Текст книги "Берег Живых. Наследники Императора"

Его мускулы, долгое время находившиеся в неподвижности, изрядно ослабели, и это ограничение тоже сильно печалило царевича. Но, казалось, сам храм помогал ему – вливал в его тело жизнь, заставлял кровь бежать быстрее, разжигал огонь дыхания. Хэфер начал понемногу тренироваться, упрямо, шаг за шагом преодолевая сопротивление плоти. Правда, шажки получались совсем маленькие, но он слишком хорошо понимал, что если поспешит, то потеряет даже то, чего уже добился. Сама мысль о том, что он вернётся в столицу калекой, а не могучим наследником трона, способным покарать предателей и восстановить своё положение по праву, была невыносима. Тогда лучше уж было не возвращаться вовсе.

Хэфер очень хотел отправить отцу весть о том, что выжил. Верховный Жрец храма сообщил царевичу, что он находится под защитой Стража Порога, и сам Ануи наложил запрет на то, чтобы сообщать о местоположении наследника кому бы то ни было, даже самому Императору. Но и без пояснений мудрого бальзамировщика Хэфер понимал, что это небезопасно. Заговор не был устроен лишь парой телохранителей и горсткой наёмников из Лебайи. За ними стоял кто-то куда более могучий. Ануи защищал этот храм, но разве могли противостоять пятеро жрецов и двое послушников, возможно, целому отряду воинов, жрецов и чародеев, если врагу вздумается настичь свою жертву здесь? Нет, Хэфер не мог подвергнуть своих спасителей такому испытанию. И он не верил, что те, кто пошёл против крови Ваэссира Эмхет, побоятся осквернить святилище Стража Порога, если лишь его стены будут мешать им завершить начатое. Пока же сам царевич не мог призвать все доступные ему силы, чтобы отразить нападение. Сюда уже приходили два отряда – один под командованием верного отцу Нэбвена, второй, к большому негодованию Хэфера, под командованием предателя Паваха. Как жалел царевич, что тогда ещё не мог даже полностью прийти в сознание, не то что призвать своего бывшего телохранителя к ответу! Правда, Верховный Жрец рассказал, что, судя по всему, Паваха постигло Проклятие Ваэссира. Но это не утешало, ведь предатель оставался там, в столице, рядом с Владыкой. А он, Хэфер, – здесь, обессиленный и лишённый возможности поведать правду.

Император Секенэф был сильным и мудрым правителем. Но и он был уязвим. Хэфер боялся, что те, кто напал на сына, могут угрожать и отцу. Хорошо, что Перкау всё же решился направить небольшое зашифрованное послание в столицу через кого-то из жрецов Ануи в Кассаре. В письме ничего не говорилось о царевиче, но содержалось предупреждение об опасности, подстерегавшей Владыку в ближайшем окружении, без имён. Хэфер сомневался, что его брат или мачеха, заботившиеся о целостности императорской семьи, могли пойти на измену, но уже ни в чём не был уверен полностью. Более всего он боялся помыслить о возможном предательстве Анирет, его сестры не только по титулу и крови, но и по духу. На Паваха девушка имела влияние, ведь бывший страж много лет был влюблён в неё издалека.

Легче всего было предположить, что эльфы, как и прежде, хотели пошатнуть рэмейский трон и нашли способ завязать союз с кем-то из приближённых Императора. Так уже случалось раньше. Вот только какими обещаниями им удалось подкупить Паваха и Метджена? Что могло двигать его друзьями, которых он знал с детства, когда они завели его в засаду? Один только Сенахт остался верен ему до конца и пал, защищая его. Что ж, по крайней мере, на страже безопасности отца стояли не простые телохранители, а Живые Клинки Ануи. Мимо них никто не мог пройти, и верность наследнику первого Эмхет была у Ануират в крови. Их можно было только убить, но не обратить против Владыки. А уж первое являлось задачей не из простых. Кроме того, царевич верил, что Император сумеет распознать врага, под какой бы тот ни прятался личиной, ведь его сердце обладало соколиным взором предка Ваэссира.

