Текст книги "Азиль"

– Не засыпай, Веро. За тобой вот-вот приедут.

– Я хочу, чтобы он загулял и забыл про меня, – бормочет она, не открывая глаз. – Так уже столько раз было… Я не хочу возвращаться.

– Я знаю, Веточка. Но есть такое понятие – «долг». Это превыше любых желаний. Я всегда рад тебе, но твоё место – там, в семье, рядом с дочерью.

– И даже когда придёт время…

– Не начинай, – мягко перебивает он. – Я не хочу, чтобы ты уезжала отсюда с тяжёлым сердцем.

Вероника ощупью находит его руку, кладёт ладонь себе под щёку и замирает.

– Дома я больше всего скучаю по прикосновениям, – еле слышно говорит она. – Простым человеческим прикосновениям, несущим тепло.

– А как же Амелия?

– Это дочь своего отца, – безжизненным тоном отвечает Вероника и умолкает надолго.

Из оцепенения их выводит резкая трель звонка. Ксавье поднимается и идёт открывать, Вероника со вздохом приступает к обуванию. Когда священник возвращается в сопровождении Доминика Каро, Вероника сидит на скамье такая, какой её все привыкли видеть дома – тихая, поникшая, похожая на собственную тень.

– Заждалась? – подмигивает ей Ники. – Иди в машину, мне надо переговорить со святым отцом с глазу на глаз.

Она послушно кивает и покидает Собор. Только убедившись, что входная дверь хлопнула, закрываясь за Вероникой, Доминик поворачивается к священнику.

– Отец Ланглу, благословите.

Правая рука поднимается в привычном жесте.

– Благословляю тебя, сын мой, – миролюбиво говорит священник. – О чём ты хотел поговорить?

Доминик оправляет сюртук, выдыхает коротко и решительно выдаёт:

– Отец Ланглу, мне нужно, чтобы вы обвенчали нас с моей девушкой. Пышной свадьбы не будет, этот брак по любви, а не по родительскому желанию.

Ксавье мрачнеет.

– Доминик, постой. Брак не одобрен родителями?

– Да. Но нет причины, по которой мы не могли бы обвенчаться.

Священник смотрит будто бы не на самого Ники, а сквозь него – и тот вопреки своему желанию продолжает:

– Моя невеста – девушка из Третьего круга. Отец Ланглу, нет закона, который запрещал бы этот брак! Все равны перед Богом! Разве не в любви счастье? В чём смысл выживать тут, в затхлом мирке, если не делать счастливым того, кого любишь, и не быть с ним рядом?

С каждым словом парень всё сильнее распаляется, в голосе проскальзывают истеричные нотки.

– Тише, Доминик! – вскидывает руки священник. – Я понял тебя, ни к чему горячиться. Если вы оба так хотите – будь по-вашему. Только я прошу ещё раз подумать о…

– Спасибо, отец Ланглу! – просияв, благодарит Ники. – Вы один меня понимаете, спасибо вам!

– Ступай. Время позднее, вам ещё ехать до дома.

Проводив юного Каро печальным взглядом, Ксавье Ланглу возвращается на скамью, где они сидели с Вероникой, и долго-долго глядит в нарисованное звёздное небо, думая о чём-то своём. Потом споласкивает руки в мраморной чаше и идёт через правый неф в Сад, где зреют в инкубаторах десять человеческих плодов, которым предстоит стать полноправными жителями Ядра. Ксавье проверяет работу систем, которые обеспечивают будущих детей элиты всем необходимым для развития, благословляет каждый плод и лишь после этого проходит в свою келью на самом верхнем ярусе Собора. Там он до рассвета молится на коленях и полосует свою широкую спину плетью-трёххвосткой.

Неистово. Безжалостно. Щедро окропляя тесную келью алыми каплями.

V
Зверь

Среди ночи Бастиана будит испуганный крик Амелии. Он мгновенно покидает тёплую постель и спешит в комнату напротив. Вероника уже там, прижимает к себе плачущую дочь, гладит растрёпанные рыжие кудряшки. В тусклом свете ночника обе напоминают привидения.

– Что такое, bien-aimé? Что произошло? – сонно бормочет Бастиан, касаясь мокрых щёк дочери.

– Зверь! Я видела зверя! – всхлипывает девочка, отталкивает мать и тянет руки к отцу. – Защити меня, папа!

