Текст книги "Самая темная луна"

Глава 6

Судя по виду, брат не спал неделю. К тому же напоминал дикобраза: спереди и по бокам торчали светлые волосы, ко лбу липли мокрые пряди, с них стекала вода.

Явился, надо же, – в синей футболке и черных джинсах с прорехами на коленях, ошалевший и растерянный.

Злость на него взыграла с новой силой. Остин проскрипел черными кедами по половицам. Я пошла на него:

– Какого черта тебе тут надо?

– Кари, да ладно тебе…

Его усталый взгляд перескочил с меня на Элоди, и Остин тут же рванул к ней.

– Е-мое! Что с тобой?! – крикнул он, затем повернулся ко мне: – Что с ней?

Мое сердце бешено стучало, грудь вздымалась от ярости.

– Исчезни из моего дома, Остин! Не до тебя сейчас. Наши разборки подождут.

Ну и наглец! У него материнские нервы.

И отцовские тоже. Просто с ума сойти.

Он вдруг стал похож на мальчишку. Остин никогда не умел контролировать свои чувства, мы были близнецами во многих отношениях – но не в этом. Его взгляд, обращенный на Элоди, напомнил мне о маленьком зеленоглазом мальчике, который плакал из-за того, что папе продлили срок боевой командировки. Остин рыдал каждый раз, когда отцу предстояло участвовать в войне. Я же не рыдала, наоборот – испытывала облегчение. Оно росло вместе со мной. Хотя я никому не рассказывала.

– Что с тобой? – вновь спросил Остин у Элоди.

Она дрожала, согнувшись и обхватив живот руками.

– Я… живот… странное ощущение… ребенок… – Элоди покачала головой. – Наверное, ерунда, я к себе чересчур прислушиваюсь.

– Ты беременна, и тебе нехорошо. Давай позвоним врачу или еще кому-нибудь?

Ну и кому я позвоню за советом? Не маме же. И не Эстелле.

– Нужно ехать к Мартину, – заявил Остин.

– Что?.. – ахнула я, но умолкла.

Черт – ну да, у нас же в гарнизоне госпиталь имени Мартина.

– В больницу, – пояснил брат.

– Да понятно! – огрызнулась я. Не хватало еще, чтобы он заподозрил меня в мыслях о Каэле.

– По шкале от одного до десяти, какой силы у вас… – передразнил Остин гипотетического доктора.

– Так ты себе врачей представляешь? – спросила Элоди, тяжело дыша.

– Угу. Прости, я не доктор Стюарт, или как там зовут Патрика Демпси в медицинском сериале?

Брат сумел вызвать у нее улыбку, однако бледность Элоди усиливалась на глазах.

Я паниковала, но изображала уверенность и тоже смеялась. Причем смех был искренним. Я чувствовала пустоту и цельность, тревогу и спокойствие… Забавная штука эмоции, мы столько всего можем ощущать одновременно. Способность быть разной в одну и ту же секунду, бремя навалившихся проблем – что это? Суровое наказание от бездушного древнего бога? Боль, трудности, психологическая травма, несчастная любовь, все обрушилось на одного человека… А тут еще Элоди собралась преждевременно рожать у меня на кухне.

Мысли бешено скакали, а Элоди смеялась над «Анатомией Грей». Надо же.

– Не расстраивайся, я все равно больше люблю Дага Росса из «Скорой помощи», – утешила подруга Остина.

Говорила она неровно, в паузах между тяжелыми выдохами. Придерживала живот и выгибала спину.

– Не знаю, кто он такой, но…

Элоди вытаращила глаза:

– Как не знаешь? Это же американский сериал. Джордж Клуни! А ты не знаешь? – Она вновь выгнулась дугой.

– Ребята? – позвала я наконец вслух после того, как трижды сделала это мысленно.

Оба посмотрели на меня. Элоди напоминала привидение. Она согласилась со мной прежде, чем я успела открыть рот.

– Хорошо. Хорошо. Надо ехать.

– Элоди, сможешь встать? Наверное, лучше сразу в «Скорую», а не к врачу? Я гляну в «Гугле», на всякий случай.