Сумерки над некрополем сгущались, тени становились плотнее, подвижнее. Западный берег Великой Реки Апет оживал мистическим перешёптыванием духов среди древних камней и заунывными песнями священных шакалов, поколения которых охраняли эти места с тех самых пор, когда некрополь только возник здесь.

В сопровождении Перкау Хэфер пришёл к маленькой довольно сносно сохранившейся мастабе, чтобы воскурить благовония в память о своём друге. Именно здесь бальзамировщики похоронили… или, скорее, спрятали мумию объявленного предателем верного стража, предварительно испросив на то дозволения духов. Сенахт обрёл последнее пристанище среди благородных мертвецов давно ушедшей эпохи, таких древних, что имена некоторых даже не сохранились до нынешнего времени. Священные шакалы охраняли его покой.

Хэфер прошептал имя друга, завершая подобающую случаю молитву. «Я восстановлю справедливость, – в очередной раз пообещал царевич мысленно. – Те, кто заслуживает наказания, понесут его. Твоё же имя будет высечено на каменной стеле рядом с моим, со словами о твоём подвиге…»

– Позволь рассказать тебе кое-что, господин, – нарушил молчание Перкау.

Наследник кивнул, не сводя взгляда с мастабы. Он был рад, что не успел увидеть истерзанное тело, потому что хотел помнить Сенахта живым, полным сил – помнить, как тот радовался удачной охоте, как грубовато шутил с друзьями, как забавно смущался вниманию столичных красавиц.

– Тот, кто предал тебя… он не смог дойти до конца.

– Что ты имеешь в виду, мудрый? – переспросил Хэфер, оборачиваясь к жрецу.

– Он не нашёл в себе сил осквернить мумию. И он помог мне закончить портрет для погребальной маски.

– Ты полагаешь, это облегчает его вину? – нахмурился наследник. – Он не остановился, когда захотел скинуть меня с колесницы и пробить мне бок копьём со спины, а потом направить на меня коней. Он не остановился, когда напали ша, – оба предателя сбежали.

– По крайней мере, эти останки он не тронул. Кажется, Проклятие Ваэссира меняет его, просветляет его разум.

– Тем лучше будет для него на Последнем Суде, – холодно ответил Хэфер.

В тот момент он почувствовал на себе чей-то взгляд – не Перкау, чей-то ещё – и прищурился, вглядываясь в сумерки. Ему часто казалось, что за ним кто-то наблюдает, особенно в последнее время.

– Там кто-то есть, – понизив голос, сказал царевич.

– В некрополе нередко явственно ощущается чужое присутствие, – пожал плечами бальзамировщик. – Мы уже привыкли к этому.

– Нет, это не похоже на поступь мёртвых… Хотя… я не могу быть уверен…

На мягких лапах из сумерек вышел пёс-патриарх. Хэфер улыбнулся, невольно расслабляясь.

– Ах вот кто это был… Привет тебе, вожак храмовых стражей.

Пёс благосклонно посмотрел на Хэфера и сел рядом, привалившись к его ноге. Как и все священные псы, он был огромным. Его голова доходила Хэферу до пояса или даже чуть выше. Царевич протянул руку и погладил зверя, как всегда удивляясь, какой же мягкой была эта шёлковая обсидианово-чёрная шерсть, местами уже изрядно поседевшая. Перкау рассказывал, что именно этот пёс привёл жрецов к месту трагедии. Стало быть, во многом Хэфер был обязан своим спасением ему… и ещё кое-кому.

– Скажи мне, мудрый, почему женщина, вернувшая меня из небытия, предпочитает скрываться? – тихо спросил царевич. – Я напугал её невольно? Обидел? Но если это так, то я всем сердцем желаю исправить впечатление.

– Господин мой Хэфер, не тревожь свой разум. Тебе не о чем беспокоиться, – мягко проговорил жрец.

– Тогда в чём причина, если не в обиде и не в страхе?

– Просто так лучше для всех.

– Я мог бы приказать вам показать её мне, однако же не делаю этого, – заметил Хэфер.

