Текст книги "Наша союзница – ночь"

– Что это такое? – спросила я в ужасе у Доминго.

– Негодяи, жалкие трусы и убийцы! Это работа анархистов!

– Неужели на них нет управы? – спросил Рудольфо.

Доминго своеобразно махнул рукой и ответил:

– Нет! Правительство бессильно обеспечить соблюдение законов, а этим пользуются бандиты из анархистских колонн, да и пятая колонна.

И когда позже, вечером и ночью, я слышала выстрелы, мне казалось, что это опять анархистские бандиты делают свое грязное дело. Эти убийства не имели ничего общего с расстрелом контрреволюционеров, которые заслужили того своими делами. Этот бандитизм был на руку реакции. Ее печать могла кричать о зверствах и беззакониях в тылу республиканцев. По требованию коммунистической партии позже правительство положило конец злодеяниям черно-красных бандитов.

Паттерна была предназначена для обучения стрельбе. Мы изредка, при подготовке минеров, производили там взрывы небольших зарядов, мин и ручных гранат, учили и стрельбе из винтовок и пистолетов.

И тут мне очень помогла та военная подготовка, которую я получила в Ленинградском восточном институте им. Енукидзе, где я училась на латиноамериканском отделении историко-экономического факультета. Тогда я не представляла себе, что мое увлечение стрелковым делом мне так пригодится в будущем.

– Опять в яблочко! – восхищался Доминго, осматривая мишени. – Учитесь стрелять, как стреляют русские женщины! – добавлял он, обращаясь к своим диверсантам.

Стреляли мы и в ночное время, для чего приходилось наводить светящиеся точки на мушку и прицел.

Особенно увлекались ночной стрельбой Рубио (что значит белокурый) и Маркес, отличавшийся способностью видеть цель в темноте и уменьем быстро стрелять. Пробовали применять ночью подсвечивание, но признали, что это сильно демаскирует. Больше того, для маскировки придумывали разные способы уменьшения звука и пламени при выстреле, и тут на помощь пришли опытные водители машин Рубио и Пепе. Они сделали пистолетные и винтовочные глушители, но получились они больше самих пистолетов, и потому диверсанты редко брали их с собой, а потом и вовсе забросили.

– Лучше взять пару гранат замедленного действия, – говорил Маркес, – чем эту громадину.

Однако поклонники бесшумной стрельбы считали, что такими приборами можно незаметно снимать часовых.

Я пробовала стрелять с приставкой для бесшумной стрельбы, но у меня пропадала меткость, и вместо яблочка пуля часто уходила, как говорили, «за молоком».

Наряду с боевой партизанской подготовкой всех людей обучали оказывать первую медицинскую помощь при ранении или отравлении.

Первые занятия проводили врач, потом фельдшер, присланные Валенсийским комитетом коммунистической партии.

Я им помогала.

– Вы, товарищ Луиза, какие медицинские курсы окончили? – спросил меня врач.

– Училась в кружке РОКК, то есть Российского Общества Красного Креста, на курсах волостных женорганизаторов в Архангельске.

– Хорошо вас учили, – заметил доктор.

– Многое уже позабыла, это было давно, – ответила я.

Вскоре врач и фельдшер уехали на фронт, но наши занятия не прекратились.

Перед отъездом доктор вручил мне довольно полное и для меня вполне доступное пособие по оказанию первой помощи пострадавшим. Необходимые медикаменты у нас уже имелись, но первое самостоятельное занятие проводить было трудно. Приходилось много готовиться и часто обращаться к конспекту.

И все же занятия в кружке РОКК мне очень пригодились.

С прибытием группы Доминго Рудольфо больше стал заниматься тактикой действий в тылу противника.

Первые наши ученики освоили технику, рвались на работу в тыл мятежников, но на тактических занятиях некоторые из них задыхались при быстрой ходьбе, не только при подъемах в гору, но даже на ровной местности. Для вылазок в тыл врага «наши папаши», как их звали вновь прибывшие, явно не годились, и ЦК КПИ решил использовать ветеранов в качестве инструкторов.

В середине декабря Рудольфо и Доминго неожиданно вызвали в главный штаб и предложили готовиться к участию в операции по освобождению Теруэля.

Ликвидация Теруэльского выступа могла устранить угрозу выхода мятежников к Средиземному морю и расчленение территории, занимаемой республиканскими войсками, на две части. Занятие Теруэля привело бы к уменьшению линии фронта и к обеспечению надежных коммуникаций между Валенсией и Каталонией.