Бастиан поднимает Амелию, она обнимает его за шею, обхватывает ногами. Вероника смотрит на неё с тревогой.

– Малышка, у тебя ничего не болит? – спрашивает она тихо.

Амелия не отвечает, только льёт слёзы за воротник отцовской пижамы. Бастиан прижимает её лоб к своей щеке – не горячая ли?

– Уйди, – коротко приказывает он жене, и Вероника покидает детскую.

Бастиан, не спуская дочь с рук, включает свет в комнате и в коридоре. Амелия понемногу успокаивается – щурится, судорожно вздыхает. Отец вытирает ей нос платком, заботливо положенным им же самим под подушку накануне. В последнее время Амелии частенько стали сниться кошмары. Врач, осмотревший девочку, сказал, что это возрастное.

– Впечатлительная ты моя, – ласково шепчет Бастиан в нежное розовое ухо. – Ничего не бойся. Папа с тобой. Папа защитит.

– Не оставляй меня тут, папа, – хриплым от переживаний голосом просит Амелия. – Я боюсь. Возьми меня в свою комнату, зверь не ходит туда. Смотри, он нянюшку съел… и маму съест.

Проклиная про себя кормилицу Ганну, которой не оказалось на положенном месте, Бастиан уносит дочь в свою спальню. Строит гнездо из одеял и подушек, бережно укладывает в него Амелию и устраивается рядом. До рассвета ему снится что-то тревожное, и утром он просыпается разбитым и с больной головой.

За завтраком Вероника получает от мужа очередной выговор под молчаливое одобрение свёкра и свекрови. Она сидит за длинным семейным столом напротив мужа и всем своим видом выражает почтение и раскаяние.

– Хватит пичкать дочь книжной дрянью! Я не знаю, какую чертовщину ты ей подсовываешь читать, но ночные кошмары – следствие этого чтения! – стучит кулаком по столу Бастиан. – Вместо того чтобы играть со сверстниками, Амелия по полдня сидит с тобой в библиотеке. Ей нужны активные игры, живое общение, а ты чему её учишь? Жопу растить?

– Женщины Азиля – хранительницы памяти о прежнем мире. Амелия всего лишь читает книги о животных, – еле слышно оправдывается Вероника, глядя в тарелку.

– У самой негде память хранить, так решила Амелией компенсировать? – ядовито интересуется Бастиан, нарезая куриное филе мелкими кусочками. – Прекращай делать кашу из мозгов ребёнка! Подрастёт – пусть хоть что читает, а сейчас нечего! Води её гулять, ходите в гости, в картинную галерею, бассейн. Или мне и эту роль на себя взвалить?

– Хорошо, Бастиан, – послушно шепчет жена.

Каро-старший удовлетворённо кивает, мадам Каро улыбается старшему сыну самой доброй из своих улыбок. Бастиан чувствует небывалый прилив сил и продолжает воспитательную беседу:

– Кстати, где сегодня ночью была твоя толстозадая кормилица? Почему её не было в комнате, когда Амелия заплакала?

– У Ганны заболел младший сын, он совсем ещё маленький, и я позволила ей взять выходной…

– С каких пор ты стала распоряжаться в этом доме? Хозяйкой себя почувствовала?

– Нет, Бастиан.

– Хозяйка здесь одна – моя мать. И если кто и может отпустить прислугу, жалованье которой платим мы, а не ты, так только она. Забыла?

– Прости, пожалуйста…

Бастиан доволен произведённым эффектом. Прочитать нотацию безмозглой Веронике – лучший способ выпустить пар и избавиться от головной боли, что терзает его с ночи. Лучше только побоксировать с тяжёлой грушей в спортзале. Или спарринг с кем-нибудь из старых друзей.

– Давно пора уволить эту безалаберную цыганку, – подаёт голос Ивонн Каро. – Подыскать ту, что будет работать добросовестно и честно отрабатывать свой хлеб.

Реплика попадает в цель. По щеке Вероники сползает крупная слеза.

– Мадам Ивонн, – срывающимся голосом просит молодая женщина. – Пощадите меня! Не увольняйте Ганну, она вырастила меня, она последнее, что осталось от моей семьи!

Ивонн игнорирует её, поглощая завтрак – яичницу с зелёным горошком и куриной грудкой. Вероника роняет слёзы в тарелку, промокает уголки глаз салфеткой, стараясь успокоиться.