– И, смею надеяться, не сделаешь, потому что чтишь наше гостеприимство, – спокойно согласился бальзамировщик и вдруг пристально посмотрел на наследника, точно сомневаясь, задать или не задать некий вопрос.

Мгновение – и взгляд его снова стал прежним, подёрнутым дымкой размышлений. Хэфер даже уточнить не успел, что же тот хотел спросить у него. А может, ему просто показалось?

– Тяжело не иметь возможности даже выразить благодарность, – вздохнул царевич, качая головой.

Поначалу Хэфер надеялся найти и узнать «свою» жрицу в маленькой общине служителей Ануи, но быстро понял, что ему попросту показывались не все обитатели храма. Его спасительница исполнила просьбу царевича и иногда приходила к нему во время тренировок или прогулок, когда он задерживался до темноты. Но Хэфер никогда не видел её и не беседовал с нею – только чувствовал её присутствие. Это было и приятно, и невыносимо. Он пытался обращаться к ней, но она никогда не отвечала и исчезала, как только он спешил найти, где она скрывалась. В итоге Хэферу пришлось удовлетвориться лишь знанием, что она была где-то рядом.

Сейчас он не был уверен, что наблюдала за ними именно его жрица. Возможно, причина неуверенности была в самом ощущении от некрополя – многоликого, многообразного, исполненного дыханием древних.

– Пожалуй, нам пора возвращаться, господин, а не то опоздаем к вечерней трапезе, – проговорил Перкау.

– Ты прав, мудрый, хотя едва ли они начнут без своего Верховного Жреца, – Хэфер чуть улыбнулся.

– Тем более. После полного трудов дня негоже оставлять их голодными, – добродушно усмехнулся жрец.

Вместе они шли обратно к храму. Пёс-патриарх держался ближе к царевичу, то и дело задевая его ногу горячим боком, как бы обозначая надёжность своего присутствия. За это Хэфер был ему благодарен, тем более что спиной всё ещё чувствовал взгляд… казалось уже, что даже не один.

– Хватит щадить меня, мудрый. Я тоже хочу помогать при храме. Сезон Всходов никогда не бывает лёгким, так что ещё одна пара рук окажется не лишней.

– Но господин… твоё положение… ты ведь можешь найти это… унизительным… – Перкау смутился и даже остановился, подыскивая слова.

Хэфер не выдержал и рассмеялся. Камни некрополя отразили его живой голос призрачным эхом, но это не пугало, а скорее словно напомнило самому месту, что оно не было заброшено и забыто.

– Мой предок сам помогал крестьянам засевать первые поля и рыть первые оросительные каналы. Так с чего бы мне считать труд унизительным? И разве ты не знаешь, что к наследнику трона Владыка наиболее требователен? – он улыбнулся, вспоминая. – Мне доводилось работать даже в каменоломнях, не то что в полях. Будущий Император должен знать, чем живёт его народ, причём не из книг. Так завещал Ваэссир, первый Эмхет.

Перкау смущённо улыбнулся:

– Мне ведома традиция, но я не знал, что она ещё жива.

– О, поверь, мудрый, ещё как жива, – Хэфер тихо рассмеялся. – Когда-то, в юности, мне казалось, что отец ненавидит меня, иначе зачем бы он отсылал своего наследника по поручениям самым неподобающим. Ну а потом, когда ума промеж моих рогов стало несколько больше, я осознал, что к чему. Потому единственное, чем ты можешь оскорбить меня, это отказать в возможности помочь твоей общине хоть как-то. Я и так долго не вставал с ложа, прибавив вам забот.

Жрец задумчиво покачал головой:

– Ну что ж, здоровье твоё, пожалуй, позволит кое-какие занятия…

– От них оно только улучшится, – заверил царевич. – Бездействие приводит к унынию, и я устал от него.

– Ты не бездействуешь, – возразил Перкау несколько укоризненно. – Для меня не секрет, что ты возобновил тренировки.

– Возобновил – это слишком сильное слово для того, на что я пока способен, – со вздохом ответил Хэфер и, предупреждая слова жреца, добавил: – Знаю-знаю, мудрый… и не ропщу. Разве что не могу не сердиться на себя и собственную глупость.

