Текст книги "Этрусский браслет"

Сашка молчал. Марина внимательно посмотрела на него и поняла, что он не знает, что ответить. Через несколько секунд Саша нашелся:

– Конечно, в нее пока нельзя попасть. Понимаешь, сейчас зимний сезон, затишье, когда будет потеплее, сюда приедет куча народу, будут срисовывать росписи со стен, все фотографировать, вот после всего этого ее и откроют для широкой публики.

Марину этот ответ очень удивил. Она была знакома с Сашей несколько лет и знала, что врать он не умеет. Сейчас она поняла, что Сашка все придумал тут же, на ходу. «Странно все это», – подумала Марина про себя, но ничего не сказала. Вместо этого она опять стала вспоминать прекрасные фрески из сегодняшней гробницы.

Они опять шли по огромному холму, Саша постоянно осматривался, как будто что-то выискивая. Пройдя около 15 минут, он остановился и достал из сумки какой-то прибор.

– Что это такое? – спросила Марина.

Сашка обрадовано стал объяснять:

– Это незаменимая в нашей работе вещь. Не можем же мы с тобой перекопать весь огромный холм лопатой, ведь так? И поэтому нам на выручку пришла техника. Ты сегодня была в гробнице и видела, где хоронили этруски?

– Ну, в камерах, – ответила Марина.

– Правильно, старушка. А наша задача найти эти самые камеры. Земля проводит электрический ток, но проводимость земли и пустой камеры разная. Вот для этого-то и служит этот приборчик. Сейчас мы его настроим и проверим, где в ближайшем месте есть гробницы.

– Да везде, – удивилась Марина, – мы на них стоим.

– Вот именно. С одной стороны – это хорошо, много гробниц, значит, есть вероятность отыскать что-то ценное. А с другой стороны – плохо, потому что захоронения повсюду.

Саша установил прибор, что-то долго настраивал, а потом стал смотреть на монитор, поворачивая прибор то в одну, то в другую сторону. После долгих раздумий, он произнес:

– Ну, давай попробуем вот туда, метров 20 на север.

– А мы теперь будем копать?

– Нет, копать мы не будем. Вернее, мы выкопаем небольшую яму, диаметром сантиметров 8 и опустим в гробницу видеокамеру, которая нам все покажет… Давай-ка ты, Марина, иди вон в ту сторону шагов тридцать, а я точно замерю расстояние. Я тебе помашу рукой, когда надо будет остановиться.

Пройдя сколько было положено, Марина повернулась к Саше. Он стал знаками указывать ей направление, куда перемещаться и Марина шагала по холму: пять шагов вправо, четыре прямо, остановиться. Потом она увидела, как Саша долго что-то изучал, склонившись над прибором, затем он собрал его и направился к ней.

– От тебя надо взять еще метр влево, – сообщил он, когда подошел.

Саша достал из сумки какой-то инструмент и стал с помощью него выкапывать глубокую яму небольшого диаметра.

– Это бур, – пояснил он.

Через некоторое время по звуку Марина поняла, что бур наткнулся на что-то твердое.

– О, камни пошли, значит, скоро попадем в гробницу, – сказал Саша.

Он поработал еще какое-то время и остановился, затем достал из сумки стеклянный цилиндр, положил в него небольшую камеру и опустил все вместе в проделанное отверстие. Потом стал настраивать уже другой прибор.

– Смотри, сейчас мы установим освещение и яркость, и видеокамера нам покажет наши сокровища, конечно, если они там есть.

Они вместе заворожено уставились в монитор. Сначала Марина увидела голую стену, потом Саша начал поворачивать камеру, и перед ними предстало довольно большое помещение, дальний конец которого был завален землей. Видеокамера, управляемая опытной Сашиной рукой, делала полный круг и опускалась ниже, демонстрируя отсыревшие от времени стены. Прошло немало времени, прежде чем Марина поняла, что гробница абсолютно пуста. Только на одной стене остался совсем небольшой фрагмент потускневших, блеклых фресок. А Саша продолжал работать. Он опускал камеру с каждым разом все ниже и очень внимательно вглядывался в монитор.

– Зачем ты смотришь дальше, ведь видно, что росписей в гробнице нет? – не выдержав, спросила Марина.