Нам было известно, что мятежники занимали только населенные пункты, расположенные вдоль железной и автомобильной дорог, связывающих Теруэль с тылом мятежников и интервентов. Республиканские войска к северу от Теруэля удерживали другие параллельные автомагистрали. Сплошная линия фронта была только непосредственно под Теруэлем.

Рудольфо и Доминго много сидели над картами, наносили по сводкам расположение войск мятежников, и я видела, что между кружками и полосочками оставались никем не занятые леса и горы.

Работая над планом действий, Доминго ругался иногда так, что было ясно и без перевода.

– Анархисты могут подвести. Эти бандитос никогда серьезно не воевали, а только вооружаются за счет республики, на которую они могут напасть с тыла, – сердито и громко говорил капитан под одобрение своих ближайших помощников Рубио и Буйтраго.

Рубио, опытный шофер, сильный, всегда в хорошем настроении, в республиканской униформе, с большим пистолетом за поясом, словно влюбленный ухаживает за своей «испано-суизой». Рудольфо, как правило, садится рядом с водителем, а мы с Доминго сзади. По городу Рубио ведет машину осторожно, но при малейшей возможности набирает скорость, а за городом любит обгонять.

Нередко Доминго брал с собой на занятия восьмилетнего сына Антонио. Мать сердилась, ворчала, но Антонио упрашивал, не прибегая к слезам. Я не видела, чтобы мальчик когда-либо плакал.

Антонио-младший, как прозвали в отряде сына Доминго, органически вошел в отряд.

Как сын кавалериста, он умело ездил верхом, и мать – полная, дородная и добродушная женщина – опасалась, чтобы ребенок не упал и не попал под копыта коня, а когда Доминго стал заниматься диверсионными делами, мать однажды из карманов сына извлекла запалы и даже патроны с желеобразной массой.

– Динамит! – прочитала она на патроне. – Динамит! Боже мой, да он себя на куски разорвет! До чего проклятые фашисты могут довести людей, что и дети с динамитом играют, как с куклой, – возмущалась мать.

– Оставь в покое мальчика! У него только макеты! Динамита нам и для диверсий мало, – убеждал капитан Унгрия свою жену.

Тридцативосьмилетний капитан Доминго худощав. Среднего роста, черноволосый и смуглый, он весьма вспыльчив, но исключительно энергичен и заботлив и, как я позже убедилась, очень смел. Он быстро подружился с Рудольфо, но технику осваивал медленно и вопросы задавал в основном по тактике. Техникой он вначале поручил заниматься другим, но советник все же сумел заставить самого капитана минировать дороги и мосты. И тот скоро освоил эту науку.

Командир отряда, горячась, иногда даже напрасно, обижал своих людей, но те быстро забывали обиды и любили его за смелость, заботу о них, за то, что он мог достать то, чего не могли получить другие, что он никогда не давал своих людей в обиду, даже за его требовательность и строгость. Прощали ему даже вспыльчивость и прочие недостатки.

Помощник Доминго – Антонио Буйтраго. Ему минул 21 год. Богатырского телосложения, сильный, красивый и смелый, он уже не раз совершал вылазки в тыл противника. Недавно женился. Жена красива и ревнива.

Вместе с Антонио воюет его младший брат Педро, ему лишь восемнадцать, но у него, как и у старшего брата, пистолет с колодкой.

На занятиях присутствуют и все водители машин. Среди них двадцатитрехлетний Хуан с густой шевелюрой, небольшими усиками, которые не портят, но и не украшают его красивое лицо. Хуан весьма внимателен и аккуратен. Он вступил в ряды народной милиции вместе со своим «пежо». Другой водитель – Пепе. Низенький, кажется очень хрупким, но он классически водит свой «форд». Пепе, как это ни странно для испанца, не пьет вина и не курит, но зато ровно в 14.00 всегда показывает на часы и напоминает об обеде.

Вспоминается мне и черноволосый Маркес. Для испанца он излишне флегматичен. На занятиях он весь превращается во внимание, все хочет не только узнать, но и сделать сам.

Маркес внимательно слушал рассказы Рудольфо о партизанах.

– Вот это здорово! Три гранаты – и целый батальон под откосом! – восхищался он действиями сибирских партизан в тылу Колчака, о которых рассказывал Рудольфо.

– Научимся и мы! – вставлял свою реплику Рубио.

Мне приходилось много переводить вечерами. К счастью, на занятиях Рудольфо старался меньше говорить, а больше показывать, больше практиковать людей на дороге, в саду и в мастерской. Особенное внимание обращал на безопасность работ. Из инженерного склада он получил динамит. Пробовал в него стрелять – взрывается. Рудольфо стал его разбавлять машинным маслом и селитрой. Опять пробовали стрелять. От пули не взрывается, но действует слабее. Да и не всегда взрывался от капсюля-детонатора.