– Всё вернётся к тебе, господин, дай только время.

– Дайте то Боги, чтобы время это у нас было.

Перкау ничего не ответил, но Хэфер чувствовал, что бальзамировщик был с ним более чем согласен.

Глава 8

Конец 1-го месяца Сезона Всходов

Юго-восточная область Лебайи по большей части представляла собой пустыню, и границы её с Таур-Дуат были весьма условны. Небольшие отрезы плодородной земли существовали благодаря рэмейским ирригационным системам, пополнявшимся из речушек, бежавших с гор Маэлдаз к Великой Реке Апет. Население здешних мест в основном составляли люди, смуглые и золотоволосые, но встречались и рэмеи, по разным причинам решившие осесть среди своих человеческих соседей. Таковые, впрочем, не были редкостью – и не только в Лебайе, – как и браки между представителями двух рас, совершавшиеся несмотря на разницу в сроке жизни. В конце концов, от союзов людей и рэмеи всегда рождались рэмеи, а потому между этими расами не существовало такой пропасти, как у них обеих – с эльфами.

Эльфы в Лебайе тоже встречались – в основном торговцы и путешественники – но всё же реже. Жаркий климат пустыни их не особенно прельщал: наследникам фэйри не хватало их тенистых чащоб. Да и не везде по эту сторону гор Маэлдаз им были рады, несмотря на тридцатилетний мир.

Люди Лебайи всегда относились к уроженцам королевства Данваэннон теплее других народов, чьи границы пролегали рядом с могущественным рэмейским соседом. Многих удивило, что Владыка Секенэф согласился с условиями эльфов и оставил этой земле суверенитет. Лебайя лежала слишком далеко от стратегических центров Империи, чтобы являть какую-либо опасность, а вот для поддержания торговых и дипломатических отношений представляла интерес. Решение Владыки, хоть и рискованное, оказалось мудрым, ведь целью обеих великих держав континента, измученных долгой войной, было как раз укрепление дипломатических связей… по крайней мере, внешне. Жест доброй воли дорого обходился Императору теперь, ведь именно из Лебайи был направлен удар по правящей семье. Все понимали, что эльфы не просто так настаивали на сохранении независимости своих людских союзников. В конце концов, и у рэмеи по ту сторону гор были свои друзья. Но такого вопиющего кощунства не ожидал никто.

Обо всём этом размышлял военачальник Нэбвен из вельможного рода Меннту, сопровождавший царевича Ренэфа согласно приказу Императора. Воины уважали младшего сына Владыки, потому что мыслил он как воин и много времени проводил в их среде. Впрочем, знали они и его горячность. Немало должно было пройти лет, чтобы из царевича вырос настоящий зрелый военачальник. Тем не менее, талантов ему было не занимать, и многие молодые солдаты тянулись к нему. Но, хотя общий язык он умел находить со всеми, дружбу Ренэф водил мало с кем, а в столице общался чаще со знатными рэмеи – сказывалось влияние матери. Правда, теперь это уже не казалось только лишь признаком гордыни и закрытости. Весть о том, что наследника Секенэфа предал именно Сенахт – тот, кого старший царевич возвысил от простого солдата до личного телохранителя, – неоднократно и подолгу обсуждалась в казармах. Двое других стражей Хэфера – Метджен и Павах – происходили из вельможных семей и дружили с Хэфером с детства. Сенахт же примкнул к ним значительно позже. Он-то и привёл весь их маленький отряд в засаду, правда, и сам при этом погиб. Метджен не выдержал эльфийских пыток – на его тело смотреть было ещё страшнее, чем на мумию Сенахта, ведь жуткие раны замученного телохранителя были оставлены не зверем. Павах выжил, но его тело медленно разрушал яд. Могучий прежде воин теперь с трудом держал в руках оружие – незавидная участь для героя, уж Нэбвен-то понимал. Кто-то предполагал, что останки Хэфера попали не к эльфам, потому-то они и пытали телохранителей царевича – хотели узнать. Другие считали зверства, совершённые над воинами, провокацией или же прямым оскорблением Владыке. Мнения что при дворе, что в народе расходились, но былую ненависть к эльфам эти события всколыхнули у многих. Теперь гости из Данваэннона уже не чувствовали себя в безопасности нигде в Империи, будь то торговцы, путешественники или те, кто осел в Таур-Дуат после войны.