– Пожалуйста, мадам Ивонн…

– Она не справляется со своими обязанностями, – безапелляционным тоном отвечает свекровь.

В этот момент в гостиную входит Доминик. Видит эту безобразную сцену, хмурится.

– Слушайте, ну хватит издеваться над ней! Вам так нравится, когда она соплями стол заливает и ходит с вечно красными глазами? Бастиан, это твой единственный способ самоутвердиться в семье? Матушка, вы заключили пари, кто быстрее выжмет из неё слезу? Отец, и ты всё это одобряешь?

Ники плюхается в кресло, закидывает ногу на ногу.

– Хочу полюбоваться на этот дурдом со стороны. Благородное семейство отыгрывается на жене старшего сына вот уже… Какой год, Веро? Седьмой или восьмой?

– Доминик, не лезь не в своё дело, – раздражённо отзывается отец. – Пришёл завтракать – садись за стол.

– Поем на кухне. Там атмосфера приятнее. И это… Не будьте говном до конца. Оставьте Веронике её няньку. А то переусердствуете – и доводить станет некого.

Доминик встаёт, ловко подхватывает со стола половину курицы, суёт её в бумажный пакет и покидает гостиную. Ивонн медленно багровеет, хватает ртом воздух и наконец выдаёт:

– Да как ты смеешь так с родителями разговаривать?!

– Вот они – прелестные плоды общения с плебеями, – невозмутимо комментирует Фабьен Каро. – Мало я его драл в детстве… Бастиан, я сказал что-то смешное?

Бастиан с трудом убирает с лица улыбку.

– Прошу прощения, отец. Просто представил себе этого шута в Совете.

Родители смотрят на него с недоумением, и Бастиан тут же поясняет:

– Я собираюсь возглавить операцию по поимке твари, уничтожившей один из наших рыболовецких сейнеров. Наверное, вы это уже прочли в свежих газетах. И в случае, если я не вернусь, по решению Совета Семи брат займёт моё место в Совете. Я представил себе Ники на заседании – это абсурд, мягко говоря. Мама, не стоит так пугаться. Скорее всего, нет там никакой твари, это всё выдумки простолюдинов. Так что будет всего лишь морская прогулка. Кстати, Вероника, ты нашла мне ту книгу о белом ките, что я просил?

– Конечно, Бастиан.

– Если ты закончила завтрак, пойди и отнеси её в мой кабинет. И посмотри, проснулась ли Амелия.

– Да, Бастиан.

Оставив завтрак почти нетронутым, Вероника спешит в библиотеку, которая занимает весь третий этаж особняка Каро. Это место в доме – её любимое. Она знает каждый из двух сотен высоких стеллажей, помнит, где какая книга стоит, любит тонкий запах книжных страниц. Здесь можно затеряться. Можно забыть о тоске, в которой приходится жить последние годы. Можно уйти ненадолго в мир, существующий лишь в шелесте пожелтевших страниц, но от того не менее реальный.

В почти забытой прежней жизни, где остались родители и маленький брат, Вероника почти не читала. Жила обычной жизнью девочки из благородной семьи. Знала только игры со сверстницами, куклы да платья. В четырнадцать лет всё изменилось. В ночь её свадьбы в машине родителей случилось короткое замыкание, и Вероника осталась сиротой. Первое время наивная девочка искала тепла и поддержки у мужа – красивого, умного и такого взрослого. Юная Вероника была влюблена в него по уши с того момента, как их представили друг другу, но…

Вероника решительно встряхивает головой, отгоняя воспоминания. Прочь. Ксавье учит жить светом. Не прокручивать раз за разом в памяти боль и тоску. Ценить те искры Бога, что есть у тебя в жизни. Терпеливо принимать все испытания, что выпадают. И никогда не прекращать надеяться.

Она проходит до стола, за которым привыкла читать, берёт верхнюю книгу из стопки, подобранной для мужа. «Моби Дик», история охоты на призрачного белого кита. Вероника понимает её иначе: дело не в ките. Дело в одержимости местью и неспособности свернуть в сторону с пути, который ведёт к погибели. Зачем эта книга Бастиану?