Я понимала, у нее что-то вроде приступа панической атаки. Это может быстро пройти, а может ухудшиться, тут не угадаешь. Лучше не рисковать, тем более после недавнего сообщения доктора о низком уровне сахара в крови. Я погуглила и убедилась, что в таком состоянии беременную надо везти в «Скорую».

– Да, поехали. Эль, вперед.

Мобильный на столе вновь засветился, вспыхнуло фото отца Элоди. Я покосилась на нее – не видит? – и перевернула телефон экраном вниз.

– Хотя бы убедимся в том, что малыш в порядке. Это недолго. Я тебя отвезу.

– Сейчас в отделении «Скорой» народу немного, – заверил ее Остин. – Я с вами.

– Ладно. Ладно. Надеюсь, мы и правда быстро. – Элоди кивнула.

В отделении «Скорой» народу всегда много, но я решила не возражать. Главное – успокоить Элоди, остальное не важно. Она кивнула, и Остин, нагнувшись, подхватил ее под коленки и поднял, точно пакет с покупками.

– Я могу идти, – возмутилась Элоди.

Остин лишь надвинул капюшон дождевика ей на голову. Элоди вздохнула, но вырываться не стала. Пока Остин нес ее через двор, я искала ключи, которые обнаружились в кармане формы. Руки дрожали, хотя все вроде было нормально. Ну, не совсем нормально, но ведь не как в кино, где люди кричат, бегают, плачут и кругом дурдом.

Я вдруг вспомнила про работу. Смена началась! Не жизнь, а черт-те что.

Я обогнала Остина, открыла заднюю дверь машины, и он бережно опустил Элоди на сиденье. Мне очень хотелось сказать брату, чтобы он сел сзади, – а лучше вообще ушел. В его присутствии ей явно полегчало; наверное, она думала, причем справедливо, что от меня сейчас толку мало. От Остина, между прочим, не больше. Хотя рядом с ним Элоди немного успокоилась, спрятала лицо в ладони и прислонила голову к его плечу.

Когда он распахнул пассажирскую дверцу, я с трудом смолчала, лишь демонстративно вздохнула и села за руль. Включила музыку, глянула, удобно ли Элоди. Она плакала. Остин смотрел в окно. Дергал ногой, как всегда в минуты волнения. Кажется, шевелил губами, но я ничего не слышала за голосом Райана Сикреста, ведущего на радио.

Едва выехали на шоссе, загорелась лампочка «Неполадка двигателя». Беда не приходит одна.

– Эль, военное удостоверение при тебе? – спросила я, перекрикивая скрипучие «дворники».

Без документа нас вполне могут не пустить за ворота. Если охранники окажутся не в духе, их не смягчит даже заплаканное лицо беременной, которой явно больно.

– Я прихватил удостоверение, оно лежало возле телика, – объявил Остин. – Кари, послушай… – начал он, когда я пошла на обгон грузовика с прицепом.

– Нет! – рявкнула я.

Брат сложил руки на коленях, и я добавила:

– Потом.

Я многозначительно покосилась в зеркало на Элоди. Она изучала свой живот, по лицу текли слезы. Поймав мой взгляд, Элоди сказала:

– До переезда сюда у меня таких приступов не случалось.

– Раньше ты жила по-другому. К тому же у тебя не было мужа на войне и ребенка размером с ананас в животе.

В ее глазах вспыхнул слабый огонек, уголки губ на мгновение приподнялись.

– Да. Это верно. Простите, что я вас переполошила.

Она уже не плакала, но плечи еще вздрагивали.

– Минут через десять приедем, – сообщила я.

Остин потянулся к моей руке – в детстве он делал так, когда родители спорили в машине. Обычно это происходило при возвращении с какого-нибудь «увлекательного» семейного уик-энда, навязанного мамой. Она не выдерживала долго в доме, а папа не выносил ее, и мама придумывала очередную эскападу. Видимо, они не могли провести бок о бок целых два с половиной дня, поэтому на обратном пути, в воскресенье, кричали друг на друга. Все начиналось с папиной «шутки» и заканчивалось тем, что мама хлопала дверью и ночевала на качелях на крыльце. Клянусь, там мама чувствовала себя лучше, чем внутри папиного офицерского дома; она не ощущала его своим.

