Текст книги "Этрусский браслет"

Акрисия пошла по направлению к высоким стенам, окружающим город. Сначала она думала о войне, а потом, как-то сами собой, плохие мысли покинули ее юную головку, и она с наслаждением наступала на мягкую шелковистую траву, приятно щекотавшую ноги, вдыхала аромат цветов и любовалась красным шаром солнца, которое уже довольно высоко забралось на небосвод.

Когда Акрисия вернулась домой, мама и отец куда-то ушли, а ее старшие братья находились на занятиях. Акрисия быстро перекусила, немного позанималась вышивкой, но ей стало скучно, и она решила подождать своих братьев рядом с домом жреца – там, где проходило их обучение.

Уже несколько раз она прошла туда и обратно по длинной улице, мимо большого дома с колоннами, но братья все не выходили. Потом она пересчитала все проехавшие повозки, допрыгала по булыжникам, которыми была уложена улица, почти до последнего дома, и уже принялась пересчитывать статуи, стоявшие на крышах домов, когда, наконец, увидела, как несколько мальчиков, шумя и толкая друг друга, выбежали из богато украшенного дома, стоявшего посередине улицы.

Сначала Акрисия бросилась бежать к своим братьям, но потом заметила рядом с ними незнакомца и решила про себя, что ей надо выглядеть постарше. Она остановилась и медленно пошла по направлению к дому жреца. Идти было очень непривычно, ей так хотелось попрыгать или добежать, но она изо всех сил сдерживала себя.

– Акрисия, – позвал ее старший брат Целий, – иди к нам.

И, конечно же, она тут же забыла, что хотела выглядеть взрослой. Подхватив в руку тунику, она побежала, при беге еще и норовя перепрыгнуть по самым крупным камням. Она встала рядом со своими братьями: старшим Целием, средним Авлом и младшим Луцием.

– Это наш друг, Гай Туллий, – сказал Авл, показывая рукой на незнакомого мальчика, – Гай из Рима, он приехал специально обучаться у нас, расеннов.

Акрисия невольно нахмурила лоб, сразу же вспомнив сегодняшнее предсказание войны, а Гай широко улыбнулся и спросил:

– А тебя зовут Акрисия? Очень красивое имя.

И Акрисия тут же расплылась в улыбке, и гордо подняв голову, ответила:

– Я Акрисия Вибенна, дочь Хасти и Лариса Вибенны.

– А нас уже отпустили, – похвастался Целлий, – Гай, пойдем с нами, посмотришь наш дом.

– Да, а еще можно забраться на дерево во дворе. Знаешь, на крыше нашего и соседнего домов стоят такие красивые статуи! – хвастливо добавил Авл.

– А мне можно? Ваши отец и мать не будут против? – спросил Гай.

– Конечно, не будут, пошли, – наперебой стали приглашать Целлий, Авл и Луций, но Акрисия молчала.

Гай согласился на предложение братьев. Четверо мальчиков и Акрисия быстро направились на соседнюю улицу к дому Вибеннов. По дороге она всматривалась в римлянина. Оказывается, он уже не носил буллу, а значит, ему было больше четырнадцати лет. Он был высок ростом и широк в плечах, одет в простую тунику и плащ.

– А у нас в Риме не ставят статуи на крышах домов, – стал рассказывать Гай Туллий по дороге к дому, – и еще у нас не такие широкие улицы и мастера не умеют делать такие красивые украшения, как у тебя, Акрисия.

Только сейчас Акрисия заметила, что Гай с интересом разглядывает ее золотой браслет. Как же она хотела сказать, что ее браслет особенный, и что только у нее есть такой рисунок, но она не успела произнести ни слова, – ее перебил Целлий:

– Ты еще не видел доспехи наших воинов! Знаешь, наши мастера делают очень красивые и прочные щиты и мечи!

Теперь братьев и Гая было не остановить, а Акрисия терпеть не могла этих разговоров про войну, да к тому же ей было обидно, что не удалось похвастаться своим браслетом.

Незаметно они подошли к дому, и так как мамы и отца до сих пор не было, все сразу побежали во двор и дружно залезли на большое раскидистое дерево, росшее за домом. А с дерева действительно открывалась захватывающая картина.

