половину его роста и весящее… Сколько бы оно ни весило, Питеру было страшно. Ему казалось, что это будет как попасть под машину. Бдыщ, жуткая боль и смерть. С кровью, переломанными костями и рыдающей на похоронах мамой.

Стоп.

Питер затормозил так резко, что чуть не перелетел через велосипедный руль.

– Я что, должен бояться барана? – спросил он сам себя и тут же ответил: – Вот еще!

Он уверенно объехал лужу, разворачиваясь в сторону отары, нажимая на педали ногами в резиновых сапогах. Странно: если не думать о том, что ты в неудобной обуви, крутить педали куда проще. Питер решительно встряхнул подстриженными волосами и схватился за руль покрепче, широко расставив локти. Велосипед поскрипывал, слегка подскакивая на неровностях деревенской дороги. Питер нажимал на педали, разгоняясь, представляя себя Дереком Кеваном [4]4
  Нападающий в составе сборной Англии по футболу на чемпионате мира 1958 года. (Примеч. автора.)


[Закрыть], несущимся на ворота противника.

«Пеле, ты легенда, – стиснув зубы, думал Питер. – Ты суперигрок, но я тебя сделаю! Англия одолеет Бразилию сегодня – или никогда!»

Баран-форвард не сводил глаз с приближающегося мальчишки. Он низко наклонил голову, пожевал губами, стукнул копытом по краю лужи, словно подтверждал, что принимает брошенный вызов. Отара за его мощной спиной забеспокоилась, овцы принялись озираться по сторонам, потряхивать ушами. «Ищут, куда сбежать», – злорадно подумал Питер, пригибаясь в седле и неистово вращая педали. Желтый дождевик с откинутым капюшоном трепетал, надуваемый ветром, и мальчишке казалось, что он вот-вот взлетит. Ощущение близости чуда настолько захватило его, что на секунду он забыл об овцах, раскинул руки в стороны и радостно завопил во все горло:

– На взле-о-о-от!!!

Овцы дрогнули. Те, что нервничали за спиной вожака, заблеяли и бросились врассыпную. Питер, обрадованный увиденным, захохотал. Но мощный, как легендарный бразильский футболист, баран не сдвинулся с места. Лишь подался вперед, качнув рогами. «Сейчас я в него врежусь! – понял Питер, и внезапно ему стало ужасно смешно: – Увидим, чей череп крепче!»

Страха не было. Страх уменьшился, заметался и спрятался в глазах стоящего перед мальчишкой барана-вожака. Питер смотрел только вперед, стиснув руль велосипеда с такой силой, что побелели пальцы. Летел пущенной стрелой, позабыв о том, что еще совсем недавно боязливо обходил овец, коров и коз стороной.

– А-а-а-а-а!!! – заорал Питер. – Про-о-о-очь!!!

Баран приближался со страшной скоростью, будто не Питер несся на него, а наоборот. Миг – и мальчишка увидел страх, что таился в круглых глазах зверя. Его, Питера, страх, изгнанный безжалостно.

И когда до столкновения оставались считанные метры, баран мотнул башкой и шарахнулся в сторону, а Питер на велосипеде пролетел сквозь отару улепетывающих в разные стороны овец.

Улица за его спиной ожила, наполнилась хлопаньем окон и дверей, испуганным блеяньем овец, гомоном домашней птицы и возмущенными голосами людей:

– Эй! Овцы чьи? Джон, лови быстрей своих баранов! Мэгги, гуси за воротами! Гони их обратно!

Сердце Питера гремело, как городской оркестр на празднике, восторг переполнял мальчишку, заставляя губы растягиваться в счастливой улыбке. «Победа! Пеле сдрейфил! Я герой! – торжествующе повторял про себя он. – Я победитель! Они сами меня испугались! Да!»

На радостях он пролетел мимо калитки, затерянной в буйно зеленеющей живой изгороди. Пришлось проехать до поворота, вернуться обратно и спешиться у ворот дома тетки Йонаса. Питер потренькал велосипедным звонком, надеясь, что Йон его услышит и выйдет. Но вышла его тетка.

Конни Беррингтон была грозой всей округи. Невысокая, плотная, коротко, по-мужски, стриженная и невероятно горластая. Йонас как-то рассказывал, что его тетку боятся даже завсегдатаи местного паба в любой степени подпитости. Про Конни ходили слухи, что она может избить кого угодно. Или переорать. По части нецензурной ругани равных ей не было. Говорили, в порту она подрабатывала пароходной сиреной, а в выходные ходила в море за дополнительные деньги глушить голосом рыбу.

– Здравствуйте, миссис Беррингтон, – с максимальным почтением произнес Питер.

– Мисс, – буркнула тетка, уперев руки в бока. – Что надо?