Иногда из-за родителей мы с братом сближались, а иногда из-за них отталкивали друг друга. Сейчас я отдернула руку – в истории с вербовкой Остин выступал в отрицательной роли. В роли нашего отца. Тот наверняка поспособствовал зачислению Остина на службу, но в этот раз предали меня не родители, а брат, и я не хотела его прикосновений. Даже его присутствия в машине не хотела.

Брат прислонился к боковому окну и уставился перед собой. Знакомый взгляд. Тоска, жажда прощения и принятия. Я не в силах дать этого Остину. Он ведь не шину на моем велике проколол и не кукле голову отломал, как в детстве. Поступок брата совсем другого масштаба. Небо и земля. Пусть теперь тоскует, я не желаю сдаваться и прощать лишь потому, что не могу видеть Остина несчастным.

Он сделал выбор, хотя в детстве мы дали друг другу обещание. Остина отправят в лагерь для новобранцев. Затем в Ирак или Афганистан – или где мы там сейчас воюем? И что тогда? Армия погубит его, как губит все и всех. Только я пока не готова говорить с ним об этом. Не важно, сколько раз я проверяла телефон и перечитывала нашу последнюю переписку, на самом деле я не готова к этой битве.

Мы ехали в тишине, все трое страдали, каждый по-своему.

Глава 7

Медсестра вызвала Элоди лишь через час.

Я двинулась за ней следом – мимо сопливых краснолицых детей; мимо солдат в военной форме, не отрывающих взгляда от мобильных телефонов; мимо кучи других людей с телефонами, в том числе множества измученных родителей и гиперактивных детей. Приемная была огромной и навевала уныние, мы просидели молча весь час ожидания.

Остин от нас не отходил, показывал Элоди фотографии «злобных младенцев» на «Фейсбуке». Смешил ее, да, но это не делало его святым. Когда мы с Элоди поднялись, брат меня окликнул. Я одарила его неоднозначным взглядом. Он мог означать «пошел ты», а мог – «я занята, подожди, пожалуйста». Пусть Остин сам выбирает, мне плевать.

Где-то за дверью кашлял невидимый ребенок: хриплый лающий звук, будто из фильма ужасов. Мы прошли три зашторенные псевдопалаты: временные, лишенные какого-либо достоинства отсеки. Ненавижу больницы, да и любые другие места, где чувствую себя несвободной! Кашляющий ребенок заплакал, и мое сердце испуганно сжалось.

Медсестра в «палате» Элоди взвесила ее, измерила давление, затем попросила меня выйти. Я глянула на подругу, та кивнула.

Нужно позвонить Мали, в ужасе сообразила я. Мобильный показал три непринятых звонка. Она меня убьет. Еще и голосовое сообщение… Не буду его слушать – все равно Мали сейчас устроит взбучку по телефону. В порошок сотрет. Я опаздываю уже на сорок минут.

Я прислонилась к единственной настоящей стене, которую сумела найти, и набрала номер Мали, но ответа не получила. Вздохнула, однако почувствовала облегчение оттого, что можно просто поговорить с голосовой почтой. Едва зазвучало приветствие автоответчика, в трубке дважды пискнуло – по другой линии звонила Мали.

Я набрала в грудь побольше воздуха и рассказала о случившемся. Объяснила – я приеду примерно через час, а вот Элоди сегодня явно не работник. Мали сообщила, что наше отсутствие стоило ей двух новых клиентов, но под конец разговора велела передать Элоди пожелания выздоровления. Я улыбнулась. Мали – добрая душа.

Я подумала о брате. Пожалуй, не буду даже сообщение ему писать, просто улизну из больницы через черный ход, минуя приемную. Нет у меня сил общаться с Остином, обсуждать, почему он сделал то, что сделал, и почему не рассказал мне. Да и не знаю я, что ему говорить. Мне нужны ответы, только готова ли я к ним? Можно, конечно, и дальше прятать голову в песок, но это ничего не изменит. К тому же в глубине души мне хочется знать все, даже в нынешних обстоятельствах. Если я выясню правду о вербовке Остина и пойму наверняка, что Каэл вел подлую игру, мстил за некие папины прегрешения, – тогда мне полегчает. Надеюсь.