Дом Хасти и Лариса Вибенны располагался в том районе, где находились самые красивые и богатые дома города. Целлий, Авл, Луций, Акрисия и римлянин Туллий примостились на ветках и смотрели вперед – на яркие, разноцветные острова, перемежающиеся зелеными кронами деревьев. Черепица, которой были покрыты крыши, не повторялась ни на одном из домов. Квадратная и прямоугольная, плоская и выгнутая она была окрашена в самые разнообразные цвета: красный, желтый, белый, синий, а на ней нарисованы огромные белые кони, пугающие змеи, красные аисты, стоящие на одной ноге, медузы-горгоны, высунувшие длинные языки. По бокам крыш стояли статуи, выполненные в рост взрослого человека, но, к сожалению, Гай мог видеть только их спины – длинные платья богинь и короткие, облегающие туники богов.

– Посмотри назад, – услышал потрясенный Гай голос Акрисии, – там еще интереснее. Видишь, посередине улицы стоит большое здание – это дворец царя Вейи, а рядом храм, посвященный Менвре, Аплу и Геркле[7]7
  Менвра – римская Минерва, Геркле – римский Геракл, Аплу-Аполлон)


[Закрыть].

Гай повернул голову и с удивлением и восхищением стал разглядывать ярко окрашенные статуи на крыше храма. Он никак не мог поверить в то, что все это сделано из обожженной глины. Ему улыбался чарующе-загадочной улыбкой красавец Аполлон с длинными волосами. Могучий Геракл, в накинутой на широкие плечи волчьей шкуре, почти касался рукой Минервы, чьи волосы украшала сверкающая на солнце диадема. Расположенные по углам храма пары крылатых лошадей были совсем как настоящие.

И у Гая невольно вырвалось:

– Они же как живые!

Кони, раздувающие ноздри и перебирающие ногами, были готовы сделать несколько быстрых шагов и взлететь на небо. Огромный Геракл, казалось, сейчас прыгнет с крыши и пойдет на охоту на кабана. А Минерва в богато украшенной тунике, откроет свой красиво очерченный рот и что-то скажет улыбающемуся Аполлону.

Гай посмотрел влево и отпрянул от страха: прямо на него глядел ужасный демон с длинным носом крючком, злыми глазами и молотом в руке. А рядом с ним находилось еще одно существо, даже более страшное, чем первое: у него был клюв хищной птицы, длинные уши, и из головы выползали страшные змеи.

Целлий, увидев страх Туллия, засмеялся:

– Не бойся, это Хару и Тухулха. Это демоны загробного мира, они изображены здесь для того, чтобы отпугивать злые силы.

– У нас тоже есть перевозчик душ умерших в подземное царство – Харон, но он не такой отталкивающий, как ваши демоны, – ответил Гай.

– А чему ты хочешь у нас научиться? – спросила Акрисия у Гая.

– Я хочу научиться гадать по полету птиц, как гадал Ромул, и еще узнать, как возможно осушить болота, и военным наукам, – ответил Гай.

В этот момент Акрисия услышала голос матери, зовущей ее, и начала слезать с дерева.

Вбежав в дом, Акрисия, к своему огорчению увидела, что мама не одна, а с дочерью царя Вейи – Сетри, которая была на год старше Акрисии.

– Смотри Акрисия, Сетри пришла к нам в гости, а где твои братья? – спросила мама.

– Они за домом, играют, – ответила Акрисия.

– Сетри, иди с Акрисией, поиграйте все вместе. И смотрите, не обижайте дочь царя.

Акрисия крепко сжала губы, чтобы не сказать что-то неприятное, но промолчала. Избалованную, злую и заносчивую Сетри ни она, ни ее братья, не любили. Но было одно важное обстоятельство: лукумон[8]8
  Лукумон – глава отдельного независимого города в Этрурии.


[Закрыть] Вейи и ее дед почему-то менее всего приближал к себе семью своей старшей дочери – матери Акрисии. Может быть, из-за того, что мама называла себя всегда родовым именем своего мужа – Вибенна, а не царским именем. Дед был уже стар, и в скором времени на престол Вейи должен был взойти его старший внук – Велтур, сын умершей Танвили. Однако царская власть наследуется лишь через женитьбу на царской дочери, а у лукумона осталось только две дочери: мать Акрисии и юная Сетри – дочь царя от молодой жены.