Не все детали в этой смутной и уже изрядно обросшей слухами истории были известны простым солдатам. Нэбвен, пользовавшийся особым доверием Императора, получил чёткий приказ лично от Владыки, и воля Императора не удивила его. Он надеялся только, что подозрения правителя окажутся напрасны. За свою богатую на события жизнь Нэбвен повидал немало, но в то, на что наводили его размышления после разговора с Владыкой, слишком сложно было поверить.

Два взвода беспрепятственно пересекли границы. В Лебайе не существовало единой пограничной стражи – лишь разрозненные отряды, охранявшие прилежащие к тому или иному городу земли. Первые поселения относились к Леддне, куда и лежал путь взводов царевича Ренэфа и военачальника Нэбвена.

Крестьяне – люди и рэмеи – прерывали работу в полях и провожали воинов удивлёнными взглядами, а потом приветственно махали. Дети с восторженными криками бежали следом, расхваливая чудесные оружие и доспехи, которыми славились имперские солдаты. Многие из этих мальчишек наверняка мечтали однажды попасть в армию Таур-Дуат, служба в которой считалась почётной и среди жителей Империи, не говоря уж о лебайцах. Несколько женщин, обворожительно улыбаясь, уже спешили к отрядам с кувшинами, наполненными тут же в ближайшем колодце, и предлагали воинам утолить жажду прохладной водой в знойный день.

Ренэф надменно взирал на эти проявления дружелюбия с высоты своей колесницы. Он не любил ни эльфов, ни тех, кто был с ними хоть сколько-нибудь связан, хотя немало людей даже из местных вполне искренне уважали рэмеи.

Царевич разрешил воинам напиться, но сам пил только из собственной фляги. Нэбвен, в свой черёд, не стал осекать тех солдат, которые излишне залюбовались красотой местных женщин и позволили себе поддержать какой-то весёлый ни к чему не обязывающий разговор. Военачальник знал, что у его воинов хватало ума промеж рогов, чтобы не обсуждать с красавицами цель прибытия отряда до того, как её объявит сам Ренэф.

Кого-то из крестьян порасторопнее уже послали за старостой селения. Нэбвен ожидал также, что вскоре должен был появиться небольшой патруль стражи. Кто-то ведь охранял эти земли – конечно, больше для вида, ведь противостоять армии соседа не сумела бы вся Лебайя вместе взятая. Это понимал каждый – и здесь, и в пока ещё дружественной Таур-Дуат.

Ждать пришлось недолго. Вскоре подошёл староста – сухощавый мужчина в летах, простой и доброжелательный. На рэмейских солдат он смотрел с явной опаской и понимал, что явились они не погостить. После обмена приветствиями – многие здесь прекрасно владели рэмейским языком, по крайней мере, устно, ведь священная письменность оставалась уделом избранных – староста обратился к Ренэфу, чей высокий статус сразу бросался в глаза. Его доспех был не только добротным, но и украшен искусными гравировками, а на панцире перекрещивались защищающие крылья Богини – знак, который имели право носить только Эмхет. Но даже без доспеха царевича сложно было не выделить, с такой статью и гордостью он держался.

– Чем мы обязаны твоему прибытию, сиятельный господин? Неужто новая война с эльфами грядёт? Но все эти годы мы жили в мире, как мне казалось…

– Так и было до недавнего времени, – холодно прервал его царевич. – А потом наёмники из Лебайи по эльфийской указке совершили вероломное нападение на знатного рэмеи, охотившегося в песках на территории Таур-Дуат. Он погиб, и наш Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, весьма опечален этим обстоятельством.

