Текст книги "Все их деньги"

Глава десятая
2024. Президент

«Девять вечера» – объявила система нежным голосом моей дочери. Я решил, что если уж заботиться о комфорте, то следует тщательно продумать каждую деталь. Жёсткие голоса роботов раздражали, а вот Сашкин успокаивал, поэтому мы сняли с неё голосовую биометрию, и теперь система легко генерирует любую речь, используя её данные.

Девять вечера – время для спокойных размышлений. В эти моменты я не читаю и не работаю, не играю в азартные игры, а усаживаюсь в кресло в моём кабинете и думаю. Моё кресло – не просто предмет мебели, это навороченный кардиоприбор, который каждый вечер проводит скрининг нарушений сердечного ритма. Пока данные копятся, я смотрю на раскинувшийся внизу город и медитирую.

В моём отношении к Москве смешались сразу несколько чувств, которые, в зависимости от времени года и даже от времени суток, то уходили на задний план, то выдвигались вперёд. Среди них больше всех преобладала благодарность. Есть не так много людей, без которых Москву сложно представить. Это несколько политиков, два банкира, один судья, несколько деятелей культуры, рестораторы и мы. Да, конечно, ещё правительство, включая аппарат президента и Совет Федерации. Мы уже должны были стать символом нового русского капитализма, это не мои слова, я бы так не сказал. Так сказал главный редактор московского Fortunes. А я добавил, что Москва пригласила нас, попробовала и приняла.

Столица – красивый город, с каждым годом становится всё мощнее… Как сказал Михеич, если все деньги мира тут, значит и все мрази мира тут. Наверное, поэтому всё чаще сильно тянет на север, в родной Питер. Как истинный петербуржец, при упоминании Москвы я демонстративно морщусь, словно, забывшись, раскусил горошинку перца из наваристого борща. Я, естественно, высокомерно говорю: «Был бы климат в Питере хороший, был бы лучший город на земле», но не думаю так, потому что у нас не заработать. Если бы мы остались в Петербурге, то влачили бы своё жалкое региональное существование в статусе крупной местной шарашки, да и всё.

Я подумал про Бёрна и ощутил пустоту. Пустоту не от утраты, а другого толка. Если бы двадцатилетним мальчишкой я посмотрел на себя сейчас, на немолодого мужчину с бородой, устроившегося в вычурном раздутом кресле с ничего не выражающим взглядом… От созерцания этого я бы, наверное, завыл от скуки. Испытал бы нарастающее раздражение от того, чем этот человек вынужден заниматься. Ещё больше меня бы потрясла затягивающая рутина и бюрократическая волокита, дела ради дел. Кто-то из наших классиков очень точно называл это состояние неотвязчиво-постылым[9]9
  «Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его, как осенняя, тёмная ночь» – цитата из повести И. С. Тургенева «Вешние воды». – Прим. ред.


[Закрыть]. Хуже всего, меня бы вывернуло наизнанку от того, что я не понимаю, кто этот человек в кресле? Почему он больше не чувствует всего спектра эмоций – ни хороших, ни плохих, а только спокойное удовлетворение. Возможно, этот мальчишка с теплотой проникся бы к Бёрну, который, в отличие от всех нас, ещё был способен чувствовать.

– Папа, у нас гости! Выходи, хочу тебя кое с кем познакомить.

Сашка выглянула из двери и махнула мне рукой:

– Не работаешь?

– Иду.

Рядом с моей дочерью стоял симпатичный высокий парень с густыми рыжими волосами и неглупым лицом, представился Павлом.

– Хотя в интернете он больше известен как PavelPK, – сказала Саша.

– Прошу прощения?

– У меня свой канал о фондовом рынке, я частный инвестор, уже много лет изучаю рынок ИИ, космических и IT-компаний.

– Он очень известный, пап.

– Да нет, на самом деле не очень, – скромно заметил Павел.

– Я, признаться, тоже увлекаюсь искусственным интеллектом, инвестирую в биотех, когда удаётся что-то понять.

– Да, я уже заметил вашу умную татуировку.

– И что вы о ней думаете?

– Стильная, с хорошим дизайном. Но, честно говоря, всё новое, непроверенное временем в таком роде, несёт риск здоровью.

Мне понравилось, что он осмелился мне это сказать.