Когда девочки уже обогнули дом, Сетри вдруг сказала:

– Подари мне свой браслет, Акрисия.

Эти слова не были произнесены с улыбкой, Сетри требовала, и Акрисия, смотря на нее и не веря своим ушам, от неожиданности даже не нашлась что ответить.

– Если ты мне не подаришь его, – уже с угрозой продолжала Сетри, – я скажу своему отцу, и он велит отобрать у тебя браслет.

Конечно, если бы эта девчонка не была дочерью царя Вейи, то Акрисия высказала бы ей все про ее наглость, отвратительный характер и злые помышления и, скорее всего, еще приправила бы свои слова несколькими шлепками, но надо было сдерживаться.

– Даже твой отец, лукумон, не сможет отобрать у меня мой браслет, потому что его мне подарили боги, – стараясь говорить как можно спокойней, ответила Акрисия, и это было сущей правдой. Этот браслет Акрисия помнила всегда, с самого раннего детства. Еще ребенком она просовывала в него свою тоненькую ручку и поднимала браслет до самого плеча, и всегда она слышала слова мамы: «Это подарок тебе от богини».

Но злюка Сетри не могла с этим смириться:

– А ты знаешь, что уже через полгода я стану царицей Вейи. Вот так! Мне так сказал мой отец.

– Я знаю, что скоро состоится твой брак с Велтуром, – ответила Акрисия.

– Через три месяца, как только я сниму буллу. И отец сказал, что скоро откажется от власти, и тогда царем Вейи будет мой муж, Велтур. И если ты не отдашь мне браслет, я обещаю тебе и твоей семье тяжелые испытания.

Акрисия молчала, сжимала кулаки и чувствовала, как слезы обиды подступают к глазам. «Только ничего не отвечай», – говорила она сама себе. Но Сетри была старше Акрисии и отлично знала, как побольнее можно обидеть:

– Я скажу отцу, и тебя выдадут замуж за толстого и старого латина!

Вот этого Акрисия уже не могла стерпеть и, не сдержась, выпалила:

– Ничего лукумон не сделает, потому что скоро будет война Вейи с римлянами, и тебя и твоего отца захватят в плен!

– Откуда ты знаешь про войну? Кто тебе это сказал?

– Мне сказал об этом… один человек, ему так показали птицы.

– И кто же это?

– Я не скажу, – Акрисия вскинула свою голову и с мольбой посмотрела на дерево, под которым они уже стояли.

– Целлий, слезай. Прошу богами, слезь, тут к тебе пришла Сетри, – крикнула она. Но братья и римлянин Гай забрались высоко, к тому же они громко шумели и не слышали призывов Акрисии.

А Сетри, видя пошатнувшуюся стойкость Акрисии, подумала, что настало время для решающего удара:

– Я знаю, кто этот человек, – зло сказала она. – Это Лар Расна. Я все расскажу отцу и он завтра же велит убить его.

Акрисия широко открытыми глазами смотрела на злую, жадную, капризную и ненавидящую всех девочку – будущую королеву города Вейи.

«Богиня Уни, ну как такое возможно?» – взмолилась она. – «Уни, ты жена бога Тинии, ты восседаешь на высоком троне и покровительствуешь царской власти. Богиня Уни, прошу тебя, кинь на наш город свой царственный взор. Большим и сильным городом Вейи должен править справедливый и мудрый лукумон, а его женой не может быть Сетри!»

Ненависть, боль, отвращение, обида волнами накатывали на Акрисию. Она не понимала, как боги могут разрешить царствовать этой девчонке, нарушающей все законы. Как можно быть такой бесчеловечной и жестокой?

Отвращение к Сетри сковали Акрисию. Как будто сквозь шум воды до ее сознания доходили обрывки фраз, которые злобно выплевывала в нее Сетри:

– Лар Расна умрет… Войну может предсказать только верховный жрец… Мой отец… Когда я буду женой лукумона… твоя семья…

«Это не он нагадал войну, это я. Это я во всем виновата», – четко пронеслась в голове Акрисии мысль.