Первые вылазки в тыл мятежников

Наконец все приготовления закончились, и 13-го декабря 1936 г., после завтрака, когда солнце уже по-южному согревало землю, группа Доминго на трех легковых машинах и на одном грузовике выехала из Валенсии на Теруэльский фронт. Мы с Доминго и Рудольфо на машине Пепе, в багажнике два ящика динамита, столько же тротила положили на грузовик вместе с продуктами.

Проехав контрольно-пропускной пункт, Доминго задержал колонну, еще раз проинструктировал водителей. Проезжая через железную дорогу, Рудольфо предложил еще раз потренировать людей. Доминго согласился, и мне пришлось открывать свой чемодан с учебными минами. Они были быстро установлены, и машинист их не заметил. Никто не видел и слабых вспышек запалов в балласте. Закончив тренировку, мы по извилистой дороге поднимались все выше в горы. Солнце все так же ярко светило, но в тени уже было прохладно.

Чем дальше мы уезжали от побережья Средиземного моря в горы, тем становилось прохладней, тем меньше было садов, а когда мы перевалили через горы Сьерра де Гудар, оказались словно в другой стране. Никаких субтропиков, скудная растительность, на которой паслись стада овец.

Мы обогнали упряжку мулов. Два мула, шедших друг за другом, тащили высокий, груженый дровами фургон. Старый возница, увидев машины, перестал погонять животных, откинулся назад и, подложив деревянные тормозные колодки, приветствовал ехавших воинов. На его морщинистом лице расплылась радостная улыбка.

Под Теруэль прибыли к вечеру и расположились, согласно приказу, в селе Альфамбра, находившемся, как и Теруэль, примерно на километровой высоте над уровнем моря. Дома в селе толстостенные, каменные, но в них нет печей, а камины не дают нужного тепла и поэтому внутри прохладно и даже холодно.

В селе было много бойцов других частей, которые должны были принять участие в штурме Теруэля. Бедно одетые крестьяне и крестьянки радушно принимали прибывших воинов, дети с любопытством рассматривали машины. Люди радовались, надеясь, что республиканцы скоро освободят Теруэль.

После захода солнца быстро похолодало, и все разошлись. Наша группа расположилась в доме бедняка. Пол каменный, потолок низкий, окна маленькие, а в середине, у внутренней стены закопченный камин. Ставни закрыты, в комнате холодно и мрачно. Хозяйка принесла немного дров, но мы не стали пользоваться камином, умылись и легли спать, выставив часовых.

Ночью я проснулась, услышав завывание ветра, потеплее укрылась и обрадовалась, что еще темно и можно полежать под пальто и грубым одеялом.

Утром завыла сирена воздушной тревоги. Скопившиеся в селе машины стали выезжать. Не растерялись и наши Пепе и Эмилио. Они быстро завели моторы и вывезли взрывчатку в поле.

Фашистские стервятники сбросили бомбы с большой высоты и промахнулись. Доминго сообразил, что при таком скоплении войск, как в Альфамбре, вражеские самолеты могут еще не раз бомбить, и после разведки мы передислоцировались в деревню Ориос, а оттуда, оставив группу, поехали к командующему войсками Теруэльского участка.

Командующий – анархист Бенедито – принял нас в присутствии других командиров. Выслушав Доминго, он косо посмотрел на меня и Рудольфо и небрежно поздоровался. Разговор был коротким. Командующий поставил задачу: быть готовым захватить «языков» и разрушить связь. Доминго предложил провести диверсии на железной и автомобильных дорогах, по которым гарнизону Теруэля могли на помощь прийти войска. Бенедито согласился, но при условии, что будет разрушена связь.

На Теруэльском фронте я встретила знакомую мне по работе в Международной ленинской школе Нору Чегодаеву[22]22
  Чегодаева Нора Павловна (1905–1971 гг.) – сотрудница советской военной разведки. Выпускница военной академии им. М.В. Фрунзе, участница войны в Испании. В 1943 – начальник Центральной женской школы снайперской подготовки. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Она работала переводчицей у советника – инспектора артиллерии республиканской армии – Вольтера (будущего главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова[23]23
  Воронов Николай Николаевич (1899–1968 гг.), советский военачальник. В коммунистической партии с 1919 г., в РККА – с 1918. В 1930 окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе, назначен командиром артиллерийского полка 1-й Московской Пролетарской дивизии. С апреля 1934 г. начальник и военком 1-й артиллерийской школы. В конце 1936 г. направлен в Испанию старшим советником по артиллерии при руководстве республиканской армии, в июне 1937 отозван в Москву. В 1937–1940 гг. начальник артиллерии РККА, с июля 1940 – первый заместитель начальника Главного артиллерийского управления по боевой подготовке. С июня 1941 начальник Главного управления ПВО, затем начальник артиллерии РККА, заместитель наркома обороны. В 1950 г. назначен на пост президента Академии артиллерийских наук. (Примеч. ред.)