Я с удовольствием показал ему квартиру, рассказал, что в прошлом году полностью перепрошил пентхаус: «Смотри, я занимаюсь спортом, а в это время молекулярные биосенсоры фиксируют моё самочувствие и передают Филе. Филя – это сокращение от «профилактики», система мониторинга здоровья, которую я поставил. Он, в свою очередь, запускает хаммам и даёт команду системе кондиционирования охлаждаться до температуры, максимально подходящей для сна. Когда я лежу в постели, гаджет знает, сплю я на самом деле или просто дремлю, смотрю телевизор или читаю. По сердцебиению может понять даже, что именно я читаю – новости, дурацкий детектив или профлитературу. Кровать считывает уровень усталости и стресса, эти два фактора – настоящая чума двадцать первого века, от этого можно легко коньки отбросить.

Телевизор получает автоматически генерируемые данные о моём местонахождении и включается, когда я подъезжаю к дому, в зависимости от моего настроения подбирает музыку и каналы. Как он узнает? Телефон анализирует интонацию моего голоса и передаёт данные на устройства. Один знакомый учёный с мировым именем подарил мне инновационную зубную щётку – она сканирует полость рта, обнаруживает кариес и воспалительные процессы, отправляет отчёты стоматологам в мою клинику».

– Вы про компанию Procter&Gamble? Я отлично заработал на ней в прошлом году. Как раз изучал несколько статей в зарубежных журналах о том, как они разрабатывали эту зубную щётку и как, после презентации, акции компании взлетели вверх. Кстати, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом эта щётка побывала на Луне.

– Мне очень нравятся молодые люди, вроде вас, Паш. Вы молодые, увлечённые. Умные, если уже сумели заработать.

– Благодарю вас.

Я провёл его в спальню, показал суперсейф. Павел уважительно зацокал языком, ещё бы, он открывается по биометрической идентификации, причём речь идёт не о каком-то отпечатке пальца, а о целой совокупности характеристик, которые моментально считываются и идентифицируют владельца. Причём, если сейф заметит во мне признаки тревоги, то не откроется, а вызовет полицию.

– Больше не нужны экстренные кнопки. Я могу голосом или даже одним своим самочувствием вызвать одновременно скорую помощь, пожарных, личную и городскую охрану.

Павел был потрясён:

– Технический прогресс идёт полным ходом! Интересно, как вам живётся с ощущением того, что вы пользуетесь самыми передовыми технологиями?

Я сказал ему, что весь дом собирает президентскую биометрию, обеспечивает непрерывную удаленную диагностику.

– В Южной Корее уже давно «умные унитазы», – сказал он.

– Унитазы… О, это богатейшее поле деятельности…

Павел посмеялся:

– Куда потом идут данные?

– Обрабатываются. Обо всех тревожных симптомах Филя незамедлительно сигнализирует дежурным врачам.

После сорока риски инсульта и сердечной недостаточности возрастают буквально в разы, профилактическая работа необходима, но больше всего я боюсь онкологии. Боюсь, что хворь покарает меня из-за Лилички. За год тестирования я познал максимальный уровень комфорта. Если так и дальше пойдёт, помощница Гуля будет мне не нужна, и я, наконец-то, останусь совсем один.

Сашка проводила Павла.

– Это что, твой парень?

– Ещё не знаю, думаю.

– Толковый. С хитрыми глазками, мне нравится.

– Ладно, пап, я – спать. Устала так… Ты не поверишь, я сегодня добиралась до дома на метро. Были такие пробки, что я бросила машину у офиса. Так вот, проезд стоит шестьдесят рублей, не так-то и дёшево на самом деле.

Я пожал плечами.

– Ты вообще хоть раз катался на общественном транспорте?

– У меня иррациональный страх перед метро. Я был там однажды во взрослом возрасте и, когда спускался, держась за поручни, то ужасно боялся, что кто-то сзади столкнёт меня с высоты вниз.

Сашка рассмеялась.

– Знаешь, что?

– Что?

– Какой самый быстрый и верный способ стать миллиардером, знаешь?

– Много работать?

Я даже восхитился её наивностью:

– Конечно, нет. Надо всего лишь получить капитал в наследство. Что, в общем-то, тебе и светит. Но то, что ты работаешь, хоть пока и под моим руководством, позволит тебе в будущем разбираться во всех процессах, потому что ты начинала с самого низа, освоила всю кухню.

– Да, я знаю, знаю.

– Кстати, что там у тебя с машиной?

Саша оживилась и села прямо, рассказала, что её старую машину починить нельзя, именно так и сказали в автосервисе – невозможно. Нужно заказывать новые запчасти, не факт, что они придут в ближайшее время, да и вообще подойдут.