Она молча сняла браслет, молча протянула его Сетри, а та, захлебнувшись очередным проклятием, тут же замолчала и удивленно взяла его. А Акрисия отвернулась и быстро побежала в дом.

Солнце кидало розовые блики на зеленые, желтые, красные квадраты на потолке ее комнаты, за стеной вкусно пахло мясом и иноземными приправами; уже ушел римлянин Гай и пришел царь Вейи Ларт Велх и его жена Рафнта. Царь вместе с супругой, а также родители Акрисии, Велтур, Сетри и Целлий возлегли вокруг стола, заставленного яствами. Рядом под чарующие звуки флейты танцевали самые красивые рабы и рабыни, менее красивые беспрестанно подавали еду и разливали самое лучшее вино в дорогие бронзовые кубки, а Акрисия лежала ничком на узком ложе в своей комнате.

Алые блики заходящего солнца падали на ее лицо, длинные густые ресницы вздрагивали, и из-под них, жемчужным потоком, не переставая, лились слезы, стекали по нежным белым щекам, по подбородку и тонули в огненных кудрях, разбросанных на постели.

* * *

Марина проснулась ошеломленная и опустошенная от звона будильника. Несколько минут она оглядывала маленькую комнату хостела: грязные обои на стенах, дырки в полу, заклеенные скотчем, немытые окна и спящая на соседней кровати тучная соседка. Потом Марина решила все-таки удостовериться, что это она, достала зеркало из тумбочки и посмотрелась в него. Да, в отражение она, Марина, а не маленькая девочка Акрисия. Марина, с коротко остриженными волосами, крошечными морщинками в уголках глаз и… намокшими прядями волос у висков. Марина дотронулась до мокрых волос и поняла, что действительно плакала во сне. Она опять было погрузилась в раздумья, но будильник прозвонил уже во второй раз, времени оставалась в обрез и она начала лихорадочно собираться.

На вокзал Марина пришла вовремя, а там ее уже ждал Саша. У нее не было желания разговаривать, и Саша, видя ее настроение, решил молчать. Они сели в машину и молча доехали до того же самого места на холме, что и накануне.

В воздухе висела мельчайшая дождевая пыль, от которой не было никакой возможности укрыться под зонтом. Постепенно становилось мокрым все – волосы, лицо, одежда, но Марина даже не понимала, что на улице идет дождь. Поеживаясь и кутаясь в куртку, она шла неизвестно куда, ни глядя по сторонам, ни думая, ни запоминая дорогу. Она молча шагала за Сашиной темной ветровкой, и в ее голове, так же, как капли в воздухе, висела масса вопросов:

«Неужели Акрисия – это я, только много-много лет назад? Разве можно во сне окунуться в свою прошлую жизнь? Разве можно видеть так четко, с мельчайшими подробностями то, что произошло 2600 лет назад? Откуда это во мне, ведь до знакомства с Сашей, я лишь мельком знала, кто такие этруски? И зачем я отдала свой браслет этой противной девчонке Сетри? Может быть, рассказать все Саше?»

Марина сама не заметила, как они остановились, как Саша достал и настроил прибор. Она очнулась лишь в том момент, когда Саша попросил отойти ее на пятьдесят метров вперед. Она послушно пошла, отсчитав нужное количество шагов, а он стал показывать ей знаками, где встать. Потом Саша, так же, как и вчера, стал бурить землю и затем опустил камеру в проделанное отверстие. А дальше они уже вдвоем изучали изображение на мониторе.

Уже трижды Саша проделывал эту операцию, но ничего сколько-нибудь стоящего в погребальных камерах не обнаружил. Экран каждый раз показывал лишь разрушенные голые стены, обвалившиеся пласты земли и…ничего. Пусто, абсолютно пусто. Скорее всего, гробницы были обворованы еще сотни лет назад.

Саша вздыхал, становился с каждой неудавшейся попыткой все мрачнее, а Марина молча погружалась в свои думы.