[Закрыть]).

Нора Чегодаева была весьма квалифицированной переводчицей. Она хорошо знала испанский, французский и немецкий языки, что ей в Испании очень пригодилось, так как в интернациональных бригадах многие командиры не знали испанского языка.

Позиции республиканцев под Теруэлем расположены в горах. Небо безоблачное – настоящее испанское, напоминающее кисловодское. Зимой на солнце тепло, даже жарко, ночью холодно. Валенсийцам это не нравится.

– Холодно! – говорил Доминго. – Это не в моем вкусе.

Чегодаевой, вместе с советником, приходилось много бывать на переднем крае, в горах, где ветер был особенно пронизывающим, было трудно работать вообще, а под Теруэлем эти трудности дополнялись еще холодом. Я тоже при выезде оказалась одетой по-летнему, а здесь уже была зима, и на вершинах лежал снег.

Доминго пришлось посылать машину в Валенсию за теплыми вещами, апельсинами и другими продуктами.

Я вполне разделяла сетования валенсийцев и андалузцев на природу под Теруэлем, а Рудольфо, точно назло, восторгался ландшафтом.

– Здесь благоприятные условия для первых вылазок, – говорил он испанским товарищам, которые сидели у камина, спасаясь от холода, – плоскогорье без крутых гор, сплошного фронта нет, население редкое, есть леса, еще не все листья опали с деревьев, а что Теруэльская провинция одна из самых отсталых и бедных в Испании, то это даже для нас в данное время выгодно: у врага всего одна железнодорожная и одна автомобильная магистраль и населенные пункты по ним редки.

– Но хуже другое, – возразил Доминго. – Под Теруэлем отряды милиции в большинстве под командованием и влиянием анархистов, и мне еще не удалось найти нужных нам проводников, а из наших людей никто не знает местности.

Действительно, подыскать проводников было трудно. При беседах с кандидатами надо было соблюдать конспирацию и не говорить о цели наших вылазок. Проводники были нужны надежные, которые бы не струсили, не отказались от работы в последний момент и не продали нас противнику.

Только через сутки удалось найти двух проводников-анархистов, знакомых с местностью и не раз ходивших в тыл врага.

Утром 16 декабря в расположение нашей группы на запыленном «пежо» приехал нарочный от командующего. Низенький, черноволосый, чубастый анархист с большим пистолетом в деревянной колодке без стука вошел в комнату, где Доминго с Рудольфо и с проводниками обсуждали возможные варианты выхода в тыл мятежников.

– Салуд камарадас! – поздоровался он и продолжал: – Капитан Унгрия, немедленно поедем к командующему – товарищу Бенедито.

Доминго спокойно встал, как-то лукаво посмотрел на прибывшего и сказал:

– Хорошо. Сейчас поеду!

Он тут же вызвал Рубио, и мы вместе с ним поехали в штаб командующего Теруэльским участком. При первой возможности Рубио обогнал «пежо» нарочного, и скоро тот безнадежно отстал.

К командующему Доминго вошел вместе с нами.

На этот раз Бенедито был в приподнятом настроении, встретил нас приветливо и даже предложил сесть.

Он тихо, точно опасаясь, что его услышат посторонние, спросил Доминго:

– Вы готовы к вылазке в тыл врага?

– Вполне готовы! – также тихо ответил Доминго.

Командующий пристально посмотрел на капитана, наклонился к нему поближе и уже почти шепотом сказал:

– Сегодня выступаете и завтра к четырем утра выводите из строя линии связи, идущие вдоль автомобильной и железной дорог в 20–25 км севернее Теруэля. Столбы подорвать, а провода перерезать, обе дороги закрыть.

Доминго хотел что-то сказать, но командующий на него так посмотрел, что тот остановился на слове: «Ми…»

– Главное – разрушьте связь! – потребовал Бенедито и пожелал успеха, давая понять, что все указания даны и мы должны уходить.

Через полчаса мы уже были в Ориосе. Рудольфо и Доминго решили в первую вылазку взять 12 человек, остальных оставить в резерве. Назначенные в поход приступили к подготовке. Я увидела, что и Рудольфо стал переобуваться в свои альпаргатас (полуботинки с матерчатым верхом и подошвой из веревки).

– Тоже собираешься идти? – спросила я своего начальника.