– Ты что, при чем тут росписи? – сначала даже не понял Саша. – Эх, Маринка, росписями сыт не будешь. В гробнице может не остаться фресок, но на полу могут стоять дорогущие вазы, а еще лучше, если лежит чей-то труп, вернее уже прах, и куча золотых украшений, тогда, считай, тебе действительно повезло. Не отвлекай, Марина.

И Саша опять стал изучать изображение в мониторе. Марина недоуменно посмотрела на него. Она ничего не понимала: странно, оказывается, росписи не самое главное?! И она, чуть обидевшись, начала разглядывать холм, на котором стояла. А Саша все не отрывал взгляда от прибора. Только спустя пятнадцать минут он произнес:

– Да, Марина, ты права. Там действительно ничего нет. Вернее, в дальнем углу, где завалено землей, стоит ваза, но только одна. Из-за одной вазы, поверь мне, заморачиваться не имеет смысла. Да, очень жаль.

Саша аккуратно вынул из ямы стеклянный цилиндр, достал оттуда видеокамеру, все очистил и убрал в сумку.

– Жаль, конечно, – повторил он. – Считай, день прошел впустую, ничего не нашли. Сегодня нам пора. Уже поздно искать другое место – не успеем проверить, потому что скоро начнет темнеть. А завтра, Марина, давай-ка в 9 утра уже выезжать, договорились?

– Хорошо, как скажешь. А ты завтра покажешь мне еще гробницы с росписями?

– Нет, не покажу. Потому что на этом холме я знаю пока одну гробницу с росписями, и именно ее ты сегодня видела. А вот если мы найдем с тобой что-то подобное, то это будет просто супер. Так что завтра выезжаем пораньше, и надо искать.

Они уже шли по направлению к дороге, туда, где стояла машина, когда Марина решилась задать мучивший ее вопрос:

– Саша, а почему ты сказал, что росписи не главное? Я не спорю, золотыми украшениями можно любоваться в музее, и это прекрасно, и вазы тоже очень красивы, но именно росписи передают характер этрусков. Только увидев такие прекрасные фрески, какие я видела сегодня, современный человек сможет более полно понять этот древний народ, почувствовать их мир.

Но Саша почему-то разозлился:

– Опять ты со своими росписями! Слушай, Марина, у нас с тобой чисто деловое соглашение: мы вместе ищем гробницы, и все. Если тебя что-то не устраивает, ты можешь отказаться. Пожалуйста, иди ищи себе другую работу. И не задавай мне больше глупых вопросов!

У Марины на глазах от обиды выступили слезы, и она тут же отвернула голову, чтобы Сашка не заметил их.

«Они, наверное, сговорились, – думала про себя Марина. – Сначала Лучано меня обижает ни за что ни про что, а потом еще и Сашка. Конечно, он знает, что мне нужна работа, и делает мне больно, говоря такие вещи».

Марина засопела от негодования и еще больше отвернула голову. Так, молча, они дошли до машины. Когда Саша выехал на трассу, он все-таки сказал:

– Ладно, старушка, не дуйся. Мы же работаем вместе, просто я не люблю лишних вопросов.

Марина ничего не ответила. Молча они доехали до Рима и уже в Риме, паркуя свою машину, Саша предложил Марине:

– Давай вместе поужинаем, я плачу. Ты как насчет пиццы?

Но Марина еще не отошла:

– Нет, я пока не хочу есть. Во сколько мы завтра встречаемся?

– В 9 на вокзале.

– Хорошо, я буду к 9-ти. Пока.

Марина вышла из машины, накинула на одно плечо свой рюкзак и свернула в ближайшую маленькую улочку.

Время было 8 часов вечера. В хостел ей не хотелось возвращаться так рано – ее соседкой по комнате оказалась болтливая афроамериканка, постоянно ей что-то рассказывающая и расспрашивающая обо всем. Сейчас Марине не хотелось ни слушать ее болтовню, ни, тем более, отвечать на ее вопросы. Поэтому Марина сначала перекусила куском пиццы и кофе, а потом направилась в небольшое интернет – кафе, попутно отругав себя за то, что не взяла от Лучано свой ноутбук. Правда, ругала она себя не очень долго, так как теперь все ее мысли занимали этруски.