Прежде чем уйти из библиотеки, Вероника выдвигает нижний ящик стола и достаёт подарок отца Ланглу на её пятнадцатилетие: толстый, растрёпанный томик Виктора Гюго – роман «Отверженные». Обводит пальцем тиснёные буквы на обложке, подносит раскрытую книгу к лицу, вдыхает запах, закрыв глаза. Это её сокровище, любимая вещь, с которой началось её путешествие по мирам, придуманным за сотни лет до того, как она сама родилась на свет. Вероника прижимается к обложке щекой – маленький тайный ритуал – и возвращает книгу в выдвижной ящик. Надо торопиться. Бастиан терпеть не может, когда она задерживается с выполнением поручений.

По пути в апартаменты супруга Вероника заглядывает в маленькую комнату Ганны. Сорокалетняя смуглокожая кормилица причёсывается перед зеркалом, собирая в косу вьющиеся смоляно-чёрные волосы.

– Доброе утро, деточка, – белозубо улыбается своей воспитаннице Ганна. – Как тебе спалось?

– Спасибо, моя милая nourrice[6]6
  Nourrice (фр.) – кормилица.


[Закрыть], всё хорошо. Я просто хотела узнать, приехала ли ты. После завтрака надо погулять с Амелией. Может быть, стоит съездить в городской парк? Там сейчас всё так красиво цветёт…

– Я найму рикшу, – кивает Ганна.

Амелию Вероника находит в кабинете Бастиана. Растрёпанная со сна дочь сидит за отцовским столом, подложив на стул несколько подушек, и что-то старательно рисует карандашом. Когда мать осторожно заглядывает через плечо девочки, с листа сероватой бумаги скалится чёрный Зверь с десятками жадных глаз и протянутыми к ней руками.

Три дня спустя Советник Каро в сопровождении личной охраны посещает завод по производству акрила. Как и большинство производящих предприятий города, завод находится под землёй, между третьим и четвёртым секторами Третьего круга. На пропускном пункте у Бастиана спрашивают личный код – и нарываются на искреннее возмущение:

– Какой код у Советника? Вы вчера родились?

Один из заводских охранников бежит искать управляющего, второй мужественно принимает гнев Бастиана на себя.

– Извините, месье. Я обязан проверить код, это моя работа, – твердит он, глядя в лицо Советнику без тени страха. – Здесь так положено, месье.

Вскоре возвращается его напарник, за ним спешит, прихрамывая, управляющий.

– Месье Каро! Миллион извинений! – кричит управляющий на ходу. – Охрана сменилась, я не успел их предупредить о вашем визите.

– И что? – хмуро бросает Бастиан.

– Обещаю – эти двое будут уволены. Прямо сейчас. Я распоряжусь.

Бастиан задумчиво оглаживает аккуратно подстриженную бороду, смотрит на охранников. Молодые парни, лет двадцати. Худые, как щепки. У того, который общался с Советником, повреждена кисть левой руки.

– Где тебя так? – кивает на травмированную руку Бастиан.

– На переработке отходов, месье. Год назад. Заклинило конвейер, надо было лезть внутрь. Кто-то должен был, вот меня и запустили как самого худого. Я его починил, но…

– Был уволен за нарушение техники безопасности, – быстро заканчивает за него управляющий. И сурово рявкает на охранника: – У меня вылетишь за халатность!

Советник лезет в карман, вытаскивает блокнот, карандаш, что-то быстро пишет, отрывает листок и суёт парню.

– Это завтра отнеси в соцслужбу. Небольшая, но благодарность – от меня лично. Там моя печать, поэтому всё, что в списке, ты получишь без проблем. Управляющий!

– Да, месье Каро?

– Если кто-то из этих двоих потеряет работу, я об этом узнаю. И вы лично будете за это отвечать. Вашей обязанностью было предупредить своих людей о моём визите. Как и представиться мне при встрече, между прочим.

Даже в синеватом, искажающем цветовосприятие местном освещении заметно, как управляющий краснеет.

– Виноват, месье Каро, – лепечет он. – Я Николя Пелетье, управляющий отделом…

– Пройдёмте в ваш кабинет, Пелетье. Не топтаться же на проходной.

Шаги гулко отдаются в длинном тоннеле. Свет тускл, лампы надсадно гудят над головой. Проходящие мимо люди волокут тележки с тюками, ёмкостями, трубами. Бастиан хмуро рассматривает остатки облицовочной плитки на стенах, шагает, стараясь не наступать в подозрительные лужи под ногами.