– Да! – ответил Рудольфо, продолжая прилаживать альпаргатас, точно речь шла об очередном выезде на занятия.

– А почему не предупредил? Неужели думаешь пойти без меня? – обиженно сказала я. – Ведь ты без меня точно глухонемой: слышишь, но не понимаешь, что говорят испанцы, им можешь говорить, а они тебя не поймут. Без меня, да еще ночью, группе от тебя пользы не будет.

Рудольфо не ожидал такого оборота дела и ничего не мог сказать в оправдание…

– Я твоя переводчица и пойду с тобой, – заявила я и стала переобуваться в свои альпаргатас.

Когда я уже была готова к походу, ко мне подошел Доминго и начал очень ласково:

– Луиза, не ходите с нами. Это неженское дело. Моя Росалия не думает ходить.

– Слушай, Доминго, я ехала в Испанию не на пляже купаться, и ты уже знаешь, – ходить ночью для меня дело привычное. Выросла я на севере, приходилось много ездить по лесным дорогам и ходить пешком по лесу, иногда одной и без оружия, а тут у нас пистолеты.

– Но здесь нас могут заметить мятежники.

– Надо так ходить, чтобы не заметили. Две недели тренировались в своем тылу, а теперь будем сдавать экзамены на зрелость. А мятежников и интервентов я тоже видела. В 1918 году в наших краях вместе с белыми, то есть мятежниками, появились и английские интервенты. Я тогда батрачкой работала. Богатеи радовались, помогали им, а беднота, сколько ни пугали ее зверствами красных, не пошла за белыми.

– Пошли в Красную Армию или в партизаны? – спросил Доминго.

– В нашем селе партизан не было, не было и боев, англичане, как начинало темнеть, сидели по домам и близко никого не подпускали, а охраняли их белые, которые с ними были, да и те ночью из деревни никуда не выходили.

– Значит, боялись ночи. Это очень хорошо, – согласился капитан.

Мое участие в походе доставило много неприятностей Доминго: никто не хотел оставаться на базе.

– Женщина идет, а мы что… – говорил Сальвадор.

По пути заехали в штаб узнать обстановку. Тут нас в походном виде заметили командующий и советник Колев[24]24
  Псевдоним В.Я. Колпакчи. Колпакчи Владимир Яковлевич (1899–1961), советский военачальник. Родился в Киеве в семье служащего, после окончания гимназии поступил на юридический факультет Киевского университета, осенью 1916 г. был призван на военную службу, участник Первой мировой войны. В Красной Гвардии – с 1917, участник штурма Зимнего дворца. В 1923 году участвовал в боевых действиях против басмачей. С 1924 по 1936 год занимал должности командира полка, начальника штаба, командира стрелковой дивизии, заместителя начальника штаба Белорусского военного округа. В 1936 году направлен в специальную командировку в Испанию. В марте 1938 года вернулся на Родину на должность командира 12-го стрелкового корпуса. В декабре 1940 года назначен начальником штаба Харьковского военного округа. Во время Великой Отечественной войны – начальник штаба 18-й армии, заместитель командующего 4-й ударной армией, командующий 7-й резервной армией, 62-й, 30-й, 63-й, 69-й армиями. После войны командовал войсками Бакинского военного округа (июль – октябрь 1945), 40-й, 1-й Краснознамённой, 6-й армиями, войсками Северного военного округа (май 1954 – январь 1956). С августа 1956 года – начальник Главного управления боевой подготовки сухопутных войск. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Колев отозвал Рудольфо и меня в сторону.

– А вы зачем сами идете? – спросил он Вольфа.

– Первый раз обязательно надо.

– Ну а если вас захватят мятежники?

– Фронта сплошного нет. Преследовать по следу не дадим. Есть гранаты замедленного действия, а к утру вернемся, – ответил Рудольфо.

– Не собираетесь ли и вы, Луиза, с ними идти, что так оделись? – спросил меня Колев.

– Как видите, собралась! Рудольфо без меня что глухонемой!

– Ну и дали вам хозяина, – посочувствовал Колев.

На прощание он пожал нам руки, пожелав успеха.