Из кафе Марина вышла уже в двенадцатом часу, после того, как прочитала несколько статей об истории тирренцев (в древности именно так называли этрусков), их жизни, обычаях, и посмотрела фотографии этрусских гробниц. Приехав в хостел, она приняла душ и сразу же легла спать.

И вот ночью с ней произошло что-то удивительное – Марине приснился сон. Но не обычный сон, какие снятся часто каждому из нас, а сон – реальность: во сне она жила, чувствовала, разговаривала. Она помнила каждую деталь своего сна, каждое сказанное слово, каждое свое ощущение и точно знала, что все это было с ней, было примерно… 2600 лет назад.

* * *

Она проснулась с первыми, еще робкими лучами солнца. Лежа в постели с открытыми глазами, она прислушивалась к звукам дома. Тишина – все еще спят. Спят родители в соседней комнате, спят братья и даже рабы. На потолке, сквозь рассеивающийся мрак, начинают проступать разноцветные квадраты: уже видны темнозеленые, можно различить красные, но ее самые любимые солнечно-желтые, пока скрывает темнота. Прекрасные лошади, страшные медузы, диковинные драконы, расположенные на карнизе под потолком, отбрасывают причудливые тени на стены, на которые сейчас падают нежные блики колесницы богини утренней зари – Тезан.

Она тихонько, чтобы никого не разбудить, встает и берет зеркало. Сначала проводит рукой по шершавой поверхности бронзового диска и, как всегда, любуется тончайшими линиями рисунка: широкой гирляндой из цветов и веток, окаймляющей диск по кругу, и изображением прекрасной богини Уни, склонившей голову к правому плечу. Затем она переворачивает зеркало и разглядывает свое отражение. Ее зовут Акрисия Вибенна, ей 11 лет, у нее золотистые густые волосы, светлая кожа, светло-карие глаза и она…. другая.

«У отца, матери и братьев волосы и глаза черные как ночь, а у меня и кожа намного светлее и глаза другого цвета. Почему я не похожа на них?» – думает Акрисия.

Однажды она спросила об этом у матери, но та, мгновенно рассердившись, сказала:

– Не спрашивай этого никогда, – и вышла.

Акрисия испугалась. Она перестала кому бы то ни было, кроме себя, задавать этот вопрос, но он мучительно терзал ее всякий раз, как только она видела свое отражение.

Сейчас Акрисия расчесала свои густые волосы и быстро заплела их в две толстые косы. Она точно знала, что мама опять будет ругать ее:

«Прежде всего, после того, как ты проснулась, – как будто слышала ее голос Акрисия, – ты должна разбудить рабыню, которая расчешет твои волосы, сделает красивую прическу, затем подаст твою одежду».

«Ой, мама, мне так некогда! Если я буду ждать, когда рабыня проснется, причешет, заплетет, то я никуда не успею. Мне надо быстро», – мысленно возразила она маме, одевая длинную светлую льняную тунику, затем широкий, расшитый красной нитью плащ.

На руку Акрисия надела свой любимый браслет, а на шею золотую буллу, указывающую на то, что она еще ребенок, и в последнюю очередь высокие туфли, из тонкой кожи, с загибающимися вверх носами – калцеи.

Она вышла из своей комнаты и оказалась в вестибюле, в который выходили двери трех соседних комнат. Снова прислушалась – из спальни родителей и из комнаты старших братьев не доносилось ни звука. Еще немного постояв, Акрисия быстро и очень тихо проскользнула в атриум.

Довольно большой атриум имел форму прямоугольника. В центре находился колодец для сбора дождевой воды, а в покрывающей атриум крыше, прямо над колодцем, имелось квадратное отверстие. В этом помещении отец и мать принимали посетителей, и скамьи, обшитые переливающейся огненно-желтой, дорогой тканью, великолепные статуи и бронзовые треножники, расставленные вдоль стен, предназначались для того, чтобы показать гостям богатство и процветание их семьи. Дверь из атриума вела на улицу.

Акрисия вышла, миновала два ряда колонн, украшающих дом наподобие храма, спустилась по лестнице, расположенной в центре и оказалась на широкой улице. Повернув, она быстро зашагала по вымощенной камнем дороге.