– У вас что – канализация течёт? – спрашивает он семенящего впереди Пелетье.

– Бывает, месье Каро. Она то там, то тут…

– Почему не присылаете заявку ремонтникам? – грозно хмурится Бастиан. – Ждёте, когда рабочие захлебнутся в грязной жиже?

Пелетье оглядывается через плечо, сутулится.

– Мы присылаем заявки регулярно. Но оборудование изношено, в том числе канализационные трубы, – оправдывается он.

До кабинета управляющего Бастиан молчит. У двери Советник просит охранников подождать – и, как только они с Пелетье остаются один на один, выговаривает хозяину кабинета всё, не стесняясь в выражениях.

– Я вернусь к вам через неделю в сопровождении ответственного за работу завода. Спрошу и с вас, и с директора. Его счастье, что он болен и не смог сегодня присутствовать, но передайте ему мои слова: любая неисправность повлечёт за собой гибель людей и парализует необходимое для города производство. Если вы оба этого не понимаете – вы не должны занимать руководящие должности. В противном случае вы преднамеренно ставите существование производства Азиля и жизни его жителей под угрозу. Если у вас есть хоть капля ума, за неделю вы приведёте всё в норму. В противном случае ни один суд вас не оправдает. Вам понятно, Пелетье?

Круглое лицо управляющего принимает испуганно-плаксивое выражение. Пелетье умоляюще сжимает руки на груди.

– Месье Каро, я вас умоляю! Я всего лишь заместитель, посредник между вами и своим начальством…

– Я спросил, понятно ли вам? – Тоном Бастиана можно резать стекло.

– Да, месье.

– Вот и прекрасно. Пелетье, мне нужно найти одного из ваших рабочих. Я знаю только имя. Его зовут Тома Йосеф.

Управляющий энергично кивает. Предлагает Советнику массивный стул, а сам ныряет за рабочий стол и включает замызганный компьютер. Машина гудит, стол мелко подрагивает. Бастиан косится на это с беспокойством. «Не рвануло бы, – думает он. – Всё тут какое-то… На грани. И оборудование, и люди. Как хорошо, что мне приходится инспектировать иные объекты».

Пока Пелетье ищет информацию о нужном человеке, Бастиан рассматривает кабинет. И находит его тесным, захламлённым и очень душным. Стеллажи вдоль стен завалены стопками бумаг, пластиковыми контейнерами, на одной из полок – ворох лоскутов материи. Ниша под потолком набита папками, на корешках надписи «Отчёты», «Брак», «Жалобы», «Выговоры», «Снято с производства», «Расходные по цеху тканей»… В углу сиротливо притулился куб тумбочки, на нём – тарелка с недоеденным то ли завтраком, то ли обедом. Судя по зеленоватой массе, облепившей ложку, это что-то с водорослями.

– Вы ведёте документацию и на бумаге, и в компьютере? – спрашивает Бастиан.

– Да, месье Советник. Так сохраннее. Кажется, я нашёл нужного вам работника. Тома Йосеф, тридцать девять лет, заливщик. Он?

– Понятия не имею, – равнодушно пожимает плечами высокий гость. – Зовите, раз нашли.

Управляющий убегает на поиски рабочего. Бастиан вытирает платком вспотевший лоб и расстёгивает две верхние пуговицы рубашки. Духота давит на виски, пробуждая тупую боль. «Побыстрее бы выбраться. – Бастиан морщится. – Как же давит чёртово подземелье. Почему так мало воздуха? В теплицах и на птицефабрике нет такой духоты». Накрывает видение: вот он сидит в крохотной комнате, а над ним – громадная толща земли, глины, камня. Тысячи тонн. И стены кабинетика – как та же бумага. Ничего не стоит смять одним движением.

«Возьми себя в руки, – приказывает себе Бастиан. – Система надёжна. Строили на века. Стоит уже двести лет, работает исправно. Прекрати себя накручивать».