С Владимиром Яковлевичем и его переводчицей Лялей Константиновской[25]25
  Дороги, которые привели переводчицу Елену Константиновскую в Испанию, были довольно причудливыми. «Весной 1934 г. Шостакович познакомился со студенткой-филологом Еленой Константиновской, выполнявшей обязанности переводчика на встречах с иностранными музыкантами. В отличие от Нины Васильевны (первой жены Шостаковича), равнодушной к нарядам, Константиновская одевалась элегантно, культивировала свое изящество, женственность, тонкость. Летом 1934 года он стал брать у нее уроки английского языка. Кончилось это бурным романом с ежедневными письмами Шостаковича к Ляле (так он её называл в письмах) во время их разлуки, когда Шостакович уехал в концертную поездку в Баку. Константиновская эти письма сохранила и в 1975 г., когда она преподавала в Ленинградской консерватории иностранные языки, предоставила для обнародования… В 1935 г. Шостакович стал появляться с Константиновской открыто на спектаклях, концертах, приходить к ней домой на Кировский проспект. Тогда же он написал письмо с просьбой о разводе жене Нине, уехавшей с матерью в Дом отдыха Академии наук… Она дала согласие на развод. Но Шостакович вдруг заколебался. Спустя сорок лет Константиновская так рассказала о грустном финале их романа: «Я была измучена. Наконец он решился. Всё было как в дурном романе. Я прождала до глубокой ночи. Позвонила ему. Жена ответила: «Дмитрий Дмитриевич остается дома». На этом всё кончилось…» А на Константиновскую обрушились несчастья. По ложному доносу её исключили из комсомола и арестовали. В тюрьме она получила открыточку от Шостаковича (написать подобную открыточку было в те годы делом далеко не безопасным для пишущего). Константиновской повезло, шел еще только 1936 год и, разобравшись в её деле, Константиновскую выпустили – тогда еще отпускали. Шостакович пришел к ней домой с альбомом вырезок из газет с разносными статьями о его творчестве. Это было после знаменитой статьи в газете «Правда» о сумбуре вместо музыки. Шостакович тогда сказал Константиновской: «Вот видите как хорошо, что Вы не вышли за меня замуж». Константиновская попросилась в Испанию, где шла гражданская война. Там она познакомилась с выдающимся кинорежиссером-документалистом Романом Карменом и, выйдя за него замуж, стала Кармен» (Хентова С. Удивительный Шостакович. СПб., 1993). (Примеч. ред.)


[Закрыть] на Теруэльском фронте я встречалась не раз.

Когда я ей однажды пожаловалась на холод в помещении, где мы расположились, Константиновская ответила:

– Холод – это плохо, но от холода можно укрыться, а вот мне приходится со своим «неистовым» советником днем по бригадам ездить, а ночью над планами вместе с испанскими командирами сидеть. До того недавно доработалась, что пришлось разрезать боты, так от переутомления распухли ноги!

Меня поражало, сколько энергии и мужества в этой маленький, такой еще молоденькой девушке, какой она оставалась бодрой при большой перегрузке в работе и неудачах на фронте, совсем такой же, как неутомимый Колпакчи.

Мы ехали машиной на участок, откуда должны были идти на операцию. Я была полна раздумий и очень далека от оптимистических настроений.

Все случилось внезапно. Готовили людей, но никогда с Рудольфо не было даже разговора, что мы пойдем вместе с испанцами в тыл мятежников. Я знала, что он был в тылу у Деникина, в окружении, пробирался в свою часть пять суток и чуть было не влип при переходе через линию фронта, переодевшись под местного крестьянина; знала, что он обучал партизан диверсиям еще до Академии; но в тыл противника, да еще в чужой стране, он шел впервые.

Правда, у него нет семьи, и сирот не останется.

Рудольфо говорил, что, хотя не родился в рубашке, но уверен в успехе, так как «наша союзница – ночь». Я тогда не знала, что ему много раз доводилось перебрасывать разведчиков через границу.

Незаметно мы прибыли к штабу батальона. Тут Доминго и Рудольфо, с участием проводников, договорились с комбатом и направились к позициям роты, откуда нам предстояло идти в тыл мятежников.

Передний край оказался совсем иным, чем я представляла по военной подготовке в институте… Никаких окопов. Солдаты размещались в одинокой пустой избе пастуха. Вдали, по направлению к мятежникам, лес и… неизвестность, но командир роты утверждает, что фашистский заслон находится в другой пастушьей избе, километрах в двух западнее, и можно пройти незаметно даже в светлое время.

– Выделите ваших проводников, – попросил Доминго статного на вид, чисто выбритого командира роты с черно-красным галстуком.

– Нет приказа! – коротко ответил анархист, дымя сигаретой, и проводников не дал. Капитан выругался и приказал людям перекурить.

Вместе с командиром роты и нашими проводниками мы несколько минут осматривали местность в бинокль.

Впереди виднелся казавшийся густым темный лес. Перед ним на плоскогорье только редкие маленькие кустики, когда-то объеденные овцами.

– Засветло можно незаметно пройти по сухому руслу ручья до самого леса, – перевела я Рудольфо слова одного из проводников.