«Этот дом принадлежит Ларсии и Авлу Танхвил, – думала Акрисия, проходя мимо ряда домов, – и на крыше их дома нарисованы белые кони. А на крыше моего дома изображена медуза – горгона с высунутым языком, а вот на следующем доме, в котором живет Сетр Велтур, – ужасно страшные змеи. Все эти знаки нужны для того, чтобы отпугивать злые силы, и видны только сверху. Какая у нас все-таки красивая улица! Наверное, самая красивая в Вейи, конечно, не считая той улицы, на которой стоит дворец моего деда – царя города. У него целых 20 комнат, расположенных на двух этажах, и огромный двор, где он принимает посетителей, а еще, у него множество рабов, намного больше, чем у нас… И все-таки хорошо, что на моих калцеях кожаные подошвы», – вдруг пришла ей в голову мысль, – «какой бы сейчас стоял грохот, если бы я одела свои деревянные сандалии! Так, сейчас мне надо свернуть направо и идти на север, по направлению к воротам, ведущим к дороге на город Цере.»

Акрисия вскоре вышла к высоким стенам, окружающим город, миновала ворота и оказалась на холме, покрытым нежно – зеленой травой. Она остановилась лишь на мгновение, с удовольствием всматриваясь в знакомую линию горизонта, туда, где темный лес сливался с розовеющем от встающего солнца небом. Потом Акрисия сняла калцеи, взяла их в одну руку, второй рукой подхватила длинный плащ и быстро, как бегают мальчишки, побежала босиком по направлению к высокому дубу.

Поднимающиеся к солнцу влажные бутоны цветов, утренняя свежесть, чистота, свет, только что проснувшегося светила, и аромат лета, травы, влажной земли. Бежать по росе было немного холодно, но как приятно! Акрисия быстро приближалась к огромному старому дубу, стоявшему на середине холма.

Того, кто ждал ее, сначала не было видно из-за ствола дерева, но она точно знала, что он там есть. Этого пожилого человека звали Лар Расна. Никто не знал, сколько ему было лет, так же, как никто не знал, откуда он родом. Несколько лет назад он пришел в Вейи и стал жить в пустом, заброшенном доме на окраине города. В его взгляде было столько мудрости и величия, что иногда Акрисии казалось, что он принадлежит к другому, более древнему миру. Но при этом Лар Расна всегда одевался в самую скромную, поношенную одежду, а на его плаще отсутствовали даже самые простые украшения. Лар никогда ни у кого ничего не просил, он не состоял ни в одном совете города, хотя его приглашали во все, более-менее значимые. Но каждый в Вейи знал, что если с ним что-то случится, то надо обратиться именно к Лару Расне, и он поможет.

Он никогда не брал серебра, украшений, вина, он соглашался принимать только еду, и жители города шли к нему чередой и оставляли кто молоко, кто яйца, или приносили разнообразные плоды и орехи. Лар давал советы только действительно нуждающимся людям. Если он слышал праздные вопросы, он молча отворачивался в другую сторону и ждал до тех пор, пока любопытный не покидал стен его дома.

Несколько месяцев назад Акрисия вместе с братьями проходила мимо дома Лара. Он стоял возле открытой двери, всматриваясь в небо. Когда Акрисия, поприветствовав его, уже прошла мимо, Расна вдруг окликнул ее:

– Как тебя зовут, девочка?

Она остановились:

– Меня зовут Акрисия Вибенна, – ответила она, украдкой поглядывая на братьев, боясь, что они уйдут без нее.

– Кто твои родители?

– Моя мать Хасти Вибенна, дочь царя Вейи, мой отец Ларис Вибенна.

Лар кивнул головой, о чем-то раздумывая.

– Ты знаешь, как гадать по полету птиц? – спросил он у нее.

Акрисия не знала. Ее братьев обучал жрец Тахо, который был гаруспиком[3]3
  Гаруспик – жрец-гадатель по печени жертвенного животного. В 1894 году к ученым попала бронзовая модель печени овцы, по которой древние этруски учились гадать (бронзовая модель была найдена под Пьяченцой, до сих пор ее многие называют печень из Пьяченцы). Модель разделена на участка, на каждом из которых написано имя бога, отвечающего за данный участок.


[Закрыть]. Но она девочка, а девочкам важнее учиться вышивке и плетению, именно так считала мама, а самой Акрисии очень хотелось научиться этой науке.