– Проще взять новую, – она всматривалась мне в лицо, пытаясь разгадать, в каком я настроении и сможет ли она повлиять на моё решение, если я его уже принял. – Так сказали, это не я придумала.

– О какой машине мы с тобой говорили?

– Ты сказал, что надо покупать какой-нибудь джип, а я хочу «Порш Панамеру».

– Нет.

– Ну почему, пап?? Потому что дорого?

– Нет, не поэтому, просто ты будешь гонять.

– Я не буду гонять, обещаю! Честно-честно!

– Вообще не будешь ездить быстро?

– Не буду.

– В таком случае, зачем тебе «Панамера»? – притворно удивился я.

Я её переиграл, она захлопала глазами и засмеялась.

– Ладно, иди спать, я ещё подумаю.

– Только обещай подумать, – Сашка нахмурилась, выставила пальчик вверх, совсем как в детстве, и я понял, что, оказывается, уже всё обдумал. – А хочешь, я завтра что-нибудь испеку? Например, мамин сливовый пирог?

Рецепт был несложный, и это было то немногое, что мы могли повторить самостоятельно после смерти Лилички. Она пекла очень часто. Крошечная щепотка ванилина в её руках превращала нашу питерскую кухню в уютную кондитерскую на окраине Монпелье, где вся мебель пропитана запахом выпечки. У этой женщины ничего не шло не так. Её выпечка не могла получиться передержанной, корж недопечённым, а начинка слишком сладкой. А ещё она жарила картошку просто бесподобно: резала её с лёту в шипящую сковороду тонкими ломтиками… Я ещё немного подумал об этом и тряхнул головой, отгоняя мысли.

– Завтра у нас с тобой много работы.

– Завтра пятница.

– Вот именно, у тебя готовы бумаги по Хамовникам?

Она нахмурилась:

– Почти готовы. Я немного застопорилась…

Коротко завибрировал телефон, и я увидел уведомление о сообщении, которое появилось на телефоне без номера, без имени, просто сообщение… Я развернул текст и прочитал: «Здравствуйте, господин Президент. Погуглите на досуге, что такое Ghostnet».

– Что там? – видимо моё выражение лица смутило дочь.

– Ты знаешь, что такое Ghostnet?

– Понятия не имею! Дай посмотреть.

Я без колебаний дал ей телефон, она секунду вчитывалась, а потом уважительно покачала головой.

– Клёво, пап. Это те, кто сорвали нам презентацию?

– Возможно.

– Что говорит IT-отдел?

– Проверяют всё… Да мне как-то не до этого было из-за Бёрновской смерти.

– Сейчас погуглю про этих призраков.

Через полчаса мы знали о Ghostnet многое, половину слов приходилось гуглить отдельно, но вместе мы справились.

Ghostnet изначально появился в виде сервиса в даркнете: они предоставляли услуги по организации DDoS-атак и пентестингу. Из этой фразы непонятны были все три ключевых слова: «даркнет», «DDoS-атаки» и «пентестинг», поэтому смысл уловить никак не удавалось. Саша щурилась и быстро пробегала глазами по экрану, зачитывая мне вслух целые фрагменты текста. Иногда я переспрашивал, иногда она отвечала, а часто пожимала плечами и доставала ещё один гаджет, чтобы поискать ещё и там.

Оказалось, что есть белый защищённый легальный интернет, тот, которым все мы успешно пользуемся для разных целей. Если провести аналогию, то обычный интернет – это огромный мультинациональный мегаполис, где живут сайты – добропорядочные жители. Они могут быть разные: дешёвые и дорогие, красивые и безвкусные, приличные и не очень, – но, в целом, этот город старается жить честно, тяготеет к меньшей анонимности, чем раньше, и следит за высокой культурой своего развития. Но есть и другое место, которое успешно спрятано от чужих глаз, параллельная вселенная, называемая Даркнетом, то есть «Тёмная сеть», где обычно происходят нелегальные и неодобряемые дела. Даркнет многогранный и густонаселённый район в городе. Вроде Гольянова или Чертанова или, более понятная мне аналогия, вроде нашего Просвещения. Только вместо тёмных подворотен анонимные пользователи собираются на виртуальном чёрном рынке, его наводнила цифровая шпана, которая продаёт наркотики, крипту, оружие, детскую порнографию, украденные данные, да и, насколько я понял, вообще всё, что хочешь! В теневом интернете есть гигантские маркеты, криптобиржа, обменники валют, анонимные почтовые сервисы, тотализатор, зеркало, что бы это ни значило… и ещё много всего.