Хочу ли я знать подробности? Не очень. Станет ли от них легче? Вряд ли. Сумею ли я избегать и Каэла, и брата вечно? Увы, нет. Однако сегодня – сумею.

Словно по команде, в коридор влетел Остин. К счастью, в этот момент из-за занавески Элоди выглянула невзрачная медсестра и попросила меня войти.

– Она зовет вас обоих, – махнула медсестра Остину.

Ладно. По крайней мере не придется выяснять с ним отношения.

Элоди, очень юная, с поднятой до груди рубашкой и оголенным животом, сидела в кровати. К животу крепились тонкие провода при помощи клейких полосочек телесного цвета – медики проверяли состояние малыша. Элоди уже не плакала и казалась спокойной. Усталой, но спокойной.

Присев на край кровати, я взяла подругу за руку. Просвечивающие темно-синие вены придавали бледной коже серовато-голубой оттенок. Я ощутила дурноту – под флюоресцентными лампами Элоди выглядела совсем больной. Сердце сжалось. Я привыкла видеть ее румяной и с блеском в глазах.

Она тронула живот.

– Малыш в порядке. Мне просто нужно меньше нервничать. Малыш в полном порядке. – Элоди ткнула в капельницу, подвешенную у кровати: – Я обезвожена, поэтому в меня вольют вот это.

Я с облегчением выдохнула, выпуская часть напряжения.

– Вы сын Фишера? – спросил вдруг врач, которого я не сразу заметила.

Он смотрел на Остина, стоявшего в углу со скрещенными на груди руками. Брат ответил «нет» столь небрежно и искренне, что я ему почти поверила. До чего прекрасный лгун.

Элоди опустила взгляд. Я посмотрела на врача – нет, незнакомый. Остин тыкал в экран мобильного, словно никакого обмена репликами и не было.

На лице врача проступило сомнение, но он лишь кивнул.

– А что? – спросила я.

Остин дернул головой, недовольный моим вмешательством.

Заглянула медсестра, сообщила врачу:

– Вы нужны. Перелом руки.

Задержала взгляд на мне и Остине, затем вышла.

Я сверкнула глазами на брата:

– Ты его знаешь? В чем дело?

– По-моему, он друг отца.

– Почему ты соврал?

Остин пожал плечами.

– Говорю же, он, по-моему, друг отца.

Тоже мне, объяснение!

– Врать ты явно привык. Интересно, откуда в тебе это? – только и смогла сказать я.

Остин шагнул ко мне, вскинул руки.

– Тебе я не врал! – прошептал с отчаянием.

– Ты завербовался в чертову армию и ничего мне не сказал!

Я старалась говорить потише, но хотела рвать и метать. Гнев вскипал, будто живой, перекатывался под кожей.

Брат вздохнул.

– Карина, я же понимал – если скажу, ты распсихуешься, вот как сейчас. Интересно, откуда в тебе это?

Подколка больно меня стегнула. Мол, я похожа на отца. Мы с Остином часто сравнивали себя друг с другом или с родителями – чтобы ранить посильнее.

Элоди терпеливо переводила взгляд с меня на Остина. Я ласково сжала ее руку. Элоди только очередного скандала не хватает.

– Чтоб тебя, Остин! Нашел время! – выплюнула я и вновь повернулась к подруге. – Слава богу, малыш в порядке. Я за вас волновалась. За обоих.

Она кивнула, тоже легонько пожав мне руку.

– И я волновалась. Прости, я столько проблем создала. У меня взяли анализы, а сейчас следят за сердцебиением малыша.

Элоди посмотрела вверх на приборы, попискивающие на стене в изголовье кровати.

– Не за что просить прощения. Ты ничего плохого не сделала, – заверила я.

Почему женщины вечно извиняются за то, что им не подвластно? И я, и Элоди, и мама…

– Все так навалилось. Родители. Филип… Он…

Элоди перевела взгляд с моего лица на висящий в углу маленький телевизор. Тонкая штора почти не отделяла нас от других пациентов, и до соседей наверняка долетало каждое слово. Я слышала возню медсестер и тот жуткий детский кашель. Нервничала, но сбежать не могла, Элоди во мне нуждалась.