Староста охнул и осел, но был вовремя подхвачен ближайшими к нему крепкими крестьянами. «Да, он прекрасно понимает возможные последствия, – с грустью подумал Нэбвен. – Что говорить о маленьких, пусть и процветающих селениях, если война сокрушает целые города?..»

Среди местных прокатился тревожный шёпоток.

– Клянусь, господин, мы ничего об этом не знали!

– Кто-то на границах должен об этом знать, – жёстко возразил Ренэф. – Пошли гонцов к градоправителю. Сообщи, что прибыл сын Императора Таур-Дуат, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Нэбвен одобрял решение Ренэфа призвать градоправител в свой лагерь. Не пристало рэмейскому царевичу приходить к людям как просителю, тем более что устами царевича сейчас говорил сам Император. Кроме того, имперским отрядам не стоило удаляться от границы, по крайней мере, до получения более точных сведений об обстановке в этой области Лебайи.

– Господин царевич… – испугано выдохнул староста и простёрся ниц перед Ренэфом.

Его примеру последовали и остальные крестьяне. Царевич поморщился и нетерпеливым жестом велел людям подняться. Он ценил почтение, льстившее его самолюбию, но до отвращения не любил, когда перед ним так откровенно унижались.

– Я и мои солдаты разобьём лагерь недалеко от твоей деревни, – сказал он и возвысил голос так, чтобы слышал каждый. – Я пробуду на вашей земле не больше месяца. За это время вы должны найти виновных. Те, кто укрывает убийц, будут наказаны по всей суровости и справедливости закона Таур-Дуат. Поспешите разнести эту весть – для вашего же блага.

Крестьяне продолжали испуганно перешёптываться. Даже когда подоспел небольшой патруль, это не вызвало у них видимого облегчения. Разве могли несколько стражников, способных разве что отпугивать зверьё да случайных воров, противостоять прекрасно обученным имперским воинам? Командир отряда отсалютовал Ренэфу, а потом староста отозвал его в сторону и о чём-то коротко переговорил – по всей видимости, о том, как лучше уведомить градоправителя о нежданных гостях и их требовании. Вернувшись к отряду, командир склонился в глубоком поклоне перед царевичем.

– Мы исполним твою волю, сиятельный господин, как можно скорее, – тихо заверил он.

– Надеюсь на то, – спокойно ответил Ренэф, но в его голосе, и без того не самом дружелюбном, зазвенели нотки скрытой угрозы.

Нэбвен одобрительно кивнул своим мыслям. Царевич справлялся достойно.

Гонцы были отправлены. Ренэф – нужно отдать ему должное – отдал приказ имперским воинам поменьше контактировать с местными и не вредить посевам и имуществу крестьян. Солдаты разбили шатры у реки, по другую сторону от глинобитных сельских хижин, аккуратно выбеленных, с выстеленными чистой соломой крышами.

К вечеру по приказу старосты люди поднесли царевичу и командирам угощения – сыр, свежее пиво и ароматный хлеб. Ренэф принял дары благосклонно, но к еде не притронулся – отдал всё воинам.

Нэбвен внимательно наблюдал за людьми. Что бы ни думал царевич, похоже, селяне действительно ничего не знали о трагедии. Едва ли эти простые люди могли так хорошо сыграть недоумение и страх. Скорее всего, заговор крылся где-то глубже в Лебайе. Ренэф принял мудрое решение не углубляться на эту территорию, а остаться ближе к границам, откуда, в случае чего, можно было позвать подмогу.

Военачальник молился всем Богам, чтобы их поход увенчался успехом.

⁂

Анирет старалась держаться с достоинством, несмотря на всё внутреннее волнение. Это была её первая самостоятельная миссия – прибыть куда-то и донести волю Владыки. Причём не просто куда-то, а в Обитель рода столь же древнего и прославленного, как и род Эмхет. О Таэху среди рэмеи ходили легенды. Сколько Знаний сберегали и приумножали они с самого времени Первых Договоров! Древнее величие Таур-Дуат зиждилось на них в не меньшей степени, чем на потомках божественного Ваэссира.