Сильно смутившись, она ответила:

– Я очень плохо знаю.

Лар опять немного кивнул головой и сказал:

– Приходи завтра, как только Тезан начнет озарять лучами небо, к большому дубу, что на холме возле дороги на Цере, я научу тебя.

Акрисия очень удивилась, а потом спросила:

– А можно со мной придут мои братья?

Еле заметно улыбнувшись, Лар Расна утвердительно кивнул головой.

И вот уже два месяца, в те дни, когда не было дождя, Акрисия прибегала к дубу, и всегда там ждал ее старец Лар. Первые несколько раз и братья приходили вместе с ней, но потом им это наскучило. «Уж лучше мы будем спать дома», – сказали они Акрисии. Она же с нетерпением ждала следующего утра, боялась проспать, и как только богиня Тезан начинала запрягать свою волшебную колесницу, отбрасывающую чуть розоватые лучи на землю и небо, Акрисия уже вскакивала с постели.

Лар Расна учил ее гадать по полету птиц, они много разговаривали, и для Акрисиии он стал мудрым учителем и другом.

– Приветствую тебя, Лар Расна. Пусть боги помогают тебе, – сказала она, немного запыхавшись, садясь рядом с ним на землю.

– Приветствую тебя, Акрисия.

Некоторое время они просидели молча.

– У тебя красивый браслет, – сказал Лар, обратив внимание, что Акрисия постоянно теребит его.

– Да. Лар, а скажи, какая богиня здесь изображена? – спросила она, протягивая ему снятый с руки браслет.

Лар взял его и стал рассматривать объемные золотые фигуры: два лебедя, прикасающиеся друг к другу кончиками носов, упирались выгнутыми шеями в верхнюю узкую полоску узора, окаймляющую весь браслет. Всю противоположную сторону браслета занимала большая золотая пластина, по краям которой мельчайшими золотыми капельками было выложено два маленьких голубя, а в центре прорезан смелыми глубокими линиями силуэт удивительно прекрасной нагой девушкой с распущенными длинными волосами.

– Кто это богиня? – переспросил Лар, попробовав браслет на вес, он оказался совсем легким. – Эту богиню римляне зовут Венерой, греки – Афродитой. Это богиня любви.

– А у нас ее как зовут? Это богиня Уни?

– Не совсем Уни. Уни покровительница рода, и плодородия земли, и царской власти, и женщин. Пока у нас нет имени для Богини любви. Сейчас для нас это Уни, позже это будет богиня, носящая другое имя.

– Какое, Лар?

– Называй свою богиню Туран, но только тихо, чтобы никто не слышал, пока у нее нет храмов.

– Туран. Хорошо.

– Ну как, ты чувствуешь в себе силы гадать по полету птиц?

– Можно я попробую?

– Ну что же, давай.

Акрисия долго всматривалась в голубое, покрытое слабыми розовыми бликами лучей небо, и сначала явно волнуясь, а затем все уверенней, стала рассказывать:

– Сейчас начало дня, и поэтому все, что поведают нам боги с помощью птиц, скажет нам о будущем нашего города. Стая птиц, черных воронов, парит в небе. Один ворон поднимается выше других и к тому же он больше остальных птиц, я думаю, это вожак стаи. Вслед за ним, высоко взлетает второй ворон, но вожак прогоняет его, и тот опускается обратно. Вороны кружатся в западной стороне неба, а с востока летит какая-то белая птица… похоже, это голубь. Ворон-вожак вместе с несколькими сородичами, начинает нападать на него. Бедный голубь! Он старается оторваться от них, но вороны настигают его и начинают окружать. Лар, вы видите, еще одна птица поднимается с южной стороны и бросается наперерез… Дятел, это точно дятел. Он пытается преградить полет стае воронов, чтобы защитить голубя, и тот успевает немного отлететь в сторону, но ненадолго, его опять настигают. Ой, кажется, дятлу не справиться одному со всей стаей, неужели голубь погибнет? Но… Лар, этого не может быть! Орел! Большой орел летит с юга и вороны, испугавшись его, бросаются врассыпную. Смотрите, он разогнал их всех своими мощными крыльями! А дятел и голубь вместе летят вниз, на запад и дятел… он как будто охраняет голубя.