– Можно и засветло, – согласился Рудольфо. – Надо только договориться с командиром роты.

Анархист обещал обеспечить безопасность нашего выхода с позиции его роты.

До наступления темноты оставалось еще более часа, когда мы покинули пастушью избушку, где находилось небольшое подразделение анархистов.

Шли, пригнувшись, по сухому руслу ручья. Впереди проводники и два наших разведчика, за ними капитан Унгрия, Рудольфо и я, за мною Рубио с ручным пулеметом, а в хвосте колонны высокий Антонио Буйтраго.

На спине у каждого белые лоскутки с привязанными к ним гнилушками, чтобы ночью сзади идущим были видны те, кто шел впереди. Пистолетами и ножами вооружены все, но у большинства еще и карабины.

Посредине высохшего, извилистого ручья кем-то была протоптана настоящая тропинка. Изредка присаживались, чтобы нас не было видно, а разведчики и Доминго с Рудольфо просматривали местность.

– Все хорошо, – сказал Рудольфо, опуская бинокль. – Теперь многое зависит от надежности проводников. Эти малограмотные крестьяне гордились своей принадлежностью к ФАИ – Федерации анархистов Иберии. Больше того, они агитировали наших людей… переходить в анархисты.

– Нам нужны проводники, хорошо знающие местность и обстановку в тылу врага, не будем их агитировать, чтобы ушли от нас, – говорил Доминго Буйтраго, который рьяно взялся за воспитание проводников. – Если надо, разведчиков одевают в форму противника. Они ратуют за черно-красные повязки, так пусть некоторые наши люди их наденут, пусть анархисты считают, что их агитация имела успех, – наставлял капитан своего помощника.

Ко времени выхода в тыл мятежников Маркес первым делом надел черно-красный галстук и сталь пользоваться полным доверием проводников-анархистов.

Короткие сумерки и темная, безлунная ночь, да и звезд не было видно.

С наступлением ночи лес, к которому мы шли, растворился во тьме. Продвигались все медленнее, чтобы ничем не выдать себя. Но вот проводники остановились.

– Опасно! Близко лес! Там может быть враг! Надо выходить из долины. Перед лесом может быть ловушка, – прошептал один из проводников. Другой его поддержал. Я перевела сказанное Рудольфо.

– И что они предлагают? – спросил тот.

– Надо выйти из долины ручья и идти осторожно по самому краю берега и, как только начнет подниматься в небо вражеская осветительная ракета, сваливаться на землю и там замирать, пока не погаснет, – перевела я предостережение старшего проводника.

Идти вдоль ручья оказалось труднее. Тут уже не было нахоженной тропинки, встречались многочисленные промоины и другие неровности. Шли медленно, осторожно ступая, но нет-нет, да кто-нибудь попадет в углубление или заденет за обнаженный корень и даже упадет. А каждый шум мог нас выдать противнику.

Скоро мы должны были войти в таинственный лес. Напряжение усиливалось. Мне казалось, да и, видимо, другим, вот-вот может взвиться предательская ракета, и что тогда делать небольшой группе вдали от своих войск?

– Наконец мы в лесу! – шепнул мне Рудольфо и впервые крепко пожал мне руку. Наверное понял, что, не зная языка, он без меня был бы действительно подобен глухонемому.

– Передай капитану, чтобы остановился на минутку, – попросил он меня.

На опушке всё точно замерло. В ночной тишине слышался шорох высохших, но не опавших еще листьев. Возможно, где-то близко – посты врага. Еще раз напоминаем о соблюдении тишины и маскировки, о сигналах. Идем почти бесшумно. Впереди, точно светляки, мелькают прикрепленные на спинах гнилушки.

Когда кто-либо нарушит тишину, останавливаемся, прислушиваемся – и снова в путь.

В лесу идти было еще труднее. Корневища деревьев выступают над землей, кое-где валяются сучья. Ничего не видим, и нужно выше поднимать ноги и плавно их опускать, чтобы не удариться о корень.

Рубио, привыкший ездить на машине, споткнулся и упал. Остановились. Все тихо. Опять вперед…

Проводники шагают бодро. Они уже не раз ходили этим путем навещать родных и близких, оставшихся на занятой мятежниками территории, и уверяют, что им известны все посты и засады фашистов.

– Наибольшая опасность осталась позади, на опушке, – говорят они.

Рудольфо и Доминго тоже идут уверенно. Не знаю, о чем они в то время думали, да и позже на эту тему не говорили, но в начале похода у меня было впечатление, что идешь в грозное неизвестное, и сначала было страшно. Вот такие минуты пережила я однажды, когда переходила по узкой доске через глубокую, быструю речку. Доска прогибалась, казалось, вот-вот соскользнешь в воду… Но раз пошла – отступать некуда.