– А как это, скрыто от чужих глаз? Мы не можем туда попасть?

– Пока не знаю, – пожала плечами Саша. – Пишут, что «Даркнет – это самый закрытый отдел мировой паутины, куда не имеют доступа даже поисковые системы вроде Яндекса и Гугла. То есть обычный интернет-пользователь вряд ли попадёт туда случайно, только если ему очень надо. Последнее время интернет всё больше заталкивают в рамки: почти нет анонимности, то есть работает цензура – соответственно, даркнет становится всё более и более востребованным. В теневой сети другие алгоритмы работы: нет рекламы, контент намеренно не индексируется. И если во всём остальном интернете владельцы сайтов стараются повысить рейтинг сайта и увеличить его посещаемость, то там, наоборот, делают сайт как можно менее заметным. Для этого используется шифрование, специальное ПО, а также нестандартные доменные имена и протоколы». Так-так… затем история даркнета. Нам такое не нужно. Для общего развития тебе, Даркнет появился в конце семидесятых годов…

– Мы ещё даже не знали об интернете, а уже появился даркнет! Символично.

– Подожди… О, вот оно! Попасть туда несложно. Нужно скачать специальный браузер, он использует какую-то особую систему шифрования, чтобы обеспечивать пользователям повышенную анонимность. Называется луковая маршрутизация.

Меня уже стало немного подташнивать от обилия незнакомых терминов, но про «луковый шифр» узнать было любопытно.

– Технология работает так: сообщение заворачивают в несколько слоёв шифрования, как лук, а потом передают через множество луковых маршрутизаторов. Каждое устройство снимает с сообщения один защитный слой, и, таким образом, никто не видит содержимое или маршрут этого сообщения.

Я догадался, что маршрутизатор – это устройство, которое ответственно за путь любой информации, передаваемой в сети. То есть он распределяет потоки данных внутри сети, способен разделить эти данные, обернуть в луковые слои, пустить по разным маршрутам, а потом собрать. Я представил себе запутанную систему сетевых тоннелей, по которым тонна информации движется с молниеносной скоростью. Впечатляло!

– Более или менее понятно. В даркнет мы заходить с тобой не будем. Откуда мы знаем, как это всё работает, вдруг мы его скачаем, а он у нас все пароли украдёт?

– Не знаю, пап, – рассмеялась Саша. – Возможно.

– Ладно, что про Ghostnet?

– Они начинали в даркнете, как мы выяснили, и за деньги выводили из строя всякие сайты. Ну, например, конкуренты заказали.

Я кивнул.

– Теперь это большое кибер-подразделение, которое занимается утечками данных, кибератакой, вирусами и так далее. Они утверждают, что атакуют только тех, кто является проводником зла и агрессии, не трогают мирное население. Поэтому странно, с чего бы они заинтересовались Компанией.

– Вот понятия не имею. Нашли проводника зла, тоже мне… Ладно, пусть читают, пусть даже распространяют мои переписки сколько угодно.

– Обычно их главная цель – финансовая выгода. Так что, на всякий случай, проверь все счета. Ещё улучши банковскую безопасность, пап.

– Знаешь что, если бы они хотели денег, то они бы сразу украли их, правда?

Её лицо приняло озадаченное выражение.

– Не волнуйся. Всё будет хорошо, – я поцеловал дочку в лоб и пошёл спать. – У них всегда есть риск самозахлебнуться.

Глава одиннадцатая
2024. Старый

Мы с Эллой договорились встретиться в четыре часа дня в одном из моих ресторанов на Фрунзенской набережной. Я выбрал безлюдный боковой зал, чтобы не быть ненароком замеченными, и сел на мягкий расписной диван. В ожидании я лениво размышлял о новой концепции завтраков в GANZA – «собери свой завтрак сам». В который раз убедил себя, что идея провальная: какого чёрта за три с половиной тысячи рублей наш гость должен думать, как бы ему соединить любимые ингредиенты. Он платит за результат работы команды повара – профессионала, который сначала получил специальное образование, потом долго и трудно работал: придумывал блюда, экспериментировал с продуктами и выдал лучшее гастрономическое решение из всех возможных. Я не понимаю, что может обычный гость? Взять омлет, каперсы, помидоры, накидать туда лосося и яйцо пашот?!