Лар Расна, раньше никогда мы не видели столько разных птиц в небе, я даже не знаю, как это все можно объяснить!

– Давай попробуем сначала.

– Вначале была стая воронов. Лар, кого обозначает ворон?

– Ворон очень мудрая птица.

– Воронов было много… Может быть это мы, жители Вейи?

Лар одобрительно кивнул головой, и Акрисия, ободренная, продолжала:

– Но стая вылетела с запада, а это плохой знак для города. Потом вожак стаи прогнал своего сородича, значит, какое-то важное лицо из Вейи будет плохо относиться к другому жителю города, или кого-то прогонит. А потом появился голубь. Лар, а что обозначает голубь?

– Птица может обозначать не только целый народ, но и какого-то одного человека. Что ты можешь сказать о голубе?

– Белый голубь – это красивая птица, небольшая, грациозная, как молодая девушка. И удивительно то, что он белый. Я, кажется, поняла, он означает девушку. Значит, жители Вейи захотят прогнать какую-то девушку.

Лар чуть заметно утвердительно кивнул головой, а Акрисия спросила:

– Но вожак воронов стал нападать на голубя и погубил бы, если бы голубицу не спас дятел. А кого обозначает дятел?

– Иногда так бывает, правда очень редко, что у какого-то сильного человека есть своя птица. Тогда появление этой птицы – знак, что этот человек близко, или ищет встречи с тобой, – ответил Лар, по-прежнему не оборачиваясь и смотря в небо.

Акрисия молчала в недоумении, перебирая в уме разные варианты: «Дятел, дятел…где-то я слышала. Ах, точно, именно дятел помогал волчице выкормить двух близнецов Рома и Ромула».

– Дятел обозначает римлянина?

Лар повернулся в ее сторону и произнес:

– Да, Акрисия, ты правильно догадалась.

Акрисия чуть не подпрыгнула от радости, но потом задумалась, ей не давал покоя орел. Орел – птица бога Тина[4]4
  Бог Тиния – главный бог этрусков, соотносится с Зевсом у греков и Юпитером у римлян


[Закрыть], владыки неба и света. Его владение находятся на севере, и когда дует северный ветер, считается что это знак Тина. А сегодня орел прилетел с юга, что же это может означать? Почему орел разогнал стаю воронов? Спросить Акрисия боялась, но на этот раз сам Лар Расна, как будто услышал ее немой вопрос и пришел к ней на помощь:

– Ты знаешь о Танаквиль из Тарквинии?

– Да, конечно, это жена царя Рима.

– А ты знаешь, что именно она предсказала своему мужу царскую власть?

– Нет, я этого не знаю. Лар, расскажи, – Акрисия даже заерзала по траве, предвкушая удовольствие от интересного рассказа.

– Танаквиль родилась в богатом городе Тарквинии и была из древнего царского рода, – начал неторопливо Лар свой рассказ, – у нее было четыре брата и еще три старших сестры. А ты знаешь, что царскую власть наследует юноша царского рода, но лишь в том случае, если женится на царской дочери. Так как Танаквиль, по воле богов, очень хотелось царствовать, но была она лишь четвертой по старшинству дочерью в семье, то она понимала, что вряд ли она сама или ее дети достигнут царской власти. Родня ее тем временем, прежде очень богатая, стала с каждым годом тратить все больше и больше серебра на пиры и драгоценности. И когда исполнилось Танаквиль 12 лет, и она достигла возраста, с которого начинают вступать в брак, несколько юношей, но не из царских родов, приходили к ее отцу с предложением заключить договор о браке. Но отец Танаквиль отвергал их, думая, что еще подождет до тех пор, когда придет к нему юноша более знатный. Прошел год, потом второй, но не приходили больше юноши и даже те, кто приходил сначала, нашли себе богатых невест. И тогда пришел к отцу Танаквиль с предложением заключить брачный договор молодой человек, мать которого была тирренка, а отец коринфянин Демарт, проживающий в Тарквинии. Хотел уже было отказать отец Танаквиль Луцию (именно так звали этого юношу), но узнал, что сын коринфянина, благодаря удачной торговле своего отца, очень богат. И, рассудив, что Танаквиль и так не увидит царской власти, но зато будет жить в богатстве и почете, да к тому же часть наследства Демарта может достаться и его, уже слишком разросшейся, семье, дал согласие на заключение брачного договора.