– Я друг Йонаса, – напомнил он.

– Я помню. – Она смерила Питера суровым взглядом, и мальчишка почувствовал себя обвиняемым в суде. – Проходи. Йонас на чердаке. Найдешь дорогу сам?

– Да, мисс Беррингтон. Спасибо, мисс Беррингтон.

Питер оставил велосипед у ворот и пошел к дому. Жилище Конни Беррингтон было построено строго по Шекспиру: нестройным собраньем стройных форм. Снаружи маленький двухэтажный дом напоминал свалку: здесь подпорки, тут пристройка, за углом косо прибитая лестница удерживает от обрушения стену. Зато внутри помещения производили впечатление сделанного на века: крепкие лестницы, просторные светлые комнаты, деревянные полы даже не скрипят, вся мебель стоит по стойке «смирно».

Питер разулся на пороге, прошел коридором, в конце которого стояли старые напольные часы с боем, поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь, над кухней, кладовой, ванной и гостиной располагалась спальня Конни и комнатушка Йонаса, переделанная из второй кладовки. Питер на всякий случай деликатно постучал, но Йонаса действительно не было в его комнате. Мальчишка кивнул сам себе и потопал к приставной лестнице, ведущей на чердак.

– Йон? – позвал он, прежде чем лезть наверх. – Это я пришел. Можно к тебе?

С чердака не донеслось ни звука. Питер постоял немного и все равно полез.

– Йонас, ты тут? – спросил он, заглядывая через деревянный край.

Друг сидел к нему спиной, повернувшись лицом к маленькому, затянутому паутиной оконцу.

– Заходи, – вздохнул он, не оборачиваясь.

Грохоча пятками по дощатому полу, Питер подбежал к нему, уселся рядом на старый выцветший половик, протянул руку.

– Хао тебе, о вождь апалачей! – пафосным басом произнес он.

– Не апалачей, а апачей, – без особого энтузиазма отозвался Йонас, но руку пожал. – И тебе хао, Питер Медвежий Нос!

– Почему нос-то? – удивился гость.

– Потом придумаю, – усмехнулся Йонас.

Он протянул руку и забрал стоящую на низком табурете черно-белую фотографию и букетик мелких голубоватых луговых цветов, названия которых Питер не знал. Фото было женское: юная блондинка с распахнутыми глазами и приятной улыбкой в коротком платьице на пляже. Питер хотел поддеть друга, спросить, что за старшеклассница поделилась с Йоном своим портретом, но вовремя вспомнил, что уже видел это фото раньше. И что на фото – мама Йонаса.

– У тебя что-то случилось? – спросил Питер, внимательно глядя на хмурый профиль друга.

– Мелочи, – отмахнулся Йонас и добавил: – Достала.

– Тетка?

– Ах-ха. Сунется сюда – с лестницы спущу, богом клянусь, – мрачно процедил он.

– Чего ей на этот раз?

Мальчишка засопел, дернул острым плечом. Бережно убрал фото матери в нагрудный карман нелепой, заштопанной в нескольких местах рубашки-поло. Из-за пазухи выглянул Лу, протянул тоненькую лапку к букету, который держал Йонас, выхватил цветок и сунул в рот.

– На этот раз какая-то презренная сволочь растрепала, что я прогуливал последние три недели занятий в школе, – упавшим голосом произнес Йон. – Тетка наслушалась, и понеслось. «Катись обратно, вали вон с моей шеи и из моего дома, живи в сраном приюте, фашистский ублюдок»…

– Чертова ведьма! – прошипел Питер. – Какое право она имеет тебя оскорблять?

– Ну примерно такое же, как я – прогуливать школу, – горько усмехнулся Йонас. – Пит, я когда-нибудь не выдержу. Уйду. Работать я умею и не боюсь, деревенек в Британии много, мне и надо-то – сухой теплый угол на ночлег, кусок хлеба и чуть денег на одежду.

Лу, осмелев, потащил к себе цветы двумя руками. Йонас шикнул на него, легонько нажал пальцем на рыжие вихры, стоящие дыбом. Пикси недовольно забурчал, но цветы в покое оставил. Питер подставил ладонь, и Лу перебрался к нему на сгиб локтя.

– Все бы ничего, Йон, но есть два момента, – по-взрослому начал Питер. – Во-первых, ты несовершеннолетний, а во‐вторых, если уйдешь, то ты меня бросишь.

– А если не уйду, эта жирная свинья продолжит оскорблять меня и память моих родителей, отбирать у меня деньги, которые я сам заработал, и покупать на них выпивку. Или сдаст меня в исправительный приют.

Питер с изумлением вытаращился на него:

– Это какой такой?

Йонас ссутулился, обхватив себя за плечи, и сразу стал похож на печального большого пикси.