Когда Элла вошла, я почувствовал внезапное волнение, завидев знакомый силуэт, выгодно выделяющийся горделивой осанкой… А походка у неё была какая… О, от одной походки этой можно было бы сойти с ума. Я с обречённостью отметил, что и сейчас, после стольких лет знакомства и близости, она всё равно сумела вызвать во мне сильнейшее влечение, и даже рассеянная быстрая мысль о ней оказывала стимулирующее воздействие на всё тело. Конечно, в те моменты, когда я забывал о ней в периоды охлаждения, то чувствовал себя менее озабоченным, более расслабленным, но, должен признать, что в целом ощущал себя как человек, утративший какую-либо мотивацию.

Я встал и пошел ей навстречу, не дожидаясь, пока она подойдет к столику.

– Элла… – я обнял её, но она не сделала встречного движения, а только неловко притронулась губами к моей щеке.

Мы сели, и я с жадностью стал вглядываться в её спокойное лицо, пытаясь заметить присутствие хоть какой-то эмоции от нашей встречи, но она слишком хорошо владела собой. Она потеряла юношескую гибкость и слегка округлилась, но даже в своём зрелом возрасте была намного красивее, чем моя нынешняя жена. Во взгляде синих глаз читалась лёгкая усталость и непоколебимая уверенность в себе, не было этой молодой суетливости и задора, которые я привык видеть у Светы. Забавно, что Светкина тупость, которая в обычное время совершенно не раздражала, а даже казалась трогательной чушью, сейчас вдруг вызвала во мне острую неприязнь.

Элла сняла перчатки, обнажив тонкие запястья, увешанные золотыми украшениями. Всего одно её нетерпеливое, еле заметное движение рукой показалось мне невероятно эротичным, кроме того, я заметил среди остальных широкий, сплетённый из золотых нитей, браслет, который я когда-то подарил ей на день рождения. Интересно, она помнит, кто ей его подарил?

– Я тут заказал то, что ты любишь: салат с печёным лососем и суп с морским гребешком.

Она посмотрела на стол, на котором, кроме перечисленного, ещё красовалась дорогая бутылка шампанского, но никак не прокомментировала это стремление угодить ей. Воцарилась неловкая пауза, и Элла сказала:

– С днём рождения ещё раз! Ты нисколько не меняешься.

– Это ведь плохо, да?

– По-разному бывает, – тихий смешок. – В твоём случае нет, это совсем неплохо.

Сказанное можно было бы принять за комплимент, если бы только я не знал Эллу так хорошо. Она весело продолжала:

– Расскажи лучше, что новенького? Мы так давно не виделись.

– Что новенького… хм. Знаешь, я тут подумал, вот что интересно. При встрече люди спрашивают друг друга о том, «что новенького», «какие планы», о личной жизни интересуются только в том случае, если собеседник не состоит в длительных отношениях. И никогда они не задают вопроса: «Как твой брак?»

– Прости, что?

– Тебе не кажется это странным?

– Ты хочешь, чтобы я спросила: «Как твой брак?»

– Например. Или я могу об этом спросить.

– Меня эта часть твоей жизни не очень интересует, по правде говоря… Но если ты хочешь чисто гипотетически поговорить на эту тему, то я думаю, что этот вопрос вообще не имеет смысла.

Я изобразил удивление.

– Брак такая неотъемлемая часть жизни человека, что, можно сказать, это и есть его жизнь. И если брак твоего гипотетического собеседника неудачен, мы и так знаем про это, а если всё хорошо, то зачем тогда спрашивать?

– По твоей логике, тогда и про здоровье не надо спрашивать, ведь если оно хорошее, то и так видно. Но, однако, все спрашивают, – сказал я.

– Вообще-то про здоровье спрашивать бестактно. Кстати, именно по этой причине.

Я хотел сцепить пальцы на груди, но вспомнил, что по случаю дня рождения надел пиджак, а не свитер. Поэтому даже не стал пробовать натянуть прочную ткань на своей объёмистой груди и просто налил себе лимонад.

– А про что тогда тебя можно спросить?

Элла облокотилась на спинку стула.

– В контексте моего брака? – уточнила она.

– Например.

– Ты можешь спросить, что я считаю счастливым браком.

– Я это и так знаю.

– Да? Очень интересно… И что?

– Ты – одна из самых адекватных женщин, которых я когда-либо встречал, поэтому для тебя счастливый брак должен быть тем же самым, что и для меня.