Но жители Тарквинии плохо относились к Луцию, потому как он не был их соотечественником. А мужа Танаквиль, человека доброго и очень деятельного, это сильно обижало. Луций хотел угодить и царской родне Танаквиль, и другим знатным людям Тарквинии, но те, в свою очередь, милостиво принимая подарки Луция, не только не приглашали его в советы города, но даже презирали, говоря, что он пришелец. Танаквиль устала от постоянных обид и, чувствуя себя утратившей уважение жителей города, предложила своему мужу: «Давай поедем в Рим. В этом городе родство не много значит, а имеет значение лишь храбрость и личная доблесть». С радостью согласился Луций на это предложение и, выехав из Тарквинии вместе со всем своим имуществом и рабами, они поехали в Рим.

Когда же они добрались до Яникула, что находится рядом с Римом, по другую сторону Тибра, орел подлетел к Луцию, снял шапку с его головы, сделал с ней круг и вернул на голову мужа Танаквиль шапку обратно. Танаквиль же, хорошо знавшая науку гадания по полету птиц, с радостью объяснила мужу, что ожидает его в Риме царская власть, потому что прилетел орел с севера, со стороны бога Тина, облетел вокруг головы Луция и возложил на него шапку, указывая на божественную волю. Ты, я думаю, знаешь, что Луций, сын коринфянина Демарта, взял себе имя Тарквиний и вскоре стал царем Рима.

Акрисия восторженно слушала рассказ Лара Расны, но спустя некоторое время сказала:

– Я один раз слышала, как моя мама тихонько говорила отцу, что Анк Марций усыновил Тарквиния потому, что Танаквиль была его дочь от этрусской женщины, которая умерла, а дочь отдали на воспитание царю Тарквиний.

Акрисия заметила мелькнувшие огоньки в глазах Лара, который продолжал смотреть прямо перед собой.

Девочка внимательно всматривалась во множество мельчайших морщин, покрывающих лицо старика, и думала о том, что морщин у него гораздо больше, чем было у ее прапрадеда, который жил очень долго, и о котором говорили, что по его жизни измеряли век[5]5
  У этрусков век не был равен сто годам. «В который день основывается город или государство, проживший дольше всех из рожденных в этот день определяет днем своей смерти размер первого века» Цензорин. В «Тусской истории», согласно Варрону написано, что первые четыре века длились по 105 лет, пятый по 123 года, шестой и седьмой по 119 лет, а восьмой в ту пору еще длился.


[Закрыть]. Но, в то же время, Лар Расна сохранил прямую спину, он никогда не болел и не жаловался на боли в ногах или спине. Почему-то в этот момент Акрисия подумала про себя, что Лар Расна, как сивиллы, которые могут жить очень долго, не старея. Интересно, а сколько лет Лару? Но Акрисия знала, что нельзя задавать этот вопрос, он все равно не будет на него отвечать. Поэтому она опять стала смотреть в небо, и снова увидела парящего орла, раскинувшего свои большие сильные крылья.

– А что означает орел, летящий с юга? – спросила она у Лара.

– Какой город расположен на юг от Вейи? – задал он вопрос в свою очередь.

Акрисия задумалась лишь на секунду:

– Рим, на юг от Вейи находится Рим… Значит, Римский царь придет в Вейи и разрушит наш город? – уже в испуге спросила Акрисия.

Лар Расна ничего не ответил, он продолжал смотреть вдаль, но взгляд его сделался очень серьезным, почти пугающим, и у Акрисии больно сжалось в груди от страха: «Неужели нас ждет война, война с римлянами? Только не это».

Хоть Акрисия и была мала, но она прекрасно знала, что каждый житель Вейи больше всего на свете боится войны. Акрисия в ужасе вертела головой: «Что же делать, бежать к матери и сказать, что будет война? Но войну я нагадала сама по полету птиц, и вряд ли кто-то из взрослых поверит моим словам, а тем более моему гаданию. А Лар Расна сидит совсем спокойно. Что же делать?»