– Есть у меня на родине такие. Они как тюрьмы для детей. Надоел ты родителям или таким, как моя тетка, и они тебя туда сдают. Просто так. И ты там живешь, пока не помрешь или не вырастешь. И выходят оттуда отъявленными мерзавцами.

– Тьфу на тебя! – испугался Питер. – Нельзя так шутить, Йон! Я ж почти поверил!

Заскрипели доски под осторожными шагами: Йонас подошел к окошку, выглянул.

– Во, опять ей что-то надо, – вздохнул он. – Ведь знает же, что ты ко мне пришел, но все равно орет. Прямо распирает ее меня навьючить!

– Йонас! – донеслось со двора басовитое. – Йонас, ублюдок чертов! Немедленно спускайся! Я знаю, что ты меня слышишь!

Питер погрустнел. Он-то надеялся поболтать с другом, обсудить последнюю игру «Ливерпуля» и «Ювентуса», послушать рассказы Йона про оттудышей, рассказать о том, как Офелия здорово запоминает предметы, изображенные на картинках… Но Конни Беррингтон было, похоже, глубоко наплевать на его планы.

– Йонас! Или ты сейчас же спускаешься, или я тебя оставлю без ужина!

– Напугала, – фыркнул Йон и повернулся к Питеру: – Слушай, мне придется пойти и узнать, чего она хочет. Скорее всего, это надолго. Давай я к тебе сам приеду? Ну, как разгребусь с делами.

– Конечно, какие вопросы, – развел руками Питер. – Йон, я хотел тебе предложить в Дувре в кафе сходить. Мороженое, кока-кола…

– Йонас!!! – донеслось со двора снова.

– Ш-ш-шайсе… – процедил мальчишка сквозь зубы. – Пит, а что в Дувре сразу? Может, в нашей лавке купим? Там еще булочки чертовски вкусные.

Питер пожал плечами.

– Можно и так. Но я хотел тебя познакомить со своим школьным приятелем.

– А… – тряхнул отросшими светлыми вихрами Йон. – Тогда понятно. А давай в Дувр смотаемся! На великах?

– Ага! Как насчет этого четверга?

– Забились!

Мальчишки ударили по рукам. Йонас приоткрыл стоящий в глубине чердака старый сервант, посадил Лу за стеклянную дверцу. Пикси протестующе запищал, но мальчишка строго показал ему кулак:

– А ну, паукашки по локоть в рот – и цыц! Ты помнишь, что тебя тут нет? – Фиолетовый малыш испуганно покивал, и Йонас миролюбиво закончил: – Я не буду тебя запирать. Вернусь – принесу покушать. Все, сиди тут. Пошли, Пит. Рассказывай пока, чего у тебя нового.

Они специально спускались, останавливаясь на каждой ступеньке, тянули время. Питер тарахтел, стараясь уложить все новости в максимально короткое время:

– Я к тебе ехал, а там овцы! И баран такой зловещий, просто гора. И я на него на велике ка-а-ак разогнался! А он ка-а-ак драпанул! Йон, я думал, он меня забодает или затопчет, но я его сам перепугал!

– Ты крут, – покачал головой Йонас. – Где ты его встретил?

– В пяти домах от вашего.

– Ох ты ж! – присвистнул мальчишка и вытаращил глаза. – Это баран Милтона, он оборотень!

– Охренеть! – в тон другу отозвался Питер. – Людей жрет?

– Целиком! Только ногти и волосы отрыгивает. И подошвы от башмаков!

Ребята задорно, звонко рассмеялись. На первом этаже послышались шаги, и тетка снова заорала:

– Йонас! Сколько можно?

– Орать не надо, – спокойно отозвался он. – Голос посадишь. Иду.

Питер вздохнул.

– Когда я решу убежать, – шепотом произнес Йонас, – я сожгу к чертовой матери и этот склеп, и эту жирную алкоголичку. Если уж мне светит исправительная школа, я постараюсь ее заслужить.

– Перестань об этом думать. – Питер ободряюще хлопнул его по плечу. – В четверг мы едем есть мороженое и напузыриваться колой. За мой счет!

Йонас кивнул, шагнул вперед. Как бы невзначай коснулся кармана, в котором лежало мамино фото.

– Пойдем, а то тетка в рукопашную перейдет. А удар у нее слева – как у профессионального боксера, ах-ха. Кстати. Ты ни словом не обмолвился о русалке. Как она?

– Мы с ней научились играть и смотреть картинки в книгах. Придешь – покажу. А еще отец ей тренера выписал зачем-то. Приедет на днях.

– Хоть бы она этого тренера сожрала.

– Почему? – удивился Питер.

– Увидишь.

Тетка Йонаса заскрипела ступеньками лестницы, поднимаясь на второй этаж.