На четвертый раз, Марина немного встрепенулась и попросила Сашу разрешить ей самой выбрать гробницу. Он обреченно махнул рукой и не стал возражать. Внимательно вглядываясь в небольшой экран прибора, Марина долгое время ничего не понимала: множество пустот неправильной формы – это погребальные камеры, но какую выбрать? Устав долго смотреть на экран она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. И вдруг так же, как и сегодняшней ночью, к ней пришли видения: яркие фрески, украшающие стены камеры, на одной из стен развешены длинные мечи, а на полу стоят в ряд десяток прекраснейших ваз и, неожиданно, на смену пришел другой образ – темное, мрачное, заваленное землей пустое пространство. Марина в изумлении раскрыла глаза, но дальше она знала, как надо действовать.

Сначала она смотрела на экран, затем выбирала гробницу и, закрыв глаза, устремляла взор внутрь себя. И перед ней расплывчато, неярко, всплывали сводчатые потолки, блеклые фрески, обломки древних ваз. Лишь на шестой раз, когда Марина выбрала камеру, находящуюся как можно дальше, перед ее глазами предстала полуразрушенная стена, нескольких больших сосудов, упавшие воинские доспехи, засыпанное землей ложе… и там, в этой самой земле, слабо мерцало золото ожерелья и диадемы, отбрасывали причудливые отсветы широкий браслет и массивные серьги.

– Ну, скоро ты там? Нашла что-то подходящее? Давай лучше я попробую, – прервал ее размышления Саша.

– Нет, нет, я кажется, нашла. Саша, иди сюда, я тебе покажу на экране, где надо копать.

Саша подошел, и Марина стала ему показывать:

– Вот смотри, вот эта камера, самая верхняя и крайняя слева.

Саша настроил прибор и гробница, на которую указывала Марина, теперь оказалась в самом центре экрана в увеличенном масштабе.

– Марина, ты что? Смотри, видишь одна стена под углом, это значит, что стена сломалась и вся гробница засыпана. Такие камеры вскрывать бесполезно, поверь мне.

– Саша, но посмотри, только лишь одна стена наклонилась, камера большая, и даже если что-то завалено землей, то только у этой стены, а у других все должно быть целое.

– Нет, старушка, я это уже пробовал, пустая трата времени.

– Саша, давай так, – не желая сдаваться, уговаривала его Марина, – мы сегодня впустую вскрыли уже три гробницы. Ты их выбирал и мы ничего не обнаружили. Я тебя прошу, давай попробуем опустить видеокамеру в эту, одну единственную, которую выбрала я. Если в ней также ничего не будет, то завтра, поверь мне, я не стану тебя ни о чем просить. Договорились?

Саша, промокший и уставший, решил не спорить:

– Хорошо, давай посмотрим эту последнюю гробницу, да поедем домой, – буркнул он. – Ну, что стоишь, иди прямо, метров сто, не меньше, а потом забирай налево около пяти метров, я тебе помашу.

Обрадованная Марина быстро пошла по намокшей скользкой земле. Как и в предыдущие разы, сначала долго вымеряли, где следует бурить, а потом Саша взялся за дело, но на этот раз Марина помогала ему.

Камера уже опущена в гробницу и все внимание на экран. С замиранием сердца, Марина следит за изображением на мониторе: первый поворот – голая пустая стена, на которой чуть заметна краска облупившихся фресок, точно такая же вторая стена, вместо третьей – земля, а дальше пусто, совсем пусто.

«Неужели интуиция меня подвела?», – начала волноваться Марина. Камера делает следующий круг – земля, потом хорошо различимые обрывки фрески: выразительное лицо женщины с черными волосами, уложенными в красивую прическу и запрокинутая в танце рука; обрывок фиолетового платья, красная мужская туника, но лица не видно – оно стерто временем и чуть дальше… висящий на стене длинный меч. Саша даже вскрикнул. Еще немного ниже: опять земля и у дальней стены восхитительно-изящные вазы и сосуды, среди которых выделяется бронзовый кувшин с высоким горлом, сделанным в виде головы коня. Следующий поворот, и прямо перед камерой высокое ложе, покрытое землей, а в черных комьях лежит прекрасное ожерелье – золотое, украшенное крупными янтарными каплями, и рядом браслет, сделанный из множества выпуклых фигурок. Саша сделал увеличение:

– Это же львы! – воскликнула Марина. – Смотри, около десяти золотых львов и они как настоящие, с большими лбами, а хвосты у них загибаются к верху!