А Лар, будто слыша ее мысли, спокойно сказал:

– То, что предвещают боги, люди изменить не в силах. И тем более ты, Акрисия, маленькая девочка, не в силах предотвратить войны.

Акрисия, не успев удивиться тому, что Лар знает о чем она думает, тут же обиделась на его слова:

«Ничего я уже не маленькая, мне меньше года осталось носить буллу, а через год я уже смогу выйти замуж, и может быть я, как Танаквиль, поеду с мужем в Рим, а мой муж будет царем, вот так!».

А сама вслух произнесла фразу, которую много раз слышала от деда:

– Даже если римляне нападут на нас, мы сильнее их. Мы расенны, самый древний народ и самый сильный, и мы входим в союз 12-ти тирренских городов, и они, конечно же, нам помогут.

Лар Расна быстро повернулся к ней, внимательно посмотрел ей в глаза, а потом так же быстро отвернулся. После продолжительного молчания он, наконец, произнес:

– Никогда не стоит повторять слова других людей, даже если это слова царя Вейи, и даже если эти слова говорят все вокруг. Поверь мне, очень многие могут ошибаться.

И Лар опять замолчал. Акрисия недоуменно смотрела на мудрого старика, и в голове у нее проносились мысли: «Он считает, что римляне победят нас, этрусков. Мы же намного древнее их, мы самые сильные на море, мы…» и она не сдержалась, ведь она только училась терпению. С горящим взором и пылающими щеками она стала доказывать Лару:

– Римляне не могут нас победить, потому что мы намного древнее их. Когда на месте Рима было простое болото, у нас, расеннов, уже были большие богатые города. У нас есть огромные двухэтажные дворцы, состоящие из множества комнат. Никто не может соперничать с нами в Тирренском море, а все его побережье, так же как и остров Эльба – это наши владения. Вейи, Тарквинии, Цере – самые богатые города, а в нашей Фуфлуне[6]6
  Фуфлуне – Популония


[Закрыть] производят огромное количество изделий из бронзы и железа. А золотые украшения, браслеты, нагрудники и оружие, – кто еще, кроме наших мастеров, способен сотворить такую красоту? Мы заключили союз с Карфагеном и захватили Корсику. У нас самые древние боги и цари двенадцати этрусских городов собираются раз в год у бога Вольтумны, где избирается глава Этрурии. Рим же находится на земле, прежде принадлежавшей нам, и воспитатель Рома – Фавстул, был этруском. Это он научил первого царя римлян узнавать веления богов по полету птиц, объяснил ему учение о границах, и Рим основан как этрусский город. Да в Риме женщины не имеют право возлежать на пирах со своими мужьями, как у нас! У римлян нет столько рабов! Они не могут нас победить. И потом, ты сам сказал, что Тарквиний женат на этрусской женщине, а она не допустит, чтобы он напал на Вейи.

Акрисия немного успокоилась, и теперь, вжав голову в плечи, ожидала, что Лар Расна отругает ее, или в худшем случае встанет и уйдет, но, к ее удивлению, он спокойно сидел на траве и, не отрываясь, смотрел прямо на линию горизонта. Прошло некоторое время, пока он, наконец, не произнес:

– Ты знаешь свой народ и гордишься им, это хорошо. Но именно потому, что у римлян мало рабов и мало золота и серебра, они победят нас. Десять лет назад, когда была война между Римом и Вейи, римским отрядом командовал не кто иной, как Тарквиний. И Танаквиль, поверь, безразлично, на кого будет нападать ее муж. Уже поздно, мне пора идти, – сказал Лар Расна, легко поднялся и пошел в сторону городских стен.

Акрисия же, сидя под раскидистым дубом, долго повторяла про себя один и тот же вопрос: «Неужели нас ждет война?»

Прадед когда-то рассказывал ей о войне с Римом. Жители Вейи тогда проиграли сражение, и он долго называл ей имена убитых и пленных, которых уводили римляне, и по его старым морщинистым щекам текли и текли слезы.

Акрисия вскочила на ноги. «Нет, надо срочно кому-нибудь рассказать о войне, может быть тогда взрослые успеют подготовиться?» – подумала она, а потом сразу же к ней пришла другая мысль: «Но про войну мне никто не говорил, я сама, Акрисия Вибенна, предсказала ее по полету птиц. А если я ошиблась?»