Минуты, проведённые в ожидании Пелетье, кажутся часами. Бастиан пытается отвлечься на чтение валяющихся на столе бумаг – но кривые строки путаются перед глазами, пляшут, вызывая новые вспышки головной боли. Советник закрывает глаза, глубоко дышит, считает мысленно до пятисот. За дверью дожидается личная охрана, хочется позвать их – но что он им скажет? «Мне страшно, у меня приступ клаустрофобии, утешьте меня?» Вздор. Бастиан тихо смеётся – над самим собой. Пятьсот один. Пятьсот два. Ничего, совсем скоро он окажется в привычной обстановке. И всё пережитое забудется. Пятьсот три…

– Месье Каро? – слышится за дверью – нерешительно, осторожно. – Это управляющий. Мы можем войти?

– Входите. Ваш же кабинет, – ворчит в ответ Бастиан, втайне испытывая облегчение. Всё, он больше не один.

Лицо Пелетье – воплощённое желание услужить высокому гостю. Сама любезность, радушие и душа завода. Управляющий переступает порог, жестом приглашая войти рабочего.

– Месье Каро, вот наш паренёк.

«Паренёк» на три года старше Бастиана, но выглядит куда моложе. Неопределённого цвета роба с болтающимся на груди респиратором, мешковатые брезентовые штаны, крепкие жилистые руки. Жидкие чёрные волосы собраны в хвост на затылке, на бледном лице – спокойные ярко-синие глаза.

– Здравствуйте, Советник Каро. – Голос Тома Йосефа негромок и шероховат.

Бастиан первым протягивает ладонь, обменивается с рабочим крепким рукопожатием.

– Месье Йосеф, вас дома не застать, вот я и нагрянул сюда. Мне порекомендовали вас как человека, который может изготовить стальной гарпун, – сразу переходит к делу он.

– Смогу. Сколько гарпунов нужно и к какому сроку?

Уверенный тон Йосефа импонирует Бастиану, и Советник сдержанно улыбается.

– Скажите, вы прежде занимались подобным делом?

– Если бы не занимался – как бы вы обо мне узнали? Я двадцать лет помогаю рыбакам.

– Сами в море выходили?

– Бывало.

– Почему перестали?

– Семья появилась. Им кормилец живой нужен. Век рыбака короток.

Бастиан удовлетворённо кивает.

– Через неделю мы идём добывать тварюгу, которая потопила один из наших сейнеров. Я лично в этом участвую. Тома, вы нужны мне в море.

Йосеф молчит, рассматривая пол у себя под ногами. Пауза затягивается, и Бастиан начинает терять терпение.

– Если вы согласны – за вознаграждением я не постою. Если нет – так и скажите. Я найду способ прикончить тварь и обезопасить в море кормильцев своего города.

– Откажешься – вылетишь с работы, – спешит вставить Пелетье.

Рабочий усмехается, качает головой. Смотрит на Бастиана, словно что-то прикидывая.

– Вы же не зря именно ко мне пришли, Советник? И не только мои руки нужны в этом деле, верно?

– Верно. Если слухи не врут, – отвечает Бастиан, стараясь быть спокойным.

– Не врут.

Бастиану становится неуютно под взглядом Йосефа. Как будто он держит раскрытую ладонь над неуклонно растущим кристаллом синего льда. И вот-вот коснётся кожи ядовитое остриё, взвихрится по нервам невыносимая боль, вывернет суставы судорогой, и…

– Советник? – словно издалека, доносится до него голос Тома.

– Душно у вас, простите, – хрипло отвечает Бастиан.

– Я сделаю всё, что нужно, месье Каро, – говорит Йосеф буднично. – За неделю. Только я обязан спросить.

Он становится напротив Бастиана, слегка склоняется к его уху. Пелетье смотрит на них, открыв рот и не понимая, что происходит. «Он не в курсе, кто у него работает», – проносится у Бастиана в голове, и от этого осознания становится странно весело.

– Советник Бастиан Каро, вы осознаёте, что с моей помощью сильно рискуете? – почти шепчет Йосеф.

– Если это гарантирует успешный исход задуманного – да, я готов, – твёрдо отвечает Бастиан. И добавляет: – Не мне вас бояться. Я не суеверен.

Тома отступает в сторону, кивает.

– Я не представляю угрозы, Советник. Речь не обо мне.

– Через неделю я пришлю за вами. Будьте готовы, – чеканит Бастиан, ставя точку в разговоре, и быстрым шагом выходит из кабинета управляющего.

Во время всего пути наверх ему мерещится оценивающий взгляд Тома Йосефа. «А ты не боишься, Советник?»