Но Саша молчит. Камера направляется дальше по кругу и упирается в золотую диадему и дальше Саша уже не вытерпел:

– Марина, ты чудо, – выкрикнул он. – Это же черт знает что! Ты даже не представляешь, как нам повезло!

Он бросился в пляс вокруг камеры. Исполнив под залихватские, но негромкие крики «ура» присядку и галоп, он вернулся к улыбающейся Марине, расцеловал ее, как Леонид Ильич Брежнев, трижды, смачно и не торопясь, в обе щеки, и потом стал смотреть опять сначала, но уже медленно, не упуская ни малейшей детали, разглядывая больше саму гробницу, для того, чтобы продумать, как в нее можно попасть. И все же Саша не мог с собой справиться и подолгу и с удовольствием любовался древними щитами, вазами, стоящими на полу, и не мог оторвать взгляд от золотых украшений, лежащих на ложе: браслета, диадемы, подвесок, больших серег.

– Нет, Марина, ты только посмотри, какая красота. Я бы сказал даже, красотища! Давно я не видел в одной гробнице столько ценных вещей! Маринка, ну ты даешь! Второй день работаешь и такой нюх! Я теперь с тобой, старушка, дружу до конца своих дней. Но нам надо туда попасть, а это задача. Скорее всего, надо пробовать пробраться через разрушенную стену, потому что там мы ничего не сможем повредить.

– Саша, наверное, нам надо сообщить в твою контору, чтобы специалисты приехали со своей аппаратурой, – удивилась Марина. – Как же мы можем вдвоем вскрыть гробницу? А вдруг мы что-то сломаем или испортим?

Саша немного помолчал, а потом, не отрывая взгляда от монитора, ответил:

– Скажем, скажем, Марина. Все будет о'кей. Но вскрывать нам придется самим, просто я знаю, другие сотрудники все на объектах и очень заняты, поэтому нам, как говорится, и карты в руки. А насчет аппаратуры что-нибудь придумаем. И ты права, главное, ничего не испортить. Смотри, а уже темнеет.

Действительно начало темнеть, а Марина, увлекшись найденными артефактами, которые пока можно было видеть только на маленьком экране монитора, ничего не замечала вокруг: ни надвигающегося мрака, ни дождя, который усилился и моросил теперь беспрерывно, противно и мерзко.

– Давай так, – продолжал Саша, – Ты собирай аппаратуру, а мне пока надо как-то отметить это место, чтобы завтра его быстро найти.

Саша достал из рюкзака очень подробную карту холма, встал и долго оглядывался вокруг, потом что-то вымерял и, наконец, нарисовал ручкой на карте круг.

– Так, а теперь нам надо как-то отметить эту замечательнейшую гробницу на местности, – сказал он и достал из рюкзака какой-то небольшой металлический стержень.

Он воткнул его не в центр холма, а сбоку, так, чтобы случайный прохожий не смог его видеть. Марина тем временем вынула из гробницы камеру и начала все упаковывать. Образовавшееся отверстие в земле Саша закрыл специальной маскировочной заглушкой, которая также нашлась в его чудо-рюкзаке.

Только сейчас Марина поняла, как она устала, проголодалась, да еще и промокла до нитки. Ее джинсы и куртка от постоянного дождя стали тяжелыми и неприятно липли к телу.

– Ты взяла с собой, во что можно переодеться? – посмотрев на нее, спросил Саша.

– Нет, только носки и еще одну рубашку.

– Марина, запоминай, всегда с собой берешь запасной комплект: штаны, куртку, кофту и носки. Сегодня тебе придется ехать в мокрых джинсах, хотя, если влезешь в мои запасные…

– Да нет, Саша, не надо. Конечно, спасибо, но я и в мокрых доеду.

Подгоняемые надвигающейся темнотой и желанием поскорее согреться, Марина и Саша почти бежали до машины. В машине Саша переоделся полностью, а Марине так и пришлось ехать обратно в прилипших к телу джинсах.

Уже в дороге Саша сказал:

– Ну, Маринка, у нас сегодня праздник. Выбирай, куда пойдем ужинать.

– Да не знаю я. Ты куда хочешь?

– Ладно, у меня есть на примете хороший ресторанчик. Сейчас я тебя быстро закину прямо до хостела, ты там переоденешься в сухое, и потом я заеду за тобой где-то через полчаса. Так пойдет?