Она расхохоталась, и моему взгляду открылись нежнейшие поперечные морщины на шее, которые она пыталась скрыть тяжёлым клетчатым палантином.

– У меня есть тонкая психологическая теория, я считаю, что у всех адекватных людей, вне зависимости от пола, логика приблизительно схожая, – сказал я.

– От тебя такое слышать мне раньше не приходилось. Раньше ты проводил более чёткую гендерную границу. Ты считал, что умный мужчина и умная женщина всё равно находятся на разных уровнях, в разных плоскостях. Естественно, в лучших сексистских традициях, сравнение было в вашу пользу.

– Старею, – не пошутил я. – Но ум – всё же, другое, там много факторов. Адекватность – это более независимая от пола категория, а идеальный брак – баланс интересов.

– Вот как? Очень общая формулировка.

– А зачем в таких случаях конкретизировать?

– А какой баланс интересов может быть у тебя и у твоей новоиспечённой жены?

Мне не удалось сдержать удовольствие, и, боюсь, оно явственно отразилось на моём лице.

– Я и не говорил, что у нас баланс интересов. А ты задала бестактный, по-своему же мнению, вопрос.

– Хитро.

– А то!

– Мы все знаем, что твоя жена – бывшая любовница моего мужа. Это снимает с меня хоть часть вины за бестактность?

Она прикинулась огорчённой.

– Все также знают, что ты моя бывшая любовница, так что давай не будем о бестактности. У нас с Михеичем один-один.

– Извини, я не хотела портить твой день рождения грубостями.

Мы говорили нервно-шутливо, и сами, наверное, не совсем понимали, сколько в этой дружеской перепалке настоящих эмоций и насколько тонкий лёд мы проверяем на прочность нашими многосмысленными репликами. Я решил не заходить в этом направлении очень далеко и вдруг сказал:

– Похороны Бёрна в среду.

Элла не ожидала такой резкой смены темы беседы. Её лицо не выразило ничего, и только потом она скривила губы, как бы собираясь плакать, но, пересиливая себя, встряхнулась:

– Я знаю. Что тут сказать, это очень тяжело. Бедные дети, правда? Я звонила Борьке, он так подавлен.

Она рассказала, что Артём немного общается с Борей, пытается его поддержать, даже пригласил в гости. Мальчик очень вырос, очень симпатичный и очень похож на Диму и внешне, и по характеру. Только у самого Тёмы тоже не всё гладко: Михеич потихоньку включает сына в бизнес, но неудачно: «Артём уже хочет принимать самостоятельные решения, а Михеичу это не нравится». Мальчику всего двадцать три года, и он всё ещё очень строптив.

– Мы в двадцать три уже имели свои бизнесы.

Я часто любил вспоминать об этом в контексте обсуждения успехов, а точнее, отсутствия успехов у наших детей.

– Что уж говорить, вы были совсем другие, я прекрасно помню. Это новое поколение… в них столько непосредственности!

– Ты очень вежлива. Это инфантильность и отсутствие амбиций, поиски точек комфорта. Они жили с ожиданием богатства и привилегий. Только это ни к чему не привело.

– Тебе лучше знать, у тебя молодая жена.

– Ей двадцать один, – зачем-то сказал я и потом продолжил: – С молодыми веселее. Света, например, постоянно снимает ролики и выкладывает их в социальные сети.

– О, как интересно, – Элла смотрела на меня открытым и честным взглядом. Поскольку мне было не совсем понятно, сколько в этой реплике процента едкой иронии, я решил никак не комментировать её замечание и вернулся к теме:

– А ты помнишь, как мы свечки возили в Белоруссию, зарабатывали, как могли. Столько лет прошло…

Элла отрешённо ела суп с гребешком.

– У тебя грустные глаза, – сказал я.

– Когда живёшь с авторитарным человеком, у тебя всегда будут чуть-чуть грустные глаза.

– Ты что, всё ещё хочешь быть со мной? – как бы между делом спросил я.

– С чего ты это взял?

– Неужели не хочется быть более желанной, чем двадцатиоднолетняя девушка?

К моему некоторому облегчению Элла искренне рассмеялась:

– Нет, на это ты меня не купишь!

Я тоже разулыбался:

– Я знал, что не сработает.

– Мы всю жизнь играли с огнем, Лев, – она посерьёзнела.

– Это не мы, это у нас любовь такая.