Царевне пока ещё не приходилось бывать в Обители. И тем более никогда она не думала, что прибудет сюда с такой целью. Таэху выбирали себе спутников жизни лишь по собственной воле либо по божественному указанию, выраженному устами их Верховного Жреца. Владыка не имел права приказывать им, и в этом была их удивительная привилегия даже перед высочайшими вельможами из самых древних родов. Таэху служили Владыке, как и все рэмеи, но волю Богини Аусетаар они получали почти настолько же напрямую, как Владыка – волю Ваэссира. Их Обитель была центром культа Владычицы Таинств, дочери Амна Великого Зодчего.

История династии Эмхет знавала тяжёлые времена. Если род угасал, Таэху вливали в него свою кровь, чтобы правящая династия поднималась с новой силой. Не могло быть в Империи союза сильнее и прекраснее, чем между представителями двух величайших рэмейских родов. И всё же Таэху покидали род неохотно, предпочитая вводить своих избранников к себе, а не наоборот. Это было связано в том числе и с верованиями рэмеи о перерождениях. Души рэмеи перерождались в других рэмеи, но душа Эмхет или Таэху всегда возвращалась в свой род. Никто не был уверен, переродится ли Таэху, ушедший в род Эмхет, среди своих или впредь будет связан с родом Ваэссира. Божественный Замысел можно было трактовать по-разному, но сами Таэху в основном предпочитали оставаться Таэху.

Как удалось отцу договориться с ними, Анирет не представляла. Их согласие на союз одного из своих наследников с царевной было величайшим даром, в котором она к тому же отчаянно нуждалась, учитывая хрупкость её нового положения. Пусть ей не дано было выбрать себе супруга по любви – на право такого выбора она уповала ещё совсем недавно – но спутник из рода Таэху действительно способен был оказать всю поддержку, необходимую… Императрице. Думать о своём будущем девушке по-прежнему было странно и страшно. У неё захватывало дух, и вместе с тем она трепетала.

Власть и ответственность… Анирет никогда не желала этого для себя, но теперь она принимала волю отца не только разумом, но и сердцем. Эмхет вели свой народ и приносили ради него величайшие жертвы. Разве сам Ваэссир из любви к рэмеи не стал одним из них, отказавшись от своего божественного существования? Так что в сравнении с этим значила её жертва?..

Обо всём этом думала Анирет, когда ей помогли сойти с паланкина. Царевна расправила плечи и направилась к полуразрушенной крепости, стоящей среди песков. Девушка не была удивлена увиденным: отец предупреждал – именно так выглядит Обитель Таэху для непосвящённых.

Одинокий страж, охранявший ложные врата, склонился перед ней в глубоком поклоне.

– Вас ожидают, госпожа моя царевна Эмхет, – почтительно проговорил воин прежде, чем она успела что-либо спросить.

В следующий миг на ближайшем бархане показался мужчина-рэмеи в светлых одеждах. Его волосы цвета отполированного красного дерева были обриты на висках и уложены вокруг рогов в сложную ритуальную причёску. Взгляд тёмно-синих глаз, казалось, пронзал до глубины естества. Анирет узнала в его лице черты, характерные для рода Таэху, и приветливо улыбнулась. Невольно девушка подумала: «А кем будет он? Жрецом или посвящённым воином? А может быть, учёным или мастером какого-нибудь прекрасного ремесла?..»

– Привет тебе, царевна Анирет, и да укроет Владычица Таинств тебя своими ночными крыльями, – приветствовал её жрец, почтительно, но вместе с тем почти как равную.

Подойдя к девушке, он окинул приближённых царевны проницательным взглядом, задержав его на Павахе. Анирет и бровью не повела, хотя пребывала в сильнейшем волнении.

– И тебе привет, достойный сын Таэху и служитель Аусетаар.

Воины царевны отсалютовали жрецу, Павах – чуть запоздало в силу не то своих увечий, не то волнения.

Жрец тепло улыбнулся гостье и протянул руку. Неуверенно царевна вложила свою ладонь в его и ощутила вдруг, что пребывала на своём месте. Это было удивительное чувство духовной гармонии, некой внутренней целостности. В тот миг она совершенно точно знала: что бы ни ожидало её впереди, всё ей будет по силам.