– Да, хорошо, – согласилась Марина и подумала про себя: «Вчера Саша даже не предложил довезти меня до дома, а сегодня, нате, пожалуйста. Конечно, такие находки!».

И она опять стала вспоминать увиденные вазы, ожерелье и диадему. «Интересно, а как все это выглядят вживую, не на экране? Наверняка еще красивее? Как хочется потрогать львов на браслете, они такие красивые, как настоящие. Если все будет хорошо, может быть, завтра, мы уже откроем гробницу и тогда…». Марина улыбнулась счастливой улыбкой и опять стала вспоминать свой сон: девочка Акрисия, ее братья, браслет.

«А, может быть, все это было на самом деле? – думала она. – Было давно – давно? И мне сейчас дали возможность увидеть крошечный фрагмент из жизни этрусков? Увидеть и понять, каким был на самом деле их мир и их жизнь. Как они любили, ненавидели, воевали, как думали…»

– Марина, ты заснула, что ли? Я тебе уже третий раз повторяю, вылезай, уже приехали, – прервал ее размышления Саша, и Марина быстро покинула машину.

– Я приеду за тобой через полчаса. Будь готова, я позвоню, – крикнул он ей в окно.

Дома Марина быстро переоделась, привела себя в порядок, и уже через час они вдвоем с Сашей сидели в небольшом уютном ресторане в центре Рима.

– Ты знаешь, Саш, я вот что думаю. Где-то я уже видела что-то похожее на медузу – горгону с высунутым языком, из сегодняшней этрусской гробницы. Точно видела, но никак не вспомню где именно.

– Ну, Марина, ты даешь. Микеланджело, припоминаешь? Этюд маски для капеллы Медичи во Флоренции. Все очень просто, Микеланджело взял и скопировал медузу у этрусков.

– Да, конечно же, я вспомнила. Но как он мог скопировать?

– Он видел их гробницы, Марина. Он же жил во Флоренции, а на северо-восток от нее находится древний этрусский город Фьезоле. Наверняка и в средние века местные жители натыкались на захоронения этрусков, кто-то случайно, а кто-то специально искал золотые украшения и древнее оружие. Но то, что Микеланджело видел их гробницы, это точно. И подтверждение этому не только маска, но и его Аид. Относительно недавно была раскопана гробница в Тарквиниях, где на фреске изображен Аид, у которого на голову накинута шкура волка. Так вот, Аид Микеланджело – это практически копия с той фрески. Я думаю, что не только он видел их гробница, но и Леонардо, и Боттичелли.

– А почему они?

– Леонардо да Винчи обладал слишком большими для обычного человека знаниями. А потом, не забывай языческий характер его картин, особенно написанных им в последние годы. Например, тот же Иоанн Креститель. Это не просто картина, это мировоззрение, и у этого мировоззрения явно очень древние корни. А Боттичелли, его «Рождение Венеры», какое он там изобразил море?

– Море? – переспросила Марина, а потом улыбнулась грустной улыбкой. – Детски наивные завитки… почти такие же, как на фресках этрусков. Наверное, ты прав, Саша.

И Марина замолчала, погрузившись в воспоминания о Лучано. Она вспомнила его рассказ о том, как он впервые увидел эту картину Боттичелли, и что это было чудо, его большое, первое, искреннее и чистое чудо детства.

«Как мне все-таки не хватает Лучано. И зачем он так поступил?», – подумала она.

Они выпили еще по одному бокалу вина, и Марина, бросив взгляд на часы, забеспокоилась:

– Уже поздно, мне пора идти, а то моя соседка меня не пустит.

– Если ты хочешь, ты можешь жить со мной, – вдруг сказал Саша. Сказал как-то очень буднично, немного деловито и, как показалось Марине, несколько хамовато. Марина отреагировала быстро и твердо, не давая надежды ни интонацией, ни голосом:

– Нет, я в хостел.

Она с нескрываемым удивлением посмотрела на Сашу и тут же, опустив глаза, быстро начала собираться. Этот Саша не был похож на того, старого Сашку, с которым она дружила в университете.