Я вновь посмотрела на нее. Такая хрупкая…

– Что случилось с Филипом? – Я взглянула в ее ввалившиеся глаза и подумала о стоящем рядом брате, о других пациентах, о невозможности уединиться. – Если не хочешь, не рассказывай.

– На «Фейсбуке» маме написали, что муж мне изменяет, и любовница вместе с ним в командировке. Замужняя. Родители верят и хотят, чтобы я вернулась домой до рождения ребенка. Будто я на такое пойду? Будто у меня есть возможность?!

Рука Элоди опустилась на круглый живот, погладила его поверх тонкой больничной рубашки, больше напоминающей дешевую бумажную обертку.

– Ты знаешь, кто отправил сообщение?

– Кто-то из взвода Филипа. Мама говорит, муж той женщины. Только аккаунт фальшивый, хотя страницу жены вычислить легко – она единственная у него в друзьях.

Я покосилась на брата, но он смотрел под ноги. Наверное, пытался стать незаметным, чтобы Элоди позабыла о его присутствии и почувствовала себя свободней. Подобные истории очень часто происходят с теми, кто женится раньше, чем по закону может употреблять спиртное. Женитьба, командировка на войну, ребенок, опять командировка. Мизерная зарплата, переработки, никакого признания, вербовка за вербовкой. Заколдованный круг, в который попалась и Элоди. Причем это только начало.

– Говорить честно? Или успокаивать? – спросила я.

– Правду. – Элоди улыбнулась, легонько прикусив нижнюю губу. – Только помягче.

– Договорились, – кивнула я.

Ну и как сказать это помягче? От старания мой голос стал на октаву выше и зазвучал тише.

– По-твоему, письмо от мужа-рогоносца – просто ерунда? Выстрел наугад? Ты не думала, что в его словах есть какая-то правда? Не думала, почему он выбрал тебя и твоих родителей?

Элоди поморщилась, однако я не умолкла. Я помнила договор – быть честной, выражаться помягче.

– Послушай. Я ни в коем случае не утверждаю, будто Филип тебе изменяет, но такое происходит сплошь и рядом. У одного моего знакомого жена поехала в Ирак и там забеременела, а ее муж был гражданским и находился на другом конце света, в военном городке Форт-Беннинга. Воспитывал дома детей, а жена тем временем трахалась с начальником. Сплошь и рядом. Измены – огромная часть армейской жизни. Да любой жизни, но, знаешь, Эль, мне нравится Филип, я его не обвиняю и не становлюсь на сторону твоих родителей. Лишь предлагаю – может, навести справки?

– Ты серьезно, Карина? – влез брат.

– Как навести справки? – спросила Элоди.

Я с облегчением отметила, что она не расстроилась.

– Напиши этому парню. Или спроси Филипа. Хотя разговор с Филипом может только навредить. К тому же вдруг он не признается? Если же парень, отправивший сообщение, наврал и довел тебя до нервного срыва и больницы, то я сама ему напишу! – вполне искренне заявила я. – И жене его тоже.

Элоди не рассмеялась, да я этого и не ожидала.

Она выпятила подбородок:

– Я верю в своего мужа, хоть сейчас он меня и бесит.

Мы с Остином переглянулись с улыбкой.

– По крайней мере пока верю, – добавила Элоди.

Глава 8

В зале ожидания толпилось еще больше народу, чем два часа назад. Врач пока оставил Элоди в больнице для наблюдения, а мне пора было на работу, поэтому отвезти Элоди домой предстояло кому-нибудь из ее друзей из группы поддержки. Элоди выглядела довольной и даже сияющей после того, как ее накачали витаминами через капельницу.

Остин предложил забрать Элоди попозже на моей машине. Похоже, брат стал джентльменом. Я засомневалась – кажется, он давно не сидел за рулем, а мне нужно на работу, – и отмела этот вариант. Элоди написала в чат группы поддержки и обрисовала ситуацию. Вся группа вот уже полчаса забрасывала Элоди сообщениями, поэтому откликнулись они быстро и с готовностью. Первой вызвалась дама по имени Тони. Фамилия у нее, кажется, была Тарп; Элоди часто упоминала эту Тони. Меня посетила эгоистичная мысль – а кто приедет за мной, если я попаду в больницу? Порой я чувствовала, что дрейфую по жизни одна-одинешенька, вокруг полно людей, но заботятся они обо всех, кроме меня.