– Бред, – тихо шепчет Бастиан сам себе, и слова его тонут в эхе шагов. – Это всего лишь сказки, которые наплодили вокруг себя потомки цыган. Я образованный человек, я не верю в это. Наверняка Сириль имел в виду что-то иное, когда сказал… Как он сказал? Как же там было – о звере, которого выпускает Йосеф? Нет никакого зверя. Это про страх. Страх – самый опасный зверь. Я уверен в том, что делаю. В моих силах защитить Азиль. И нет места страху. У зверя нет власти надо мной. Я Советник. Я стою над всем этим.

Если бы в Азиле ещё помнили слово «бродяга», то Ники Каро причислили бы именно к ним. Ему невыносимо дома, но и в среде, где живёт его Кейко, нет для него места. Он болтается по всему городу, тратя время на развлечения в подпольных клубах, вечера проводит с Кейко, а домой возвращается только поесть и переодеться. Все контакты с семьёй Ники сводит исключительно к играм с Амелией. И только в обществе дочери Бастиану удаётся поймать младшего брата.

Качели на заднем дворе негромко поскрипывают. Бастиан идёт на голосок Амелии, которая то смеётся, то что-то бурно обсуждает, и находит их с Домиником за игрой в карты. Они устроились лицом друг к другу, свесив ноги по обе стороны сиденья, и так увлечены, что не замечают подошедшего Бастиана.

– Когда жульничаешь, прячь карты незаметно или держи их вот так, – показывает Ники; Амелия пробует повторить, роняет карту на землю, хохочет.

Ники наклоняется поднять, протягивает племяннице шестёрку треф и продолжает:

– Роняешь карту – делай всё возможное, чтобы её никто не успел увидеть.

– У тебя червовый валет, дама бубён, червовые восьмёрка и шестёрка и два туза, – ехидно сообщает Амелия. – Сказать, каких мастей?

– Вот ты мерзкая пигалица! – восклицает Ники восторженно. – Как с тобой дальше играть, когда ты жульё почище меня?

– Ты чему ребёнка учишь? – рявкает Бастиан с максимальной суровостью. И с затаённым удовольствием наблюдает, как младший брат вздрагивает и испуганно озирается.

– Привет, папочка! – машет рукой Амелия. – Я попросила научить меня чему-нибудь плохому.

– Вижу, дядя Ники справляется с задачей на отлично.

Бастиан проходит между аккуратно подвязанных розовых кустов, садится на качели между дочерью и братом. Ники опирается боком на спинку сиденья, напускает на себя равнодушный вид. Амелия весело болтает ногами, поправляет в руке веер из карт. Ники подаёт ей остаток колоды и просит:

– Конопушка, отнеси их в папин стол в кабинете, туда, откуда стащила. Давай, дружок. Чуть позже доиграем.

Девочка нехотя сползает с качелей, собирает карты, суёт их в карман на расшитом подоле красного платьишка и послушно уходит в дом. Бастиан дожидается, когда она скроется из виду, и лишь потом поворачивается к младшему брату. Ники слегка покачивает качели, уперев в землю носок ботинка, и демонстративно смотрит в сторону. Делает вид, что куст расцветающей сирени – самое интересное, что есть на свете.

– Брат, – мягко окликает Бастиан. – Я должен с тобой поговорить. Это важно.

– Не хочешь, но должен? – не отрываясь от созерцания куста, усмехается Ники. – Видимо, это действительно важно.

Бастиан вздыхает. Общение с Домиником год за годом становится всё сложнее, а поведение младшего – всё нетерпимее. Если слова ещё можно не слушать, а разницу во взглядах – терпеливо игнорировать, то поступки Каро-младшего откровенно позорят семью в глазах жителей Ядра. На днях Бастиан выслушал на Совете всё, что правящие Азилем думают по поводу предстоящей свадьбы Доминика. Насмешки, презрение и заявленное в форме ультиматума: «Разберитесь с ним, пока не стало поздно».

– Должен, – жёстко отвечает Бастиан. – Потому что ты мой брат, каким бы кретином ты ни был.

– Забавно. Моё мнение о тебе такое же, – вскидывает подбородок Ники. – Ну давай, излагай.

– Благодарю за одолжение. Я хотел услышать ответ на один вопрос. Доминик, зачем ты так себя ведёшь?

Ники переносит ногу через сиденье качелей, садится ровно. «Чтобы уйти в любой момент», – понимает Бастиан.