Тот, всегда стеснительный с женским полом, обходительный и добрый Саша, никогда бы так не сказал. И от этого ей стало немного не по себе, неуютно и неприятно. Марина быстро попрощалась:

– Пока. Во сколько завтра встречаемся?

– У меня с утра кое-какие дела, давай в 11 утра, там же на вокзале, – без каких-либо эмоций, как ни в чем не бывало, сказал он.

– Хорошо. До завтра.

Холодная темная улица, моросящий мелкий дождь, неприятные личности, стоящие стайками у некоторых домов, и громко бьющееся от страха сердце, когда Марина обходила эти группы.

«Ничего, я справлюсь, я сильная, – говорила она себе, очень быстро шагая по пустынным пугающим лабиринтам улиц. – И потом, у меня нет другого выхода, или я работаю вместе с Сашей, или мне не на что жить. Да, я сейчас осталась без денег, у меня нет дома, но я такая же, такая же Марина, как и была. У меня есть гордость и еще сны… Мои сны.»

Ей снился запах, запах осени. Пахло увядающей травой, сухими листьями, морозом и холодным солнцем. Она идет по тому же полю, по которому бегала летом, мимо того же большого дуба, ветки которого сейчас пригибает к земле сильный ветер. Но все по-другому. И дело не только в красках: смене сочно– зеленого цвета на коричнево – желтый. Нет, дело скорее в ощущениях.

Чувство детской безмятежности, радости, ожидания чуда и удивления ушло. Вместо этого опустошенность, утрата, непонимание происходящего. И еще внутри нее большой острый камень вины и стыда, который делает больно и ужасно мешает дышать. Наконец, хвала богине Уни, камень начал крошиться и выбираться наружу вместе с потоком слез.

Слезы текут по ее лицу, и тут же высыхают под сильными порывами ветра, и вновь слезы, ветер, слезы… Ей становится чуть-чуть легче.

Сквозь слезную пелену Акрисия видит идущих рядом родных, широкие плечи воинов, разноцветны плащи женщин, высокие шерстяные конусы шапок жрецов и там, далеко, где-то в самом начале многолюдной процессии, смутные очертания пары лошадей. Но то, что везут кони, она не может видеть, – она это знает.

Лошади тянут по черной земле красиво разукрашенную повозку, на которой лежит совсем осунувшаяся, худая, одетая в самый дорогой наряд и самые лучшие украшения, но с каким-то несчастным выражениям лица, мертвая Сетри.

И в голове опять: «А вдруг, это я виновата? Вдруг именно из-за меня Сетри укусила змея? Зачем я тогда так ее возненавидела? Зачем желала ей зла, проклиная ее, и просила богиню Вейю наказать ее за наглость и высокомерие? Нет, не надо было так себя вести. Даже из-за того, что пришлось отдать ей мой любимый браслет, все равно не надо».

Акрисия идет в конце процессии, ей тоскливо и грустно. Над головой, на холодном голубом небе ветер куда-то гонит облака. Облака превращаются в огромных серых лошадей, в мягкие дымчато-серые повозки, в воздушные темные корабли, распадаются на сотни замысловатых кругов и овалов, соединяются в длинные широкие ленты, и все куда-то бегут, бегут. Куда?

А внизу, над самой землей, все тот же неутомимый ветер бросает под ноги, кружит, подхватывает и уносит вдаль сотни разноцветных листьев, в ту сторону, где находится море.

«Интересно, а когда листья долетят до моря, они опустятся на воду и поплывут дальше? – думает Акрисия. – Красные, желтые, зеленые легкие кораблики будут плыть по морю, далеко, далеко на запад.

И, может быть, тоже попадут в страну, где садится солнце и где находится царство мертвых. В эту же страну направится сегодня Сетри. Сначала ее встретит богиня Вант, которая откроет перед ней ворота в подземный мир и, освещая путь факелом, поведет Сетри все глубже и глубже вниз. Дальше ее будет ждать бог Турмс – проводник душ, который поможет ей попасть к владыке загробного мира Аиту и царице Ферсифай. А потом должно начаться перерождение души Сетри. И если жрецы правильно проведут все обряды, то богиня Менрва выведет душу Сетри из загробного мира, а богиня Уни вдохнет в нее любовь и поможет вознестись ее душе на небо».