Вместе с жрецом Анирет вступила в трепещущий воздух Каэмит, пересекая невидимую границу.

Отец говорил, что она ощутит некое сопротивление пространства, прежде чем окажется в настоящей Обители Таэху, невидимой простому глазу. Анирет не почувствовала ничего неприятного. На несколько мгновений она как будто погрузилась в прохладный источник, но в следующий миг уже стояла на мощёной дорожке, вдыхая свежий, наполненный запахами акаций и тамарисков воздух.

Сердце царевны замерло от открывшейся перед её взором красоты. Девушка стояла на берегу Священного Озера – прозрачная индиговая вода так и манила если не вступить в неё, то хотя бы прикоснуться к ней. Вокруг росли высокие раскидистые плодовые деревья, даровавшие драгоценную тень. На противоположном берегу возвышался величественный храм, напоминавший те, что Анирет видела в Апет-Сут, столице Империи. Высокие главные врата-пилоны[23]23
  Пилон – башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды. Пилоны сооружались по обе стороны от входов в древнеегипетские храмы и, по сути, сами являлись вратами.


[Закрыть] выходили к Озеру, как и требовала традиция, – это символизировало собой выход земли из вод вселенского небытия. В большинстве храмов было по три святилища и три основных молельных двора, посвящённых Владычице Таинств Аусетаар, Владыке Мёртвых Ануи и их сыну Ваэссиру, божественному Владыке Таур-Дуат, чья Сила воплощалась в Императорах. В каждом из дворов устанавливался высокий – выше храмовых стен – обелиск с покрытой электрумом[24]24
  Электрум – разновидность самородного золота, представляющая собой сплав золота с серебром.


[Закрыть] вершиной, отражавшей благословенные лучи Ладьи Амна. В этом храме было только два обелиска и два молельных двора. Как помнила Анирет по рассказам отца, святилища здесь принадлежали только самой Богине, ведь Обитель Таэху была Её городом-культом. Одна часть храма была отдана её ипостаси Владычицы Таинств, другая – Ей как Госпоже Очищающей Боли, преодолевающей пределы и закаляющей клинок своего существа бесконечно. Не увидела Анирет здесь и привычных тронных статуй Ваэссира, охранявших врата. Вход украшали два обелиска – ниже, чем те, которые отмечали святилища, но тоже испещрённые иероглифами и ритуальными изображениями. На стенах пилонов были высечены искусные рельефы, повествовавшие о времени Первых Договоров и рождении расы рэмеи.

Оазис Обители представлял собой небольшой город, обнесённый стенами из белоснежного камня, покрытыми сложным узором из иероглифических надписей и рельефными сценами из древних мифов. С внутренней стороны к стенам лепились жилые помещения и амбары. То, что извне представало взгляду непосвящённых как развалины в пустыне, существовало лишь для отвода глаз. Реальность была иной, но проникнуть в неё не мог никто без воли на то хозяев – наверное, даже Владыка Таур-Дуат.

Сама земля здесь пела Силой, защищавшей её обитателей. От этой Силы душа Анирет рвалась из клетки тела, распахивая крылья навстречу храму.

– Здесь так хорошо… – выдохнула девушка и тотчас же устыдилась, что для всех переполнявших её чувств у неё нашлись лишь эти простые слова.

– Добро пожаловать в Обитель Таэху, Анирет Эмхет, – сказал жрец, глядя на неё так, словно сейчас она была самым важным здесь. – Мы давно ждали тебя.

– И я… мне кажется, я тоже очень долго ждала возможности оказаться здесь… – тихо ответила царевна.

Так странно было понимать это, но… она была дома.

⁂

Павах был сам не свой с самого начала путешествия, да и пеший переход по пескам Каэмит дался ему нелегко. Но когда они достигли наконец развалин в пустыне, воину стало совсем тяжело. Нечто подобное он испытывал, когда оказался в храме Стража Порога и чувствовал на себя взгляды статуй этого божества.