Мы с Остином шли вдоль бесконечных рядов стульев с зеленой обивкой, я мечтала поскорее сбежать от больничного запаха и кашляющих детей. Остин спросил:

– Можно подъехать с тобой? Или ты от злости отправишь меня домой пешком?

– Я не решила. Да и нет у тебя дома, – напомнила я.

Он заслужил мой укол.

– Вот видишь, тем более нужно меня пожалеть, – шутливо парировал брат.

Я возмущенно закатила глаза, он обнял меня за плечи.

– Если хочешь, поговорим по дороге. Я потом от тебя на попутке доберусь. После лагеря для новобранцев заведу себе машину… – Остин сообразил, что сказал, и виновато покосился на меня сверху вниз. – Кари, я…

– Не надо.

Мы остановились. Я посмотрела ему в глаза.

– Все нормально. Ты ведь в любом случае поедешь? Какой уже смысл злиться?

Я признала реальность происходящего, это даже в голосе прозвучало.

Я не могу не разговаривать с братом вечно. Тем более что скоро его отправят неизвестно куда. Это неизбежно, такова суровая армейская действительность. Завербоваться означает потерять свободу выбора.

Я даже не знала, какую армейскую специальность выбрал Остин, и, спрашивая, надеялась услышать «стоматолог-гигиенист», «механик», любое ремесло, которое пригодится ему в гражданской жизни.

– Какая у тебя военная специальность? Пожалуйста, скажи, что ты канцелярская крыса!

Папа называл тех, кто не участвовал в боевых действиях, канцелярскими крысами. Хоть бы Остин оказался одной из них!

Он ответил с запинкой:

– Я пехотинец.

Самое опасное занятие. Как Филип, Каэл, Мендоса…

– Остин… – Я в отчаянии зашагала дальше.

– Я не такой умный, как ты! У меня нет ни дома, ни машины, ни даже работы. Это был единственный вариант. Военно-воздушные силы меня бы отфутболили. Я даже армейские тесты первый раз завалил к чертям собачьим! Повезло, что вообще взяли.

– Повезло?! – фыркнула я, проталкиваясь к широким входным дверям.

Я посмотрела на парковку. Дождь почти перестал. В сердце кольнуло – Остин сдавал тест не один раз. Значит, это не спонтанное решение. Он пытался вступить в армию на протяжении какого-то времени, но мне не говорил.

– Когда? Когда все началось? – спросила я.

– С полгода назад. Я колебался, пробовал. Да, надо было тебе рассказать. – Брат пошел быстрее, подстраиваясь под мой темп и не давая сбежать. – Просто я знал, что ты разозлишься. Я не планировал скрывать от тебя вечно. Меня только приняли, я еще даже отцу с Эстеллой не сообщил.

– Я не злюсь, – покачала головой я. – Ладно, злюсь. Но дело не только в этом. Не понимаю, почему ты решил вычеркнуть меня из своей жизни. Выходит, знал только Каэл?

Видимо, я сильно достала вселенную: едва произнесла его имя, Каэл шагнул из-за угла в приемную. Сразу засек меня и Остина. Скользнул глазами сначала по брату, затем по мне. На сосредоточенном лице мелькнула растерянность. Каэл всегда выглядел целеустремленным и уверенным, всегда знал, где и когда ему следует быть. Не просто армейская фишка – фишка самого Каэла. Мы находились в пяти футах друг от друга, и я уже ощущала его энергию. Она пожирала пространство. С телом и разумом происходило бог знает что, я теряла почву под ногами, Каэл приближался, а плана спасения не было. Нужно сделать вид, будто я не удивлена встречей, хотя мы в приемной госпиталя, и я очень удивлена!