– «Так» – это как?

– Для чего всё это показушное бунтарство? Тебе больше нечем заняться? Мать не выходит из дома неделями, ей стыдно соседям в глаза смотреть, отец весь седой от твоих фокусов. Тебе не пять лет, а ответственности за поступки – никакой. И смысла в них никакого, только нервы семье выматываешь!

Бастиан оглаживает подстриженную бородку, сжимает руку в кулак. Накатывает желание приложить младшего брата как следует, и он с трудом подавляет в себе этот порыв. Спокойнее. Вечером можно будет выпустить пар в спортзале. А через пару дней – сходить на состязание по кулачному бою. Сейчас – терпеть.

Он смотрит на Доминика. Небритое, осунувшееся лицо, обветренные губы, тёмные тени под глазами, ясно очертившиеся скулы. Костяшки пальцев левой руки стёсаны, под ногтями грязь, из-под лёгкой куртки виден ворот несвежей рубашки. Ботинки пыльные, носы у них сбиты.

– Ники, – мягко обращается к брату Бастиан. – Это ни к чему хорошему не приведёт. Посмотри на себя. Выглядишь ужасно. Чем ты питаешься?

– Тем, что у нас можно взять на кухне.

– Ты проводишь среди плебеев слишком много времени. У тебя синяки под глазами. Там же сплошная дрянь в воздухе, брат!

– Дооооо, в воздухе дрянь, девки все заразны, всюду грязь! – пафосно вскидывает руки Доминик. – Бастиан, люди живут не только в Ядре. Такие же, как мы. После свадьбы у нас с Кейко будет право на своё жильё, и мы переберёмся в дом Вероники. Или там тоже дрянь в воздухе?

Он вскакивает, делает было шаг, но Бастиан рывком осаживает его обратно.

– Пойдёшь, когда ответишь на мой вопрос!

Ники меняется в лице, раздражённо сбрасывает руку брата.

– Хочешь знать, зачем мне это? Я след оставить хочу. – Его голос резко садится, и Доминик почти шепчет: – Я хочу свою жизнь – лишнего ребёнка, никчёмного человека в Ядре – прожить так, чтобы обо мне хоть кто-то вспоминал с теплом. Я хочу семью, в которой будет любовь, а не расчёт. Я хочу своего места в этом мире. И я добьюсь этого сам. Не как ты, не как отец, не как любой мужчина, рождённый в Саду и живущий в Ядре на полных правах. Вам всё дано сразу: должность, еда, обеспечение. Вам хотеть-то нечего…

– А ты, стало быть, несчастный и бесящийся с жиру лишний элемент? – язвительно спрашивает Бастиан.

– Для тебя и семьи я точно лишний. Но не для Кейко. Она меня любит.

– Лю-у-убит? Вот как! Дурень, да ты смешон! Мне трудно поверить, что после меня Советником может стать такой клоун!

– Смейся. Быть клоуном лучше, чем убийцей.

Бастиан тут же смолкает, взгляд его темнеет от ярости.

– Ты что несёшь…

Доминик пользуется моментом, спрыгивает с качелей и делает несколько шагов в сторону.

– Правду слушать неприятно, аж кулаки чешутся? – ядовито спрашивает он. – Я не зря спросил, куда делась биологическая мать Амелии. Это чтобы семью не позорить, верно, братец? А я её помню, тоже пару раз к ней заглядывал. Редкой красоты была девица. И смеялась звонко. Как её звали?

Он смотрит на Бастиана, застывшего, как изваяние, и смело продолжает:

– Ну что ж поделать, раз в Ядре так принято! Заделал дитя – плод в Сад, доращивать, а мать в биореактор. Только я не такой, как ты. И не такой, как отец. И эта твоя «честь семьи» – пустой звук, за которым прячутся гнилые дела. И если ты не вернёшься завтра со своей морской прогулки, я на твоё место не сяду. Пусть ищут себе другого беспринципного подонка!

Шуршит под удаляющимися шагами гравий на дорожке. Свет и тень от листьев сирени образуют на площадке перед качелями причудливые узоры. Доминик давно ушёл, а Бастиан всё сидит, неподвижно глядя себе под ноги. И снова он как будто находится в маленькой хрупкой каморке под тяжеленной толщей земли, глины и камня. И нет из этой каморки выхода.