Чем дальше мы углублялись в тыл врага, тем увереннее шли. Часа через два остановились отдохнуть и закусить.

Вокруг царило мрачное безмолвие. Ночь, темно и тихо.

Заядлые курильщики просят закурить. Им разрешают, но с соблюдением маскировки, укрывшись с головой куртками. В воздухе запах табака, но не видно тлеющих папирос, не заметно вспышек спичек и зажигалок. Этому научили на занятиях… Ночной холодок быстро освежает, а потом заставляет и укрываться.

Вдруг тишину нарушили далекие винтовочные выстрелы. Через несколько секунд издали донеслась кем-то выпущенная пулеметная очередь, и все замерло. Это мне, да возможно и другим, напомнило об опасности.

Рудольфо сел рядом, угощая меня горячим кофе, бутербродами и шоколадками. Опять донесся далекий одиночный выстрел, но все спокойно продолжали отдыхать.

– Наша союзница – ночь! – шепнул Рудольфо. – Мятежники не знают, что мы здесь спокойно отдыхаем, – и он продолжал пить кофе.

Дул ветерок, прислушиваясь к нему, я вспомнила свой родной Север, вынужденную ночевку в глухом лесу, где я искала двух коров и теленка хозяина, у которого батрачила.

Заблудилась, и ночь застала меня в лесу. Шел дождь, и мне пришлось набрать кучу мха, чтобы закрыться им. Так и просидела всю ночь. Вот когда я набралась страха! Вокруг пугающие шорохи, крики ночных птиц и зверей, а у меня всего только палка. Хотела забраться на дерево, там безопаснее, но мешал дождь. Я зарылась в мох, но уснуть не могла. На рассвете залезла на дерево, осмотрелась и нашла дорогу.

Теперь во вражеском тылу, на ночном привале, мне уже не было так страшно.

Рудольфо шепчет: «Пора идти». И я перевожу. Доминго подает команду.

Линия фронта далеко позади, но мы не ощущаем близости противника, уже полностью доверяем проводникам, и поэтому все себя чувствуют свободнее.

Тропинка узкая, передвигаемся гуськом. Я между Доминго и Рудольфо, чтобы переводить, приходится оборачиваться.

Альпаргаты – незаменимая обувь в горах, они не скользят и бесшумны, в них шагаешь мягко, словно кошка. Как назло, по пути переходили вброд не очень широкий, но довольно глубокий ручей. Ничего не могли найти подходящего, чтобы сделать подобие мостика.

Наши тряпичные башмаки мгновенно промокли. Ноги начали зябнуть. Тому, кто очень мерз, на остановках Доминго давал глоток коньяку прямо из горлышка. И опять в путь. На следующем привале кто-то сказал:

– Может, разжечь костер?

– Ты с ума сошел, – возразили другие. – Нельзя!

И снова шли, спотыкаясь.

– Эх, и тяжела дороженька, – со вздохом сказал Педро.

– В своем тылу ты был героем, а теперь – ноешь! – сказал Антонио своему брату. – Трудностей впереди еще будет много. Может, придется лазить по горам, да еще под пулями.

– Как тебе не стыдно! – сказал ему Рубио. – С нами идет женщина и молчит, а ты, подлец, ноешь!

Делаем еще один небольшой привал. К трем часам ночи выходим к автомобильной дороге Теруэль – Каламоча. Метрах в ста от дороги присели и перекусили.

Вскоре на севере появилась пара огоньков. Они приближались, вначале медленно, а потом все быстрее. Мимо пронеслась легковая автомашина, и мы наблюдали за ее убегающими красными огоньками. По команде, как на ночных занятиях, пошли минировать.

Группа Доминго должна была разрушить связь и подорвать небольшой мост. Ширина дороги около 10 метров, мостик невысокий, однопролетный, железобетонный.

– Мало взрывчатки! Что будет делать? – спросил Доминго, когда мы остановились под мостом.

Рудольфо ответил не сразу. Он измерял размеры балок. Потом подвел капитана к опоре и сказал:

– Минируйте так, как делали это на занятиях с железобетонным мостом на дороге Валенсия – Альбасете, да только побольше положите камней для забивки.

– Согласен, – ответил Доминго и добавил: – Здесь можно сделать хорошую забивку, много камней.

– Легковая! – вдруг предупредил Рубио.

Все затаились. По дороге над нами промчался автомобиль. Доминго со своими людьми приступил к работе, а я, Рудольфо и часть группы, переждав еще одну машину, направились к железной дороге вдоль высохшего ручья.