Я расправила плечи, чуть отступила, стараясь не выдать потрясения. Каэл здесь, передо мной… Лишь через несколько секунд я заметила за ним Мендосу, оба были в гражданском. В обычной одежде Каэл выглядел совсем по-другому, чем в форме. Доктор Джекилл и мистер Хайд. Только обе стороны Каэла хорошие – в основном. Если не считать того, что он лжец и слишком хороший притворщик. Каэл скорее похож на Деймона Сальваторе из «Дневников вампира», у которого во время влюбленности отчетливо проявлялись две разные стороны. То есть я не утверждаю, будто Каэл в меня влюблен, нет… уж точно не так, как Деймон любил Елену Гилберт. Вряд ли подобная любовь существует в реальности.

Лучше бы Каэл надел военную форму, было бы легче вообразить его просто солдатом, одним из многих, не моим.

Хотя он и в самом деле не мой…

Я наконец обратила внимание на Мендосу, тот в открытую смотрел на меня. Его рубашка была такой же красной, как глаза. В тон крови, которая просачивалась сквозь обматывающую руку белую футболку.

– Черт! Что случилось? – спросил Остин.

Каэл оглянулся на Мендосу, на его руку, посмотрел Остину в глаза. Удивительное спокойствие, учитывая наше местонахождение и количество крови.

– Нужно руку зашить.

– Это он так считает, – ухмыльнулся Мендоса уголком губ.

– Какого черта, мужик?! – Остин заметно встревожился за друга.

– Фигня. Бывает. Кому-то не везет, – пожал плечами Мендоса.

Остин хмыкнул:

– Да уж. На фигню не похоже. – Он кивнул на окровавленную руку.

Каэл запрокинул голову, уперся взглядом в потолок. Язвительно заметил:

– Ну, давайте побеседуем, у нас же уйма времени.

Затем резко выпрямился:

– Погоди! А ты что здесь делаешь?

Каэл с подозрением прищурился, оглядел Остина с головы до ног и протянул руку к его карману на куртке.

Я заледенела.

Брат увернулся. Я наблюдала в полной растерянности.

– Чувак, – ответил он. – Здесь не я, а Элоди. – Остин постучал себя по груди. – Я здоров. Мать твою.

Брат явно оскорбился, хотя я ожидала от него более бурных оправданий.

Каэл посмотрел на меня, вновь на Остина.

– Ладно, прости, – сказал тихо, примирительно вскинув руки.

Тут до Каэла дошло услышанное, и он вновь дернулся. До чего стремительный, настоящий солдат!

– Стоп, Элоди? Что с Элоди? Филип знает?

Каэл достал телефон и уставился на экран. Похоже, решил позвонить Филипу, но вспомнил, что нельзя, на войну так просто не дозвонишься.

Взгляд Каэла скользнул по мне, очень мимолетно. Он явно избегал на меня смотреть. Я злилась – это я должна от него нос воротить, а не наоборот! С какой стати Каэл ведет себя так, будто вообще со мной незнаком?!

Я думала, вернее, надеялась: если я заговорю, мягко и нежно, это напомнит ему о ночах, проведенных в моей постели, о шепоте маленького вентилятора на комоде, о словах и звуках, которые слышал от меня лишь Каэл. Если он услышит голос, мой голос, и вспомнит все, как помню я, тогда на лице Каэла проступят печаль и сожаление. Еще я надеялась, что он не слышал, как несколько секунд назад я произнесла его имя. Пусть не мечтает… манипулятор… он… Я мысленно себя оборвала и заговорила как можно небрежней, впившись ногтями в ладони:

– С Элоди все хорошо. Мы приезжали проверить состояние малыша, потому что у Элоди…

Я осеклась. Ни к чему обсуждать случившееся без ее согласия.

Не мое дело сообщать Каэлу о приступе паники, судорогах и прочем. Мое дело сказать – на беседы нет времени, нам обоим нужно позаботиться о друзьях. Однако мы почему-то стояли, точно ковбои на Диком Западе, и ждали, кто уйдет первым.

– Что-то произошло? – спросили Каэл и Мендоса почти хором.

– Мы пока ничего не знаем. И Элоди еще не говорила с Филипом, не нужно торопиться, дай ей возможность сообщить самой, – обратилась я к Каэлу.

Фраза прозвучала так, будто я репетировала ее целую неделю. Дура!

Он лишь кивнул и отвернулся к Остину.

– Конечно. Как Эль? – спросил у брата, произнеся ее красивое имя с нежностью.

Остин объяснял, Каэл слушал, а я смотрела на его бесстрастное лицо и ощущала жгучую боль в груди. Внутри все плавилось. Он, несомненно, переживал за Элоди и малыша, однако сохранял спокойствие, прямо-таки пугающее, пока Остин расписывал подробности драмы с «Фейсбуком» и родителями Элоди.

– Мы перепугались, но она в порядке, – закончил он. И добавил, вытерев взмокший лоб: – Надеюсь.

Каэл холодно кивнул. Лицо солдата, выполняющего свой долг. Почему Каэл на меня даже не взглянет? Во рту пересохло. Остин спросил Каэла о чем-то, но я не расслышала, так громыхали в голове беспорядочные мысли.

Я уставилась на его губы, на резко очерченный квадратный подбородок. Каэл был свежевыбрит и, в отличие от меня, выглядел молодо. Меня обсыпало прыщами, я не стала накладывать косметику, чтобы не забивать поры еще сильнее. Каэл же, судя по виду, спал не меньше восьми часов, вовремя пил кофе и ни о чем не переживал, ни капельки. Зря я не накрасилась! Не ожидала встретить Каэла… Никого встретить не ожидала и никуда не собиралась, кроме своей полутемной рабочей кабинки. Мои волосы были присобраны кое-как, на макушке виднелись следы плохо втертого сухого шампуня, а корни оставались влажными после дождя. Глаза припухли от недосыпа и уныния.

Каэл же, надо полагать, жил припеваючи. Даже в резком свете стерильной больницы темная кожа Каэла сияла. Ему безумно шли мятно-зеленая толстовка и черные спортивные штаны. Они облегали крепкие ляжки и идеально сидели на бедрах. Меня всегда восхищало, как замечательно смотрится на нем простая одежда.

Мои пальцы дрогнули, когда я перевела взгляд на лоб Каэла, на шрам над густой бровью. На ощупь он такой мягкий, я помню… Казалось, я не видела Каэла много месяцев, хотя прошла пара недель. На нем были белые кроссовки, явно новенькие. На мне – грязные, плохо зашнурованные рабочие туфли. Я чувствовала себя неряхой рядом с ним, одетым просто, но безупречно. Пусть так, пусть я выгляжу паршиво, только неужели он совсем меня не замечает?!

Каэл наконец посмотрел на меня. И тут же вновь повернулся к Остину. Секундный взгляд… Клянусь, этот наглец нарочно меня игнорирует! Чтоб его!

Я стояла в резком свете ламп посреди жуткой приемной и лихорадочно думала, что сказать. В голове роилось множество фраз – ни одной дельной, зато все чертовски приятные. Мендоса наблюдал за тем, как я пожираю глазами Каэла. Я окончательно почувствовала себя жалкой.

– Как поживаешь, Карина? – спросил Мендоса, чуть прикрыв карие глаза.

Я сглотнула и разлепила пересохшие губы:

– М-м, хорошо, Мендоса. Работаю много. Как ты?

Каэл вновь посмотрел на меня, но я сумела не повернуть головы в его сторону.

– Это радует. А я… Бывало и получше. – Мендоса мрачно рассмеялся.

Взгляд у него был расфокусирован. Неприятное ощущение.

– Передашь от меня привет Глории?

Я почти не знала ее, но не сомневалась, что она хорошая.

Мендоса был старше нас всех и имел гораздо больше обязательств, однако выглядел совсем не таким ответственным, как Каэл. Особенно с окровавленной футболкой на руке, запахом лаймового алкоголя изо рта и дурацкой улыбкой.

– Что с рукой? – спросила я.

Ответить Мендоса не успел, его перебил Каэл:

– Нам пора. Я тебе напишу, – сказал Остину, стукнув по его кулаку своим.

И пошел прочь, не обратив на меня ни малейшего внимания.

Мендоса двинулся следом к регистратуре, поддерживая здоровой рукой раненую. Его темные глаза были воспалены, и он, похоже, не соображал, где находится. Пока Каэл беседовал с медсестрой, Мендоса стоял, уставившись в никуда. От этой картины меня пробил озноб.